Вы не помните

Уже двадцать лет я работаю в этом проекте.

Когда наконец мы пришли к решению поставленной задачи, в ходе исследований заполнив многие пробелы фундаментальной физики и сделав массу изобретений для преодоления регулярно возникающих технических противоречий, когда все наши теоретические разработки мы воплотили в опытном образце, встал вопрос о его испытании.

Сошлись на том, что отправим робот-автомат с камерой для видеосъёмки. Число выбрали круглое – сто лет. Спецслужбы подобрали для нас полянку в подмосковном лесу, где, в соответствии с историческими данными, ничего не должно было происходить. Сочли такой вариант самым безопасным.

Автомат запрограммировали на обратный старт через десять минут, с возвращением в момент времени плюс тридцать минут от исходной точки.

Мы ликовали, когда наша машинка исчезла с поляны. Но восторги закончились через полчаса, когда она не вернулась. Мы не увидели наш аппарат ни через час, ни через день. А через неделю оцепление с поляны сняли, поставили забор с колючей проволокой и повесили камеры наблюдения.

Что мы могли написать в объяснительных? Только фантазии типа того, что искажения времени нарушили работу автоматики.

Правда же заключалась в том, что данных для анализа не имелось. Вот тогда я и предложил повторный старт с моим участием. Главным аргументом было моё утверждение, что я смогу вручную вернуть машину обратно, если возникнут проблемы с автоматикой.

От закрытия проект тогда спасли два факта. Во-первых, мы всё же куда-то отправили нашу машину времени, а это уже результат. И второе – все основные блоки мы создавали с дубликатами, которые в разной степени собранности располагались теперь на полках лабораторных шкафчиков, и нам требовалось не больше месяца, чтобы собрать новый прототип.

Финансирование всё же сократили, и урезали зарплаты более чем вдвое, отменив премии и все надбавки.

Руководитель нашего проекта пытался меня отговорить:

— Сергей Алексеевич, подумайте сами, ведь истории не известны случаи контактов с путешественниками во времени. Выходит, что никто из будущего не попадал в прошлое… Всё не так просто.

— Владимир Леонидович, может кому-то всё же известны такие случаи? Только нас об этом не уведомили.

Почему-то я не боялся. Интерес и научное любопытство, а может авантюризм, всё это оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Да и все расчеты подтверждали мою правоту.

Однако, чем ближе было к старту, тем больше я по вечерам проводил времени с детьми, беседуя с ними по-взрослому на разные серьёзные темы, словно пытался передать им в наследство самые главные истины.

***

Небольшое отступление. Что-то вроде предисловия, но немного отсроченного.

Почему я решил написать рассказ. Видимо писательский зуд не давал мне покоя. Но это, конечно, не объяснение. Главнейшая причина – я не могу допустить, чтобы эта информация бесследно пропала.

Ну да, я всё подробно изложил в отчёте, который аккуратно упаковали в папочку и отнесли в архив пылиться на одной из бесчисленных полок. И таким образом он будет предан забвению, с чем я категорически не согласен. Поэтому я и пишу эти строки, нарушая данную мной подписку.

Да и чем мне это может грозить? Это в советское время могли посадить за разглашение секретной информации. А сейчас – не те времена.

Конечно неприятности будут. Но тюрьма… Вряд ли.

Помню, как мой папа рассказывал всем по секрету про подземный военный завод на Кутузовке. Правда, никаких подписок он не давал. Он видел из окна общежития, что грузовые машины регулярно въезжают на небольшую территорию, обнесённую бетонным забором с колючей проволокой, и заезжают в небольшое здание, явно не способное вместить в себя такое количество. Как выезжали, он не видел, наверно это происходило по ночам.

Тогда, в пятидесятые–шестидесятые, про такие секреты, как НИИ№17, знали практически все – спросите москвичей, заставших то время.

Но я работаю не там, а в гораздо более засекреченном заведении. Наша лаборатория под эгидой спецслужб занимается сложнейшей научно-технической проблематикой. Курирует нас генерал ФСБ.

***

Итак, на моё развёрнутое предложение повторного испытания с участием живого объекта в моём лице начальство не дало согласия, но и не отказало.

Вместо этого с меня потребовали подробный план с описанием всех необходимых мер предосторожности, гарантирующих сохранность аппарата.

После обсуждения с коллегами появилась убеждённость, что испытания лучше провести в стенах лаборатории, поскольку наше ведомство занимает данное здание уже более пятидесяти лет. Куратору объяснили, что так мы исключим потерю машины – в любом случае она останется здесь, либо в настоящем, либо в прошлом. Идея понравилась.

Договориться о дальности перемещения оказалось сложнее. Я предлагал минимальный срок. Но у спецслужб свои планы, их интересуют более отдалённые времена. В итоге сошлись на сорока годах. Ровно сорок – с круглыми датами проще работать.

В качестве безопасного помещения выбрали подсобку для хозяйственных принадлежностей, чтобы избежать непредвиденных столкновений. Там и стали собирать машину. А меня отправили в гости к нашему профессору – прорабатывать детали.

Иосиф Васильевич, профессор, проживает в ведомственной квартире и получает персональную пенсию, от которой он упорно отказывался, не желая прекращать трудовую деятельность. Но пять лет назад он, шестидесятипятилетний, всё же был отправлен на заслуженный отдых.

Профессор обрадовался моему приходу. Я начал было вводить его в курс дела, но он оказался информирован максимально полно.

— Переходите к сути. Вы ведь предполагаете встретить там меня тридцатилетнего, не так ли?

— Совершенно верно… Для безопасности выбрали выходные, ночное время. Как мне вступить в контакт с вашим двойником?

— Звоните. Прямо из лаборатории, мне на домашний,— профессор написал на листке номер и отдал мне.— Вот мой старый телефон.

— А что я вам скажу?

— В каком смысле?

— Ну, как сделать так, чтобы вы поверили?

Профессор приподнял брови и задумался. Погружённый в размышления он временами хмурился, потом заулыбался.

— Нужно рассказать ему про какой-нибудь его секрет. Скажете, что узнали лично от меня про Парабеллум сорок пять. Думаю это должно сработать.

— Парабеллум сорок пятого?

— Да, но не калибра, а года. Трофейный. Моего отца… Сергей Алексеевич, я всё же не вполне понимаю, для чего решили привлечь тридцатилетнего меня? Какова его роль?.. Вот вы там появитесь в ночь на субботу. Ну и отправлялись бы обратно, так сказать, благополучно завершать эксперимент.

— Слишком просто. От нас хотят большего. Надо зафиксировать контакт. И кроме того, как я понял из разговоров с нашими кураторами, их очень беспокоит вопрос, как изменятся воспоминания здесь в нашем времени после воздействия на прошлое. И как эти изменения зафиксировать? Думаю, вас будут подробно расспрашивать.

— Ах вот оно что… Да, любопытно… Вы только ночью не звоните, дождитесь утра. Да, если вдруг Парабеллума окажется недостаточно, добавьте ещё вот что: «Да, да, не парабола. Не парабола, а именно парабеллум». И провизию на всякий случай захватите, на пару дней хотя бы.

***

Поздно вечером в субботу 13 ноября 2021 года все сотрудники лаборатории были на своих рабочих местах. Присутствовали также генерал и с ним трое в штатском.

Я занял место пилота в машине времени. Всё было готово к отправке. Я огляделся по сторонам. Напряжённые взгляды всех присутствующих были устремлены на меня. Это необычное чувство, что находишься в эпицентре чего-то самого важного… Или сам являешься этим «самым важным».

Я глубоко вздохнул… и нажал на пуск.

Под гул аппарата лица стало заволакивать густым тёмным туманом, меня стремительно закружило, и всё исчезло. Я провалился в пустоту.

Бесконечное падение постепенно переходило в полёт. Это было похоже на сон. Впереди из тумана появились горы. Со снежными вершинами и лесистыми склонами. Ветер свистит в ушах от быстрого полёта. Мне холодно. Послышался шум моря… Вот я уже на берегу лежу на тёплом песке. Южное солнце ласково согревает меня. От яркого света я закрыл глаза и наслаждаюсь покоем. Под мерный плеск волн я задремал…

— Вставай, вставай, просыпайся,— кто-то тряс меня за плечо.

Просыпаться не хотелось. Я приоткрыл глаза. И увидел маму. Она давно мне не снилась.

Но тут мама сдёрнула с меня одеяло и начала щекотаться.

— Вставай, кому говорят. В школу опоздаешь. Быстро умываться и за стол.

Я подскочил, сел на кровати, сунул ноги в тапки и стал озираться по сторонам – определённо это была старая квартира, где прошло моё детство.

Ещё плохо соображая я добрёл до ванной, где из зеркала на меня уставился паренёк с лицом, похожим на мои детские фотографии.

Я сильно напрягся, пытаясь ухватиться хотя бы за обрывок какой-нибудь мысли в своей голове, но не нашёл там ни одной. Потом стал ощупывать своё лицо, постепенно убеждаясь, что я и есть то, что вижу в зеркале.

— Охренеть,— наконец выдавил я непривычным чужим голосом.

— Ну ты никак не проснёшься что ли? — появилась мама в дверях ванной.— Давай быстрее. Правда ведь опоздаешь. Сегодня же суббота – экспрессы не ходят.

Да, тогда учились шесть дней в неделю. Я метнулся на кухню посмотреть календарь – было 14 ноября 1981 года.

***

Учился я в одной из лучших московских школ. Ехать было минут двадцать пять. Хорошо, что суббота – в автобусе свободно. Я сел и всю дорогу терзал себя одними и теми же вопросами. Как это получилось? Как такое вообще возможно? Почему я в другом теле? Где моё старое тело? И главное – где сейчас машина времени? Она в лаборатории? А если нет, что тогда?..

Я вышел из автобуса, постепенно мои мысли вернулись к настоящему моменту. Да, надо ещё как-то этот школьный день пережить. Наверно это было бы забавно, если б не надо было думать о работе. Я вытащил из школьной сумки дневник «ученика 8«А» класса» и посмотрел расписание. Первый урок – русский. Хорошо, что у меня была привычка всегда с вечера собирать учебники и тетради.

Стало быть я в восьмом классе и мне четырнадцать лет. В фойе, возле столовой, по общешкольному расписанию я выяснил, что русский у нас в тридцать втором кабинете.

Тут раздался звонок на урок, я рванул на третий этаж и, на несколько метров опередив учительницу, уже спокойным шагом вошёл в класс.

Было волнительно и в то же время немного смешно. Ведь с некоторыми из одноклассников мы и после школы на протяжении многих лет продолжали общение, и в моей памяти это взрослые люди. А тут – подростки.

А вон и моё место – свободное. С чувством трепета я подошёл к третьей парте и сел на свой стул.

— Кто дежурные? — спросила учительница.

Поднялся мой сосед по парте Сашка Погосин.

— А кто второй?

Сосед толкнул меня в плечо, я вопросительно посмотрел на него и машинально поднялся.

— Вершинин?.. А где твоя повязка?

Я засунул руки в карманы пиджака, в левом нащупал платок, из правого достал зелёную повязку и натянул её на руку выше локтя. «Ну вот, я ещё и дежурный по классу».

— Вытрите доску и принесите мел.

— Я за мелом,— Сашка быстро выскочил за дверь, не оставляя вариантов.

Пришлось тряпкой оттирать с доски оставшиеся следы мела.

С русским языком у меня проблем никогда не было. Следующий урок алгебра, надо идти на четвёртый этаж.

На перемене в коридоре я заметил, что ко мне направляется Беленков, с противной ехидной улыбочкой. Бывают такие гнусные типы, которые пытаются самоутвердиться за счёт унижения других. Наверно с их психикой что-то не в порядке, склонность к садизму – это разве нормально? Терпеть от него приходилось многим.

Но сейчас мне было весело. Потому что я знал, что будет. И это его неприятно удивит. Он-то не знает, что нарвался на взрослого дядьку.

Почему в детстве я не мог решить эту проблему? Вроде трусом не был, всегда лез во всевозможные опасные приключения. Но и драчуном не был. Что-то мешало ударить так, чтоб по-настоящему, какой-то внутренний барьер. Наверно всё дело в практическом навыке, и кто-то раньше переступает этот барьер, кто-то позже. А может я был слишком добрым ребёнком…

Беленков встал мне на ногу так, чтобы сложно было её высвободить, и попытался схватить за руку, он любил всякие болевые приёмчики. Мы примерно одной весовой категории, я чуть поменьше.

Но я был готов, заранее сняв с плеча сумку и опустив её на пол чуть позади и заняв удобное устойчивое положение. И я улыбался. Резко и сильно я заехал ему снизу кулаком в подбородок. Апперкот получился смачный, с клацаньем зубов и болезненным вскриком.

Не понимая, что происходит, он бросился на меня с кулаками. Я не спеша отступал, методично отбиваясь. Но пропустив слева в челюсть, захотел по-быстрому всё это закончить и, ухватив соперника за пиджак, со всей силы мотанул его в сторону так, что он шмякнулся об стену. С широченного замаха я влепил ему открытой ладонью по уху, левой ткнул в нос и добавил правой в живот, вышло весьма проникающе. Тут я остановился, поняв, что могу не рассчитать силу удара.

Беленков, согнувшись от боли, присел на корточки. Несколько одноклассников наблюдали за происходящим. С открытыми ртами и удивлёнными глазами.

Для меня это была не драка, то есть не совсем драка. Самое точное название для произошедшего – взрослый дядя наказывал шкодливого пакостника. Или ещё можно сказать, что мне хотелось заступиться за того паренька, которым был когда-то.

Нагнувшись, я сказал:

— В следующий раз прибью. Лучше не подходи ко мне.

Он посмотрел со злобой, но вдруг лицо его изменилось, в глазах появился испуг.

Ну вот и хорошо – подумал я. А ещё хорошо, что никого из учителей не оказалось поблизости, а то не избежать бы долгих разбирательств.

Остаток учебного дня прошёл без осложнений. На уроках я старался выполнять всё, что мог, чтобы не подвести юного себя.

После окончания уроков мы с Погосиным занялись уборкой нашего класса – подмели и помыли пол, протёрли парты, вытерли доску. Вскоре появились две девчёнки из дежурного класса – в белых фартуках и с красными повязками на рукаве – принимать уборку.

Это были не какие-то девочки, а две красавицы на класс младше нас – Аня Мазенина и её подруга Оля, фамилию которой я не помню.

Аня – самая красивая девочка в школе, кареглазая брюнетка с лёгким румянцем на щёчках. Оля – чуть менее красивая, но зато притягательно–женственная, к тому же блондинка, совсем–совсем белая.

Я сразу же вспомнил тот случай. Неужели это и есть тот самый случай?! Мы тогда убирались, они пришли проверять порядок. Но вместо этого Аня взяла мел и стала что-то рисовать на чисто вымытой доске. А я тогда, как дурак, схватил тряпку и стал вытирать за ней её художества. Вот балда! Ну как можно быть таким олухом? Разве не ясно, что ей хотелось совсем другой реакции? Она же явно заигрывала.

А что будет на этот раз? Аня прохаживалась между рядами парт, я шёл следом, стараясь не отстать. Подойдя к доске, она взяла мел и пошла вдоль доски, оставляя на ней волнистый меловой след. Я быстро сократил дистанцию и, когда она положила мел, обнял её двумя руками за талию, слегка притягивая к себе. Никакого противодействия не было, она хихикнула и посмотрела в сторону подруги.

К моему разочарованию, я ничего к ней не почувствовал, вообще никаких эмоций. Даже обидно – неужели я такой старый?

Наши взгляды встретились. И я увидел, как она переменилась в лице, в глазах вдруг появился испуг. Она вся сжалась, с силой оттолкнулась от меня и выбежала из класса.

Удивлённый и смущённый, уже собираясь домой, я заглянул в зеркало. Ах вот оно что – у отражения было детское лицо, но слишком взрослый взгляд. Выглядело это противоестественно. Теперь понятно, чего они пугались.

—————

В автобусе я вновь размышлял о странности моего положения. А что если перемещение возможно только в самого себя и никак иначе? Вообще-то в этом есть определённая логика. Ведь на самом деле не объект перемещается во времени, а момент «сейчас» (как мы его назвали) для данного объекта, помещённого в машину, перемещается вдоль оси времени. Мой момент «сейчас» мы отправили в восемьдесят первый год. И вот я здесь такой, каким и должен быть в восемьдесят первом году. А где старое тело? Куда оно делось?.. Да никуда оно не делось, его просто нет, потому что будущего ещё нет.

Всё вполне логично. Это только в кино и в романах можно с самим собой встретиться – фантазии ненаучные. Теперь понятно, почему никто никогда не встречал путешественников во времени.

Но что случится с объектом при перемещении на несколько столетий? Растворится во времени?..

***

Приехав домой, я захотел написать себе небольшое послание. То есть своему юному двойнику, если он ничего не будет помнить про сегодняшний день.

Получилось примерно так:

«Суббота прошла отлично. Но ты всё забыл. Поэтому срочно запишись в секцию бокса. И займись наконец музыкой, давно пора, возможно вокалом. Ещё можешь попробовать статьи писать для газет. Вот только, если напишешь критический ответ на чью-то статью, то нести его надо в другую газету. И не теряй время. Ищи наставников, которые научат и помогут».

Вышло сумбурно. Записку сунул в школьный дневник на страницу будущей недели. Надеюсь, что мой почерк он примет за свой и, быть может, всерьёз задумается над этими строками, а не выкинет как случайный мусор.

После этого я позвонил будущему профессору.

— Здравствуйте, Иосиф Васильевич. Меня зовут Сергей Алексеевич и я, в некотором роде, ваш коллега…

— Да? Очень приятно.

— Видите ли какое дело…— тут я вдруг понял, что не знаю, как перейти к сути, к цели моего звонка. — Дело в том, что я участвую в одном научном эксперименте, очень сложном. И кое-что пошло не по плану. И мне теперь нужна ваша помощь, именно ваша.

— Хм… Странно… Мы знакомы?

— Я вас очень хорошо знаю. Вы мне даже рассказали про Парабеллум сорок пятый. Но вы не помните… пока.

— Петька, ты что ли? Я тебе говорил, чтоб ты мне больше не звонил! Дурацкий розыгрыш.

И он бросил трубку.

Нннда… Кажется мы не проработали как следует этот вопрос с профессором. Надо было весь разговор продумать подробно.

Но я отложил это на завтра, другой вопрос занимал меня гораздо сильнее. На протяжении многих лет, работая в проекте, я с высокой степенью постоянства возвращался к размышлениям на одну и ту же тему – можно ли, изменив что-нибудь в прошлом, повлиять на ход истории?

И вот я в прошлом. Но что я могу изменить? Какие у меня есть для этого ресурсы? Да никаких. Что может сделать четырнадцатилетний подросток?

Но не попробовать предпринять хоть что-нибудь я не мог. Я бы потом жалел об этом всю оставшуюся жизнь. Я должен был хотя бы попытаться.

И одна безумная идея у меня всё-таки зародилась.

Тем более, что после телефонного звонка я подумал, что скорее всего придётся ловить будущего профессора в понедельник утром, перед началом рабочего дня.

Так что воскресный день полностью в моём распоряжении. И я решил действовать.

Первым делом я сбегал к хозяйственному магазину и на заднем дворе подобрал самую большую картонную коробку, чтобы сделать плакаты.

На куски картона я прилепил ватман, и прибил это к рейкам, которые раздобыл в отцовском гараже. Получилось два плаката размером больше метра. Надписи сделал красной и чёрной краской.

***

На следующее утро, в воскресенье, напротив Манежа я вышел из троллейбуса, держа два плаката сложенными друг к другу надписями.

Обогнув Александровский сад, я наткнулся на ограждение – это милиция начала перекрывать проход на Красную площадь. Медлить было нельзя, я потихоньку раздвинул две секции ограждения, ещё не скреплённые между собой, и стал протискиваться между ними, беспрерывно озираясь по сторонам.

Как только один из милиционеров заметил мой манёвр, я запричитал жалобным голоском:

— Я от класса отстал, у нас школьное мероприятие.

И быстренько побежал под прикрытие ближайшей группы интуристов. Расчёт был верен – никто не погнался за мальчишкой, который уже успел затеряться среди людей.

А дальше – в горку, вдоль очереди к мавзолею.

Товарищ в штатском строгого вида покосился на меня. Я заволновался, понимая, что времени у меня будет не много. Пора действовать. Пройдя чуть дальше мавзолея, я посмотрел на Спасскую башню и раскрыл свои плакаты, подняв их как можно выше.

Я топтался на месте, поворачиваясь в разные стороны. На одном плакате было написано красной краской: Исключить Горбачёва из Политбюро.

На втором надпись чёрного цвета гласила: Горбачёв – агент Запада.

Изменить ход истории таким способом – рассчитывать на это наверно слишком наивно. Но всё же я надеялся, что моя выходка сможет подпортить ему политическую карьеру и замедлит её развитие. Как выяснилось, замедлить удалось лишь на год. Но об этом позже.

Эх… Если уж привлекать внимание, то стоило бы забраться на лобное место, повыше – только и успел подумать я, видя, как с разных сторон ко мне направляются сотрудники милиции.

Ну вот и всё. «Недолго музыка играла». Жаль... А вот и товарищи в штатском. И толи мне так обидно стало, толи от досады и внутреннего протеста, но я вдруг запел. Громко и отчаянно. Запел Гимн пионеров:

Взвейтесь кострами, синие ночи.

Мы пионеры – дети рабочих.

Близится эра светлых годов.

Клич пионера: «Всегда будь готов!»

И все вокруг замерли – милиция растерялась, иностранцы с любопытством глядели на странного мальчика.

Необычное ощущение – словно я внутри фильма, кадр остановился, и только я один продолжаю двигаться в этом кадре. Но все вдруг ожили, когда я запел второй куплет. От двух туристических групп отделилось по одному человеку с фотоаппаратом, они начали снимать. Тут же милиция бросилась перекрывать им видимость своими доблестными фигурами. Меня обступили стражи порядка, и я ощутил тяжесть рук, лёгших мне на плечи. Передо мной вырос майор и произнёс, аккуратно отбирая плакаты:

— Пройдёмте.

Прошли мы в автобус, стоявший поодаль, между ГУМом и храмом Василия блаженного.

— Что это вы хулиганите, молодой человек,— начал майор.

За столиком сидел особист в штатском и пристально смотрел на меня недобрым взглядом.

— Я не хулиганил.

— Ну как же, а это,— майор кивнул на плакаты. — Нарушаете общественный порядок.

— Вовсе нет,— возразил я и подумал, надо бы что-то сочинить, чтобы выкрутиться. — Будущий комсомолец должен быть политически активным, этому учит нас партия.

Майор от удивления рот открыл, но вмешался особист:

— Политбюро по-твоему не партия?

— Это наша направляющая сила,— парировал я, не моргнув глазом.

— Вот именно, а ты против.

— Я не против, я за. За чистоту наших рядов,— тут я совсем обнаглел.

Особист усмехнулся:

— Кто ж это тебя надоумил?

— Так нам это… материалы пленума задали изучать,— если уж врать, то наповал. — Вы читали его выступления?

Все молчали. Я воодушевлённо продолжил:

— Он там какую-то перестройку предлагает. А самое ужасное – ввести многопартийную систему. Вы понимаете? Это же как на Западе! Этого нельзя допустить!

Особист покачал головой.

— Чему их там в школе учат?

— Политэкономика, «Капитал» Маркса, обществоведение, основы государства и права,— выпалил я всё, что удалось вспомнить.

— Ну всё, хватит,— особисту явно надоело это разбирательство. — Ты, мальчик, теперь стоишь на учёте в детской комнате милиции. Ещё одна какая-нибудь выходка – отправишься прямиком в специнтернат. Это который за колючей проволокой.

— Я больше не буду,— протянул я как можно жалобнее.

— Майор, надо отвезти его домой и провести беседу с родителями, отправьте кого-нибудь потолковее.

Ну наконец-то. Я с облегчением вздохнул. Значит скоро я смогу позвонить.

***

Родителей я, как мог, успокоил, пообещав быть «тише воды, ниже травы», и кинулся к телефону.

— Иосиф Васильевич, добрый вечер, это ваш коллега…

— А, это опять вы,— недовольным тоном перебил меня собеседник.

Я поспешил в ответ перебить его, пока он не успел бросить трубку:

— Ведь вы работаете на минус четвёртом этаже в лаборатории, я бывал там много раз,— такое начало мне кажется более подходящим, чтобы завязать разговор.

Какое-то время длилось молчание, потом последовал вопрос:

— А почему у вас детский голос?

— Это небольшой дефект, в результате эксперимента. Это временно, скоро пройдёт.

— Вы опять про какой-то эксперимент. О чём вообще речь?

— Вот именно об этом я и хотел бы с вами поговорить, но не по телефону. Вы завтра во сколько приходите на работу?

— Как обычно, к восьми.

— Вы сможете придти на полчаса пораньше? Я буду вас ждать напротив входа.

— Ну… не знаю… Это как-то странно.

— Я вас очень прошу, приходите, это очень важно, я вам завтра всё объясню. Дело в том, что вы тоже в этом участвуете, но пока не знаете. И про Парабеллум вы сами говорили, только не помните. И про то, что не парабола, а именно Парабеллум.

— Как, вы и про это знаете?.. Очень странно… Ну что ж, хорошо, давайте встретимся. Значит завтра в полвосьмого.

— Договорились. Спасибо. До завтра.

***

В понедельник утром я дежурил у входа на работу. По улице, направляясь в мою сторону, шёл мужчина лет тридцати, то и дело оглядываясь. Я невольно улыбнулся – профессор в молодости имел вид растрёпанный и слегка чудаковатый.

— Иосиф Васильевич? — обратился я к нему.

— А вы,— протянул он, посмотрев на меня удивлённо и растерянно.

— Да, это я,— и торопливо продолжил,— на самом деле мне уже за пятьдесят. Я работаю в той же лаборатории, где и вы, только в будущем. Мы создали машину времени, стали испытывать и отправили меня в прошлое на сорок лет назад, в ваше время. Но почему-то я оказался в теле себя юного, каким был в восемьдесят первом. Этого мы не предвидели. Вы можете мне не верить, просто спуститесь на минус четвёртый этаж. Там, напротив туалета есть подсобка, зайдите в неё и проверьте. Если там нет машины времени… то я не знаю, что мне дальше делать, и вы мне уже никак не поможете. Но если вы обнаружите там неизвестный аппарат размером больше вас, то я жду вас здесь… Ступайте.

Я говорил с ним практически приказным тоном. И он пошёл. Я хотел успеть до начала рабочего дня, поэтому спешил.

Минут через десять он вновь появился, махнул мне рукой, я подбежал, вид у него был ошарашенный, с глупой улыбкой и сумасшедшим взглядом.

Для вахтёра на проходной сочинили легенду, что я на производственную практику, из подшефной школы. Он записал мою фамилию и номер школы, и нас пропустили.

— Лаборатория ещё не секретная? — поинтересовался я у коллеги.

— Вроде бы нет.

Уже внизу, на нашем этаже, мне показалось, что идём слишком медленно, я обогнал своего спутника и буквально влетел в подсобку. Вот она, машинка! Стоит на своём месте, подсвечивает панелями. Я выдохнул с облегчением. Словно гора с плеч свалилась. Всё хорошо теперь.

— Спасибо, Иосиф Васильевич, выручили,— я радостный жал руку коллеге.

— Рад помочь. Но вы мне удивительные вещи рассказали... Значит, через сорок лет я жив–здоров?

— Да, вы в полном порядке.

— И буду участвовать в создании машины времени?

— Конечно.

— Невероятно… А как вы вернётесь в своё тело? Вы говорили, что-то пошло не так.

Опаньки… Это было, как обухом по голове. Я ведь ни разу об этом не подумал, пока был занят другими вопросами. Я сел озадаченный на стул.

— А действительно, как?

— То есть до вас никто этого не делал?

— Конечно никто.

Глубоко задумавшись, пытаясь найти решение, я уже подсознательно понимал, что это бесполезно. Недостаточно данных – без этого задачу не решишь. В тот момент я растерялся... Тишину нарушил голос профессора:

— Конечно я понятия не имею, как устроена ваша машина, но вероятнее всего, она проделает то же самое. Как я понял, она переместила вас из одного времени в другое и из одного тела в другое.

— Ну, это не совсем так…

Послышались голоса и шаги в коридоре. Я схватил стул и подпёр им дверную ручку.

— А какие у меня варианты? Рискнуть и попробовать вернуться?

— А вариант «остаться» не рассматриваете?

— Рассматриваю. И он мне не нравится. Жить ещё раз ту же самую жизнь? Не интересно. Я, пожалуй, рискну. Смущает только один вопрос – если тело не перемещается, то что с ним происходит? Не стереть бы самого себя.

С этими словами я начал готовить машину к старту, но решил немного отступить от плана, согласно которому следовало перемещаться ровно на сорок лет, то есть в шестнадцатое ноября. Меня же сильно беспокоил тот факт, что со своим телом я расстался тринадцатого, поэтому я решил воспользоваться автоматическим режимом возврата в исходную точку, откуда началось моё путешествие. Это было чисто интуитивное решение.

Уже заняв место пилота, я спросил:

— А всё-таки, что это за история про параболу и Парабеллум.

— Это дурацкая история. Кто-то подслушал и донёс. Пришлось сочинять, будто разговор был про график параболы в научной работе, а не про пистолет.

— Ясно…— мне казалось, что я забыл сказать о чём-то важном, но так и не смог ничего припомнить.— Что ж, прощайте. Увидимся в будущем.

— Удачи! — профессор не сводил с меня напряжённого взгляда, в задумчивости поджав губы.

Я нажал на кнопку пуска, зажмурился и начал молиться. Не от страха, а чтобы не отключиться. Хотелось оставаться в сознании.

Но всё равно был провал. Следующее, что я помню – меня вытаскивают из аппарата, поддерживая под руки. Усадили на стул, принесли воды. Я ошалело озирался. Вокруг была какая-то молчаливая суета.

— Мы сейчас где? В две тысячи двадцать первом? — ну наконец-то вернулся мой обычный голос.

Все вдруг развеселились, стали шутить:

— Да, всё там же!

— Ты никуда не переместился, наверно опять что-то пошло не так.

— А мне показалось, что какую-то долю секунды тебя не было.

Начав приходить в себя и немного успокоившись, я отглотнул воды из стакана.

— Как бы не так. Спросите у нашего профессора, он много интересного расскажет,— такой был мой ответ.

***

От профессора я узнал, что сорок лет назад, когда у него на глазах машина времени буквально растворилась в воздухе, в тот же миг на пол повалился тот самый юноша четырнадцати лет, которым я был когда-то. Будущий профессор постепенно сообразил, что юноша не совсем тот же самый и имеет ряд пробелов в воспоминаниях за предыдущие дни. Как мог он успокоил его, вывел на улицу и убедил отправляться домой.

Но ещё до визита к профессору, сразу после возвращения, я первым делом засел за изучение исторических данных за период восьмидесятых–девяностых годов двадцатого века. Мне не терпелось утолить моё любопытство и проверить, не смог ли я своими действиями хоть сколько-нибудь повлиять на ход истории. К моему изумлению оказалось, что смог. Хотя и не значительно с точки зрения истории в целом. Пока мне удалось обнаружить два изменения.

Первое – появился ещё один генеральный секретарь ЦК КПСС – Черненко. Раньше его не было, и Горбачёва назначили генсеком в 1984 году, сразу после Андропова, что вполне логично. Но видимо моя выходка с плакатами всё-таки добавила дополнительных аргументов противникам его назначения.

Второе отличие – ГКЧП случилось на неделю позже, а не 12 августа. Изменение, конечно, не существенное, но оно привело меня к мысли, что менее заметных изменений на самом деле гораздо больше.

С этими данными я и отправился к профессору в гости. И подробно рассказал всё, что произошло. Он же, в свою очередь, дополнил картину тем, что было известно ему. Мы погрузились в размышления о полученных результатах эксперимента, возникла молчаливая пауза. У меня имелись свои соображения об изменениях воспоминаний, и я спросил:

— Иосиф Васильевич, когда я был у вас на прошлой неделе, почему вы ничего не рассказали о моём появлении в восемьдесят первом году?

— А что нового я мог вам сказать? — профессор был явно удивлён. — Я много раз об этом рассказывал, но мало кто верил.

Только в этот момент общая картина всего происшедшего неожиданно приобрела чёткие очертания в моём сознании, и я как открытие произнёс вопрос:

— То есть получается, что неделю назад это были другой вы?

Видимо и профессор думал о том же.

— Выходит, что и я беседовал с другой версией вас? — и после паузы он добавил, — Видите ли, коллега, как учёный я теоретически понимаю… кажется. Но всё моё естество не желает это принимать. Выходит, что получилось две версии реальности на отрезке в сорок лет. Причём о первой версии известно только вам и больше никому. Всем же, кроме вас, известна лишь вторая версия, но в вашей памяти её нет.

— А продолжение? Сейчас какая версия? Я из первой версии, вы из второй.

— Да, всё именно так. Это и есть новая реальность, полученная в результате воздействия на прошлое.

— И что теперь с этим делать? — я был в некоторой растерянности, поэтому сам не понял, о чём спросил.

— В плане практического применения? Уверен, что на коротких дистанциях это будет востребовано, поскольку более безопасно. Ведь чем дальше в прошлое внести изменения, тем шире будут распространяться последствия, веерообразно и менее предсказуемо. Полагаю, что спецслужбы могли бы использовать нашу разработку для точечных коррекций ближайшего прошлого. Я даже думаю, они уже это делают.

— Как это может быть? Мы лишь первый практический опыт провели.

— А вас в последнее время ничего не удивляет? Особенно в новостях. Вам не кажется, что мы стали чаще слышать новости о успешно предотвращённых терактах? Например.

— Полагаете, это результат воздействия из будущего?

— Полагаю, из ближайшего будущего, из самого ближайшего.

Несколько часов продолжалась наша беседа, временами походившая на научный диспут, а временами на нереальные фантазии, оставив бессчётное количество вопросов о туманном будущем с безграничными возможностями.

***

Позже я узнал, что у моего одноклассника Сашки Погосина другая жена – та самая Оля, подруга Ани Мазениной. Надеюсь, что они счастливы. Но никто кроме меня не знает об этом изменении. И мне не по себе от того, что моё вмешательство так сильно изменило человеческие судьбы.

Я написал эту историю, чтобы будущие исследователи–экспериментаторы понимали, с чем имеют дело. Не знаю, принесёт ли пользу или вред наше изобретение. Наверно это будет зависеть оттого, в чьих руках окажется аппарат.

А мне иногда снится один сон. Я возвращаюсь из прошлого, а меня встречают другие люди, незнакомые. Прихожу домой, а там другая жена и другие дети. Я в ужасе просыпаюсь и не могу уснуть, лежу и думаю, а всё ли я знаю. Может в моей памяти что-то изменилось?