Ольга Силаева

Вся в белом Лизавета

Автор:
Виталий Корнеев
Вся в белом Лизавета
Работа №410
  • Опубликовано на Дзен

Холодного спектра звезда – ее режущий сине-фиолетовый свет просто невыносим – уже всплыла над горизонтом.

Инспектор надвинул темные очки и ускорил шаг, насколько получалось. После драки с фермером он хромал, а левая рука, видимо, сломанная сильным ударом, висела веревкой и болезненно пульсировала при каждом шаге, так что руку приходилось придерживать.

Неприятное освещение. При красноватом солнце – полумрак, а при ярком голубом – болят глаза. Скорее бы под землю.

Что за планета! Даже свет ненормальный, не подходящий человеку. И воздух неподходящий. Слишком много серы, отчего горизонт смазан вечной коричневатой дымкой, как будто смотришь на стенки полупрозрачной сферы изнутри. Красиво, живописцам бы понравилось, но легкие нужно менять каждый год. Найти чистые легкие для замены все труднее, уже на несколько месяцев очередь.

Сера в воздухе и базальт под ногами. Базальт нормально поддается только плазменным резакам.

И никакой растительности. Вообще, ничего живого здесь не было до прибытия корабля с Земли. И скоро опять не будет. Поселению, судя по всему, конец.

Это понятно каждому. Искандер Иннокентьевич, как называет себя корабельный искусственный интеллект, не скрывает, что поддерживать поселение уже невозможно. Не хватает еды, не хватает энергии. Обреченности нет, тело все-равно умрет рано или поздно, а сознание сохранится в ментокартах – электрических моделях мозговой активности. Тело и так, между прочим, наполовину искусственное. Вроде и живой, а вроде бы и не совсем.

Беда в том, что живому не на что стало жить – любое усилие по выживанию дороже, чем результат. Жизнь стала дороже себя. Она выелась, износилась изнутри. Жизнь здесь больше себя не выдерживает, сама себя не возобновляет.

Энергия на исходе и взять негде. Батареи плазменных резаков истощаются. На седьмом участке уже кончились. На третьем – вот-вот. Фермеры не могут вырастить достаточно девоней, потому что посев нужно подогревать и подкармливать, а энергии – нет.

Здесь все вращается вокруг девоней, они – центр этого мира.

И единственная большая этическая проблема, решить которую пока не удается. Неодолимая проблема.

Девони получились случайно.

В первые же недели после приземления посадочного модуля, еще в самом начале колонизации – ах, какие мы тогда были бодрые! – выяснилось, что воздух на планете не смертелен, но вреден, планета покрыта базальтом с запеченными в нем булыгами алмазов, и ничего живого нет вообще. Даже микроорганизмов. Парадоксально, что у поверхности планеты много оргона. Это такой газ жизни, под воздействием которого все живое развивается невероятными, сверхестественными темпами. Но ничего живого на планете нет, возможно, из-за ужасающего уровня излучения голубого гиганта – одного из двух местных солнц. Да еще сера в атмосфере. Корабельный искин утверждает, что так много серы в несвязанном виде он наблюдал только в аду. Врет, конечно, ни в каком аду он не был, пока не добрался до этой планеты. А ведь поселенцы летели сюда как в рай, к новой земле и к новому небу.

Лучше бы не лететь, или не долететь. Условия на планете оказались непригодными для человеческого тела. Единственным доступным решением стало искусственное выведение людей с необходимыми физическими характеристиками.

Сила, агрессивность и свободные от биологической заданности нейроны мозга – вот что привело искина к решению составить первое поселение планеты только из мужчин. Беспрестанно блуждающий в поиске творческих задач мозг был главным требованием. "Мужчины как вид ленивы и постоянно думают обо всякой ерунде, – так позже объяснил свое решение искин. – Как раз именно это нам и нужно. Лениться у вас не выйдет, а думать о ерунде – сколько угодно." Электрические импульсы мозга поселенцев улавливались и передавались на базу в реальном времени. Корабельный искин, уже присоединивший к себе электрические модели мозга членов экипажа, анализировал "мысли о ерунде" и просчитывал возможности выживания.

Единственная нерешаемая проблема этого самого выживания заключалась в том, что выжить на этой планете, стать самостоятельным, обеспечиающим свое существование поселением – невозможно. Понимание этого было простым, оно не требовало ни ресурсов корабля, ни дорогого оборудования. Оно лежало на поверхности.

Три с лишним тысячи лет корабль летел к планете, где – по рассчетам земных экзопланетчиков – были моря, леса, живность, и чистейший – чище чем в земных горах – воздух. А планета оказалась пустой, ядовитой, каменной, безводной и стерильной. Назад уже не вернуться, а дальше лететь некуда. Было ли это ошибкой рассчетов, погрешностью приборов или планета как-то растеряла жизнь, уже не было важным. Будь живы люди, они бы, возможно, подумали о том, что с ними станется, не убьет ли их планета, испугались бы, запаниковали и, весьма вероятно, направили бы корабль мимо, дальше в черную пустоту, в надежде рано или поздно натолкнуться на пригодную для жизни планету. Корабельный же искусственный интеллект, прикинув шансы и обсудив ситуацию с ментокартами экипажа, приступил к выполнению команды на организацию поселения.

Разморозил биоматериал, провел исследования, скрещивание, отобрал, вырастил и воспитал лучших. Только мальчиков, потому что все, что можно было рассчитать, заключалось, по-большому счету, в двух словах: решения нет. Выжить невозможно. Девочки все-равно не смогут дать чистого от мутаций потомства, а в остальном мальчики предпочтительнее. Они жестче, агрессивнее, сильнее, выносливее и – это главное – их мозг подвижнее, в меньшей степени привязан к биологическим функциям. Свободные нервные клетки и тщательный контроль за ними в этой ситуации оказались важнее всего. Вдруг кто-то между делом найдет решение? Другого выхода искин не видел.

Просчитывая возможности того времени, инспектор тоже не находил другого решения. Ад оказался построенным на фундаменте совершенно логичных поступков.

Почему не выращивать животных? Жесткое излучение и состав атмосферы приводили к сильным мутациям. Домашние животные не могли быть разведены в таких условиях, их использование очень скоро становилось невозможным. К тому же, животных нужно кормить, а стерильная планета не обеспечивала их пропитание. Запасы корабля не бесконечны. Ни еды, ни материалов для организации жизни на пустой планете взять было неоткуда. Поселение научилось пускать в пищу даже собственные отходы, но был жизненно необходим другой источник.

Планета сама нашла ответ.

Одна из мутаций постоянно выращиваемого биоматериала дала жизнеспособное существо – девочку с устойчивым, но сильно упрощенным мозгом, скорее свойственным земным животным, чем людям. По виду – человек, по уму – не выше собаки.

Предусмотреть такой поворот было невозможно, сказался случай, зато оказалось возможным извлечь из этого пользу. Мальчик с таким дефектом сразу же попал бы в переработку, а девочка стала первой девонью – живым существом человеческого типа, но не человеком.

Девоней разводили на фермах, где из клеток самой первой девочки в баках выводились клоны, под воздействием оргона за год выраставшие до размера подростка тринадцати - пятнадцати лет. Девони давали поселению мясо, кожу, плазму крови, хитин, органы для замены. Девоней использовали для концентрации того же оргона. На девонях ездили, использовали как рабочую силу. Умерших девоней разделяли на составные части, отбирали все необходимое, а остатки перерабатывали для еды в пищевых баках вместе с биологическими отходами. Туда же, в пищевые баки, шли клоны из неудачных посевов.

Несколько клон-ферм снабжали поселение девонями.

Пока с одной из ферм не пришел отказ.

Что было ожидаемо, только до последней секунды оставалось неизвестным, кто окажется первым.

Инспектор уже дохромал до входа под землю, где стояли баки с крепнущими в них клонами. Оргон в норме, – привычно отметил инспектор. – А вот датчик подводимой к бакам энергии светится желтым. Кризис. Радиация в норме. Двухметровый слой базальта защищал клон-ферму от излучения. Подвал для фермы вырезался все теми же плазменными резаками, которых уже почти нет, потому что не хватает энергии, потому что извлекать энергию распадом вещества здесь оказалось сложнее, чем рассчитывали, потому что здесь все не так...

Ряд баков под землей. В каждом баке – посев из биоматериала первой девони. Редко случается, чтобы выжили все посевы. Вот и здесь – инспектор провел пальцем по металлоппластовому борту – два клон-бака теплы на ощупь и покрыты скользким конденсатом, а третий прохладен и чист. Либо пуст, либо внутри – умерший посев.

Инспектор щелкнул тумблером, прекратив подачу энергии к третьему баку. Хотя, это все уже неважно, по-большому счету. Месяцем раньше, месяцем позже. Все-равно поселение уже не спасти.

Это не было секретом. Какие могут быть секреты, когда каждый рабочий мозг на планете напрямую подключен к корабельному искину? К Искандеру Иннокентьевичу, как он просит себя называть, к Кащею Бессмертному, как он просит себя не называть. Каждый знал, что энергия атомных батарей, законная рабочая гордость всех резчиков, заканчивается, а оргон – энергия жизни – способен только помогать росту живого, в разы его ускорять, но использовать оргон как-то иначе невозможно. Знал и ждал чуда.

А без энергии поселение обречено. Значит – все оказывается бессмысленным: и жесточайший отбор живущих, и три тысячи лет полета к этой жуткой планете, и лишения, и искажения физической природы поселенцев, и девони.

Именно об этом кричал фермер перед тем как наброситься на инспектора: я не могу, не хочу больше мучать девочек. Все напрасно! – захлебывался он. Обрезок силового кабеля рассекал воздух, глаза смотрели на инспектора с ненавистью и страхом.

Я потерял четверых, – выкрикивал фермер, – опять плохой посев. Трое умерли быстро, а одна была еще жива. Она открыла глаза, когда я ее перетаскивал в пищевой чан. Понимаешь? Она плакала. Они все чувствуют, мы знаем это. Это ужасно, инспектор, так нельзя жить! Нельзя мучить невинных!

В фермеры брали по результатам психологического тестирования, самых устойчивых. Но работа такая, что срыв должен был случиться, вопрос был только в одном – когда и с кем. Не вина фермера, что он сорвался. Его вина, что он напал на инспектора. А выбора, если разобраться, ни у кого не было, просто не было, ни у единого шанса, даже у искина. И у инспектора не оставалось выбора, кроме как защищаться. Теперь все так же плохо, но еще минус фермер. Вот такая у них жизнь. За счет девоней и вокруг девоней. Потому что девони, получается, главнее всех, хоть мы их и едим.

Единственный ресурс, ниточка, на которой болтается весь этот чертовски логичный мир. И все напрасно. Энергия на исходе, а решения все нет. Нет будущего, поглядев на которое можно было бы сказать: это достойно человечества. Просто нет такого. И человечество в этом уголке галактики тоже скоро кончится. И как тут быть, не знает ни искин Искандер Иннокентьевич, ни тридцать присоединенных к нему ментокарт экипажа, ни полсотни еще живых, частично искусственных, заведомо обреченных мужиков, выкашливающих легкие на этой планете, где только режущий свет, сера в воздухе и базальт под ногами.

Ах да, еще алмазы. Тонны алмазов. Бешенная короста алмазов в базальте. Желтоватых от примесей серы, не чистой воды, но полноценных, структурно идентичных земным, громадных кусков, глыб прессованного под давлением углерода. Настолько никому здесь не нужного, что даже смешно. Таких же бесполезных, как опыт человечества в нечеловеческих условиях.

Зачем мы здесь?

Экипаж летел гордыми поселенцами, флагманами человечества в другие миры, корабль воплощал силу разума и вызов природе. Как так вышло, что вся наша короткая жизнь здесь это нелепая цепь преступлений над природой, над здравым смыслом, над единственными близкими нам существами, которыми оказались девони? Это не может закончиться просто так. Компенсация непременно последует, но никто пока не знает, какая. Можно даже не называть это наказанием, и так ясно.

Когда-то давно искин нашел в своих архивах и рассказал одну историю. Длинная, но довольно простая по сути метафора из одного старого романа. Про то, что как один студент не мог оплатить свои счета к жизни и решился на насилие. Сначала убил старуху, а потом случайную женщину. Причем вторую - просто так, ни за что, по логике событий. Это же самое страшное в мире – логика событий. По меркам того студента, все должно быть пустяком, ан нет. Нельзя решить что-то за чужой счет, никто не может решить свою проблему за чужой счет. Это означает – совершить преступление. Переступить через человеческое. А за преступлением обязательно следует наказание, и, что важно, это уже будет наказание за собственный счет, совершенно логическое наказание, простое последствие предыдущих поступков, компенсация. И расплачиваться придется уже частями, вынутыми из собственной жизни.

Какой кошмар обнаружить, что исчерпал жизнь до конца, все съел и все выпил, и больше нет ничего, что поддерживало бы существование. Обнаружить, что жертва – еда, объект насилия – была единственной связью с жизнью, и вот ты оборвал эту связь, убил, съел, и все – следом должна прекратиться твоя жизнь. Ты думал, что ты на вершине и ешь всех, а оказалось, что тебя нет без твоей жертвы. Потому что жертва – твой фундамент. Интересно, что говорили об этом на Земле?

Девонь. Случайная жертва необходимости.

И пусть она простит нас всех. Потому что мы не виноваты, что только так можем жить. Пусть она укроет нас от больного света, пусть накормит собой. Потому что, если разобраться, без нас ее тоже нет. Без нас и она никому не нужна. Мы взаимно нужны друг-другу.

Инспектор сидел, прислонившись спиной к чану. Все сильнее болела сломанная фермером рука. Она надулась и набрякла. Разорванный плащ сполз набок. Из щели под дверью бил яркий фиолетовый свет.

А я девоней не убрал в укрытие, – вдруг подумал инспектор. – Или они сами ушли? Не помню...

Хороший был плащ, – думал инспектор дальше, – уникальная пигментация кожи оказалась у посева, как все же интересно срабатывает генетика. Кожа в пятнышках... Я за плащ столько оргона отвалил... Теперь вот самому нужен оргон, залечиваться. Были девони, стали мясо, волосы, органы, и плащ. Девочки плакали.

Черт! – выкрикнул инспектор в пустоту, обращаясь к убитому им фермеру, – дались тебе эти слезы! Нашел время!

А когда же наступит время для слез?

Нас ведет логика событий, – думал инспектор. – Девони следуют нашим правилам, а мы следуем логике событий. Прав фермер, так нельзя. Мы живем страшно, мы убиваем потому что нужно, потому что привычно, без вины. И хоть на нас нет вины тоже, и у планеты нет, и у космоса нет вины, но так нельзя. Мы должны измениться. Каким-то чудом преобразовать себя, что ли, изменить свою слишком зависимую природу, и после всего остаться людьми.

Алмаз вот не может изменить свою природу, он и под базальтом алмаз, и на поверхности алмаз, полиморфная модификация углерода, устойчивая при высоком давлении. Он-то устойчив, он не меняется. А мы – должны.

Инспектору представился огромный алмазный куб. Инспектор улыбнулся очевидной глупости этого видения. Огромный куб, десять метров в ребре. Нет, пусть сто метров в ребре. Чтобы сверкал в свете двух солнц, такой же большой и бессмысленный, как вся наша затея с планетой. А он и не будет сверкать, – пришла в голову отрезвляющая мысль. – Преломления-то нет, если грани протяженные, свет не преломляется. Будет просто похож на куб замороженной мочи, сто метров в ребре желтоватого льда.

Инспектора разобрал хохот. Какая нелепость! Алмазы, можно сказать, ждут, а он про них даже придумать ничего интересного не может!

Нужно преломление света. Значит, нужно много-много маленьких сколов, выбоин, площадок... а соотношение плоскостей? Нет, не получается... А если куб будет состоять из маленьких кристалликов, ориентированных так, чтобы каждый фотон этого безумного красно-фиолетового света преломлялся многократно? Что если куб составить из подвижных кристаллов?

Самостоятельно разбирающийся и обратно собирающийся куб возник в голове инспектора. Маленькие кристаллики бодро ориентировались по направлению звездных лучей, деловито сновали туда-сюда, чтобы максимизировать преломления света.

Инспектор довольно хмыкнул.

А наверху – наверху куба нужно поставить девонь, как напоминание, что нужно меняться. Пусть тоже будет гигантская. Невинная жертва. Вот кому мы все должны, потому что все здесь – за ее счет. Нет, из алмаза так не вырезать, даже плазменным резаком. Не знаю из чего. А может, и ее тоже – из маленьких кристаллов? Пусть это будет девонь из той старой книги, убитая неумолимой логикой событий. Потому что если она не умрет, то и не случится ничего. Как же ее звали-то? Лизавета, да, Лизавета... Так вот, а наверху – Лизавета, вся в белом, приветливо машет рукой, прощает нас всех – искина нашего железного дурака Искандера Иннокентьевича, весь экипаж, рассчеты наши безумные, жизнь нашу. Прощает нас и улыбается, потому что...

Потому что тело ее ближе к жизни, чем мы, этим телом живущие. Тело девони это и есть мы, когда мы ближе всего к жизни. Питаемся ею, используем ее, по сути – мы это она, девонь, только преображенная. Маленький мирок, рассыпающийся и собирающийся в подвижное единство только на этой живой ниточке. Как туча искусственных пчел, логика каждой из которых – в рое. Каждая ничто в одиночестве, и живет недолго, а вместе – это история. Рассыпаемся и собираемся.

Инспектор осторожно потрогал поврежденую руку. Надо бы уже как-то выбираться отсюда, – думал он.

Вот была бы у меня рука из нескольких частей, – провернулась в голове новая мысль, – может и не поломал бы ее фермер. А если бы что и повредил, то заменить часть проще, чем залечить руку целиком. Меняем же мы испортившиеся органы. Если бы рука состояла из множества частей, можно было бы составить новую в любое время, с новым функционалом, а стала не нужна – убрал. С другой стороны, тогда бы он меня и не ударил. Какой смысл пытаться поломать, что и так не целое?

У инспектора возникло странное ощущение, как будто в голове образовалась тишина и все-все – и Искандер Иннокентьевич, и экипаж, теперь уже в образе своих ментокарт, и поселенцы на связи – все прислушиваются к тому, что инспектор думает.

Мы берем энергию, разрушая целое, – бормотал инспектор сам себе. – Энергия, она в связях. Разрушение высвобождает энергию. Смерть это окончательное разрушение связей целого, а умирание это истощение энергии. Значит, нецелое уже мертво... А войдя в связи, мертвые части создадут живое, тело снова оживет? Частицы металла в магнитном поле ведут себя как живые, если поле подвижно...

– Слушай, а ведь ты не дурак! – прозвучал голос из спрятанного в ухе приемника. – А поскольку ты произошел из моего сперматозоида, то, косвенным путем, и я не дурак.

– И из моей яйцеклетки, между прочим, – сказал другой голос.

– Это же новая форма тела, независимая от любой ранее известной пищевой цепочки, – сказал третий голос. – Вообще независимая.

– Это свобода от условий, – сказал четвертый голос. Потом, подумав, добавил: – От земных условий.

– Энергия все-равно нужна, – вмешался кто-то еще, – но здесь в воздухе много серы, и она активна... А химические реакции для микротел можно варьировать. Нет, инспектор, ты точно молодец!

– Руку больно, – пожаловался инспектор невидимым собеседникам.

– Рука больше не нужна, – сказал знакомый голос искина. – Всем – две недели на сбор инструментов и материалов. Особое внимание натуральным соединениям металла и металлопласту. Собрать и погрузить все до крошки. Найден ответ о выживании. Возможности рассчитываются. Прогноз – положительный. А куб твой, – искин изобразил смешок, – мы поставим. До чего же глупые у тебя идеи! Но сначала нужно...

Инспектор отвлекся. Он устал, путешествие сюда и драка с фермером его измотали. В туманном своем воображении он уже взлетал с планеты, но не на модуле – вокруг не было корабельных стен – а как-бы сам по себе, почти невидимой точкой, алмазной пчелой с химическим... нет, электромагнитным... да, лучше химическим – голоса опять заспорили в голове – двигателем, независимый и свободный от пищевой логики, от порядка человеческих событий. Прямо в логику, которой пока и названия то нет.

А останусь ли я человеком? – мелькнула мысль. И сразу следом: – А какая разница, если больше не жить за счет живого? Только за собственный счет... Сам для себя и жертва, и палач, и смерть, и прощение.

Он представил, как девонь белая Лизавета с сияющего алмазного куба машет рукой улетающему кораблю и улыбается. Нет, не кораблю... Это он сам алмазной пчелой радостно летит к ней и понимает, что они это одно, просто он – часть большего, а оно, в свою очередь, – часть еще большего, а самое большое это весь космос, и больше нет смерти нигде, и нет нигде слез, а перед ним – новая земля, а над ним – новое небо, бесконечное, без страха.

По телу инспектора прошел озноб, навалилась сильная слабость.

– Отходишь? – спросил в ухе голос искина. – Хилый ты какой-то! Ну давай, удачного тебе путешествия. Не бойся, твоя ментокарта в порядке. Сейчас вижу у тебя гематому на правом полушарии, и еще повреждение затылочного сектора, там крупный сосуд порван, скоро умрешь. На ментокарту это не повлияет, восстановим по старым записям.

И инспектор умер, чтобы прийти в себя уже на корабле, среди других, таких же как он, умерших, только умерших раньше, а теперь живущих призраками в электрических импульсах, хотя и вполне бодрых призраков, в своем понимании. Очнулся среди галдежа, хриплых дебатов о том, каким должно быть новое тело и новое человечество. И немедленно включился в спор.

+2
22:20
616
11:25
Тема преступления и наказания подана под соусом из антуража о несчастных колонистах далекой планеты с враждебными условиями существования. На первый взгляд все достаточно логично и с претензией на научность. НО. Во-первых, возникает очень жирный вопрос о том, извините, а зачем ИИ вообще активировал биоматериал, если изначально стало понятно, что условия на планете далеки от прогнозируемых? Неувязка, которую автор не объясняет. Для чего всё это нужно было начинать?
Во-вторых, в рассказе практически отсутствуют диалоги, живое общение, ситуации, внутри которых читатель мог бы в полной мере проникнуться проблемой, взглянуть на всё происходящее сквозь призму восприятия героев. Здесь же, по сути, пересказ, хроника, сухой текст. Размышления инспектора и краткие диалоги в конце не спасают ситуацию. Ту же, в сущности, идею, можно было развить более образно и глубоко, ПОКАЗАВ, а не ПЕРЕСКАЗАВ нам эту историю.
19:51 (отредактировано)
Брррр…
За девоней страшно и обидно.
Мне повествование показалось очень зятянутым. Особенно первая половина текста, где автор в каждом абзаце буквально пережевывает одно и то же.
Вот если бы не возмущение за девоней, то рассказ вообще бы не вызвал никаких эмоций.
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания