Точка Summa Rerum

Точка Summa Rerum
Работа №177

ВСЕ СОБЫТИЯ, ИМЕНА И ПЕРСОНАЖИ ДАННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЯВЛЯЮТСЯ ВЫМЫШЛЕННЫМИ, ЛЮБОЕ СОВПАДЕНИЕ С РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЮЩИМИ ЛИЧНОСТЯМИ НОСИТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СЛУЧАЙНЫЙ ХАРАКТЕР. ОСТОРОЖНО! В ТЕКСТЕ ПРИСУТСТВУЕТ ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ АВТОРА, А ТКАЖЕ НАУЧНЫЕ ТЕРМИНЫ, КОТОРЫЕ МОГУТ НАНЕСТИ НЕПОПРАВИМЫЙ ВРЕД ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ. АВТОР НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПРОБУЖДЕНИЕ ВНУТРИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА РАЗНООБРАЗНЫХ МЫСЛЕЙ И ИДЕЙ, СВЯЗАННЫХ С СОДЕРЖАНИЕМ ЭТОГО ДОКУМЕНТА. МНОГИМ МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ, ЧТО В ПРЕДСТАВЛЕННОМ ЭССЕ ПРОПОГАНДИРУЮТСЯ АЛКОГОЛЬНЫЕ НАПИТКИ, КУРИТЕЛЬНЫЕ СМЕСИ И ТАБАК, ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ, КОТОРЫЕ МОГУТ НЕ СООТВЕТСТВОВАТЬ ВАШИМ ИДЕАЛАМ, ПРОТИВОПРАВНЫЕ ДЕЯНИЯ, СУИЦИД И ТАК ДАЛЕЕ, НО ВСЕ ЭТО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПЛОД ВАШЕГО ВООБРАЖЕНИЯ. ВСЕ ПРАВА ПО ПОВОДУ ДАННОЙ РУКОПИСИ ЗАКРЕПЛЯЮТСЯ ЗА ЕЕ АВТОРОМ.

Василию Чапаеву

Я проснулся тонущий в боли,

И не мог изменить исход.

Я снаружи казался веселым,

А внутри был давно уже мертв.

Иосиф Бродский

Прежде, чем читатель погрузится в эту короткую и стремительно развивающуюся историю, стоит сказать, что неподготовленному человеку будет сложно воспринимать всю реальность происходящего, и если он вступит на тропу этих символов, воспроизводящих объект ума, то он сам может стать жертвой обстоятельств, изложенных ниже. Для облегчения понимания происходящего мы выделили курсивом (или другим шрифтом) ключевые контекстные особенности нарратива. Еще стоить отметить, что в этом рассказе автор задает очень много вопросов в «никуда», но не получает от него явных ответов. Следовательно, он видит невозможным познание происходивших событий в одиночку и просит помощи у читателя. Если вы уверены в своих догадках, просьба написать по следующему электронному адресу: [email protected] [Прим. ред.]

Я проснулся…

После того, как мои веки неохотно раскрылись под тяжестью спрессованного горячего воздуха, взгляд попытался нащупать хоть что-то отдаленно похожее на вещь, существующую в реальности. Спустя несколько секунд он навел фокус и зацепился за белый облупившийся потолок. Пролежав несколько минут на заправленной кровати, я быстро поднялся и, не обращая внимания на легкое головокружение, подошел к окну. Распахнув серые узорчатые занавески, я посмотрел за пыльное стекло.

Со второго этажа виднелся вечерний двор с его аутентичной атрибутикой нынешнего времени: у дороги стояло несколько машин малого класса, созданных еще в «дни Строительства» (никаких «Мерседесов» у нас не водилось, а если и водились, то только проездом и недолго, наверное, потому что район был не особенно криминальным, так как находился под крышей у мэра), клумбы, качели, песочницы с разбросанными в них старыми бутылками портвейна и пачками сигарет разных марок, паноптикум индивидов тоже не отставал и впечатлял своим разнообразием (от въевшихся в грязь плебеев до новоявленных сибаритов). В общем, все было, как обычно. Кстати, с портвейном у меня была связана одна история, дело все в песне, которая часто доносилась до моих ушей из соседнего дома. В ней пелось:

Мама – анархия, папа – стакан портвейна!

И если с анархией было все тогда понятно, то вот с этим дурманящим напитком не совсем. Только потом я понял, что значит эта фраза, когда меня стукнули по затылку в подъезде бутылкой этого самого портвейна и обшмонали все карманы.

Я посмотрел на резные бамбуковые часы, висевшие на стене, на которых на секунду три стрелки слились в одну, и все показывали на цифру "6". Можно было бы увидеть в этом факте некий символизм, но я не был из числа людей, веривших в Бога или в его злобного антипода. Более того, я мог бы сказать, что я верил только в себя самого, но это было бы уже слишком солиптически выражено и придавало бы терпкий привкус эгоцентризма.

Отведя взгляд от часов, я оглядел стол, на котором лежали старые грязные тетрадки, ключи от квартиры, бархатный, как революции в Европе, блокнот, и книга, открытая на тридцать четвертой странице, вверху которой был напечатан катрен неизвестного автора:

Пойду в свой мир цветущих снов,

Чтоб отстраниться от бытия,

Забыть всю хмурь бездушных слов,

Чтоб снова встретила заря.

Автор точно подметил цикличность человеческой жизни, и, уходя в сон, он избавлялся от своих проблем.

Я открыл красный бархатный блокнот, который нашел в этой квартире год назад, когда въехал. На первой странице была запись, сделанная красивым почерком (не помню, чтобы у меня когда-то так получалось писать):

Сколько всего впереди! И все нужно успеть сделать, везде побывать, отовсюду набраться опыта. Жизнь - это великолепный quest. Любите и не прожигайте жизнь зря, как бы банально это ни звучало. Никто из нас не должен сожалеть в конце.

Внизу была незнакомая мне подпись, состоящая только из цифр:

6277

Я вспомнил, что однажды мне сказали, чтобы я попробовал написать книгу или хотя бы рассказ. Я, конечно, знал, что у меня ничего не получится и даже не пытался, но если бы это вдруг случилось, то я знал, что опишу свою жизнь именно так: «Я жил один в квартире, то есть лучше, наверное, сказать не в квартире, а в квартирке, или даже в комнатке с кухней и санузлом. В общем, жил я один. Вся бурлящая вокруг моей комнаты жизнь обходила меня стороной, как водное течение обходит речной остров, и лишь иногда брызги, заносимые ветром перемен, попадали в мой отдельный мирок, это были брызги от приватизации или, например, от выборов президента. Иногда я ходил на работу, иногда сидел дома. Ничего необычного. Друзей у меня не было, а если и были, то они, либо не знали об этом, либо существовали исключительно в другой реальности – прошлом. Была у меня собака, точнее даже сказать не собака, а пес, которого я любил. Больше него я любил только гулять по вечерам по городу и наблюдать за людьми и природой. Вообще, я любил природу, да и людей иногда тоже, каждый из них был разный, со своим уникальным набором эмоциональных ключей и психологических кодов, с индивидуальной матрицей на лице. Но эта любовь пропадала после того прекрасного момента, когда люди начинали говорить. Именно по этой причине я не задерживался в общественных местах и предпочитал смотреть телевизор без звука». Кстати, после того совета я стал практически всегда носить с собой блокнот, чтобы записывать свои наблюдения и мысли. Я не знал, зачем мне это было нужно, но я всегда не мог избавиться от маниакальной привычки собирать всякое ненужное барахло.

После того, как я дал моей собаке поесть, я снова подошел к окну и обратил внимание на то, как, подобно занавеске, внизу развивался спор, но я не мог различить слов. В комнате было очень душно, я взял со стола блокнот и ключи, захлопнул за собой дверь, и, рассекая прохладное пространство подъезда, быстро спустился вниз.

Около выхода меня ждала удивительная по своей природе картина: двое мужчин чеченской и армянской внешности лет сорока трех в кожаных куртках в летнюю жару сидели на лавке с бутылкой «Абсолюта» и спорили на тему метафизического существования России.

– Да я тебе отвечаю, не будь этой фигни с перестройкой, неизвестно где бы мы сейчас с тобой были, – сказал чеченец.

– Верно, Иса. Но если впариться в ситуацию... – армянин не успел договорить.

– Зачем тебе впариваться? Все и так гладко идет. А если хочешь знать, зачем нам это нужно, то я тебе скажу, – Иса наклонился к уху своего собеседника и продолжил вполголоса, – затем, чтобы нас первыми не шлепнули. Не мы их, так они нас. Врубаешься?

– Угу, – промычал армянин.

Я прошел мимо двух лиц, недоверчиво глядящих на меня исподлобья, и увидел белую «Волгу», которая стояла рядом с подъездом. За рулем машины спал человек, прикрывший лицо черной кепкой с козырьком и держащий в руках борсетку. Чтобы не привлекать внимания, я отошел за «Волгу», присел, сделав вид, что завязываю шнурки, и прислушался к разговору.

– Пойми, Аванес, Россия и не из такого выбиралась. С самого начала своего существования русский народ отбивался то от иностранных фраеров, то от своих же крыс, то ото всех сразу, – сказал чеченец, выделив слова «фраеров» и «крыс» интонацией.

– В натуре! Я че-то такое читал. Но раньше у людей была цель. Там, или завод по производству водки построить, или... открыть мирный атом, например, – армянин сделал небольшую паузу после слова «или», видно было, что он вспоминал фразу из недавно прочитанной им книги.

– Все эти указания шли сверху, – чеченец указал пальцем на небо, – от государства, и никто не мог выбирать, что ему делать, все было решено за него. А сейчас мы сами можем рулить нашим бизнесом и заколачивать лавэ. Понимаешь?

– Это я понимаю, – сказал Аванес. – Но получается сейчас цель – это просто делать бабки?

– Ну, получается так, – ответил Иса после некоторых раздумий. – Да и отчего у тебя вообще эти мысли появились? Или ты, когда в ментовке сидел в прошлый раз, с операми скорешился, и они тебе мозги вспахали?

– Ты за базаром следи! – Аванес посмотрел в упор на чеченца, а потом отвернулся и продолжил, – Ни с кем я не скорешился. Я книгу одну нашел, ее написал один мутный тип… Короче, у него еще кликуха такая была немецкая, кажется, Фрейд, да. Так вот он там затирал о том, что цель всякой жизни – смерть. Что думаешь?

– Не знаю... Но насчет ментов я тебя предупредил. Знал я одного с нашей конторы, Витек Шило звали, под генералом авторитетным ходил. Так, когда узнали, что он мусорам на пахана нагрузил перед выборами, так его сам мэр заставил яблочко скушать. Такие дела...

К этому моменту у меня уже затекли ноги, и мне пришлось подняться. Я оглянулся и увидел в боковом зеркале «Волги» огромное лицо, или точнее харю, смотрящую на меня выпученными газами. Я быстро развернулся и пошел подальше от ненужных мне проблем, перед этим услышав последнюю реплику чеченца, который сказал что-то про блевотину и про то, что им нужно ехать.

Достав на ходу блокнот, я записал кривым почерком следующие предложения:

Не так давно нам дали свободу, но люди так и не разобрались, что им с этой свободой делать и как. На самом же деле никакой свободы у людей нет, а тот эрзац, который впаривают нам по телеку, свободой назвать нельзя.

Перечитав эту запись несколько раз, я запихнул блокнот в задний карман своих новых джинсов и направился в парк, до которого было полчаса пути. Пока я шел, на голубое полотно неба успели пролиться серые краски собравшихся неизвестно откуда туч, и начался дождь. Зайдя на территорию парка, я посмотрел вверх. На меня неслись тысячи капель воды и разбивались об мое лицо. Странная судьба у этих капель. Подобно человеку, двигаясь по прописанному Всем жизненному циклу, они терпят взлеты и падения, изменяются в форме, перемещаются из одного места в другое под действием ветров, собираются в огромные течения и разделяются на отдельные мелкие ручейки, проходя путь от рождения где-то на небе и до испарения под жарким Солнцем на земле. А если представить, что у них есть собственное сознание и что они умеют думать, как человек. И все равно они будут подчиняться правилам игры. Но все они не просто капли. В сущности, они – вода. Приобретая какую-то форму угодную природе, капли лишают себя самого главного – смысла. Каплей может быть что угодно, а вот водой… водой может быть только вода. Жаль, что каплям нельзя объяснить это. Чем меньше плотность воды, тем быстрее она испаряется. То есть, будучи одинокими, капли погибают быстрее.

Когда я вышел из парка, дождь уже закончился. Характерный для этого времени поток ресурсов прекращался сразу, как только начинался, для тех, у кого не было крыши над головой, иначе они просто замерзали где-нибудь на пустыре за городом.

Я подошел к театру со звучным названием «Мечта». Я был там несколько раз, ходил на современные спектакли, я мог даже сказать, что мне нравилось посещать театр, но это продолжалось до тех пор, пока моя личная мечта не рухнула, проломив под собой, как мне казалось, крепкие устои жизни. Самым значимым в театре для меня была постановка про гражданскую авиацию (и привлекали меня отнюдь не самолеты, а исключительно личные обстоятельства того вечера, относящиеся к конкретному человеку, чьё имя я не буду называть, в силу рационального самоопределения и исходя из уважения к этому человеку, который, если будет читать данный текст, что маловероятно, поймет, что речь в этом фрагменте именно о нем). Это здание вызывало у меня много теплых воспоминаний. Каждый раз, когда я перемещался в своем сознании в прошлое, как будто в параллельную Вселенную, я видел события, происходившие много лет назад. Это происходило очень часто. Я как бы выбирал точку на прямой своей жизни, тыкал в нее невидимым, как у демиурга, пальцем, и отправлялся в путешествие по островам своей памяти. Такой тур, бывало, затягивался на несколько дней, и я не мог вернуться в мою реальность. (Да и вообще, что такое реальность? И может ли она быть моя или не моя?)

В этот вечер я вспомнил много разных картинок, которые однажды сделали оттиск на моем сознании. Не все из них были эмоционально положительные. Было несколько отрицательных, но, как известно, минус на минус дает плюс, так у меня и происходило. В последнее время я все чаще стал замечать, что я живу не сегодняшним моментом, а нахожусь либо в прошлом, как наша необъятная родина, либо в несбыточном будущем, как наши глубокоуважаемые депутаты. Тратя время на беспочвенные мечтания, мы теряем сегодняшний день. Но мечта нужна человеку, чтобы оставаться живым. Вместо того чтобы пытаться и пробовать, нужно делать! Последние три предложения я записал в блокнот. На самом деле, чтобы считать, что к прошлому можно вернуться, нужно быть либо глупым человеком, либо Зюгановым.

Я полистал страницы и увидел в середине книжечки запись:

Удивительно, как одни и те же слова, но сказанные не кем бы то ни было, а близким человеком, приобретают совсем иной смысл.

Погрузившись в свои мысли еще глубже, я не заметил, как пролетели пара следующих часов.

Я шел от театра к окраине города, чтобы посмотреть закат. Несмотря на то, что Солнце уже завершало свой дневной цикл, оно продолжало ослеплять и без того наполненные мушками глаза. Я остановился около железнодорожных путей. За ними располагался небольшой холм, заросший травой, к которому вела узкая тропинка.Я протер глаза, и после того, как прихлопнул последнюю мушку веком, услышал пронзительный возглас отчаяния по другую сторону от рельсов. Звук появился и исчез, но была отчетливо слышна фраза: «Где? Где я?» Вдалеке загудел поезд.

Приглядевшись, я никого не увидел. Голос доносился как будто из другого мира. Сославшись на то, что этот звук был порожден ветром и моей усталостью, и, не желая подниматься в гору, я развернулся и пошел обратно.

Подходя к дому, я почувствовал запах гари. Посмотрев по сторонам, я увидел лежащую на дороге перевернутую (в прошлом белую) сгоревшую «Волгу», которую сотрудники милиции вчетвером тщетно пытались поставить на мятые диски от колес. Толпа, некогда образовавшаяся вокруг «Волги», медленно начинала растворяться, как и мое желание узнать подробности произошедшего, поэтому, не обращая внимания на это происшествие, я отправился в свой медвежий угол.

Когда я лег на кровать и уже собирался трансгрессировать в построенный Морфеем мир, мой пёс в очередном приступе нежности полез ко мне обниматься и лизать руки. Я осознал, что для него я значу всё и что за меня он готов отдать даже собственную жизнь. И пока морда моей собаки лежала у меня на груди, я подумал, что мне тоже нужен такой человек, ради которого я отдам свою жизнь, но вопреки этому я знал, что сейчас я могу пожертвовать своей жизнью только ради себя самого. И тогда выросшее и окрепшее внутри девятимесячное горе неумело выродилось во тьму огромной каплей безысходности и ненависти к себе и стекло по щеке на подушку...

...На подушку я смотрел уже свысока, как будто с неба, притом видел только мою комнату, вокруг которой было туманное белое пространство. Вдруг я услышал сзади гудение авиационного мотора, оглянулся, и уже был внутри гражданского самолета, который с бешеной скоростью несся вниз. Людей в этом самолете не было. Чуть не упав несколько раз, я быстро побежал в кабину пилотов, которых не оказалось на своем рабочем месте. Посмотрев через стекло наружу, я увидел, что у самолета горят двигатели. Я почувствовал, что в кабину кто-то зашел, и, испугавшись, резко развернулся. Это был Аванес, он пятился задом и на кого-то кричал. До моих ушей донесся лишь обрывок его фразы, после которой он переключился на меня:

– …мэра нет, ну и что?! Сами разбирайтесь! О, ты? Давно тебя ждал. Проходи, садись.

Мы уже стояли не в кабине самолета, а в каком-то кабинете. Мы обменялись рукопожатием. Армянин сел в главное кресло за столом, а я устроился на одном из стульев напротив.

– Чай, кофе? Может что покрепче? Дорожку или марку? - начал предлагать Аванес.

– Нет, спасибо, не нужно, - ответил я и обратил внимание, что у дверей стоит еще один непростой человек. – А…

– А это мой дорогой друг – Зигмунд Фрейд, – сказал Аванес, – я пригласил его на собеседование по поводу массовых поставок наших автотранспортных средств, а именно машин марки «Волга», в Австрию. Да, да, присаживайтесь! – он уже обращался к доктору.

– Danke. Давайте сразу приступим к делу.

Они начали говорить каким-то своим научным языком, и у меня заболела голова. Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Открыл я их примерно через минуту, когда в кабинет вбежала секретарша и голосом чеченца Исы объявила:

– Кончай эту блевотину! Ехать надо!

Все исчезло. Я пробыл в абсолютной черной пустоте несколько минут, после чего, увидел вдалеке маленькую горящую точку, потом еще одну. Эти огоньки начали появляться настолько быстро, что я наконец понял, что это звезды. Я оказался в невесомости. Звезды загорались одна за другой по несколько в секунду, но в один момент, когда они стали переполнять собой пространство, все потухло…

Я проснулся…

Неизвестно, сколько времени я спал. Не знаю, сколько раз я приходил в сознание за это время, но когда я окончательно установил связь с реальностью, был снова вечер (и что значит выражение «приходить в сознание»? Куда приходить? Или к чему? Приходить к самому себе, к собственному «Я»? Но тогда куда человек отправляется до того, как прийти к «Я»? И существует ли что-то кроме «Я»? Ведь не будь «Я», не могло бы быть и всего другого. Человек осознает себя до тех пор, пока он существует в физическом и психическом смысле. Можно ли сказать, что сон – это другая реальность? Ответа на этот вопрос у меня не было).

Я посмотрел на часы, на которых застывшая часовая стрелка указывала на цифру «5», минутная на «11», а секундная на «9». Я вспомнил, что эти настенные часы мне достались от одного странного индуса-торговца по имени Сереш еще 18 лет назад, и работали все это время исправно, не приходилось даже менять батарейки (да и, собственно, никакого отверстия под батарейки у часов не было. Как мне объяснил торговец, работали они на излучаемой людьми энергии жизни и перманентного горя и не требовали никогда подзарядки).

Я включил телевизор. На одном из центральных каналов шла вечерняя концертная программа. Из черного ящика летели строки:

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

Я открыл блокнот и записал:

Вся наша жизнь подобна сну. Но что будет, если проснуться? Засыпая, мы перемещаемся из одной реальности в другую, видим сны в другой реальности. Так же и с воспоминаниями. Отправляясь каждый миг из прошлого в настоящее, мы вспоминаем предыдущую точку координатной прямой индивидуальной исторической ленты, как другую, параллельную реальность. И каждый этот миг, каждая точка сингулярна! (Потому что не может существовать двух идентичных точек в принципе, а те, которые очень похожи, люди называют французским выражением «déjà vu»)Притом этих реальностей бесконечно много, как звезд во Вселенной. Но никто не может дать гарантии, что эти лампады жизни будут загораться и дальше. Может ли быть, что проснувшись от жизни, мы просто переместимся в другую реальность? Но если впариться в ситуацию (тут я вспомнил разговор чеченца и армянина), то реальность существует всего одна, это та реальность, которую создает человек в своем сознании, проецируя видимые им объекты на свой ум.

Отложив блокнот и выглянув в окно, я надеялся обнаружить типичную уличную эстетику городской жизни постсоветского пространства, но вместо этого увидел мирно играющих в песочнице детей, кота, сидевшего на специально поставленных антипарковочных покрышках, и женщину, прибирающую цветы в клумбах, сделанных из таких же покрышек. Спустя несколько секунд идиллии, в моем поле зрения материализовались два бомжа, один из которых дрался с собакой за пакет мусора. Мне показалось, что все пришло в норму, и я отправился разогревать себе еду в микроволновке. После приема пищи, я выключил телевизор, быстро собрался, захватил блокнот, и пошел на улицу дышать свежим воздухом.

Около дома появилось несколько новых импортных машин, кто-то собрал все бутылки и другой мусор. На лавке сидели три бабушки лет семидесяти и обсуждали политику, мэра города и другие важные вопросы, интригующие душу нынешнего россиянина.

Я не знал, куда мне идти сегодня, так как день все равно был бесполезным, и пошел по старому пути. Прогуливаясь по городу, я заметил, что улицы и дома стали немного чище, появились яркие неоновые вывески, а люди как будто преобразились. Но все это были внешние факторы, не влияющие на коленкор, внутри осталось все так же, как и было до этого. Мне откуда ни возьмись прилетело в голову четверостишье из книги, лежащей у меня на столе:

Что, если снаружи красивый фасад,

А внутри пустота и только?

Не пускай людям пыль в глаза,

И живи достойно!

Солнце снова скатывалось по небу в обрыв. Я посмотрел вверх и увидел летящий самолет. Он был в зените, прямо над моей головой. Авиационные двигатели самолета извергали тонкую белую полоску дыма, которая расползалась в стороны по мере удаления от аппарата, это был инверсионный след. Он был ярким и тонким, когда исходил из мотора, но ближе к горизонту, откуда летел самолет, становился прозрачным, и в месте, где сшивался гладкий шелк лазурного неба и грубое сукно земли, вовсе испарялся. Самолету предстояло пролететь еще половину небосвода, и я увидел невообразимое сходство между полетом какого-нибудь «Боинга» и полетом человеческого сознания. Рождаясь в точке где-то над горизонтом, человек движется по своей траектории к зениту существования. Преодолевая его, траектория полета идет на спад и вновь превращается в точку за этим самым горизонтом. При этом память самого человека или память о человеке, как тот след, со временем стирается, и чем дольше полет, тем более расплывчатым кажется след, пока совсем не исчезнет. Но что будет, если у современного, респектабельного, авторитетного и внешне крепкого и большого самолета загорятся двигатели? Испуская красную струю огня и жара, он преждевременно нарушит жизненный цикл, накренится к земле и рухнет в ее распростертые длани.

Я прошел по памяти по знакомым улицам, и передо мной открылась картина, повергнувшая меня в шок. Это был поистине «Последний день Помпеи». На месте, где стоял театр «Мечта» остались одни руины. Бульдозер разгребал осколки бетонных плит и прочие остатки от этого, казалось бы, несокрушимого слова культурной традиции народа. Со временем многие вещи изменяются, теряют яркость и насыщенность, теряют свой смысл. На эти вещи мы смотрим под другим углом, и, может быть из-за старения, может быть из-за потери зрения, может из-за чего-то другого, они нам перестают казаться релевантными, и в итоге становятся абсолютно ненужными. Раньше древний храм культуры привлекал сотни верующих в искусство, но со временем «Мечта» была забыта, и на ее месте решили построить завод по переработке ненужного сырья в ненужное сырье. А ведь еще пару десятков лет назад «Мечта» пользовалась невообразимой популярностью среди молодежи.

Я отошел от театра и сел на лавку рядом с серой девятиэтажкой, предварительно достав старый рваный блокнот из таких же старых и мятых джинсов, и начал писать, но меня перебил голос современного болгарского исполнителя, чье имя не нуждается в упоминании. Из окна дома доносилась какая-то песня о настроении и его цвете, кажется, он был синим. В моей голове мигом пронесся локомотив бесполезных рассуждений, который в итоге ни к чему хорошему не привел. Я подумал следующее: «Почему у настроения должен быть какой-то цвет? И почему именно синий? И что такое вообще «настроение»? Если человек пребывает в хорошем настроении, то может ли цвет измениться на, скажем, белый? А если плохое, то превратиться в красный? И что тогда значит этот синий, эта синяя полоса, которая стоит между белой и красной и пронизывает человеческую душу насквозь?»

– Синий – это то состояние, в котором пребывает вся наша страна уже больше двадцати лет, – гулко раздалось упрекающим тоном где-то внутри моей головы, – а белые и красные это так, отголоски далекого прошлого.

– Понятно, что общественные настроения в разное историческое время были не одинаковы, – констатировал я, – но все-таки, что такое «настроение»?

Голос прокашлялся и торжественно произнес:

– Настроение – это синергия внешних и внутренних источников давления на сознание и психическое здоровье человека, которая посредством совокупности биологических манипуляций приводит в действие нейроны головного мозга, и тем самым заставляет его передавать импульсы к мышцам для запуска сложнейшего механизма по производству денег.

– А что такое «Я»? Может, ты и на этот вопрос знаешь ответ?

Не знаю.

– Может, хотя бы знаешь, где оно находится? Где «Я»?

Нигде! Нигде больше не найдете вкуснее выпивки, чем в лавке у Митеньки!!! – криком отвлек меня от мыслей зазывала в ростовой кукле Martini недалеко от дома, возле которого я сидел.

Я посмотрел в его сторону, и мне на секунду резануло затылок. Я не пил алкоголь, но на улице стояла жара, делать мне уже было нечего, мой цикл близился к завершению, и я решил заглянуть в забегаловку к Митеньке и посмотреть что и как. Внутренности кафе, несмотря на его нелепый лозунг, были вполне эстетически съедобны. Бармен, то есть Дмитрий Индиев (как я понял, прочитав информацию на его бейдже, это был одновременно бармен, официант и хозяин кафе), стоял за стойкой весь красный, как Фрунзе, и разливал фреши. Я подошел к нему. На полках стояли разнообразные коктейли и алкогольные напитки разного производства (от ирландского ликера Sheridan’s, и американского пива марки Corona Extra, до российского «Клинского» и «Три медведя»). Выбора было много. Я взял один из коктейлей со странным названием «Последний штрих» (но если в точности переводить с санскрита, то название звучит так: «Крайняя точка»). В стакан была опущена бамбуковая трубочка. Я расплатился и сел за один из столов напротив входа.

Кафе было оформлено в древнеиндийском стиле: во весь потолок был изображен бог Шива, стены были украшены фресками, на которых были изображены древние индийцы на слонах и с копьями, в центре помещения стояла искусственная миниатюрная хижина, и еще много разных традиционных деталей, присущих Древней Индии. Все это создавало теплую домашнюю обстановку.

Но было кое-что из ряда вон выходящее. Посмотрев на двери, я увидел плакат, никак не вписывающийся в общую атмосферу заведения. Он был сделан под стилистику советского времени, на котором был изображен солдат Красной армии с протянутой вперед рукой, которая держала лист с печатным текстом на планшете:

«Мода – это рекламная акция, призывающая людей к массовому потреблению определенных товаров и услуг. Толпа бежит и покупает, будучи рабами своих идеалов, которые формируются еще в детстве. Толпа не способна мыслить, она идет, куда ей укажут». Иммануил Кант.

Абсурдность этого плаката и его физическая дислокация переходили границу разумного, как немцы в сорок первом. Вверху на плакате была изображена белая линия облаков, синяя полоска неба и падающий самолет, который оставлял за собой красный след. Я понял, что значит фраза «оставить за собой след». Создатели плаката, видимо, догадывались о скором падении красного знамя коммунизма, подобно Вавилонской башне, и пытались предупредить об этом других.

Следующие пару часов прошли для меня настолько незаметно, насколько кролик, сидевший на опушке леса на расстоянии десяти километров, был незаметен слепому человеку. Когда я очнулся, бог Ра уже спускался во чрево проглотившей его Нут, открывая перед взорами смертных далёкие глубины непостижимого космоса. Я лежал на земле и смотрел вверх. На небе были звезды, далекие и таинственные точки, в которых мне никогда не предстояло оказаться. Сколько еще не открыто человеком в этом бесконечном мире звезд и планет, стран и континентов, домов и улиц, людей и вещей. Кто-нибудь откроет это все? Думаю, нет. Потому что невозможно отпереть замок в комнату Вселенной прежде, чем открыть дверь в квартиру своего собственного сознания. Тем более, когда нет ключей, а время ограниченно.

Я поднялся на ноги и понял, что нахожусь за городской чертой на холме, рядом с которым проходит железная дорога. Сейчас она использовалась редко, хотя раньше была вынуждена прогибаться под тоннами грузовых поездов, которые везли то чёрное золото из Сибири, то белый порошок из Афганистана.

В последний раз за сегодня я достал блокнот, открыл последнюю страницу и прочитал крайнюю запись (как выяснилось, когда я сидел на лавке у девятиэтажки, я успел написать несколько строк):

Иногда попадется тебе знакомый запах, благодаря которому ты перемещаешься куда-то назад, в детство, где тоже чувствовал его, и тебе было хорошо, друзья, песок, высокие деревья, и никаких проблем, миллионы свежих картинок проносятся перед глазами за секунды, и ты переживаешь все это заново. Обожаю такие моменты. Жаль, у меня насморк.

Я немного подумал, перевернул на первую страницу, и перечитал первую запись, сделанную 18 лет назад:

Сколько всего позади! И не нужно больше торопиться, где-то бывать и набираться опыта. Жизнь - это невыносимый тест. Вы не любили жизнь и прожгли ее зря, как бы банально это не звучало. И все мы будем сожалеть в конце.

Я пытался вспомнить события, которые происходили со мной за этот период, но ничего не получалось. Как будто и не было ничего. Сейчас, находясь как будто в другой реальности, как будто во сне, я стоял на холме, смотрел с высоты на город, и думал: «Где? Где я в этом мире?» Вдалеке загудел поезд. Приглядевшись, я увидел медленно ползущую по рельсам змею. Она шипела и извивалась.

Я проснулся…

5119 год с начала Кали-юги

0
05:30
687
11:38
очень много я, а сути нет
09:34
Автор — очень честный человек. Он сразу сказал:

стоит сказать, что неподготовленному человеку будет сложно воспринимать всю реальность происходящего


и если он вступит на тропу этих символов, воспроизводящих объект ума, то он сам может стать жертвой обстоятельств, изложенных ниже


Я, похоже, стал. Мой мозг взорвался, перед глазами пошли пятна, и земля ушла из-под ног…
Невероятный поток сознания, изобилующий отсутствием знаний о каких-либо правилах русского языка и сногсшибательными умозаключениями. Ниже приеду большой ряд примеров (он далеко не полный):

Спустя несколько секунд он навел фокус

кто он? Взгляд? Он живет своей жизнью?

Вообще, я любил природу, да и людей иногда тоже


двое мужчин чеченской и армянской внешности лет сорока трех


Автор похоже — супергерой. Он определяет и национальность и возраст точно, как сканер.

Достав на ходу блокнот, я записал кривым почерком следующие предложения: Не так давно нам дали свободу, но люди так и не разобрались, что им с этой свободой делать и как. На самом же деле никакой свободы у людей нет, а тот эрзац, который впаривают нам по телеку, свободой назвать нельзя.


Не выделена прямая речь. Такое повторяется не один раз в тексте.

И тогда выросшее и окрепшее внутри девятимесячное горе неумело выродилось во тьму огромной каплей безысходности и ненависти к себе и стекло по щеке на подушку


это вообще — ярость.
.
При этом огромная куча повторений местоимений, частиц и слов. Количество «Я» перевалило за сотню, «был»ок — до сотни не дотянуло, всего 69 штук.
.
При этом в тексте есть понятие «нарратива», интересно, увидеть здесь одинокий канцеляризм.
.

Что автору удалось, так это преамбула. Она написана выше всех похвал. И за честность отдельное спасибо.

В целом — жесть…
увидеть здесь одинокий канцеляризм
он в тексте не один…
08:46
ТКАЖЕ может, также?
ЗА ПРОБУЖДЕНИЕ ВНУТРИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА РАЗНООБРАЗНЫХ МЫСЛЕЙ И ИДЕЙ а мысли внутри разума? да еще и пробуждаются? т.е. до этого спали?
ЧТО В ПРЕДСТАВЛЕННОМ ЭССЕ в правилах четко написано — рассказы…
СУИЦИД И ТАК ДАЛЕЕ а что может быть после суицида (так далее?) Ад?
«этизмы»
лишние местоимения
от въевшихся в грязь плебеев в смысле? они жрали грязь?
и обшмонали все карманы. могли еще и в ухо нассать…
канцеляризмы
очередной поток сознания с закосом в эзотерику

Загрузка...
Alisabet Argent

Достойные внимания