Верни мне мою слепоту

На мою бритую макушку что-то капнуло. Дождь. Если через несколько секунд начнет жечь, значит, кислотный, и надо отойти под навес. Три шага влево, низкий заборчик, поворот направо, два маленьких шажка. Можно, конечно, проще – три шага назад, нащупать перила, по невысоким ступенькам – вверх, но домой я не хочу.

Меня зовут Лилей. Отвечая на все обычные взрослые вопросы: лет – семнадцать, на домашнем обучении, друзей нет. Хобби: резьба по дереву. Кажется, это все, что люди хотят знать? Лицо, говорят, красивое, я и сама чувствую пальцами, что разрез глаз геометрически совершенен. Миндалевидный – так они это называют. Волосы – что ж, волосы были. Целая история.

…- Они у тебя светло-русые.

- А это как?

Ну, что вы хотите от шестилетнего слепого ребенка.

- Я могу тебе сыграть, - неожиданно предложила старшая сестра, которая осваивала пианино. И начала перебирать пальцами (их тонкость и крепость словно были на моем плече). Это было похоже на вихрь кружащихся листьев – они в меня попали однажды, пахли землей, чем-то сладковатым и острым, теплые такие. И я заревела, а потом потребовала постричь себя. Я хотела, чтобы волосы были таким же взметнувшимся потоком, будоражащим и ярким, но это было не то. С тех пор всегда брею голову.

***

Дождь оказался обычный, мягкий, теплый и совсем не разъедающий. Под ним можно было стоять и впитывать лесной запах. Не то что несколько лет назад, когда металлургический завод нашего городка сбросил в воздух какие-то газы, образовавшиеся при изготовлении красителей.

Над домом тогда повисло ярко-желтое облако.

Интересно до сих пор, а ярко-желтый – это какой? Сестра сыграла его бравурно, латиноамериканские мотивы с нотами классики. Я тогда выбежала под ливень и на всю жизнь осталась с оспинками и отметинами желтого цвета. «Сульфур-чего-то там», - пробормотал вызванный человек с незнакомым запахом (пот, анис и медицинский спирт). Ну и пусть. Я вообще на Ямайку хочу. Там я сойду за раскрашенную в традиционном духе белую леди.

Дождь лил и лил, настойчивый, как утренний будильник. Но если будильник можно ткнуть рукой, чтобы замолчал, то потоки с неба выключателя не имеют. Да и не надо.

Поднимаю голову – движение получается неуверенным. Капля, другая, третья вполне кинематографично стекают по щекам, влага задерживается в уголках глаз.

И тут подошло оно. Честно, до сих пор не знаю, кто или что это было. Просто вдруг резко запахло озоном, и кто-то вложил в мою руку шарик.

- Ты кто? И что это такое? – Я чуть сжала шар, похоже, всего лишь теннисный мячик. Форма, правда, что-то слишком идеальная.

- Сожми сильнее, и будешь видеть, - тихо произнес вкрадчивый голос. Таким, наверно, Змей Еву соблазнял.

Инстинкт внутри меня слегка выгнул спину и зашипел.

- А вы кто? – осторожно поинтересоваться никогда не лишне. Тем более двор закрытый, а тембр… вообще ни на что не похожий.

Молчание. В лучшем духе ужастиков или психоделиков: она сжимает шарик и начинает видеть, но потом понимает, что она видит еще и что-нибудь потустороннее. Почему-то то, что видеть я буду, сомнений не вызывало.

- Эй, - голос звучит как-то пусто. Протягиваю ладонь, но натыкаюсь на воздух. Он-то вездесущ и вместе со мной недоумевает: куда пошел тот, кто дал этот мячик?

Нет уж. Не надо мне таких даров.

Но рука, дернувшаяся, чтобы выпустить пластиковый шарик, почему-то прячет ее в карман. Предательница.

А вдруг ты в самом деле будешь видеть, шепчет назойливый червячок в голове. Неужели тебе ни капли не интересно, как выглядят обычные русые волосы, рыжие листья и тысячи, тысячи простеньких незаметных вещей вокруг? Ты же не можешь представить до конца то, чего ты не видела, правда?

Нет, в самом деле, что это еще за яблоко познания мне подсунули и не окажется ли оно яблоком раздора?

Выкидывать непонятную вещь рука по-прежнему отказалась.

***

Перед сном, умывшись, сказав родителям и сестре обычное «спокойной», я устроилась под одеялом и собралась было засыпать, оставив в наушниках ненавязчивый трек. Но почему-то пальцы крутили шарик. Как он перекочевал сюда из куртки? Когда я вообще его достала?

Давай же, просто сожми.

С боку на бок, с боку на бок. Наверно, сейчас по потолку бегут полоски от фар, свет-тень, гипнотически притягивая чей-нибудь зрячий взгляд.

В конечном счете это полоски во всем виноваты. Шарик хрупнул в ладони, чем-то больно уколол и попросту исчез. А я уснула, так ничего и не дождавшись.

***

Сон Лили

Звук трескающегося шара. По тому, как прыгает его оболочка, можно догадаться, что он – внутри другого шара, побольше. Может быть, это глаз? Слышится шум открывающихся ресниц – они касаются воздуха. Откуда-то доносится дождь и крадущийся каплями смех. Он похож по тембру на голос того незнакомца – змеистый, чешуйчато-мелкий, стелется как рептилия. А потом что-то снова трещит – уже по всем швам. Становится не то холодно, не то просто свежо, Лиля во сне во что-то кутается и закрывает глаза руками.

***

Утро было светлое.

Повторяю по слогам: утро. Было. Светлое. Для человека, руководствовавшегося темнотой всю свою сознательную жизнь, это волшебные слова.

Сначала перед глазами было просто пятно, как молочная целлофановая пленка. Она становилась все тоньше и тоньше, и…

Ох, это пол? Правда, пол? Такой цвет… Не знаю, какой это из тех цветов, которые мне называли, но он определенно теплый. Похожий на плед.

Жмурюсь: слишком ярко. Непривычно. Потом снова осторожно открываю и мчусь к окну.

Там какие-то невыразительные оттенки. Холодные, как кухонный нож, шершавые, как бетон, и звучат, как ноты нижнего регистра.

Это вот дорога, да? Какая она… змеистая. И это машины? Те самые, оставляющие полоски фар на потолках, чтобы люди мечтали? Какие-то они странные. Наверно, скользкие, как звук гобоя, мама один раз включила – не понравилось.

Внутри потихоньку оседало чувство разочарования, как после неудачной химической реакции.

Я очень боялась того момента, когда войдут мои родители. Я ведь их первый раз увижу.

И вот мамины шаги, она несла завтрак. Легкие шаги, похожие на постукивание барабанных палочек.

Лицо привычно, само повернулось к двери.

Мама.

- Мама, - сказала я, когда она поставила поднос (почти того же цвета, что пол, только… легче, что ли. А! Светлее). И взяла ее за руку.

- Вот, Лиля, - в руку привычно ткнулась вилка.

Я положила ее на стол – он был такого же ровного цвета, как его поверхность.

Потом снова взяла и начала есть. А потом посмотрела маме в глаза.

Она поняла вдруг и… расплакалась. Обхватила мое лицо руками и покрыла щеки (пухленькие детские щечки) поцелуями, что-то причитая.

А я… наверно, я последняя скотина. Я ощутила брезгливость. Это морщинистое некрасивое лицо, влажные губы, неравномерные какие-то руки, несуразные, покрытые странным неоднородным цветом отталкивали, и я заставила себя не отшатнуться только очень большим усилием воли.

Влетел папа, тоже полез целоваться, обнимать и вздыхать, вознося молитвы Господу.

Не Господь это был, а что-то непонятное – во-первых. Во-вторых: что, у всех людей такие асимметричные лица с прыщами? И такие мокрые губы? Ужас же, серьезно.

И тут меня пронзила страшная мысль. А как выгляжу я сама?

В моей комнате зеркал не было, но я знала, где они висят, и опрометью бросилась туда, стряхнув скользкие отцовские руки.

На меня отовсюду набросились вещи – диван, шкаф, одежда на сушилке, что-то еще, все такое несуразное, несочетаемое в своей какофонии, как помесь рока с джазом и баяном.

Звонкое, холодное. Кажется, это и есть зеркало?

В нем отразилась лысая девушка с пухлыми – немного – щеками и миндалевидными идеальными глазами. Рот был немного кривоват, уголки приподняты кверху – это что, так и должно быть?

Попробовала пошевелить бровями. Тоже мне гримасы. Что это все за ужасы вообще?

В голове все закружилось, завертелось, как веретено на пальце Спящей красавицы, и я попросту грохнулась в обморок.

***

…- Это просто шок, - незнакомый мужской голос звучал спокойно и уверенно, как контрабас в плохом оркестре. – Она привыкнет и научится воспринимать эти вещи так же, как и мы с вами. Юношеская психика пластична…

Черта с два она пластична, слабо подумалось мне. Это я даже в сорок лет не забуду. Если доживу, конечно.

Глаза были накрыты повязкой. Хоть что-то хорошее. Прохладная ткань успокаивала и скрывала все, хотя и просвечивала.

Я не хочу видеть.

Не. Хо. Чу. Верните мне обратно мою слепоту.

Сдергиваю повязку. Может, у мира просто день неудачный? Неужели все люди живут в этом искаженном представлении о… я даже не знаю, о чем!

И где мне теперь искать того, кто дал этот злополучный шарик?

***

Осколки шарика нашлись в кровати. Я тщательно собрала и осмотрела их. Пластик как пластик, как будто действительно теннисный мячик. Никаких особенностей, примет, знаков, символов.

Потом я все же рискнула выйти на улицу.

Ступеньки почему-то сложнее стали даваться теперь, когда я их видела. Бруски того же скучно-твердого оттенка, что и дорога.

Улица. По дороге (пыль – бесцветное что-то – передернулись плечи) я прошла без приключений. Оказывается, до того навеса так близко?

Снова накрапывал унылый дождь – что ж, самый сезон. Я бросила остатки мячика на землю и стала ждать. Проходили соседи, привыкшие к моему виду – они не замечали, насколько линии вокруг кривы и как неприятно они звучат вместе.

Ну и где же ты, чертов незнакомец?

- Я здесь, - сзади раздался спокойный насмешливый голос… похожий на голос того доктора.

Хотелось обернуться и посмотреть – теперь я могу – но что-то удерживало в том же положении.

- Ты хочешь вернуть подарок? – вопрос прозвучал вежливо, словно речь шла не о зрении, а о вещи не по размеру. Впрочем… действительно не в размер.

- Хочу, - я попыталась повернуть голову, но что-то настойчиво и мягко вернуло ее в прежнее положение.

- Почему?

- Потому что все уродливо, - меня трясло от осознания этого, и дрожала я вовсе не из-за дождя. А из-за того, что по глазам бил хаос окружающего мира.

- Это в порядке вещей, - незнакомец негромко рассмеялся. – Ты привыкнешь.

- Не хочу. Верни мне мою слепоту.

- Это невозможно.

Я отказалась верить в это.

- Верни мне мою слепоту.

- Неужели ты действительно так этого хочешь? Посмотри вокруг.

Что вокруг есть такого, что останавливает взгляд? Кривой сарай? Пообтрепанная временем и местными детьми ива? Листья у нее похожи на пальчики, оказывается, только цвета такого… ясного.

Стоп. Не ради же ивы терпеть все это? Тем более кора ободрана, ветки обломаны, сам ствол тусклый, как вот эта… машина. Не могу привыкнуть, какие они странные.

- Верни мне мою слепоту, - последний раз эти слова прозвучали почти яростно и зло. Ближайший куст шиповника словно отдернул свои ветки, слегка уколов: эй, утихомирься!

Тогда он показал мне радугу.

Дождь закончился, и она появилась – солнечная тень, преломление света, иллюзия. Цвет перетекал в цвет, и я еще не знала их названий, но это было неважно. Чаша дождя распита, и теперь можно любоваться кубком. Это звучало, как тонкие дрожащие ноты, которые обретают силу под крепнущими пальцами. Как рука сестры на плече. Рассыпавшаяся сосулька, искристо задевшая кожу. Я сразу поняла, что на самом деле это не дуга, а круг, он продолжается – слишком совершенно это выглядело, чтобы не быть цельным кругом.

Руки сами собой потянулись к ней, желая попробовать на ощупь по привычке. Но этого нельзя коснуться. Можно только стоять и пить глазами. Я никогда не узнаю. Но это не вызывало печали – только что-то светлое.

- А это часто бывает? – шепотом спросила я. И даже улыбнулась. Почему-то сразу стало спокойно, и забылись все те жуткие впечатления утра. Словно из гротеска меня переместили в сказку. Это и есть – настоящее?

- Порой бывает, - ободряюще сказал незнакомец. Непонятно: о радуге? О моих мыслях?

По прохладному дуновению ветра я поняла, что он опять исчез. И не забрал подарка. Обломки шарика были похожи на яичную скорлупу… Из которой, возможно, вылупляюсь я. Засмеявшись, собрала все в карман и побежала домой, взмахивая руками навстречу небесному кругу. Он меня вряд ли видел – ну да это и неважно. Кто знает, на что смотрят радуги?..