Дорога к дому

В полной темноте превосходно различимы все звуки степей. Сотник Талла любил их слушать и порой мечтал, чтобы сигнальные огни заставы Бон хоть ненадолго погасли. Близость огней глушила стрекот сверчков, шорох зверья в высокой сухой траве и далекое эхо одинокого волчьего воя. Делала их плоскими и невыразительными. Ненастоящими, что ли…

Но все же с огнями лучше. Так быстрее заметен крадущийся к заставе недруг.

Деревянный частокол щерился в черную степь длинными иглами копий. Яркие плевки огня освещали стену и часовых. Сегодня желание Таллы исполнилось.

Как водится с желаниями, не так, как Талле хотелось.

- Я не буду вас обманывать. Неприятель скоро будет здесь. Разведчики докладывают о двух отрядах конных аманов, идущих с востока и с юга. На рассвете они возьмут заставу Бон в кольцо. Аманы хотят захватить Путь Паломника, взять под контроль торговые линии, ведущие из Гаавы в Тармак, подчинить себе земли к северу от Бон до самой реки Хатаван… Убить всех мужчин и женщин, способных держать оружие. Угнать в рабство прочих. Стариков – обезглавить, вывесить тела на вратах покорённых городов. Младенцев – принести в жертву своим богам, что вечно жаждут крови. И забрать себе всё наше золото…

Талла выдохнул и огляделся, дабы оценить произведённый эффект. В целом речь оказалась недурной: чумазые лица ополченцев багровели, искажались в гримасах гнева и приобретали в целом одухотворённый вид. Надолго ли хватит их гнева?

Вскоре из степей донесся звук сигнального рога.

В тишине так хорошо слышны звуки…

Талла погладил себя по руке, чтобы успокоить побежавшие по коже мурашки. Рёв рога оборвался резким, изумлённым вздохом, а потом этот звук… так падала туша с крюка в мясницком ряду Тармакского рынка, где прежде жил Талла-мясник. Теперь Талла-сотник стоял у жилистого бедра лошади Рынги, дышал свежим навозом, морщился, когда хвост Рынги касался его лица. Заржала одиноко лошадь, но не здесь, не в заставе, а откуда-то из степей.

- За благо твоё молюсь, владычица душ человеческих, смерть наша, этой ночью покрепче спи… - зашептал кто-то за спиной Таллы. Не то молитва, не то народная песня богине смерти. Талла точно не знал.

Мерный топот копыт приблизился вплотную к частоколу. Тихое ржание, фырканье, переступание с ноги на ногу сотни лошадей наполнило ночное небо целой канонадой звуков. Талла прикрыл глаза. Голова его слабо кружилась.

Затем к этим звукам прибавились негромкие голоса. Чужой, неприятный на слух язык опорочил чистоту степной ночи. Этому языку не место здесь. И тем, кто говорит на нём – тоже!

Так думал Талла, пытаясь заглушить гневом животный ужас и желание бежать без оглядки, бросив копьё и сорвав с головы круглый шлем.

Вождь аманов отдал приказ. Другой аман зычно повторил слова предводителя, и два всадника пустили коней вкруг заставы навстречу друг другу. Талла считал с закрытыми глазами – восемь, десять, пятнадцать… На то, чтоб обогнуть Бон галопом, потребовалось двадцать четыре вдоха.

Как это мало, оказывается.

Новый приказ – и за частоколом замаячили факелы. Небо над заставой расцвело полсотней горящих стрел.

Талла поднял глаза…

Огненный дождь обрушился во внутренний двор заставы.

Над Бон зазвучали крики раненых – им вторили эхом торжествующие вопли нападающих аманов. Люди не выдержали и бросились врассыпную. Строй распался.

Талла заметался по двору, крича что-то про щиты. Хватал людей за плечи, тряс, орал:

- Солдат, вернись в строй! – но испуганные солдаты толкались и отбивались от сотника. – Да сражайтесь же! Стрелы к бою!

Для Таллы этот бой обернулся запоздалым осознанием: воевода из него оказался негодный.

Затем к стенам заставы прислонили лестницы, и всё было кончено.

Юный вождь аманов Тиан спустился с коня и несколько минут оглядывал поле боя – если можно назвать боем резню, которую учинили его воины. «Иначе было никак», напомнил себе Тиан. «Всё ради великой цели».

- Кто-нибудь уцелел? – спросил он.

- Мой вождь, - сказал один из сопровождавших его всадников, - несколько раненных солдат быстро оправятся и станут хорошими работниками. И есть ещё один – там, у Святого холма. Мы не стали его трогать: он и сам скоро расстанется с душой.

Тиан поднял глаза на холм и не смог сдержать восторженного вопля. Та самая картинка, которую отец и отец его отца так часто показывали ему! Вот эти серые безжизненные склоны, трещина на высоте двадцати безлистных древ, а за ней, конечно же, белостенные палаты, ведущие к чистому ручью…

Тиан вскочил на коня и пустил его вскачь к холму.

Дыхание давалось Талле нелегко. Вдох – кашель и мелкая кровавая пороша на доспехе. Выдох – и россыпь чёрных мух перед глазами.

На новом вдохе он закашлялся так сильно, что не заметил, как перед ним склонилось молодое, исполненное вдохновенного любопытства лицо.

А когда заметил, кашлянул так сильно, что кровь забрызгала смуглые скулы амана и заставила его зажмурить бледные глаза.

Аман зашелся в ругани, которой Талла не понимал. Почему-то его это рассмешило. Молодой кочевник осёкся, изумлённо глядя на человека, который перед лицом неминуемой гибели заходится в безудержном смехе. Затем, не выдержав, улыбнулся и сам.

- Имя? - спросил аман и присел напротив Таллы. Если бы сотник мог пошевелиться, убить амана не составило бы труда. Он был так близко, а копьё лежало совсем рядом…

- Проклятье, - пробормотал Талла и назвал своё имя. Аман озадаченно почесал нос и сказал на ломаном языке Бона:

- Я – Тиан. Великий воин Амана.

- Вот как? И зачем ты пришёл на заставу Бон, великий воин Амана? – Талла покачал головой и снова закашлялся. Тиан предусмотрительно отвернул голову. – Перебить полсотни крестьян – это подвиг для тебя?

- Боны – плохие воины, - согласно кивнул Тиан. – Аман лучше.

- Может быть. Мне уже неважно.

- Ты сильно ранен?

- Я упал. Вон оттуда. – Талла глазами показал наверх, на меловой холм. – Хотел спрятаться в ущелье, но сорвался с обрыва.

- Богиня Найва не любит трусов, - назидательно сказал Тиан. – В её дом войдёт только истинный храбрец.

- Дом? Найва? – Талла закатил глаза. – Неважно. Путь Паломника открыт. Теперь вы можете идти по нему аж до самого Тармака.

Ответ Тиана поразил Таллу.

- Зачем? – с искренним удивлением спросил Тиан.

- В каком это смысле?

- Зачем нам ваш Тармак?

- А зачем вам был нужен Путь Паломника? – фыркнул Талла. – Весь мир знает, какие богатства проходят с караванами по этому пути. Думаешь, вы единственные, кто пытался захватить эту дорогу? Как бы не так! Десятки лет застава сдерживала таких, как вы, жадных, алчных дикарей. Но вы победили… что ж… идите и возьмите то, что было нам дорого.

Тиан долго молчал, посматривая то на Таллу, то на меловую гору.

- Для каждого своё богатство, - сказал он. – Отец моего отца вёл свой народ к Святой горе Найвы. Вы не пустили его. Убили его людей, хотя он шёл мирно. Мой отец пришёл сюда с мечом, но вы прогнали его. Убили его людей, потому что он заслужил. Я пришёл сюда с мечом и одержал победу, потому что вы ослабли, защищая своё золото Пути Паломника. Ваш Путь ведёт к городу, о богатстве которого знают даже в степях.

А наше паломничество заканчивается здесь, у подножия Святой горы.

Мир перед глазами Таллы поплыл. Отчего-то он знал, что эти минуты – последнее, что у него осталось.

- Почему? – только и смог спросить Талла. – Почему здесь?

Тиан встал во весь рост, огляделся, сделал полный вдох грудью.

- Потому что мы вернулись домой… - сказал он. – Наш путь окончен, Талла.

Но Талла уже не слышал. Дух сотника нёсся вверх, к Семнадцати Небесам, и его паломничество только начиналось.