Холодное блюдо

Бабка Анисья пекла блины. Руки ловко сновали, выливая резным половником густоватое тесто. Не боясь раскалённого металла, бабка без полотенчика хватала сковороду за чугунную ручку, чтобы снова налить новую порцию теста.

Румяная горка росла. За столом сидел драный рыжий котяра и мазал готовые блины маслом. Иногда, когда он думал, что хозяйка не видит, очередной блин отправлялся ему в пасть, а следом — добрая ложка сметаны из крынки. Шершавый язык быстро облизывал усы, и кот, довольно мурлыкая, принимал следующий блин.

Анисья, всплеснув руками, побранила:

— Ох, и выдеру я тебя, Кнуд Гуннарович, как сидорову козу выдеру! Ей-ей! И не погляжу, что из сопредельного королевства!

Кот, утерев лапкой белый сметанный ус-предатель, недовольно буркнул:

— Злая ты, Анисья. Ложечку сметанки животинке пожалела!

— Постыдился бы, наглая твоя рожа! Глянь-кось, поперек ширше, нежели повдоль! Гости на пороге, а у нас пирог ни с чем!

Кот, доставая лапкой остатки сметаны, пробурчал:

— Гости, гости... как в глаза — так с поклонами, а за глаза — так ведьмой кличут! А ты им на стол угощенья мечи! Один убыток от твоих гостей!

Со смаком вылизав лапку, Кнуд Гуннарович растерянно мявкнул:

— Анисья! Сметаны-то боле и нету!

Бабка фыркнула и передразнила кота, растягивая на его манер:

— Го-ости, го-ости... никакого толку от них! Ни тебе сметаны, ни пирогов с куропатками...

Рыжий вскинулся, едва не свалившись с пня, на котором сидел.

— Ты правду говоришь? С куропатками?

Анисья пожала плечами и плюхнула последний блин. С улицы донёсся приглушённый говор, и загорелся зелёный свет: то черепа вспыхнули своими пустыми глазницами, освещая путникам дорогу. Кто-то приглушённо охнул, скрипнула калитка, и в сенях затопали лаптями. Раздался стук, в тишине прозвучавший громом.

— Да проходи уж, коль не шутишь! — крикнула хозяйка и цыкнула на дремавшего на печи ворона, приоткрывшего жёлтый глаз.

За дверью завозились, и, наконец, её распахнула сильная рука. На пороге показалось мужичьё. У кого-то в руках были вилы, у кожемяки — топор, другие держали завёрнутые в тряпьё пузатые кувшинчики. Возможно даже с заветной сметанкой.

Пригибаясь, каждый входил в избу и, отыскав глазами хозяйку, боле с неё взгляда не спускал. Анисья стояла у печи, уперев руки в боки, и надеялась, что её рыжий оборванец из сопредельного королевства не выкинет очередной крендель.

— Б-бабка Анисья?! — удивлённо спросил вошедший первым мужик.

Хозяйка кивнула, с удовольствием наблюдая растерянность непрошеных гостей. Оно и понятно, коли бабка на деле оказалась пухлой девкой с косой ниже пояса да огромными коровьими глазами необыкновенной зелени. Бабкой её кликали сугубо потому, что Анисью мнили ведьмой. А ведьма, как известно, — это старая карга-старуха, с одним зубом, костяной ногой, копной седых нечёсаных волос и дохлой лягухой в кармане. Но никак не моложавая девица с румянцем во всю щёку, беленькой полной ручкой приглашающая к столу.

— Блины поспели, откушать извольте, — чинно, что твоя барыня, пропела Анисья. — Гостинцы да хозяйственный инвентарь на лавке сложите, у печи.

Мужики смущённо переглянулись, пытаясь спрятать за спину топоры да вилы, и, передавая из рук в руки по цепочке, скопом брякнули всё куда велели. Потом, обтирая ладошки о штанины, так же цепочкой потянулись за стол, устраиваясь, видимо, по старшинству.

Анисья, как радушная хозяйка, разливала травяной чай, запаренный в горшочке, не забыв налить добрую порцию и себе — не дай бог, гости сердешные подумают, что травушка заварена дурная! Да и развлекала разговором: о зверье, которое наглости набралось и за забор лазит, равно к себе домой; о грибах, что после дождя попёрли как на опаре; о калеченом волчонке, попавшем в медвежий капкан, и живодёрах, по недомыслию звавшихся охотниками...

— Вы с чем-то пожаловали, гости дорогие? — как бы про между прочим проговорила Анисья, когда стопка блинов уменьшилась больше чем на половину, а кот почти вплотную подобрался к лавке с гостинцами.

Мужики замялись и стали переглядываться. Ежели ведь оказалась не старухой, то может она и не ведьма вовсе?! Чем поможет эта девица с нежными белыми ручками? Да ей впору приданое перебирать в сундуках и рубахи шить золотом и красными лентами, а не жить на лесном отшибе, где округ лишь мёртвые черепа.

— Да эта... беда у нас...

— Скот пропадает, понимаешь?

Анисья покивала головой — понимаю! — и на всякий случай отмолвила:

— Это не я!

— Та оно и понятно. Куда ж тебе одной столько скотины! Потому и пришли на поклон. Найди вора, ужо мы не забудем.

«Гости, гости... как в глаза — так с поклонами, а за глаза — так ведьмой кличут...» Вся суть людишек! Но хлебушка хотелось кушать с маслицем, а рыжий прикипел душой к пирогам с куропатками, да и ворону не всё мертвечину клевать, мясца иногда душа требовала — и хозяйка избы кивнула:

— Рассказывайте. Помогу чем смогу.

Кожемяка развёл руки с крупными ладонями в стороны.

— Так а это и всё. Скотина пропадает. И все как одна дойные. Телята да козлята на месте, а мамаш ихних и след простыл...

Анисья внимательно следила за говорившим. Тот был в рассеянности, как и остальные: похоже, что гости-то не брешут.

— Ладно. Глянуть бы на месте. Айда на последний двор, откуда корову стащили!

— Козу, — поправил кожемяка, — у торговки хлебом умыкнули.

Хозяйка хлебопекарни Бажена слыла скандальной бабой. Одно её и спасало, что пекла волшебно. Местные даже поговаривали, будто без ведьмовства тут не обошлось, но Бажена исправно ходила в кособокую церквушку, клала поклоны всем трём богам, была благополучно замужем и растила четверых детей.

Когда со двора увели дойную козу, пекарка заголосила на всю деревню: и что ж ей, несчастной, делать-то дальше, коли нет кормилицы, а староста заказал три коровая назавтра, а у соседки крестины — той подавай калачи плетёные, да и простой люд идёт за хлебом — что ржаным, что белым. Именно её противный голосина, завывавший не хуже оборотня в полнолуние, и сподобил сильную часть деревушки пойти к ведьме на поклон.

Во двор к бабке Бажене нежданно-негаданно явилась толпа как раз когда та убирала сарай. Из дальнего угла слышалось жалобное меканье осиротевшего, голодного козлёнка.

Пятерых мужиков она знала — меньшой из них с её сыном по садам лазил, кожемяку она самолично стегала крапивой, а вот барыню, которая лебедью выступила из-за широких спин, видела впервые.

— Бажена, это бабк-к... то есть ведьм... — кожемяка споткнулся на словах и смущённо продолжил: — Это Анисья, она согласилась помочь тебе с козой.

Ведьма, не обращая внимания на то, что хозяйка попятилась и пробормотала «Чур, меня!», прошла внутрь. Она закрыла глаза и покрутилась на месте, впитывая окружение. Пахло животными: козой да мокрой псиной. Уверенно, будто это был её сарай, нашла стойло пропавшей козы. Вбирая воздух, словно гончак, взявший след, Анисья, подобрав подол, присела. Внимательный взгляд царапал каждый клочок сена.

— Коза какой масти была? — не обернувшись, спросила ведьма.

— Э-это как?

— Шерсть, спрашиваю, какого цвета?

Бажена, довольная, что поняла, меленько закивала:

— Так это, белая же, Снежаной кликали, уважаемая ведьма!

Мужики зацыкали на глупую бабу, но Анисья и глазом не моргнула. Подцепила что-то с соломенной подстилки, потёрла между пальцами, затем понюхала.

— А собаки есть? — спросила она задумчиво. Вставая и отряхиваясь, ведьма пояснила: — Псиной воняет!

Бажена поджала губу. Собака водилась в каждом дворе, но только не у неё. Зачем тратить миску еды на бесполезную живность?! Воров у них отродясь не бывало, от кого защищаться? Вот коза — полезная, из её молока выходит нежнейшее печево, да только увели нонче кормилицу! Выходило, то есть...

Всё это с рыданиями в голосе рассказала хозяйка двора, лишний раз отмечая, что собак у неё не водилось, и даже чужие не забегали никогда.

Ведьма кивнула. Верить пришедшей на ум думе не хотелось, но всё говорило — даже кричало — о том. Близ деревни завёлся оборотень. Некрупный, дерзкий, непуганый. Но и не кровожадный, учитывая отсутствие растерзанных туш в округе. Либо радетельный, либо ещё щенок. Или же просто осторожный, какими бывают только старики: нашёл тёпленькое местечко и не хочет его терять, вот и прибирает за собой, как хозяин после гостей.

Как бы оно ни было, после скота оборотень всенепременно перейдёт на слабых селян. Не сегодня – завтра жди беды. Или сорвётся и пойдёт всех подряд резать, или же обезумеет — и результат будет тем же.

Анисья ненавидела оборотней.

Глухой лес в гористой местности, округлая, просторная пещера с выщербленным ветром камнем. Перед входом, прямо над обрывом, растёт кривенькая алыча, расточая сладкий аромат спелых ягод. К дереву туго, по самую шею и уделяя особое внимание рукам, чтобы не сумела колдовать, привязана ведьма. Свободными от лыковой пеньки остаётся только голова да ступни ног. Внешне она спокойна, да только кого тут обманывать?

На площадке перед пещерой бегают трое волчат: два кобелька и одна самочка. Они визжат, что твои щенята, и столь же непосредственно играют. Им месяца три от роду, и они очень скучают по матери. Волчица ушла две седмицы назад и пока не вернулась. С волчатами сидит ребёнок: мальчишке лет пять, и он так же непосредственно играет с «серенькими собачатками», строя из камешков «башню», которую все вместе ломают.

— Отпусти ребёнка, — глухо, сквозь зубы попросила ведьма. — Сам подумай: надолго ли его хватит? Я куда как выносливее.

Из темноты пещеры появился крупный, по пояс взрослому мужчине, волк: серебристая шерсть словно переливается в свете солнца, лобастая голова пригнута к земле, а зелёные глаза глядят с пугающей осмысленностью. Он припал на передние лапы, отставляя зад, потянулся и с удовольствием зевнул, являя свету вершковые зубы. Затем, рыкнув, толкнул носом застрявшего в щели щеня, так что тот кубарем покатился к входу в логово. Подойдя к ведьме поближе, волк начал вставать на задние лапы. Миг — и перевоплощение в клочья разорвало поджарое тело, втянулась шерсть, исчезли страшные когти, морда приобрела человеческие черты. Только глаза остались теми же, волчьими, да зубы несколько длиннее обыкновенного.

— Не-а, — весело ответил он, распрямившись в полный рост.

Не стесняясь наготы, он обернулся к камню, на котором были расстелены штаны да рубаха, и стал не спеша одеваться.

Повдоль хребта, теряясь в поясе штанов, шла полоска серой, короткой шёрстки.

— Почему?

Оборотень ухмыльнулся во всю пасть и лениво ответил:

— Обманешь. Отпущу твоего щенка, и ты ударишь. Я не стану рисковать своим выводком. Вы и так лишили его матери.

— Я твою волчицу не трогала. И... я не обману! Клянусь, чем хочешь, я...

Мужчина махнул рукой в её сторону:

— Заглохни, ведьма. Вы, люди, хуже зверья.

Обернувшись к волчатам, он позвал:

— Харита, Ераст, Ермак! Смотрите, это — человеческий щенок.

Волчата уселись полукругом и уставились на ребёнка. Сидеть без движения и просто слушать быстро надоело, и то Ераст начал постукивать хвостом, то Ермак попытался достать лапой хвост сестры, при этом каждый примерно косил взглядом то на отца, то на человеческого щенка.

Оборотень шагнул и легонько шлёпнул наиболее непоседливого волчонка по носу.

— А ну! Не баловать!

Мелкие присмирели, снова вперившись жёлтыми глазёнками в детёныша.

— Так вот. Как видите, шерсти у них нет, значит, защищены они меньше нашего. С зубами тоже негусто, — оборотень вдруг опустился на корточки рядом с мальчишкой и схватил руками за челюсть, раскрывая рот, — да и когтей нет.

Привязанная ведьма прикусила губу: она видела недоумение ребёнка, который только что интересно играл, и вдруг ему причинили боль.

— Уязвимых мест несколько: например, горло. Тут сбоку идёт кровяная жила, если её перекусить, то и крови можно напиться, и человечек ослабеет.

Мужчина поднялся и сделал круг, словно над чем раздумывал. Волчата, мальчишка и ведьма следили за ним не хуже, чем за добычей. Встав так, чтобы не заслонять обзор ведьме, оборотень резко скомандовал:

— Взять!

Щенки из милых собачат вмиг превратились в голодных волков, разом припали на передние лапы, охотясь на свою бывшую игрушку. Крадучись, они кружили вокруг ребёнка. Взрослый оборотень, сложив на груди руки, спокойно наблюдал за разворачивающейся охотой. Кто не выдержит и кинется первым?

Харита, только-только шедшая мимо с совершенно отрешённым выражением морды, вдруг резко дёрнулась в сторону мальчишки и прыгнула на него, вгрызаясь в белую ручку.

— Мама!!!

Ведьма закричала...

Анисья ненавидела оборотней. Эти твари больше звери, нежели люли. Жестокие, беспринципные, что для них деревня? Еда, лёгкая и вкусная.

Конечно, лучше было бы сообщить в Собор колдунов, но... Верховным там, поди, так и сидит Велизар — премерзкий и заносчивый колдунишка, а ведьму до сих пор передёргивает с того самого, первого раза, когда она имела глупость подать запрос на связку Охотников.

Анисья в ту пору смотрела на мир широко раскрытыми глазами и без присущего сейчас цинизма. За плечами у неё была оконченная Академия пифий, травниц и колдовства, причём не какая-то там лекарская специализация, нет, как раз «Оборотни и вокодлаки». И надо же было ей наткнуться на след оборотня! Матёрый волчара петлял, что твой заяц, ведьма долго ходила кругами, выискивая, подколдовывая, ставя ловушки.

Оборотнем оказался всеми уважаемый житель городка — кузнец. Никто и помыслить не мог, что рядом обитает страшный зверь, настолько хорошо схоронилась клятая тварь.

Как в таких случаях действовать, учили в Академии всех, в том числе слабеньких пифий и плохоньких травниц. Послать весть в Собор, принять меры к обезвреживанию.

Анисья так и сделала. Явилась в городскую управу, сделала заявление, чтобы глава знал о творящемся на вверенной ему земле. Сляпала простенького вестника, который получился встрёпанным воронёнком, добавила дара и отправила того в Собор. Затем сварила зелье, притупляющее восприятие бытия, растянула его действие ещё на пару часов и подсунула кузнецу в кувшинчике под видом травяного чая, когда принесла для починки столовый нож.

Самое больше часов через восемь сюда явится связка Охотников, и жители городка смогут вздохнуть спокойно. Правда, кузнеца придётся искать нового.

В связке ходило три человека: колдун, воин да лекарь. Анисья, будучи на практике, видела, как работает тройка: слаженно, будто связанная едиными жилами и мышцами. Как две руки одного тела. Тогда всё выглядело настолько легко и просто, что Анисья несказанно удивилась, когда колдун из тройки завалился на бок подле убиенного оборотня. Тянули его обратно, к слову, три не самых последних лекаря.

Выполнив всё, что требовалось, ведьма вернулась к себе и провозилась там часов шесть кряду. Подновляла обереги, заговаривала новые, перебирала зелья: при облаве случиться могло всякое, не помешают и её умения.

Когда управилась, тогда только и поняла, что никто не пришёл её позвать. Значит, Охотники ещё не прибыли?

— То есть, как это не приедут?! — потрясённо, ещё не веря, вопрошала Анисья главу города Клёста. — А оборотень? Я одна не справлюсь!

Кряжистый мужик мялся, как отроковица, пытаясь облечь грубые, жалящие слова Верховного в более приличный вид.

— Ты понимаешь, Анисья... не подумай только, что это я неуважение выказываю, чур, меня! Но Верховный колдун Собора сказал, что... м-м-м... дело бабы, то есть девки, — щи варить да дитё растить, а не оборотней по кузням шукать. И что озвученная девка не сможет отличить пса шелудивого от, значится, оборотня.

Виновато разведя руками, Клёст улыбнулся. Оно, конечно, Велизар прав насчёт баб, но... глава уже полгода знал Анисью: она была хорошей колдовкой, и нечисть гоняла, и хвори отводила, и зелья со щами варила отменные.

— То есть, Верховный мне просто не поверил, потому что я... баба, и никого не прислал убедиться?!

Анисья забегала по просторной комнате.

— Мне не справиться одной, понимаешь? Откат от моего зелья будет такой, что он вырежет весь квартал.

— Так а зачем скормила его?! — зло бросил глава, заводясь. Мыслимое ли дело: сбесившийся оборотень!

— Затем! — так же огрызнулась ведьма. — Затем что так положено! Вызываешь тройку, суёшь оборотню зелье. Пока он одурманен, легче скрутить. Человеком убить проще, обернётся — ему терять нечего. Кто ж знал, что Верховный наш!.. Эх!

Глухой удар сотряс стол — то Клёст приложил кулаком.

— Что делать будем? Ты поболе моего знаешь, тебе и главенствовать.

Анисья вздохнула. Вот тебе и девка, которой за дитём положено ходить!

— Пошли людей, пусть стучатся в каждый дом и предупреждают, чтоб до утра все сидели под замком. Дальше. Из стражников нужны человека три опытных бойца. Не те, кто дерётся красиво да правильно, а кто побывал в переделках. И ещё парочку подстраховаться. Учти, стражники там и полягут. Я за колдуна сойду.

Клёст кивал, понемногу светлея ликом. Он не сомневался, когда дело касалось пошлин, торговли или строительства моста, но тут растерялся, потому что от оборотней и колдовства был весьма далёк. Когда же за дело взялся ведающий человек, главу немного попустило. Знал бы он, какие сомнения грызли в это время Анисью!

По времени они безбожно опаздывали. Стражники из молодших разбежались в разные стороны от кузни, наказывая всем сидеть по домам и не высовываться. А ведьма, постепенно серея лицом, плела заговор. Закрыв глаза, она тщательно проговаривала нараспев слова, вплетая в них свой дар. Вот справа кто-то охнул, но отвлекаться, чтобы помочь, нельзя. До неё донёсся крик боли, и ведьма заговорила быстрее, насколько могла. Послышался свист меча: стражники вступили в бой. Шансов у них, как у кота супротив медведя, но задержать задержат, а боле от них ничего не требуется. Ещё один вскрик, а затем вторившее ему вослед рычание. Как же плохо! Скольких уже положила мерзкая тварь?! Быстрее, быстрее, не глотать слова!

Окружающее пространство взрывалось звуками: шумом, криками, воем, топотом ног, скрежетом металла, хрустом костей... Вокруг всё замедлилось, подёрнулось дымкой. В липком тумане колдовке мстилась окровавленная раззявленная пасть, быстрый скок смазался в тягучий и неуклюжий. Хлопья розоватой от крови пены капали на землю и дымились, как самое грязное зелье. Стражники двигались, будто увязшие в топком болоте, выдирали руки-ноги, чтобы шагнуть или вскинуть меч, казались неповоротливыми, как соломенные чучела на огороде. Так же медленно и неловко прыгал серый волк и кусал, вырывая куски дымящейся плоти.

Наконец Анисья вскинула руки и почти выкрикнула последнюю фразу:

— Проклинаю тебя твоей кровью и приказываю: умри!

Сдохни, тварь!

Ведьма не верила до конца, что получится, она была всего лишь молоденькой девкой, только-только из Академии. Огромный, чёрный с проседью волчара словно сломался в прыжке, не долетев пары локтей до последнего живого стражника. Он кулем свалился ему под ноги и затих. Мёртвые глаза глядели жёлто и зло, а из страшной пасти пополам со слюной капала кровь.

У входа в кузню лежали два стражника: один с перекушенной шеей, второй со вспоротым брюхом кишками наружу. У бочки с водой тихо скулил глава Клёст, баюкая почти оторванную у плеча руку: кой вурдалак его-то сюда понёс?

Четверо мёртвых, один калека, ещё один — едва не заика на всю жизнь... Ведьма, пошатываясь, поплелась к Клёсту, поглядеть, может нужно оторвать руку до конца? Да так и не дошла, свалилась старым мешком недалеко от волка.

Конечно, трёх лекарей для восстановления ей никто не дал. Мало того, выставили виноватой, мол, несерьёзно относится к делу, коли не смогла убедить Собор в своей правде.

Анисья плюнула под ноги прибывшему на всё готовенькое колдуну и направила его... пустошью к навьям.

С тех пор ведьма заматерела, поумнела, была побита жизнью, избавилась от широко открытых глаз и поднабралась здравого цинизма, помогшего выжить. Поэтому, встретив оборотня в следующий раз, Собору она не сказала ни гу-гу.

Так и сейчас. Сама справится. Воин из неё никакой, зато колдовка она сильная, чай, не только щи варить горазда. Выследит, опоит зельем, а горло перерезать — так порося тяжелее заколоть. А для начала нужно обойти деревню, может, тварюга притаилась среди селян?

Хотя, всё о том говорило, что волк всё же пришлый: деревушка маленькая, каждый словно на ладони, всё обо всех знают, а нового человека не проглядят. Да и скотина недавно лишь стала пропадать.

Анисья пошла к старосте. Пугать мужика оборотнем она пока попридержится, а вот раздать указания надобно. Взяла обыкновенный камешек мягкой породы, выдолбила в нём небольшое углубление, насыпала щепотку запоминай-травы. Затем проколола палец, выдавила несколько капель крови, заговорила и залепила кусочком воска. Теперь можно и к старосте.

Агафон, дай ему волю, тоже прошёлся бы по щам и бабам, да только вот мужики на поклон к ведьме шли с его ведома, а что у ведьмы оказалась неведьминская внешность... дык не по одёже встречают.

Анисья попросила старосту в случае исчезновения скота тут же сообщить ей. Мужик степенно кивнул:

— Ты ужо не сумлевайся, уважаемая ведьма, мигом отряжу парня, шоб до тебя добёг!

Именно этого уважаемая ведьма и боялась.

Оборотень обкрадывает селян, скорее всего, на рассвете, часа в четыре-пять, когда сон особливо крепок. В шесть утра бабы встают на дойку, а затем пастух гонит разношёрстное стадо на выгул. То есть, самое раннее, когда несчастный обнаружит пропажу — это около шести утра. Пока добудятся старосту, пока тот найдёт, кого послать с вестью, пока парень обернётся туда-обратно... время будет мало не полдень! Там не то, что следа волка — и запаха не останется! Всё затопчут хозяева, любопытные, сочувствующе и счастливчики, которых пока ещё минула незавидная участь.

Потом никакой наговор не возьмёт след!

Анисья вздохнула и, вспомнив благой мыслью экзамены в Академии, принялась объяснять. И так, чтобы Агафон поверил и понял, и так, чтобы не догадался об оборотне. Это в городе люд ко всему привычный, деревня — она всегда была наособь! Ближе к природе, немного проще, обыденней и оттого больше по душе.

Всего лишь через час ведьма возвращалась в свою избу с довольной улыбкой на лице: староста, исполненный гордости по важному делу, обещал самолично тыкнуть камешек в то место, где залито воском, ежели уворуют у кого козу или корову. Анисья с серьёзным выражением лица поклялась на крови, уколов палец, что этот камень безвреден и служит лишь для быстрого оповещения.

Утро началось с воплей голодающего кота: тот доел блины, сунул мордочку в гостинцы, вместо сметаны нашёл кислое молоко и, сдуру лизнув его, возопил:

— Ну и толку было с тех гостей?! Сметану зажали, жмоты доморощенные!

Разбуженный ворон захлопал крыльями, скрипуче комментируя:

— Тебе бы, ряха заморская, лишь бы пожрать! А что хозяйка вчерась мало не приползла, так то побоку. И щец пустых не сготовил, зато ужо все сусеки прошерстил! Наглая рыжая морда, как есть!

Кот огрызнулся и припал к полу, подкрадываясь к птице. Ворон делал вид, что спит, прикрыв кожистыми веками жёлтые глаза. Охотник, подобравшись к печке, отставил задними лапами хвост, чтоб не мешал, и прыгнул. Птица снялась с места за мгновение до прыжка, задев крылом кота. Мявкнув, тот врезался в печь, снеся по пути ухват, который, падая, задел стоящий на полу горшок. Утро удалось.

Из-за занавеси показалась Анисья. Ворон к тому времени делал вид, что давно и глубоко спит, так что виновником всего был назван Кнуд Гуннарович. Спросонья, ведьма плюхнулась на лавку. Кот, стараясь загладить вину, выставил на стол чашку с запаренными травами и споро орудовал у печи, доставая томлёную с вечера пшёнку. Поставил себе крынку с молоком, ворону выделил кус мяса. Не удержался и проворчал:

— Одни убытки с тебя! Хоть бы раз какого зайчонка захудалого задрал да принёс! Вот бы супец вышел знатный!

Анисья, привычная к перебранке своих питомцев, молча хлебала горячий настой, потихоньку просыпаясь. Облизала деревянную ложку с кашей, как вдруг по всему телу словно дрожь пробежала. Такая, что, будто бы кровь вскипела и мигом остыла. Заболела, что ли, от нервов?

— Что там с твоим оборотнем? — к месту поинтересовался кот, закончив лакать.

Оборотень! Староста! Камень вызова! Вот что это было — в деревне снова объявился воришка.

Снявшись с лавки, Анисья впопыхах собралась и выскочила за калитку. В сером мареве рассвета только черепа мерцали зелёным светом, а тропинка пряталась в темноте.

В деревне у ворот ведьму встретил сам староста. Агафон крикливо жаловался так, что было понятно: на сей раз обворовали его самого.

— Намедни окотилась, принесла здоровеньких козляток, а сегодня хозяйка пошла на дойку, а тама только они и мекают. Козы нет как нет. Ты ужо найди супостата! Вытянем его поперёк хребтины ивовой хворостиной, шобы неповадно было таскать удойных коз!

Сарай, где содержалась пропавшая, выглядел подобротнее, чем у иных хата. Светлое помещение находилось в конце огорода, после грядок капусты, тыквы и помидоров. Анисья, хрустя под ногами настеленным сеном, не дожидаясь приглашения, направилась вовнутрь, бросив на ходу:

— Стой за порогом!

Староста как на стену натолкнулся, но следом не пошёл. Только шею вытянул, чтоб виднее было. Наверное, эта девка-колдовка знает, что говорит.

Девка же повела себя, как собака, почуявшая под носом добычу. Нюхая воздух, ведьма кружила по закутку, что-то выискивая в соломе. Уточнила, какого цвета была шерсть у сворованной козы, покопалась в кормушке, сунула в чистую тряпицу какие-то волоски. Довольная, что её котяра, Анисья направилась на выход.

— Ну, что? Знаешь кто?

Неопределённо пожав плечами, ведьма сунула в руки мужичка мешочек с сухой травой.

— На вот, раздай тем, у кого ещё скотинка цела. Пусть посыплют у порожка, спасёт на пару дней. А дальше я уж отыщу вора.

Староста кивнул и запоздало спросил:

— А сыпать-то скока?

— И щёпоти хватит.

Анисья же заперлась в своей хате творить колдовство. На ручку двери привесила намалёванную табличку « Небиспакоить», писаную каким-то неизвестным умником и шедшую в придачу к избушке. Цыкнула на кота, которого сразу словно ветром сдуло, умный ворон вылетел сам.

Достала травки, зажгла свечу, осторожно развернула тряпицу с волчьей шерстью. И стала заговаривать поисковичок. К вечеру наговор созреет и потянется к хозяину потерянной шерсти. А колдовка «увидит» как будто нитку, ведущую к оборотню. Зелье из её рук он вряд ли станет пить, а вот сон-траву взять надобно, хоть бы и в морду кинуть горстью.

На всякий случай зелье сварила тоже, вбухав туда ингредиентов в два раза поболе.

А к ночи её словно потянуло: наговор выдался на славу, поисковая нить почти ощущалась вживую, пульсировала, звенела тетивой и звала за собой. Рассовав зелье в склянке и сон-травку по карманам, Анисья проверила нож на поясе и вышла из избушки.

Поисковик вёл в противоположный конец леса, там где давеча провалилась земля. По низу образовавшегося оврага хлюпало болотце, а склоны, поросшие корявыми деревцами да елями, сплошь зияли трещинами и пещерками. Гиблое место. Вот к одной такой пещере и тянулась нить. Приглядевшись, ведьма даже различила едва протоптанную тропинку ко входу, и, взявшись за хлипкие деревца для опоры, поползла внутрь.

В земляном доме было теплее, чем снаружи, а где-то в глубине за поворотом неуверенно мигал свет. Воняло псиной. Кто-то вскрикнул, что-то глухо упало, и послышалась приглушённая ругань, а затем — шаги. Анисья замерла. Из-за поворота вывернул самый всамделишный волкодлак: высокий, мощный, с голым торсом и волчьими лапами вместо человечьих. Он пружинисто, царапая земляной пол когтями, дошагал до замершей на пороге колдовки и кивнул:

— А, ведьма. Ну, здрава будь. Таки нашла меня. Я так и подумал, когда почуял тебя в деревне. Ты заходи, коль пришла.

И волкодлак весьма неопределённо махнул рукой. Изнутри снова донёсся крик.

— Да иду я, чтоб тебя оборотень покусал в полнолунье! — в сердцах рыкнул хозяин и потрусил назад.

Ведьма отлепилась от стены, стряхивая землю с плеча. Это надо же, какая неожиданность! Уж насколько оборотни были редки, а уж волкодлаки! Да и что теперь делать? Охотилась-то на карася, а в сетях, вона, бьётся жирный сом: вильнёт хвостом и утащит ведьму с собой на дно, где ею же и закусит. Волкодлаки были порождением больного разума человека, волка и самого чёрного колдовства: никому в здравом уме не придёт в голову придумать эдакое чудище. Скрытные, хищные звери, живущие больше инстинктом, нежели разумом. Рассказывают, что они воруют младенцев, которых потом превращают в себе подобных.

Страшно хотелось закончить всё здесь и сейчас: залепить в широкую спину проклятьем, обсыпать травой, да и наколдовать обвал, замуровав заживо. Впрочем, последнее — ненадолго. Но судя по звукам, внутри был кто-то ещё, и кроме того, Анисью грызло любопытство. Она осторожно, оглядываясь, двинулась следом и вскоре попала в округлое и довольно просторное помещение. Сбоку за занавесью виднелась деревянная бадья, видимо, с водой. Напротив стояла люлька, а над ней висели детские погремушки из высушенного и расписанного рыбьего пузыря с мелкими камешками внутри. Она и сама такие делала раньше…

А в люльке лежал, гукая, человеческий младенец.

Ведьма охнула и упала бы, если бы рядом не оказалось стула. Каков мерзавец, решил еду подрастить себе!

Мерзавец тем временем хлопотал у грубо сколоченного стола. Он взял небольшой калебас, налил из кувшина молока (не иначе, как от ворованных коз!), затем деревянной лопаточкой полез в мису, зачерпнул из неё мёд, добавил к молоку. Завязал горлышко тряпицей, чтоб можно было сосать, и бодро потряс. Затем сунул это дитю в люльке:

— На, чудище, жуй. — И обернулся к ведьме: — Ну? Зачем явилась?

Анисья прищурилась:

— Да так… скотину кто-то у селян ворует!

Волкодлак на удивление стушевался и пожал плечами:

— Так не себе ж. Вона, сама видишь, кормить-то надобно! А я разве что зайца словлю, да только человечий щенок такое есть не станет.

— Попросил бы или купил.

Чудище задрало голову и искренне рассмеялось лающим смехом.

— Чудная ты! Глянь на меня: представь, стучусь я к тебе ввечеру и прошу молочка, что ты сделаешь?

— Прокляну и постараюсь убить.

Н-да, сама-то не сообразила.

— Не повезло, за пару дней до оборота нашёл малявку. Теперь придётся прятаться пару-тройку дней, пока луна не уйдёт.

— Ч-что?! — переспросила ведьма. — До какого такого оборота?

Волкодлаки имеют только одну ипостась, полузвериную, получеловечью, ведь так?! Это известно даже ребёнку!

— Говорю, не повезло, потому чт...

— Я услышала тебя, — оборвала Анисья. Кто бы сейчас узнал в этой жёсткой колдовке вчерашнюю пухлую девку, пёкшую румяные блины. — Ты умеешь оборачиваться?

Волкодлак встал и тихонько отнял калебас из детских ручонок, потом прикрыл стёганым покрывалом уснувшее сытое дитя. А затем поманил за собой ведьму.

Они вышли из пещерки, и Анисья вздохнула полной грудью: всё же нора она и есть нора, каких бы размеров ни была.

— Пусть поспит, — зачем-то объяснил волк. — Намучилась она со мной.

— Не ты с ней? — хохотнула ведьма и вдруг вздрогнула от набежавшей мысли.

Она прикрыла глаза и рассредоточила внимание, позволяя дару литься спокойно. Надо только поймать ритм! В паре шагов от неё билось алой точкой сердце: ровно, спокойно, размеренно, перегоняя проклятую кровь. И чуть подальше билось другое, не такое большое. Оно трепетало, как бабочка, пульсировало быстро-быстро, тянулось к первому, и, удивительное дело, оба сердца стучали в унисон. Тук-тук — и между ударом вплеталось частое тук-тук-тук...

Ведьма раскрыла глаза. Вот оно что! Сегодняшний вечер горазд на нечаянности.

— Так зачем коз воровал-то? Ну, сдоил бы молока, если бы и заметили, не придали значения.

— Самому тоже кушать хочется, — бесхитростно улыбнулся хозяин пещеры. — Говорю же, время неудачное. Мы в таком виде дней пять в месяц ходим, потом луна идёт на убыль, и мы возвращаем себе человеческий облик. Пережду, затем в город пойду. Там крохе всяко получше будет.

На кривой алыче ветер треплет обрывки лыковой пеньки. Площадка перед пещерой изрыта когтями. Совсем близко к обрыву на коленях стоит фигурка. Руками с сорванными ногтями она берёт очередной камень и наваливает сверху на горку таких же. Последним наверх ложатся плетёный лапоток меньше ладошки размером да лопнувший высушенный рыбий пузырь, из которого вывалились мелкие камешки. В ушах ведьмы на долгие годы будет слышан надрывный крик «Мама!!!»...

Анисья кивнула и улыбнулась мыслям.

— Убьёшь меня?

Колдовка внимательно глянула на волкодлака. Морда имела больше звериные черты, хищно вытянутая челюсть выдавалась вперёд, остро торчали покрытые короткой шёрсткой уши. Он вроде как спокойно сложил на груди руки с острыми треугольными когтями и расслабленно опирался на какое-то деревце. Только ведьма знала: её увели из пещеры потому что здесь убить проще, больше места для нападения и нет ребёнка, которого надо защищать. Кажущаяся расслабленность вмиг превратится в скорость и напор, уж она-то видела, какими быстрыми бывают оборотни.

— Не убью.

— Что так?

Небрежно повела плечами.

— Не воруй скот и уходи. На вот, — она достала склянку со сваренным зельем, — можешь понюхать, там травы, да и только. Малявке капель пять, ты остальное выпей. Не бойся, не убьёт. Она спать будет получше в пути, тебе — сил прибавит.

Не убьёт. Только откат застит глаза, так что захочется убивать всё живое, а из живого под рукой — маленький, трепетный человечий щенок. Тянущийся своим хрупким сердечком к сильному, родному, единственному на свете. Не убьёт. Только очнувшись, увидишь, что самолично сожрал предначертанную судьбой. Половинку души.

Волкодлак ждать не будет, побоится, что могут наведаться селяне. А против деревни не выстоит даже он. Потому уйдёт поутру, благо с последней козы припас и молока, и мяса. Идти ему пару недель до ближайшего городка, когда бы он ни выпил зелье — всё сойдёт к одному.

Ведьма, довольная, карабкалась обратно и думала, что сказать селянам, а в ушах утихал давешний детский крик «Мама!!!».