Я никому тебя не отдам

Славик остановился у входа в парк, посмотрел на меня жалостливым взглядом.

— Мам, давай зайдём на площадку, с горки прокачусь пару раз. Пожалуйста, ну, пожалуйста.

— Ты в школьной форме. Давай вечером. Я вернусь с работы, и вместе придём сюда? Или с папой? — я натянула сыну шапку на уши и взяла его за руку.

— Папа не пойдёт.

— Это почему?

— Ему всегда некогда. Он то на работе, то в телефоне, то пиво с друзьями пьёт.

— Папа много работает, ему тоже нужно отдыхать, — попыталась я оправдать мужа.

Славик тяжело вздохнул, оглянулся на площадку. Из парка доносились смех и крики детей вперемежку со щебетом птиц и звуками стройки с соседнего дома.

— Что нового в школе?

— Ничего, — протянул он, недовольно жмурясь на солнце.

— Совсем-совсем ничего? Даже по окружающему миру? Это же твой любимый предмет.

— Да, — неохотно отрезал Славик и запрокинул голову назад. — Сегодня была тема — облака. Кстати ты знаешь, мама, как называются эти облака?

Сын заметно оживился. Он водил пальцем по небу и, щурясь от яркого света, закрывал то один, то другой глаз.

— Слоистые? — предположила я, вспоминая школьную программу.

— Нет. Это перистые. Смотри, они похожи на пёрышки. Правда, красивые? Если на небе такие облака, значит, завтра пойдёт дождь. Давай поспорим? Если я выиграю, в выходные пойдём в аквапарк.

— Я тебе верю, предсказатель ты мой. Но в выходные я работаю. Папа, скорее всего, тоже не сможет. Давай на следующих?

— Ладно. Ты мне ещё летом обещала. А уже скоро зима наступит, — Славик разогнался и перепрыгнул через лужу.

Капли грязи попали на мой светлый плащ. Сама не заметила, как мной овладела злость, которая вылилась на сына потоком нравоучений и криком.

— Вы чего такие кислые? — муж встретил нас в коридоре.

Славик, не говоря ни слова, поплёлся в свою комнату.

— Испачкал меня с ног до головы, — поспешила я поделиться с Димой. — Сейчас пообедаю и на работу бежать надо, а у меня вещи грязные. Захотелось ему по лужам скакать. Чистить совсем времени нет.

Под монотонный голос диктора новостей мы с Димой уплетали суп.

— Слава, иди обедать. А то остынет. Я греть больше не буду, — крикнула я в сторону комнаты сына.

— Тише-тише. Дай послушать, — прошипел муж, увеличивая громкость на телевизоре.

Я притихла, ложка зависла в воздухе над тарелкой. Новость об открытии государственных интернатов, в которых будут жить дети занятых родителей, меня разволновала. В голове не укладывалось, как можно отдать ребёнка чужим людям на воспитание.

— По-моему, нормальная тема, — похвалил нововведение Дима, — думаю, желающих будет много. Вот хотя бы мы.

— Да ты что? Я никому Славика не отдам. — Я резко встала, задвинула стул под стол.

Дима отставил тарелку, хрустнул шейными позвонками и схватил телефон. Не выпуская гаджет из рук, словно драгоценность, супруг лёг на диван и уже не реагировал на то, что творится в доме.

— Слава! — позвала я, внезапно вспомнив о сыне.

Я нашла его лежащим на кровати. Он отвернулся, всем своим видом показывая, что обиделся. Времени выяснять отношения не осталось. Я ещё раз напомнила ему о еде и, переодевшись, побежала на работу.

Я вернулась домой поздно, коллега приболела, попросила подменить. Сын остался без ужина. Дима позвонил, сказал, что его срочно вызвали в офис. Славик уже сделал уроки и сидел перед ноутбуком, проводя очередной бой с инопланетным существом.

— Ты поел? — я подошла к сыну и потрепала его по светлым волосам.

Славик лишь кивнул, видимо, до сих пор обижался. Желудок грозно заурчал, напоминая о себе. Я устало поплелась на кухню. На столе стояла пустая тарелка с кусочками лука и морковки по краям. Славик всё-таки съел суп, пусть и не полностью. В раковине скопилась наполненная водой грязная посуда, на плите пустовала кастрюля от супа. Я заглянула в холодильник, пробежалась быстрым взглядом по полкам. Он тарахтел громче обычного, потому что оказался безнадёжно пустым. Яичница на скорую руку понравилась Славику. На ночь нежелательно есть яйца — я это знала, но ничем другим порадовать сына не могла.

Дима не пришёл ночевать, даже не позвонил. На него не похоже. Утром я налила Славику чай и включила телевизор. В новостях «пережёвывали» ему об интернатах. Славик уставился в экран. В его взгляде я прочла недоумение и ужас.

— Это правда, мам? Теперь детей можно сдавать в такие интернаты? Насовсем?

— Нет, конечно. Временно.

— И что родители не будут скучать по детям? Ты бы так смогла? Отдать меня?

— Нет. У меня даже мыслей таких не возникало. Ты давай пей чай и пойдём, а то в школу опоздаем.

— Я всё, — Славик отодвинул кружку с недопитым чаем. — У вас с папой постоянно нет времени, вот я и подумал, что вы можете меня туда отправить.

— Нет. Это не так. Ты мой сын и останешься со мной, — я тронула сына за подбородок, заглянула ему в глаза. Они наполнились слезами.

— Я думал, ты меня не любишь.

— Нет. Что ты? Я люблю тебя очень.

Хотелось прижать сына к себе, обнять, успокоить, но мы опаздывали — он в школу, я на работу. Дима днём так и не позвонил, на сообщения не ответил, хотя прочитал их.

«Некогда», — решила я и отвлеклась на работу. Ему всегда было некогда. Он так и говорил «некогда». Я не переспрашивала, не уточняла, потому что сама часто так отвечала. В обеденный перерыв, как обычно, я помчалась забирать Славика со школы. Учитель никак не соглашалась отпускать первоклассников домой одних без сопровождения взрослых. Сердце неприятно заныло, когда я оставила сына одного дома. Славик обиженно скуксился в углу и даже не попрощался. Дима на звонки ответил только вечером, сказал, что уже дома и отдыхает. Его слова не принесли облегчения, наоборот, от них возникло ощущение ещё большей тревоги.

Мужа сидел за компьютерным столом перед ноутбуком. За экраном виднелись банки пива и пакетики с чипсами. Запах краба летал в комнате и щекотал ноздри, отчего желудок стал двигаться и рот наполнился слюной.

— Это ты, — процедил Дима, оборачиваясь ко мне. В углах плотно сжатых губ свисала сигарета. Раньше он не курил в доме, выходил на балкон. С чего вдруг надымил?

— А где Славик?

— Кстати, о сыне. Он совсем от рук отбился. Уроки не хочет делать, весь день в игры свои дурацкие играет. Со мной огрызается. Сопляк. Никакого воспитания. Ничему ты его не научила, — Дима принялся суетливо раскуривать сигарету. — Короче, я решил. Отдаём его в интернат. Там его воспитают, раз у тебя не получается.

— Какой интернат? О чём ты? Я не отдам его туда.

— Тогда сама с ним сиди. И не звони мне весь день. Мне некогда, ты же знаешь. Я не могу бежать домой, когда тебе вздумается. Мне некогда! — Дима покрутил головой, хрустнув шейными позвонками, и смачно отрыгнул.

— Мама, — донеслось из комнаты сына. Славик сидел за столом и ненавидящим взглядом сверлил страницу учебника.

— Как дела, сынок? Сделал уроки?

— Да, — он раскрыл тетрадь и протянул мне. — Вот.

Я пробежалась взглядом по исписанным кривым почерком строчкам и обняла Славика.

— Молодец.

— Я не хочу в интернат. Не дай ему отвезти меня туда.

— Ни за что не позволю ему это сделать.

Славик заснул. Я лежала рядом и слушала, как за окном по карнизу стучит дождь. Сын предсказал его по облакам. Ночевать осталась в комнате Славика — видеть мужа не могла и не хотела. Дима вёл себя так, будто был не просто рассержен, а испытывал ко мне и сыну отвращение и неприязнь.

В выходные шёл дождь. Муж пропадал в офисе, я, как только освобождалась с работы, бежала домой проверить сына.

— Отвези меня к бабушке, — попросил Славик.

Я напряглась и, пытаясь скрыть недовольство, перелистывала тетрадь с домашним заданием. Свекровь меня не любила. Укоряла за неправильное воспитание внука, чрезмерную опеку или наоборот безразличное отношение, даже нелюбовь. Я уже подумывала над тем, чтобы отправить Славика к свекрови, но чувство неприязни и недоверия подтачивали всякое желание обращаться к ней.

Вечером удалось наконец выйти со Славиком на площадку. Детская куртка плохо скользила по влажной поверхности горки. Сын застревал и, смеясь, стучал ногами по блестящему металлу. Я сидела на лавочке, смотрела на резвящегося сына и вдыхала сырой воздух. Осеннее потемневшее небо опустилось почти до самых крыш высоток. Славик вдоволь накатался на качелях, три раза оббежал площадку, гоняя голубей, и подошёл ко мне запыхавшийся, но довольный.

— Жалко, что гуляют одни малыши, — Славик вытянул руку в сторону мамочек с колясками. — Куда делись все большие дети?

И, правда, школьников Славиного возраста не оказалось, как и ребят постарше.

— Наверное, уроки делают. Идём домой. Уже темнеет.

— Мам, а почему ты не найдёшь себе другую работу? Чтобы могла больше времени проводить со мной? — Славик шёл вприпрыжку, откидывая грязь в стороны.

Я хотела поругать, но осеклась, вспомнив прошлую историю с выпачканной одеждой.

— Если я не буду много работать, нам не на что будет жить. Мы не сможем платить за квартиру и покупать продукты. К тому же у нас кредит за машину.

— А зачем нам машина? Мы, всё равно на ней не ездим.

— Бензин очень дорогой. Заправляться нам теперь не по карману. Надеюсь, скоро наступят времена, когда мы снова сможем гонять на нашей «ласточке».

— А папа ездил на ней вчера или позавчера. Я видел, — Славик пнул кусок грязи, отчего носик ботинка покрылся коричневой плёнкой.

— Ты что-то путаешь. Машина в гараже. К тому же папа не говорил, что собирается её взять.

Дима вернулся с работы рано. Лицо его выражало усталость и недовольство.

— Всё в порядке? — спросила я, раскладывая на столе тарелки для ужина.

— Да, — буркнул супруг, включая телевизор.

Экран мигал цветными огнями, перескакивая с канала на канал.

— Интернаты хотят сделать обязательными, слышала? Уже законопроект в Думу внесли. Скорее всего, депутаты его одобрят, — Дима громко щёлкнул пальцами, опустил ложку в суп.

— Разве это возможно? Я не верю. Какому-то сумасшедшему взбрела в голову идиотская мысль, и все поддержат его? Это бред. Так не может быть, — мысли путались в голове.

— Это не бред, это реальность. Сама подумай. Дети сейчас — это обуза для многих родителей. Например, мне некогда заниматься воспитанием сына, как и тебе. Надо зарабатывать деньги, чтобы не сдохнуть с голода. Государство возьмёт на себя обязанность по содержанию нашего Славика. Он будет жить в интернате на всём готовом. Его не надо кормить, одевать, учить. Это даже выгодно для родителей.

— Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? — восстанавливая пресекшееся от волнения дыхание, я взглянула на мужа.

— Славик будет жить в интернате, — низким угрожающим голосом без малейшего следа сарказма произнёс Дима.

— Ты же это несерьёзно, да? — я несмело дотронулась до руки мужа и ощутила, как она едва заметно напряглась.

— Я абсолютно серьёзно тебе заявляю, Славик здесь не останется. Принятие закона — это лишь вопрос времени. Готовься, скоро ты простишься с сыном, — лицо Димы было жёстким, непроницаемым, как глухая стена.

— Как? Как ты так можешь? — голос застревал в сухом горле. Казалось, вся влажность перешла в слёзы.

Шум в висках глушил всё мысли. Шатаясь от слабости, я опустилась на стул. Клокочущая, рвущаяся наружу ненависть горела в груди. Хотелось уйти, не слышать никогда ужасных, убийственных слов Димы. Отравляющие сознание новости лились из динамиков телевизора. Я схватила со стола пульт и нажала кнопку выключения. ЖК-дисплей почернел мёртвым прямоугольником.

— Пожалуйста, Дима, давай не будем принимать поспешных решений? — я подошла к мужу, обняла за плечи.

Дима стряхнул мои руки и принялся расхаживать по кухне, хмуря брови. Он покрутил головой, отчего раздался хруст шейных позвонков и сцепил пальцы на животе. Над ремнём нависало намечающееся брюшко, выдающее человека, который ведёт малоподвижный образ жизни и пьёт много пива. Казалось, он соображал, что мне ответить: то и дело крутил головой и приглаживал волосы. На разговор муж так и не решился, отвлёкся на телефонный звонок, а потом и вовсе закрылся в спальне.

Славик сделал уроки, принёс тетради на проверку. Я похвалила его за аккуратность. Радостный и счастливый сын вприпрыжку побежал в комнату.

Я скинула тапочки, стянула все вещи, встала под душ и включила горячую воду. В голове застряли слова мужа. Я не понимала, как можно забрать детей у родителей, лишить их счастливого детства и семейного счастья. Что могут дать ребёнку бесчувственные воспитатели, которые в моём воображении больше похожи на охранников и надсмотрщиков. Кто вырастет из таких детей? В кого превратятся недолюбленные, затравленные, обиженные, ограниченные пространством ребята?

Слёзы стекали по щекам, сливались с горячей водой и уплывали в сливное отверстие. Вот бы так же уплыли все мои страхи и беды.

Каждый день Славик возвращался со школы, говорил, что в классе стало меньше учеников. Родители переводили детей в интернаты. Я не раз заставала сына плачущим. Он смахивал слёзы и отворачивался. Я подходила к нему, обнимала, целовала, обещала, что не отдам его в интернат. Он не верил. И я не верила. Плакала перед сном в подушку, переворачивала её сухой стороной и засыпала с тяжёлым сердцем.

Ненавистный законопроект всё-таки приняли. Чёрствые, эгоистичные депутаты наплевали на чувства людей, обрекли на страдания несчастных детей.

Я подошла к воротам школы. Мамочки стояли, притоптывая от холода ногами. Один за другим вышли первоклассники. Всего пять человек.

— Завтра школа не работает. Она закрывается насовсем, — глаза Славика наполнились слезами. — Учительница сказала, больше не приходить.

Женщины переглянулись между собой, но никто ничего не сказал. Выступать против государственных законов было опасно. Мамочки старались скрыть влажные глаза, кутались в шарфы, натягивали капюшон.

Славик шёл молча, временами всхлипывал, размазывал слёзы и сопли по щекам шерстяной варежкой.

— Вон-вон, наша машина, — крикнул сын, указывая на серый седан за углом улицы. Я прищурилась, чтобы разглядеть номер. Это действительно была наша машина.

— Наверное, папе очень понадобилась, — попыталась я успокоить себя и сына, — Придёт с работы — спросим.

— А давай подойдём? Может, он где-то рядом, — предложил сын.

Мы обошли автомобиль. Димы поблизости не оказалось.

— Интересно, куда папа пошёл? — Славик оглянулся на ближайшие дома.

Я терялась в догадках, стараясь скрыть от сына тревогу.

Дима к ужину не пришёл. Заявился, когда сын уже спал. Запах алкоголя разлетелся по комнате, вызвал чувство отвращения и тошноты.

— Где ты был? — Я помогла мужу снять пальто. — Ты брал машину? Мы со Славиком видели её на соседней улице.

— Да, брал, — Дима небрежно спустил брюки и швырнул на стул. — Моя машина. Когда хочу, тогда беру.

— Но ведь у нас нет денег на бензин. Может, продадим её, а?

— Я не продам машину. И вообще, Славку надо определять в интернат.

— Нет, я не могу.

— А что тебе ещё остаётся. Государство будет наказывать тех, кто нарушает закон. А ты именно это и хочешь сделать. Я не собираюсь идти у тебя на поводу. Родных и друзей у тебя нет. Кто тебе поможет, дура, — Дима медленно расстёгивал пуговицы на рубашке, то и дело, не попадая в петлю.

— А если мы отдадим сына в интернат, я смогу его навещать?

— Нет. Сейчас я тебе покажу. Смотри, — Дима открыл в телефоне статью и протянул мне почитать.

«Власти считают нецелесообразным встречи детей и родителей. Визиты скучающей мамы могут негативно отразиться на психике ребёнка. Уже после рождения младенец должен быть отделён от матери и направлен в дом малютки, затем по мере взросления его переводят в интернат».

Я не дочитала. От слёз буквы расплывались и прыгали.

— Этого не может быть. Какой бессердечный изверг мог такое придумать?

Я опустилась на кровать, потёрла пульсирующие виски. Мысли рвались и путались.

— Что же теперь делать, Дим?

— Как что? — взорвался он, — ты что, до сих пор не поняла. Как ты меня достала. Не могу уже слушать твоё вечное нытьё. На следующей неделе Славки не должно быть в этом доме. Ты поняла? Иначе я сдам вас обоих в полицию. И ещё... Я развожусь с тобой.

Меня будто придавило огромным камнем. Я застыла не в силах пошевелиться. Лишь слёзы настойчиво бежали по щекам, стекали на грудь, расползаясь по футболке тёмным пятном.

— Мы поделим квартиру и машину. Дальше живи как хочешь, — Дима наконец освободился от рубашки и залез под одеяло.

— У тебя появилась другая?

— Это неважно.

— Как неважно? Ты бросаешь меня в такой сложный момент, когда мы должны сплотиться, поддерживать друг друга. А ты...

— У меня есть другая, — Дима внезапно откинул одеяло и вскочил, — Я люблю её. Она не нудит, не ноет, отдала дочку в интернат и живёт спокойно. Ты тоже отдай сына и займись собой уже наконец. Смотреть противно...

Пощёчина заткнула ему рот. Лицо Димы искривилось от раздражения и недовольства.

Я ночевала в комнате сына. Прислушивалась к его тяжёлому дыханию и не могла заснуть. Мысли противными мухами назойливо вертелись в голове. Меня душили обида, ненависть, осознание собственной никчёмности и незначительности.

Славик кашлял всю ночь, под утро поднялась температура, навалился насморк. Врача вызвать не удалось. Детские поликлиники закрыли, как и школы. Теперь все учителя и медики трудились в интернатах. Пришлось лечить сына самой. Я купила лекарства, отпросилась с работы и не отходила от Славика несколько дней, будто его могли отобрать у меня в любой момент.

— Завтра. Завтра ты должна отвести его, — пригрозил пальцем Дима, уходя на работу. Славик высунулся из-за двери. Я заметила, как кривятся его губы, глаза блестят от слёз.

— Ты ведь не сделаешь этого, мама?

— Нет, — я кинулась обнимать сына.

Вдвоём мы были одним сплошным комком боли и отчаяния. Задыхаясь от рыданий, я целовала сына и твердила, как сильно люблю его и никому не отдам.

— Давай убежим далеко-далеко. Туда, где нас никто не найдёт, — шептал Славик, глядя мне в глаза.

Я вздохнула, не найдя ответа.

— Поедем к бабушке. Она поможет нас. Она меня любит. Раньше говорила, что любит.

Я смахнула слёзы. Идея с бабушкой мне понравилась. Хотя мы и недолюбливали друг друга, я знала, что она любит внука.

Самые необходимые вещи вскоре переместились в объёмную сумку. Оставлять сына одного дома я не решилась, одела его потеплей, и пешком мы поплелись к гаражам. Славик выглядел бодрым и повеселевшим. Новость о скором отъезде окрыляла его, возвращала прежнюю непосредственность и беззаботность.

— Мам, давай зайдём на площадку? — сын дёрнул меня за рукав, когда подходили к парку.

— Только недолго.

Скрип качелей разрезал тишину. Птицы, сидевшие на деревьях, взметнулись в чуткой животной тревоге. Пустая площадка без детского смеха, громкого крика выглядела уныло. Небо, низко перерезанное проводами, хмурилось. Славик, вытягивая ноги вперёд, раскачивался, взлетал так высоко и опасно, как в последний раз.

— Осторожно, — шепнула я, зная, что он смотрит на меня и всё понимает.

Лёгкий ветер гнал по дорожкам окурки и мелкий мусор. Прохожие почти не встречались. Если и попадались — отворачивались или прятались в капюшоны. Затем оглядывались, кидали осуждающие, реже жалостливые взгляды.

Я открыла гараж, завела машину. Славик влез в тесное кресло и пристегнулся.

— Неудобно. К тому же я уже большой, мам, — возмутился он, поправляя объёмную куртку.

— Потерпи, сынок. Так надо, ради твоей безопасности.

Последние деньги я потратила на бензин. Пришлось сделать крюк, чтобы заехать на заправку. С каждым годом их становилось всё меньше.

Свекровь жила на другом краю города. Я не предупреждала её о нашем приезде, надеялась, она окажется дома.

— Тамара Сергеевна, эта Маша со Славиком, — отозвалась я в домофон.

Раздался глухой свист, и дверь в подъезд раскрылась.

— Славик, дорогой, почему ты так долго не навещал бабушку? — свекровь протянула руки, чтобы обнять внука.

Мы долго не виделись. Она заметно похудела, кожа на лице посерела,стала более дряблой.

— Почему вы не предупредили, что приедете? Я бы вкусного сготовила, — свекровь повесила наши куртки в шкаф и принялась рассматривать Славика. — Какой ты большой стал. Скоро меня догонишь.

Мы пили чай с абрикосовым вареньем. Ели оладушки со сметаной. Славик развеселился, рассказывал бабушке о предметах в школе, но потом осёкся и замолчал. Тихонько встал и ушёл в другую комнату.

Беспощадная, давящая тишина придавила плечи.

— Ты ведь привезла его ко мне, чтобы попрощаться? — свекровь отвернулась к окну, поправила волосы в тугом пучке.

— Нет.

— Разве вы не отдаёте Славика в...

— Нет. Я никому его не отдам.

— Это невозможно. Вам придётся.

— Тамара Сергеевна, вы же тоже мать. Неужели и вы не понимаете меня, — мой голос дрожал.

Свекровь повернулась ко мне, впилась пальцами в руку и резко спросила:

— Как ты хочешь спасти его?

По вспаханным морщинами щекам ползли слёзы. Губы еле заметно подёргивались.

— Я не знаю. Думала, вы поможете нам.

— Разве мне это под силу? Кто я? Никому не нужная старуха. Отживу своё и будет. А вот Славку надо спасать.

Мы ещё долго говорили, искали любую возможность побега. Сынок спал, даже во сне выглядел расстроенным и несчастным.

Тамара Сергеевна стояла у окна и тихо крестилась.

— Я вот что думаю. Может, та прежняя жизнь, которую мы укоряли, ушла от нас в наказание за то, что мы не ценили её. Человек всегда чем-то недоволен. Ищет лучшую жизнь, а оно вон как получилось. Только хуже стало.

— Что теперь делать?

— О, Ольга с сыном идёт. Смотри. Соседка моя тоже пацана своего не отдала.

Я бросилась к окну. Женщина с ребёнком подходила к подъезду. Несколько дней я не видела других детей, кроме Славика. Думала, всех определили в интернаты.

— Она мать-одиночка. Сама мальчишку тянет. Мужик бросил её ещё беременную. Сына она любит очень, вот и оставила. Эх, до чего дожили. А ты сходи к ней. Вдруг вдвоём чего решите. У неё квартира как раз под моей.

— Точно, — обрадовалась я внезапной идее свекрови и стала собираться.

— Мама, ты куда? — Славик поймал меня в коридоре. — Ты бросаешь меня?

— Нет, что ты. Мне надо поговорить с соседкой. Я скоро буду.

— Можно с тобой? — сын заплакал.

Я притянула его к себе и обняла. Сдержать слёзы не удалось: они текли, не переставая.

Палец надавил на звонок соседской квартиры. Дверь не сразу, но открылась.

— Здравствуйте. Я Маша, невестка Тамары Сергеевны. Мы можем поговорить?

Девушка, стоящая на пороге, недоверчиво покосилась на меня.

— Что вы хотите?

Я поняла, что приглашения в квартиру не дождусь. Ольга была слишком напугана.

— Славик, иди сюда, — я зашла за угол и вывела сына. — Теперь мы можем поговорить?

Ольга раскрыла дверь, приглашая войти.

— Ванюша, у нас гости. Это Славик. Покажи ему игрушки.

Светловолосый мальчик пяти лет неуверенно протянул руку моему сыну для рукопожатия. Мальчишки поздоровались как взрослые и скрылись в детской комнате.

Ольга заварила крепкий кофе, угостила конфетами. Она молчала, и я не знала с чего начать. Чувствовала с ней родственную душу, но боялась.

— Вы, наверное, очень любите своего сына, раз до сих пор с ним, — Ольга смяла шелестящий фантик шоколадки.

— Я не хочу..., — слёзы начали душить меня. — я не могу представить свою жизнь без него.

— Я тоже.

Мы сидели за маленьким столом со старой выцветшей клеёнкой и делились друг с другом переживаниями, сомнениями, общим горем. Она держалась лучше меня, адекватнее воспринимала реальность, казалось, уже знала, что будет предпринимать дальше.

— Ты, правда, готова на всё что угодно, лишь бы сбежать с сыном? — спросила она, разворачивая очередную конфету.

— Да, я готова.

— Сегодня ночью мы с Ванюшей уезжаем. Есть люди, которые не поддерживают реформу. Они вывозят мамочек с детьми в специальные безопасные места.

— Куда?

— Говорят, на Кавказ. Там очень чтут семейные ценности и много противников интернатов.

— На Кавказ? Это далеко.

— А куда деваться? Не оставаться же тут.

— Возьмите нас с собой. Это возможно?

Ольга говорила по телефону с женщиной, ответственной за перевозку детей и родителей. Договаривалась о встрече, спрашивала обо мне, благодарила за помощь. Ещё час мы с Ольгой обсуждали поездку и узнавали друг друга ближе. Ольга казалась приятной, порядочной девушкой. Она твёрдо знала, чего хотела и верила, что всё наладится. Мы условились выезжать глубокой ночью и распрощались.

Тамара Сергеевна расплакалась, услышав о нашем отъезде. Она не спрашивала о Диме, а я не рассказывала о том, читать у него появилась другая женщина. Эта новость расстроила бы её ещё больше. За один день я прониклась к свекрови и стала уважать её, чего ни разу не произошло за девять лет семейной жизни.

Я долго не могла заснуть, прокручивала в голове предстоящую поездку, волновалась и прислушивалась к дыханию сына. Он сопел заложенным носом, изредка похрюкивая.

Будильник заставил вздрогнуть и резко открыть глаза. Я разбудила Славика и позвонила Ольге. Уже через пять минут Тамара Сергеевна целовала нас на прощанье и утирала слёзы рукавом ночной сорочки.

— Возьми. Это вам. Откладывала с пенсии на чёрный день. Вот и пригодилось, — свекровь протянула свёрток.

«Деньги», — решила я и поблагодарила её.

С неба сыпался снег. Город спал. Я чувствовала себя преступницей, сбегающей от наказания. Мы загрузили вещи в багажник, расселись по местам и покатили по снежной дороге. До места назначения доехали быстро, всего за полчаса. Машина остановилась у высокого забора. В глубине двора возвышался особняк. Ольга кому-то позвонила, и ворота открылись.

— Привет. Я Эльмира. Заходите в дом. А то холодно, — женщина в тёмном платке махнула рукой в сторону двери.

В большом просторном зале на диванах и стульях сидели женщины с детьми разного возраста — от грудничков до подростков. Примерно двадцать человек. Всё уставшие, с покрасневшими глазами. Матери прижимали к себе детей или держали их за руку, будто те могли исчезнуть, стоит только отойти от них.

— Проходите сюда. Тут есть места, — Эльмира протолкнула нас вглубь комнаты. — Через полчаса приедет машина. Погрузимся и в дорогу.

Спустя двадцать минут я познакомилась почти со всеми. Женщины рассказывали похожие на истории, даже внешне, казалось, напоминали друг друга. Вскоре пришла Эльмира, пересчитала присутствующих и объявила:

— Фура подъехала. Мы поедем в огромном прицепе. Это спецмашина. Её не должны досматривать. У водителя есть необходимые документы. Так что всё должно обойтись без проблем. Но нам самим нужно соблюдать осторожность. Лучше, если мы будем сидеть как можно тише. Попрошу вас вынуть симки и не использовать их. Думаю, они больше не пригодятся.

Во дворе пыхтел здоровенный грузовик. Люди поднимались в кузов по узкой лестнице. Я ни на миг не отпускала от себя Славика, а когда подошла наша очередь, пропустила его вперёд, сама забралась следом.

Маленькая пыльная лампочка излучала тусклый свет. Люди расселись по длинным скамейкам, приставленным к стенам. Посередине стоял небольшой стол, под ним и на нём лежали коробки. С правой стороны я прижимала к себе Славика, слева сидела Ольга. Внутри оказалось на удивление тепло. Эльмира сказала, что кузов отапливается.

— Будешь? — Ольга протянула конфету.

— Нет, спасибо.

— А я не могу без сладкого. Когда нервничаю, всего много ем.

Кузов заполнился людьми, вещами, и фура, издав глухой свист, двинулась.

— Сколько нам ехать? — спросил кто-то из другого угла.

— Около двух дней. Точно не могу сказать, — ответила Эльмира.

В тусклом свете она казалась старше, черты лица заострились, стали жёстче, неприятнее.

Люди расспрашивали Эльмиру о базе, в которую мы направлялись. Интересовались, можно ли доверять организаторам лагеря беженцев. С её слов она в четвёртый раз переправляла детей на Кавказ, и всё было хорошо. Говорила, что есть ярые противники реформы, они собирают силы и обязательно выступят против власти.

— Мы не рабы, мы не безвольные существа и не станем делать то, что нам навязывают. Государству удобно иметь послушное население. Они подавляют нас, загоняют в рамки. Но мы не будем терпеть. Пусть не сразу, но мы выступим против тоталитарных порядков.

Пыл говорящих поостыл, свет потушили, и мы как могли попытались заснуть.

Утром загорелась лампочка. Эльмира вытаскивала из коробок бутылки с водой и консервы. Мы перекусили, походили, чтобы размять затёкшее тело и расселись по местам.

Ночью стало холодно, выяснилось, что сломалась печка. У кого были тёплые вещи в багаже, доставали их и кутали детей потеплее. Я завернула Славика в плед, усадила себе на колени и баюкала, как младенца. Он ещё шмыгал носом и слегка покашливал.

Ноги мёрзли, дышать стало тяжело. Душный воздух давил на виски. Я сидела, как в тумане, откинулась к стене, придерживая руками сына. Ночью грузовик остановился. Водитель разрешил нам выйти, подышать воздухом. Вокруг темнели деревья, с неба подмигивали холодные белые звезды. От головокружения я схватилась за ствол тонкой берёзки и прильнула к ней всем телом. Долго наслаждаться свободой нам не дали, попросили вернуться.

Утром водитель раскрыл двери, объявил, что прибыли на место. Все выходили и щурились от яркого солнца.

— Я понимаю, что вы устали от дороги, но мы не можем задерживаться. Вот наши автобусы. Они довезут нас до лагеря, — Эльмира указала на подъезжающие газели.

Нам со Славиком достались места рядом с водителем. Седобородый старик представился Магомедом Магомедовичем и добродушно улыбнулся.

— Тебе сколько лет? — спросил он Славика.

— Семь.

— Моему внуку тоже семь. Он в лагере. Вы обязательно подружитесь.

— О, мам, смотри, перистые облака. Здесь тоже такие есть, — сын тыкал пальцем в стекло.

— Конечно, есть. А ты как думал. Завтра будет тепло, — заключил старик.

— Или дождь пойдёт, — добавил Славик

— Дождь? Это да. У нас часто идут дожди. В этом году зима тёплая. Снег только в горах.

— Мам, смотри барашки.

— И барашки у нас есть, и козы...

Магомед Магомедович увлёк сына разговором. Автобус трясся по горному серпантин, я представляла место, в котором мы скоро будем жить. Славик остался со мной, больше ничего не нужно. Я положила руку на ладонь сына, вырвались слёзы, просившиеся последние дни.

«Никому тебя не отдам, сынок».

В груди всё дрожало, трепетало в предчувствии новой жизни.