Магический конвейер

Родрику всегда было жаль плохих магов. Так бывает жаль покинутых старичков. Котят, которых несёшь на усыпление. Сирот из детдомов. Так бывает жаль поломанную игрушку, когда выкидываешь её на помойку: раньше она радовала, а теперь от неё — никакого прока.
Родрик всегда грустил, опуская круглую зелёную печать на бланки молоденьких ведьмочек. «Негодна».
Как они верещали тогда, как рыдали, как бились в истерике, и даже на него бросались с кулаками.
Это был их самый страшный кошмар.
Одна печать — и приговор на всю жизнь.
Ни карьеры тебе, ни славы. На завод тебе, девочка. На конвейер. День за днём с утра до вечера стоять перед бегущей лентой, брать с неё заготовку, произносить свою часть заклинания — и класть заготовку на место. Раз за разом. День за днём. Всю жизнь. Пока старость не освободит тебя от этой скорбной повинности.
Говорят, даже дома такие ведьмы невольно произносят свои части заклинаний: привыкают. Сами становятся частью конвейера. Рыжая Элис рассказывала, что переколотила так половину посуды: берёт кружку — и заклинание произносит. И понимает, что не надо, — но губы не остановить.
Не люди они уже.
Механизмы.

Родрику всегда было жаль плохих магов.
Ведь когда молоденькие девчонки идут в университет, никто ещё не знает, что из них вырастет. Маг входит в силу годам к двадцати, а заклинания зубрить нужно с двенадцати. Ведьмочки вкладывали все силы в учёбу, света белого не видели, свидания пропускали. Колдовали день за днём, с каждой удачей всё больше веря в своё великое будущее.
Когда по коридорам университета вышагивали куклы учениц, а за ними шли гордые ведьмочки, у Родрика щемило в груди.
Ведь не объяснишь же, не расскажешь, почему из пары оживших кукол одна — произведение искусства, а другая — бездарная поделка. Это нужно чувствовать. Но ведьмочки такое почувствовать неспособны. И родители — неспособны.
Правду видят только проверяющие.
Такие, как Родрик.
Видят — и ничего не могут сделать.
Они сами уже не люди, а лишь часть механизма. Механизма отбраковки.
Шестеренки в конвейере.
Ведьмочкам кажется, что у него, Родрика, власть.
Но на деле он лишь заносит печать над листом и опускает её. Выполняет простейшие действия.
Как ведьмочки на конвейере.
Ничего от него не зависит.

Кабинет был наполнен солнечным светом — хрупким, нежным, пыльным. Лучи — жёлтые и тонкие — отвесно падали сквозь окна на пол, на столы, на склонённые головы ведьмочек. Пылинки плясали в этих лучах, то взмывая, то опускаясь.
Родрик шёл между столами, постукивая по ним указкой. И от каждого стука девчонки в классе замирали, а то и вздрагивали.
Перед ними лежали заготовки: плюшевые игрушки, сломанные механизмы. Их нужно было починить и запустить. И девочки старались — они очень старательные, эти молоденькие ведьмочки. Губы шевелятся, костяшки пальцев побелели от напряжения, венки на висках пульсируют. Они ткут заклятия — каждая своё — стараясь сделать игрушку совершенной.
Не понимая, что это неважно.
Куда важнее другое: как вихрится аура вокруг их голов. Как нити заклинания оплетают заготовку. Какой толщины эти нити, какого цвета.
У Бэтти игрушка идеальна. Она уже сейчас шагает, машет ладошкой и улыбается. Бэтти улыбается вместе с ней: она уверена в успехе. Но нити заклятия — тонки. Они лопнут через несколько дней. И это — не исправить.
Такой нельзя доверять колдовство. Никак. Только конвейер может спасти ситуацию. Многократно повторённые заклинания укрепят нити — и чар хватит года на два. Может, три.
Но Бэтти это невдомёк. Она не видит нити. Она не видит, как мал её талант, как слаба её магия. И потому Бэтти будет сегодня плакать. Ведь Родрик поставит на её бланк зелёную печать.
А вот Энни — другое дело. Её плюшевый котёнок на ногах устоять не может. Всё падает носом в стол, забавно так падает, мило. Энни к экзамену не готовилась: Родрик прекрасно это видит. От Энни едва слышно несёт перегаром. А ещё у Энни засос на шее. Бездельница, двоечница, безответственная и легкомысленная.
Но Родрику плевать, сумеет котёнок Энни устоять сегодня на лапках или так и будет тюкаться носом в стол. Потому что нити её заклинаний — о, как они прочны! Их хватит на годы, на десятилетия. Эти нити сами себя ткут. И если посадить котёнка в шкаф, то через несколько дней он встанет и пойдёт. Потому что Энни вдохнула в него жизнь: она сделала то, что не под силу Бэтти. И никогда не будет под силу.
А ещё аура Энни. Она вихрится, она бурлит, она полна энергии. Энни лопается от эмоций, страстей и желаний. Такие могут рано погибнуть. Но прежде, чем уйти, они зажгут всё вокруг себя.
И Родрик знал: он поставит на бланк Энни большую красную печать. «Годна безо всяких ограничений». А потом, кривясь и хмурясь, будет слушать шепоток за спиной. «Эта шлюха с ним просто переспала. Надо было и мне тоже…»
Людям сложно принять поражение.
Гораздо приятнее верить в злой умысел, в заговор, в несправедливость мира и подлость проверяющих.
Родрик не будет с ними спорить, не будет доказывать.
Он проходил это много раз. И давно сдался.
Хотите, девочки, для вас я сегодня буду сволочью? Скотиной буду. Подлым гадом. Вы будете ненавидеть меня, девочки. Но эта ненависть поможет вам жить.

Был вечер, когда Родрик уходил из университета. Ведьмочки давно разбрелись, преподаватели — тоже, а пожилой проверяющий задержался, заполняя отчёты. Когда он вышел на улицу, было темно и прохладно. И не скажешь, что летний день: ветер до костей пробирает.
Он увидел её, когда шёл через парк. Хрупкая фигурка, сжавшаяся на скамейке — темный силуэт в блёклом свете фонаря.
Бэтти.
Она сидела не шевелясь. Застыла, словно изваяние, даже звука не издавала. Холодно ведь, замёрзнет ещё.
Родрик сделал шаг к скамейке, а потом замер.
— Бэтти, я полагаю… — проговорил он. Потом прочистил горло.
Она подняла на него глаза — абсолютно пустые в вечерней темноте. А потом, схватив сумку, бросилась прочь по аллее.
Ушла.
Может, это и к лучшему.
Что бы он мог ей сказать? Что нет у неё таланта? Что тысячи подростков мечтают быть магами — но из всей этой толпы единицам суждено добиться успеха? Что лучше бы ей забыть о колдовстве, найти себе мужа и зажить спокойной жизнью? 
Это ей и без него скажут.
Он лишь палач, что вынес приговор. Ненавистный палач.
Родрику всегда было жаль плохих магов. Но жалость не должна была мешать работе.