Камневолье
Из магнитолы лились любимые "Nickelback", солнце скрылось за тучами и не слишком припекало, ещё и дорога довольно неплохая. Рита уже забыла, когда ездила здесь последний раз. С отцом, на белом "Запорожце", трясло как в телеге. В телеге Рита тоже ездила.
Корни. Вот вроде отделится жёлудь от могучего родителя, укатится подальше, вгрызётся в землю, чтобы выжить и самому стать могучим и мудрым, а корнями тянется, тянется в сторону дома.
Рита забыла всё. По инерции праздновала Сабантуй, всегда заканчивала разговоры по телефону с дедом или дядей словами "Мин хинэ яратау", время от времени совершала намаз. Рита была русская. Как и её отец, забравший жену и восьмилетнюю дочь, уехавший из родного города за лучшей жизнью.
И теперь Рита, совершенно русская, ехала к деду и везла с собой совершенно русского своего сына. Руслана. Он отнекивался и всячески выражал своё недовольство. Отчасти Рита его понимала: что интересного может быть городе с населением меньше двадцати тысяч? Рита помнила только дискотеки по субботам, интересно, как там теперь? Руслан согласился поехать в основном из-за того, что в городе ловил интернет, а ещё там были горы. Хоть что-то в нём не менялось под влиянием моды, друзей, учителей и массовой пропаганды. Горы Руслан любил всегда.
– Прикольно, – вдруг ожил он.
Рита вздрогнула. Неужели пропустила? Неужели растащили уже старый алтарь по камушку? Нет, дальше он, дальше, в лесу. Кажется…
Воспоминания отдались тяжестью меж рёбер и странной тупой болью в виске. Хотя ничего плохого с алтарём связано не было. Как и все дети, Рита видела его, затерянного в лесу мрачного одинокого серого молчуна. Никто из местных не знал, кому из богов принадлежит алтарь, какие жертвы на нём приносят, но никто не боялся. И не трогал. Ни одного камешка. Разнообразных размеров - от ягоды брусники до человеческого роста - они хаотично усеивали большую проплешину в густом лесу.
Рёбра словно всковырнули огромным консервным ножом. От неожиданности Рита едва не выпустила руль, но несколько быстрых вдохов-выдохов помогли справиться с ситуацией. Хорошо...
Она мельком бросила взгляд на сына. Тот, казалось, даже не уловил произошедшего. Уставился за окно как маленький, а ведь до этого зависал в соцсетях. Руслана не трудно понять: почти всю дорогу сплошь поля да равнины. Глаз от такого быстро устаёт. Вот теперь начались горы. Дорога взрезала их серпантином, пришлось сбросить скорость с комфортных ста двадцати до осторожных восьмидесяти, а временами и вовсе плетясь под пятьдесят километров в час. Зато появилось время всё рассмотреть.
Справа раскинулся карьер, ровный и строгий, только цвета яркой акварелью играли с воображением – от сизого до буро-коричневого, словно нарисованный. Дальше – невысокие горы, заросшие ковылём и редкими берёзами, чем ближе к городу, тем гуще, ярче. По краю дороги золотом рассыпалась сурепка, редкими мазками выделялся на траве шалфей и львиный зев.
Руслан мечтательно улыбался. Рита знала, что он каждую неровность мысленно проверяет. Как почва под ногой поведёт себя – промнётся мягкой травой или крепко каменистой поверхностью встретит. Как пахнет – сухо и сладко или мягко, свежо. Долго ли добираться до подъёма, спуска, переката. Он уже там был, среди камней, деревьев и трав.
Дорога пошла круто вверх и влево, и наконец вот он, город: пятиэтажки и трёхэтажки центральной части, вытянутой вдоль реки, в окружении частных домиков. А позади – горы. Маняще-близкие и далёкие, обманчиво низкие. Пойдёшь – непременно до позднего вечера, хоть днём выйди из дома, хоть ранним утром.
– Сегодня можно погулять?
Рита покачала головой.
– Дед праздник устроит. Такой гость приезжает.
Праздники. Раньше любой приход гостей – да хоть бы и соседей – был праздником. А праздник – это всегда улыбка. Ритин дед со всех фотографий смотрел сурово и строго, но в памяти он смеялся, пряча глаза в сухих складках морщин. Руслан прадеда ни разу в жизни своими глазами не видел. Сюрприз так сюрприз.
Рита свернула на нужную улочку и сбавила скорость. Странное чувство – она ведь теперь совсем другой человек, не та девчонка, которую дед называл Маргаритка, которая заблудилась в лесу и которая целую ночь провела не пойми где, в настоящем буреломе. Взрослая женщина, руководитель отдела. Сын уже скоро студентом станет… А всё равно ощущение какого-то чуда крепко-накрепко связало так, что еле хватало сил вдохнуть и выдохнуть.
Дед уже поджидал их, сидел на простенькой скамейке перед воротами. Хмурый и задумчивый. Подслеповато щурился, пытаясь высмотреть на дороге машину внучки. «Чёрная, красивая» – так он запомнил, а «Шкода Октавия» оказалась той ещё тарабарщиной. Едва разглядел, сразу привстал и помахал рукой. Рита дважды просигналила в ответ. Руслан буркнул в сторону, что в населённых пунктах это запрещено.
– Да блин, мам! – с обидой протянул он, приглаживая взъерошенные матерью волосы.
Рита всегда взлохмачивала макушку сына, когда тот перечил, занудствовал или жаловался, ну и в других, особо нервировавших, случаях. И пар выпустила, и в шутку перевела. А сейчас – ты гляди – надоело ему. Или взрослеет. Ладно, пусть. Всего делов – придумать новый способ показать сыну, что кое-что не совсем в порядке.
Рита припарковалась у ворот, вышла из машины. Дед, такой маленький, широко расставил руки и осторожно обнял. Словно боялся задушить внучку от радости.
– Маргаритка моя, добралась наконец! – довольно щурился он. – А это Русик?
– Руслан, – кивнул он и подал прадеду руку.
– Ох и серьёзный, – покачал головой дед. – Вылитый младший мой.
– Нет, деда. Руслан у меня другой, свой собственный.
– Ну хорошо-хорошо, вы не топчитесь тут, проходите.
Руслан взял большую часть вещей. Дед тоже напросился помогать, и Рита, даже не собираясь перечить старику, торжественно вручила ему коробку с тортом и увесистым свёртком в яркой подарочной зелёной упаковке. Дед прибедняться и отказываться от подарка не стал, наоборот торжественно внёс в дом и прямо с порога крикнул старшему сыну и его жене Лиле, чтоб освобождали стол. Стол освободить не получилось – всё сплошь уставлено тарелками, блюдами, вазочками и кесушками. Дед громко эхнул и присел на табурет. Торт отдал Лиле, а сам принялся разворачивать свёрток. Выложил на колени увесистый фотоальбом – Рита отреставрировала все старые фотографии, что нашлись у отца. Дед смотрел и улыбался, довольно сощурившись.
За обедом он в очередной раз завёл старую песню: мол, как же он, без дома, без огорода и, самое главное, без Лилечки и Рувима. Дядя Рувим промолчал, хотя по его виду было понятно, что он еле удерживается от ругани. Тётя Лиля проявила большую дипломатию.
– Лучше всех, папа! Не в другой же город переезжаешь – в центр. Квартира, двухкомнатная. В доме лифт. А как красиво – из окна вид на речку! Все в гости будут к тебе приходить и нахваливать, какой ты молодец, что так придумал.
Рита тактично промолчала. Она деда понимала – вся жизнь его здесь прошла. Он здесь любил, горевал, пот проливал и гостей встречал. Небо широкое и близкое променять на квартирку, пусть и с видом на реку. И горы…
Пир закончился, дед отправился в свою комнату, сославшись на усталость. Рита и Лиля занялись посудой.
– Мам, ну можно сегодня?
Рита растерялась. Что сегодня? Нужно вещи паковать, конечно, но это и до завтрашнего утра подождёт…
– В горы, мам, – нетерпеливо проговорил Руслан.
На часах половина шестого. Не так уж и поздно.
– Телефон возьми.
Руслан смерил её снисходительным взглядом. Уж что-что, а телефон он никогда не забудет.
С посудой разобрались, пришла пора собирать вещи.
Рита смотрела на такие забытые и знакомые вещи и не могла понять, почему отец её увёз. В незнакомый город, на съёмную квартиру, забыв на время про жену, которая тогда оздоравливалась после операции в санатории. Просто сорвался с места, кое-как распрощавшись со своим отцом. Ну, тот не дурак, сказал – надо так надо. Но Рита помнила, как довольный прищур превратился в полностью прикрытые от тоски глаза. Никто не объяснял причину, и раз на третий Рита сдалась. На родине она не была больше тридцати лет, и теперь память едва уловимыми бликами играла перед глазами: вот чайный сервиз – бабушкин любимый, с золотыми и зелёными цветами, вот отцовская табакерка, украшенная резным камнем...
Отец любил всё, что было хоть как-то связано с землёй, камнями. Главный помощник в огороде с малых лет, на подоконнике – штабеля разноцветных камушков, добытых со дна речки. Все горы окрестные он излазил, потом работал на карьере, до начальника участка дослужился, а потом... Всё. Как переехал, забыл о земле. Нет, не могла Рита понять поступок отца. Принимала, но не понимала.
Рита начала волноваться, когда сын не вернулся в девять. В десять волнение переросло в беспокойство, а в одиннадцать – в настоящую панику. Паниковать, правда, Рита не умела. Её паника скорее напоминала бурную целенаправленную деятельность. И Рита считала это единственно правильным в стрессовых ситуациях, ведь если все будут впадать в ступор, нервничать и терять голову, то кому действовать?
Рита пошла по соседям. Понимаете, такая проблема. И все понимали. Даже те, кто Риту совсем не помнил или вообще не знал, как Тулубаевы – Ришат и Гуля – согласно кивали и соглашались помочь. Но не сегодня, завтра. Рита кивала и шла в следующий дом.
Ей не нужно было завтра. Прямо сейчас, сегодня. Это тёмный лес, проглотивший горы и камни пастью из густого подлеска, осклабился качающимися то ли от ветра, то ли от вековой скуки соснами. Между ними прячутся, пытаются выжить берёзы и клёны, а ели лапами душат молодую поросль акаций. В Ритином детстве там и посветлу не так-то просто было пройти, а сейчас? Заросло небось всё ещё больше, корни из плена высвободились, землю вспороли, бурелом кругом…
Да нет, это всё нервы. Да и Руслан неглупый мальчик, ночью шляться не будет, понимает, что опасно. Сидит где-нибудь, один, запутавшийся, затаившийся…
После шестнадцатого дома Рита плюнула на всё и решила пойти в лес одна. Достала из бардачка фонарик и уже направилась было к калитке, как услышала позади тихий оклик деда.
– Неужто одна, посерёд ночи...
– Да, дед. Некогда. И не отговаривай.
– Не буду, – тихо вздохнул старик. – Крепко по земле ступай – дойдёшь. Хоть и не хотел тебя отец больше к горам подпускать, да они своё всё равно возьмут.
Неуютный клубок тревоги заворочался в груди от слов деда.
– Ступай, Маргаритка, авось обойдётся.
Она резко кивнула и буквально выбежала со двора. Что-то неприятное тяжело перетекало от головы к рёбрам.
Мысль – шаг, голова – нога.
На ходу окружающие предметы сплетались в символы, в ходы забытой игры. Наступишь – смерть, и Рита поддалась порыву: вступила в противостояние с неведомым. Камень – нельзя наступать, цветок – нельзя, а вот ковыль – можно.
Дорога пустует; на трещинки – нельзя, на разметку – можно. Белая же.
До первой гряды сосен Рита добралась быстро, а потом пришлось сбавить темп. Подлесок действительно разросся, и корни с засохшими и живыми ветвями образовывали труднопроходимый лабиринт. Но Риту это не пугало. Пугало только ощущение. Она в детстве потерялась в этом лесу, теперь Руслан. Неприятное место. Не страшное, но неприятное. Часть её помнит всё это, стремится вернуться, часть – бежать со всех ног, не оглядываясь. Как отец.
Рита всё шла и шла, стараясь не обращать внимания на то, что творилось вокруг. Лес скрадывал шаги, менял силуэты; горы путали звуки и мысли. Такое уже было, много лет назад. Тоже ночь, тоже одна. И только камни. Камни и кровь. Разодранные колени, расцарапанные руки и стук камня о камень.
Стук.
Воображение расшалилось. В этом лесу что ни звук, то шаги чудятся.
Нет. Это не шаги, это…
Стук.
Рита медленно сосчитала до десяти в уме, выдыхая застывший в груди воздух.
– Руслан?
Ха-ха, конечно, нет. Сейчас на неё выпрыгнет волк. Злой и страшный, как из «Джентльменов удачи», а не добрый и всезнающий из легенды… Мудрый вожак из легенды бы ей сейчас ой как пригодился. Посмотрел бы на неё внимательным взглядом, пошёл бы впереди и вывел к сыну…
Ответа не было, но и волк не появился. Рита немного успокоилась и даже заставила себя тихо посмеяться над собственной глупостью, а потом двинулась дальше. Камень о камень. Сердцу больно и тяжело. Руслан, Русечка, только бы живой, только бы в безопасности.
И тут она услышала. И от голоса бросило в дрожь. Такой же въедливый, напевный, чарующий. Светлый, не светлый. Единственный значимый.
В паузе между дыханием Рита разобрала слова.
«Я уже похоже не могу молчать»
И шум, шум соснового леса, разносимый горами от одного камня до другого: по мху перекатилось, в хвоще запуталось, шишкам между чешуек пробралось, в землю глухим стуком упало. Птицы презрели сон и глухими, чужими голосами скрипели в такт, перемешиваясь с голосом, вплетаясь в ночные шёпоты леса. Сосны скрипели тяжёлыми стволами, сцеплялись ветвями, звучали то выше, то ниже; это ветер водил невидимым смычком по сухим старым стволам, словно по струнам.
«Я иду дышу».
И Рита дышала, хоть в рёбрах опять разлилась боль, но уже не такая сильная. Как эхо, налетевшее на скалы. Как каменная пыль, слоями ложившаяся на ботинки работников карьера, пробиравшаяся в складки спецовки.
Камень о камень, мёртвое по мёртвому.
«Бросишь руку – вспомнит, вернёт сама»
Рита тоже вспомнила. Как посреди ночи свалилась в овраг. Сухой треск укутал с головы до ног, завертел как громкую погремушку, заставляя зубы стучать друг о друга, заставляя рёбра рваться наружу. Больно было. Больно и одиноко. Страшнее всего умирать в одиночестве. А потом пришёл он.
Камень о камень, кровью смоченный, слезой огранённый.
Рита умерла тогда. Или нет? Помнит, но не помнит. Только слова помнит. И стук.
Она вышла к оврагу – тому же самому или другому – во тьме не разглядишь. И человек был тот же. В лисьей шапке, старой, побитой молью и временем. Серая куртка, поверх – бусы из камней. Камни у него в карманах, за пазухой, на браслете, они стучат при ходьбе, отмеряя ритмичный шаг. Морщинки испещрили смуглое лицо, словно высеченные временем на одиноком камне. Имя вертелось на языке. Служитель, смотритель…
– Ансар, – вслух произнесла она.
Старик перевёл на неё взгляд человека, обременённого тяжёлой ношей. Потом вновь опустил взор в овраг. Рита ничего не видела, подошла ближе и посветила фонариком вниз.
Рука дрогнула. Сердце дрогнуло. Весь мир дрогнул. Нашла. Только бы...
– За сыном?
Рита несмело кивнула.
– Умер он.
Рита рухнула на землю. Шишки впились в голени и лодыжки. Да что же это… да как же.
– Не реви.
– Не реву.
– Может, и вернётся он. Родня всё ж.
Родня. Рита вспомнила, как скреблась с той стороны камня. Её камень был овальный, чуть больше куриного яйца. В руки Ансара он лёг тяжело и твёрдо, но, едва вязь слов и лесной шум закончили своё дело, вытек на мёртвые глаза прозрачными слезами.
Ансар поднял тело Руслана и направился к алтарю, Рита последовала за ними. Каждый камень под ногами отдавался тихим согласием, твёрдой поддержкой, подталкивал вперёд, хотя сил почти не осталось.
Прогалина. Алтарь. Ансар водрузил тело Руслана на плоский камень и, ни доли секунды не сомневаясь, поднял с земли острый плоский осколок какой-то светлой породы. Острый, но добрый. Ну, точно как Руся.
Второй камень Ансар достал из кармана, тихо зашептал что-то в прижатые к лицу руки, подул. Камень о камень, над лицом Руслана. Он лежал без движения, свет фонарика скользнул на висок и выхватил вычерченную вязь тёмно-красного цвета.
– Камень нынче хорошо поддаётся. Знать, выйдет толк.
Камень. Душа в неволе. Что-то такое выпирало из дальних уголков сознания. Истуканы, тотемы, нет, всё не то. Творение духом. Микеланджело говорил, что видел ангела в куске мрамора, и резал, пока не освобождал его. Может ли быть так, что Ансар видит в камне людей?
– Как ты это делаешь? – набравшись смелости, спросила Рита.
– Я не знаю, что я делаю, не знаю, какая сила оживляет камни, но знаю, что это правильно. Верю. Возвращаются ведь не все – значит, так надо. Когда чудеса творятся без разбору, то это и не чудеса вовсе.
Рита утёрла вновь накатившиеся слёзы. Камень плачет, ха!
– Но он же вернётся?
Камень о камень, мёртвое по мёртвому.
Рита помнила, как отец плакал, неся её на руках домой. Обещал никогда в жизни сюда не возвращаться, проклинал горы и себя, за то, что едва не потерял дочь. А Рита слушала его и думала, что её жизнь без гор никогда не станет прежней. Оказывается, она ошибалась. Горы всегда были с ней, горы были частью её. В них заключена её сила, её эхо-отзывчивость, её хладнокровие и рассудительность.
Из камня на лицо Руслана вытекала прозрачная жидкость. Слёзы камня как живая вода, слёзы человека – как мёртвая. Слова старика сплетались в густой ком, в воздух поднялась пыль и осела на груди Руслана. Тяжесть, эту тяжесть ни с чем не спутаешь. Ансар последний раз ударил камнем о камень и швырнул их на землю. И в тот же момент Руслан раскрыл глаза и глубоко вдохнул.
Рита боялась шелохнуться. В голове метались глупые мысли, как будто неведомый великан спугнул стайку беспечных бабочек с любимого луга. Он же мёртвый теперь. Как и она сама. Как вообще мёртвое могло расти, дышать, смеяться… любить. И как отец, живой человек, любил её, каменную.
Руслан испуганно подскочил, ощупал голову – видимо, ей и ударился – оглянулся на Ансара, на маму и затих. Он понял, что не должен быть живым. Умный, взрослый мальчик, не то что Рита в детстве.
– Мам? – так тихо и неуверенно он говорил, разве что, когда принёс домой брошенного щенка десять лет назад.
Рита молча развела руки в стороны. Если уж живой человек сумел любить камень, то и камень сможет любить другой камень. Сын уткнулся ей в плечо, тяжело дыша. Она улыбнулась и взъерошила волосы на макушке.
– Да блин, мам! – заелозил Руслан в попытке увернуться от маминой руки.
Послышался смешок. За ним ещё один. Он плакал и смеялся, и всё пытался что-то сказать, получалась сплошная ерунда. Рита соглашалась, гладила сына по волосам и повторяла, как рада, что он нашёлся.
– Мам? – вдруг чётко спросил Руслан, не поднимая головы.
– Что?
– Это хорошо?
– Что? – ещё раз повторила Рита, почувствовав себя совсем уж глупой и заторможенной.
Руслан замер, плечи опустились, и вроде даже дышать на какое-то время он перестал. Потом резко выдохнул и поднял голову.
– То, что я… не умер.
– Конечно хорошо, Русь, – с нажимом проговорила Рита, словно сын сморозил глупость. – Хорошо-хорошо. Так и должно быть. Я знаю. Верю.
Ансар, молчаливо наблюдавший за матерью и сыном, кивнул и поднял с земли «свой» камень. Он хрипло попрощался и ушёл вглубь леса.
Забрал камни – уже мёртвые – с собой, оставив живые.
Рита улыбнулась и крепко обняла сына. Камень ли, человек – не важно. Корни – любовь – они всё преодолеют.
– Люблю тебя, Русь.
– И я тебя, мам.
Камни древнее всех людей, всех религий. Кто знает, может, камни вечны. И предназначение людей – освободить их из неволи.
– Спасибо, – тихо сказала Рита, обращаясь то ли к Ансару, то ли к своим сородичам.
Наверное обидно, написать рассказ похожий на «Лесного царя», а потом проиграть «Перу ангела»?
Уж лучше бы, как все нормальные авторы, кусок из Мастера и Маргариты или Собачего сердца, выложили. Нынче говорят Михаил Афанасьевич в моде.
Отношения матери с сыном отлично показаны, переживания героини — тоже, мифология хороша, но вот эти горы… Какого черта городской подросток там забыл? Чем мама думала, когда отпускала сына без подготовки и снаряжения, на ночь глядя?
Руку судьбы тут не разглядела, волю автора — да.
Нейтрально, в общем.
немного поспорю насчёт гор. вот тут конкретно горы совсем не те, в которые нужна снаряга и всё такое. всё же, по тексту понятно, что деревенские дети там всё уже исходили, а это положим 8+, так что подростку там точно не страшно. плюс у сына ГГ есть опыт какой-никакой, об этом говорится, когджа но смотрит из окна машины на горы. допускаю, что это не так чётко выражено, как могло бы))) и да, у каждого разное представление о том, какие они, горы)))
в любом случае, спасибо за комментарий)
Провинциальный, незнакомый для мальчика город, с недружелюбными жителями, тут же природная стихия (вместо гор мог быть лес, берег моря, озера и т. п.) — и на фоне этого малолетняя бестолочь, живущая по уши в интернете, просится погулять на ночь глядя… Вот понимаю, что завязка почти красношапочная, но яжемать во мне кричит: не верю! ))
Как охарактеризовать этот рассказ: не совсем удавшийся хорор, оказавшийся по факту скорее сентиментальными рассуждениями. Но давайте оттолкнёмся от того, что автор всё-таки замысливал написать ужасы: мертвый сын, которого некий этнический элемент оживляет на каком-то магическом алтаре как бы говорит в поддержку этой теории. Но получилось не очень страшно. Что-то не сработало. Что??!
Давайте в качестве иллюстрации рассмотрим два сюжета:
Сюжет 1: Ученик консерватории Лёша Колокольчиков идёт в магазин нот, чтобы купить там концерт Рохманинова для фортепиано и исполнить его на Дне рождения любимой мамочки, которая в нём души не чает. И тут к Лёше подходят какие-то мерзавцы, увлекают его в подвал и там жестоко бьют, пытают его и издеваются. В финале окровавленное тело ученика консерватории ползёт по улице и хрипит «мама».
Сюжет 2. Лёша Вахитов — рэкетир. Ему поступил заказ выбить долг из одного оборзевшего торговца спайсом, и вот он идёт по улице, только что купив себе газовый пистолет Макарова, переточенный под огнестрельный патрон. И тут к Лёше подходят какие-то мерзавцы, увлекают его в подвал и там жестоко бьют, пытают его и издеваются. В финале окровавленное тело участника преступной группировки ползёт по улице и хрипит «суки, отомщу!».
Какой из вариантов событий покажется читателю более страшным? — Конечно первый!
Почему? — в нём есть чёткая дистанция между двумя мирами: желанным миром любви, музыки и гармонии, в котором живёт герой и адским адом насилия и жестокости, в который его против всякого ожидания втягивают.
Во втором сюжете этого барьера нет: засранец из мира засранцев попал к таким же засранцам — это дело житейское, скорее заурядное.
Так вот, для пущей ужасности этому рассказу тоже не хватило такого барьера. Реальность матери, её страхи, ожидания, бэкграунд — неразрывно связаны с тем, что происходит с её сыном. Нам только остаётся воскликнуть что-то наподобие: «яблоко от яблони...» или «у них, у башкиров всё так» — и успокоиться. И, таким образом, мы довольно просто примиряемся и с проблемой мёртвого сына и проблемой мёртвой матери. Вместо того, чтобы содрогаться по поводу «потерянного рая» мы просто довольно комфортно принимаем идею о «женщине, у которой изначально было всё не слава богу, а теперь и с сыном та же фигня».
Можно было сделать историю более сильной, ошеломляющей? — Думаю, да. Но для этого, конечно, надо было изначально поломать собственное желание хвататься на нормальное, привычное, рвать интуитивное развитие сюжетной линии и собственные шаблоны.
P.S. Ну и конечно, несколько слов про изобретение сил зла в рассказе. Для того, чтобы ужастик произвёл впечатление зло в нём должно быть необузданным, действенным и в то же время глубоко непонятным и чуждым по своей природе читателю — и как следствие, непредсказуемым. Тогда на самом деле страшно. Здесь же, если разобраться, зла вообще нет. Есть расплывчатое понятие «горы», странный этнический персонаж, выступающий скорее в качестве скорой помощи. И если вдуматься, то вместо зла тут выступает просто патологическая неуклюжесть главных героев, умудряющихся регулярно убиваться насмерть во время обычной прогулки. А все остальные — вообще добрые. Ну как тут прикажете бояться?
Лешу Вахитова, затащить в подвал можно только мертвого.
Потому, не правдоподобно.
Вот я бы не стал отталкиваться от ужасов. Я вообще ужасы не люблю, и тут скорее бы принял как данность то, что у автора получилось как раз то, что он задумал. Не некузявые-совсем-нестрашные-ужасы, а история о предопределенности, о бесполезности попыток уйти от власти корней и предков. Ну оживил, да, но это как кошка с мышкой Ритой поиграла — камни и горы показали свою власть — хотим — заберем сына, хотим — оставим. И ничего ты не сделаешь.
Если сподвигнусь когда-нибудь писать ужасы, обязательно воспользуюсь схемой))) здесь вот лично я задумывала магический реализм с лёгким налётом мистики, но у меня очень плохо с определением границ жанра, так что допускаю, что какой-то перекос вот к таким выводам привёл.
В любом случае, вы проделали огромную работу, за что большое спасибо)))
Однако, не будем отвлекаться и начнем анализ сего произведения. И начнем мы с орфографии и пунктуации, с которыми у автора всё очень и очень неплохо. Даже буквой Ё пользуетесь, что особенно порадовало (и это я абсолютно серьезно, редакция «Уральского следопыта», к примеру, не берет рассказы, если авторы не используют букву ё). Но немного ошибок всё же проскользнуло в грамотный текст.
Вводное слово «вроде» выделяется запятыми.
Имеете право, конечно, выделить имя мальчика отдельным предложением. Но какой смысл? Лучше было перед именем поставить тире.
Пропущен предлог «в» — в городе.
Наречие «нетрудно» пишется слитно.
Поскольку это рассуждение, лучше поставить вопросительный знак.
Ох, какая здесь чехарда с местоимениями! Сначала он — про деда. Тут же он — про сына. Значит так. Убрать ремарку «довольно щурился он», тем более, что дальше по тексту это повторяется. Дальше — «подал руку» достаточно, что деду — уже лишнее, никого больше там нет.
Запятая лишняя.
Запятая лишняя.
А вот здесь перед союзом И ставится запятая, поскольку это не однородные члены, а три простых предложения в составе сложного.
«Похоже» — лишнее слово, оно снижает накал страстей. И точка в конце пропущена.
Перед «это» следует поставить тире.
Запятая после «иду».
Впоросительные знаки, а не точки. Пусть даже воросы у нее без ответов.
Теперь по стилистике.
Так сказать можно. Но лучше — «какому богу принадлежит алтарь».
То же самое — не ошибка, но коряво звучит. Что-то вроде простого «но он ничего не заметил» и то будет лучше.
Если «промнется травой», то после «или» лучше переставить слова и написать «крепко встретит каменистой поверхностью». А еще лучше — «встретит крепким камнем».
Лучше: «Он уже был там — среди камней...»
Он — лишнее здесь местоимение. Просто «излазил».
Опять же, немного шероховато. «и посветлу непросто было пройти» — этого достаточно.
Слово «некогда» — лишнее.
Немного поправить: «От его слов в груди заворочался неуютный клубок тревоги».
На ходу — в ходы — это уже коряво. Но в конце предложения еще и созвучие возникает — ходы-игры. Это нужно переделать.
Может, не ощущение, а совпадение?
Слишком много частичек «бы». Можно обойтись и без них: «Мудрый вожак из легенды ей бы сейчас ой как пригодился, чтобы посмотрел на нее внимательным взглядом, пошел впереди и вывел к сыну».
«у него» можно опустить. И так ясно, а ритм будет звучать лучше.
«за ним» — сын пока что мертвый, так что только за шаманом она последовала.
Пожалуй, на этом все ошибки. В целом рассказ понравился, Немного раздерганный стиль. Сказочно-напевный язык то появляется, то исчезает и непонятно, почему именно так? Советую вычитать вслух, это обычно помогает почуять шероховатости стиля.
Вывод: доработать и будет добротная мистическая история, достойная серьезного конкурса или публикации.
Стилистику заберу потом, всё посмотрю и поправлю. Единственное в свою защиту хочу сказать, что часть фраз из сцены, когда ГГ пробирается по лесу — немного переработанные цитаты. например «На ходу окружающие предметы сплетались в символы, в ходы забытой игры» когда-то была «в голове на ходу образовываются ходы». и вот ну никак не могу я эту фразу переделать)))
В остальном, конечно, согласна, большое спасибо за ваш разбор!
Кладбище домашних животных — наверное, хорошо, что ассоциируется) я не представляю, почему, но пусть будет)))
Итак, героиня в детстве свалилась в бурелом и померла. Но её воскресил какой-то левый дед, выжав из камня слезу и спев заклинание. Отец её увёз от греха подальше, и вот она поехала обратно и сына повезла. Сын свалился в бурелом и тоже помер, но его воскресил всё тот же дед. Ю-ху! Причём, судя по его словам, он этим делом тут промышляет. Засыпали бы овраг, что ли, раз от него смертность такая. А то помрёт дед же — он уже тридцать лет как дед, как-никак — кто людей воскрешать будет?
Или они теперь не помрут вообще никогда? Все эти разговоры про «помню, как скреблась в камушке с другой стороны», «камень может полюбить камень»… Но, погодьте, судя по описанию оживления Руслана, тело-то то же осталось! Или оно и было каменным? Да не, это уже не вирд, который где-то в комментах поминают, а какие-то похождения одного широко известного в узких кругах барда. И никак не объясняется, что это за разговоры про камень были — что, чёрт побери, герои такое? Ну и замечание «человек смог полюбить камень» — далеко не сразу понимаешь, что это про отца Руслана… Кстати, где он? (UPD. Перечитал. Это про отца Риты? А где у нас гарантии, что он тоже не умер один раз? Или этот «каменный народ» как-то чувствует друг друга? Отец Руслана, значит, Риту не полюбил? Ааааавтор, что ж вы делаете-то!)
Рита напоминает сыну — возьми мобильник. Сын хмыкает, мол, а я его оставлял? И что делает Рита, когда сын не возвращается вовремя? Начинает звонить? Нет, вот ещё. Надо сразу по соседям бежать. А делов-то, чтобы это не выглядело странно — упомянуть, что связь не ловит, или что трубку не брал, или что при звонке сообщили, что «телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа»… И всё! Нет сюжетной дыры!
Ансар (что значит «помощник», неплохо, но причём тут «служитель-смотритель») возникает из ниоткуда и вообще непонятно, как относится к этой истории (кроме как волшебно покровительствуя аки фея-крестная). Руслан может вернуться, «Родня же». Чья родня-то имеется в виду? Риты, Ансара? Стоп, это ещё и как-то связано с происхождением? Что, чёрт побери, герои такое?! Что там происходит?
Но, допустим, невнятности сюжета компенсируются красотами языка. Так нет же. Либо автор пытается передать сумбур в голове Риты, либо рассказ надо вычитывать, вычитывать и вычитывать. Ставлю на второе. Воспоминания об отце и «Запорожце» — невнятно, раза три пришлось перечитывать. Описание алтаря — наперекосяк. Пейзажи скомканные. И так можно продолжать ещё долго. Постоянная путаница, «кто на ком стоял», или фразы, похожие на поток сознания. «Шаг — мысль, нога — голова» — что это должно сказать?
А вот психологизм «забытой игры» мне понравился. За это однозначный респект. Я бы тут мог развернуть, почему этот эпизод глубоко уместен, а элементы игры, в целом, говорящие, но это будет простыня оффтопа. Так что просто Но персонажи в целом и особенно их диалоги в частности… Проблема. Особенно «перевела всё в шутку». Ррр. Я отдаю себе отчёт, что меня в основном бесит сама фраза, но что она перевела в шутку? Слова сына (поскольку больше ничего, фактически, не произошло — не приветственное же она бибиканье переводила)? А она не охренела, «переводить в шутку» чужие слова?
Итого. Из примитивной фабулы уровня «Пётр Петрович Петров пошёл в банк и там застрял» удалось выстроить нормальный сюжет, пусть и с дырами. Над языком надо работать. И персонажей нормально описывать хотя бы в конце, раз это такой спойлер-спойлер, как в «Нике» Перумова. Есть хорошие психологизмы, это неплохо бы расширить.
Рассказ не вызвал неприязни, но положительно его оценить по сумме факторов не получится. Нейтральная оценка.
вот про телефон это я большой тупняк, подумать — подумала, а написать забыла. с остальным всё плохо))) тут надо думать, что я могу править, а что — нет. много замечаний ценных, но… логичных))) тут кагбэ магреализъмъ, он не всегда в логику уходит
Т.е. да, у нас может быть болезнь, которая превращает сердце в розу, но нам будут известны её причины и симптомы. Даже если причиной будет слишком сильная любовь, а симптомами — превращение воды в вино в руках больного.
Ну вот смотри, про каменный народ. Тело у них осталось прежнее, и, судя по всему, мясное. Душа — тоже, если здесь душа хоть как-то совпадает с традиционными представлениями о душе. Что у них окаменело-то? И как душа попала в камень, раз она скреблась с той стороны?
UPD. А ещё я «Нику» Пелевина приписал Перумову. Сама угадай, отчего.
П.С.: ну Пелевин и Перумов — это ж всё на П))) ещё и «Ника»))) всё понятно жи!
(исполняется как будто голосом В.Цоя на мотив песни Сектора газа «Бомж»)
Эй ребята, я простой башкирский бомж
Узкоглазый я немного, ну и что ж
В старой шапке и в браслетах из камней
Стал давно ненужен я стране своей
В девяностых я девчонки труп нашёл
Только поднял, как за ней отец пришёл
Уж как пел я перед ним и как плясал
Этот гнида ни копейки мне не дал
Припев:
Мертвяка подниму, на алтарь положу
Запою и пойдёт как живой
Только жаль не приходит на ум никому
Накормить старика колбасой
А теперь девчонка эта подросла
И сваво сыночка в горы привезла
Снова в тело возвратилася душа
Но опять не получил я не шиша
Неуклюжая приезжая русня
Так и валится с обрыва на меня
Коль в горах вы не умеете гулять
Так не лезьте ж вы сюда, едрёна мать!
Припев:
Мертвяка подниму, на алтарь положу
Запою и пойдёт как живой
Только жаль не приходит на ум никому
Накормить старика колбасой
Я ребята напрямую вам скажу:
Очень трудно без харчей прожить бомжу
Когда буду ваших внуков воскрешать
Вы хоть хлеба принесите мне пожрать
Припев:
Сок из камня рукой с полпинка отожму
Попляшу и всё снова пучком
Только странно, на ум не придёт никому
Старика напоить коньяком
ох, блииин…
*заглянула в свой кошелёк, прослезилась*
надо копить, ой, надо… ради такого-то!
Песенка башкирского бомжа
на самом деле, шикарно, спасибо. в следующий раз ломите цену выше, оно того стоит.
И вроде все хорошо, но… Да не, нафиг «но», все круто))
Ваобщем, позитивный комент)00
с кресла спрыгивать не надо, надо просто немного поволноваться за героев, обрадоваться, что у них всё хорошо закончилось, и идти пить чай
Вот не знаю, с какой стороны вам, автор, осветить сию вещь. Вообще, сложно оценивать. Сложно препарировать вещь, которая рассчитана на такие вот выверты фантазии.
А почему? спросит читатель. А вот так вот, ответит автор… и всё, можно больше ничего не объяснять.
Самый сложный для меня момент — это каменные люди. Вот тут максимальный какой-то уровень допущения — как же они каменные, когда живые?
Сам текст хорошо написан. Герои яркие,
фокал не прыгает, короче, автор словом владеет на отлично. Умело подводит к пониманию финала, оставляя по всему тексту «зацепочки» — и отец из карьера уехал, и сама она заблудилась, и алтарь неспроста, и на ночь глядя никто искать не хочет… Непонятно кстати, почему Рувим и Лилечка не помогли в поисках племянника.Вообще, и эпизод, когда дед не хотел уезжать в город, и сам мотив возвращения Риты в место предков — это один и тот мотив «прошлое никуда не уходит, оно корнями прорастает в нас». Я даже больше скажу, что трансформация Руслана из живого в каменного выглядит как жертва, забранная у Риты в виде платы за бегство от этих «старых богов».
В этом смысле, если рассматривать успешность/полезность рассказа, как меру воздействия на читателя («чтоб задумался о чем-то важном») — то рассказ очень полезен. Такая груда мыслей навалена, что «мама не горюй». Для большинства тех, кто покинул свой родной дом в поисках лучшей доли — это больная тема, вечная заноза. И да, уехав, они ощущают себя какими-то ненастоящими, думая, что подлинность, истинность осталась в детстве.
Поэтому, резюмируя:
слог — отлично,
сюжет — сложно, но достойно, требует восприимчивости читателя к магреализму и готовности принести логику в жертву мистике
полезная нагрузка — Иван Поддубный радуется
переживания — полной мерой, но эмоции каменных людей… они такие, каменные — глубинные, но весомые.
Рассказ запомнится.
PS: Одна из ключевых фраз рассказа звучит из уст деда
«Хоть и не хотел тебя отец больше к горам подпускать, да они своё всё равно возьмут.»
Почитал другие комменты. Я вообще к магреализму неровно дышу и вполне нормально воспринимаю фразу типа «Мысль — шаг, голова — нога.» Или голоса эти лесные/каменные. Ну, значит, чувствовал автор, что надо было написать именно так, а не иначе. Да хоть Тыр-дыр-быр написал бы — имеет право.
Аня любит магреализм, Аня написала магреализм. Хоть с одного краю, с которого ты и зашёл, получилось. да, тут можно большой пласт работы проделать, но я пока боюсь подходить, коплю мнения, думаю.
большое спасибо за восприимчивость!
Но как мне понравилась атмосфера рассказа!
Дед, кстати, тоже подкачал. Иди, мол, внучка, ищи сына, а сам дома остался. Эх…
о чём думала мама? о том, что сын у неё взрослый, о том, что горы не опасные (т.к. в деревне все дети там лазили), о том, что сын здесь впервые и что хочется подышать тем же воздухом, что и мама когда-то.
а дед не подкачал. это — не его дело, не его место. я не уверена, что смогу правильно объяснить, но вот как-то так.
Кто-то сравнивает автора с Кингом, другие с Гаркушей, а я вам вот что скажу: Принюхайтесь, здесь же Есенин в каждой строчке. Взять хотя бы «Я люблю тебя Русь!»
В общем, как и всегда после прочтения таких рассказов я об одном жалею, что нет у меня штуки стирающей память, как у агентов из фильма «Люди в черном». Нажал бы сейчас кнопочку и преспокойно забыл предыдущие десять минут своей жизни. Ан нет, мучиться придется…
Ещё момент — почему не пыталась звонить сыну, когда он задержался?
Ну и покоробила отсылка к Карлсону с «Не реви-не реву». Убивает атмосферу.
Короче, возможно, времени не хватило, если автор писал сразу на конкурс.
про телефон закосячила, есть такое дело) про Карлсона удивили, как-то не думалось об этом))) но пусть будет, мне нравится.
остальные вопросы взяла на заметку, ответить адекватно не могу)))
Рита будто просто так сказала про телефон. Потому что автор хотел сделать вид, будто она волнуется. На самом деле, если бы Рита волновалась, она бы добавила тысячу предостережений, там, приходи до восьми часов вечера, будем ждать тебя на ужин. А во-вторых, не знаю, как у вас, но у меня связь работает в деревне около окна и около столба у двери. Больше — ну нигде, нужно искать точки, чтобы было без помех. Как бы ему помог телефон? Тем более Рита о нем не вспомнила, сразу пошла на подмогу.
О, так Рита там еще и потерялась. И при этом отпускает своего ребёнка в чужой для него лес без слов хотя бы наподобие «Не ходи далеко, только за дом»?
И не надо говорить, что парень взрослый уже…
с телефоном закосячила. и много где ещё) про метание между триллером и фэнтези удивили, хотя с жанрами у меня всегда было туго)