Пераспера адастра

Валерий Георгиевич Огаркин, педагог театрального института, доцент кафедры актёрского мастерства, шёл сниматься в кино.

Предложенная роль ему откровенно не нравилась. Да и весь сценарий казался ему бездарной чушью, впрочем, как и другие современные сериальные сценарии. Честно говоря, Огаркин ни за что бы не согласился на подобную мерзость, если бы втайне до сих пор не мечтал стать кинозвездой.

Валерий Георгиевич был тем самым талантом, который по грубой и глупой ошибке судьбы был отчего-то незамечен кинематографом.

И это при том, что в свои сорок с хвостиком лет Огаркин имел очень киношную (по его собственному мнению) внешность: сравнительно небольшой живот, хайповую лысину и брутальную седую щетину. Лицо Валерия Георгиевича рвалось на билборды и афиши, однако глупые билборды и афиши упорно отказывались его принимать.

«Какого лешего? Я — доцент театрального института! У меня больше актерского мастерства, чем у всех этих примитивных Тютькиных и Хрюнькиных вместе взятых! Раскрутилась, гопота, понимаешь, на папиных связях и жируют! А мой талант гибнет, как и весь российский кинематограф!»

Где-то в глубине души Огаркин алкал и легких киношных денег. Возможно, не меньше, чем славы. Но в этом доцент театрального института ни за что и никогда бы не признался: даже себе и даже под суровыми пытками.

На сегодняшнюю съёмку его пригласили лично. Сразу в кадр — минуя кастинг и пробы. Это было важно для Огаркина. Значит именно он оказался нужен режиссеру. Или продюсеру. Может быть вообще только с его помощью акулы кинобизнеса и собирались вытащить это «гэ» на должный уровень. Что ж… Разглядели всё-таки. Поняли. Признали. Огаркину пелось в душе: ему казалось, что синяя птица удачи вот-вот готова свить гнездо на его хайповой лысине.

На охране здания, по указанному в приглашении адресу, ему выдали пропуск и указали нужное направление. Оказавшись в съёмочном павильоне, Огаркин долго и нервно искал глазами ассистента по актерам. Валерию Георгиевичу хотелось внимания и преклонения. Однако, снующие туда-сюда люди не давали ему ни первого, ни второго. Тогда Огаркин двинулся наугад и вскоре неожиданно очутился в гримцехе.

—Я — Огаркин. Роль — Костыль, муж Лейлы, — представился он гримёрше.

Полная некрасивая женщина с крючковатым носом, даже не взглянув в вызывной лист, извергла набитым «Дошираком» ртом:

—Рано. Минут через двадцать подойдёте.

Валерий Георгиевич возмущенно вскинул брови и выразительно искривил верхнюю губу.

—Ладно. Где моя гримерка?

—Гримерки только для главных персонажей, эпизодники ждут в коридоре, — старательно подхватывая пальцами непокорную лапшу отшила Валерия Георгиевича гримёрша.

—В коридоре? — лицо Огаркина побагровело, став похожим на огромный расчесанный прыщ. — Я не буду сидеть в коридоре! Что вы себе позволяете? Хамство! Огаркин не будет сидеть в коридоре, даже и не мечтайте! Чёртов балаган! Меня режиссер лично…

—Тише, тише, не кричите! — малюсенькая девушка, похожая на мышку, с огромной рацией в правой руке, словно бы материализовалась в воздухе по призыву Валерия Георгиевича. — На площадке мотор… Значит, Огаркин — это вы?

—Да, я! И я не буду сидеть в коридоре, как студент второкурсник…

—Конечно, конечно. Вы успокойтесь. Аллочка, возьмешь мужчину на грим?

—Давай, — Аллочка доела «Доширак» и подобрела.

—Сделаете грим, идите на костюм, это вон туда, в конец коридора…

Рация у мышки затрещала шумами преисподней, призывая её обратно в пекло.

—Бегу, артистам приготовиться к репетиции, повтори, что сказал, — скороговоркой отчеканила мышка в рацию и растворилась в воздухе так же мистически, как и появилась.

—Вообще-то, сначала хорошо бы одеть костюм, а потом уже делать грим, — поучительно произнёс Валерий Георгиевич вслед исчезнувшей мышке.

—Вы — алкоголик? Присаживайтесь, — Аллочка подвинула доценту актёрского мастерства неудобный стул без спинки.

Да, Валерию Георгиевичу предстояло сыграть человека пьющего. По роли он возвращался к бывшей жене и умолял её о прощении, будучи изрядно под шафе. В разгар сцены появлялся её новый ухажер, молодой и наглый. Всё заканчивалось унизительным выпроваживанием нетрезвого героя Огаркина за дверь и торжеством любви молодых сердец.

Аллочка в два счёта превратила строгое лицо доцента в физиономию конченого алкаша. Валерий Георгиевич, раздраженно морщась от противного запаха «Доширака», глянул на себя в зеркало и остался чрезвычайно недоволен увиденным — грим показался ему грубым и ненатуральным. Не поблагодарив гримершу, он сгрёб рукой листы сценария, оставленные для него заботливой мышкой, обречённо вздохнул и отправился на костюм.

В костюмерной суровая женщина с крашеными хной волосами выдала Огаркину заранее отвешенный костюм. Валерий Георгиевич примерил предоставленную одежду и сделал вывод, что играть в ней невозможно. Ни в рубашку, ни в пиджак, ни в брюки его тело попросту не влезало.

—Это что? Издевательство? — спросил он у костюмерши, показывая дотянутые до бедер серые брюки. В другой раз он бы постыдился стоять перед дамой в трусах, но сейчас речь шла об искусстве, да и дама была не его романа.

—А надо было правильный размер в анкете указывать, — костюмерша не собиралась решать возникшую проблему. — Вы же — алкоголик?

—По роли — да, — всё больше раздражаясь ответил Огаркин.

—Ну и играйте в своём, у вас костюм подходящий, — костюмерша отвернулась от полуголого доцента и продолжила смотреть шоу «Уральских пельменей» на маленьком советском телевизоре.

У Валерия Георгиевича перехватило дыхание. Он готов был разразиться нецензурной бранью, но от скопившегося негодования серые штаны, плотно облегающие его добротные ляжки, вдруг лопнули по швам с противным разоблачающим треском.

Лицо костюмерши вмиг превратилось в лицо персонажа со скандально известной картины Эдварда Мунка. Огаркин, почувствовав неладное, нервно скинул с себя предоставленные конторой шмотки.

—Уж лучше в своём, чем в этом тряпье! — презрительно выдавил он. Надел обратно свои парадные брюки, туфли и пошел к площадке, на ходу застегивая пуговицы своей самой модной рубахи.

Там заканчивали снимать предыдущую сцену. Валерий Георгиевич, заложив руки за спину, понаблюдал за ходом съёмки. Процесс его не впечатлил. Артисты, на его взгляд, играли из рук вон плохо. Тихо, вяло, скучно. Огаркин презрительно качал головой и про себя думал гадости. «Растеклись, как сопли по забору… Разве это кино?»

—Снято! — крикнул режиссер и вся съёмочная группа разразилась аплодисментами. — Молодцы ребята, спасибо! Переходим к сцене Костыль — Елена. Свет, правки по интерьеру, пожалуйста.

—Петров! — вдруг заорал Валерий Георгиевич звериным голосом, прямо как в учебной аудитории института. — Петров, ты ли это?

Щуплый режиссёр Петров, повинуясь выработанному за время учёбы в театральном ВУЗе инстинкту, втянул ушастую голову в плечи.

—Ты что теперь режиссером сериалов заделался? — выговаривал Огаркин режиссёру. — Значит, это благодаря тебе страна смотрит подобные шедевры?

—У сериала неплохой рейтинг, — извиняясь пролепетал Петров. — Здравствуйте, Валерий Георгиевич.

—Рейтинг! Не смеши меня, Петров! Кто эти рейтинги составляет? Сами вы и составляете! — продолжал унижать режиссера его бывший учитель. — Какой ещё рейтинг, Петров? Ты хоть сценарий-то читал?

—Я его писал, — пробормотал Петров, втягивая голову в плечи все больше и больше.

—Охи-ахи! Так ты теперь и писатель, Петров? — Огаркин развеселился не на шутку. — Может ты теперь и здороваться со мной перестанешь, а? И когда ты только всё успеваешь, Петров? Многостаночник!

—Валерий Георгиевич! Я думал, что вам будет приятно… Что мы вас позвали… — Петров конфузился от каждой фразы. — Мне сказали, что вас интересуют съёмки и я… Я и в следующий проект вас хотел...

—Тебе правильно сказали, Петров, меня интересуют съёмки! Съёмки КИНО! А каким ветром меня занесло на этот карнавал идиотизма, ума не приложу. Обманули! Ты уж, будь другом, Петров, особо не рассказывай никому. По какому хоть каналу крутить будут? На всю страну опозорюсь али локально?

—Давайте обсудим сцену, Валерий Георгиевич, — Петров несмело попытался перевести разговор в рабочее русло.

—А что там обсуждать? Тут нет сцены! — Огаркин потряс смятым сценарием в воздухе. — Имей в виду — каждая репетиция по этому опусу: кол в сердце Станиславского! Не жаль старика?

—Ну, хотя бы с партнершей покидайте слова, — Петров кивнул головой на стройную блондинку лет тридцати, киножену Огаркина. Сам же пристыжено побрёл на рабочее место.

Валерий Георгиевич посмотрел на замыленное сериалами лицо партнерши.

—Вы текст знаете? — спросил он у актрисы.

—Да, но лучше пройти, — боязливо попросила девушка.

Огаркин вздохнул, однако отказать не смог. Он уважал внегласный кодекс профессиональной этики актеров, даже когда не уважал самих актеров.

Через пять минут их позвали на площадку. Петров взял бразды правления процессом в свои худенькие режиссерские руки.

—Вы выходите вот отсюда, Валерий Георгиевич, и становитесь здесь. Настя, ты будь на кровати, а когда Валерий Георгиевич войдет, поднимись вот так. Хорошо? Скажешь реплику, вставай и уходи. Вы, Валерий Георгиевич, догоните её вот тут, возле дверей, только не выходите за порог. Ага, точно, вот тут. Тут и заканчивайте сцену. Ладно? Все понятно?

—Петров, а актёрская задача? Ты мне задачу-то поставь, товарищ режиссёр! Мне что играть-то? — глумился Огаркин над бывшим студентом.

—Там же все написано, — волнами краснея произнёс Петров. — Вы пришли к бывшей жене. Хотите вымолить у неё прощения. Вы пьяны. Настоящая причина — вас выгнали из дома и вам негде теперь жить.

—Ох, Петров! А второй план? А сверхзадача? А образ? — Огаркин словно дротики бросал в Петрова элементы школьной программы актёрского мастерства.

—У нас время, — мышка с рацией довольно бесцеремонно прервала монолог доцента. — Начинаем опаздывать. А у Богачёва лимит — он уйдет в четыре, у него съемки в ледовом шоу.

—Давайте снимать, — Петров побежал к режиссерскому креслу.

—Камера! Мотор! — по отмашке начали сцену. И тут же закончили.

—Стоп! Будет дубль!

—Валерий Георгиевич, вы не оттуда зашли. Я же Вас просил, зайдите вот отсюда и проходите вот сюда.

—Петров, друг мой, в этом нет правды. Я действовал согласно логике образа. Костыль пьян и ему хочется осмотреть комнату. А потом он разом так устает и решает присесть, понимаешь? Органика! — снисходительно объяснял Огаркин молодому режиссёру.

—Да вы из кадра выходите, неужели не понятно! — взмолился Петров. — Сделайте, как я вас попросил, хорошо?

—Надо головой думать, когда камеры ставите, — бормотал себе под нос Валерий Георгиевич, пока с недовольным лицом шёл на точку. — Ну правильно, этому же учиться надо! А учиться в нашей стране уже давно никто ничему не хочет. О темпера, о морес…

Начали заново.

—Стоп! Будет дубль! — Петров летел на площадку, лицо его постепенно теряло налёт хилой интеллигентности.

—Валерий Георгиевич, зачем вы пристаете к Насте? Этого нет в сценарии! Костыль не сексуальный маньяк, не Дон Жуан, он опустившийся алкаш, пришёл просить прощения!

—Так пошло, Петров! От образа.

—И текст. Не надо своими словами, говорите по сценарию, хорошо?

—Уж прямо! Шескпира обидели! Петров, такой текст не стыдно и переделать! Он сам просит об этом! Орёт! Нецензурными словами!

Съёмочная бригада начала заметно нервничать. Мышка с рацией превратилась в обозлённую крысу. Главный оператор хмурился и что-то злобно показывал знаками Петрову.

—Камера! Мотор! Стоп! — снова по очереди прозвучало в павильоне.

—Валерий Георгиевич. Не врите текст! — уже орал Петров Огаркину со своего рабочего места. — И не наигрывайте! Всё мягче! Это кино про жизнь! Это настоящие люди, понимаете. Не пародии! Не гротеск! И не отворачивайтесь от камеры! И не надо хватать вазу! И реплики плотнее, меньше пауз!

Огаркин напрягся. Раньше это была его единоличное королевское право — безнаказанно унижать других.

«Моська залаяла на слона, вот тебе и анекдот!», потея думал доцент кафедры актерского мастерства.

—Петров, послушай…

—Готовим дубль, правки по гриму, актёры на исходные, пожалуйста.

Огаркин, покрываясь испариной, отправился на стартовую позицию.

—Камера! Мотор!

На этот раз сцену доиграли до конца. Огаркин, переживая омерзение от «кухонного реализма», стоял в декорации спальни, скрестив руки на груди и презрительно глядя в стену. Краем глаза, однако, Валерий Георгиевич внимательно наблюдал за шушуканьем съёмочной команды возле мониторов плейбека.

Оператор махал руками и что-то горячо доказывал Петрову. Ему поддакивали световики и крыса с рацией. Потом они всей толпой начали смотреть последний дубль. В процессе просмотра тыкали пальцами в экран и отчаянно спорили. Наконец, Петров снял наушники и пошел к артистам.

—Ты же этого от меня хотел, Петров? — Огаркин принял картинную позу мученика. — Я сыграл как ты и просил.

—Ну, почти, Валерий Георгиевич... — Петров подбирал слова, стараясь не смотреть бывшему педагогу в лицо. — Это хорошо, только… Понимаете… Как-то вяло... Вы сейчас играли, как будто вас вообще ничего не интересует. Ну это… Как сопля на заборе, понимаете? Вы же пришли с желанием. Это ваш последний шанс. Проявите эмоцию! И ещё — не играйте так сильно пьяного. Понимаете?

—Ты, Петров, сам не знаешь, чего хочешь! Тебе бы поучиться работать с артистом! Ставить правильные задачи! А потом уж кино снимать! — Валерий Георгиевич набрал широкими ноздрями воздуха для разящей пятиминутной тирады, однако плюнуть словами в лицо обидчика ему помешала вездесущая крыса с рацией.

—У нас задержка сорок минут. Богачёв уедет в четыре. Мы не успеем. Надо снимать. Сейчас же. — Она говорила Петрову, но угрозу профессионально направляла в адрес Огаркина.

—На позиции! — Петров побежал с площадки. — Камера! Мотор!

Сыграли ещё раз. Огаркин после «стопа», развернулся к режиссерскому столу и выжидающе выпучил на Петрова колючие рыбьи глаза.

—Ну, что, мастер? Удовлетворен? Достаточно эмоции?

Петров отсмотрел дубль. Возле монитора опять собралась бурно спорящая толпа. До Валерия Георгиевича доносились обрывки фраз «Начало, вроде нормально…», «склеим…», «время-время-время...». Последняя реплика очевидно принадлежала крысе, которая всё время нервно теребила Петрова за рукав.

—Что там у вас опять не клеится, господин Петров? Не выходит каменная чаша? — иронично проорал на весь павильон Огаркин.

—Всё отлично, все молодцы, сцена снята! — наконец объявил Петров в рацию. — Ставимся на сцену Костыль — Егор.

Огаркин раздраженно покачал головой.

—Век бездарностей, — бурчал он себе под нос. — Петров! Если бы ты мне с самого начала сказал, что тебе так нужно — я бы тебе с самого начала так и сделал. Ты в следующий раз заранее подумай, слышишь? И лучше — головой! И не будет никаких проблем.

Отчитав Петрова Валерий Георгиевич пошёл на улицу: глотнуть свежего воздуха и покурить.

В это время на площадку влетел Богачёв, который играл Егора, главного героя сериала.

—Здорово, здорово, привет, дорогая, — Богачёв на бегу жал руки техникам, целовал гримёрш и девочек-ассистенток. Подбежал к Петрову, крепко, по-дружески, его обнял. — Что так задерживаемся? У меня час остался, Сань!

—Да, тут, понимаешь, Слав, … — Петров понизив голос поделился с главным героем деталями сложившейся обстановки.

—Богачёв! — голос Огаркина вновь сотряс стены павильона. — Ты ли это? А я ненароком подумал однофамилец! Так вот чем ты занимаешься? Звезда сериала! Для этого ли мы учили тебя четыре года? Богачёв, Богачёв... В театры не берут, да? Пришлось продаться масскульту?

Но каково же было удивление Валерия Георгиевича, когда обнаружилось, что Богачёв не собирается выказывать даже наигранного уважения к бывшему учителю.

—Здорово, Валера, — Богачёв схватил толстые пальцы-сосиски Огаркина и встряхнул их в бесцеремонном рукопожатии. — Это мы из-за тебя так встряли? Умоляю, соберись. У меня час — потом улетаю, нет времени. Ледовое шоу, там ждать не будут, лёд растает. Контракт жёсткий. Штрафы, как твоя годовая зарплата, понимаешь?

Огаркин от возмутительного «ты» на секунду потерял дар пафосного сквернословия. Этого хватило, чтобы неблагодарный ученик ушел от него, как Колобок от зайца — совершенно безнаказанным.

—Сань, давай, по-скорому, что мы тут делаем? — Богачёв одновременно повторял текст, слушал указания режиссёра и дожевывал сэндвич с лососем.

—Выходишь отсюда, вот так. Он дает реплику. Ты свою. Потом хватаешь его за шиворот и выкидываешь за дверь. Всё. — Петров посмотрел в глаза бывшему однокурснику и еле заметно вздохнул, скосившись на Огаркина. — Ну ты держись, Слав… Тяжелый случай.

—Не бзди, студент! И не таких...

—Богачёв, не хочешь покидать текст? — прервал их сговор клик опомнившегося доцента Огаркина.

—Валера, нет времени. Давай сразу ногами! — Богачев по-разбойничьи подмигнул Петрову. — Поехали!

Так получилось, что текст второй сцены Валерий Георгиевич знал не очень. Он рассчитывал подучить его в перерыве, но от нервов забыл.

—Оооо! — застонал Петров в очередной возникшей паузе репетиции. — Подсказывайте ему кто-нибудь! Леночка, сделай одолжение! Валерий Георгиевич, мы вас все очень просим, приложите усилия!

Дали мотор.

«Сейчас за пару дублей распределюсь, а там и жару дам, чтоб знали, кто здесь кто!», решил для себя Огаркин.

Однако его планы существенно расходились с планами Богачёва, которому «жесть, как надо было» на ледовое шоу.

Богачёв, словно балетный премьер, ворвался в кадр и виртуозно «оттанцевал» сцену и за себя, и за Огаркина. Взяв под контроль все передвижения Валерия Георгиевича, он ни разу не позволил распределяющемуся доценту вывалиться из кадра. Когда маститый педагог забывал текст, Богачёв легко проговаривал его слова, выдавая за свои, да так, что смысл сцены нисколько не изменялся. Наконец, ничуть не смущаясь разницы в летах и званиях, Богачев вступил с учителем в физическую потасовку (прописанную сценарием), в которой был настолько натурален, что даже до неприличия сильно съездил Огаркину по уху.

Вся сцена началась и закончилась в одно мгновение — никто даже вздохнуть не успел.

Огаркин немного ошалел от вихря, в котором его закружил Богачев. Услышав «Стоп! Снято!», Валерий Георгиевич схватился за пылающее ухо и начал сверлить глазами подлого ученика, яростно придумывая, как бы поставить того на законное место. Но мстительные потуги прервал грохот аплодисментов — снятой сцене хлопала вся съёмочная группа.

—Круто! Молодцы!

—Нужен дубль? — спросил Богачёв, поглядывая на часы.
У монитора состоялось короткое совещание.

—Это снято! Сцена та же, следующий кадр! Берём крупным Богачёва!

Огаркин выдохнул и удовлетворённо кивнул.

Крупный план Богачёва сняли тоже с первого дубля. Убегая, бывший ученик Огаркина приобнял его также, как Петрова.

—Давай, Валер, удачи в кино. Проще, проще играй. Человечнее. Мы же про людей играем, понимаешь?

Богачёв убежал, попутно прощаясь с техниками, артистами, гримёршами и девочками-ассистентками.

—Сцена снята. Обед! — эти слова вызвали одобрительный гул всего технического персонала.

—Стойте! Подождите! А мой крупный? — Огаркин полез к мониторам. — Мой-то крупный когда снимать будем?

—Отдельно не надо. У вас отлично вышло на общем. Идеально!

—Но Богачева-то вы сняли крупный! — продолжил немного искусственно возмущаться польщённый Огаркин.

—Ты смотри, мастера обидели, — хмыкнул оператор и уткнулся в спутанный клубок проводов от камер.

—Мы вас поздравляем, ваша смена окончена, — крыса снова превратилась в милую симпатичную мышку. — Спасибо! Всё было здорово! Будет крутая серия, вы просто супер!

—Ещё бы! — Валерий Георгиевич приосанился.

Съёмочная площадка опустела за минуту. Только Петров сидел у монитора и схватившись за голову пересматривал отснятый материал. Огаркин пошёл за ассистенткой к выходу.

—Петров! Ты зови, если буду нужен, — Валерий Георгиевич приостановился у выхода. — Мне, в общем, всё понравилось. Не Голливуд, конечно, но вполне себе. Роль можешь, правда, и побольше подыскать. Говоришь, ещё проект будет, а?

—Да-да… — глаза Петрова забегали. — Только там тоже одни эпизоды остались…

—Ну ладно, давай эпизод, раз ты такой жадный. Позвони, слышишь?

—Да-да… Хотя, кому я вру? Не позвоню, Валерий Георгиевич.

—Чтооо? — лицо Огаркина вытянулось от удивления. Многовато получалось открытий на сегодняшний день. — Хамишь, парниша!

—Ага. Точно. Так давно хотел, вы себе представить не можете! И вот… Не по-зво-ню! Не доросли вы до масскульта, товарищ Огаркин. Вам до масскульта, как блохе до слоновьей задницы! — Петров на глазах превращался в нечто противоположное самому себе. — И всем знакомым своим позвоню, чтобы вас близко к кино не подпускали. В черный список, пожизненно.

—Не заговаривайся, Петров! Я всё-таки твой учитель!

—Ахренитель! Чему научил-то? За чаем тебе в столовку бегать? Надо будет еще и в институт написать, чтобы проверили, что там с психикой у студентов после твоих занятий происходит… Валера… Заратустра хренов!

С последними словами Петров вскочил из-за монитора, кинул наушники на стол и устремился вглубь павильона.

—У-у-у-у, Петров… — закричал ему вслед Огаркин. — Остынешь, стыдно же станет! Будешь звонить, извиняться, да я больше к тебе не пойду! Чтобы на моем имени твою фигню вывозить — дудки!

—Костюм не запачкайте, — заботливо окликнула Валерия Георгиевича мышка, заметив, что тот стоит, облокотившись о реквизитную бочку.

—Я в своём, — буркнул Огаркин, расстроенно осмотрев масляное пятно на парадных штанах. Когда доцент театрального института поднял голову, Петров уже благополучно исчез.

***

На следующий день Валерий Георгиевич восседал на уроке актёрского мастерства в своём театральном ВУЗе. Перед Огаркиным сидели тридцать первокурсников, щенячьими глазами заглядывающие ему в рот. Доцент только что поведал курсу про своих бывших учеников, Петрова и Богачёва, один из которых стал звездой сериалов, а второй самым рейтинговым режиссёром на канале.

—Так-то, инвалиды! В нашем мире всё так устроено — кто пашет, тот и получает в итоге. Нет, когда они только поступили, конечно, надежд на них было мало. Но наша школа так устроена, что из любого ветродуя артиста сделает. — Огаркин тяжело вздохнул и поморщил лицо. — Знаете, как меня там хвалили? Да они обалдели все! Аплодисментами после сцены провожали! В следующем проекте роль предложили. Я мог бы сейчас сниматься и сниматься. С экрана телика не слезал бы, если бы захотел. А я вот — с вами, обалдуями, сижу. На что жизнь трачу?

Первокурсники благодарно глотали слова педагога.

—Любочкина! Бортков! На площадку! — хмуро скомандовал педагог. — Ну, шевелите конечностями! Хотите стать Петровыми и Богачёвыми, так сначала научитесь пятую точку без боли от тепла отрывать! Фёдоров! Сгоняй в столовку, принеси мне чаю. Малкова. Иди сюда, сядь рядом, помни руку. Карякин, в учебку за журналом, пулей.

Студенты забегали, беспрекословно выполняя распоряжения. Валерий Георгиевич ещё раз тяжело вздохнул.

—Начинайте, убогие. Пераспера адастра!

Педагог откинул назад голову, устало прищурил правый глаз и начал урок.