Рыбки и революция
«Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путём, а именно путём сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю»
Томас Гоббс, «Левиафан»
За окном Цистерны лежит бескрайнее звёздное небо. Мириады огоньков.
Лисситы мне рассказывали, что звёзды — это глаза наблюдающих за нами богов. Люди все самые страшные и стыдные дела стараются делать в темноте, но от наших создателей и покровителей нам не спрятаться. Падающие звёзды — боги, которым в происходящее хочется вмешаться. Звёзды затухающие — боги, которым представление надоедает.
С Цистерной всё наоборот. Глаза привыкают, иллюзия рассеивается, и ты понимаешь, что на самом деле внутри не просто мерцающие огоньки. Это рыбки. Сотни тысяч аллерских радужных аретт. У каждой на плавнике — по блестящей латунной кнопке. Кажется, эти насильно приколотые украшения их совсем не беспокоят. Ирма считает, что боль в плавниках они не чувствуют.
Это мы — их боги. По словам Ирмы, они не способны осознать наше присутствие.
Ирма Рётэс, создательница Левиафана, сейчас стоит позади меня. На стене перед ней — резная доска. Доску изготовила я; я назвала её Скрижалью, но вместо букв на ней сложные узоры. Сейчас пальцы Ирмы резво бегают по этим узорам, вбивают в них композицию.
Композиции ей пишет мой брат, Годдри. Он стоит рядом со мной. Мы пялимся в окошко. Рыбки неспешно плавают туда-сюда. Косяк кажется мне раздробленным на множество разрозненных стаек. В Цистерне они чувствуют себя в безопасности. Там никто и никогда не рыбачит. Там нет хищников.
Кроме тех, что создаёт Рётэс.
Я бросаю взгляд на Годдри. Он не отрывает глаз от рыб; они его пленили, он ими зачарован. Мне приходится осторожно потрепать его за плечо. В тусклом свету масляных ламп я вижу на его впалых щеках блестящие дорожки слёз. Сердце сжимается. Он плачет часто, по поводу и без, такой уж он, хрупкий, и с годами мне на его слёзы смотреть легче не становится.
— Ты готов?
Он кивает в ответ, потом делает шаг назад, ещё один, разворачивается и быстро взбегает вверх по лестнице. Проводив его взглядом, я подхожу к Рётэс. У неё на лбу блестят капельки пота. Она одной рукой водит по медным линиям, второй — достаёт шарик рилума и закидывает его в рот. Её зрачки расширяются. Я облизываюсь: тоже хочется.
На столе перед ней лежат шесть листов бумаги; они исписаны убористым почерком Лорда Адафи, начальника дворцовой стражи. Описаниям сопутствуют схемы: обведённые кругами имена, сплетённые волнистыми стрелками в сложную сеть. Рядом с некоторыми стоят восклицательные знаки. Поверх доклада Адафи Рётэс развернула свиток, на котором Годдри начертал композицию. Вертикальные линии, простенькие символы, акценты, апострофы. Рётэс и Годдри выдумали целый язык. Мне он не понятен, но он предназначен не для меня.
Медь под пальцами Рётэс начинает светиться. Теперь мир в окошке Цистерны вновь походит на звёздное небо, потому что кнопки в плавниках аретт тоже светятся, и с лёгкостью затмевают блеск рыбьей чешуи. Дух захватывает. Но движение бесчисленных огней пока остаётся случайным. Рётэс ещё не закончила.
Я оставляю её одну и поднимаюсь вслед за Годдри на второй этаж. Он, перегнувшись через перила, смотрит в Цистерну. Отсюда вид открывается на другое окно — оно сделано в верхней части резервуара, и оно гораздо больше иллюминатора внизу. Сквозь это окно Годдри видна львиная доля косяка.
Мне на ум приходят другие сравнения. Рой светляков, вспугнутый проезжающим через поле ночью всадником. Золотая пыль в просеиваемом старателем песке. Блёстки в туши, которой лисситские женщины красят себе щёки.
А кнопки в плавниках светятся всё ярче. Годдри отходит вдруг от перил, встаёт рядом со своей огромной деревянной доской и берёт в руки кусок угля. Затаив дыхание, я продолжаю наблюдать. Мы так долго к этому шли…
***
Никогда раньше не видела зал для аудиенций настолько полным. За столом нет ни одного свободного кресла, придворные расположились двумя длинными рядами. Во главе стола, прямо напротив нас, сидит Принц. Стол на том конце сужается, а пол там слегка приподнят, из-за чего кажется, что наш правитель как бы дальше и выше нас.
Присутствует в зале и ещё один важный человек: он расположился в углу, в тени, и одет он в простенький серый халат. Посол из Лисса. В последнее время все самые важные решения принимаются в его присутствии.
На благородном лбу Принца залегла глубокая морщина. Он хмур: меня это радует, потому что он хмурится только тогда, когда размышляет о чём-то всерьёз.
— Госпожа Рётэс, — говорит он. — Простите меня; мои учителя не слишком много времени уделяли натуралистике и алхимии. Мне сложно поверить, что рыбы способны вам что-то рассказать.
Рётэс подобна натянутой тетиве. Она отвечает так бойко, словно пытается Принца словами расстрелять.
— Ваше высочество, вы правы. Рыбы глупы. Дело не в самих рыбах. Речь идёт о сложнейшем поведении, которое они способны демонстрировать. Поведение отражает отточенные веками базовые способы коллективно реагировать на опасность. Я думаю, что с тем же успехом я могла бы использовать пчёл или муравьёв.
— И почему же вы используете не их?
— Муравьи слишком малы и деликатны. И я очень чувствительна к пчелиным укусам.
Он смеётся.
— Повторите, пожалуйста, что именно делают рыбы?
— Залог безопасности аллерской аретты — быть среди себе подобных. Большие группы аретт демонстрируют очень сложное и слаженное поведение. Стаи аретт реагируют на опасность, как единый организм. Поодиночке они глупы, слабы, ничтожны; вместе они превращаются в нечто большее. Суть моего открытия, ваше высочество, в том, что это “большее” способно гораздо быстрее человека просчитывать различные варианты поведения с целью выбрать наилучший механизм для выживания.
— И тем не менее эти рыбы погибают от хищников и попадаются в сети. Не так ли?
— Конечно. Потому что условия, в которых они находятся, не идеальны. Рыбы не обладают всей необходимой информацией и у них крайне ограниченный арсенал реакций.
— То есть, госпожа Рётэс, вам понятны мои сомнения.
Рётэс кусает губу. У неё щёки горят. Перенервничала. Боится, что теперь что-то не так скажет, боится, что он уже отказал, забыла, как хотела всё это объяснить.
— Ваше высочество, — слышу я собственный голос. — Разрешите.
— Разрешаю, госпожа Янтарная.
— Ваше высочество, вы, конечно же, правы.
(Он любит такое слышать, особенно — от женщин).
— Постарайтесь, однако, забыть о рыбах. Рыбы — инструмент. Поведение, которое они демонстрируют, может быть использовано в целях, которые самих рыб не касаются. Рыбы выступают фишками, нанизанными на струны самых больших в мире счётов. Всё, что им нужно — вопрос, и информация, на основе которой они должны дать ответ.
Рётэс врезается обратно в разговор.
— Мы можем дать им эту информацию, — говорит она. — Мы можем перевести на понятный им язык интересующие нас задачи…
— Я видел приложенный вами список.
— Нас не интересует мнение отдельных аретт. Нас интересует холодная, отточенная веками воля к жизни, которая связывает их вместе и диктует им поведение в случае опасности. Между рыбами в стае словно возникает невидимая связь. Вот, что нам нужно.
Её голос опять окреп.
— Мы нашли способ подчинить эту волю себе. Мы нашли…
— Ян-нааа, — перебивает её плаксивым тоном Годдри. Я протягиваю руку, сжимаю ободряюще его плечо. Он закусывает губу: глубоко, до крови. На нас все смотрят. Рётэс еле заметно кивает.
— Я прошу вас простить моего брата, достопочтимые, — говорю я. — Он гениален, но болен.
— Идея Левиафана принадлежит мне, — продолжает Рётэс. — Но это брат госпожи Янтарной вдохнул в неё жизнь. Без него у меня годы ушли бы на расшифровку ответов…
— Не переживайте, дамы, — кивает Принц. — Позвольте мне немного подумать.
Он быстро оглядывается на лиссита в углу. В зале на миг воцаряется тишина; её нарушает только сопение некоторых из советников Его Высочества. В будущем я буду возвращаться к этому моменту в мыслях: между Принцем и послом в тот момент проскользнуло невербальное согласие.
— Вы нашли способ научить стаи аллерских аретт решать задачи, которые людям не под силу. Так?
— Так, — кивает Рётэс.
— Почему не под силу?
—Левиафан беспристрастен: он даже не знает, о чём идёт речь в задачах, которые мы ему даём. Мы моделируем проблему, переводим её в понятный ему язык, он даёт нам ответ. Предсказывает итоги, вычленяет несоответствия. Более того, он огромен, и может на любую проблему взглянуть целиком. Ваше Высочество, о таком инструменте веками мечтали алхимики и натуралисты…
— И шефы государственной разведки, — вставляю я.
— Мы всегда стремимся понять мир, систематизировать его. Левиафан проверяет системы на прочность.
— И этот язык, на котором вы с ним говорите — это язык страха.
— Да. То, на что аретты привыкли коллективно реагировать. Опасность.
— Вы верите, что можете смоделировать любую проблему. Что он, соответственно, любую проблему может решить.
— Да, — яро кивнула Рётэс. — Любую.
— Приложенные вами записи — единственное доказательство?
— Мы готовы провести любые тесты, что вы потребуете.
— Таким образом, ключевой вопрос сегодня… в том, что вы хотите сделать его больше.
— Да. Тогда он станет быстрее. Эффективнее. Сможет решать проблемы государственного масштаба.
— Например?
Она глубоко вздыхает.
— Два года назад госпожа Янтарная, — она кивает мне, — подавила самый яростный и страшный мятеж в истории Аллеры. С того самого дня лорд Адафи, — отвешивает она поклон лорду, — старательно выявляет целую сеть предателей, шпионов и прочих врагов в наших рядах. Если собрать всю информацию лорда Адафи, выложить её в виде схемы, передать её Левиафану — он скажет, к кому следует приглядеться, и куда ещё ведут ниточки.
— Госпожа Янтарная, вы с ней согласны?
Мне вдруг сильно захотелось рилума.
Действительно. Уже два года прошло со смерти Марва. Когда-то я пообещала, что каждый, кто тогда вышел на улицы с жёлтыми знамёнами “свободной Аллеры”, будет висеть. Странно, что в итоге выполнение моего обещания берёт на себя Ирма Рётэс со своей чешуйчатой ордой.
— Да. — Киваю.
— Как любопытно, — хмыкает Принц. — Очень любопытно. А что по поводу рилумного вопроса?
Вот оно. Я ждала этого. Уже почти час тут болтаем, и всё шло к этому моменту. Есть только одна проблема, которую Принц без нашего Левиафана действительно не в состоянии решить. Только одна проблема, которая для нашего славного города реально имеет значение. Только одна проблема, в которой заинтересован устроившийся в тени лисситский посол. Я гадаю, о чём он сейчас думает.
— Рилумного вопроса, — повторяет Рётэс. Я пинаю её в лодыжку под столом.
— Я так понимаю, вы сами начали употреблять рилум в ходе вашей работы. Я даже помню, как лично подписал на это разрешение.
— Да. Он нужен мне для передачи модели Левиафану.
— Тогда, несомненно, вы понимаете, что мы желаем нарастить его добычу.
Лиссит в углу скрещивает руки на груди с еле слышным шорохом. На миг взгляды всех присутствующих фокусируются на нём. Он молчит. Я думаю о рилуме; рот наполняется слюной. Думаю о мощи, курсирующей по моим венам. Думаю о чёрном, дымном небе Аллеры, о кашляющих детях, о воде, которая жжёт кожу.
Как странно, что в округе вообще остались ещё водоёмы, в которых можно найти аллерских аретт.
— Но мне говорят, что воздух становится всё хуже, и что, якобы, мы рискуем что-то там обрушить, — говорит Принц. — И что новые шахты открывать нельзя. Более того, надо закрыть старые. Ирма Рётэс, может ли ваш Левиафан решить такую проблему?
— Да, — говорит она. — Да. Только он и может.
— Как?
— Он скажет, где рыть, чтобы ничего не обрушить, — сходу выдаёт она. Рётэс ничего не знает о разработке рилума, но её вера в её детище непоколебима. — Он скажет, как соблюсти баланс… в воздухе… чтобы не сделать воздух хуже. Он проверит предсказания ваших советников. Отринет ложные. Поддержит верные.
Принц медленно кивает.
— Мы с Годдри рады будем заняться такой проблемой.
— Прекрасно, — говорит принц. — Хорошо.
Вдоль стола пробегает коллективный выдох.
— Вы даёте…
— Рабочих, деньги, ресурсы, стражу. Всё, что пожелаете. Хорошая работа, госпожа Рётэс. Надеюсь, вы откроете в истории Аллеры новую страницу.
— Конечно, — зачарованно говорит она. — Благодарю вас, Ваше Высочество.
Она победила. На выходе из зала мы трое тесно и долго обнимаемся. Годдри радостно мычит. Он обкусал себе ногти до мяса; я нежно оборачиваю его руку платком.
***
Рилумную проблему Принц всё-таки оставил на потом, решив нас сначала проверить на вещах попроще. Сегодня мы ищем для Адафи прорехи в его паутине теней.
Кнопки в плавниках уже не просто сверкают, они сияют, словно раскалённые добела, и вдруг это спокойное звёздное небо приходит в движение; сотни тысяч рыб в едином порыве сливаются в горящий поток. Невозможно себе представить, что ещё секунду назад там вообще были отдельные аретты. Есть только стая. Косяк. Левиафан Рётэс. Она бы меня скромно поправила, мол, без Годдри всё это невозможно, но идея и воплощение её в жизнь — её заслуги. Мой брат — переводчик.
И сейчас его костлявая рука приходит в движение; на светлой доске появляются первые угольные росчерки. Он делает заметки на каком-то своём, сокращённом варианте аллерима, в котором схем и иероглифов больше, чем слов. Горящий поток продолжает метаться в Цистерне из стороны в сторону.
Ирма встаёт рядом со мной. Подошвы её тканых тапочек почти не производят шума. К вспотевшему лицу прилипло несколько выбившихся из-под полосатого платка прядей волос. Мы созерцаем танец косяка. Я думаю о волшебстве. О том, что, пусть я и могущественнее её в сотни раз, мне такой красоты не создать никогда. Я вообще не из тех волшебниц, кто что-то создаёт.
У неё слегка трясутся руки.
— Очередной рубеж, — шепчет она.
Я киваю. Они впервые смогли перевести на язык Левиафана что-то настолько сложное. Всё начинается с информации; в данном случае им её предоставил лорд Адафи, заведующий дворцовой стражей. Они превращают информацию в лишённую лишних деталей модель: имена заменяются на номера, передвижения и действия — на типовые уравнения. Так люди — и всё, что люди Адафи на этих людей собирают — превращаются в точки, двигающиеся по схематичной карте Аллеры с чёткими временными интервалами. Это — модель.
Модель Годдри переводит на язык угроз. Превращает её в систематичный, сложный ужас, который ареттам понятен и на который аретты должны отреагировать. Опасность нереальна, но они все в неё верят: Рётэс передаёт её через кнопки в плавниках. И тогда Левиафан отвечает. Левиафан соображает, как защититься от зубастых барракуд, аллигаторов, птиц.
Защищаясь, он решает проблему. Всё, что остаётся — интерпретировать танец. На это пока способен только Годдри.
Мы с Рётэс ещё несколько минут наблюдаем за мечущимся косяком. Пара десятков огоньков из него выпадает; они тонут, гаснут, словно падающие звёзды. А потом, в один судьбоносный миг, Левиафан успокаивается и меркнет; косяк разлетается вновь на крошечные группы. Мы поворачиваемся к Годдри. Доска вся исписана; он стоит там с заметно уменьшившимся куском угля и пялится мимо нас на Цистерну.
— Получилось, Годдри? — спрашивает Ирма.
Он кивает.
***
На следующий день нам приходит весточка от лорда Адафи. Рётэс и Годдри с помощью Левиафана выявили среди подозреваемых сразу дюжину шпионов. Ему стоило только слегка надавить — и все признались.
Весточка написана сухим языком, но восхищение читается между строк. Левиафан нашёл последовательности, несовпадения, противоречия, о которых никто из его людей никогда бы не подумал. Адафи сожалеет, что не замолвил за нас Принцу словечко. “Я рад, что вы справились своими силами, и приложу все усилия для того, чтобы Ирма Рётэс, Годдри и их детище и впредь получали все необходимые им для успешной работы ресурсы…”
Такие обещания от людей вроде Адафи многого стоят. Рётэс, правда, недовольно пробурчала, что она, мол, не для этого Левиафана создавала. Она словно забыла, как выпрашивала у Принца деньги и людей. Обещаниями Рётэс ради своих целей сыпать горазда. А теперь плюётся: всё-то у неё было ради большой и чистой науки, а не политических игр.
Но я ей на это не указываю. Рассвирепеет. Бурчать она горазда, но от задачек Адафи и Принца она отказаться не посмеет. Судьба её детища — в их руках. Та многотысячная стая украшенных металлическими кнопками рыб, что населяет Цистерну — результат почти десяти лет экспериментов.
Я волей-неволей к Левиафану тоже тесно привязана. Через брата. В сливках аллерского общества Годдри никогда не было места; его терпели только из-за меня. В работе с Левиафаном он обрёл смысл жизни. Мне теперь больно даже вспоминать о его жизни до того, как в неё ворвалась Ирма Рётэс со своими рыбами. Там — четыре стены, которые я повелела смягчить толстыми атласными коврами. Там — неразборчивые крики, беспричинный плач, боязнь света, музыки, людей. Мама с папой никогда не хотели признавать, что Годдри вообще существует. Это я нашла ему место. Можно сказать, вырезала это место, пробила для него путь.
Записку Адафи я читаю, стоя на балконе. Убрав смятый листок в карман, я осторожно отцепляю маску и немедленно морщусь: воздух сегодня кажется особенно едким. Мне хочется рилума, но свою норму на сегодня я уже проглотила. Решаю покурить, чтобы заглушить желание. Трубочки с драколистом мне доставляют из Лисса; они, скорее всего, приходят в тех же сундуках, в которых Принц получает золото. Я зажигаю трубочку щелчком пальцев, отчего тоска по рилуму только усиливается. От раструба поднимается тоненькая струйка дыма. В моём поле зрения она вьётся по соседству с гораздо более плотной и густой близняшкой. Я смотрю на север, и там, окружённая трущобами, стоит Шестнадцатая Рилумная Шахта; это из её плавилен поднимается жирный чёрный дым. Он не вьётся завитками, не клубится, нет, он настолько плотен, что словно бы льётся снизу вверх масляным потоком, течёт, пока не достигает небес, где впадает в непроглядный потолок туч.
Я смотрю на Шестнадцатую Рилумную, на окружающие её стены, на горы отработанной руды. Курево кажется мне пресным, и я роняю трубочку в бездну за перилами. Я думаю о людях, которые корпят там, у печей и плавилен. Думаю об их семьях, которые никогда не видят солнца. Думаю об “аллерском кашле”. Все эти мысли мне очень хочется отогнать куда-то вглубь, куда-то за цветастый занавес витиеватых речей Принца. Но я не могу. Годы, когда я могла просто закрывать на всё глаза, остались в далёком прошлом. Теперь я просто глотаю рилум, практикую своё искусство и наблюдаю.
У меня с Шестнадцатой особая связь. Она открылась два года назад. Тогда люди вышли на улицы — с камнями, с топорами, молотками, кольями, скалками, всем, что попалось им под руки. Они покрасили свои тряпичные маски (на настоящие, вроде моей, Принц денег для народа не выделяет) в жёлтый цвет и выступили против открытия шахты. Марв, мой муж, командовал городской стражей. Он посчитал своей обязанностью лично встать между стражей Аллеры и бунтовщиками, чтобы попытаться предотвратить кровопролитие и заставить людей разойтись по домам. Но он просчитался.
В чём бы его план ни заключался (а на этот счёт мне рассказывали разное), нужных слов он не нашёл. Ему разбили голову пущенным из пращи камнем.
До конца дня много чего ещё произошло. Стража не справлялась. Принц приказал придворным чародеям подавить мятеж. Только один из нас воспротивился; его лишили статуса, рилума, и изгнали из Аллеры. Остальные послушались. Одна пошла гораздо дальше других.
Госпожа Янтарная обожралась рилума, вышла в город и ударила по населению магией, которую училась применять против внешних угроз. Госпожа Янтарная — вот та плеть, которой Его Высочество осадил восставших. В тот день я была бурей; я хлестала их градинами размером с голубиное яйцо, заливала потоками кипящей воды, сбивала с ног порывами обжигающего ветра. Я играла с воздухом и звуком; била их по ушам, пока те не начинали кровоточить. Я раз за разом сминала их ряды. Сносила баррикады. Взрывала камни, которыми они пытались в меня бросаться, и осколки резали им пальцы и выбивали глаза.
Я победила. Город стоит, порядок непоколебим, Шестнадцатая, а за ней и Семнадцатая с Восемнадцатой, начала вносить свою лепту в обогащение нашей казны и очернение нашего неба. Что изменилось? Принц стал чаще читать с трибун свои речи.
“Рилум — кровь нашего города, основа нашего процветания, залог нашей мощи; блеск нашего золота и дым наших печей одинаково хорошо виден и с запада, и с востока, и с севера, и с юга… Вы славите меня, как героя Аллеры, но истинные герои — в шахтах, это люди из железа, люди, которые проливают пот и кровь ради нашего с вами будущего…”
Я знаю, что в это не стоит вслушиваться. Но мне всё равно очень хочется каждому его слову кивать. Рилум — не просто залог мощи Аллеры; он — залог моей мощи, моей власти, моего богатства. Я выбрала сторону задолго до того, как раздавила революцию; я выбрала её в тот день, когда впервые положила в рот тёмно-зелёный шарик волшебной соли.
Я непроста вспоминаю мятеж. В письме Адафи моё внимание привлекают следующие строки:
“Госпожа Янтарная, результаты, полученные Ирмой Рётэс, выявили так же пару источников, утверждающих, что в трущобах под нашими ногами опять распространяются вредные идеи. Кажется, урока, который вы преподали врагам Аллеры два года назад, было недостаточно. Мы ожидаем, что подстрекатели опять надоумят мирное население Аллеры вступить в конфронтацию с силами Его Высочества. Я уже запросил разрешение на стратегический запас рилума, который в случае необходимости будет Вам предоставлен”.
Меня тошнит от слов, которыми он пользуется. Или, может, от самой себя.
“Я просто мстила за Марва”.
Но с тех пор я столько раз уже успела подумать о том, что он возненавидел бы меня, увидев, что я в тот день учинила.
Шестнадцатая Рилумная всё дымит. Окружающие её белые стены возвышаются неприступными монолитами над косыми домишками черни. Она стоит на самой богатой из разрабатываемых нами жил. Но рилума в округе Аллеры как грязи. Дайте Принцу волю — и он бы приказал увеличить число шахт в десять раз. Но шахтёры качают головами: говорят, нельзя, начнутся осадки, оползни, Аллера провалится. Другие смотрят в небеса и морщатся; сейчас уже сложно отрицать, что рилумный дым никуда не уходит, он собирается в густые тучи и остаётся над нами висеть непроницаемой пеленой, пока его не разгоняет удачно подувший ветер. Третьи жалуются, что колодцы портятся один за другим. Неужто мы не можем нарастить производство? Неужто предел достигнут?
А если есть какой-то путь, при котором и люди будут здоровы и счастливы, и рилума мы можем производить в три раза больше? Мне так хочется верить, что Левиафан этот путь и впрямь найдёт.
И путь этот станет моим искуплением.
***
Каждый день Левиафану скармливают новые проблемы. От Принца пока не поступает ничего. Вероятно, выжидает, проверяет, насколько детище Рётэс на самом деле достойно доверия. Придворные аристократы, советники Принца, министры — от этих нет отбоя. Многие благородные лорды и леди желают знать, с кем им изменяют их супруги, и приносят списки из всех возможных кандидатов; некоторым Левиафан указывает на сразу несколько имён, некоторых — успокаивает. Людей беспокоит, кто из их слуг и подчинённых может за ними следить в пользу других придворных; по сравнению с задачей Лорда Адафи их подозрения — детские игры, и Годдри их на язык рыбьего ужаса переводит в считанные минуты. Особенно смешными историями Рётэс делится со мной. Мы обе живём во дворце; я переехала сюда по приглашению Принца после смерти мужа, она — безопасности ради после начала работы над Левиафаном. Мы регулярно уединяемся по вечерам в чайной и приказываем принести нам бутылочку вентисского красного.
— У мужика отвратительная кожа, — говорит она, — просто всё лицо в чирьях. Он вбил себе в голову, что это какой-то знак от богов, и пытался нас уговорить это проверить. Право, мне хочется попросить Принца дать нам право накладывать вето на определённые просьбы. Я не понимаю, почему мой проект должен служить мелким капризам придворных, которые для Аллеры сделали в сотни раз меньше, чем я.
Она сильно изменилась в последние недели. Внешне — похудела, осунулась, слегка высохла. Это рилум на неё так действует. Без него она неспособна говорить с Левиафаном через Скрижаль. Но при этом глаза у неё теперь беспрестанно горят, и голос окреп, и гордости в ней теперь столько, что самому Принцу впору было бы занять немного. Но я прощаю ей эту слабость; у неё есть на неё право.
(Хорошо, что Годдри рилум не требуется. Я бы не позволила).
— Как Левиафан может разобраться в его чирьях?
— Ну, мужик думал, там есть какой-то узор, который никто не видит.
— И что, вам реально пришлось это сделать?
— Да. Годдри, кстати, понравилось эту проблему переводить. Но самое смешное, что смысл в итоге был. Видишь ли, нам с Годдри пришлось изобразить карту его лица для Левиафана.
— Мне кажется, я никогда не пойму, как вы это изображаете.
— Практически всё можно свести к последовательности простых сигналов, Яна. Мы показываем им акул, крокодилов, барракуд — животных, на которых они реагируют по-разному. Мы создаём в их умах местность. Карта превращается в заросли водорослей…
— Не суть важно. В чём была польза?
— В том, что до сих пор нам не приходилось детально рисовать им местность. А теперь пришлось. И нам, скорее всего, придётся поступить так же, когда мы будем создавать модель для проблемы Принца.
— Ха!
Я делаю глоток вина.
— Мне начинает казаться, что он передумал.
— Надеюсь, что нет, — улыбается Рётэс. — Думаю, что и ты тоже.
Я смеюсь. Она права.
***
Он не передумал.
Мы опять сидим в Красной зале. На сей раз советники Принца отсутствуют — все, кроме лисситского посла, который по своему обыкновению расположился в углу.
Сшитые в толстенький манускрипт документы Принц вручает ей лично. Рётэс зачарованно их перелистывает. Я сижу рядом, барабаню нетерпеливо пальцами по набалдашникам подлокотников кресла. Годдри взял в руки старенькую карту Аллеры и уже чертит что-то на чистом листе бумаги; ему недавно подарили свинцовый карандаш, и он его очень любит. Он полностью проигнорировал Принца, но тот на такие вещи не обижается. Ещё в зале присутствует глава канцелярии Принца, который, судя по мешкам под глазами, над этими документами всю ночь сидел.
— Госпожа Рётэс, хотелось бы услышать ваше мнение, — говорит Принц. Ему не сидится, он расхаживает взад-вперёд по зале. Резкий контраст с послом в углу.
— Нам придётся очень хорошо подумать, Ваше Высочество, — отвечает Рётэс.
— Но вы справитесь.
— Бесспорно, Ваше Высочество. Мы можем это смоделировать. Левиафан даст ответ. Но нам может потребоваться несколько попыток.
— Сколько вы хотите времени?
— Хотя бы месяц, Ваше Высочество.
— Мы дадим вам три, — раздаётся из угла поразительно высокий, резкий голос. Рётэс вздрагивает. Я никогда раньше не слышала посла. — Но ответ должен быть надёжным.
Принц кивает. Мне кажется, на миг его лицо искажается в злой гримасе. Гордость, что ли, задета?
Рётэс улыбается.
— Вы очень щедры, — говорит она. — Я гарантирую вам ответ в течение трёх месяцев. Как видите, мой партнёр уже занят.
— Вижу!
Принц подходит вплотную к Годдри. Он смотрит на схему, над которой мой брат работает, и качает головой.
— Я подозреваю, что рилумный вопрос сложнее, чем все остальные, — говорит он.
— Намного, — подтверждает Рётэс. — Здесь, по сути, сразу две проблемы. Первая — о рилуме, его добыче, инженерных задачах. Вторая — о людях. Как найти компромисс. Как создать стабильную систему. Углублять ли существующие шахты, сколько рыть новых, где, кого переселять, куда, куда сливать отходы…
Она мечтательно прикрывает глаза.
— Ваше Высочество, выражаю своё восхищение: здесь много поразительной информации. Например, тут есть исследования мастера Брига о воздухе. Яна, оказывается, на Семнадцатой Рилумной у него есть возможность собирать дым в колбы; он потом проверяет его воздействие на крысах… Я и не подозревала, что этим кто-то вообще занимается.
— Да, мы всегда рады предоставить средства талантливым умам, — отмахивается Принц. — Так расскажите же мне, как к этому подойти? Как вы будете это решать?
Посол опять подаёт голос.
— Как вы найдёте способ преувеличить богатство и мощь вашего города, не залив при этом его улицы кровью строптивой черни?
Она морщится. Я протягиваю руку, касаюсь доверительно лежащей на столе ладони. У Рётэс руки грубее моих; она гораздо больше ими работает. Она нервно облизывает губы, потом, наконец, отвечает:
— Ваше высочество, милорд, мы рассмотрим разные подходы. У нас две проблемы, две стороны одной медали. Есть немало характеристик… цифр… которые для двух проблем являются общими. Мы можем создать как одну цельную картину, так и две относительно простых, но тесно связанных друг с другом. Нужно удостовериться, что он даёт один результат вне зависимости от формулировки.
Несколькими резкими движениями она собирает разбросанные на столе бумаги обратно в одну цельную стопку.
— Ваше Высочество, разрешите приступить?
Они с послом переглядываются и синхронно кивают. Рётэс и Годдри собирают документы и уходят; руководитель Канцелярии следует за ними. Я немного задерживаюсь.
— Госпожа Янтарная, — наклоняет Принц голову, — вы всё ещё в них верите?
— Всецело, Ваше Высочество.
— Янтарная, — это посол. — Вы должны знать, что, если вы когда-нибудь пожелаете сменить род деятельности, для вас открыты возможности в войсках Империи Лисс.
Мне с трудом удаётся сохранить спокойствие.
— Благодарю вас, милорд. Но я служу при дворе Принца.
— Сейчас решать ничего не будем, — говорит Принц. — Но имейте это в виду. Может, и впрямь настанет день, когда для поддержания порядка в Аллере больше не нужно будет ваше постоянное присутствие.
***
Когда Рётэс и Годдри берутся за что-то новое, за ними всегда очень интересно наблюдать. Они успели научиться работе с Левиафаном: они с ареттами уже давно на ты. Они освоили инструменты, которые в последние десять лет создали. Они знают, что делают. Но каждая новая задача для них — новое испытание, неизведанная территория, предел, который необходимо преодолеть. Они с утра до ночи сидят за рабочим столом, пишут, чертят, общаются вполголоса, и я даже завидую Рётэс, потому что она с моим братом способна поддерживать диалог гораздо лучше меня.
Я наблюдаю за ними и думаю о том, что у них всё получится. И меня это злит. Я нахожу причины отсутствовать.
Моё участие в проекте с самого начала было минимальным: я просто помогла Рётэс сесть на рилум и начать управлять силой, которую он в человеке открывает. Ей никогда не стать настоящей волшебницей: она слишком поздно начала его принимать. Но обретённых ею умений хватает на связь с Левиафаном через Скрижаль и латунные кнопки. Теперь, когда колёса проекта Ирмы Рётэс прочно встали в предназначенную для них колею, когда ей вручили, наконец, самую большую и важную задачу, мне рядом с Левиафаном делать нечего. Моя польза ограничивается моим авторитетом.
Я часто выхожу покурить на тот самый балкон, с которого открывается вид на Шестнадцатую Рилумную. Выхожу анализировать свою злость. Копаться в себе.
Выдыхаю дым и думаю о том, что улицы полнятся людьми, страдающими хроническим кашлем. Дворец стоит на холме, воздух здесь чище, а Принц к тому же на всех придворных закупает в Лиссе тяжёлые резные маски. Нас убеждают, что они не пропускают внутрь “тяжёлые эфиры”, но вечный запах города я даже в маске всегда чувствую.
Пускаю кольца, закручиваю их в спиральки, провожаю взглядом; на фоне нашего чёрного неба они быстро исчезают. Думаю. Почему я злюсь?
Тогда, два года назад, Аллера подошла к красной черте. И загорелась. Народный гнев с одной стороны, высокомерная ярость Принца — с другой; и обе стороны кричали людям напротив “да как вы смеете?”. Пламя и кровь, камень и железо, вездесущая медь и, конечно, рилум; адская алхимическая смесь. Марв попытался их примирить. Он верил, что стража должна защищать людей, попытался защитить их от самих себя, проиграл. По крайней мере, именно в таком духе Принц вещал потом с трибун.
Думаю, на самом деле Марв защищал чернь от тех, кто готов был их за рилум начать убивать. От лисситов. От солдат. От меня.
Рилумные шахты продолжают открываться, лисситы продолжают рилум вывозить, богатство, о котором Принц так много говорит, по-прежнему существует только где-то на ценных бумагах и в спрятанных сундуках; в народе тихо зреет новый мятеж. Они — как плод, кожура которого вот-вот лопнет под набухшей плотью. И что тогда?
Тогда — раздави их, Янтарная, сокруши, ты ведь на моей стороне, моя власть — твоя власть. Послужи мне опять шипастой плетью.
Но, конечно, тут случилась Ирма Рётэс со своим волшебным ответчиком на все вопросы. Дай мне информацию, я дам тебе решение. Послужу тебе, Высочество, только позволь мне жить мечтой. Рыбки расскажут, как ты должен и народ умаслить, и лисситов обрадовать. Напишут тебе удобный рецепт. И ты можешь довольно погладить свой мужественный подбородок и провозгласить себя мирным, мудрым правителем.
Вот оно. Мне не нравится, что Принц — жулик. Он даже не пытался искать мирный выход: возможность подвернулась сама. Но плеть-то знает, что ухоженная рука ни на секунду не выпускала её рукояти.
Докуриваю, разворачиваюсь, выхожу в свои покои. Почти одновременно с этим в дверях появляется посыльный из Цистерны.
— Госпожа Янтарная, — кланяется он. — Госпожа Рётэс просит вас срочно прибыть в Цистерну. Передаёт, что ей нужна ваша помощь.
***
— Ну что? Что не так?
Лёгкая дрожь в голосе Рётэс выдаёт охватившую её панику. Я пробегаюсь пальцами по Скрижали, тщательно имитируя деятельность. Я никак не могу ей помочь, но я должна хотя бы сделать вид.
— Насколько я могу судить, со Скрижалью всё в порядке, — изрекаю наконец, с важным видом почёсывая затылок. — Но я чувствую, что энергии ты попыталась через неё прогнать очень много…
(Ничего такого я не чувствую. Магия работает не так. Но Ирма, подобно многим алхимикам, понятия не имеет, как работают те инструменты, которые она сама не создавала).
— …что неудивительно. Вы связали Рилумную Проблему в одну огромную модель?
— Да, да, — кивает она. — Я почти пятнадцать минут передавала её Левиафану.
— И что? Ощущала себя нормально от начала и до конца?
— Да, Яна. Да!
— Сколько ты приняла рилума?
— Полшарика утром. Как обычно. Ты думаешь, теперь этого не хватает?
— Я бы не делала поспешных выводов, — качаю головой. — Ирма, со Скрижалью и рилумом всё в порядке. Ты уверена, что ошибка не в модели?
— Вопрос не в этом, — нетерпеливо качает она головой. — На ошибочную модель Левиафан всё равно обязан ответить.
— А он вообще никак не отреагировал?
— Вообще никак. Он как будто нас не услышал.
— А кнопки светились?
— Да.
— Значит, всё работало правильно, — сообщаю я, пожимая плечами.
— Этого не может быть, — упрямо возражает Ирма.
Мы ещё с минуту препираемся и приходим в конце концов к тому, что ей следует попробовать принять утром побольше рилума. Я оставляю её одну и поднимаюсь на второй этаж, к Годдри. По пути я с трудом подавляю улыбку. Может, судьба меня услышала. Принц сухим из воды всё-таки не выйдет. Хочешь не хочешь, а, когда опять дойдём до точки кипения, ударить плетью придётся, и, будь уверен, кровь на рукава попадёт, пусть даже это и Янтарная на улицах крушит неблагодарный народ…
Но, едва взглянув на Годдри, за эти свои мысли я испытываю жгучий стыд. Он сидит у перил, вцепившись в стойки руками и прижавшись к ним лицом: словно узник в клетке. Он смотрит в основное окно Цистерны, разглядывает мириады неспешных, тусклых огоньков. У него подрагивают плечи. Я опускаюсь рядом с ним на колени, приобнимаю, позволяю ему уткнуться в своё плечо. Совсем как в детстве.
Пусть оно всё-таки сработает. Пусть он вечно сможет работать с Левиафаном. До того, как стайки рыбок Ирмы ворвались многоцветной стаей в его жизнь, Годдри жил в темноте. Ему нельзя туда возвращаться.
***
Рётэс получает разрешение на увеличенную норму рилума. Принц их подписывает лично. В тот же день он подписал и кое-что ещё. Я прихожу в Цистерну; в потайном кармане плаща у меня лежит скрученный в тугой свиток приказ. Он жжёт мне кожу.
Они взъерошены, взбудоражены, глаза у них красные; у Годдри искусаны ногти, у Рётэс — губы. Они чертят, скрипят по бумаге свинцовыми карандашами, пишут, шелестят листками. Перерабатывают модель, придумывают новые вопросы, излагают выданную им Канцелярией информацию на новый лад. Рётэс не хочет этого вслух признавать, но ошибка должна быть в том, что они Левиафану сообщили. Не вижу другого объяснения. Они что-то напутали. Может, рыбы успели в этом процессе поумнеть и просто отказались проблему решать.
Может, они поумнеют настолько, что осознают себя, как нечто большее — не просто волшебного ответчика, не просто олицетворение деревянных счётов… Какой была бы первая их мысль? Попытались бы они найти способ сбежать из Цистерны? Я размышляю над этим, наблюдая за учёными, и мну в пальцах свиток с подписью Принца; даже не знаю, когда я успела его вынуть.
Надо признаться. Надо сказать.
— Рётэс.
Она отрывает глаза от бумаг. Я маню её. Годдри не замечает. Ему не нужно знать; ему, в общем-то, будет всё равно.
Ирма встаёт, разминает ноги, приближается ко мне. Я взмахиваю свитком.
— Принц назначил меня куратором вашей работы.
Она всё мгновенно понимает.
— Вот оно как. Ты думаешь, он так быстро потерял в нас веру?
— Нет. Я думаю, он перестраховывается. — Я пожимаю плечами. — До сих пор вы не ошибались. И, мне кажется, на него сильно давят лисситы.
Рётэс кивает.
— А я-то думаю, чего это ты с утра тут сидишь. Ну, Яна, лучше ты, чем кто-то из Канцелярии.
Мне тоже хочется верить, что так лучше.
Они большую часть дня работают над правками, потом Рётэс идёт к Скрижали, а Годдри — к своей доске, и вскоре в служащем рыбам домом резервуаре загораются знакомые огни. Я смотрю в окно Цистерны, задержав дыхание. Жду. Но рыбы не пускаются в свой сложный танец. Им не страшно.
Если им не страшно — значит, Рётэс и Годдри опять всё неправильно перевели на их странный язык угроз. Не вижу другого объяснения. Сложная попалась проблема.
— Придётся переработать с самого начала, — ломающимся голосом объявляет Рётэс. — И надо бы поговорить с Канцелярией. Может, они ошиблись.
Не думаю. Если в Канцелярии и впрямь кто-то ошибся, Принц их отправит на эшафот. И они там прекрасно об этом знают. Но я только улыбаюсь, киваю, произношу дежурные воодушевляющие фразы. Им нужна моя поддержка.
***
Неделя пролетает незаметно. Потом — ещё одна. И ещё.
Рётэс и Годдри помаленьку превращаются в призраков. Они не останавливаются. Принц даёт им ясно понять, что у них нет права на перерыв, пока не будет получен результат. Мне каждый вечер нужно отправлять ему отчёты, в которых я вовсю выгораживаю Ирму и брата. Он должен понимать, что я их буду защищать. Но ему от меня нужна не правда. Людьми вроде Принца и Адафи никогда не движет наивная любовь к правде.
Ими движет страх. В некотором роде они — как те же рыбы. Я гадаю, что будет, если в Цистерну посадить много-много людей с медными кнопками во лбах. Научимся ли мы реагировать на угрозы вместе, как стая, как косяк?
А ведь это забавная мысль.
Что же произошло два года назад? Как они вышли на улицы? Как их марш начался и где бы он закончился, не встань я у них на пути?
Принц и Адафи тогда так и не нашли подстрекателей. Не обнаружили лидеров. Их враг остаётся безликим.
Чаще всего эти мысли приходят ко мне на балконе, когда я курю и разглядываю город. Мне он с каждым днём кажется всё чернее, страшнее, беднее. Трубы изрыгают всё больше дыма.
До меня доползают слухи. Адафи предлагает акции устрашения. Другие советники — наоборот, демонстративные подачки. Принц всех успокаивает: Ирма Рётэс вот-вот предложит решение. Исправит ошибки прошлого. Нет таких проблем, с которыми её Левиафан не справится. А то, что решения до сих пор нет, так это объяснить легко: она просто очень ответственно ко всему подходит.
***
На пятьдесят пятый день решения всё ещё нет. Вечером, когда Рётэс и Годдри сдаются наконец и готовятся поймать хотя бы несколько часов сна, я спрашиваю Ирму:
— Может, он просто слишком глуп?
— Что?
— Может, тебе не хватает рыб? Вся суть Цистерны — от маленьких стаек ты перешла к тысячам. Может, тебе нужно больше?
— Нет, — отмахивается она. — Нет. Если бы вопрос был в скорости, мы бы всё равно увидели реакцию. Нет, Яна, мы не испытываем недостатка в ареттах… Они просто отказываются меня понимать. Не знаю, почему…
Совсем скоро они уже мечутся на своих койках: они в последние несколько недель в Цистерну переселились.
Возвращаюсь во дворец, тоже думаю лечь. Но мне не спится. Я выхожу на балкон в одной ночнушке. Смотрю на город, в котором выросла, которому клялась в верности. Смотрю на дома и вспоминаю, как легко их было сминать. Смотрю на улицы, вижу толпы, которые мановением руки валила наземь.
Толпа — удивительное явление. Я только сейчас понимаю, что в действиях толпы организации и взаимного понимания было куда больше, чем есть у Принца и его клики. Эта мысль для меня становится открытием. В ней даже порядкабольше; да, они крушили, рвали, метали, но у них была цель, и они в едином порыве поднялись, чтобы её достичь.
(А что Принц? Больше, больше, больше. Меняй зелёное на золотое).
Они отреагировали на угрозу. Они посчитали, что у них нет другого выхода. Они станцевали жаркий боевой танец. Их тактика оказалась проигрышной; они не знали, что на камни и палки Принц ответит янтарным пламенем.
Адафи думает, что они вот-вот восстанут вновь. Мне сложно в это поверить. Они ведь знают, что против них выйду я. Они знают, что им по–прежнему нечем мне ответить.
***
На сто второй день у Принца кончается терпение. Мне приходит новый приказ. Я читаю его один раз, второй, третий; мне кажется, на глаза вот-вот навернутся слёзы, но они остаются сухими. В Цистерну я прихожу с комком в горле.
Рётэс выглядит ужасно. Она сидит на полу у своего рабочего стола, спиной привалившись к его ножке. На меня она бросает один убитый взгляд.
— Ничего не получается, Яна, — стонет она. — Я не понимаю.
Молча шествую к её столу. Осматриваю кипы бумаг.
— Попробуй ещё раз, — роняю я.
— Что?
— Ещё раз, Ирма. Я хочу увидеть.
— Почему?
— Принц не очень доволен.
Она прикрывает на миг глаза. С лестницы доносятся шаги. Годдри. Он выглядит немногим лучше. Волосы торчат во все стороны, одна рука в крови; не знаю, как он поранился, и с трудом подавляю желание сейчас же к нему подбежать и поухаживать за ним.
Но сейчас на кону стоит кое-что поважнее.
— Пожалуйста, — говорю я. — Попробуйте ещё раз.
— Он не даст ответа. Яна… я думаю, что, может, решение…
— Я знаю, — я обрываю её взмахом руки. Она нервно сглатывает.
— Но если я ему это скажу — Яна, он же убьёт меня. Он же убьёт Левиафана!
— Тебя — вряд ли, — качаю головой. — Левиафана — да.
Рётэс начинает плакать.
— Пожалуйста, Рётэс. Я должна это увидеть.
Она со стоном поднимается на ноги. Годдри убегает обратно наверх: до него дошло только то, что они опять открывают с Левиафаном связь. Пальцы Ирмы падают на Скрижаль. Мало-помалу кнопки в плавниках начинают сиять. Свет набирает силу.
Достигает предела.
Они практически неподвижны. Им всё равно.
— Мы не можем до них достучаться, — шепчет Рётэс свою мантру. — Они отказываются понимать. Может, нужно больше аретт…
Ей очень сильно хочется поверить в эту очевидную ложь. Знаю, каждое моё слово для неё — как ушат холодной воды. Но я не останавливаюсь. Продолжаю рубить правду.
— Нет. Он всё понимает.
— Нет, нет…
Я кладу руку на окошко, наклоняюсь вперёд, почти прижимаюсь лицом к стеклу. По ту сторону проплывает несколько рыбёшек. Стеклянные глаза смотрят на меня с полнейшим безразличием.
— Он всё понимает.
— Понимает?..
— Я вижу два варианта, — шепчу я, а с другой стороны несколько рыб бьются мордочками об окно, и мне кажется, что они меня тоже слушают. — Может, решения просто не существует. А может, оно есть, но он не собирается его тебе открывать. Подумай, Ирма. Я уверена, в твоей модели Принц — индивид, народ — просто серия цифр. Сколько там людей, чего они требуют, сколько умирает, сколько рождается. Твой Левиафан, — киваю я рыбам, — увидел в них себя. Наверное, эта опасность существовала всегда. Чем больше проблемы, которые мы решаем, тем выше вероятность, что мы увидим в них себя. Как в зеркале…
Она подпирает бока руками.
— Да что ты в этом понимаешь, Яна? Это просто рыбы…
— Я знаю, что я права. Теперь остынь и слушай меня.
Набираю воздуха в лёгкие.
— Если ты хочешь его сохранить — если ты хочешь выжить — поправь модель, которую всё это время пыталась ему скормить. Выброси из неё лисситов. Выброси Принца с его запросами. Оставь людей. Оставь рилум, и всё по его добыче, но включи всё, что когда-либо от меня слышала о том, как я училась его принимать. Это первое. И второе. Собери всех своих работников и подмастерьев, которым доверяешь, и запрись в Цистерне. Никого не впускай, пока я не вернусь.
Одного у Ирмы Рётэс не отнять: соображает она быстро. Она кивает мне. Возможно, какая-то её часть рада, что кто-то берёт на себя ответственность, кто-то принимает решения. Она находит в себе силы спросить:
— Когда ты вернёшься?
— Не знаю.
Со второго этажа на меня смотрит Годдри. Я улыбаюсь ему.
— Если задержусь, позаботься о моём брате.
Она некоторое время молчит. Я достаю из кармана атласный мешочек; внутри стучат друг о друга рилумные шарики. Закидываю один в рот. Горько. Это вкус власти.
Я покидаю Цистерну широким, уверенным шагом.
***
К дворцу я иду узенькими аллерскими улочками. Маску я сняла. Я дышу отравленным воздухом города, слушаю его голоса, под ногами у меня чавкает его грязь, и отовсюду на меня смотрят его глаза. Кто-то смотрит с укором, кто-то — с ненавистью, кто-то с непониманием. Госпожа Янтарная снизошла к смертным!
А во мне бушует рилум, и мысли мои снова витают в том страшном дне двухлетней давности. Кто-то бросает в Марва камень. Всё начинается не с камня, и не им заканчивается, но он — кульминация, потому что это он даёт людям сигнал. Это он говорит: пора. Это он призывает к порядку, потому что порядок — в общности, в народной воле, в едином порыве. Камень — символ.
Его омывает кровь моего мужа. Жертва на алтаре революции.
Марв пытался их помирить. Пытался их остановить. Пытался стать мостом между мирами, трещина между которыми слишком разрослась.
Предаю ли я его память? Я позволю ему самому об этом судить. Если два года назад всё ещё можно было исправить, то сейчас — нет. Об этом позаботилась я, Янтарная, когда стала плетью Принца. Может, когда впервые начала принимать рилум.
Впереди над крышами маячат башенки дворца. Я ускоряю шаг. Каждое лицо, что я вижу, врезается мне в память. Надеюсь, чутьё не подвело Адафи. Я чувствую их волю к жизни, я чувствую, что пламя ещё не до конца угасло, что они готовы опять восстать.
Принц считает, что им для нового восстания нужен лидер.
Но это не так. Сейчас им, как ареттам Ирмы, нужна угроза. И она уже здесь, она постоянно висит у них над головами. Гремучая смесь из ядовитого рилумного дыма и золота Лисса.
Теперь кто-то просто должен бросить камень.
Рилум поёт в моих ушах и жилах. Я разбегаюсь, и каждый мой шаг поднимает тучи пыли; мне кажется, я расту, возношусь. Энергия бурлит во мне и вокруг меня, выплёскивается наружу янтарным гало. Стражники не знают, открывать ли мне ворота или нет; они не успевают принять решение, и я попросту пробиваю их насквозь.
Я — падающая звезда. Ударяюсь о дворец, и всё вокруг тонет в яркой вспышке. Мир трещит по швам. Целая секция дворца валится вовнутрь. Ревёт разгорающееся пламя, кричат люди, большинство бежит от меня, кто-то — ко мне, звенят колокола, и посреди всего этого стою я, Янтарная. Стою и жду. Принца, лисситскую гвардию, других придворных магов — жду их всех, со всеми готова встретиться. У меня для них послание. За моей спиной рождается новый Левиафан Аллеры, и я — вестница его.
