Не смотри в окно

— Давай, давай!

— Ну че он там?

— Во мудень… Он че, правда наши тетрадоши проверяет?

— Делать ему не хрен, дураку старому…

Ну, нет, подумал Сергей Петрович. Я все понимаю, но «старый» — это уж слишком! Он встал из-за стола и рывком отдернул штору. Послышался шум, кто-то взвыл — судя по грохоту, сверзился с подставленной табуретки, — плеснуло матерком и дробным топотом.

Любимые ученички, мать их…

Он собирался отработать в этой школе года три — и перебраться в город. Отец, который ничего не сделал, чтобы избавить его от дурацкого распределения, внезапно проникся его бедами и пообещал устроить в районо. Собственно, ради чего еще может идти мужчина в педвуз? Но три года пролетели, потом директор слезно умолила его поработать еще годик, пока кого-то другого не пришлют, потом к ней подключилась завуч, а еще через два года он встретил Катю. Катю-математичку, Екатерину Глебовну… Встретил — и пропал.

А потом пропала Катя.

Может быть, он все еще надеялся, что однажды она выйдет из лесу по проселку в своем бордовом плаще и помашет ему рукой, как всегда делала, — Катя любила «тихую охоту», хотя в небольшой рощице, которую сельчане пышно именовали лесом, грибов особо не водилось. Но хоть валуев-то там можно было набрать?

А может быть, жизнь без Кати утратила для него смысл.

В деревне ходили разные слухи, ученицы и даже некоторые учительницы сплетничали, приписывая Сергею романы с каждой новенькой, приехавшей по распределению. Но новенькие или уезжали, или выходили замуж за агрономов и ветеринаров, а Сергей все жил в одиночку.

Он задернул штору и снова засел за тетради. Лучше бы я выбрал биологию или историю, мелькнуло в голове. Устные уроки все-таки. Письменные контрольные — раз в полугодие. На худой конец, иностранный. А то сиди теперь над этими дурацкими сочинениями… «Я вошол в лес и увидил там медведей, которые лазают по деревьям». И где же он такое увидел — в нашей рощице, что ли? Однако же запятую после «деревьев» не забыл!

Ничего, на следующей неделе диктанты пойдут.

Он закрыл последнюю тетрадку, взял сигареты и пересел на диван. Включил телевизор. В городе, говорят, появились какие-то новые телевизоры, которые можно включать с помощью… забыл, как же его. Цветные. А у него до сих пор стоит черно-белый «Березка». Ну и ладно, зато показывает хорошо. Единственное, что ему хотелось бы посмотреть по цветному, это фигурное катание.

Под окном снова послышалось шуршание и какая-то возня.

Сергей привстал и крикнул:

— А ну, проваливайте! Иначе пойду в сельсовет и нажалуюсь, что вы по ночам у меня под окнами «Немецкую волну» слушаете, антисоветчики!

Шуршание стихло.

Сергею тоже иногда хотелось бы послушать «Немецкую волну». Купить модные джинсы, и не с золотой надписью «VINNITSA» на лейбле, а настоящие «Ливайсы». Их можно взять только у фарцовщиков, но черт с ними, с деньгами, один раз живем — накоплю, думал он. Сходить на квартирник «Зоопарка», познакомиться с классными девчонками. Ему ведь и тридцати еще нет, а они — «старый»…

И вдруг ночную тишину распорол дикий вопль.

Сергей вздрогнул, подскочил на диване, сбросил тапочки и влез в туфли. Накинул олимпийку, взял электрический фонарь и вышел на крыльцо.

— Кто там? Что случилось? — выкрикнул он.

— Тише там, а то собаку спущу, — послышался чей-то пьяный голос.

— Кто кричал? — не отступал Сергей.

После захода солнца в деревне становится тихо и темно. Иногда лают собаки, иногда мычит скотина в хлеву, иногда разносится жалобный, почти неземной крик домового сыча. Сергей уже знал, что за закрытыми дверями подчас творятся куда менее тихие дела. В прошлом году похоронили Анну Марьину — все знали, что у Марьиных неладно в семье, муж зверски избивал жену и обоих сыновей, но никто и не попытался приструнить дебошира, пока он однажды не забил жену насмерть. А до этого у Поздняковых на очередной попойке вспыхнула поножовщина — два трупа, избу от крови так и не отмыли: хозяин дома и его двоюродный братец, заглянувший на огонек, нанесли друг другу по десятку-полтора ножевых ударов.

Как учитель и коммунист, Сергей пытался что-то с этим поделать: обращался в милицию, ставил вопрос на партсобраниях, попробовал организовать дружину — не вышло, тогда он решил защищать хотя бы учеников. Но чтобы уберечь их от побоев, нужно было постоянно жить рядом, при этом влияние неблагополучных семей на детей было куда сильнее, чем увещевания классрука. К нему присоединились несколько молодых учителей, но после того, как одну из них избили до крови пьяные родители, от которых она пыталась прикрыть ученицу, энтузиазм девушек резко поубавился.

«Что тут поделаешь? Что я один могу сделать? Пьянство, отсталость, пережитки — вот-вот в двадцать первый век войдем, а они все живут, как будто и революции не случилось. Животных мучают, домашних лупят почем зря… Зверье, а не люди!»

Он все-таки вышел и побродил по темной улице, но крик так и не повторился. В конце концов Сергей махнул рукой и пошел смотреть программу «Время».

Утром в школу не пришел один из учеников — шестиклассник Вовка Бариков.

— Что с ним? Заболел? — спросил Сергей, ставя «энку» напротив его фамилии в классном журнале.

— Не знаю, — отозвался сосед Бариковых, Алеша Козлов. — Дома его нет.

Бариковы не были неблагополучной семьей — ну, по деревенским меркам, но иногда отец семейства принимал на грудь, и тогда худо приходилось всем. Может быть, опять нажрался, и ребенок забежал от него к соседям, подумал Сергей. Но почему же не к Козловым? Ведь он и с Алешкой дружит, и к ним ближе всех…

Шли дни. Бариков так и не появился в школе. Дома его тоже не было. Сергей забеспокоился и обратился в милицию.

За эти дни его маленькая семья из одного человека и пяти курочек пополнилась щенком и котенком. Щенка Сергей решил завести, потому что ему надоели вечно подглядывающие соседи, а котенка ему просто предложили в том же доме, что и щенка, — он вроде бы не особо жаловал кошек, но увидел беспомощного черного малыша, и что-то дрогнуло в сердце.

Катя любила кошек. Он обещал ей, что когда они поженятся, обязательно заведут кота — раз уж они ей так нравятся.

На перемене Алеша Козлов мрачным шепотом рассказывал Саше Танееву:

— Он ходит и заглядывает в окна, весь такой тощий, как жердь, а если его увидишь — надо сразу отворачиваться, бежать и прятаться, а то заберет. Жердяй это! Он детей забирает! И взрослых тоже. И ест!

Сергей сдержал смешок. Уж кто-кто, а реальные люди в этой деревне обожали заглядывать в чужие окна ничуть не меньше, чем какой-то жердяй. А вот пропавшие люди… нет, не Жердяева это работа.

Он начал припоминать все жуткие случаи, о которых слышал. Такие, как с Поздняковыми, отринул: там все было ясно. Но с теми же Поздняковыми за несколько лет до этого произошла другая беда: сын-подросток, старший брат ученицы Сергея, пошел в гости к приятелю — и как в воду канул. До приятеля он не дошел. Его искали несколько месяцев, но так и не нашли. А по весне в пруду всплыла куртка мальчика. Тело обнаружить не удалось.

У соседей Марьиных, где убили Анну, — Жильцовых, — молодая хозяйка с пятилетней дочерью решила навестить родню в городе. Они вышли заранее, чтобы не опоздать на автобус, и девочка попросилась в туалет. Забежала за остановку — та представляла собой навес и одну сплошную стену. Больше малышку не видели.

Еще до того, как Сергей приехал в деревню, трое мальчуганов лет по десять отправились в лес. И, казалось бы, где там можно заблудиться, — а если бы и заблудились, то рано или поздно вышли бы или к своим, или к соседнему селу, но нет же: не нашли даже косточек.

Если подумать, решил Сергей, то в этой деревне не проходит и года, чтобы не пропал кто-нибудь, и чаще всего это дети. Маньяк? — нет, скорее всего халатность родителей, пьянство, наплевательство…

Он зашел к соседям, попросил продать молока и каких-нибудь мясных отходов для новых зверей, затем взял удочку и отправился на пруд. Заядлым рыбаком его назвать нельзя было, но надо же чем-то Ваську кормить. Клевало плохо, рыбы в пруду водилось немного, попадалась одна мелочь, да Сергею много и не нужно было. Он возвращался по дороге, сохранившей немного асфальта с последнего ремонта лет тридцать назад, и вдруг споткнулся обо что-то мягкое. И сразу же накатила тяжелая вонь гниющего мяса и застоявшейся крови, от которой мороз подрал по коже. Сергей вздрогнул, посветил фонариком — и еле сдержался, чтобы не заорать. Поставил ведерко с карасями, отвернулся, и его вырвало.

На дороге лежал Вовка Бариков.

Сергей узнал его ярко-зеленую куртку по чистым рукавам — такая была только у Вовки, родня из города привезла, — и треники с заштопанными старыми разноцветными мохеровыми нитками коленками. Больше ничего у Вовки было не узнать. Головы у него не было — из воротника рубахи высовывалась шея, обгрызенная и обглоданная; кость под клочьями багрового мяса белела в свете фонарика. А ниже рубаха и куртка у Вовки были разорваны, и так же разорваны были его грудь и живот.

Досматриваться Сергей не стал — бросил ведро и удочку и припустил в сельсовет. Там, само собой, никого не было, зато возле здания стояла единственная на всю деревню будка с телефоном-автоматом. Запоздало Сергей вспомнил, что не брал с собой денег, даже двухкопеечной монетки, чтобы позвонить, — потом сообразил, что для вызова милиции деньги не нужны.

Пока приехала милиция, пока приехала «скорая», пока у Сергея взяли показания… Уже занимался холодный осенний рассвет, а у него стоял первый урок.

Васька принялся за свежего карасика, — с жадностью, изголодался небось за ночь. Жучка, которой досталось мясных обрезков, спала в будке, которую Сергей сколотил для нее, обив изнутри старым верблюжьим одеялом и постелив кусок искусственного меха на пол. Зимы в этих местах суровые, думал он, утеплю — авось не замерзнет. Соседи потешались над ним за это, не понимая, зачем устраивать собаке теплое жилье… Сергей достал из шкафа «НЗ» — баночку индийского растворимого кофе, присланную отцом на 7 ноября, заколотил себе. Но эликсир не подействовал.

Стоило опустить веки, как перед глазами вставала обглоданная шея Вовки Барикова.

А ведь его поймали наверняка после того, как он с приятелями подглядывал за мной в окно, подумал Сергей. Он устал. Устал от деревни, от «развлечений» в виде пьянок, драк и сплетен, от постоянного внимания к своей отсутствующей личной жизни, от вопросов «когда женишься» и «почему не заведешь корову, а вот женился бы — и корову бы завел», а больше всего от надежды еще раз увидеть Катю.

Кто же его так? Не человек же. Вдруг и правда медведь? Сейчас Сергею уже казалось, что тело Вовки было разодрано огромными когтями.

Несколько дней спустя он, накрывая ужин, обнаружил, что у него вышел хлеб. Ерунда, решил Сергей, схожу в сельпо — оно до семи работает. Однако его ожидал сюрприз: сельпо оказалось закрыто. Более того, на улице никого не было. Деревня будто вымерла. Раздраженный Сергей постучал в первую же калитку — ему ответил заливистый лай, но никто больше не отозвался. Он постучал еще раз.

— Кто там? А, Петрович! Чего шляешься по улице? Не слышал — он вернулся? — крикнули ему с крыльца.

— Кто вернулся? — не понял Сергей. Но сосед уже захлопнул дверь.

Точно медведь, решил он. Жутковато, однако, — медведь-людоед…

Но что за народ у нас такой! Ведь почти в каждом доме есть двустволка. Неужто лучше сидеть и трястись, чем устроить облаву?

Наутро в классе сидело три человека. Три девочки, бледных и напуганных. Сергей их знал: одна — сирота, еще две из неблагополучных семей. Остальных родители не пустили. Он пожал плечами, провел урок, попросил девочек обязательно передать одноклассникам задание, и дождался следующего урока в надежде, что народу будет побольше. Но нет — такая же картина. На третий урок и вовсе никто не явился.

После уроков директор созвала педколлектив и объявила, что со следующего дня в школе карантин.

— Но на каком основании? — спросил Сергей. — Никто же не болен!

— Сергей Петрович, — директор пожевала губами. Она была уже очень немолода и повидала многое, но редко делилась опытом. — У нас карантин. Все.

Вечером Сергей сидел перед телевизором. Не то чтобы его сильно огорчило происходящее. От уроков и бесплодных сражений с юными неслухами и бездельниками он порядком устал, а нежданный роздых был хорошими поводом дозаполнить журналы, оформить поурочные планы, заготовить раздаточный материал и почитать что-нибудь помимо программных книг. Но он не понимал, что происходит, а этого он не любил

Внезапно Васька поднял шум. Сергей оторопело наблюдал, как котенок забился под стул, весь встопорщенный и взъерошенный, и шипит, оскалив маленькие зубенки. В то же время послышался детский вскрик — послышался и сразу же захлебнулся. Во дворе залилась тоненьким лаем и рычанием Жучка. «Вот черт! Еще медведь ее сожрет», — Сергей взял фонарь, вступил в калоши и вышел, чтобы забрать щенка в дом.

Он отвязал ее, взял под мышку и повернулся, чтобы уйти, как вдруг смутная тень промелькнула у соседской избы. Слишком тонкая, слишком высокая. Слишком сутулая, чтобы быть человеческой. Она будто заглядывала в окна.

— Эй, вы что там делаете? — закричал Сергей.

Как же он жалел сейчас, что у него нет телефона и что вообще в деревне ни у кого нет телефонов! Бежать до сельсовета, чтобы позвонить, — это займет минут пятнадцать, не меньше, а злоумышленник тем временем сбежит. И какой же он странный…

Тварь обернулась и зашипела. Не как кошка. Скорее — как змея. С содроганием Сергей увидел два горящих красных глаза.

Он вкинул Жучку в дом — та лаяла и скулила не переставая — и перемахнул через кусты малины к другим соседям.

— Дядя Сан Саныч! Дайте ружье! Скорее. А то уйдет, зараза! — выпалил он.

К чести Сан Саныча, он был относительно трезв и выскочил из дома, даже не накинув ничего поверх замызганной майки, держа в руках ружье. Сделал выстрел…

Тонкая, не толще руки, тень промелькнула в кустах крыжовника в соседском саду и исчезла, по пути обронив какой-то темный предмет. Сергей и Сан Саныч побежали за ней, размахивая фонарем и по пути еще несколько раз выстрелив, — тварь каждый раз что-то роняла, то побольше, то поменьше, наконец скрылась в роще.

Запыхавшись, Сергей нагнулся над первым оброненным тварью предметом, и его снова затошнило. То была мумифицированная кисть человеческой руки, маленькая и почерневшая; видно было, что она не отрублена, а отгрызена. Зажимая рот, Сергей пошел за Сан Санычем.

— Петрович, а ну посвети, — крикнул тот. — Тьфу ты!

Его находка с виду была куда безобиднее — маленький плюшевый мишка, грязный и замусоленный до неузнаваемости. Сергей поднес фонарик поближе: игрушку покрывали темные пятна, и он содрогнулся, поняв, что эти пятна — темно-красные.

Засохшая кровь.

К следующей находке они уже были готовы… или думали, что готовы, потому что это была детская ножка в кеде. Тоже мумифицированная, ссохшаяся; большая часть мяса с нее была обглодана, виднелись даже следы узких тонких зубов.

Дальше идти им уже не хотелось, но что-то толкало. Тяжелый запах разносился вокруг. Сан Саныч вскрикнул «да это ж Вовка!», и точно — это была отгрызенная голова Вовы Барикова. Один глаз у него вытек, оторванная челюсть висела на полоске щеки, череп сильно разломан и пуст, но узнать позеленевшее личико ребенка еще можно было.

Последний предмет был совсем маленьким, но Сергей шарил лучом фонаря, пока не наткнулся на то, что искал.

Он узнал эти часики. Кожаный ремешок был изжеван и почти потерял первоначальный цвет, и все же это были именно те часики, которые он подарил Кате на день рождения. Сергей упал на колени. В нем еще вспыхнула — последний раз — сумасшедшая надежда, что Катя где-то есть, что она жива, просто потеряла часики, вспыхнула и угасла. И, вскинув лицо к равнодушному небу, Сергей отчаянно закричал…

Жить стало незачем.

Но его ждали пять куриц, Жучка и Васька.

И он знал, что будет жить — и однажды найдет в себе силы, чтобы отомстить за Катю. Потому что он был единственным человеком, который видел Жердяя, смотрел ему в глаза и не испугался.