А ты сильнее не мог?

У моего дедушки в огороде росла черешня. Высокая-превысокая, красивая-прекрасивая, и каждое лето покрывалась она ягодами, настолько крупными, что те падали и разбивались о землю, и вокруг них кружили жирные пчёлы.

Деда посадил её сам, и лесенку тоже построил, и забирался по ней на крышу сарая, и собирал ягодки в ведёрко — всё сам!

Однажды он подошёл ко мне с одним, наполненным доверху, и спросил:

— Бездельничаем, юноша?

— С грузовиком играю.

— Я так и понял.

Деда улыбнулся, утёр пот со лба, загорелого до цвета овсяного печенья, и произнес любимую фразу:

— Кто не работает, тот не ест.

Сейчас я взрослый и знаю, что у этого правила есть исключения, но тогда я был маленький и поверил. И так стыдно стало мне при виде полного ведёрка! Даже расплакаться захотелось, и грузовичок спрятать куда подальше, а то выходит, что я играл, а дедушка трудился.

— Э-э-э-эх! — он по-доброму махнул на меня и пошёл к дому, руки всполоснуть, и нарочно не захватил с собой ведерко, чтоб пристыдить меня. Это я сразу понял. Я вообще человек умный и умею всё понимать.

И только дедушка скрылся из виду, я сразу рванул в огород, к дереву, и полез на крышу сарая. Лестница шаталась, дрожала и скрипела, и я покрывался мурашками, впиваясь в сухие доски пальцами, а потом, когда она успокаивалась, я, переведя дыхание, лез дальше. Солнце палило ужасно, пот стекал по лицу и спине — вот бы почесаться, а не чем! И тут я терпел, и всё лез да лез.

На крыше меня поджидало пустое, запасное, ведёрко. Это хорошо, что здесь оно было, а то я не представляю, как лазил бы туда и обратно по второму кругу.

Вытерев пот с лица, притих — слушаю. Лёгкий плеск воды сменился сочным журчанием. Дед в душ пошёл? Видимо. А я успею нарвать ягод к его приходу.

О, здесь их мерено-немерено! Я взял ведерко, стал отрывать по одной, и тёплый, липкий сок брызгал на меня, приманивая пчёл. Не, так дело не пойдёт. Надо рвать с палочками. Да, точно! И как я сразу не подумал? Вот бы дедушка увидел меня за работой… Он бы оценил, как я придумал, с палочками! И по плечу бы похлопал.

И я замечтался, и не заметил, что все больше ягод попадает не в ведро, а ко мне в рот, и что сок брызгает всё равно, и скоро на ветке не осталось ничего съедобного, а внизу послышались шаги.

Ну, думаю, хватит. И я гордо взглянул на донышко ведерка. Там лежали сочные, увесистые ягодки. Штучек пять.

Слезать было труднее, чем залезать. От съеденного крутило в животе, и ещё мне пекло голову.

А вот и дедушка.

— Деда, а я!..

И чего это он хмурый?

— Ти его мать, — выругался дедушка, — а ты сильнее измазаться не мог?

Мне было плохо, и поэтому слова доходили до меня долго, звучали тихо, словно издали. В смысле? Ну да, ой… ладони, локти, штаны, майка… Я вытер также лоб… И что такого!

Дедушка поворчал недолго, пока не увидел, что я держу ведерко. Тогда он сразу изменился в лице, а увидев плоды моих трудов, усмехнулся.

— Ай да помощник у меня подрастает!

И потрепал меня по голове.

— Ну, спасибо, — улыбнулся он, и мне стало тепло на душе, и деда добавил, — в следующий раз собирай побольше, вот видишь, как я в прошлый раз много собрал? И ты так. Ничего, научишься! И почему к ягодам не притронулся? Я зачем оставлял ведёрко?— он снова рассмеялся и повторил: — А сильнее измазаться не мог?

И полез на дерево.

А я ещё минуту стоял, и ничего понять не мог, и тяжело дышал, а перед глазами плыло-волновалось, а в голове только и трещало: «А сильнее измазаться не мог?», и тут я как понял, как подпрыгнул да как завизжал:

— Ой, дошло! Дед, я всё понял! Надо сильнее, лучше, да?

— Верно, — задрожала надо мной листва.

— Ой, ну тогда я побегу, сейчас я покажу, что могу! Слышишь? Лучше и сильнее! Хотя подожди… ты уверен?

— Конечно, давай, — сказал дед, — всегда верь в себя!

— Ну раз надо, значит…

И я нехотя побежал к бочке с удобрением, чтоб показать, что я понял, чтоб посильнее и получше… И хотя мне этого не хотелось, я нырнул в неё с криком: «могу и лучше, и сильнее… измазаться!».