Край тумана и мороков
Густой молочный туман сползал с холмов и медленно тёк сквозь сосны. Завитками клубился в овражках, плотным облаком накрывал жухлую траву. Он возвращался дважды в день, утром и вечером. А следом приходили сырость, холод и тревога. В белом мареве звуки становились гулкими и странными, чудилось движение, возникали расплывчатые видения. Всю жизнь Баир провёл в битвах и всякого повидал, но в этом лесу чувствовал себя неуютно.
Тут всё иначе. Вместо бездонного синего неба — низкие своды верхушек деревьев, вместо бескрайней степи — частокол стволов и веток, вместо золотистой травы – болотная топь. Тяжко, муторно, тесно, не продохнуть.
Была б воля Баира, крикнул тотчас своих нукеров, мигом вскочили бы на коней и унеслись прочь из этого гиблого места. Да не случалось с сотником раньше такого, чтоб не выполнил он приказа. Волки ещё доедали тела татарских князей Едигера и Бекбулата, а Кучум, новый сибирский хан, толком и не расположился в недавно занятом Искере. Зато уже направил своих нукеров собирать ясак с таёжных людей.
Местные жители показались Баиру похожими на лесных духов или диких зверей. Они селились глубоко в тайге по берегам Оби и Иртыша, занимались охотой и рыбным промыслом. Татары нещадно обирали их, но отпора почти не получали. Поселения были разрознены и так отличались, будто не принадлежали одному народу. Сотник долго учился различать их, ведь к каждому требовался свой подход. Мрачные кеты, тихие юги, воинственные селькупы… Но все они называли себя Ас-ях – обские люди, а татары переименовали в остяков.
Когда в эти края пришли завоеватели, многие остяки присоединились к ним добровольно, став воинами, частью Пегой орды. Кого-то забрали невольником, другие бежали на север, но большинство решило остаться, платить пушниной и сушёной рыбой. Ясак отдавали безропотно, и Баир уже мысленно направлялся домой, но в последнем селении вдруг завяз, будто в местном болоте.
В этом месте обитал народ, именовавший себя — вонт-лунг. На вид они, как и все остяки, были низенькие, черноволосые и плосколицые, разве что кожей посветлей. Жилища их стояли в такой непроходимой чаще, что сотник долго не мог уяснить, как татарам вообще удалось заставить их платить ясак. К вести, что хан сменился, остяки отнеслись равнодушно. Несколько охотников вывезли пушнину и вяленую дичь к назначенной для того поляне, но как дошло до невольников, заартачились. Предлагали больше шкур, строганину, малахит. Подношения Баир принял, но рабы хану всё равно требовались. Отправил он в поселение отряд из десяти нукеров, припугнуть тех что постарше и похватать кого помоложе. Отряд не вернулся. Удивился Баир. Выслал отряд побольше. Вновь не вернулись воины. Забеспокоился сотник. Не привык он посылать бойцов в неизвестность. Лагерь снялся и отошёл с поляны на холмы у края леса, чтоб остяки решили, что бояться нечего. А между тем Баир отправил трёх соглядатаев, чтоб они выяснили, что случилось с товарищами. Скинули они кожаные доспехи, оставшись в лёгких стёганых халатах, вооружились луками и двинулись вглубь леса.
И вот теперь ждал их Баир, каждый день вглядываясь с холма в клубящийся внизу туман. Дни шли, но никто так и не возвращался… А ночи всё сильнее жгли холодом, и оставаться здесь становилось всё тяжелее.
Со стороны лагеря послышались мягкие шаги по мху. Баир не повернулся. Подойти сзади к сотнику, занятому раздумьями, не побоялся бы только десятник Гедер — его старый друг и побратим со времён первых сражений. Он молча встал рядом, скрестил руки, и они какое-то время вместе вглядывались в картины, создаваемые туманом.
— Нукеры устали ждать, — заговорил вдруг Гедер. – А татары-перебежчики ещё больше разводят смуту. Все считают, что нужно сжечь то поселение, а остяков увести с собой. Почему мы до сих пор этого не сделали?
Он вопросительно уставился на Баира.
Раскосые глаза сотника сузились, зубы сжались. «Уж не собирается ли он обвинить меня в трусости?» — подумал он.
Но Гедер заметил его реакцию и сменил упрекающий тон на дружеский:
- А ты, видимо, задумал чего? Нукерам не говоришь, но мне-то скажи? Разве я когда-нибудь подводил?
Баир вздохнул, жёсткое выражение исчезло с его лица, вновь уступив место тоске. Нет у него никакого замысла… Он ведь вправду боится этого леса. Бульканье болот, похожие на лица серые скалы, листья, шелестящие без ветра, светящиеся в буреломе глаза… Всё шепчет – уходи…
Внезапно морок отпустил сотника, он встрепенулся и вновь зло глянул на Гедера.
— Помочь хочешь? Вот и собирайся. Пойдём сами проверим, что там творится.
Десятник посмотрел на Баира как на сумасшедшего.
— К чему эти хождения? Сметём их! Нас стало меньше, но кучке охотников точно не устоять.
— Вот именно, — холодно проговорил сотник. – Почему кучка охотников перебила два отряда вооружённых, прошедших множество битв воинов? А может, они и не дошли до поселения, а просто завязли в болоте? Всех потопить собрался? Неожиданно налететь тоже не выйдет. Лошади и повозки сквозь лес попросту не проедут. Значит, придётся их оставить, а при них часть людей. Остальные, если и выйдут к остякам, незамеченными уже не останутся. А уж те-то подготовятся… Под самострелы пойдём? Нет, мы всё проясним, а потом покажем им, как в орде поступают с непокорными.
Чем больше Баир рассуждал, тем сильнее хотелось ему уехать и наврать хану что-нибудь о бесполезности вонт-лунгов как рабов. Он устал от битв и службы, давно мечтал вернуться домой. Но теперь это стало делом чести. Никто не должен спорить с посланниками хана, а тем более какое-то мелкое полудикое племя.
Гедер слушал молча, хотя в чащобу и ему идти не хотелось. Но лучше сгинуть в лесу, чем быть обвинённым в трусости.
Они переоделись в старые шубы, отобранные ранее в соседних поселениях. Сняли войлочные шапки и сменили их на меховые малахаи. Смуглая кожа, раскосые глаза в маскировке не нуждались, издалека лесные люди походили на них, а приближаться и не требовалось. Волосы у обоих так отросли, что, расплетя косы, они окончательно сошли за местных. Проблема возникла только с сапогами. Сделанные из тонкой мягкой кожи, они совсем не подходили для долгого путешествия по сырому мху. Помучившись с ними так и так, пытаясь обернуть тряпьем, Баир плюнул и просто смастерил из обрезков шкур чуни для себя и друга. Луки они решили оставить, чтобы не привлекли внимания, взяли лишь несколько длинных ножей.
Когда туман начал рассеиваться, соратники двинулись вглубь леса. Солнце уже почти вошло в зенит, и лучи его, пробиваясь сквозь ветки, светлыми пятнами ложились на мох. Идти было сложно, корни деревьев выступали из-под земли, оплетали валуны, извивались словно змеи, и опять уползали, теряясь в палой листве и сосновых иголках. Кроме мха, повсюду, куда ни глянь, росли огромные папоротники и серебристые хвощи. Вскоре им встретилась большая поляна яркой зелёной травы, но Баир знал, ходить туда нельзя, там начиналась топь. Над травой и сейчас клубился лёгкий серый дымок, в котором мерцали жёлтые и зелёные огоньки. Болотные огни. Души утонувших. Много их… Уж не его ли нукеры сбились здесь с пути…
Гедер молча пыхтел сзади, перепрыгивая через кочки и коряги. Он не привык к пешим походам и в последнее время располнел. А такая дорога очень изматывала. Но идти торной тропой было куда опасней.
Они шли долго, надеясь добраться до поселения к вечеру. Вдруг Баир резко остановился. В зарослях хвоща, немного в стороне от их пути, торчало что-то чужеродное, но очень знакомое. Подойдя поближе, он понял, что это разломанный лук кого-то из его воинов. Оружие раскрошили в щепки, уцелело только одно плечо, глубоко вогнанное в землю. Покрытое ярким орнаментом, оно осталось заметно на фоне тёмной травы. Пока Баир осматривал куски лука, пытаясь понять, чем же можно так его изломать, Гедер решил пройти дальше и осмотреться. Он неспешно прохаживался неподалёку, раздвигая ногой папоротник. Но внезапно остановился, вздрогнул и жестом подозвал к себе Баира. Сотник подошёл и поглядел на землю, куда указывал побратим. Там, полускрытый зелеными зарослями, лежал труп. Разорванный, покалеченный, искорёженный, как и тот лук. Гедер покачал головой и отвернулся. Баир склонился над мертвецом, оглядывая раны и пытаясь угадать, кто это. По спине побежали мурашки, в висках застучало. Узнать его было невозможно. И тело, и лицо стали сплошным месивом разорванных мышц и засохшей крови. На груди и плечах виднелись глубокие следы огромных когтей.
- Медведь? – предположил Гедер.
Баир пожал плечами.
- Кто знает? Может, и медведь, да только он не есть хотел. Просто разорвал.
Гедер мрачно покачал головой и пошёл с поляны. Но тут же вновь остановился и вскрикнул. Предчувствуя нехорошее, Баир кинулся к нему. Там тоже лежало тело, а рядом ещё и ещё… Вскоре они отыскали тут оба отряда и трёх разведчиков. Всех до одного. И все растерзаны, разодраны, исполосованы огромными когтями. Кое-где им встретились следы зубов, но определить зверя не удалось. Не нашлось вокруг ни клочка шерсти, ни следа лапы, ничего. Был зверь и пропал, растворился. Не иначе, как сам Эрлег – бог смерти, и семь его сыновей собрали тут кровавую жертву.
Холодок пробежал по спине Баира. Медведю такого не совершить. Одного-двух воинов заломал бы. Но целый отряд? А потом дождался следующего?
— Может, несколько медведей? Разве они ходят вместе? – размышлял вслух Гедер. Он, похоже, думал о том же.
Баир лишь плечом дёрнул.
- Пошли обратно. Всё мы выяснили. До своих бы добраться, — он быстро зашагал прочь от проклятой поляны.
Гедер последовал за ним, согласно кивая. Плоское лицо его оставалось невозмутимым, но шёл он куда быстрее, чем обычно.
Они возвращались тем же путем, что и пришли. Сначала неторопливо, прислушиваясь и осторожно оглядываясь по сторонам. Но вот уже начало смеркаться, и Баир вдруг понял, что совсем не узнаёт дороги. Они заблудились. Сотника охватила паника. Остаться в этом лесу на ночь? Он живо представил светящиеся в темноте глаза и огромные когти неизвестного хищника. А скоро появится туман… Сотник почти бегом ринулся вперёд, едва оглядываясь по сторонам и не заботясь о хрустящих под ногами сучьях, с треском ломающихся ветках и шуршащей листве. Неповоротливый Гедер не успевал за ним. Внезапно впереди возникла тропинка. Баир остановился и выдохнул. «Пусть. Пусть… Если и выведет нас прямо к остякам, это всё же люди» — решил он. Гедер присел на край тропы, чтобы отдышаться, обмахиваясь малахаем и ероша спутанные волосы. Не в его привычке было жаловаться, но Баир видел, что он так же устал и растерян.
Дальше они пошли вдоль тропы. Прямо по ней идти не решились, но из виду старались не терять. Направление выбрали наугад. Сильно хотелось есть. Баиру даже показалось, что он чувствует запах жареного мяса.
— Едой пахнет, — понюхал воздух Гедер. – И дымом.
Впереди, в частоколе деревьев, вдруг показались просветы. Они ширились, и вскоре друзья вышли на высокий холм с крутым обрывом. Внизу под ним виднелось поселение вонт-лунгов. Над кособокими деревянными домишками и землянками клубился дымок, немногочисленные жители неспешно занимались своими делами.
Чтобы снизу их не заметили, монголы подползли к краю оврага на животе и устроились за пучками сухой травы. С этого места обзор открывался лучше. Вот старуха потрошит рыбу и кидает кишки собакам, чумазые дети бегают с палками, изображая охоту. Женщины таскают хворост под навесы. Из крайнего дома вышел старый шаман, его ни с кем не перепутать, одеяние всё в цветных тесёмках, на голове шапка с рогами как у лося, они тоже все в бусинах и цветных шнурках, седые волосы, заплетённые в две косы, спускаются до самых колен. Сел он на бревно у дома и задумался. Вслед за ним выбежала девушка. И тут сердце Баира забилось как птица в силке. Легкая и стройная как косуля, с длинными чёрными косами, она казалась здесь чужой, как мотылёк среди мух. Её не портил даже мешковатый наряд, который носили все здешние женщины. Лицо с такого расстояния разглядеть не удалось, но оно казалось круглым и белым как луна.
Девушка накинула на плечи меховую шубу-ягушку, села рядом с шаманом и начала о чём-то увлеченно рассказывать. Видно было, что ей весело. Она то и дело смеялась, сырой воздух доносил отголоски смеха до вершины холма.
Баир вспомнил свою Берте. Когда-то она была точно такой же. Легкой как птица, гибкой как ковыль. Сколько лет он её не видел? Какая она теперь? Последний раз, когда он вновь уезжал из родной степи, она ждала их пятого ребенка. Теперь ему уже должно исполниться шесть лет…
Пока Баир как заворожённый следил за девушкой, Гедер продолжал рассматривать поселение, качал головой и всё больше волновался.
Он повернулся к сотнику:
— Где все их охотники? Где? В поселении только старики, дети да бабы!
«Хорош я, — подумал Баир. Засмотрелся на девку и всё позабыл».
Мужчин, и правда, совсем не было.
— Может, ушли на промысел на несколько дней?
— Тогда точно нужно вернуться сюда с отрядом и занять деревню, — Гедер решительно стукнул кулаком по траве.
Баир хмыкнул. Вот кого стоило назначить командиром. Он настолько глуп или бесстрашен, что уже не помнит те горы трупов в траве…
Сумерки наступили почти внезапно. Вездесущий туман пополз над травой, укутывая домики остяков плотной белой пеленой. Вскоре при взгляде с обрыва стал виден только мутный дым. Он выглядел плотным как снег, казалось, будто по нему можно ходить. Заночевать решили тут же, на холме, немного углубившись в лес. Идти в темноте через чащу – гиблое дело.
Перекусив сушёным творогом, друзья нагребли кучу палой листвы, веток, елового лапника и насыпали берлогу. Гедер ушел спать, а сотник остался караулить первую половину ночи, вглядываясь в молочную муть обступавшего его тумана. Без костра было мокро и холодно, но он сразу бы их выдал. Баир сидел нахохлившись, пытаясь плотнее замотаться в шубу, но сырые ноги всё равно не давали согреться.
Он старался не шевелиться и слушал звуки, ставшие в тумане громче и непонятнее. Вот шорох веток, или крадётся в темноте неведомый зверь? Сосны скрипят на ветру или когти царапают сухую кору? Баир пытался не представлять себе лишнего, а просто следить, чтоб звуки не приближались к месту ночёвки. Отсидев положенный срок, он растолкал Гедера, завалился в нагретую берлогу и сразу же заснул.
Утром он проснулся сам. Вылез из-под лапника и испугался, потому что не увидел друга. Но вокруг и вовсе всё исчезло, настолько густым стал туман перед рассветом. Баир медленно пошёл вперед, ощупывая землю ногами, боясь случайно упасть с обрыва. И через несколько шагов наткнулся на Гедера. Тот сидел на поваленном дереве, натянув шапку до самых глаз. В лице его застыл ужас. На миг Баиру показалось, что друг сошёл с ума, глаза глядели на что-то невидимое, губы шептали, руки бессильно подёргивались. Но тут он вздрогнул, будто очнувшись, и умоляюще глянул на сотника.
— Бежим отсюда, — хрипло выговорил он. – Всю ночь я думал, что Эрлег уже забрал меня. Вокруг кружили бесплотные злые Бурханы, выли, нюхали мне руки, пытались увести в туман.
Когда Баир видел чужой страх, он сразу успокаивался. Значит, не одному ему туман морочил голову. Изображая безразличие, он присел рядом, достал из-за пазухи тряпицу с полосками сушеного мяса и, протянув половину десятнику, начал есть.
Пока они ели, из белизны стал понемногу проступать лес. Деревня под холмом ещё не просматривалась, но Баиру глядеть на неё было незачем. Давно пора возвращаться. Они двинулись в обратный путь, стараясь не уходить далеко от тропы, чтобы вновь не потеряться.
Шли быстро, не сильно скрываясь, очень уж хотелось скорее добраться до лагеря. Как вдруг совсем рядом послышался шорох, и из-за кустов прямо перед ними выскочила девушка. Это была та самая остячка, что сидела вчера рядом с шаманом. Баир сразу узнал её. Она явно наткнулась на них случайно. Берестяной короб с грибами выпал из рук, щёки на молочном лице заалели, раскосые глаза округлились. А какие это были глаза! Баир никогда таких не видел. Ни у монголов, ни у татар, ни у бурятов. Глубокие, как зимнее небо над степью, синие, как талая вода… Правильнее всего было убить её. Но Баиру сделалось вдруг так тоскливо от того, что сейчас эти глаза закатятся, забьётся в судорогах тонкое тело, кровь побежит на сухие листья. Он захотел коснуться её, сжать в руках, увести с собой. Её он точно бы забрал у остяков, но не отдал хану, а взял второй женой.
Сотник успокаивающе поднял ладони, показывая, что угрозы нет. И кивнул девушке в сторону дороги, намекая, что можно идти. Она не поняла, отползла назад и, прижавшись к стволу дерева, начала шарить по широкому поясу с темляками, на которых висели какие-то медные бляшки, тамги, мешочки... Гедер грубо схватил её за руку, думая, что она хочет достать нож. Но в руке она зажала костяную фигурку рычащего многоголового зверя. То ли волк, то ли пёс. Десятник выбросил фигурку, толкнул девушку на мох и вопросительно посмотрел на Баира.
— Пусть идёт, — сказал тот, пытаясь говорить спокойно и равнодушно.
— Приведёт людей, они нас легко здесь догонят, лес им дом, — покачал головой Гедер.
— Кого? – хмыкнул Баир. – Ты сам видел, нет там ни одного охотника. Только время потеряем.
Он развернулся и пошёл дальше. Гедер вновь толкнул попытавшуюся встать остячку и побежал догонять сотника.
Девушка дрожала, хотя уже поняла, что бояться ей нечего. Она подождала, пока монголы отойдут подальше, вскочила и бегом бросилась в поселение.
Хотя друзья двигались теперь вдоль тропы, где-то они вновь свернули не туда. Дорога не вывела их из леса, а завлекла на капище. На широкой прогалине полукругом торчали из земли каменные идолы, величиной чуть больше человеческого роста. Баир пригляделся и удивился, похожих идолов он уже встречал в других поселениях, но там они изображали человекоподобных богов и духов — Нум-Торум, Суй-ур-эква… Здесь же стояли волки, медведи, лоси, олени... Грубо обтёсанные серые валуны казались старше, чем сам лес. Но все деревья вокруг заросли мхом и лишайником, а камни стояли чистые, будто вчера выточены.
Они подошли поближе и застыли. Холод молнией пронёсся по спине Баира, в животе закрутило.
— Что это? Как? – изумлённо проговорил Гедер.
Баир и сам не знал, что сказать.
У ног каменных идолов лежали охотники остяков. Грудь оголена, от горла и до пупка у каждого зияла глубокая ножевая рана. У некоторых алело ещё и перерезанное горло.
— Дикари! – заорал, не сдержавшись, Гедер. – Они же сами своих перебили! В угоду лупоглазым божкам! Зачем? Лишь бы мы в орду не забрали? А баб своих чего оставили? Резали бы уж всех!
Баир молчал. Как много крови. Снова. Как он устал. Дотерпеть бы, вернуться в степь. Упасть в серебристый ковыль и лежать, глядя в небо. Синее, как глаза той остячки…
— Идём, — крикнул он десятнику. – Пусть звери живут по своим звериным законам.
До вечера они шли вдоль той же дороги, на поворотах выбирая направление наугад. Теперь удача была с ними, к вечеру лес стал редеть, и вдалеке показались холмы. Над одним из них клубился дымок, там и располагался лагерь.
Измученные и уставшие, ничего не желающие более, чем убраться наконец из этого леса, вошли они в становище. Но ещё на подходе Баир понял: что-то не так. Их встретили незнакомые караульные, вокруг сновали чужие всадники, почти все из местных татар. Сотник сразу догадался, чьи это люди. Нукеры Мэнер-нойона, собиравшего ясак дальше, на западе. Он водил дружбу с Сибирскими ханами, перешедшими на сторону Кучума, а с Баиром давно враждовал, потому, что тот так и не принял ислам. Под началом нойона находилась тысяча воинов, и хоть в леса он брал с собой малую часть, его людей было вдесятеро больше, чем осталось у сотника. Пройдя к себе в шатёр, Баир встретил там самого Мэнер-нойона. Тот расположился по-хозяйски, полулёжа на овчине попивал молочный чай из плоской чашки. Он жестом указал сесть напротив, подвинул котелок, как будто это его шатер, а сам продолжил пить. И только закончив, утёр от жира губы, покачал головой и заговорил:
— Что ты здесь устроил, Баир? Сколько лет ты управлял своими нукерами, и у меня не было сомнений в тебе. Что случилось? Ясак не собран, люди потеряны, а ты, бросив остатки отряда, бегаешь по лесу... Почему эти остяки вообще до сих пор живы?
Мэнер вздохнул и зачерпнул себе ещё чая из котла. Взгляд его наполнился жалостью и презрением.
Оправдываться Баир не стал. Он виноват, но всё не так просто... Его мысли и сейчас мутили туманные мороки, душа завязла в болотах, дикие божки лишили воли. «Как же я устал», - опять подумал он.
Мэнер ещё немного подождал, ожидая ответа от сотника, опять покачал головой, и лицо его сделалось жестким.
— Ты еще не понял, что будущее за этой землей? Не сумеем удержать – сгинем. Хан обо всём узнает, - проговорил он, уже не скрывая презрения. –Казнить бы тебя прямо сейчас как труса, но кому завтра вести твоих людей? На рассвете мы отправимся к вонт-лунгам, перебьём тех, кто посмеет сопротивляться, а остальных заберем с собой. Дома сожжём. Тебе лучше бы погибнуть в бою, хотя, что за бой будет с кучкой дикарей-охотников…
«И правда, - подумал Баир. — Что будет за бой? Никаких охотников больше нет. Есть лес, болота, невидимые звери, туман и древние боги…»
Он ничего не рассказал Мэнеру. Тот и слушать бы не стал, не поверил в исчезнувшего без следа зверя, в капище, где лежат мёртвые остяки. Счёл бы Баира ещё большим трусом, сочиняющим сказки для своего оправдания.
— Утром так утром, — кивнул он Мэнеру и вышел из шатра. Ночлег теперь придётся искать в другом месте.
Эви быстро шагала по тропе, ведущей к капищу. В её лице и походке чувствовалась решительность. Следом плёлся старый шаман. Он то и дело останавливался, тихо причитая себе под нос. Спина его горбилась больше обычного, и казалось, он вот-вот упадет.
Эви обернулась, подхватила его под руку и потащила за собой.
— Дед! – возмутилась она. – Ведь нет иного выхода, ты сам знаешь. Не оставят они нас. Утром те двое меня отпустили да ушли. Значит, не боятся, вернутся завтра-послезавтра и разом всех перебьют. А кроме меня, больше и некому! Ты ведь мне рассказывал, какая у кого сила. Есть ещё Пэрки, да он совсем дитё малое.
— А ты моя единственная внучка. Кто мне-то останется? – скулил шаман.
— Нены, Ойка, Куща, Енья… — начала перечислять Эви. – Сыновья Куви, Енько… Кто их обучит? Ты обучишь. Они тебя дождутся, а к вечеру двинетесь далеко на север. Там ни новый хан, ни старый вас не найдут. А без меня вдруг не справятся? И выйдет, что зря все погибли...
Впереди показалось капище. Эви распустила длинные чёрные волосы. Сняла пояс с медными бляхами и положила у одного из идолов.
— Этот мой? – спросила она у деда, глядя в глаза каменного духа. На мёртвых охотников она старалась не смотреть.
— Твой, — ответил он, грустно кивнув внучке. — Раньше думали, что это дар нашему роду. Вижу теперь, не дар, — проклятие!
Он надел шапку с лосиными рогами, увешанными бубенчиками, тесёмками и тамгами, снял шубу и остался в лёгкой малице, украшенной бусинами, рисунками и символами.
Эви с тоской поглядела в лес, но, опасаясь, что дед заметит этот взгляд, сдвинула брови и плотно сжала губы.
Она спустила с плеч меховую ягушку и легла на землю в центре капища. Дед запел над ней заклинание, гортанно выкрикивая непонятные слова, выводя сложные напевы, хлопая руками как крыльями и вскидывая голову в рогатой шапке.
Шаман кружился, расходясь всё больше, впадая в транс. Он уже не казался стариком, летал вокруг девушки, и лес нёсся вместе с ним. Поднялся ветер, закружились в воздухе палые листья, завыли волки, закричали вороны, небо потемнело. Со всех сторон к полукругу капища пополз туман. Внезапно тучи на миг расступились, на голую грудь Эви упал солнечный луч, и в этот миг шаман изо всей силы вонзил в неё костяной нож. Тело девушки изогнулось, нож пополз вверх и вниз, расширяя разрез. Кровь хлынула из раны на землю, но вместе с кровью вылетело что-то белое, почти прозрачное, невесомое. Оно смешалось с туманом, и он стал отступать.
Экстаз отпустил шамана, он упал на колени и завыл, глядя на тело внучки. Но мучился он недолго, от горя сердце не выдержало и остановилось. Он упал рядом с Эви, и туман накрыл их обоих.
Утро встретило отряд ханских воинов непривычным в этих краях чистым небом. Утреннее солнце согрело, развеселило людей, даже Баир, и тотсчел это добрым знаком. «Неужто Тенгри вспомнил о нас?» - думал он, глядя на ясный горизонт. Туман куда-то подевался, лишь в низинах и далеко над рекой виднелась редкая седая дымка.
Добытый ясак ещё вчера увезли в Искер, часть отряда Мэнер-нойона отправилась в качестве охраны. Но даже без них в лагере осталось около сотни людей. Слишком много, чтобы нападать на маленькое поселение. Но Мэнер решил напугать остяков, задавить, вытоптать, сжечь всё, что может сохранить память о непокорных лесных людях.
Оставив лошадей на холме, они стали спускаться вниз к лесу. Баир поискал глазами Гедера, но не нашёл. Сбежал? Или с ним нойон не стал церемониться? Эх, друг… Насчёт своей судьбы сотник не обманывался, если не убьют сегодня, домой Мэнер всё равно вернуться не даст…
Идти было неблизко, покатый холм переходил в широкую равнину, за которой и начинался лес. Шли неторопливо, потому сразу никто ничего не заметил. Из леса вдруг выступил туман, но не такой, как всегда. Он не скользил по траве мутной пеленой, постепенно сгущаясь и клубясь на ветру. Он полз высокой, ровной, непроглядной стеной, а пройдя треть поля застыл. Воины тоже встали, недоумённо поглядывая друг на друга и на своих командиров. Они не знали, что делать — идти вперёд или подождать? Мэнер, чтоб показать пример, зашагал дальше, но вдруг резко замер. В тумане зажглись сотни сияющих глаз. Они глядели отовсюду и не двигались. Мэнер попятился, и тут прямо перед ним выскочил зверь. Огромный белый волк. Но не простой. Полупрозрачная шкура, сквозь которую просвечивали трава и деревья, была частью белой дымки, вытекала из тумана. Глаза светились зеленоватым светом и смотрели прямо на нойона. Зверь подошел ближе, и его морда оказалась вровень с лицом Мэнера. Тот дёрнулся к кинжалу, но призрачный волк прыгнул и одним укусом выгрыз ему горло. И тут из тумана стали выбегать другие хищники — волки, лисицы, медведи. Они кидались на людей, грызли, рвали, выли, рычали. Железо проходило сквозь них, не оставляя следов, а врукопашную справиться с зубами и клыками не удавалось.
Баир оглядел побоище, половина его товарищей уже погибла, белые звери носились повсюду, добивая оставшихся. Но туман рождал всё новые мороки — вот медведь, несколько волков… А там бежит громадный как скала старый лось. На рогах висят бубенчики, тамги, тесемки… Сотник пригляделся, что-то знакомое привиделось ему в этом лосе. Но тут прямо на него прыгнула рысь и принялась рвать когтями шею. Баир упал, пытаясь стряхнуть ее. Рысь извернулась и когтей не разжала. Сотник захрипел, а она склонила морду и посмотрела ему в лицо. Глаза её были глубокие, как небо над степью, синие, как талая вода…
