Светлана Ледовская №2

Салатовая тетрадка

Автор:
Сергей Ковалев
Салатовая тетрадка
Работа №318
  • Опубликовано на Дзен

21. 04. 2015

Сегодня девочка, возраст 10 лет. Обнаружил ее сторож недалеко от озер Вествуд-Лейк. Фельдшер, доставивший тело, заявил мне, что предположительная причина смерти – венесекция, хотя откуда ему, фельдшеру, знать? Я лишь попросил его положить тело на мой стол как можно аккуратнее и удалиться.

При наружном осмотре трупа я выявил многочисленные кровоподтеки и ушибы по всему телу, больше всего – на ногах и в паховой области. Очевидно, девочка была избита еще при жизни, но травмы оказались недостаточно тяжелыми, чтобы явиться причиной смерти. На запястьях глубокие рваные порезы – по два поперечных на каждом, длина примерно 40 мм, ширина – 5 мм.

По итогам осмотра органокомплекса я не нашел никаких патологий: расположение органов анатомически правильное, деформаций и гематом тоже нет. Единственное, что бросается в глаза – практически полное отсутствие крови в сосудах, будто ее просто слили, как топливо из бензобака.

Фельдшер был прав, хотя для этого и не нужно быть семи пядей: смерть наступила от обширной кровопотери после вскрытия вен.

Говорят, единственным подозреваемым считается родной отец. Куда мы катимся, Господи? Наверное, ад нам покажется тихим курортом

I

Доктор Аттикус завершил запись тремя смачными точками и вывел под датой номер – 2969. Ниже записи провел полоску клея и аккуратно приложил небольшой листок; в заглавии красовалось «Эпикриз». Сегодняшняя запись в салатовой тетрадке получилась обширнее, чем обычно – в последнее время д-р Аттикус ограничивался совсем короткими заметками, если случай не представлял для него особого интереса. Доктор принялся просматривать тетрадь, с сожалением отмечая, насколько обветшали обложка салатового цвета и те страницы, что находились в самом начале, насколько велики и подробны первые записи дневника – на начальных порах на описание единственного случая могло уходить по несколько страниц. Аттикус, будучи интерном, стремился скрупулезно отмечать всякие мелочи, полагая, что именно это поможет ему стать профессионалом.

Перелистывая страницы без особого интереса, доктор вдруг остановился на одной из них и почувствовал, как на лбу проявилась испарина – в верхнем углу значился обведённый красным номер 2910. С дрожью в голосе он прочитал имя:

Анита Валенски

Доктор повторил имя несколько раз, играясь интонациями, пытаясь распробовать его на вкус.

Анита Валенски. № 2910

Не читай это…

Кто говорит со мной?

Доктор тревожно огляделся – вокруг не было никого, но казалось, будто шёпот доносится из каждого скрытого сумраком уголка кабинета, повторяя одно и то же раз за разом:

Не читай это…

Свет лампы падал на красные чернила, начавшие подсыхать на плотной бумаге, небольшую баночку рыбьего жира и фоторамку, в которой одно за другим менялись изображения – антология счастливой и беззаботной жизни, теперь казавшейся далёкой и безвозвратной, обернувшейся горьким воспоминанием.

Аттикус подбрасывает в воздух трёхлетнего малыша – сына Мэтти, сам улыбаясь словно ребенок.

Доктор и Минди, его жена, стоят на фоне морских волн и щурятся от солнца в зените.

Минди ведёт за руку 5-летнюю Мэри, которая старше Мэтти на три года.

Из темноты по деревянному полу по направлению к письменному столу медленно потекла струйка крови. Оттуда же на д-ра Аттикуса уставились два горящих хищных глаза. После секундного колебания доктор резко направил настольную лампу в густую темноту комнаты – это кошка Марси притащила кусок сырой печени из своей миски. В ответ на яркий свет кошка прищурилась и коротко мяукнула.

Доктор захлопнул тетрадь, даже не убедившись, высохли ли чернила. Негнущейся рукой он потянулся к телефону, но, поднеся трубку к уху, не услышал ничего, даже бездушных коротких гудков. Кабель доктор обнаружил на полу, а рядом с ним многочисленные неоплаченные счета и уведомления об отключении связи.

Схватив пальто со спинки стула, д-р Аттикус ринулся через сумрак к двери и пулей вылетел из кабинета. Быстрыми шагами преодолев гостиную, он вырвался в прохладный осенний вечер, мгновенно почувствовав холодные мелкие капли на лбу и губах.

II

Звонок в дверь.

На пороге д-р Гарфинкель увидел Аттикуса, жалкого, продрогшего и промокшего до нитки. Тот спрятал руки глубоко в карманы ветхого пальто и виновато переминался с ноги на ногу.

- Аттикус?

- Можно войти? Прости, я хотел позвонить, но… – Доктор натянуто изобразил улыбку, изо всех сил стараясь не выглядеть человеком, у которого нет другого выхода, - Телефон отключили.

III

Д-р Гарфинкель, высокий и статный мужчина с лысым затылком, любитель плотных водолазок чёрного цвета, плеснул бренди из графина в стакан и протянул сидящему на диване Аттикусу. Тот принял стакан и мгновенно осушил наполовину.

- Что случилось, Руфус? – Гарфинкель опустился на софу напротив гостя, - Ты просто как снег на голову.

Вторым глотком Аттикус допил до дна:

- Ничего… Я не знаю, - Аттикус поднял испуганные глаза на собеседника, - Будто что-то происходит. Ужасное. Будто кто-то смотрит за мной. Всё время.

Гарфинкель наполнил стакан снова:

- Это всё из-за того случая? С той девушкой? Напомни мне…

- Анита Валенски, - выдохнул Аттикус.

Гарфинкель кивнул:

- Газеты писали об этом. Много. На нас с тобой вылили уйму дерьма, но ты не хуже меня знаешь, что не виноват, верно? Никто не виноват.

Аттикус лишь молча уставился в свой стакан.

- Что Минди думает об этом, Руфус? Она должна тебе помочь.

- Её сейчас нет. Вот уже как пару недель. Она уехала вместе с детьми к больной матери в Санта-Моника.

- Она оставила тебя в такой момент?

Аттикус не стал отвечать на вопрос, а Гарфинкель возмущённо насупился:

- Ты можешь остаться здесь сегодня, моя Полли до сих пор на биржевых семинарах в Сиднее. Завтра отправимся на работу вместе. Думаю, тебе сейчас быть одному смерти подобно - я не понимаю, как Минди могла допустить это. Хочешь переночевать у меня?

- Да.

- Хорошо, - Гарфинкель встал и дружески положил руку на плечо Аттикусу, - Если ты не против, ляжешь здесь, в гостиной. Я принесу тебе одеяло и простынь.

Он удалился, предварительно поставив на столик рядом с Аттикусом едва начатую бутылку бренди.

22.04.2015

IV

Гарфинкель разбудил Аттикуса в восемь утра, отправил в душевую, после чего напоил крепким молотым кофе. В больничный комплекс, при котором был расположен морг, добирались вместе на автомобиле Гарфинкеля. В начале пути Гарфинкель напряженно обронил нелепую шутку о том, как это важно - пристёгиваться, чтобы не попасть к нему на приём, потом, поняв, что произнёс глупость, остаток пути молчал. Аттикус отрешённо смотрел в окно, совестливо мучаясь из-за вчерашнего нежданного визита (как снег на голову – запомнил он и повторял все время про себя), и не горел желанием зачинать беседу.

V

Зайдя в ординаторскую, Аттикус и Гарфинкель обнаружили там Годарта – одного из младших интернов. Тот сидел расслабленно, закинув одну ногу на подлокотник кожаного дивана, и ел крошечной пластмассовой вилочкой лапшу быстрого приготовления. В круглых линзах огромных очков отражалось изображение с телеэкрана.

- Что нового по ящику, Годарт? – громогласно спросил Гарфинкель, рассчитывая, что интерн встрепенётся и сменит хамскую позу, чего не произошло. Годарт лишь повернулся к вошедшим – лицо уродливое, всё в подростковых угрях, громадные передние зубы торчат изо рта, сальные русые волосы спускаются до подбородка:

- Привет, док. Люди умирают, люди исчезают - в общем, делают всё, чтобы мы не остались безработными, - Интерн усмехнулся, обнажив зубы, к которым пристала приправа от лапши, - Привет, чудик!

Последнее приветствие адресовалось Аттикусу и было произнесено едва слышно, однако, и этого хватило, чтобы Гарфинкель побагровел от ярости.

- Что ты сказал? ЧУДИК??? Какой он тебе чудик, ты, недоумок малолетний! – Гарфинкель выбил контейнер с лапшой из рук интерна, - И сядь нормально, наконец! – Только после этих слов Гарфинкель заметил, что изумлённый взгляд интерна был устремлён в сторону Аттикуса, и обернулся.

Побелевший и дрожащий всем телом Аттикус держал перед собой ладонь, с которой комьями стекала густая коричневая грязь.

VI

Аттикуса на грани срыва отпоили виски, после чего тот перестал судорожно дрожать и несколько успокоился. Гарфинкель, завидев в инциденте злой умысел, настоял на том, чтобы обо всем было сообщено заведующему отделением профессору Готтлибу, несмотря на то, что сам Аттикус предпринимал слабые попытки воспрепятствовать этому.

Готтлиб пригласил к себе всех троих.

- Итак, доктор Аттикус, что же вы обнаружили в карманах своего халата? – произнёс Готтлиб слабым и тонким, почти женским голосом.

- Грязь, тина, какая-то мелкая трава – вот что! Полные карманы этого дерьма, - зло ответил за друга Гарфинкель.

Готтлиб перевёл взгляд на Гарфинкеля, поняв, что состояние Аттикуса не располагает того к общению:

- И вы предполагаете, что это кто-то из наших сотрудников решил так подшутить? И кто же, если не секрет?

- Я почти уверен, что это кто-то из интернов, - Гарфинкель взглянул на Годарта таким испепеляющим взглядом, что тому стало понятно – если бы не Аттикус, сидящий между ними, ему бы здорово досталось. Годарт поёжился и шумно выдохнул, - Халат висел здесь лишь эти выходные. Они дежурили - больше некому. Возможно, они сговорились. Все знают, как нахально эти сукины дети относятся к доктору Аттикусу.

- Но я не понимаю, - Готтлиб откинулся в кресле, собираясь с мыслями, - Все это очень странно, конечно. В карманах халата доктора Аттикуса грязь. Это неприятно, но как такой случай может навредить доктору Аттикусу и, как вы говорите, его психическому состоянию? Вы говорите, доктор Аттикус был на грани срыва, но в конце концов это всего лишь грязь. Вот чего я не понимаю.

- Я вам объясню, - по сравнению с Готтлибом, склонным выражаться витиевато и водянисто, Гарфинкель говорил как солдат, - Мы все помним, тот случай…

- Вы, очевидно, имеете в виду Аниту Валенски…

- Именно её. Все это произошло совсем недавно. Сколько времени прошло – три месяца? Четыре? Такое быстро не забывается, профессор Готтлиб! Доктор Аттикус всё ещё не оправился до конца, поэтому любая подобная шутка может выбить его из колеи и привести к самым плачевным последствиям. Я настоятельно прошу вас: разберитесь в этой ситуации и накажите виновного, чтобы ничего подобного больше не повторилось! – Гарфинкель снова метнул яростный взгляд на Годарта.

- А что, собственно, вы можете пояснить относительно этой ситуации? – Готтлиб перевёл взгляд на Аттикуса.

- Я… не знаю, кто это сделал, - пробормотал Аттикус, уставившись в пол, - Наверное, не надо… никого наказывать, - Аттикус почувствовал на себе тяжёлый взгляд Гарфинкеля, но глаза не поднял.

Готтлиб с минуту подумал, потом сказал:

- Вот что могу сказать: вы, доктор Аттикус, отправляйтесь домой – сегодня можете взять внеплановый выходной. Вам гарантирую, что приложу всевозможные усилия для того, чтобы узнать, кто над вами так неудачно подшутил. Доктор Гарфинкель, проводите своего коллегу. А вот вы, Годарт, останьтесь пока. Я не могу бездоказательно…

Дальнейших слов Аттикус не слышал - он покинул кабинет заведующего и в сопровождении Гарфинкеля направился в ординаторскую, чтобы собраться домой.

VII

Несмотря на все протесты доктора Аттикуса и его заверения в превосходном самочувствии, Гарфинкель проявил крайнюю заботу и лично довёз друга до дома. Поинтересовавшись, не нуждается ли Аттикус в чём-нибудь (тот ответил отрицательно), Гарфинкель взял с друга слово, что тот обязательно позвонит, если будет плохо себя чувствовать, и отправился обратно в больничный комплекс. Аттикус подумал, что, должно быть, Гарфинкель забыл или вовсе пропустил мимо ушей его слова об отключении телефонной линии, но не сказал об этом, решив не беспокоить коллегу более.

Марси, нежно мурлыча, встретила Аттикуса у самых дверей, потёрлась об ногу, распушив хвост. Печень она доела, но изрядно запачкала кровью полы на кухне рядом с миской и в кабинете доктора. Задумав уборку, Аттикус набрал воды, однако усталость свалила его с ног – доктор прилёг отдохнуть всего на несколько минут, но в результате проспал до вечера.

Вечер доктор скоротал в гостиной за просмотром ток-шоу и местных криминальных сводок, поглаживая серую шёрстку Марси, свернувшейся на коленях. По ТВ как обычно ничего примечательного, если не считать таковым сообщение об исчезновении двух подростков с окраины города. Аттикус с презрением подумал, что СМИ готовы раздуть слона из любого подросткового бунта, лишь бы заполнить эфирное время. Случай Аниты Валенски собрал множество журналистов, однако газеты пестрели громкими заголовками только первое время - интерес быстро утих после того, как стало известно, что клиника не станет давать никаких комментариев и сохранит всю информацию в конфиденциальности.

Что это? Ревность?

Ближе к ночи Аттикус выключил телевизор, переложил спящую Марси с ног на диван и отправился из гостиной в свой кабинет. Из верхнего ящика письменного стола он аккуратно достал толстую тетрадку в салатовой обложке. Затем доктор взял шариковую ручку, перелистал страницы до последней записи, после которой проставил номер 2970, и, уставившись на пустой лист, в бессилии тихо заплакал.

23.04.2015

VIII

Все, кто был знаком с состоянием и ситуацией доктора Аттикуса (включая профессора Готтлиба), вовсе не ожидали его появления на рабочем месте на следующий день. Гораздо более вероятными им казались телефонный звонок и признание Аттикуса в плохом самочувствии. Тем более они были удивлены, когда доктор явился на рабочее место в добром здравии и даже более – в хорошем настроении. Традиционно хмурый и замкнутый Аттикус в это утро сиял улыбкой, был энергичен и весел, непринужденно общался даже с враждебно настроенными по отношению к нему интернами. Готтлиб с облегчением выдохнул, решив, что теперь одной проблемой меньше и необходимость разбираться в случае с грязью уступила в распорядке дня место более важным вещам. Разговаривать с Аттикусом он не стал, только дал распоряжение предоставить доктору свежий халат.

Внимание на нетипичное состояние Аттикуса обратил и Гарфинкель. Пригласив друга в свой кабинет, он спросил:

- Что-то случилось? Минди вернулась? – Гарфинкель почему-то решил, что душевный подъём Аттикуса связан с его семьей.

- Нет, Минди всё ещё нет.

- Что тогда?

- Ничего, - Аттикус и в благом расположении духа не отличался многословностью.

Не сумев добиться от Аттикуса причины положительной перемены, Гарфинкель насторожился и предложил подвезти друга домой, от чего Аттикус вежливо отказался, оставив Гарфинкеля в недоумении и тревоге.

IX

Вечером после работы Аттикус снова закрылся в своем кабинете и погрузил его в темноту, оставив единственным источником света настольную лампу. Справа от себя он поставил большую чашку чёрного кофе, как делал всегда, когда рассчитывал, что застанет ночь за письменным столом. Затем Аттикус достал из верхнего ящика тетрадь в салатовой обложке и, не листая, открыл её на последней заполненной странице. Число 2970, прописанное ещё вчера, он обвёл синей ручкой, которую тут же отложил, взяв красную. Склонился над листом, готовый перенести на бумагу все слова, роящиеся в голове, словно ядовитые осы, как вдруг из темного угла кабинета раздалось тихое ядовитое шипение. Аттикус прислушался – жуткий звук повторился, потом снова.

Что за дьявольщина?

Тяжело сглотнув и задержав дыхание, доктор резким движением направил свет настольной лампы на дальний угол кабинета. Хищные глаза блеснули и скрылись за креслом, откуда снова послышалось шипение. Аттикус шумно выдохнул:

Марси… Это всего лишь Марси…

Но как же она попала сюда?

Аттикус вышел из-за стола, пересёк кабинет и заглянул за кресло. Маленькое животное устремило гневный взгляд точно на него и, приоткрыв пасть, глухо зашипело.

Вот что это был за звук, - подумал Аттикус.

Доктор чуть отодвинул кресло и взял кошку на руки, заметив, что животное ведёт себя странно: как только он дотронулся до Марси, кошка боязливо прижала уши. И всё же никакого сопротивления Марси Аттикусу не оказала – напротив, прижалась сильнее, и доктор почувствовал, как дрожит её тщедушное тельце. Даже на руках она продолжала шипеть.

Успокоив, как мог, Аттикус выпустил кошку из кабинета в гостиную, наблюдая, как она испуганно убегает, пытаясь держаться как можно ближе к стене, потом снова запер дверь. Вернувшись за стол, он было потянулся к чашке кофе, но вдруг оцепенел.

Салатовая тетрадка оказалась открытой на странице, где синей ручкой был выведен этот страшный для доктора номер.

2910

И ниже имя, от которого бросало в холод.

Анита Валенски

Но ведь Аттикус помнил, точно помнил, что оставил тетрадь тут, открытую на последней странице, помнил, как обвёл номер до того, как проклятая кошка отвлекла его. Что это – сумасшествие, паранойя? Или здесь правда кто-то есть? А если здесь кто-то есть, что он пытается ему сказать?

Он, этот кто-то, ничего не говорит, просто дышит в затылок с той стороны, где располагается дверь на балкон. Медленным движением Аттикус повернул голову, чтобы взглянуть, кто находится за его спиной, готовый ко всему – ярко-алым глазам, выделяющимся двумя яростными огоньками в густой темноте, массивному, но едва заметному силуэту, острой стали, проникающей под лопатку. Но за спиной никого не было.

Это не убедило доктора в безопасности.

- Кто здесь? – сдавленным голосом произнёс он, - Предупреждаю: я вооружён, - В правой руке Аттикус зажал канцелярские ножницы, хотя и отчётливо понимал, насколько смехотворно выглядит, - Это вы, Анита?

В воздухе висела гробовая тишина. Если в кабинете кто-то и был, то он явно не стремился вступать в беседу.

Они хотят, чтобы я прочитал. Прочитал это ещё раз, - подумал Аттикус, - Иначе зачем всё это?

Доктор осторожно опустился в кресло, оглядываясь вокруг, потом перевёл глаза на страницы, наполненные синим текстом. Каждая буква записи, каждая цифра хищно вцеплялась в глаза, обнажая мелкие острые зубки, искусно спрятанные в пересечениях линий. Аттикус знал этот текст наизусть и часто думал, как многое здесь стоило исправить, но никогда ничего не менял.

21.01.2015

№2910. Анита Валенски

То, что произошло вчера, я уверен, оставит отпечаток на всей моей последующей жизни. Если жизнь будет возможна после такого кошмара…

С самого утра вчерашнего дня и по сей час на улице ужасный холод. Термометр показывал –30° по Фаренгейту, когда я выходил на работу вчера – сейчас уже, наверное, 40°, но это не играет большой роли. Я сидел в ординаторской и желал поскорее вернуться домой, чтобы согреться и выпить чёрного кофе.

Всё изменила авария у въезда в город на трассе, ведущей в Вествуд. Подробности мне рассказал фельдшер. На заледенелой дороге столкнулись сразу четыре автомобиля. Меньше всех повезло молодой девушке. Именно в ее крошечный автомобиль врезался шедший по встречной полосе на летней резине джип. Оба автомобиля вынесло с трассы – миниатюрное авто одним боком столкнулось с деревом, а с другой стороны оказалось смято громадным джипом. Тело девушки прочно зажало в металлических тисках между дверцей и бампером джипа. Возможно, ее удалось бы спасти (на тот момент я еще не знал, от кого ее нужно спасать), но следом в заднюю часть джипа въехали еще два автомобиля, из-за чего бампер сжал тело настолько сильно, что внутренности девушки, по моему экспертному предположению, должны были просто разорваться.

Имя девушки я узнал позже - Анита Валенски. Она оказалась не единственной пострадавшей – два авто, врезавшиеся в джип сзади, были битком. В них находились семейные пары с детьми – я знал это, поскольку все они вскоре должны были оказаться на нашем столе. В ужасной аварии выжил только водитель джипа, хотя ему, похоже, придется непросто: его жизнь спасла подушка безопасности, но он ехал непристегнутым. Подушка едва не сломала ему шею – водитель отделался одним позвонком, но велик риск, что остаток жизни ему придется провести в инвалидном кресле.

Готтлиб настоял на немедленной вивисекции. Мне выпала именно Анита, остальных вскрывать должен был мой сменщик. Учитывая обстоятельства аварии, я понимал, что работа простой не будет. Мне вызвался ассистировать штатный патогистолог, доктор Гарфинкель, и я был рад его поддержке, как никогда…

23.04.2015

Резкий грохот среди полной тишины заставил Аттикуса подпрыгнуть на месте. Короткий, похожий на выстрел. Он донёсся из-за запертой двери кабинета, но доктору показалось, будто кто-то выстрелил ему прямо в спину. Обливаясь холодным потом, он медленно обернулся, уже готовый уткнуться лбом в холодное дуло револьвера, но взгляд его упёрся лишь в густую темноту.

Снова достав ножницы, Аттикус осторожно преодолел расстояние до двери и, отперев её, выглянул в тёмный коридор. Здесь он тоже никого не увидел, зато услышал…

Шум…

Едва различимый шум, благодаря которому, даже находясь в другой комнате, понимаешь, включен телевизор или нет. Крадучись с ножницами наготове, Аттикус прошёл в гостиную.

По экрану телевизора летали «снежинки» – фон, когда канал не настроен. Динамики издавали глухое шипение – точно то же, что доктор слышал в кабинете.

Пульт лежал на подлокотнике дивана, где доктор его и оставил.

Оставил или не оставил?

Всегда оставлял…

Ты вообще смотрел сегодня телевизор? ...

Мерцающий черно-белыми точками экран освещал лишь небольшое пространство перед собой – остальная часть просторной гостиной утонула в сумраке. Рука Аттикуса автоматически потянулась к включателю, но он её быстро одёрнул.

Хочешь, чтобы это кинулось на тебя, как только свет загорится? Так ты хотя бы даёшь ему спрятаться.

Делай вид, что ни о чем не догадываешься. Может быть, это не враждебно…

При свете экрана он обнаружил источник своего беспокойства. Небольшая игрушка-сувенир – стеклянная пирамидка, которую Минди привезла из турне по Египту. По виду совершенно обыденная вещица, но, если на неё направить источник света, она начинает переливаться цветами радуги от основания, которое сияет красным, и до верхушки, принимающей фиолетовый оттенок. Внутри пирамидка не полая и поэтому имеет внушительный вес. Сувенир раньше стоял на полке чуть выше телевизора, а сейчас там сидела кошка, испуганно вглядываясь Аттикусу прямо в глаза.

Когда же ты прекратишь пугать меня, Марси? – подумал Аттикус не без доли облегчения.

Доктор подобрал увесистый сувенир, подумав, что в качестве оружия для самообороны он ничуть не уступает канцелярским ножницам. Попытался погладить кошку, но та, поджав уши, спрыгнула с полки и спряталась под диван.

Аттикус взял с подлокотника пульт и выключил телевизор, однако сам оказался не рад тому, что сделал – гостиная погрузилась в полный сумрак. Ощущение опасности и беззащитности вернулось - Аттикус двигался наощупь, возвращаясь в кабинет, заранее замахнувшись пирамидкой для удара острым концом. Он касался стены, но был готов в любой момент почувствовать под рукой что-то…

Что?

Саван мертвеца?

Скользкую и гладкую кожу, всю в чешуе?

Каждый новый образ порождал всё больше страха. Но кульминации страх достиг, когда из кабинета раздался телефонный звонок.

Аттикус не сразу понял, что это телефон – резкий звон настиг доктора уже почти возле двери, заставив отпрянуть и сжать пирамидку в руке до кровавых отметин. Когда звонок раздался второй раз, Аттикус пришёл в себя и ринулся в кабинет. Он сорвал трубку так, что едва не повалил аппарат на пол.

В трубке он услышал сплошь всхлипы и стоны.

- Минди?

Рыдания, разрывающие сердце…

- Минди, это ты? – Потом вскричал, что есть силы, - Ответь, молю тебя!

Прижавшись к стене, он скользнул вниз и сел, уткнувшись лицом в колени:

- Минди прости ради Бога прости меня если ты ещё можешь если ты можешь простить меня прости я никогда так никого не просил Боже Минди умоляю скажи что всё хорошо скажи что всё хорошо, - последнее слово доктор растянул, а потом взревел и зарыдал во весь голос, не отрывая трубки от уха.

24.04.2015

X

Когда утром Гарфинкель выходил на работу, дверь его дома столкнулась с неожиданным препятствием. Выглянув через щель, Гарфинкель увидел лежащего на боку Аттикуса.

- Чёрт возьми!

Гарфинкель осторожно протиснул своё массивное тело на улицу и, присев рядом с Аттикусом, прислонил два пальца к яремной вене на его шее. Пульс был.

Гарфинкель похлопал друга по щеке:

- Руфус! Руфус, что с тобой стряслось?

Аттикус приоткрыл красные слезящиеся глаза и тут же зажмурил их от яркого утреннего солнца. Он открыл было рот, чтобы что-то ответить, но так и не смог вымолвить ни слова.

- Поднимайся, я отвезу тебя домой!

К счастью, Гарфинкель обладал куда более атлетичным телосложением, чем его друг, потому как Аттикуса пришлось нести до авто едва ли не волоком. Вдобавок Гарфинкелю был вынужден подавлять отвращение из-за запаха, который распространяла одежда Аттикуса – смесь рвоты, пота и чего-то еще более мерзкого.

Скрепя сердце Гарфинкель усадил друга на переднее сидение своего авто, пристегнул ремнём. С досадой подумал, как дорого обойдётся химчистка, но быстро отбросил эту мысль, решив, что слишком цинично об этом рассуждать.

В автомобиле Аттикус довольно быстро пришёл в себя – почти сразу после того, как Гарфинкель отъехал от дома. Взгляд Аттикуса обрел осмысленность, а сам доктор больше не засыпал, хотя его веки опускались и поднимались с такой тяжестью, что становилось понятно: головная боль, которую он испытывал, была поистине нестерпимой.

Аттикус долго молчал, потом пробормотал:

- Прости…

Гарфинкель едва сдержался, чтобы не указать другу на то место, куда ему стоит засунуть извинения. В гневе он что есть силы ударил ладонью по клаксону:

- Знаешь, Руфус, было бы здорово, если бы ты каким-нибудь образом, пусть даже самым непостижимым образом, попытался объяснить мне всё, что с тобой происходит! Я хочу помочь тебе! Я, мать твою, хочу помочь тебе!!!

- Да не знаю я, что происходит!!! – внезапно вскричал Аттикус, испачкав слюнями лобовое стекло. Успокоившись, тихо зашмыгал носом, - Я так хочу сам знать…

Гарфинкель от столь неожиданной реакции обычно тихого и флегматичного друга вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели.

- Я читал тетрадку, Эван. Про Аниту Валенски и тот случай.

- О, Господи! - Гарфинкель закатил глаза, - Ты её так и не выбросил? Так? Ты её не выбросил до сих пор, эту грёбаную тетрадь???

- Я читал тетрадку, а потом что-то напугало меня. Я не мог там оставаться. На всю ночь.

Гарфинкель остановился прямо возле крыльца дома Аттикуса:

- Поступаем так, Руфус: я сегодня сообщаю Готтлибу, что ты болен, не в состоянии работать. И это правда. Для Готтлиба это не станет трагедией, потому что, я зуб даю, он спит и видит, как бы найти предлог, чтобы вышвырнуть тебя на улицу. Это жестоко, Руфус, но, если ты так и не сможешь привести себя в порядок, ты останешься без работы – это совершенно точно. А если ты не выбросишь свою дрянную тетрадь, если ты постоянно будешь напоминать себе о том дерьме, которое случилось, ты не выкарабкаешься – и я не смогу помочь тебе, как ни захочу. Вечером после работы я заеду за тобой – переночуешь у меня, тем более, что Полли до сих пор нет. Заодно я покажу тебе, что никакие монстры не хотят тебя напугать. Условились?

Аттикус кивнул.

- Идём, я провожу тебя.

Гарфинкелю по пути до крыльца снова пришлось приобнять друга, потому как тот всё ещё едва мог передвигать ноги. Дверь оказалась не заперта и даже толком не закрыта – виднелась небольшая щель.

Едва Гарфинкель шагнул в прихожую, как на него нахлынула волна зловония.

- Фу, Господи, чем тут так несёт, Руфус? – обернулся он к стоявшему позади Аттикусу.

Тот отрешённо пожал плечами. Гарфинкель бегло осмотрел кухню, гостиную, детскую, но не нашёл источник запаха. Толкнул дверь кабинета Аттикуса, но та не поддалась. Она была заперта.

- Ты запер кабинет, Руфус? Кабинет запер, а дом – нет? – Гарфинкель вернулся в прихожую, но Аттикуса не нашёл. Тот лежал на диване в гостиной и, похоже, уже крепко спал.

XI

Аттикус очнулся ото сна из-за жуткого зловония, неспособный понять, источал ли этот запах он сам или нечто другое.

Часы на тумбочке в гостиной показывали чуть за полдень. Доктор огляделся вокруг и с трудом начал припоминать события сегодняшнего утра. Гарфинкель, автомобиль, разговор – всё было как во сне.

Было ли это вообще?

О чём можно сказать, будто оно точно было?

Вокруг мухи. Огромное количество мух…

Как тогда… Когда грязь оказалась в моём кармане… Тогда тоже были мухи…

- Гарфинкель обещал прийти сегодня, - с досадой подумал Аттикус. Стыд за то, что произошло, снова навалился на него, - Я всё исправлю. Всё будет иначе. Сегодня он поймёт, что всё это было недоразумением. Я не могу потерять работу.

Аттикус ощущал, как в его больной голове роятся совершенно разные мысли, и многие из них никоим образом не связаны между собой. Мозг походил на больной зуб, пульсирующий тупо и, кажется, почти незаметно, но попробуй тут подумать о чём-то другом.

Сплетение гниющих нервов…

Пульпит передней лобной доли…

Доктор, умоляю, положите мышьяк на мой вскрытый череп…

Аттикус поднялся с дивана с твёрдым намерением отыскать источник зловония, которое становилось невыносимым. Он был почти уверен, что начать поиски стоит с кабинета. Держась за стену, Аттикус подошёл к двери и запустил руку в карман кофты, пытаясь найти ключ, но нащупал другой предмет. Достав из кармана, он поднял его на уровень глаз, чтобы рассмотреть получше.

Пирамидка-спектр…

Переливается цветами радуги на свету…

Телевизор в темноте…

Пульт на подлокотнике…

Он всегда был там, не правда ли?

События предыдущего дня медленно воскресали в памяти Аттикуса. Нащупав в кармане ключ, он отпер дверь.

Количество мух внутри было невероятным. Казалось, они сидели везде – многие облюбовали чашку с несвежим чёрным кофе, другие тут же бросились на Аттикуса, который довольно тщетно пытался от них отмахиваться. По тому, что запах стал совершенно нестерпимым, доктор понял, что близок к источнику.

Аттикус подошёл к письменному столу и увидел, что салатовая тетрадка открыта на той странице, где он прекратил чтение. На рассказе об Аните Валенски. Он положил пирамидку на стол и осмотрелся.

Ничего необычного. Вроде.

А дверь на балкон – разве ты её вчера открывал?

Нет? А сейчас она открыта…

Аттикус не сразу заметил, что дверь на застеклённый балкон, которым он пользовался крайне редко, была настежь. Отмахиваясь от насекомых, он заглянул в проём и похолодел от ужаса. Тошнотный ком поднялся вверх по пищеводу.

Марси, хрупкая кошка, лежала на спине, а лапки её были прочно прибиты гвоздями к деревянному полу балкона. Крошечное тельце распилено вдоль едва ли не пополам – разрез тянулся от шеи и до самого низа живота. Часть внутренностей краснела внутри распахнутой грудной клетки, остальные были разбросаны по балкону. Пасть распахнулась в судорожном предсмертном вопле, зрачки увеличились до предела. Скальп был срезан - он вместе с ушками лежал чуть поодаль, а из открытого мозга кошки торчал скальпель.

Аттикус не удержался, и его вырвало. Пустой, голодный желудок смог исторгнуть только воду. Тем не менее, во рту оставалась невыносимая горечь, от которой хотелось блевать снова. Пробравшись обратно в кабинет, Аттикус упал в кресло за письменный стол и в отчаянии схватился за больную голову. Глаза его встретились с текстом салатовой тетрадки.

Выброси это, если хочешь прийти в себя. Так сказал Гарфинкель…

Выброси…

Не могу. Гарфинкель - не чертов Заратустра, он не знает, что эта тетрадь значит для меня.

Аттикус схватил кофейную чашку и с криком швырнул в стену, желая избавиться хоть от малой части назойливых насекомых. Фаянсовая чашечка разлетелась на кусочки, оставив на стене коричневую кляксу в стиле Роршаха.

Читай!

Прочти это до конца, иначе они не оставят тебя. Они Уничтожат Тебя…

Читай сейчас! Вечером ты не сможешь, потому что они придут и сделают это снова…

Аттикус схватил тетрадь в руки и, отыскав то место, где прервался вчера, погрузился в текст.

21.01.2015

XII

…Мне вызвался ассистировать постоянный патогистолог, д-р Гарфинкель, и я был рад его поддержке, как никогда.

Первое, о чем я подумал, увидев ее на столе: Боже, как она красива! Кудрявые белокурые волосы падали на худые плечи, а глаза казались просто огромными. Остаток румянца виднелся на пухлых щеках. Ее прекрасный облик не портили даже чудовищного вида травмы, нанесенные, прежде всего, конечностям: правая рука в области локтя была вовсе вывернута под углом в 90 градусов к телу – я хорошо запомнил это, потому что долго прикидывал, как лучше подойти, чтобы рука не мешала. Я провел наружный осмотр трупа, отметил отсутствие пролежней, трупных пятен и открытых язв – д-р Гарфинкель все фиксировал - и приступил к секции. После того как я сделал разрез, случилось нечто, показавшееся мне странным: в районе солнечного сплетения потекла струйку крови. Я тут же обратил на это внимание Гарфинкеля, но он лишь отмахнулся, отметив, что я, наверное, задел сосуд, а такое бывает сплошь и рядом.

Что-то внутри меня отторгло слова Гарфинкеля, как привередливый организм отвергает чужую кровь. Как оказалось, я был прав. Когда я начал отсепаровывать кожу, то увидел, что внутренние органы в полном порядке, и это никак не соотносилось с показаниями фельдшера и тем, что я ожидал увидеть. Я заметил, что и Гарфинкель выглядел озабоченным.

Это случилось, когда я перекусил костотомом первый хрящ. Она распахнула глаза и пронзительно завизжала, пытаясь отбиться от меня единственной здоровой рукой. Обомлев, я выронил костотом. Вокруг все затихло, будто громкость этого кошмарного фильма резко понизили до нуля, в глазах потемнело – я погрузился в совершеннейший вакуум, воздух проникал в меня только короткими судорожными толчками. Где-то вдали я слышал крики Гарфинкеля, который звал меня по имени, но я не мог пошевелиться или ответить. Больше всего я мечтал упасть в обморок, чтобы очнуться, когда все это уже закончится (и лучше всего узнать, что это был лишь кошмар), но сознание будто назло не оставляло меня.

Я видел, как при помощи здоровой руки она поднялась и села, продолжая беззвучно, словно умелая актриса немого кино, исторгать из себя истошные вопли, как из ее распоротого живота вывалился клубок кишок, а мертвая искалеченная рука торчала, словно сухая коряга.

Оторопь спала с меня почти сразу после того, как она перестала кричать. Она замолчала довольно резко, огляделась вокруг, остановив на долю секунды мутный взгляд на мне, потом опустила голову и взглянула на свое тело: освежеванные ребра и внутренности, которые лежали клубком между ее бедер. Она подняла на меня гневные глаза и произнесла слова, которые я точно никогда не забуду:

Где мой ребенок? Где мой сын?

Продолжая повторять эти фразы словно мантру, она, опираясь на руку, встала с прозекторского стола и направилась ко мне - кишки из ее брюха вывалились и волочились вослед, оставляя на полу кровавые борозды.

Я обомлел от страха, когда она приблизилась, однако ее целью, как оказалось, был вовсе не я. Она прошла мимо, лишь задев меня пальцами своей омертвевшей руки-коряги. Бормотала, что ей нужен халат, чтобы найти сына, и направилась к вешалке. Там силы ее и покинули: она запнулась о свою же ногу и обрушилась прямо на острые крючья вешалки, наколовшись на один из них глазом.

Следующее, что я помню: Гарфинкель хлопает меня по щекам в коридоре больницы, а мимо бегут испуганные санитары и доктора.

Следующее, что я помню: кабинет Готтлиба и его напускное спокойствие, когда он просит меня держать язык за зубами.

Следующее, что я помню: ординаторская и стакан бренди в руках, которые дрожат так, что напиток проливается через края на мои брюки.

Сегодня утром Готтлиб обстоятельно побеседовал со мной. Он объяснил все просто - клиническая смерть. Биологический феномен, потому что обычно клиническая смерть длится не более 5 минут, а здесь прошло почти 12 часов. Он объяснил, что причиной такого феномена мог стать жуткий холод, который стоял на улице на момент аварии (гипотермия способна замедлить биологические процессы, но настолько?), а могла и лошадиная доза пропранола, которую, если верить результатам исследования Гарфинкеля, Валенски приняла, прежде чем отправиться в путь. А может быть, одно дополнило другое. Готтлиб сказал, что она собиралась на тот свет – возможно, он прав, ведь такую дозу пропранола не принимают из-за повышенного давления. Еще Готтлиб сказал, что у нее был мотив, потому что ее сынишка несколько дней назад скончался, выпав из окна местной школы. И что, возможно, в аварии виноват вовсе не водитель джипа. Готтлиб попытался успокоить меня, сказав, что кислородное голодание привело к декортикации; ее мозг был почти мертв в тот момент, когда я проводил вскрытие, а значит, она толком ничего не чувствовала. Еще он снова попросил меня держать рот на замке.

Он, наверное, удивился, что я не задаю вопросов, потому как спросил, все ли со мной в порядке. А я только смотрел на свои руки и думал: Господи, ведь этими руками я вскрыл…

Живого Человека…

XIII

Когда Гарфинкель подъехал к дому Аттикуса, уже начинало темнеть. Он заметил, что входная дверь была приоткрыта так же, как утром, и сквозь едва заметную щель на улицу падал свет.

- Хоть бы с этим сукиным сыном ничего не случилось, - подумал Гарфинкель, решительным шагом направляясь к входной двери.

Не желая думать об этом, Гарфинкель был, однако, готов к худшему. Например, если бы он застал друга в петле, повешенным на люстре в гостиной, со штанами, полными дерьма, он ничуть бы не удивился. Тем более неожиданной для него оказалась метаморфоза, произошедшая в доме Аттикуса.

Никакого тошнотворного запаха.

Никаких насекомых.

И на люстре никто не висел.

Пахло туалетной водой. В доме было прибрано, притом гораздо тщательнее, чем обычно.

- Руфус! – позвал Гарфинкель. Он проследовал к кабинету. Надавил на ручку, ожидая, что дверь до сих пор заперта, однако та, к его удивлению, легко поддалась.

Аттикус в чистой и выглаженной одежде сидел за письменным столом, склонившись над пустой страницей салатовой тетрадки. Рядом стояла чашка свежего кофе.

- Привет, Эван. Я думал, ты хотя бы постучишься, - Аттикус поднял глаза на друга, и Гарфинкель сразу заметил во взгляде какую-то перемену. Недобрую перемену.

В его глазах больше не было робости и стыдливости.

- Привет, - Гарфинкель прошёл внутрь и закрыл за собой дверь, - Как ты себя чувствуешь? Сегодня утром ты был не в лучшей форме.

- Да, я знаю, прости. Я выпишу тебе чек на чистку машины, - Аттикус потянулся к чековой книжке.

- Не надо, не стоит, - Гарфинкель со свойственной ему резкостью вырвал ручку у Аттикуса и вдруг присмотрелся, - А давно ты пишешь красными чернилами?

- Не так давно, - Аттикус со злобой схватился за ручку и вернул её себе, несколько огорошив друга агрессивным поведением.

- Ладно, собирайся, Руфус. Пора ехать.

- Извини, но я решил, что не поеду к тебе. Мне стало гораздо лучше, и я не хочу доставлять тебе лишних хлопот.

- Брось, Руфус. Я ведь говорил, что Полли...

- Дело не в том, - прервал Аттикус, - Разве ты не заметил, что я немного занят?

- Чем ты, чёрт тебя побери, занят? – вспылил Гарфинкель, - Опять что-то малюешь в этой своей грёбаной тетради смерти? Посмотри на себя, подумай о себе: ты ведь психопат, ни дать, ни взять! От тебя жена ушла – ты вообще знаешь, где она сейчас? Думаешь, я поверю в выдумку про больную мать и Санта-Моника?

- Она звонила мне вчера и сказала, что скоро будет, - флегматично ответил Аттикус.

- Звонила? Посмотри! Вот, - Гарфинкель ткнул Аттикусу в лицо кучу квитанций, лежавших на полу, - И вот, - Он поднял электрическую вилку, покрытую пылью, - Тебе уже неделю никто звонить не может, потому что телефон отключен за долги. И ты мне сам об этом говорил.

Аттикус молчал, лишь смотрел на чистый лист, обдумывая текст.

- Руфус, ты болен! Ты шизофреник, или параноик, или не знаю, кто ещё!

Аттикус продолжал молчать, выводя этим Гарфинкеля из себя.

- И что ты там можешь писать? – Гарфинкель снова вспылил и попытался вырвать салатовую тетрадку у друга, однако тот неожиданно яростно принялся её защищать, чем заставил Гарфинкеля отступить, - О чём ты там пишешь?

- Ты знаешь, о чём. Я пишу о своей последней практике.

- О какой последней практике, Руфус? Ты вот уже месяц работаешь только на биопсиях, потому что заведующий тебя отстранил. Руфус, ты уже месяц как никого не вскрывал!

Последнее заставило Аттикуса оторвать взгляд от пустого листа:

- Да ладно, - Аттикус послюнявил палец и начал обратный отсчёт страниц, - Один… Два… Три…

Гарфинкель почувствовал, как внутри всё холодеет. Дышать стало трудно, будто из комнаты вмиг удалили весь воздух. Каждая новая страница падала на предыдущую с тем же звуком, с каким сырая земля падает на деревянную крышку гроба.

- Двадцать…- закончил Аттикус как раз в тот момент, когда Гарфинкель резко выхватил тетрадь из его рук, едва не порвав пополам.

Дрожащими руками Гарфинкель отыскал последнюю страницу – от того, что он там увидел, в глазах внезапно помутнело, а в горле образовался плотный комок.

№ 2970. Полли Гарф

Тетрадь выпала из его рук.

- Что это значит? – растеряно прохрипел Гарфинкель, - Что это значит, сукин ты сын? – Он резко обернулся, готовый в ярости наброситься на Аттикуса, но именно в этот момент нечто тяжёлое ударило его точно в висок. Голова закружилась, а пол ушёл из-под ног: Гарфинкель опустился на четвереньки, зажимая кровоточащую рану рукой, а затем и вовсе обрушился лицом вниз. Последнее, что он услышал, прежде чем сознание покинуло его – это приближающиеся шаги Аттикуса и выдох, с которым тот наклонился, чтобы подобрать своё оружие.

Оружием была стеклянная пирамидка.

XIV

Приблизившись к выезду из города по трассе, ведущей в Вествуд, Аттикус свернул в сторону озёр. Он думал о том, как это здорово снова оказаться за рулём – его собственное авто, кажется, окончательно срослось со штрафстоянкой, поэтому он позаимствовал машину Гарфинкеля. Ехал Аттикус осторожно, опасаясь привлечь внимание патрульных и других водителей, даже несмотря на поздний час и густую темноту.

Когда наконец стала видна гладь озера, Аттикус уже был на взводе, испуганный тем, что мог перепутать поворот. Знакомый пейзаж позволил ему выдохнуть с облегчением. Он остановил авто напротив едва заметной тропинки, уходившей в заросли высоких камышей. Заглушив мотор и выйдя из машины, Аттикус направился к багажнику.

Гарфинкель, находившийся внутри, до сих пор пребывал без сознания, и это очень порадовало Аттикуса. Он ожидал, что Гарфинкель придёт в себя и попытается вырваться, поэтому, прежде чем открыть багажник, вооружился прозекторским молотком.

Доктору пришлось приложить массу усилий, чтобы вынуть массивную тушу из багажника, однако, если вспомнить, грузить внутрь её было ещё тяжелее. Связанное по рукам и ногам тело Гарфинкеля, словно громадная тряпичная кукла, шлёпнулось на землю, подняв облако пыли. Аттикус на секунду присел, чтобы вытереть застилающий глаза пот, затем поднялся и направился к машине, с задних сидений достал фонарик и небольшую сумочку, доверху набитую прозекторскими инструментами: рёберными ножницами, дуговыми пилами, пинцетами и скальпелями. Другой рукой он схватил обмякшее тело Гарфинкеля за ногу и с громадными усилиями волоком потащил в заросли камышей по тропинке.

Он всегда ненавидел этот путь. Внезапные шорохи сзади или прямо над ухом - они заставляли буквально сходить с ума от страха; казалось, будто какая-то дрянь только и ждёт, чтобы напасть, прокусить кожу кинжальными лезвиями ядовитых клыков. Обе руки были заняты, из-за чего Аттикус чувствовал себя совершенно беззащитным, однако он понимал и то, что случайные визитёры не станут задерживаться здесь надолго, поэтому посчитал это место наиболее скрытым.

Когда Аттикус раздвинул фонариком последние камыши на пути, его взору открылся совершенно изумительный вид.

Это было болото, добро засеянное мертвецами вплоть до противоположного берега. Многих трясина затянула почти полностью – наружу торчали только искалеченные конечности и культи. Другим повезло ещё меньше: трясина их пощадила, а вот вороны и плотоядные насекомые - нет. Трупы, наполовину скелеты, лишённые глаз и внутренностей, с пустыми головами, содержимое которых послужило пищей для птиц-падальщиков, придавали этому месту особую пикантность. Болото поглощало не всех – видимо, топь чередовалась с участками плотной земли.

Бросив ногу Гарфинкеля и опустив ящик с инструментами на землю, Аттикус направился к двум лежащим близ болота лицом вниз свежим телам.

Крошечным телам.

Первым был мальчик, совершенно голый – Аттикус осторожно перевернул его на спину и отпрянул от омерзительного запаха. Бесчисленные маленькие насекомые копошились в пустой грудине без рёбер, обгладывая позвоночник. Внутри молодого тельца не было ни одного органа, и Аттикусу не хотелось вспоминать, куда они отправились

(Марси, доедавшая сырую печень из миски, в ответ на яркий свет прищурилась)

Второе тело – девочки – было сплошь покрыто чудовищными гематомами, синяками и ссадинами. Лицо оказалось разбито до такой степени, что правый глаз сместился на целый дюйм ниже левого. Рваные порезы на запястьях глубоки - кажется, будто кисти держатся на ниточках и вот-вот оторвутся. Тело бледное от полной кровопотери, но вокруг ни одного кровавого следа

(а давно ты пишешь красными чернилами?)

Как неправы те, кто считает, что рыбий жир бесполезен!

Аттикус схватил оба трупа за руки и, подтащив ближе к болоту, швырнул в топь. Вязкая поверхность тут же принялась медленно поглощать тела. Взгляд доктора задержался на руке, одиноко торчавшей из топи неподалеку от берега – на скрючившемся безымянном пальце обручальное кольцо. Очень знакомое.

Аттикус склонился над сумочкой с инструментами и вынул оттуда пузырёк нашатыря. Поднёс его к носу Гарфинкеля – тот встрепенулся и принялся испуганно оглядываться, судорожно дыша:

- Кто ты, сукин сын? – пробормотал он, не узнав Аттикуса в темноте.

Аттикус поднял фонарь вверх так, чтобы луч осветил коварную ухмылку на его лице.

- Руфус? Руфус, что ты делаешь? Где Полли?

- Тсс… Больше ни слова. Нам ни к чему привлекать лишнее внимание, - прошептал Аттикус, приложив палец к губам. Из сумочки он достал скальпель и рёберные ножницы…

10.05.2015

XV

Заведующий отделением паталогоанатомии, профессор Готтлиб с удовлетворением отмечал, что психическое состояние его ведущего прозектора, доктора Руфуса Аттикуса стремительно улучшалось после одного резонансного случая. Аттикус более не являл собой жалкое зрелище – он постоянно улыбался, много разговаривал (в том числе и с Готтлибом) и больше никогда не вспоминал об Аните Валенски. Неделю назад Готтлиб вернул Аттикусу право проводить аутопсии.

Однако беда пришла откуда не ждали – захворал штатный патогистолог Эван Гарфинкель. Хворь, по словам доктора Аттикуса, близкого друга патогистолога, была серьёзная – Гарфинкель лежал дома уже более двух недель. Аттикус сказал, что подозревает воспаление легких и что уже порекомендовал доктору Гарфинкелю обратиться к местному пульмонологу. Готтлибу такой диагноз показался сомнительным – накануне болезни Гарфинкель выглядел здоровым и энергичным – однако оспаривать мнение ведущего паталогоанатома он не стал.

Большим плюсом в возвращении Аттикуса было и то, что ему совершенно непостижимым образом за короткий срок удалось наладить отношения с интернами и даже больше - заработать у них непререкаемый авторитет. По-видимому, интерны в лице Аттикуса, наконец, обрели опытного наставника, способного помочь им профессионально развиваться. Готтлиб с удовлетворением отмечал, с каким интересом молодые люди относились к коротким собраниям, которые периодически проводил в ординаторской доктор Аттикус. Желая узнать, что за метод обучения так эффективно использует прозектор, Готтлиб однажды заглянул в ординаторскую во время такого собрания, но не приметил ничего особенного – Аттикус просто зачитывал выдержки из своего дневника…

+2
23:40
944
15:53
Автор, браво за атмосферу! Стиль — в лучших традициях Кинга, тут тебе и безумие, и мяско, и открытый финал. Вы мастерски раскрыли смысл незначительных деталей вроде красных чернил в финале. Рассказ похож на красивый паззл, который с хрустом складывается в конце в гармоничную и яркую картинку. Получила большое удовольствие от прочтения!
06:30
присоединяюсь. Рассказ отличный и однозначно стоит прочтения. Вот только схожесть с Кингом не только в «мяске», а в умелом использовании сравнений и в красивых оборотах…

«Доктор, умоляю, положите мышьяк на мой вскрытый череп…» Брависсимо!!!
18:03
Рассказ выполнен в жанре классического хоррора.
Здесь есть изощренные убийства, здесь есть маньяк, таинственность, мистика и символизм. Однако на ряду со всем этим, у автора есть в тексте и проблемы.
Первое, что бросается в глаза — это очень большое количество ошибок: синтаксических и лексических. И если на первые можно делать определенную скидку, так как они не влияют на восприятие сюжета, то со вторыми дело обстоит иначе. Довольно часто встречаются плохо оформленные фразы, например,«напоил крепким молотым кофе», «ядовитое шипение», «фон, когда канал не настроен», «гостиная погрузилась в полный сумрак» и так далее. Все это уже ухудшает восприятие текста читателем, режет глаз, отвлекает.
Также, как я понимаю, в целях экономии знаков, автор решил сэкономить и вместо слова «доктор» в первой половине текста писал «д-р», что само по себе не очень литературно. Так, наверное, надо было придерживаться какой-то одной версии, а то там «д-р», в другом месте «доктор».
Автор явно старался подготовиться по тематике, которая описывается в рассказе. Изучил и употребил множество профессиональных слов, относящихся к деятельности патологоанатомов, но все это выполнено как-то сухо и все время создается ощущение неправдоподобности. Неуместными и несколько натянутыми кажутся и упоминания в контексте Заратустры и Роршаха.
Должен отметить тот факт, что финал автору, на мой взгляд, получилось сделать непредсказуемым. То есть, было понятно, что с его семьей что-то не так, и что это неспроста, но что все закончится именно так, намеков я не заметил. Это, конечно, для рассказа, в частности в рамках данного жанра, очень неплохо.
Однако самая концовка, которая часть XV, все же подкачала. Думаю, что тут снова сыграла ограниченность в количестве знаков, но все же насколько реально то, что Гарфинкель пропал и его никто не стал искать? Да, его друг заявляет, что тот заболел, но вот даже ни позвонить, ни съездить к нему домой? Очень сомневаюсь. Финал получился смазанным.
Тренируйтесь, расширяйте запас литературных приемов и старайтесь все же обращать внимание на грамматику.
20:31
+2
Я не поклонница данного жанра, но ценю и люблю литературные пазлы) Когда структура рассказа не линейна, а собирается из фрагментов, которые в финале должны уложиться в целую картинку. Пазл автору удался: все ружья стреляют, все разбросанные по тексту намеки становятся ясны.
ДАЛЕЕ СПОЙЛЕРЫ!

Но соглашусь с предыдущим комментатором, что финал получился смазанным. Для меня лично осталась не совсем понятно логика сюжета: почему случайное убийство привело к помешательству именно такого рода? Вот психологически мне это не кажется обоснованным. Или же это убитая девушка так мстила, сводя с ума врача? Явных указаний на это я не нашла.
И все же плюсую, рассказ хорош, и это именно рассказ, литературное произведение, а не просто «текст на конкурс».
19:08
-1
причина смерти – венесекция, хотя откуда ему, фельдшеру, знать?
Ну вообще-то было бы хреново если бы фельдшер этого не смог бы определить.

Фельдшер был прав, хотя для этого и не нужно быть семи пядей: смерть наступила от обширной кровопотери после вскрытия вен.
Так фельдшер все же мог знать причину смерти?
Или он семи пядей во лбу?
Вы уж уважаемый ГГ определитесь.
Иначе противоречие.

Свет лампы падал на красные чернила, начавшие подсыхать на плотной бумаге,
Тетрадь открыта на начальных страницах. Так?
Так откуда у старой записи подсыхающие чернила?
Противоречие.

Доктор захлопнул тетрадь, даже не убедившись, высохли ли чернила.
????
Вот здесь:
Перелистывая страницы без особого интереса,
То есть он уже перелистывал, и лист с записью давно уже закрыт!
Противоречие.

Кабель доктор обнаружил на полу, а рядом с ним многочисленные неоплаченные счета и уведомления об отключении связи.
Кабель можно конечно и по стене проложить. Но тогда автору будет трудно объяснить читателю, каким образом возле кабеля лежат счета.
Не айс.

Схватив пальто со спинки стула, д-р Аттикус ринулся через сумрак к двери и пулей
Сумрак это определение освещённости помещения/пространства.
Как можно ринуться через освещённость, через свет?
Парадокс.

он вырвался в прохладный осенний вечер, мгновенно почувствовав холодные мелкие капли на лбу и губах.
И откуда капли? На улице дождь? Туман? Сильный ветер? Мгновенное появление конденсата из-за разницы уличной температуры и температурой в помещении?
Так откуда капли-то?

На пороге д-р Гарфинкель увидел Аттикуса, жалкого, продрогшего и промокшего до нитки.
Так все таки дождь? Или сильный ветер?

— Газеты писали об этом. Много.
Зачем здесь говорить об этом? О том, что газеты писали? Если они оба участники событий и знают всю историю и изнутри, и снаружи?
Так живые люди не говорят.

Он удалился, предварительно поставив на столик рядом с Аттикусом едва начатую бутылку бренди.
А перед этим был графин.
Противоречие.

после чего напоил крепким молотым кофе.
Это как?
Фраза корявая.

В начале пути Гарфинкель напряженно обронил нелепую шутку о том, как это важно — пристёгиваться,
Как пошутить непринужденно я даже догадываюсь.
Но чтобы напряжённо? Тут я пас.

Аттикус отрешённо смотрел в окно, совестливо мучаясь из-за вчерашнего нежданного визита (как снег на голову – запомнил он и повторял все время про себя),
Он страдал провалами памяти? Его друг Альцгеймер?
Зачем запоминать очевидное?

Годарт лишь повернулся к вошедшим – лицо уродливое, всё в подростковых угрях, громадные передние зубы торчат изо рта, сальные русые волосы спускаются до подбородка:
То есть волосы закрывали лицо?
Тогда как можно было увидеть, что это самое лицо уродливое?
И да, ему волосы кушать не мешали?

Аттикуса на грани срыва отпоили виски, после чего тот перестал судорожно дрожать и несколько успокоился.
Прочитайте фразу и найдите несуразицу.
Фраза просто до ужаса корявая.

Гарфинкель, завидев в инциденте злой умысел,
А не проще сказать:
Гарфрикель усмотрев в происходящем злой умысел…
Хотя кажется проще её просто выкинуть.

— Итак, доктор Аттикус, что же вы обнаружили в карманах своего халата?
В каких карманах? Откуда карманы-то взялись?
Ведь грязь капала с ладони.
Для того чтобы карманы были логически обоснованы в них для начала неплохо было засунуть руки. Потом вытащить, и потом только грязь.
Не стыковка

С самого утра вчерашнего дня и по сей час на улице ужасный холод. Термометр показывал –30° по Фаренгейту,
Что правда? Холодно? Когда это температура в минус 1 градус была ужасным холодом?
Минус 30 градусов по Фарингейту это всего навсего минус 1 градус по Цельсию.
Противоречие

На заледенелой дороге столкнулись сразу четыре автомобиля.
Заледенелой?
А с какого перепугу-то?
Морозов нет. Откуда лед-то?

Подушка едва не сломала ему шею – водитель отделался одним позвонком,
В каком смысле одним позвонком?
Что с этим позвонком не так?
Он сломался?
Треснул?
Или еще что-то?

Готтлиб настоял на немедленной вивисекции.
Как пояснила мне Википедия:
Вивисе́кция, живосечение (от лат. vivus — живой и sectio — рассекание) — проведение хирургических операций над живым животным с целью исследования функций организма (либо извлечённых отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического лечения, и т.п.
Получается они собирались проводить какие-то медицинские манипуляции над животным?
Это вообще как? Откуда взялись животные?
Хрен с ним, предположим автор перепутал термины, но как можно оказывать помощь мертвым, если нам уже сообщили:
В ужасной аварии выжил только водитель джипа,

Ощущение опасности и беззащитности вернулось — Аттикус двигался наощупь,
Он что плохо знает расположение своего жилья?
Не наблюдаю проблем пройти в темноте по своему дому.

К счастью, Гарфинкель обладал куда более атлетичным телосложением, чем его друг, потому как Аттикуса пришлось нести до авто едва ли не волоком.
То есть этот Гарфинкель был вообще-то здоровый парень, но тащил Аттикуса волоком.
Противоречие.

По тому, что запах стал совершенно нестерпимым, доктор понял, что близок к источнику.
То есть кабинет настолько огромных размеров, что запах возле дверей ощущается гораздо слабее, чем возле письменного стола?

Боже, как она красива!
Что?
Это после того как её прессовало между деревом и бампером?
Офигеть конечно как она красива.
Противоречие.

Я провел наружный осмотр трупа, отметил отсутствие пролежней,
Пролежни у трупа?
Ну, тогда и на кариес надо бы проверить…

После того как я сделал разрез, случилось нечто, показавшееся мне странным: в районе солнечного сплетения потекла струйку крови.
А должен был спирт? Или коньяк?

— Он поднял электрическую вилку, покрытую пылью,
Как электрическая вилка связана с телефоном?
Парадокс.

Он забрал из машины:
с задних сидений достал фонарик и небольшую сумочку, доверху набитую прозекторскими инструментами:
Но поставил на землю:
Бросив ногу Гарфинкеля и опустив ящик с инструментами на землю
Противоречие.
Странные дела твои авторские божьи…

Начну с названия:
Рассказ надо назвать "Противоречие"
Это самое точное название.
Фантастика конечно есть. Даже больше чем надо.
Но за попыткой написать ужасное произведение, автор забыл о логике и здравом смысле.
В рассказе есть все.
Есть конфликт главное героя. Есть убийства, тайны, и много еще чего.
Но там нет главного.
В рассказе напрочь отсутствует предпосылка к тому конфликту, который привел к финалу.
То есть история началась ниоткуда.
Не могу сказать, что и финал меня уж сильно поразил.
Создалось впечатление, что автор устал от своих же трупов и решил просто всех утопить.
Не айс.
И за что здесь пели дифирамбы?
Минус, правда, ставить не буду, считаю ни к чему, но и радости большей тоже не выражаю…
Средний сюжет и очень слабое исполнение.
20:38
+1
О, у Джека новые штучки! Подчёркивания теперь в ходу! Какое внимание к парадоксам и противоречиям! Браво, пятерной риттбергер!
А вот если по чесноку, без вашего вот этого.
По самому отзыву вы можете что-нибудь сказать?
Ну где я перегнул палку? Ну не считая этих подчеркиваний.
Где я был не прав и указал нормальный факт приняв его за ошибку?
Ну и в подобном духе.
Можете что-нибудь возразить?
21:34
+5
Джек, вы уже определитесь — нужны вам разборы комментариев или вы там «тьфу на вас ещё раз». Мне ваши комментарии режут глаз и кусками, и целиком, и «такую личную неприязнь» испытываю к вашим комментариям (безо всякой предыстории, просто каждый раз — словно заново), что иногда удержаться не могу, кричу в голос. И искать их не надо, и ходить по пятам — тут так вами с недавних пор натоптано, что даже Влад не заштриховывает. Такая ваша карма (как вы любите это слово). А сайт теряет хороших людей, это печально…
Я давно определился.
Я вам, лично, задал конкретный вопрос.
Блин, вы, что даже такую мелочь не можете понять?
У меня есть уши, я вас услышал…
Спасибо, что соблаговолили ответить…
До свиданья.
12:19
Сегодня девочка, возраст 10 лет. Обнаружил еетело сторож недалеко от озер Вествуд-Лейк. Фельдшер, доставивший тело, заявил мне, что предположительная причина смерти – венесекция, хотя откуда ему, фельдшеру, знать? Я лишь попросил его положить тело на мой стол как можно аккуратнее и удалиться.
При наружном осмотре трупа я выявил многочисленные кровоподтеки и ушибы по всему телу, больше всего – на ногах и в паховой области. Очевидно, девочка была избита еще при жизни, но травмы оказались недостаточно тяжелыми, чтобы явиться причиной смерти. На запястьях глубокие рваные порезы – по два поперечных на каждом, длина примерно 40 мм, ширина – 5 мм.
По итогам осмотра органокомплекса я не нашел никаких патологий: расположение органов анатомически правильное, деформаций и гематом тоже нет. Единственное, что бросается в глаза – практически полное отсутствие крови в сосудах, будто ее просто слили, как топливо из бензобака.
числительные в тексте
обложка салатового цвета тавтология
небольшую баночку рыбьего жира зачем ему рыбий жир на столе?
трёхлетнего малыша – сына Мэтти, сам улыбаясь словно ребенок.
Доктор и Минди, его жена, стоят на фоне морских волн и щурятся от солнца в зените.
Минди ведёт за руку5-летнюю Мэри, которая старше Мэтти на три года.
что-то я тут с возрастом детей не воткнул
по деревянному полу по направлению к письменному столу по, по; полу/столу
прямая речь в тексте
любитель плотных водолазок чёрного цвета в смысле, негритянок-водолазок любил?
простыньЮ
Аттикуса на грани срыва отпоили виски кроме вискаря в больнице других средств не нашлось?
опять ничего нового
писано тысячи раз про это
3+
1.
10:07
Ох-ох-ох. Сколько единиц я увидела в таблице голосования. Это чрезвычайно грустно, что большое число авторов оказалось не способно оценить эстетику этого рассказа. Он по-настоящему страшный, по-настоящему жуткий, заглядывающий в глубину подсознания. Но, чтобы это увидеть, конечно, читатель должен быть готов воспринимать произведение, не заслоняясь искусственным морализмом и не отрицая темную часть, которая есть в каждом человеке.
Автор, я болела за вас. Вы были моим фаворитом. Желаю удачи в дальнейшем творчестве. Вы молодец.
10:55
А сколько? У рассказа 3 единицы при 6 (!) десятках, девятке, восьмерках… Шестое место в группе. Непонятно, о чем тут плакать.
Загрузка...
Анна Неделина №3

Достойные внимания