​Пуговица

Весь поход сразу пошёл наперекосяк. Сашок потерял свою солнечную улыбку, под глазами залегли тени, а в самих глазах замаячила неясная тоска.

Плыли на байдарках по тихой извилистой северной реке. По берегам стояли приземистые деревеньки, у воды лежали долбленые лодки, рядом вросли в песчаные почвы баньки. Река петляла среди светлых сосновых боров – правый берег обрывистый, левый - длинные пляжи с мать-и-мачехой. Лето на излёте дарило вёдерную погоду: сухие солнечные дни, прохладные ночи, туманы по утрам. Вдали от дома, с палатками, котелками, складными стульчиками, супами из пакетиков вели кочевой образ жизни. Прокоптились в уютных дымах костров, пожелтели под низким северным солнцем.

Среди видавших виды мужичков, убежавших от быта, от жён, из суеты городов мальчишек было двое. Сашок, одиннадцати лет, тоненький, длинный, глаза огромные, с длинными ресницами – девочки постарше завидовали, ровесницы влюблялись и дразнились. Волнистые волосы дополняли несколько девичий образ. Вечно теребил в руке огромную белую пуговицу с чёрными прожилками – амулет.

Игорь был старше года на два, тоже длинный и тоже худой, но покрепче станом. Чернявый и с хулиганистыми глазами, он верховодил не только по старшинству, но и по задиристому характеру. Сашок его не любил, но никогда не перечил и молчаливо шёл у дружка на поводу.

***

Встали на высоком берегу, песчаным обрывом падавшим в реку. Сосны, разогретые полуденным солнцем, источали ядрёный смолистый дух, а под ногами хрустел высохший мох. Стойбище по всем параметрам было классное – народ пребывал в приподнятом настроении.

Вечером Игорёк и расстарался. Было в нём что-то зудящее, слабохарактерное и злобное. В походе отыгрывался на Сашке, а тот не мог отвязаться, был слишком робким. И, видно, давно Игорю хотелось, но всё ждал чего-то. Подходящего момента. Тут ему показалось – самое время.

Очередной хороший день затихал тёплым вечером. Поужинали картошкой с тушёнкой, закусили килькой в томатном соусе, взрослые «расписали» бутылёк. Сашок жарил хлеб на прутике в тлеющих углях. В свободной от прутика руке была зажата пуговица. На походном столике стыл чай. Мужики вели за походным столом неспешные беседы, прихлёбывая из горячих кружек, хрустя сухими пряниками; созерцали - с высокого берега было далеко видно противоположную низину, заросшую низкорослыми ивами. Солнце зашло, осталась только жёлтая полоса. С востока накатывала тьма, из леса потянуло свежестью.

В сумерках на Сашкином лице играли всполохи затухающего костра. Он хрустел ароматным ломтём, задумчиво глядя на огонь.

- Санёк, сегодня расскажу ту историю-то, - подсел к костру Игорь.

Сашок из медитативного состояния вышел не сразу.

- Санёк! Слышь? – Игорю такое невнимание не понравилось.

- А? – ответил Сашок.

- Байку будешь слушать, а? – недовольно спросил Игорь.

- Чего за байка?

- Про Чёрного человека, - улыбнулся зловеще Игорь.

Сашок сглотнул, сжал пуговицу посильнее.

- Игорь, а может, не надо? Вечер же…

- Ха! Как раз самое оно! Нам когда в лагере рассказали, мы потом всю ночь не спали.

Сашок поёжился.

- Да… в лагере всякую лабуду рассказывают… - слабо возразил он.

- Лабуду? – Игорь сунул веточку в угли. Веточка вспыхнула. – Вообще-то, это всамделешняя история, Санёк. Про байку это я так… Тот пацан, который нам всё рассказал, у него отец военный. Он на ликвидации последствий работал…

- Каких последствий? – спросил Сашок, заблестевшими глазами уставившись на друга.

- Серьёзных последствий, Санёк. Серьёзных, - тихим голосом сказал Игорь. И добавил уже спокойнее, как бы безразлично, - И, между прочим, всё с похода тогда началось…

- С похода? – голос Сашка дрогнул.

Тьма всё плотнее обжимала стойбище, от заката осталась совсем тоненькая серая полоска. Высыпали звёзды, наступившую тишину разбавляли лишь голоса взрослых.

- Ага, с похода, - кивнул Игорь, продолжая поджигать прутик.

Подошёл один из мужиков, самый пожилой, «аксакал» – его даже пацаны называли безо всяких «дядь» - Юрий Николаевич. Подкинул поленцев, взял чайник.

- Чего, мальцы-удальцы, поди, хорошо в походе-то? – спрашивал он весь поход одно и то же, по поводу и без. Не дожидаясь ответа, ушёл с чайником.

Сашок проводил его несчастными глазами.

- Короче, - Игорь пододвинулся ближе и заговорщицки понизил голос, - ходили там тоже такие… ну, типа нас. С киндерами, речка типа нашей, байдарки, все дела... Встали перед городком. Типа Пестово вот, которое будет…

- Посёлок городского типа, - пискнул Сашок.

- Чего? А… да без разницы. Вот. Встали на ночёвку. Темнотища! Август стоит, тучи нашли…

***

Сашок пролежал всю ночь, боясь пошевелиться. Внутри всё изболелось. От любого шороха он вздрагивал и прижимался к отцу. Отец шевелился в спальнике, вынимал крепкую руку и обнимал сына.

Как засерело, забрезжило рассветом, Сашок утомился своими переживаниями и забылся дёрганным сном.

Днём будто всё позабылось. Ездили на тот берег, валялись на горячем песке, строили замки, плескались в тёплой воде. После обеда ходили за малиной на вырубку. Краснела потом в бидонах и кружках. Манила ароматом. Вечером, уплетая ягоду с блинами и сгущёнкой, Сашок вращал счастливыми глазами.

Но как только вечер накинул сумеречную пелену, попрахладнело, и неудержимая тьма стала проникать из леса, липкий ужас сковал Сашка. Он боялся остаться один. Взрослые играли в карты, он прилепился рядом. Отец пошёл на реку чистить зубы, он за ним.

- Сашк, иди, ложись. Я в лесок и тоже в палатку, - отец потрепал его по шее, убирая зубную щётку в коробочку. Сашок застыл, упустил мгновение – отец растворился за деревьями. Из остальных палаток слышались крёхи и охи, расстёгивались и застёгивались «молнии», поддувались подушки и матрасы. Не в силах стоять, Сашка прыгнул в палатку, включил фонарик и, зарывшись в спальник, завибрировал мелкой дрожью.

Снаружи зашуршало. Дрожь мигом прекратилась, глаза Сашка округлились. Вжикнул открывающийся полог.

- Кто там? – крикнул Сашок. Ему показалось, что крикнул. Изо рта вылетели только ему слышные звуки.

В палатку ввалился отец.

- О! Прожектор прямо, - закрываясь от света фонарика, сказал он. – Комаров-то нет?

Сашок помотал головой. Замотался и луч света. Отец ещё пошебуршился, устраиваясь.

- Тепло оделся? Свежая ночка будет… - спросил, зевая.

- Тепло, - ответил Сашок, не очень понимая, о чём его спрашивают.

- Ага, спокойной ночи тогда, - забормотал отец. На последнем слове он уже спал.

Сашка прижался к нему всем телом, но страх не проходил.

- Пап… - жалобно поскрёбся он в отцовский спальник. Отец сопел с присвистом. – Пап, - срывающимся голосом уже громче позвал Сашок.

- А, – отдуваясь, заворочался отец.

- Пап, страшно… - зашмыгал носом Сашок.

- Чего? – отец зажёг фонарик. Щурился, глядел на сына. – Шурик, ты чего? Приснилось чего? Не боись, брат, я же тут, - отца неумолимо клонило к подушке. Не обнаружив никакой катастрофы, он ухнул обратно в сон.

А Сашка снова остался один на один с Чёрным человеком. Который приходит и забирает свет из души, заполняя космическим ужасом человеческое нутро, оставляя лишь антрацитовую зловещую пустоту… Сашка зажал пуговицу в обеих ладонях и бормотал какие-то молитвы.

***

Городок Пестово теперь представал для Сашка воплощением ада. Он приставал к отцу с расспросами, скоро ли будет стоянка перед этим городком. Отец обеспокоенно поглядывал на него, терпеливо отвечая на одни и те же вопросы. Игорёк, малолетний садист, похихикивал в кулачок, не признавался ни в чём (взрослые интересовались, что за хандра напала на Сашка), с затаённым сладострастием наблюдал мучения младшего товарища. Отец, услышав объяснения про детские страшилки, усмехнулся и посоветовал быть взрослее. Сашок лишился последней опоры.

Сашок погибал, но погибал медленно. Сопротивлялся. Наткнувшись разок-другой на ехидный взгляд Игоря, он стал его избегать. Прятался от него в палатке, в лодке, в лесу. От пуговицы на ладони появился отпечаток.

К ночёвке возле Пестово Сашок подготовился. Обложился фонарями, стащил топор в спальник, достал охотничьи спички. Потерял аппетит, сосредоточился на приближающейся ночи. Остальные походники за последние дни привыкли к его тоске и не приставали.

Всё испортила гроза. Потемнело раньше обычного, все разбежались по палаткам. Громыхало, сверкали молнии. Ужас отступил перед восторгами – Сашок любил грозу. Его напряжение будто передёрнули, сбросили и заземлили. Когда утихло, и только тихий дождик зашуршал по пологу, Сашок сразу уснул.

Проснулся в поту, в кромешной темноте. Непреоборимо захотелось до ветру. На ощупь, забыв про фонарик, топор и спички вылез из палатки. Дождь кончился, но тучи не разошлись – глаз не различал ни вытянутой руки, ни неба, ни палатки. Казалось, что темень стала осязаемой, и её можно было потыкать палкой. Сердце рвало грудь, мочевой пузырь гнал от палатки, а страх парализовал ноги. Кое-как ковыляя, задевая растяжки, чуть не свалившись в реку, сумел пройти за ёлку – её расположение он запомнил. Сбросив балласт, перевёл дух. И тут же услышал шаги и шорохи. Мелькнул узкий луч света. Сашок заметил, что не дышит, только когда в ушах зазвенело от нехватки воздуха. Тихо выдохнул и вдохнул.

Черный человек крался, стараясь не попадать лучом на палатки. Сашок, вибрируя всем телом, обмирая от жути, пошарил в кармане треников. Пуговицы не было. По спине потекла противная струйка пота. Захотелось сглотнуть, но во рту была сушь. А Чёрный человек шарил по лагерю. Вне себя от ужаса и безысходности, Сашок схватил какую-то палку и с диким криком-визгом кинулся на Черного человека.

Луч фонаря на миг затих, а потом поскакал вглубь леса с чертыханиями и проклятиями. В палатках зашуршали.

***

Утром подсчитали потери. Утекла удочка и медная подарочная фляга. Дорогущий спиннинг, оставленный возле дерева, будто специально для воров, не тронули. Сашок спугнул вовремя.

Его нахваливали, открыли специально банку сгущёнки, навалили протёртой с сахаром малины. Расспрашивали про ночь, вытаскивали подробности. Сыпались восторги: «не испугался черноты», «молодца», «маленький да удаленький».

А Сашок глядел отсутствующим взглядом на реку и кидал в неё шишки.

- Кстати, про спиннинг тоже история есть, - подошёл к нему Игорь.

- Игорь, засунь свои истории, знаешь, куда? – Сашок поднялся с земли и спокойно пошёл в темнеющий в вечеру лес. Белая пуговица с черными прожилкам валялась возле палатки, присыпанная сухими иголками.