Приз богов

Тонкая рука с длинными когтистыми пальцами поднялась над игровой доской и задержалась в раздумье. Потом, сделав выбор, подняла маленькую фигурку и переставила ее на другую клетку. Игра началась.
Где-то далеко в пространстве маленький гоблин зашевелился в своей норе и открыл глаза. Хотелось жрать. Каждый раз он просыпался с одной мыслью — в это раз точно нужно кого-нибудь поймать и нажраться от пуза. Кряхтя и почесываясь, он полез по длинному коридору на поверхность горы, в которой жил. При этом гоблин бормотал себе под нос считалку собственного сочинения:
Сюда пойдем, туда пойдем,
Авось чего-нибудь найдем.
Авось кого-нибудь съедим
И никому не отдадим…

Под горой раскинулся огромный шумный мир. Слишком огромный и шумный, чтобы маленький гоблин чувствовал себя в нем уютно. Щурясь и потирая лапками слезящиеся от света глаза, он смотрел на закатную равнину, на которой сшиблись две закованные в броню волны рыцарей. Среди белоснежных и вороных лат мелькали лохматые и крылатые фигуры созданий света и тьмы.
Все они были большие, сильные и на еду не годились. А падали на этом поле гоблину еще ни разу не попадалось. Все павшие окаменевали в считанные секунды после смерти. Гоблин считал это нечестным. Неоправданной растратой ценных ресурсов. Особенно в этой местности, где жратву было не найти днем с огнем.
Он постоял еще немного, оценивая ситуацию на поле боя. Силы противников казались равными, но вот что-то изменилось в картине сражения. Легионы черных воинов смяли передние ряды белых и вторглись на их территорию, неуклонно приближаясь к холму Перт, на вершине которого сияла желанным золотом Чаша богов – приз победителям.
Гоблин заворчал. На равнине потемнело и его глаза почти перестали болеть. Чаша была единственным надежным источником жратвы. Упустить ее означало остаться голодным на неизвестно какой срок. Такое уже случалось, гоблин помнил, как его живот присыхал к позвоночнику. Но спускаться с надежной горы и шкандыбать до холма Перт всё равно не хотелось. Умирать больно — это гоблин тоже помнил. Вот только другого выхода у него не было.
Гоблин неохотно подобрался к краю площадки, на которой стоял, и стал спускаться по склону, тяжело переваливаясь на неуклюжих задних лапах. Спустившись, он заковылял по равнине мимо умерших и умирающих, посылающих мольбы и проклятья богам в предсмертной агонии.
Гоблин не знал, почему и зачем всё это. Однажды он услышал, как один из черных всадников прокричал в небо что-то о Большой Игре и о том, что он больше не желает в ней участвовать. Тогда гоблин задумался, а какую роль играет он сам? Если это действительно игра. С одной стороны, эта мысль ему не понравилась. Но с другой стороны, она успокаивала. Пусть ему не всегда достается жратва, зато и работать не надо. Вся жизнь — игра!
Долго думать гоблин не умел, так что в тот раз успокоился на этом. А сегодня думать вообще не получалось, слишком хотелось жрать. Гоблин перебегал от одного окаменевшего павшего воина, к другому, стараясь не попадать под копыта одоспешенных коней. Над головой гоблина свистели стрелы и сулицы, с треском ломались копья. Острая щепка вонзилась в землю у его правой лапы. Гоблин отпрыгнул и тут же упал ничком, пропуская пролетевшую на бреющем полете шестикрылую тварь, роняющую белоснежные перья. Перья были несъедобные, это гоблин тоже знал, так что подбирать их не стал.
На него никто не обращал внимания, поэтому он легко добрался до заветного холма и полез вверх, ловко цепляясь за каменистую почву гибкими когтистыми пальцами. Трава здесь давным-давно не росла. И ничего не росло, только камни с каждым разом все выше выползали из земли острыми гранями. Они больно резали пальцы, но зато помогали прятаться.
На вершине холма выросшие до размеров гоблина камни образовывали неровный круг, похожий на разинутый рот с обломками гнилых зубов. Словно сам холм хотел сожрать всю еду из золотой чаши.
Гоблин заторопился, на четвереньках подобрался к чаше, схватил ее — тяжелую, приятную на ощупь - и заглянул внутрь. Оттуда пахнуло изумительным ароматом парного мяса. Гоблин причмокнул и перевернул чашу. Он не увидел, какого цвета были латы на всаднике, чье копье пролетело между камнями круга. Удар гоблин не почувствовал, просто вокруг стало совсем темно, и он упал мордой вниз. Из проломленного черепа вытекла сероватая жидкость, совсем немного, и гоблин окаменел.
Черный рыцарь с торжеством подхватил Чашу, но тут же упал, сраженный копьем, пущенным когда-то белоснежной, а сейчас перепачканной голубой кровью тварью, бьющейся в агонии. Чаша покатилась по мокрой вытоптанной земле, уже не помнящей время, когда она была мягкой и зеленой. И некому было поднять дар богов — на равнине не осталось ни одного живого существа.
Господь бог Сэмюэль Уилкинс, который сильно бы удивился, если бы кто-нибудь рассказал ему о его божественности, удовлетворенно откинулся на спинку мягкого, как облако, кресла и пригладил взъерошенную бороду. Только что он свел к ничье весьма напряженную партию и имел все основания быть довольным. Его противник лукаво улыбнулся.
- Еще партию, сэр?
- Не откажусь!
- Но на этот раз у вас будут черные.
- Разумеется, любезный сэр, разумеется.
Некоторое время Сэм Уилкинс молча следил за расстановкой фигур на доске. Странная - одновременно смущенная и предвкушающая - улыбка промелькнула на его губах.
- Только не смейтесь, друг мой. Но мне в голову пришла странная мысль. Интересно, что бы подумали о нас эти фигуры, обладай они разумом?
- Полагаю, они бы посчитали нас богами. Или демонами.
- Которые играют их судьбой? Будь это реальностью, я бы почувствовал себя виноватым, а вы?
Собеседник ухмыльнулся, продемонстрировав острые зубы.
- Все мы играем чьей-то судьбой, стараясь не замечать, как кто-то играет нашей. Такова жизнь, и не нам с вами ее менять.
- Вы циник, любезный сэр!
- Просто я реалист, в отличии от вас. Но довольно философии, мой дорогой высокоморальный друг. Приступим к игре!

Где-то далеко в пространстве маленький гоблин зашевелился в своей норе и открыл глаза...