Светлана Ледовская №2

Тени умирают дважды

Тени умирают дважды
Работа №157
  • Опубликовано на Дзен

Скандинавский полуостров,

мыс Нордкап,

комплекс космической станции «Новая заря».

71°10′16″ с. ш. 25°46′59″ в. д.

2060 год нашей эры

Она чувствует, как задыхается. В груди хрипит и булькает, она пытается вдохнуть, но не может. Воздух выходит из горла со свистом, а во рту сводит от металлического привкуса. Из последних сил ей удаётся подняться с кровати и дойти до кривого куска зеркала, прислоненного к стене, из которого на мир взирает измученная тень девушки: слипшиеся от пота черные волосы, глубоко запавшие глаза с темными кругами вокруг них. Ее сухие и потрескавшиеся губы кровоточат. В заторможенной растерянности она тянет руку к щеке, проводит по ней и не сдерживает хрипящего стона – кожа со щеки остается на ладони. Силясь закричать, она заходится мучительным – до рвотных позывов – кашлем… чтобы через мгновение выплюнуть фрагменты собственных легких.

Мар вздрагивает и резко распахивает глаза. Да, в комнате душно, как и в том жутком сне, но, в отличие от него, здесь, в этой серой реальности, на застиранной ткани подушки не остается лоскутов её кожи; здесь она всё ещё может дышать, не захлебываясь кровавым кашлем. И это значит лишь одно: лучевая болезнь ещё не взялась за нее.

Девушка садится на постели и смотрит на соседнюю койку, на которой мирно посапывает светловолосая девочка двенадцати лет. Аня. Рейдеры подобрали её на границе с Россией, рядом с разграбленной пустующей деревушкой и кладбищем брошенных автомобилей. «Аней» зовет её только Мар. Никто не знает, как ребенка зовут на самом деле, – она ни разу за все это время не произнесла ни единого слова. Рейдеры подозревали у той амнезию или, на худой конец, глухоту, но она знает, что девочка прекрасно слышит и все понимает: Аня реагирует на русскую речь, а также всегда вздрагивает, прячась за Мар, стоит ей услышать громкие, пугающие звуки.

Аня спит, но ее заступница не сводит с неё тяжелого взгляда – на самом верхнем углу серой замызганной ткани подушки прилепилось несколько прядок тусклых светлых волос. Девочка-подросток даже не заметила, как начала их терять: ведь кто знает, сколько времени та находилась в зараженной зоне, и какую дозу радиации успела получить.

Мар негромко вздыхает и поднимается с постели – сегодня ей все равно больше не уснуть. Неторопливо одевшись, она подхватывает с пола сумку с инструментами и выходит из комнаты. Ну как комнаты – для большинства здешних жителей это, может, и «комната», а на самом деле – один из отсеков заброшенной космической станции, которую рейдеры все еще надеются починить, чтобы использовать как «Ноев ковчег» для последних, оставшихся в живых представителей человечества на этой зараженной планете.

Девушка не спеша бредет по пустым коридорам станции – сейчас глубокая ночь и она вряд ли кому-нибудь помешает. Коридор обрывается герметичной дверью, ведущей в отсек к установкам маршевых двигателей – единственной проблеме законсервированного космического звездолета. Электронный замок не работает: из-за поломок комплекс функционирует на треть своих мощностей, так что приходится открывать дверь механически. Покончив с этим, Мар подбирает сумку с инструментами и идет внутрь. Впереди её ждет продуктивная ночь, куда более полезная, чем кошмары о будущем или горечь воспоминаний о прошлом.

***

Когда-то девушку звали Марина, и жила она в России. Но хоть это и было не так давно, ей кажется, что с ядерного удара прошла уже целая вечность.

Сейчас среди выживших одни иностранцы, а вот русских на станции осталось всего трое: она, Аня да советский инженер, после распада Союза вернувшийся на свою родину – в Сербию.

То, что уживаться в таком интернациональном коллективе нелегко, Мар знает по себе. Для хоть какой-то «коммуникации» здесь используют смесь английского и ломанного немецкого. Поначалу общаться было, конечно, очень тяжело – всегда трудно привыкать к другой культуре и косым взглядам. Особенно когда твой английский так и остался на уровне средней школы. Да и заслужить элементарное уважение в обществе рейдеров тоже совсем непросто. Изо дня в день на станции –вот уже несколько месяцев – девушку выручает привитая еще отцом любовь к технике и умение работать руками: в прошлом Марина проводила все свободное время в гараже, ковыряясь в давно дышащем на ладан отцовском уазике, а позже оставалась до ночи в лабораториях родного аэрокоса, собирая очередной студенческий проект. Ко всему прочему, помогает и «национальный менталитет» вкупе с упрямым характером: девушка не ждет к себе жалости или снисхождения – в вылазки хрупкая русская выбирается наравне с опытными рейдерами и не имеет привычки ныть по пустякам. Потому-то единственным «недостатком» в глазах ее окружения стала Аня. Однако избавиться от «ущербной девчонки» для нее теперь означает самое худшее – нечто, что гораздо страшнее смерти. Мар боится, что она на самом деле не так уж и отличается от тех, кто росчерком пера дорогой авторучки и введением «золотого кода» перешел последнюю черту; от тех, кто ударом с небес стер все живое с лица земли и уничтожил последние крохи надежды Человека на сострадание и прощение…

Теперь это – совершенно другой мир. Мир, погибающий в жуткой агонии, в котором все обязательства между людьми аннулировались, а привычные ценности потеряли свою значимость. В этом полном отчаяния месте именно молчаливая Аня стала для неё единственной родной душой, той младшей сестрой, которой у неё никогда не было и которой не будет.

Как бы там ни было, русская девушка уверена в одном: кто достоин жить, а кто нет – это решать не людям. И Мар не волнует тот факт, что согласных с ней в этом вопросе меньшинство.

***

— Да что же это за ржа такая, а? — за риторическим вопросом следует удар по стальной коробке ручкой шуруповерта: очередное сверло сломалось. — Что, у америкосов из ходовых материалов только маты хорошо идут, да?

Для выпускницы аэрокосмического университета участие в ремонтных работах пилотируемого космического корабля обещало стать уникальным и захватывающим опытом. Обещало. Но оказалось просто затягивающим, как болотная, мать её, трясина.

Девушка в свое время очень внимательно следила за новостями: подумать только, настоящая комическая станция небывалых для землян размеров!

Сама эта станция была построена на каменистой поверхности мыса Нордкап, выделяясь издалека на довольно большой пустынной площадке. По высоте она равнялась шестнадцатиэтажному зданию, а внутри хватало места как для усиленной обшивки и длинных узких коридоров, соединявших жилые помещения с научными лабораториями, так и двигательному отсеку, что питал всю эту немалую конструкцию, а также, как изначально предполагалось, должен был привести корабль в движение.

Это была совместная международная программа всех европейских государств, Японии, Америки и Китая. «Новая Заря» должна была стать проектом орбитальной окололунной станции с многофункциональными лабораторными модулями, предназначенными для работы и жизни нескольких десятков ученых, инженеров и астронавтов. Еще в начале тридцатых годов этого века над ним трудились лучшие мировые умы, дабы воплотить древнюю мечту человечества по колонизации ближайших к Земле космических тел. Впрочем, такой дорогой и амбициозный проект не мог долго просуществовать – особенно когда начался период обострения отношений между странами-участницами. Постепенно финансирование государствами прекратилось, и проект стал существовать лишь на энтузиазме ученых-активистов, ну и за счет редких финансовых вливаний заинтересованных коммерческих организаций. Так что в пятидесятых годах, на момент, когда все страны стояли на пороге Третьей мировой, мировым СМИ уже не было дела до того, была ли закончена станция или нет. В один роковой для человечества момент стало совсем не до космоса …

— Маты – это же универсально, — продолжает бормотать девушка, сидя на корточках рядом со встроенным в стену трансформатором. — Ими и построить, и обложить можно… А все остальное, так себе, фигня дилетантская.

В гневе отбросив неэлектрический шуруповерт, которым ранее пыталась открутить намертво прикрученную болтами металлическую панель, Мар хватает разводной ключ и в гневе бахает им по злосчастной железке. Панелька с грохотом отваливается вместе с болтами.

— Прав Косберг: как будто и не уезжала из России. Не вдаришь – не починишь!

Едва разводной ключ присоединяется к шуруповёрту на полу, ее рука тут же тянется к обнажившейся проводке.

— Ну и что это за маркировка?! Это вообще европейские стандарты или… Ай! — прижав обожженные пальцы к губам, девушка-техник поминает родного русского черта. — Трехнутые европейцы, всё у ни через жо…

— Мэри, что ты здесь делаешь? — по-матерински теплый, но совершенно незнакомый голос, говоривший на чистом английском, раздается откуда-то из-за спины.

Мар замирает и забывает, как дышать. Если чему её и научила жизнь после ядерной катастрофы, так это тому, что если за спиной нет стены – априори ничего хорошего там быть не может. Она крепко сжимает разводной ключ в руке и медленно оборачивается на голос: её глазам предстает мерцающая синеватыми помехами голограмма высокой женщины в белом халате с бейджем научного сотрудника.

Ты же знаешь, что доктор Ольсен будет ругаться, если узнает, взгляд женщины направлен куда-то в район коленок Мар.

Девушка, продолжая крепко сжимать инструмент, неуверенно поворачивает голову и краешком глаза смотрит через плечо, где оказывается такая же голограмма – девочка лет семи с двумя маленькими хвостиками.

Я хотела посмотреть на чудо-сад, но заблудилась, виновато глядя в пол, признается своим мерцающим ботиночкам «Мэри».

Пойдём скорее, может быть, мы ещё успеем, — и молодая женщина с бейджем «Астрид Йенсен, отдел специальных исследований» протягивает ребенку руку.

Обе голограммы скрываются за дверью, через которую проходят, разумеется, без особых проблем.

Мар наконец-то выдыхает, но спокойнее ей не становится. Она видела технологии таких продвинутых голограмм на выставках в Москве и в офисах корпораций вместо рекламы, но никогда не встречала, чтобы их использовали для видеозаписи происходящего… Ведь это же не могут быть призраки на самом деле?

Девушка настолько взволнована произошедшим, что понимает – просто вернуться к работе она уже не сможет. Не сейчас. Подумать только, у космолета есть «память»! Впрочем, из ступора её выводят громкие перепуганные крики и топот ног снаружи – похоже, что «призраки прошлого» стали появляться повсеместно. Она выскакивает в коридор и видит рейдеров во всеоружии.

— Всё в порядке, это я! Я просто делала кое-какой ремонт, и вдруг включились эти голограммы, — подняв руки в жесте успокоения, пытается объяснить девушка.

Эйнар, молчаливый норвежец, вместе с которым Мар обычно ремонтирует жилую часть комплекса, понимающе кивает и объясняет что-то своим на норвежском.

Тем не менее его товарищей явно не радует ранняя побудка, и они весьма агрессивно пытаются что-то продавить, пока на месте не появляется Семен Косберг.

— Об этой технологии даже у нас знают. Правда, никто и подумать не мог, что господин Ольсен воспользуется ей именно здесь, — насмешливый голос советского инженера раздается откуда-то позади. — Так что девушка тут действительно ни при чем, это всего лишь тени прошлого, оставленные в назидание потомкам.

— И далеко мы сможем улететь на этом склепе полном призраков? — на ломанном английском не менее саркастично уточняет один из рейдеров.

— Кто знает, товарищ охотник. Может, это мы с вами – всего лишь голограммы для корабля? Что есть жизнь? — тут, усмехаясь, седеющий серб картинно разводит руками.

Норвежец в ответ бурчит что-то на своем, вполне возможно, что и матерится, но рейдеры ставят оружие на предохранитель и покидают коридор. Косберга здесь уважают и стараются по мелочам в споры не вступать.

Мар не смотрит им вслед – куда больше её волнует судьба маленькой Мэри. Поэтому девушка идет вперед по коридору, надеясь встретить знакомые голограммы.

На перекрестке нескольких технических коридоров она наконец-то находит девочку и её спутницу, стоящих теперь напротив немолодого мужчины в таком же белом халате.

— Астрид, я же просил вас – никаких детей на объекте! Это не только сверхсекретный, но ещё и крайне опасный проект. А никак не ясли для ребенка, — раздраженно вещает мужчина-голограмма, оказавшийся тем самым Ольсеном. И надпись на его бейдже гласит «руководитель отдела специальных исследований».

— Прошу прощения, доктор. Этого больше не повторится, — стараясь заслонить девочку собой, отвечает женщина.

— Мы это уже проходили, Йенсен, — качает головой руководитель. — Немедленно отправьте девочку домой.

— Ей некуда возвращаться, сэр. И вы прекрасно это знаете. Вы сами отправили её мать за материалом, когда они начали бомбить! — инстинктивно сжав руку, отчего девочка ойкает от боли, резко отвечает молодая женщина. — Мы делаем это не по заказу и не ради каких-то абстрактных идеалов, а ради них! — Астрид поднимает свою руку, в которой все так же сжимает ладонь Мэри. — Когда-нибудь они полетят на «Заре», чтобы спасти себя и не дать роду человеческому сгинуть…

Женщину явно трясет от с трудом сдерживаемого гнева, а её собеседник кажется растерянным и прячет взгляд за стеклами очков.

Мар во все глаза следит за разворачивающейся драмой, потому не сразу замечает выходящего из соседнего коридора Семена, который неторопливо прикуривает от старой «зиппо».

Вонь табака отвлекает девушку от наблюдения за голограммами, и она переводит взгляд на седеющего мужчину:

— Вы ведь тоже не верите, что мы можем спастись? Пытаетесь занять людей и скрасить им последние дни? — Она сама не замечает, как её голос срывается.

— А кто его знает, полетит эта штука или нет? — пожимает плечами бывший советский инженер. — Пробовать надо.

***

Призраки-голограммы, «тени», как она называет их про себя, открывают ей комплекс «Новой Зари» с другой стороны. Мар любит наблюдать за голографическими танцами, что сбоящая система корабля запускает вечером в конце недели в большой зале станции. Электронные тени бывших сотрудников комплекса танцуют под какую-то итальянскую мелодию, а она вместе с прижавшейся к ней Аней, завернувшись в теплый плед, смотрят эти танцы вместо старого кино. Их никогда не беспокоят: в той зале давно никто не собирается –её слишком затратно отапливать.

Девушке нравится подглядывать за голограммами, слушать их разговоры. Иногда эти тени из прошлого кажутся куда более живыми, чем реальные люди из плоти и крови, ныне обосновавшиеся на корабле: от страха и безысходности, что постоянно держат их теперь в напряжении, обитатели станции походят на измученных призраков грядущего конца.

Благодаря «голографическим ученым» Мар однажды даже удается найти запечатанный медотсек с запасом радиопротекторов, которыми она делится с командой. Однако часть из них все же припрятывает, чтобы как-то потянуть время для Ани: вдруг на космолете все-таки существует какое-нибудь лекарство от проникающего излучения…

«Лучшее лекарство от радиации – это её отсутствие!» — будничным тоном вещает Косберг, даже не пытаясь спрятать кривую усмешку. И девушка не может с ним не согласиться: облучение их убьет, если они не покинут зараженную зону. Только вот в их случае этой самой зоной становится вся планета. Космолет имеет обшивку, которая не пропускает большую часть радиоактивных волн, но для живых существ этой «большей части» недостаточно. В космосе тоже есть радиация, но сербский инженер говорит, что у «Новой Зари» при запуске маршевых двигателей активируется защитный экран, именно он и убережет экипаж от излучения.

Она лежит на заправленной кушетке медотсека и смотрит на соседнюю койку, где голограмма мужчины плачет рядом с лежащей на простынях женщиной, такой же мерцающей в темноте, как и он. Вот только на ее лице читается слабая улыбка. Качество голограммы настолько хорошее, что Мар различает воспаленные пятна на теле женщины — выглядят, будто кожу обожгли, а потом сдёрнули корочку. Снова она, лучевая болезнь.

Такой же нездоровый румянец теперь появился и на щеках Ани – они горят, будто девочка целый день загорала на пляже: «загар в майский день», II стадия. Еще совсем недавно один из скандинавских рейнджеров в присутствии девушки, считая, что русская не понимает, рассказывал своим, что его перестал будить утренний стояк и женщин не хочется вообще.

Кроме того, она регулярно присутствует на еженедельном осмотре, ассистируя Косбергу, когда тот проверяет у младшего поколения команды состояние ротовой полости, лимфоузлы в подмышках и выпадение волос. Мало у кого результаты продолжают оставаться неизменными. В действительности каждый из нынешних обитателей станции может быть подвержен лучевой болезни в той или иной степени. Просто стадии у всех разные.

— Макс, отвези меня в сад, — слабым голосом просит женщина-голограмма.

Мужчина захлебывается глухими рыданиями и вымученно кивает. Мар наблюдает за тем, как он поднимает женщину в больничной робе с постели, кладет на каталку и везет прочь из палаты. На глазах девушки нет слёз и уже давно. Ее слезы закончились еще пару месяцев назад – вместе с чистой водой, яркой сочной зеленью и богатым разнообразием животного мира родной планеты.

В полной темноте она поднимается с кушетки и идёт вслед за ними. Если здесь был сад – она хочет увидеть то, что от него осталось…

Призраки прошлого ведут её вперёд – в заброшенные ответвления огромной станции, где мужчина, которого назвали Максом, набирает код на дверной панели и проходит сквозь стену. Ей нужно туда же, но попасть за дверь столь же легко, как это могут делать электронные тени, она не способна. Приходится вскрывать панель управления, запускать резервный источник питания и уже после этого набирать заветный код.

Огромная герметичная дверь с шипением тяжело открывается и взору Мар предстает то, что вызывает у неё впервые за все это время кривую и оттого глуповатую улыбку счастья – того самого настоящего счастья из далекого детства, состоявшего из солнечных зайчиков, маминого смеха и запаха бабушкиных пирожков. Это счастье могло за считанные секунды наполнить тело легкостью, теплом и ощущением, что ты дома, в безопасности. Ну а теперь есть еще и он – большой, неконтролируемо разросшийся и буйно-зеленый сад...

Трясущейся рукой доставая дозиметр, с которым уже давно не расстается, Мар видит на экране счетчика всего каких-то 40 микрорентген в час.

Эту зелень можно употреблять в пищу.

Прижавшись спиной к двери, она сползает на пол и даже не плачет – ревет.

***

Сегодня самоназначенный техник команды впервые за несколько недель выходит наружу. Прятаться за обшивкой космолета легко только на словах. Если скоро они покинут это место, то Мар просто обязана напоследок полюбоваться на закат. Эйнар говорит, что закаты на мысе просто волшебные.

И норвежец не обманывает: закатное солнце превращает океан в огненную реку, а темные облака, словно растерзанные на куски и разметанные сильной рукой по вечернему небу, сияют нестерпимой для глаза кромкой солнечной позолоты.

Девушка смотрит на красоты самой северной точки Европы, но перед внутренним взором стоит совсем не океанская закатная гладь, а деревенские зорьки на родной речке. Только нет в этих воспоминаниях щемящей радости – одна лишь горечь.

Мар, тогда ещё Марина, помнит, что известие о неудавшемся ядерном ударе Северной Кореи по Америке застало её в родной глухомани, куда она приехала из города хоронить единственного родственника по материнской линии – бабу Зину.

Какой же неожиданностью это стало для всех… Привычная политика давления Запада, к которой многие страны уже привыкли и успевали только недовольно обсуждать, привела к гражданскому расколу и долгожданной многими корейцами революции, в то время как их южный сосед стягивал к границам войска, не собираясь бросать братский народ. И получалось, что идеи чучхе – как и любой в истории диктатуры – пожрали сами себя. Вот тут-то «Новая звезда», «Блистательный товарищ», находясь под угрозой свержения, народного суда и расстрела, решил, что если терять страну, то только забирая всех врагов – внутренних и внешних – с собой. Ну а следующие несколько месяцев стало уже совсем не до смеха, когда международное напряжение возросло до предела: лидеры стран начали обвинять друг друга, радостно припоминая все старые обиды, и тоже пошли расчехлять ядерные чемоданчики… пока наконец чья-то холеная рука не дрогнула, будучи занесенной над «красной кнопкой».

До их глуши известия доходили медленно, поэтому кто-то даже поехал в Москву, к родственникам, чтобы узнать, что да как. Это потом оказалось, что ехать-то уже было и некуда.

Спустя время пропало электричество и мобильная связь.

В деревне все надеялись, что их глухомань радиационное облако уж точно обойдет стороной. Вот только очень скоро дошло и до них: начался падеж зверья в ближайшем лесу – охотники находили трупы лис и волков, мертвых белок. Тогда-то местные и стали массово пытаться хоть куда-нибудь убежать на ещё ходящих поездах. Ибо не каждый в здравом уме мог выдержать осознание того, что привычного мира больше нет.

Страшные воспоминания чаще всего остаются в памяти надолго, и избавиться от них бывает практически невозможно. Время от времени во сне она снова видит те сцены паники деревенских, как страх захлестывал людское сознание. Видит несчастные глаза дворовых собак и кошек, брошенных соседями на произвол судьбы. И даже во сне она чувствует, как будто снова раскалывается голова от безостановочного многоголосого рева некормленой скотины, пока еще живой. А еще этот ужасный, невыносимый запах гниения и рой жирных черных мух в местном лесу… Несколько раз она выбиралась в лес вместе с дядькой Василием и оставшимися мужиками-охотниками, и потому до сих пор не может забыть те буйные заросли лесных ягод и самый настоящий могильник животных вокруг. Её дядька, бывалый охотник, говорил, что в лесу всё отравлено излучением: травоядные ели ягоды и умирали, сжигаемые изнутри зараженной пищей, их поедали хищники и круг смерти замыкался.

Всегда жизнерадостный дядя Василий… Марина помнит, как нашла его застрелившимся в их старом доме. Лишь после его смерти она решилась бежать. Бежать прочь вместе с выжившими из соседней деревни к ближайшему приморскому городу, чтобы уйти по морю туда, где застилающей небо радиации еще нет. Тогда девушка наивно удивлялась, что обещанная ядерная зима так и не наступила.

Приморский городок был точь-в-точь похож на город Припять с тех старых «сталкерских» фотографий – пустые дома, окна которых напоминали распахнутые остекленевшие глаза мертвеца, разграбленные магазины с разбитыми витринами, брошенные машины и это запустение улиц… Город выглядел настолько поспешно покинутым, что казалось, будто его жители вот-вот вернутся. И воспаленное воображение дорисовывало разбросанные на каждом шагу картины бегства: забытая коляска и игрушки у открытых настежь дверей подъезда, оброненный впопыхах новенький ноутбук или старая советская разваливающаяся тележка, – повсюду мерещились смутные тени, призраки прошлого, бестелесно продолжавшие свой незримый быт на пустующих улицах города.

Становится холодно. Мар вздрагивает и распахивает глаза – солнце уже село. Неожиданно для себя она подмечает, что у неё слишком часто теперь коченеют руки и болит голова.

Вот и первая стадия...

***

Несмотря на то, что она этого ждала, произошедшее всё равно бьет как обухом по голове. Девушка просыпается среди ночи от тихого поскуливания, а затем и звуков рвоты – скрючившись в углу комнаты рядом с ведром, Аня расстается с содержимым желудка. Мар вскакивает с кровати и подходит к девочке, касается её плеча и даже через ткань сорочки чувствует, какая та горячая. Помогая Анне подняться на ноги, девушка смотрит в ведро и замечает в рвотной жиже кровавые сгустки…

Хоть Аня страдает всё так же молча, у ее старшей подруги нет сил на это смотреть.

И тогда на помощь снова приходят голограммы: мужчина по имени «Макс», которого она впервые увидела у постели умирающей женщины, приводит её в законсервированный отсек с капсулами гибернации. Дома, в России, такие технологии демонстрировались лишь на международных выставках или же их рекламировали самые дорогие частные клиники. Сейчас девушка видит их воочию, но в ее разуме нет места восхищению – там бьется раненой птицей только одна мысль: это может помочь.

Мар незамедлительно делится своей находкой с командой. Только вот мало кто ей рад. Ведь это не лекарство, а временно отложенный конец. Да и кто будет выводить тебя из анабиоза, если оставшихся членов группы добьет радиация?

Тем не менее девушка не теряет надежды и принимается за работу. Семен Косберг сам предлагает ей помощь в настройке капсулы, и за всё время, что они проверяют рабочее состояние технического устройства, не произносит ни слова. Молчит он и когда они укладывают не приходящую в сознание Аню в капсулу, подсоединяя её к системам гибернации. И много позже, пока Мар, вцепившись зубами в собственный кулак, пытается задушить глухие рыдания, даже тогда мужчина продолжает безмолвствовать.

Выпускница аэрокоса посылает все меры безопасности в зад и впервые за все это время закуривает горькую сигарету прямо рядом с техникой в компании непривычно молчаливого советского инженера.

— Почему сейчас?! — выдыхая сигаретный дым, Мар не сдерживает полного боли вопроса.

— Потому, дурочка, что все попрятались за обшивкой станции и надеются, что этого хватит, чтобы не сдохнуть. А этого не хватит. Никому. Поздно прятаться и рыть норы – помрешь раньше, чем закончишь! — зло выплевывает Косберг, как будто бы не в первый раз говорит. — Да и малявка твоя черт знает сколько на границе проторчала! Если нажраться зараженной травы, дозы даже взрослому хватит. Тебя разве не учили в твоей шарашке, что такое альфа и бета-частицы? Это кожу от ожога может защитить одежда, а если отрава попадет внутрь… — Семен устало махает рукой.

— Мы все заражены, но кто-то же ещё держится: вы, я, северяне, — почти шепчет девушка, сама не зная, зачем.

— Держимся, дорогуша? — нервно хохочет «русский серб». — На, смотри! — и достает из нагрудного кармана что-то белое с запекшейся кровью.

Мар, кривясь от отвращения, с неохотой опознает в «белой штуке» человеческий зуб.

— Это мой. Завтракал сегодня и чуть им не подавился. А стоматолог, зараза, ещё клялся, что полсотни лет гарантии даёт на свою работу, — инженер громко фыркнул. — Жаль, что со счетом к нему теперь не заявишься…

— Значит, все бесполезно, — горло дерет от горького дыма, и девушка почти хрипит. — Впереди лишь мучительная смерть.

— А хрен его знает, что там впереди! Но, как по мне, лучше уж я в оставшееся время хоть делом займусь, чем буду сидеть и жалеть себя, — Семен затушил бычок о белую стену отсека и направился к выходу. — Пошли, Буртик, я тут придумал, как нам систему жизнеобеспечения наладить.

***

Вот уже которую одинокую, проведенную в пустующей комнате ночь девушка не может спать. Сегодня вечером они хоронили очередную часть команды. Мар лежит на кровати и смотрит в потолок, но перед глазами только комья сырой земли да уставшие лица немногочисленных обитателей станции. Не много тех, у кого еще есть силы и желание смотреть на замотанные в саван тела, засыпаемые землей. Драгоценную древесину на это дело давно уже не используют, её и так слишком мало осталось. Как эмоций и слез. На лицах оставшихся в живых ни единой слезинки. Душевная черствость? Нет, просто их уже выплакали, отгоревали свое, теперь вся станция словно живет в ожидании гибели.

Девушка медленно закрывает и вновь открывает глаза, но серый, пыльный потолок никуда не девается. Она видит, как сильно в последнее время сдал «экипаж» станции – рейдеры, техники, женщины, старики и дети. Никто из них не выглядит здоровым. Да и сама Мар замечает у себя нездоровый румянец, выпадение волос, нежданную рвоту по утрам и головную боль, ставшую постоянным спутником девушки. Но сильнее всех ее поразил Косберг: крепкий седеющий мужчина неопределенных лет за несколько недель превратился в старика, передвигающегося на самодельной инвалидной коляске, собранной из всякого хлама. Пожилому инженеру работать все труднее, и временами, видя свое бессилие, мужчина становится невыносимым, саркастичным, язвительным, и резкость его порой доходит до грубости. Однако Мар не сердится. Она все понимает, с болью подмечая признаки неизбежного: Семен уже потерял все зубы, а кожа лоскутами начала слезать с дрожащих рук...

Теперь она все чаще ищет уединения, словно пытаясь спрятаться не столько от этих уже-почти-не-людей, сколько от самой себя: рядом с гибернационной капсулой Ани или же в пустых отсеках станции, наблюдая за голограммами, гипнотически мерцающими рябью помех. С каждым днем «тени прошлого» кажутся ей все более живыми и настоящими, в то время как члены ее команды превращаются в безликие серые тени.

Но однажды ее озаряет – она находит выход из того тупика, в который они сами себя и загнали. Точнее, этот «выход» ей вновь показывают голограммы: Макс пытается убедить Астрид Йенсен перенаправить резервные мощности «Новой Зари», снизив её полезную нагрузку, для осуществления экстренного запуска звездолета. Глядя на уставшую и бледную Йенсен и отчаянно упрямого Макса, Мар впервые за все это время видит реальную возможность спастись… И впервые ощущает, что больше этого не хочет.

Активируя панель управления в капитанской рубке, девушка пустым взглядом буравит экран. Компьютер выдает информационное окно, только вот рука замирает над клавишей «enter»: при переключении резервных мощностей для экстренного старта космической станции, вся информация из её голографической базы данных будет утеряна. А это значит, что электронные призраки-голограммы, ставшие для неё роднее всех живых, исчезнут навсегда.

Ну и что в этом такого? Это же такая ерунда… Тем не менее Мар все равно не может заставить себя принять это решение. Как нелогично, да и, если честно, глупо с ее стороны: их спасение – вот оно, достаточно одного нажатия клавиши! Вот только с момента, как Аня заснула в капсуле, Мар не может припомнить ни одного дня, в котором она бы не задавалась вопросом «К чему всё это?». Зачем все эти трепыхания, если они все равно умрут? Не сейчас, так при старте звездной колымаги. Не на Земле, так в чертовом холодном космосе!

И потому девушка зовет по внутренней связи бывшего советского инженера, надеясь, что его жесткий ироничный голос отрезвит её, заставит вспомнить, зачем она здесь.

Она сидит в капитанском кресле, опустив голову на сложенные руки, – именно в такой позе её и застает Косберг, чья коляска, скрипя старыми спицами, въезжает внутрь рубки.

— Надеюсь, это стоит побудки в три часа ночи, дорогуша, потому что не так-то просто сюда добраться в моем состоянии, — криво усмехаясь самодельными зубными протезами, возвещает о своем приходе инженер.

Мар поднимает голову и долго смотрит в его воспаленные глаза:

— Я так больше не могу, — она опускает взгляд на высохшие руки мужчины, сложенные на коленях, укрытые старым пледом. — Вы были правы… Все бесполезно. То, ради чего мы все здесь, это просто... иллюзия.

Семен понимающе кивает, его взгляд всё такой же цепкий и чуть насмешливый. Он ничего не говорит – да и зачем, если и так всё понятно.

— Какая же я дура, — Мар чувствует соленые слезы на щеках, которые обжигают красные от «майского загара» щеки почище кипятка. — Я могла бы их просто стереть, вытащить нас всех отсюда, если получится, и даже, может быть, спасти Аню...

— Резервные мощности, — не спрашивает, а утверждает серб. — Жаль сам не догадался.

— Но у меня нет больше сил. И какой сейчас в этом смысл? Ведь вы это знаете… Все здесь знают: никакого спасения нет и никогда не было!

Девушка закрывает лицо ладонями, пытаясь скрыть внутреннюю боль, усталость и стыд. Вот только не от старого инженера – от самой себя. Мужчина подъезжает на коляске ближе и кладет ей руку на плечо:

— Тени прошлого, Марина, умирают дважды: первый раз – когда наши близкие уходят, а второй – когда они исчезают из памяти живых безвозвратно, — Семен Косберг говорит как-то нарочито буднично, будто его это совсем не касается. — Мы все отчаянно цепляемся за развалины мира, знакомого нам с детства. Но его больше нет. Полагаю, что со спокойной совестью нам теперь можно кануть в лету вместе с человечеством – ведь мы сделали все, что могли. Или же можно и дальше доводить себя до изнеможения в попытках сохранить то, что осталось. Но знаешь, на деле всегда было важным лишь то, чего хочет сам человек. Вот я бы, по правде говоря, не отказался от пары-другой новых целых носков и недельки здорового сна. А там, глядишь, что-нибудь да изменится.

А ведь умирающий инженер прав: чего на самом деле хочет она?

— Хочу, чтобы это все закончилось, — шепчет девушка-техник.

— Правильно. Все хотят, — понимающе хмыкает Семен, — но не все могут. Зачастую каждому из нас просто нужен хороший пинок.

— Что вы имеете в виду? — темные глаза его собеседницы гневно сверкают.

— Скажи мне, вот какой бывший узник концлагеря мечтал в него вернуться? — пожимает плечами старик в инвалидной коляске. — Человечество зародилось на Земле, но не думаешь же ты, что на ней ему и суждено сгинуть. Вселенная-то большая, если можно сделать это где-нибудь еще, почему бы и нет? И почему не сейчас?

Прекрасная философия, простая. Хороший совет для утопающего, который зацепился за скалы на краю водопада: только разожми руки – а там уж как повезет.

В конце концов, даже падение в пропасть не может длиться вечно: все завершится либо спасительным глотком воздуха, либо ударом о дно.

***

Семен Косберг умирает через три дня после их разговора в капитанской рубке. Мар глядит на его безликий холмик с железным крестом, спаянным из арматуры, и ощущает умиротворение и странную решимость.

О своей идее она сообщает всем выжившим, и после недолгих споров единогласным решением обитателей станции все силы брошены на подготовку к старту.

Голограммы никто больше не видит. Однако коридоры не кажутся без них пустыми – теперь по ним спешат будущие «космонавты», которые ныне заняты одним общим делом, и Мар чувствует, что смысл жить появился не только у неё.

***

Эйнар и Мар напряженно переглядываются и молча кивают друг другу. Сейчас не нужны слова. Не тогда, когда русская и норвежец запускают космический комплекс «Новая Заря» на полную мощность. Не тогда, когда активируются стартовые двигатели.

Впервые с момента «начала конца» – проклятой катастрофы – Марина не вспоминает о тенях прошлого и не сомневается в своем решении. Девушка согласна с Косбергом – даже если они взорвутся при старте или при переходе на маршевые двигатели, пусть лучше они умрут, пытаясь спастись.

Пускай эта попытка самоубийственный выбор, но это выбор, который можно назвать поистине «осмысленным» – совсем не похожий на тот, когда небольшая кучка амбициозных политиков позволила себе решить судьбу всего человечества, нажав на те чертовы «красные кнопки».

Если ей суждено умереть – она умрет осознанно, не случайно, ведь Мар знает: она сделала все, что могла.

Земной перрон. Не унывай

И не кричи. Для наших воплей он оглох.

Один из нас уехал в рай,

Он встретит бога - ведь есть, наверно, Бог.

Ты передай ему привет,

А позабудешь - ничего, переживём.

Осталось нам немного лет,

Мы пошустрим и, как положено, умрём.

Вот и сбывается все, что пророчится.
Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть.

(Владимир Высоцкий «Баллада об уходе в рай»)

+4
08:25
1494
12:34
+2
Добротно написанный постапокалипсис с элементами научной фантастики. Мир произведения хорошо проработан, главной героине и советскому инженеру сопереживаешь, а это признак хорошего качества.
По тексту нареканий почти нет. Заметил только одну шероховатость:
В гневе отбросив неэлектрический шуруповерт, которым ранее пыталась открутить намертво прикрученную болтами металлическую панель, Мар хватает разводной ключ и в гневе бахает им по злосчастной железке.


«В гневе» повторяется два раза в одном большом и громоздком предложении, что не есть гуд.

Но это мелочи. Они есть у всех рассказов этого конкурса, у лучших, как у этого меньше, у худших -многократно больше.

В целом понравилось. Я бы поставил 8 из 10. Удачи автору!
18:45
+2
Что ж, вижу попытку раскрытия темы постапокалипсиса (очень редко, кстати, встречается в текстах начписов, несмотря на любовь фанатов ко всякого рода фолаутам).

Сразу хочу отметить, что я и близко не специалист по теории того, что происходит на Земле после массированной атомной войны. Кое-что читал, правда, и вот тут засомневался с первых же абзацев — это что за масштабная такая войнушка произошла, что проникающее радиоактивное заражение настолько агрессивное и всеобъемлющее? Не бывает такого, автор, и вот я даже навскидку гугланул, взял первый же попавшийся источник с Question, люди пишут:

«Если будет взорван „классический“ атомный заряд, где используется уран или плутоний, то всё зависит от КПД бомбы. Чем большее количество радиоактивного вещества уходит на поддержание ядерной реакции, тем выше у бомбы КПД. Чем выше КПД — тем меньше радиоактивное заражение. Заражение местности является побочным действием атомной бомбы — то радиоактивное вещество, которое не успело израсходоваться на обеспечение собственно взрыва, оседает в виде радиационного мусора (я, конечно, очень сильно упрощаю). Чем более современна атомная бомба, тем меньше от неё будет побочных эффектов в виде заражения местности — следовательно тем скорее можно будет выйти наружу из некоего укрытия.

А теперь немного „оптимизма“. Основу ядерных сил сильнейших держав, владеющих атомным оружием, составляют термоядерные бомбы (которые у нас по какой-то странной традиции ещё именуют водородными). Современное термоядерное оружие — сравнительно „чистое“ (правда, это тоже зависит от типа бомбы). Если Вам каким-то непостижимым образом удалось пережить взрыв термоядерной бомбы, то на поверхность, при удачном раскладе, можно будет выйти уже через несколько часов (но, желательно, в средствах индивидуальной защиты)».

Соответственно, исходя из этого проникаешься к рассказу одним большим сплошным «НЕ ВЕРЮ». Но в любом случае автора можно поблагодарить за интерес к теме и за попытку в меру своих начписовских сил поиграть на этом условном «чернобыльском» поле.

Как это ни печально, но видно, что автор очень и очень начинающий писатель. По тексту встречаются стилистические косяки, постоянно виднеется неудачный синонимайзный перебор сущности главной героини — Мар, она, девушка, страдалица и т.д. (всё это один из первейших признаков начписа). В общем, текст блекловат, надо приводить хорошенько в порядок.

Чисто композиционно — скучно=(((. Не сумели, имхо, вы взять крепенько за холку читателя и с лёгкостью провести его через текст. А ведь тема интересная, благодатная. Если, допустим, поместить главных героев, действительно заразившихся в округе какого-нибудь крупного города, в бункер (а не звездолёт, про звёздолёт — это совсем уж не верится), то можно было придумать что-то увлекательное в стиле великолепного фильма «Разделитель» (очень рекомендую, шикарный фильм, один из лучших, имхо, по этой теме, можно найти в Вк без проблем).

Ну а так, в целом, увы, слабовато.
19:07
Начало прям ух! Захватывает. В двух абзацах дали крючочек. Во-первых, сон весьма реалистичный. Во-вторых, меня заинтересовали рейдеры, которые детей спасают. Вообще, первый блок повествования очень насыщенный в плане восприятия мира, но очень размеренный, информационного перегруза я не почувствовала.
Второй блок более детализирован. Хорошая связка, и я жду, где уже будет открытый конфликт.
В третьем блоке ещё флэшбэк. Для восприятия мира хорошо, но уже охота экшона))) тем более, второй и первый блоки потихоньку к нему подготавливают.
А экшона нет. Ну как. Он есть в виде новых, непривычных для ГГ и её окружения, событий. Немножко волшебно – вот так подглядывать за предыдущими владельцами комплекса. Вообще, знаете? Если отбросить «научку», с языком в которой немного есть пробелы, то вот эта часть, человеческая, социальная, эмоциональная, вам, автор, хорошо удаётся.
А вот дальше с чередой флэшбэков (которых теперь больше, чем реальных действий) я подзавязла. НЕ знаю, возможно, это только моё ощущение, но рассказ вязнет. Баланс текущего экшена и флэшбэков, которые не движут рассказ, а обрисовывают мир, нарушен… И я читаю и жду, что вот ну что-то должно случиться. Какой-то конфликт (за исключением ленивого и неотвратимого одностороннего конфликта «мы все умрём от лучевой болезни»).
И вот, ближе к концу, я поняла. В чём, на мой взгляд проблема. ГГ не движет рассказ. Его вообще никто, кроме голограмм, не движет. Все плывут по течению. Кое-кто барахтается, но не движутся. Всё происходит само собой. Это не интересно читать. Персонажи должны порождать события, а не просто рефлексировать на изменения, которые происходят только потому, что прошло какое-то время, и болезнь начала проявляться.
16:03
«оназмы»
куча лишних местоимений
Рейдеры подозревали у той амнезию или, на худой конец, глухоту а что, при амнезии разве люди теряют дар речи?
тусклых светлых волос так тусклых или светлых?
Электронный замок не работает: из-за поломок комплекс функционирует на треть своих мощностей, так что приходится открывать дверь механически. а с каких пор электронные замки физически открывают дверь?
да советский инженер, после распада Союза вернувшийся на свою родину – в Сербию. как он мог быть советским, родившись в Сербии? Ничего, что при СССР Сербия была в составе Югославии?
аэрокоса это что такое?
с лица земли Земли
Сама эта станция
«этизмы»
неэлектрический шуруповерт пневматический?
которым ранее пыталась открутить намертво прикрученную болтами металлическую панель панель? или болты, которые ее держат? болты крутят болтовертом, а не шуруповертом
с железным крестом, спаянным из арматуры сваренным — паять арматуру практически невозможно
Сюжет вторичен, идея рассказа не содержит новизны, сюжетные хоты тривиальны и предсказуемы, кульминация стандартна, концовка ожидаемая и предсказуемая.
но из всей группы это лучший рассказ
4 —
18:30
Эмоции, мир хорошо описаны, сон очень яркий. Но длинно.
09:45
Замечательная работа. И жанр мой любимый. Очень интересный рассказ.
15:54
Голограммы, которые движут сюжет и из-за которых девушка не запустила корабль в космос (немного вымученный конфликт)- Джаспер Ффорде «Полный вперёд назад, или Оттенки серого». Остальное — русский постап, но с любовью к русизмам.
Загрузка...
Ольга Силаева

Достойные внимания