Ущербная

Нотиэль играла. Нежные пальцы ласкали струны, бедро прильнуло к изгибу арфы. Мелодия струилась шелком, ночным ветерком. Кэлир чувствовала, как вся растворяется в этой музыке. По спине пробежала волна желания. Она с трудом взяла себя в руки. На большой поляне, освещённой тусклым сиянием убывающей луны, собралось множество эльфов от мала до велика.

Мастерство Нотиэль завораживало, она по праву была лучшей среди лучших музыкантов Высоких Ветвей. Кэлир затаив дыхание следила за каждым движением кумира. Никогда не стать ей такой красивой, грациозной, никогда не сыграть такую безупречную мелодию… Сама того не замечая, молодая эльфийка пробралась поближе к сплетению древних корней, на котором восседала арфистка.

Нотиэль пела. Слова старинной баллады возносились к далеким летним звёздам, многоголосый хор подхватил строки, знакомые каждому с колыбели. Напев вдруг сменился быстрым ритмом, по поляне закружились цепочки хороводов. Сердце Кэлир стучало в такт. Она пела бы во весь голос, если бы знала, что попадёт в ноты и не оскорбит слух своих родичей. «Ущербная», - поцокала в момент рождения Кэлир повитуха. Редкий изъян среди эльфов Высоких Ветвей, но ни пропеть простую детскую песенку, ни сложить гармоничную мелодию Кэлир была не способна. Теперь, едва попадая в ритм, она вглядывалась в одухотворенное лицо Нотиэль, с закрытыми глазами ведущей собравшихся эльфов к вершинам музыки.

Звуки оборвались внезапно, словно их спрятали в толстый мех. Теперь слышалось лишь учащенное дыхание танцующих, еще не успевших остановить круговорота. В сияющем мельчайшими водяными брызгами облаке опустилась на поляну величественная седая эльфийка. Армильнае. Воплощение мудрости, сердце тумана, старейшина племени Высоких Ветвей. Древняя, как оплетшие поляну корни, справедливая, как летняя молния. Все склонились перед старейшиной, ибо появление ее было большой милостью.

Армильнае остановилась напротив Нотиэль. Арфистка как оцепенела, по-прежнему не открывая глаз и не убирая рук с инструмента. Но Кэлир, привыкшая подмечать любые мелочи, не столько видела, сколько чувствовала раздражение, проступавшее по острым локоткам, выпрямленной спине.

– Мир зиждется на законах, – не громко, но отчетливо начала свою речь старейшина. – Не мы их определили, не нам и спорить с ними. Когда эльф достигает вершины своего мастерства, сами звезды протягивают свои ладони, чтобы прикоснуться к его таланту. Но означает это лишь одно. Эльфу должно оставить свое занятие навсегда и передать умение кому-то юному и неопытному.

Кэлир едва не вскрикнула. Отчаяние затопило все ее сознание. Уж не хочет ли Армильнае сказать, что Нотиэль должна отречься от своего дара? Это невозможно! Никогда больше не услышать шепота струн ее арфы, ее песен… Нет! Нет! Две слезы скатились по щекам Кэлир, оставив две блестящие дорожки. Карие с золотыми искорками глаза не могли оторваться от замершей среди паутины корней утонченной фигуры.

– Нотиэль, – обратилась Армильнае к арфистке. – Сегодня ты превзошла саму себя и многих из нашего племени, что жили до тебя и будут жить после. Каждый из нас это почувствовал. Каждый из нас это подтвердит. С этого часа твой инструмент станет проводником для того, кого выберешь ты своим приемником. Вершина одного пути – всегда начало для другого.

Нотиэль медленно, очень медленно открыла глаза и убрала руки от арфы. Ни смирения, ни согласия с законом не читалось в ее облике. Злость и негодование расходились от нее волнами как от пламенеющего костра.

– Выбор за тобой, Нотиэль. Возможно, однажды твой ученик достигнет еще большего. Не в этом ли смысл существования?

– Выбор без выбора, – сощурилась Нотиэль. – Благодарю, сородичи, что разделили этот миг со мной, мысли каждого из вас наполняли мою музыку.

Арфистка говорила искренне и поклонилась, принимая возгласы собравшихся в знак ответной признательности. Ненадолго воцарилось молчание. Кэлир плакала беззвучно, от обиды и несправедливости. Как Нотиэль выдержит это? Как хватает ей сил так открыто смотреть на старейшину?

– Чей дар достоин, Нотиэль? В ком видишь ты своего преемника? – никакие красивые жесты не могли сбить Армильнае с пути долга и следования правилам. – Говори. Мы все хотим слышать.

– Ты сказала, старейшина, что сегодня звезды касались нас. Я многие сотни лет отдала своему искусству. Этот путь красив, но труден. И не каждому он по силам. Я могла бы выбрать тебя, Менельтор, ты чудесный певец, или тебя, Алиэль, у тебя такие быстрые пальчики. Рядом со мной вы достигли бы своей вершины. Но вы дойдете туда и без меня. На своем новом пути наставничества я не хочу легкости и простоты. Мой выбор – та, которой звезды не отмерили таланта к музыке.

Кэлир не поняла, как и когда Нотиэль оказалась рядом с ней. Высокая, статная, в сверкающей аметистами и золотом тунике, с водопадом темно-русых кудрей, пахнущая чем-то терпким. Кэлир ощутила прикосновение ладони к своему обнаженному плечу, сердце готово было выпрыгнуть.

- Кэлир, отныне ты – моя ученица.

***

Пересуды поползли незамедлительно. Трепетные к чужому выбору сородичи на этот раз не могли сдержать удивления. А некоторые и возмущения. Создавать и преумножать прекрасное эльфы считали главным своим предназначением. Как может послужить этому делу девочка, начисто лишенная способностей? Самые злые языки нашептывали, что выбор такой Нотиэль сделала в отместку, лишая достойных возможности перенять у нее часть мастерства.

То бешенство, что охватило Нотиэль в первые дни, требовало выхода. Музыка, ее суть, ее продолжение, в одночасье стала запретной. Она несколько дней пряталась в своем жилище, не позволяя никому туда входить, а затем вызвала Кэлир.

Молодая эльфийка сгорала от стыда. Кто она такая, чтобы учиться у Нотиэль? Пересыхало во рту и пальцы деревенели. Арфистка смотрела на нее, как на диковинную зверушку, вероятно, удивляясь собственному выбору.

- Кэлир, ты прежде играла?

- Нет, госпожа…

Нотиэль озабоченно покачала головой. Эльф, не сыгравший в жизни ни одной мелодии и не спевший ни одной песни. Ей от всей души было жаль девочку. Впрочем, скоро жалость сменилась раздражением. Кэлир не попадала в такт, путала ноты, распространяя вокруг себя какофонию звуков.

Нотиэль внушала, объясняла, шипела, но ничего не менялось…

Кэлир, сперва все замечания сносила стойко, безропотно вновь и вновь пытаясь выпростать из своей души мелодию. Но на сердце было горько и безрадостно. Она понимала, что слухи появляются не на пустом месте. А о давней вражде Нотиэль со старейшиной детям рассказывали сказки. Сама она лишь разменная монетка в играх древних.

В минуты таких размышлений Кэлир злилась. Эта злость прорастала в кроткой девушке упругими сильными ростками.

- Кэлир, почему ты не играешь? – сухо спросила Нотиэль, увидев, что ученица после объяснений даже не притронулась к струнам.

- Я не буду играть, госпожа. Сегодня я уйду из Высоких Ветвей. Говорят, новый путь хорошо начинать на убывающей луне.

- Не посмеешь! – Нотиэль взметнулась в праведном гневе.

- Я не инструмент, не вещь. Вы выбрали меня, и я безмерно благодарна. Но все это бессмысленно. Я исчезну, и вы сможете взять другого ученика… - рассуждения Кэлир утонули в вихре шелка и парчи.

Нотиэль стояла так близко, что можно было различить темно-зеленые прожилки в радужке глаз. Холодные пальцы взялись за подбородок Кэлир. Холодные как сталь.

- Это не тебе решать, малышка. Судьба никогда и ничего не делает напрасно. Мне суждено тебя учить, тебе суждено у меня выучиться. Но мне нравится, что ты показываешь характер. Нам это пригодится.

Прикосновение и взгляд. Кэлир чувствовала, что проваливается в бездну. Вся несправедливость растаяла, осталось лишь бескрайнее и безнадежное стремление быть рядом с Нотиэль, слышать ее голос.

***

Лето сменилось осенью. И лишь воцарившаяся в лесу прохлада умиротворила арфистку. Кэлир являлась к Нотиэль каждый день. Ни шепот за спиной, ни лавина недовольства, ни ворчание наставницы уже не могли поколебать ее преданности.

– Завтра надень плащ потеплее, – однажды утром сказала Нотиэль. – А сейчас иди за мной.

– Куда мы направляемся, госпожа? – решилась спросить Кэлир.

– Лучше всего, если ты будешь помалкивать, – метнула на нее гневный взгляд Нотиэль. – И слушать.

Кэлир хотела спросить, что именно нужно слушать, но побоялась нарваться. Они брели по утреннему туманному лесу, напоенному влагой и запахом мокрых листьев. Где-то в отдалении журчал ручей, порой раздавался стук дятла и тявканье лисиц. Тропа шла между высоких, поросших мхом валунов, постепенно поднимаясь в гору. Прежде Кэлир не доводилось здесь бывать.

Спустя некоторое время деревья расступились, отрывая взору узкую площадку, выступающую над пропастью. Ветер с усталым стоном вырвался из ущелья и скрылся между ветвей.

Их путешествие длилось весь день, в полном молчании. Но Кэлир неплохо научилась понимать настроение Нотиэль и без слов. Поворот головы, движения рук, мелькание каблуков – сейчас арфистка сосредоточенна и довольна. О причинах такого настроения Кэлир даже не пыталась размышлять. Она слушала мир вокруг, она слушала свое сердце.

Прогулки продолжались. Кэлир привыкла к молчанию, к долгим многочасовым переходам.

– Присядем, – голос Нотиэль, тихий и мелодичный, казался не отделим от звуков леса. Из складок плаща появилась крохотная арфа, за считанные мгновения достигшая нужных размеров. – Слышишь, как капает с камней вода? Попробуй найти этот звук среди струн.

И Кэлир пробует. Снова и снова. Крутит колки, перебирает струны. Пробует и находит. Звон капель, шелест листьев, рык медведя, хлопанье крыльев ворона, шаги Нотиэль.

Звук за звуком, день за днем, она складывает мелодию леса. Нотиэль довольно хмыкает, наблюдая за неловкими движениями молодой эльфийки. В девушке еще нет грации, зрелости, она похожа на молодого олененка, чуткого и осторожного. Сосредоточенно, одними губами проговаривает последовательность движений, чуть хмурится, откидывает волосы. Вся она там, в музыке, которая прежде была ей неподвластна.

Нотиэль подходит ближе. Ей нужно слышать, как бьется сердце Кэлир, ее дыхание. Едва уловимый запах весны, цветущих ирисов окутывает девушку. Вдыхая этот аромат Нотиэль забывает про нотации и гармонию звуков. Перед ней воплощенная юность, трепетная, ранимая, но открытая к новому и прежде неизведанному.

***

Серебрятся простыни в свете убывающей луны. Летняя ночь пестреет звуками, прикосновениями. Летняя ночь – воплощенное вожделение, что растекается по всему телу. Аромат ирисов смешивается с запахом опавшей листвы. Как на струнах играют на ребрах чуткие подушечки пальцев. Ладонь к ладони, висок к виску. Русые кудри смешиваются с рыжими прядями. Губы порхают по позвоночнику. Стоны и выдохи сливаются в мелодию наслаждения.

- Лир… Ты боишься? – голос Нотиэль, как всегда, немного насмешлив.

- Нет.

***

О том, что когда-то уже случалась похожая ночь, кто-то может быть и вспомнит. Но сколько их было, таких звездных летних ночей. Ночей полных танцев, песен, стихов, завороженного единения всех сородичей.

Кэлир играла. Тепло деревянной рамы вытекало в пальцы, холодок созидания пронизывал все тело. Эльфы, сотни, тысячи, заполнившие сегодня поляну, виделись ей мерцающими точками, кто-то ярче, кто-то слабее. Она была сейчас ими, они были ей. Они стали для нее звездами, сияющими с высокого темного неба.

Кэлир играла, проживая каждый звук, исходящий из арфы, каждому звуку придавая значение, овеществляя его. Мелодия виделась ей ниткой смыслов, понятных прежде только ей одной, а теперь и всем-всем.

Нотиэль смотрела на ученицу. Подругу. Она слышала в звенящей реке ее мелодии свою струю, так похожую и не похожую на то, что умела и воплощала сама Кэлир. Магия музыки заполняла все вокруг.

«Ущербная, – сказала однажды повитуха, глядя на маленькую Нотиэль, – она слишком горда, чтобы кого-то чему-то научить». Увы. И это предсказание тоже не сбылось.

Звуки арфы Кэлир достигли звезд, и звезды обратили свои ладони к эльфам Высоких Ветвей.