Глаза

Время второго заката. Подопытные улитки пока еще не вынимали антенн. Ужин из белых роз остывал на розетке. Я настраивал глаз на галактику слева. Там, в южной части, в самой мякоти гало я проживал свое седьмое перерождение.

… Это было совсем недавно. Мой мозг еще находится под тяжестью байтов, а архивы памяти еще не обнулились. Я был котом. Слепым котом, которого пинали в живот. Наверное, я был некрасив. Я мог ощущать свою шерсть, когда слизывал с себя помои и грязь. Правда, не только это. Иногда гигиена совмещалась с приятным слизыванием скисших сливок. Я знал, что шерсть у меня хорошая. Но какого она была окраса? Этого я не знал. Что побуждало людей отпихивать меня? Безобразный окрас? А может, отсутствие глаз? Предугадать, в какой бок или в голову ты получишь следующий удар было невозможно. Поэтому приходилось перемещаться ползком. И сколько бы ты не хотел встречи с сапогом, нос предательски утыкался в чью-либо подошву. А дальше невыносимая головная боль и отутствие слез.

…Я сбежал в лес. И жил там возле поляны кудрявого папоротника. И ел червей. Только червей… А потом умирал под большим крылом старого папоротника и думал о том, что скоро уже я стану кормом для червей.

Наше первое светило — Красная Звезда. На небе оно пребывает недолго. Тогда, когда оно в поле зрения, все жители нашей планеты надевают защитные очки. Потому что оно губительно для глаз. А второе светило — Синяя Звезда. Оно безвредно. Оно медленно ползет по небосклону, окрашивая мир в сине-зеленые оттенки так, что лица людей кажутся голубыми, а все, что находится в спектре его свечения, оставляет пурпурные тени. Здесь почти не бывает ночи, не летают совы, не живут цикады и полевые мыши.

Сейчас, в этом моем восьмом перерождении, мне предстоит сделать невозможное.

Гила любила меня. Я же заполнял ею свое одиночество. Одиночество, которое досталось мне в наследство с прошлой жизни. Пустоы в моей квартире стали исчезать. Воздушные дыры наполнялись ее смехом и музыкой, которую она время от времени включала. От ее шепота оживали шторы, словно подул легкий ветерок. А когда она ворчала, дребезжали стаканы и стекла окон. Слышимость здесь, в этой жизни, совсем другая. Здесь отсутствует тишина. Но я-то помню ее. (Тогда, в той моей жизни, слух был настроен на одни частоты, а сейчас — на другие.) Но потом я решил, что мне нужен ребенок. Незначительная суета с заполнением бумаг, отправка документов в лабораторию — и ты уже Отец. Была ли это месть с ее стороны? Этого никто никогда не узнает. (Она умерла почти сразу после злополучного дня, во время брачного сезона острокрылых черных бабочек, которые прилетают к нам в это время с соседней планеты. Они спариваются прямо в воздухе. Миллионы! И люди, не выходя за пределы своих домов, наблюдают из окон это отвратительное зрелище! Даже сквозь стекла проникает этот страшный звук от взмахa их крыльев, как схлопывание тяжелых черных зонтов. Выброс спермы самцов этих насекомых в воздух является губительным для бронх. Расхлябанность Гилы ее и загубила. Нужно отмечать в календаре критические периоды природы. Она же заснула на веранде, не успев понять того ужаса, который с ней случился. Ее тело сморщилось до размеров сушеной гусеницы. И казалось, что она вот- вот нальется жизненным соком и превратится в такое же острокрылое черное чудовище, которое жаждет потомства.)

…Я заполнил свое одиночество, заменив Гилу сыном. Все обрело другой смысл. Теперь в моих воздушных дырах накоплялись его мысли, стаканы и окна дребезжали от его волнения, а шторы шуршали, когда он в короткие ночи видел сны. И только так я узнавал его. И только так я знал его…

Гила работала сиделкой. Он уже прожил две весны, когда с ним произошел несчастный случай. Он проходил реабилитацию после сильного пореза. Гила находилась возле него. Но в тот злополучный день она вышла из палаты, не прикрыв ставни. А он, совсем еще маленький, неразумный и не в меру любопытный, увлекся киселем светоигры, ползущим по стенам палаты, новыми, не знакомыми ему цветами, создающими замысловатые узоры на его нежном теле. Он спрыгнул с койки и выглянул в окно. Красная Звезда в одно мгновенье испепелила сетчатки глаз. Мой сын ослеп…

Мой сын слеп. Я внедрю в его глазницы око-улитки. Нужно осторожно ввести в улитки десять миллиграмм дистиллированной воды и добавить наночастицы серебра. Тогда они становятся прозрачными. А микрочип, на котором задана программа «Видеть», будет передавать информацию в мозг. Одна проблема — улитки слишком малы, и глазницы придется ушивать. Помню, в прошлой жизни, когда я еще слонялся по улицам большого города, я слышал рекламы с уличных экранов: «Цветные контактные линзы. Сделайте свой взгляд более красивым и насыщенным!». Но я никогда не слышал, чтоб в рекламе говорили о том, что меняют форму глазниц! Родные и привычные черты лица… Смогу ли я не напугать его при первой встрече наших глаз? Смогу ли привыкнуть к тому, что теперь у моего сына на лице будут крошечные, длиной в два сантиметра щелки? Узнает ли он меня? И каким ему покажется этот мир? Будут ли его любить другие?..

Моя чрезмерная забота для него невыносима и равносильна пинкам в живот. И я знаю, что он хочет сбежать. Потому что воздушные дыры раздуваются от накопления мыслей, стаканы и окна дребезжат и взрываются от волнения, и шторы хищно шуршат, когда начинаются сны. Но здесь не растут кудрявые папоротники. И он не кот. Зато здесь есть кислотные озера, на берегу которых его часто находят. Меня одолевают мысли, что он хочет спрятаться под покрывалом этой безжизненной жижи. Я не могу потерять его. Не потому, что пытаюсь избежать одиночества. А потому, что научился любить. (Слепого кота с хорошей шерстью никто так и не полюбил.)

Ночь — самое удобное время для среза антенн. И мои улитки начинают медленно пробуждаться. Скоро операция. Память предательски и совсем не вовремя опустошает ячейки. Образ кота начинает свое тление. Еще немного и остается лишь его улыбка, как улыбка Чеширского кота, как благословение на предстоящий научный рывок.

Близится время первого рассвета. Пора надевать очки.