Преображение

Старик шёл уверенным быстрым шагом, слегка волоча правую ногу – последствие травмы, полученной от японского мотоблока, любовь к которому так неудачно пытался привить заезжий городской торговец.

К городским дед питал особую нелюбовь: их суетливость, духовное истощение и цифровая продвинутость оскорбляли старика до глубины души. Благо, лицезреть городской хаос приходилось не чаще чем раз в месяц, когда дед на своём старом «Днепре» с коляской – предметом его гордости – посещал город N, дабы пополнить запасы бакалеи, консервов и бензина.

Алкоголь дед гнал сам: кустарный самогонный аппарат – чудо его инженерной мысли и пережиток советского технического образования – прогонял спирт через три этапа очистки и выдавал первоклассный продукт, способный составить конкуренцию даже новомодным абсентам. Однако главная беда состояла в том, что дед, будучи человеком рассудительным, не имел склонности к употреблению спиртного напитка в одиночестве: лишь в редких случаях, когда медицинская необходимость, будь то бессонница или рваная рана на ноге, диктовала свои условия. К ритуалу пития старик относился с уважением и чувством глубокой эстетики: он видел в нём душевное единение и очищение, возможность постижения гармонии и открытия «третьего глаза», но подобная церемония была невозможна в одиночестве; эта игра требовала наличия напарника.

Город N, как и его жители, оставлял неприятное впечатление. Дед относился к ним как к противной опухоли, с которой вынужден мириться, однако старик не мог отрицать, что некоторые блага этого населённого пункта были ему жизненно необходимы. И дело было не в специях и шпротах в масле, которые дед так любил, а в банальном человеческом общении.

Он обитал совершенно один, отчуждённый от прочего мира, в забытом Богом и покинутом всеми хуторе Калмыковский Мох. Летом занятый садовыми делами и собирательством, а зимой увлечённый исконно русским прикладным искусством – он превосходно резал по дереву, плёл из лыка и расписывал берёзовую посуду, – старик не успевал заскучать, однако годы шли, и старческое желание поговорить охватывало всё сильнее. Так случай и жажда беседы однажды завели его в богомерзкое место под названием «Синий петух» (коий дед, введённый в заблуждение названием, изначально принял за магазин с сельскохозяйственным уклоном).

Ночной клуб «Синий петух», посещать который старик стыдился перед самим собой и перед всеми славянскими богами, по иронии судьбы подарил ему собеседника, обладавшего удивительным талантом – слушать. Молчаливого бородатого бармена, которому выпала благородная роль потешить старика беседой, звали Марат. Марат был немногословен и внимателен – подходящий собеседник для затворника на склоне лет, а потому дед непременно спешил посетить «Синего петуха» при очередном прибытии в город. Благо в моменты этих ранневечерних визитов клуб был тих и спокоен, а функционировала в нём лишь барная стойка – необходимый островок общения посреди долгого молчания.

Но сейчас старик направлялся в иное место, одержимый и обеспокоенный, позабывший о своём одиночестве. В руке он держал холщовый мешок; взгляд был серьёзным, губы, укрытые густой лопатообразной бородой с проседью, – сурово сомкнуты.

Город, почти избавившийся от залежавшегося снега, напоминал оттаявший после долгой зимы труп. Сугробы превратились в весеннюю грязь, которая оседала на полуживых мощёных остатках улиц, выцветших зелёных зонах и уцелевших крышах домов. Полупустая улица выглядела скверно и безжизненно: иссохшая и обескровленная, она глубоким порезом врезалась в тело города. Безнадёжно поверженный порядок расступался перед немым хаосом, целиком отдаваясь в его плен: поблизости стояла обгоревшая «Ока» с выбитыми окнами, чуть дальше – неудачно припаркованный кем-то «Уаз Патриот», а вокруг – пустота и отсутствие жизни, поломанные куски цивилизации и осколки. Редкий снег был красным от крови и чёрным от пороха.

Не обращая внимания на жуткие городские метаморфозы и угрюмых молчаливых прохожих, старик шёл по улице, ведомый целью и праведным гневом.

Пройдя мимо разбитого продуктового ларька, свернув во двор, он срезал путь и оказался у крыльца, над которым красовалась вывеска: « ЛИЦИЯ».

***

– Это крах! – заключил капитан Шебр – мужчина с очень усталым взглядом, угловатыми чертами лица и квадратным подбородком.

В ёмком выражении отражалась вся суть происходящего. Масштаб трагедии настолько ярко впечатывался в сознание, что в мозгу яркой сигнальной лампой зажигалось это выразительное слово.

Шебр находился в своём кабинете совершенно один. Он суетливо перебирал бумаги и негромко матерился.

Вдруг дверь резко распахнулась, и в личное пространство Шебра ворвался дед. Вид он имел самый что ни на есть старческий: серые валенки по колено, ватный тулуп и кроличья шапка-ушанка с оттопыренным ухом. В руке он держал холщовый мешок.

Прежде чем капитан успел выругаться на нежданного гостя, дед вскинул мешок, и из холщовой пасти вывалилась отрубленная голова человекоподобного создания – мертвеца, высохшего за время длительного пребывания под землёй.

Голова прокатилась по столу и упала к ногам капитана, отчего Шебр инстинктивно отступил назад. Секунду он, нахмурившись, смотрел на голову усопшего, потом перевёл взгляд на деда и дерзко спросил:

– Ты кто такой?

– Я Митрий Оберегов, – ничуть не смутился дед.

Его голос звучал крепко и мужественно, что плохо сочеталось со внешним видом старика. Он не был скрипуч, что часто свойственно людям пожилого возраста – напротив, разливался молодо и гордо, чётко и ясно.

Капитан Шебр, несколько смягчённый статью и напористостью деда, которые внушали уважение, медленно опустился в кресло и всё с тем же угрюмым недоверием произнёс:

– Документики ваши можно посмотреть?

Фраза полицейского своей неожиданностью осадила старика. Во взгляде внезапно начала сквозить растерянность. Дед стал неловко ощупывать свой тулуп, потом засунул руку во внутренний карман, вынул оттуда засаленный помятый документ и протянул его Шебру.

Документ гласил:

ПАСПОРТ

Фамилия, имя, отчество: Оберегов Дмитрий Владиславович

Время и место рождения: 21 июня 1949 г. с. Калмыковский Мох . Челябинской Области

Национальность:русский

№724040

В левом верхнем углу разворота был запечатлён анахронизм – герб СССР. Паспорт был советского образца.

– Дмитрий Владиславович, – Шебр взглянул на Оберегова исподлобья, – судя по этому документу, официально вас не существует.

– Это что же у вас такое, товарищ милиционер, творится?! – будто не услышав реплику капитана, спросил старик. – Чуяло моё сердце, что добра от города ждать не стоит, накликали на себя беду, что аж мёртвые из могил повскакивали! Во имя Перуна! Я ж никого не трогал, мирно сидел дома, примус чинил, весне радовался, сезону новому! Вот она какая, весна-то!.. Мертвечиной пахнет; такую мерзость у себя в огороде из ружья подстрелил! А что дальше будет? Городу-то вашему богопротивному досталось! Уж лучше бы и вовсе камня на камне не оставили: так нет же, стоит, паразит!

– Подстрелил, говоришь… – капитан не повёл бровью, не моргнул глазом. Он оставался абсолютно спокоен. – А разрешение на оружие у вас имеется?

Старик опешил.

– Разрешение? – переспросил он. – Зачем разрешение?

Шебр протяжно выпустил воздух через ноздри и устало поднял брови.

– Слушай, старик, что ты от меня хочешь? Ты видишь, что в городе творится? Это тебе повезло с одним столкнуться, а я толпу таких перестрелял. Люди мёртвые до сих пор на улицах валяются… Да весь город в дерьме! Думаешь, я от этого города в восторге? Да в гробу я его видел, но работа у меня такая, понимаешь: копаться в говне.

Он встал с кресла. Его глаза поравнялись с глазами старика:

– Что ты хочешь? – повторил капитан.

– Да ты пойми, капитан, порядка я хочу, ей-Богу, – божился Оберегов. – Противно же смотреть, что вокруг творится. Бога нет в вас, а как жить без Бога? Жили бы вы по чести – бед не знали! А теперь вам и расхлёбывать! Трупы, говорите, руины… А не бывает дыма без огня, вот как! Дым-то, он издалека виден даже мне в моём хуторе на отшибе; и дымиться ваш город начал ещё не одно десятилетие назад, а теперь вот полыхнул, и поделом! Развратники несчастные: безверные, гнилые, жадные, слепые – да чем вы лучше этих бесов? – он указал на отрубленную голову мертвеца. – Да если б вы Мать-сыру землю ценили да вели себя как положено, тогда, быть может, Хорс на вас небо и не обрушил!

– Меня твой постфактум мало интересует, – равнодушно отреагировал Шебр на пылкую речь. – Я тебе вот что скажу, старик: возвращайся домой, ружьё спрячь, а лучше утопи, и забудь про всё, что здесь произошло. А город, раз он тебе так неприятен, – забудь про город. Город страшная сила… Зачем он тебе? Живи своей жизнью. Мы если выкарабкаемся – хорошо, а если нет… – капитан задумчиво опустил глаза, – если нет, всё равно терять нечего.

Оберегов сочувственно посмотрел на полицейского. Старик ожидал встретить здесь конфликт, упрямый и беспощадный, в процессе которого предстояло доказывать свою истину и диктовать поучительную мораль, но Шебр неожиданно разрядил обстановку.

– Хороший ты мужик, капитан, – сказал дед. – Я хороших людей сразу вижу. Ты себя хоронить не спеши, не пришло ещё время. А без веры жить – неблагодарное дело. Человек должен во что-то верить: не в Бога – так в себя. Я вот свою веру не утратил: в природу, в росов, в правду…

Дверь снова открылась, и без стука вошёл молодой сержант. При виде капитана и посетителя он растерялся, осознав, что беспардонно ворвался в кабинет старшего по званию; открыл рот, желая что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Ну! – гаркнул на него Шебр.

Мальчишка выпрямился, встал по стойке смирно и доложил:

– Товарищ капитан, проверка из Москвы вызывает вас в Управление. Желает побеседовать.

Шебр нахмурил брови и немедленно взорвался:

– Твою мать, мы кишки не успели с асфальта соскрести, а эти козлы московские уже лезут с вопросами!

Сержант вздрогнул от столь эмоциональной речи:

– Товарищ капитан, – оправдывался молодой полицейский, – допрашивают всех, а вы в отделении – единственный живой капитан.

Шебр развернулся к сержанту спиной. Он снова посмотрел на старика: Оберегов отчего-то напомнил ему восточного мудреца – бородатого, с добрыми умными глазами.

– Разрешите идти? – спросил паренёк.

Капитан, не поворачиваясь, жестом отослал сержанта восвояси, сел в кресло и задумался. Мысль его была глубокой, и уносила куда-то за грань всех измерений, словно душа, оставив телесную оболочку, вырвалась наружу и понеслась навстречу неизвестным мирам в поисках ответов.

Очнувшись от непродолжительного забвения, Шебр внезапно вспомнил о Митрии Оберегове, всё ещё стоявшем в кабинете в полном молчании. Он посмотрел на него и спросил:

– Кофе будешь?

– Кофе? – оживился старик. – Буду.

***

– Вообще-то это «десятка», – рассказывал водитель, – но так уж получилось, что она стала кабриолетом.

ВАЗ-2110 – искорёженный, помятый, пробитый, расцарапанный, без крыши – плёлся со скоростью не более двадцати километров в час. За рулём сидел черноволосый мужчина в серой рабочей куртке. Рядом с ним находился странный пассажир преклонного возраста в тулупе, шапке ушанке и с бородой.

– Во времена моей молодости автомобили были другие. Современные машины какие-то хлипкие, – заметил старик. – Бывало, по «Копейке» молотком ударишь – даже вмятины не останется. А нынешние машины как игрушечные. У меня в окрестностях местность бугристая; однажды заехали одни, городские, и перевернулись – как уж так вышло! – так машину помяло, как кусок фольги. Не можешь совладать с машиной – не берись за руль!

– Моя ласточка тоже многое пережила: расскажу – не поверите. И до сих пор на ходу, – водитель по-мужски скупо улыбнулся. – Я купил её буквально с конвейера, когда закончил контрактную службу. Это был последний выпуск Лады-2110. Нас с этой машиной очень многое связывает.

– Я купил свой «Днепр» в семьдесят девятом, перед олимпиадой, – отозвался дед. – И за всё время он ни разу меня не подвёл. Пожалуй, сегодня впервые, но тут я сам виноват: всегда в коляске нужно держать запасную канистру бензина. Видимо, старый стал, забывчивый… Всё становится другим – это точно. Меняется, только понять не могу, в какую сторону…

Выхлопная труба вдруг закашляла.

– Может, в лучшую? – спросил водитель, повысив голос, дабы перекричать нездоровые звуки автомобиля.

– Злости много, Юра. Человек во злобе сам себя закапывает. Город злой: как ни приеду сюда, каждый раз это чувствую. И вот эта злость, копившаяся годами, будто бы разорвала стенки чана, в котором бурлила, выплеснулась, разлилась и ушла. Я смотрю вокруг, только сейчас заметил, а люди будто другие: томные, печальные, сочувствующие, покалеченные. По городу этому война прокатилась, а война людей объединяет. И вот порушился этот город, и люди поняли, что такое жизнь. Вот только боюсь я, Юра, что как поняли, так они это и забудут: восстановят город и вернутся к своей тёмной яви… А вот и он, красавец!

«Десятка» остановилась возле чёрного, немного поблекшего мотоцикла «Днепр» с коляской. Транспорт был ухожен и чист: чувствовалась заботливая рука хозяина.

Оберегов выбрался из машины с канистрой в руке.

– Могу я ещё чем-то помочь? – поинтересовался Юра.

– Нет, Юрий, езжай… Дальше я сам. Спасибо, что подвёз. Приятно знать, что есть порядочные люди в этом городе.

***

Четыре серых стены. Стол, три стула, большое зеркало – но то было не зеркало, Шебр это знал.

Майор – статный широкоплечий мужчина, ровесник Шебра, с неприятным прищуром – сидел напротив. По левую руку от него расположился низкорослый молчаливый старший лейтенант, вооружённый ручкой и большой тетрадью. В комнате велось видеонаблюдение и фиксировался звук.

Шебр чувствовал себя уверено – он откинулся на спинку и развалился на стуле, закинув ногу на ногу.

– Начнём согласно регламенту, капитан? – вступил широкоплечий и представился: – Майор ФСБ Тиманов.

Тиманов продемонстрировал удостоверение.

Шебр вяло полез в карман брюк и вынул оттуда красную корочку.

– Капитан Шебр, МВД, – сказал он.

– Вам сорок три года, а вы до сих пор ходите в капитанах. Как так получилось? – начался допрос.

– Не знаю. Лицом не вышел, – с отрешённым видом ответил Шебр.

Старший лейтенант сделал пометку в тетради.

– Как вы можете охарактеризовать и объяснить события трёхдневной давности, произошедшие в городе N? – продолжил майор.

– Боюсь, для протокола – никак. Необходимой лексикой не обладаю. Не найдётся таких эвфемизмов, чтобы описать, что тут произошло.

– Я всё-таки вынужден настаивать, капитан.

Шебр наморщил лоб и с задумчивым видом почесал висок указательным пальцем.

– Вечером двадцать пятого февраля в психиатрической больнице №15 случился пожар. В результате этого происшествия сбежали несколько опасных преступников. Данные субъекты, заручившись поддержкой смотрителя кладбища Семёна Саджиотова, имеющего криминальное прошлое, устроили крупномасштабный террористический акт, в результате которого погибли около ста пятидесяти человек и пострадала городская инфраструктура, – отчеканил полицейский будто заученный текст.

Капитан замолчал в ожидании хода майора. Старлей снова оставил запись в блокноте.

– Насколько нам известно, расследованием поджога занимался лейтенант Сабиров. Вчера он подал заявление об отставке, вам это не кажется подозрительным?

Шебр спокойно ответил:

– Сабиров хороший специалист, он знает, что делает. Если вы его в чём-то подозреваете, то могу поручиться, что он к этому не имеет никакого отношения.

Майор посмотрел Шебру прямо в глаза. Взгляд Шебра был нахальный, Тиманова – непробиваемый и напористый.

– Он ваш сокурсник, верно?

– Да, это так, – коротко ответил капитан. – Мы с напарником, младшим лейтенантом Миасом, вели дело о побеге преступников из психбольницы и решили привлечь старшего лейтенанта Сабирова, так сказать, объединить усилия.

Майор Тиманов помолчал пару секунд, будто сверяя слова Шебра с данными в своей голове, после чего произнёс:

– Старший лейтенант Сабиров был первым, кто предупредил Росгвардию о диверсии и предложил оцепить ночной клуб «Синий петух» на улице Преображенской.

Шебр отреагировал молчанием и абсолютным бесстрастием на лице.

– Как вы можете объяснить наличие нескольких десятков вынутых из могил тел, которые были разбросаны по улицам города, и осквернение городского кладбища? Очевидцы утверждают, что мертвецы передвигались и нападали на жителей. Товарищ старший лейтенант, продемонстрируйте, – обратился майор к помощнику.

Старлей вынул из борсетки на поясе сенсорный телефон и, развернув экраном к Шебру, нажал кнопку воспроизведения.

Съёмка велась из салона машины. Мимо припаркованного на обочине автомобиля пробежали люди. Справа от оператора, со стороны пассажирского кресла, в кадре показался костлявый полусгнивший мертвец. Он передвигался размеренным шагом, покосившись на правый бок. Пешеходы пятились, машины ехали мимо и сигналили. На крышу автомобиля, из которого велась съёмка, что-то упало. Гремя костями, по лобовому стеклу скатился второй живой труп, что вызвало среди прохожих панику и заставило бежать. Мертвецы бросились за людьми. Проезжавший мимо «Рено», пересекая дальний перекрёсток, получил удар в бок от едущего наперерез автомобиля и остановился. Телефон оператора выпал из дрожащих рук, и съёмка оборвалась.

Старлей убрал аппарат обратно.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил майор.

– Искусный видеомонтаж и оптический обман. На ютубе этого добра хватает. Вы «Ходячих мертвецов» смотрели? Это всё фокусы с использованием актёров, грима и кусков мёртвой плоти из могил, – уверенно ответил Шебр. – Один из сбежавших больных был религиозным фанатиком, сатанистом. Он устроил это представление, чтобы впечатлить жителей города, напугать их.

Майор важно сложил руки крест-накрест.

– Вы говорите про Аркадия Пахома, так? Должен заметить, что его тело так и не было найдено. У вас есть подозрения, где он может быть?

– У меня есть подозрения, – без раздумий ответил Шебр, – что Пахом мёртв.

– С чего вы взяли, капитан?

– Я лично видел, как метеорит проломил крышу «Синего петуха» и рухнул прямо на него. Такое нельзя пережить. Если вы направите на руины клуба специалистов медицинской экспертизы, ну, или бригаду археологов… – Шебр саркастично улыбнулся, – уверен, сможете найти его останки.

– Да, я читал ваш рапорт. Может, тогда у вас есть теория и о том, кто устроил поджог в психбольнице?

– На эту тему вам лучше побеседовать со старшим лейтенантом Сабировым. Я предполагаю, что пожар в психбольнице – дело рук, заведующего отделением – доктора Павловского. Вы ознакомились с материалами его дела?

Шебр замолчал и с самоуверенным видом уставился на майора.

– Да, ознакомился, – не сводя с Шебра тяжёлого взгляда ответил Тиманов. – Что вы можете сказать по поводу задержанных?

– Могу сказать, что мы столкнулись с диверсией фанатиков-антиглобалистов. Это люди, которые начитались «Бойцовского клуба» и религиозной литературы, а потом решили встряхнуть мир; иначе как объяснить смысл настолько эффектных методов? Но у них ничего не получилось. Если вы прочитали протоколы допроса подозреваемых то, думаю, смогли убедиться в наличии у них психических отклонений.

– А метеоритный обстрел, по вашему мнению, – тоже следствие умелой фальсификации? – майор попытался загнать капитана в угол.

– Как раз-таки нет, – абсолютно спокойно отвечал Шебр, – это удачно выявленное заранее космическое явление. Пахом и Саджиотов понимали, что падение метеоритов вызовет панику, а когда люди напуганы, они поверят во что угодно – даже в нашествие живых мертвецов.

– Насчёт Саджиотова… – майор вынул из папки дело и раскрыл его. – Нами, конечно, будет проведена тщательная работа по выявлению его преступных связей, однако меня интересует, почему этим до сих пор не занялись местные органы? Саджиотов давал достаточно поводов усомниться в законности своих дел.

– Мы занимались. Но мы же не ФСБ, мы всего лишь полиция провинциального городка… Кесарю кесарево. Вы выяснили обстоятельства его смерти?

Майор Тиманов подозрительно посмотрел на Шебра.

– Наши люди изучают этот вопрос.

Он захлопнул папку.

– Вы уверены, что старший лейтенант Сабиров не имеет отношения к диверсии? – холодно спросил особист.

– Уверен, – решительно заявил Шебр. – У вас есть основания думать иначе?

Майор положил сплетённые в замок руки на стол.

– Со вчерашнего дня с Сабировым нет связи, а сегодня возле клуба «Синий петух» был обнаружен его автомобиль – белая «Лада Приора», номер М653ЗА.

Шебру потребовалось две секунды размышлений, чтобы дать ответ:

– Ему тоже где-то нужно парковать машину.

Майор Тиманов внимательно смотрел на Шебра. Он его сканировал, как детектор лжи.

– Ну что ж, – внезапно расслабившись, произнёс он, – вы руководили операцией по спасению пострадавших. Ваши коллеги характеризуют эту работу как самоотверженную, слаженную и хорошо организованную. Вы показали себя как руководитель с хорошими лидерскими качествами.

– Может и показал, это не мне судить. Вы допросили всех участников операции?

– Почти.

– А пострадавших?

– Мы над этим работаем, капитан.

– Хорошо.

– Не смею вас больше задерживать, – майор поднялся со стула. Вслед за ним встал старлей.

Майор Тиманов вывел капитана Шебра за дверь допросной и передал в руки начальства местной полиции.

– Всё хорошо, – сказал майор наблюдавшему за допросом полковнику полиции, человеку грузному и лысому, – можете идти.

Полицейские отдали честь, чекисты ответили тем же.

– И да, – снова обратился к ним Тиманов, когда те уже собрались уходить, – у вас на вывеске в слове «ПОЛИЦИЯ» отсутствуют две буквы. Я так понимаю, это следствие диверсии Пахома. Исправьте, пожалуйста, этот дефект. Честь имею.

Сказав это, он, насупившись, удалился.

***

Старый мотоцикл «Днепр» остановился. Старик Оберегов спешился.

На месте клуба «Синий петух», который дед так ненавидел, но в то же время безропотно искал, возвышалась тусклая кирпичная коробка с выбитыми окнами и полуобвалившейся крышей. Поверженная вывеска лежала на ступенях возле входа. Неоновые огни погасли навсегда.

Мартовский ветер трепал красно-синие оградительные ленты, лоскуты которых извивались на полуосыпавшемся крыльце. Дед неуверенно сделал пару шагов на изувеченную ступень, будто надкушенную голодным великаном; секунду помедлив, он переступил ограждение и вошёл в распахнутую настежь дверь.

По неведомой причине, стоя на руинах заведения, казалось бы, очищенного от порока и похоти через собственную погибель, старик внезапно ощутил, как болезненно сжимается сердце в его груди, а к горлу мерзко подступает комок отвращения. Нутро заведения казалось безжизненным и тёмным: оно было вспахано неведомой небесной силой, коснувшейся клуба, точно карающая длань. Обстановка «Синего петуха» – Чернобогова логова, как называл его дед, – была разбита взрывом и погребена под слоем земли: то тут, то там, словно из пашни, выглядывали хромированные ножки стульев и куски бетона, блестели осколки стекла, будто драгоценности в алмазной жиле. Это был кратер – место упокоения небесного тела. Дно воронки терялось во тьме, а края подступали к самому входу в клуб. Над границей кратера, как на краю обрыва, выступала барная стойка – единственное светлое воспоминание об этом непристойном месте. Рабочее место Марата было непривычно пустым.

Возвращаясь мыслями к «Синему петуху», ещё живому и трепыхающемуся, Оберегов в который раз убеждался, что старина Марат выступал спасительным маяком посреди тяжёлого и мрачного естества клуба. Стоило только деду задержаться в этом месте, увлечься беседой с Маратом и употребить лишний грамм алкоголя, который подло притуплял бдительность, старик тут же оказывался в водовороте из тел людей и режущей уши какофонии звуков. Панически открещиваясь жестом с оттопыренными мизинцем и указательным пальцем – защитой от бесовских сил, – окружённый раскрасневшимися лицами, увешанными пирсингом, гогочущими рылами и сладострастными выражениями на физиономиях полуголых девиц, Оберегов стремглав выбегал на улицу, отряхивал одежду и отчаянно плевался в попытке сбросить с себя скверный дух «Чернобогова логова».

Спустя время дед наловчился вовремя прощаться с другом-барменом и заблаговременно покидать клуб; в противном случае ему приходилось с праведным ворчанием и порицанием продираться сквозь возмущённую толпу клубных посетителей. Однако апофеозом дружеских бесед стал визит, нанесённый стариком в минувшем феврале.

Изнурённый долгой зимой и старческим одиночеством, истомлённый ста граммами родного самогона и стаканом иноземного виски, которым любезно угостил Марат, в пылу бурной беседы о загадочной стране Австралии Митрий Оберегов уснул. К глубокому прискорбию старика, в момент пробуждения друга-бармена не оказалось рядом, и Оберегов, дезориентированный суматохой клубной жизни и алкогольным градусом, пустившим корни в теле старика, отправился на поиски выхода.

Окружённый бесьими плясками дед слонялся по чертогам «Петуха», пока, будучи не в силах выдержать очередной приступ грохота из многоваттных колонок и ослепительно-ядовитые вспышки прожекторов, не нырнул в ближайшую дверь. Та вела в красный коридор, увешанный зеркалами, которые чередовались с запертыми дверьми и плакатами с изображением женщин самой откровенной наружности. Вскоре дорога завела старика в освещённый красными фонарями зал, где на кровати с двумя слоями матрасов лежала чудовищно тучная женщина, громадная, как вагон, а вокруг суетились ничтожно маленькие в сравнении с ней, тощие полуголые мужчины в кожаных портупеях. Заметив Оберегова, мужчины замерли, а толстуха скверно сверкнула глазами, и испуганный дед немедленно рванул с места. Он бежал сломя голову по витиеватым коридорам, будто в старческое тело вернулись силы былой молодости, временами вздрагивал от людских голосов за стенами и негромко охал, натыкаясь на собственное отражение в зеркалах. Ворвавшись в просторное сумрачное помещение, старик остановился. Когда глаза привыкли к полутьме, еле разбавленной светом канделябров, предметы начали обретать очертания. И тогда он увидел человеческие тела, спутанные меж собой, как клубок змей, услышал шум голосов, сплетённый из вздохов. Последнее, что запомнил старик – барельеф с жутким бородатым дядькой с рогами на лбу и надпись на латинице «Belphegor», а рядом – повешенный крючьями за толстую кожу на спине человек – то ли мёртвый, то ли живой. Опешивший дед, желавший большего всего на свете покинуть это жуткое место и больше никогда не возвращаться, не мог пошевелиться. Потрясённый и испуганный, он смотрел на подвешенного; подвешенный открыл глаза – и старик потерял сознание.

Как он очутился возле своего «Днепра», Оберегов не помнил. Дед сидел на холодном асфальте, уперевшись спиной в переднее колесо мотоцикла, и ещё долго не мог унять разливавшуюся по телу дрожь. С тех пор он поклялся себе не возвращаться в это проклятое место – сосредоточение тёмных энергий и разврата.

Сегодня старик вновь стоял на пороге некогда величественного заведения, ныне почившего, умерщвлённого некой высшей силой. Он ещё раз окинул взглядом исковерканную «внутренность» «Петуха» и аккуратно ступил на перепаханную землю. Каждый шаг давался Оберегову тяжело – не потому, что подмороженная «пашня» была скользкой и неровной, а по причине тяжести в груди, будто некий груз сдавливал сердце по мере продвижения вглубь бывшего клуба. Однако дед шёл вперёд, сам не зная почему, переступал через себя и собственное бессилие, шёл, пока не увидел похожую на корягу руку, растопыренные пальцы которой торчали над землёй, будто желали вцепиться в невидимый глазу спасательный круг.

Инстинктивно протянув ладонь, Оберегов собрал последние старческие силы в единый порыв и, отклонившись назад, потянул. Человек, слившийся с землёй, поддался импульсу и негромким мычанием подал признаки жизни. Дед, чей запас энергии истощился окончательно, упал, тяжело дыша; незнакомец повалился на него. С минуту Оберегов лежал неподвижно, соблазняемый желанием рухнуть в сон от бессилия. Потом широко раскрыл глаза, скинул с себя тело и тяжело, покачиваясь, встал, схватил мужчину за грудки, сделал рывок, и, сдвинув его с места, снова затих. Так продолжалось несколько минут, прежде чем они оказались снаружи.

На крыльце Оберегов внезапно смог вздохнуть полной грудью и почувствовать прилив сил, наполнявших его с ощутимой быстротой: сердце, секунду назад взбесившееся, успокоилось, дыхание сделалось ровным.

Незнакомец, распластанный на остатках ступенек, тоже начал приходить в себя: худощавый брюнет лет тридцати морщился, его лицо выражало страдание, будто он мучительно пытался разомкнуть веки, но не мог достичь результата. Тело и лицо были перепачканы землёй; нога кровоточила.

– Парень? – встряхнул его Оберегов. – Эй, парень!

Мужчина очнулся и уставился на старика, бешено вращая глазами. Наконец, успокоившись, он удивлённо измерил своего спасителя взглядом.

– Вытащил тебя как корнеплод, ей-Богу! – развёл руками старик. – Как тебя угораздило?

Не дожидаясь ответа, старик разорвал окровавленную штанину: под ней оказалась резаная рана, глубоко рассекающая кожный покров. Она тянулась вдоль голени на несколько сантиметров.

– А ну, погоди, – сказав это, Оберегов отправился к своему мотоциклу. Скоро он вернулся, но не с пустыми руками.

Расстелив на крыльце ветошь, старик разложил на ней предметы: бутылку, закупоренную деревянной пробкой, стеклянную баночку с жёлтой субстанцией и тканевый свёрток. Дед вынул зубами деревянную пробку из бутылки – судя по запаху, внутри был спирт, – обильно окропил содержимым свои шершавые ладони и вымыл руки. Вынув из свёртка белый носовой платок, он промокнул его в спирте и принялся за обработку раны: с ловкостью хирурга Оберегов очистил рассечение от мусора и вытер излишки крови. Затем, откупорив стеклянную баночку, он пальцем зачерпнул содержимое и обильно наложил на рану; мазь источала приятный травяной запах. Старик действовал мягко и безболезненно. Мужчина терпеливо наблюдал за действиями старика.

– Ничего, ничего, – приговаривал дед, заматывая ранение плотной тканью с ароматом шиповника, – ты дома дважды в день перевязку делай… бинтами, вымоченными в луковом соке – быстро заживёт!

Закончив врачевание, Оберегов помог незнакомцу принять сидячее положение.

– Тебя звать-то как? – спросил он по-приятельски.

Мужчина посмотрел на него, моргнул пару раз стеклянными глазами и ответил:

– Сабиров… старший лейтенант…

– Имя-то у тебя есть, Сабиров?

– Александр… – он тяжело вздохнул. – Александр моё имя…

– Ну, рассказывай… – старик присел рядом и протянул бутыль.

Сабиров недоверчиво понюхал горлышко, после чего сделал пару больших глотков и закашлялся. То ли внезапно осознавший, что его земляная темница осталась позади, то ли взбодрённый спиртом, он начал приходить в себя. Многозначительно посмотрев на деда, он произнёс:

– Да что рассказывать?.. – Сабиров говорил сиплым голосом с большими паузами между предложениями, – Тебе, отец, этого знать не следует… – Сабиров отвёл глаза.

Он замолчал и внезапно поймал на себе сочувствующий взгляд старика.

– Я бы и сам рад забыть… Да разве такое забудешь?.. Посмотри, что они с городом сделали, – он окинул взглядом квартал.

Улица обросла хаотичными выростами из камней и железа. В зданиях отсутствовали стёкла – результат падения метеоритов, которые сотрясли воздух своими массивными космическими телами. На потрескавшемся асфальте ещё оставались остатки подмороженной человеческой крови, которую не успели слизать бездомные собаки.

– Сколько времени я там пробыл? Голова болит… а как глаза закрою: снова вижу эти сны, – тяжело продолжал Сабиров. – Всё в огне, и сам будто пылаешь… И сон такой реальный, что жар чувствуешь…

Старший лейтенант сделал длинную паузу, задумавшись, и на лице его отобразился след мучительных сновиденческих воспоминаний.

– Слушай, отец, ты пойми, не могу я тебе всего рассказать. Это нас троих касается: меня и тех, кто выжил. Нас трое из всей группы захвата осталось… Но если ты не дурак, то и сам понимаешь, что здесь произошло… Какое зло пыталось свершиться… Мы как с войны отсюда выбирались, раненых прохожих по пути подбирали. Зря я сюда вернулся на следующий день. Думал, найду какие-то ответы, смогу объяснить логически самому себе… нет, не смог… Помню только, как стоял на краю кратера, один, а потом голова закружилась… и я рухнул в ад, на самое дно – и всё, провал. Как карабкался вверх, помню урывками. Сил не было, будто высосал кто. И страх такой лютый, что с ума сводит. И сны эти…

Он опустошённым молящим взглядом калеки вновь посмотрел на старика:

– Телефон есть у тебя, отец? – дед помотал головой. – А машина? Сможешь меня отвезти в полицейский участок?

Старик помог ему поднялся:

– Машины у меня нет, зато есть кое-что лучше.

Он довёл Сабирова до мотоцикла и бережно устроил в коляске. Оседлав своего скакуна, Оберегов сказал напоследок:

– Недоброе это место. До сих пор теменью пахнет. Но время и его излечит, – и секунду подумав добавил: – всё меняется.

«Днепр» затарахтел и тронулся с места. Казалось, он единственный пребывал в движении; город стоял, затаив дыхание. Мотоцикл мчался по проезжей части, которая выглядела опустевшей. Машины были покойны, не урчали и не преграждали путь; люди попрятались – то ли зализывали раны, то ли переводили дух, а может, отягощённые мыслями о последних мрачных днях, прятались в коконах своих домов, испытывая внутреннее преображение.

***

– Кто тебя так писать учил? – Шебр стоял у входа в полицейское отделение, задрав голову, и нервно курил.

Рядом с крыльцом высилась стремянка, взобравшись на которую, молодой сержант с банкой краски в одной руке и малярной кисточкой в другой выводил на вывеске буквы: большие белые «МИ». Восемь лет назад, когда был принят федеральный закон «О полиции», вывеску надлежало сменить, однако начальство решило не тратить выделенные государством средства на её полную замену и постановило обойтись заменой первых двух букв, после чего советские «МИ» были благополучно ликвидированы. Тем не менее, нововведённые «ПО» так и не были водружены на своё место: по официальной версии – вследствие плотной занятости кадров, но на самом деле – по причине того, что казённых средств не осталось даже на замену двух букв.

– А почему «МИ», товарищ капитан? – послышался голос за спиной Шебра.

Капитан обернулся и обнаружил своего напарника, младшего лейтенанта Миаса, – новобранца со внешностью молодого Пола Маккартни.

– Миас, тебя почему на службе не было?

– Так мне отгул дали, у меня же сотрясение.

– Ай… – отмахнулся Шебр. – Ничего лишнего на допросе не cболтнул?

– Никак нет, всё прошло согласно общей договорённости, не беспокойтесь.

– Как же мне не беспокоиться, если ты на ровном месте в яму упасть можешь, – Шебр недовольно посмотрел на младшего лейтенанта.

Миас на несколько секунд затих.

– А вас допрашивали, товарищ капитан? – спросил он вдруг.

– Миас, глупых вопросов не задавай. Конечно, допрашивали! – неистовствовал капитан. Затем, уже смягчившись, добавил: – Не нравится мне этот Тиманов… С виду такой деликатный, регламентированный… а на самом деле просто усыпляет бдительность.

– Думаете, он что-то нашёл?

– Пока нет… – капитан кинул на Миаса беспокойный взгляд. – Сабирова ищут… до сих пор не допросили. Ты не в курсе, куда он пропал? Осколки из задницы вытащить не успел, а уже где-то шляется.

– Никак нет… Сегодня по всем каналам про наш город крутят, Трамп с Меркель приносят соболезнования. В новостях говорят: террористическая атака…

– Правильно, что им ещё говорить… не правду же… Теперь я понимаю, почему Сабиров подал в отставку… Такая жизнь любого доведёт, где ты от неё скроешься? – Шебр посмотрел на помощника следователя. В глазах капитана внезапно вспыхнул огонь озарения. – Слушай, Миас, а как лучше проехать на хутор Калмыковский Мох?

– А я не знаю, товарищ капитан.

– Миас… другого ответа я от тебя и не ожидал, – разочарованно промолвил Шебр.

Дверь в отделение открылась. На крыльце появился лейтенант.

– Товарищ капитан, – обратился он, – товарищ полковник вызывает к себе.

Шебр шёл по коридору, размышляя о кознях ФСБ: ему казалось, что он единственный, кому под силу предотвратить печальный итог. Лишь сокрытие истины, жестокой сверхъестественной правды, убережёт людей, замешанных в этих мистических событиях, от жёлтого дома и крушения их карьеры. Рассудительные органы порядка, слепо следующие гласу закона, не привыкли рассматривать события сквозь призму метафизических и потусторонних фактов, а значит, для благополучного закрытия дела потребуется внятное логическое объяснение. Такое объяснение было. Оно родилось на следующий день после Армагеддона и снискало общее одобрение: было принято решение отказаться от мистической стороны событий, так как трагедия в городе должна быть объяснена рационально. Трое выживших, оказавшихся волей случая в эпицентре дьявольской мессы, – Шебр, Миас и Сабиров – поклялись хранить секрет, именуемый правдой, умело подменив её на убедительную ложь; но любой спонтанный сценарий изобилует белыми пятнами, и дело чести каждого сыщика – увидеть в этих пятнах зацепку, чтобы сплести очередное скороспелое дело. Ум Шебра настолько глубоко увяз в размышлениях, что в кабинет полковника он вошёл молча и не постучавшись.

Подобное отсутствие субординации, однако, осталось незамеченным: полковник выглядел уставшим и озабоченным.

– Садись, Андрей, – сказал он, вытирая вспотевшую лысину платком.

Шебр сел.

– Ты же занимался побегом из психушки? Правильно сделал, что прекратил дело. В свете последних событий нам очередной висяк не нужен, – полковник суетливо ходил из стороны в сторону, размахивая руками. Создавалось впечатление, что он ведёт диалог с самим собой. – Меня беспокоят эти москвичи… что, если они устроят проверку? У нас же нет никаких внятных доказательств, что доктор Павловский устроил побег маньяков.

– Товарищ полковник, – решительно вступил Шебр, – доктор Павловский сам был психически нездоров, это подтверждают и свидетели, и медицинские справки, которые он успешно скрывал все эти годы. Он шизофреник. Болезнь могла проявиться в любое время. Ясно одно: доступ к палатам с особо опасными пациентами имел только он. Я лично брал доктора, и я уверен, что Павловский, безусловно, ключевая фигура в деле о пожаре в психбольнице и побеге психопатов. К сожалению или к счастью, доказать или опровергнуть мои утверждения он уже не сможет – крыша окончательно съехала, вы же помните.

Полковник замер, внимательно слушая уверенную речь капитана Шебра.

– К тому же я убеждён, – продолжал капитан, – что нашим московским коллегам нет дела до свихнувшегося бывшего психиатра. В свете последних событий даже дело Павловского отходит на задний план. Люди погибли, много людей – в такой катастрофе федерального масштаба на перепроверку дел смежники просто не найдут времени: им важен результат. Все беглецы пойманы, кто не пойман – мертвы. Козёл отпущения найден. А, значит, дело закрыто.

Полковника, казалось, успокоили слова капитана. Он наклонился к Шебру и с таинственным видом вполголоса произнёс:

– Не знаю, что за чертовщина здесь творится, да и знать не хочу. Официальная версия – террористы. И ты правильно делаешь, что её придерживаешься. Домыслы строить не наша работа. В сети, во всяких тик-токах, только и разговоров, что о конце света. Видео с этими мертвецами, ушедшие в сеть, блокируются, правительство пытается стереть их из памяти, удалить; в стране траур! Уф…

Толстый полковник тяжело пыхтел и отдувался. Он был уже не в тех возрасте и комплекции, чтобы изрекать столь эмоциональные речи без последствий для организма.

– В телевизоре успокаивают людей, – продолжал он взволнованно, отчего лоснящиеся щёки беспокойно подрагивали. – Народ поверит. Они любят верить телевизору. Президент сказал, что виновные уже задержаны, беспокоиться не о чём – сказал то, что люди хотят услышать. Но будут и те, кто этот инцидент превратит в самую большую загадку, очередную правительственную тайну. А ещё ФСБ… этот Тиманов… Знаешь, как его в столице зовут? Ударник. Говорят, он ни одного дела не запорол… Ни одного! Работает ударными темпами, как стахановец.

Полковник наклонился вперёд и негромко спросил:

– А ты всё же как думаешь, что это было?

Шебр с присущей долей нахальства во взгляде посмотрел на него и невозмутимо ответил:

– Террористы, товарищ полковник.

Полковник неуверенно закивал.

– Да… – сказал он растерянно, словно сам поверил в мифических террористов.

Он опустился в кресло, расстегнул ворот рубашки и залпом выпил стакан воды, стоявший на столе. Потом трясущимися руками взял лист, лежащий поверх бумаг, и передал его Шебру.

– Вот, – сказал он коротко.

В бумаге было написано следующее:

«Шебр Андрей Львович является сотрудником УМВД города N Челябинской области и в данный момент пребывает в должности капитана полиции в отделе по расследованию уголовных дел.

Краткая характеристика.

Хладнокровен и спокоен. Расчётлив. Имеет аналитический ум. Эмоциональная стабильность как проявление глубокого профессионализма. Имеет лидерские качества.

За проявленные доблесть и отвагу в операции от 28 марта 2019 года рекомендую присвоить Шебру Андрею Львовичу внеочередное звание.

Майор ФСБ Тиманов М.И.»