Светлана Ледовская

Свалка человечности

Победители

Свалка человечности
Работа №445

Мой старший брат Симка часто повторял, что все беды от роботов.

Сначала механизмы заменили людей на заводах и фабриках, а потом и вовсе отовсюду вытеснили.

— Раньше как было? — спрашивал. — Приходишь в магазин, там не автомат, а живой продавец улыбается, шутит. В медпункте врач сам тебя осматривает, а не в анализатор загоняет: прибор-то сразу выдаст, если ты симулируешь тошноту, чтобы контрольную не писать. На самые клевые аттракционы и на те не пропустят, если не дорос.

Что на аттракционах катался, сочинял, небось: карманных денег мама выделяла на обед и общественный транспорт — на социальное пособие не больно-то разгуляешься.

— Зуб даю, — расчесывая царапину на коленке, вещал Симка с кучи старых покрышек. — Скоро люди повымирают все! Или сами от безделья, или роботы решат, что мы им больше не нужны, и устроят полный швах! Я такое в старом фильме видел.

В швах ребята не очень поверили.

— Брешешь, — сплюнул ушастый мальчишка по кличке Лопух. — Роботы — это машины, а машины думать не умеют. Они строго по программе действуют.

— А про бракованных киборгов тоже, скажешь, вру! Что из лаборатории убежали? За них в новостях награду объявляли, мне баба Зина сказала!

— Этой байке лет десять уже, — вступился Дылда, щурясь от заливающего заброшенную автобазу солнца. — А твоя баба Зина в том месяце НЛО видела и бате моему потом трындела, чтобы детей прятал, якобы инопланетяне рыжих крадут.

Даже Малыш, возившийся в пыли с игрушечным мотоциклом, захихикал, и это оказалось обиднее всего. Симка не выдержал, спрыгнул с «трона».

— Идем, Лель! Сами киборга поймаем и награду получим!

Брат вцепился в запястье, сдергивая с места. Жалко. Сейчас бы с болтовней закончили, глядишь, по крышам полазили или мяч попинали.

— Все дурью маетесь, пособенцы!

Съехав с автобана, в двадцати шагах остановился аэробайк. Новехонький, блестящий синим хромированным металлом — обзавидуешься. Прокатиться бы, да Пом-Пом не даст: ишь, во всё рыло лыбится, специально ведь подразнить приехал. Он и раньше вредничал, никто с ним дружить не хотел, а как папка его работу получил и они всей семьей в Девяткино перебрались, совсем зазнался. И приятели у него такие же — стоят, косятся да перешептываются с глумливыми смешками:

— А что еще на Свалке-то делать?

Меня обида разобрала: и вовсе мы не на свалке живем — она дальше, за городской чертой — в обычных домах, пусть и не таких красивых, как в других районах.

— Зачем пришел? Мы с тобой играть все равно не будем! — выпалил я, покраснел: разве так надо с врагами?! Симка c ребятами сейчас пристыдят, что пищу как цыпленок.

— Правильно Лель говорит, — хмуро поддержал Дылда. — Кати отсюдова, пока уши не надрали.

— А ты попробуй, догони.

Симка и Лопух сорвались одновременно. Пом-Пом отшатнулся, чуть не грохнувшись, неуклюже взгромоздился на сидение и дал по газам. Мальчишки мигом остановились: пугали просто — разве за аэробайком на своих двоих угонишься? Но Пом-Пом не видел, трясся на кочках так, что бока колыхались. До того забавно смотрелось, я аж засмеялся. А за мной остальные прыснули. Хохотали, пока гонщики к автобану не завернули.

Успокоились, переглянулись.

— Слышь, Симка, не кипишись, — мирно улыбнулся Лопух. — Брось пока своих киборгов. Дело есть. На миллион!

***

— Лель?

В щели под дверью горела полоска света. С кухни доносилось стрекотание швейной машинки, прерываемое вздохами и сдавленным кхеканьем.

Нынче всю одежду на робофабриках делают: хочешь — идешь в гипермаркет и покупаешь готовую, хочешь — в ателье, что на ту же фабрику в итоге заказ отправит. Вручную мало кто мастерит. Хотя находились изредка чудаки, Симка их ретроградами называл, что предпочитали у людей одеваться, с душой. Мама знатной швеей раньше была, пока сокращения не начались.

— Лель, спишь?

— Нет, — я перегнулся через бортик кровати, вглядываясь в тонущее во тьме лицо брата.

— Хороший у Пом-Пома аэробайк, да?

— Угу, — согласился, прикусил губу от досады: только успокоился, а Симка опять душу травит.

Мама на кухне закашлялась. Хрипло, тяжело. Простыла, а в больницу обращаться не хочет — экономит на медстраховке. Отнекивается: и так поправлюсь.

— Лель, я все думаю о том, что Лопух сказал. Ну, про склады...

— Если сторож поймает, наверняка ругаться будут.

— Не трусь, мы чуть-чуть возьмем — никто и не заметит. Там этих коробок знаешь сколько?! Представь, — мечтал, распаляясь и повышая голос, Симка. — Купим себе аэробайк! Помчимся по трассе! Наперегонки! Быстрее ветра! Здорово ведь?

— Здорово, — неуверенно поддакнул: на аэробайк «чуть-чуть», небось, не хватит.

— А еще... мороженое каждый день есть будем после школы! И на аттракционах кататься! Хочешь?

— Угу, — вздохнул: на аттракционах интересно, наверное.

— А мамке новую швейную машинку подарим.

Дверь открылась. Мама, бледная, усталая, заглянула в комнату.

— Леня, Семен! Спать! Завтра в школу не встанете.

Я юркнул под одеяло, натянул его до носа. Брат тоже затих. Мама пару минут постояла на пороге, прикрыла дверь. На кухне опять застрекотало. Я проваливался в сон под неясное бормотание Симки.

Почти задремал, но встрепенулся: как мы маме объяснять будем, откуда у нас деньги взялись, на швейную машинку-то? Расслабился: брат умный, он что-нибудь придумает.

***

— Получай! Получай, гадкий киборг! Ах, ты так!

В младшей школе уроки заканчивались раньше, чем в средней. Я ждал брата во дворе, от скуки устроив войну с консервной банкой, представляя ее то Робозлодеем из мультика «Трансформеры», то барахлящим автоматом по продаже пирожков из столовой, съевшим десятку. Десятка оказалась последняя, а потому было голодно и особенно обидно.

— Чем этот киборг перед вами проштрафился, юный человек?

Я втянул голову в плечи, покраснел. Детей всегда смущает, когда в их игры вмешивается взрослый. Пусть он и немного знакомый.

Максим Павлович появился на Свалке недавно. Брат сразу обозвал нового жильца диссидентом — это такие люди, которые яро критикуют работу правительства. Максим Павлович действительно не походил на человека, привыкшего жить на пособие. В отутюженных черных штанах и льняной белоснежной рубахе, с зачесанными волосами, он выглядел... представительно. Точно минуту назад сошел с доски почета «Лучшие люди нашего города». А еще он был очень образованным, часто разговаривал по-книжному и много знал про механизмы, даже мамину швейную машинку, когда она заела, починил.

От неожиданности я брякнул первое попавшееся оправдание.

— Роботы... все беды от них! Так Симка говорит! Что мир сломался из-за роботов.

Максим Павлович заинтересованно наклонился ближе.

— Что еще Симка говорит?

— Если бы они не появились, мама работу не потеряла бы, и мы могли бы на аттракционы ходить каждый день и конфеты есть. И покупать все, что захотим.

— Значит, — уточнил Максим Павлович, — в этом роботы виноваты?

— А кто же еще? — удивился я.

— Люди создали роботов, чтобы те за них делали работу, которую человек делать не может, либо не хочет. У машины намного выше коэффициент производительности: ей не нужно спать, не нужно есть, она не устает, не злится, ей не бывает скучно. Машины создают ресурсы, но занимаются их распределением люди. Непонятно?

Я покачал головой. Коэффициенты какие-то, ресурсы — я про них только от отца Дылды слышал: он на грудь примет и сразу начинает ругаться странными словами.

— Попробуем так. Предположим, около твоего дома растет яблоня. И на ней шесть яблок. Ты считать умеешь? — спохватился Максим Павлович. Я неуверенно кивнул. — У тебя пять друзей.

— Четыре, — поправил я. — Дылда, Лопух, Малыш и Симка. Получается четыре.

— Пусть будет четыре друга и пять яблок, — согласился Максим Павлович. Я хотел спросить, куда делось шестое, но постеснялся. — Если разделить поровну, каждому по сколько достанется?

— По одному?

— Правильно. А теперь представь: ты три яблока себе оставил, одно дал Симке, одно — Дылде. А Лопуху не дал, он с тобой игрушкой не поделился. И Малышу не дал.

— Симка не согласится, чтобы мне три яблока, а ему одно, — буркнул я. — А Дылде и Лопуху мои яблоки не нужны. У них свои яблони есть, — грустно добавил. — Вот аэробайка ни у кого нет.

Максим Павлович растерялся.

— Он нужен? — уточнил.

— Очень! Прямо жизненно необходим!

Взрослый задумался.

— Приходи завтра ко мне. Будем искать решение.

***

Брат со мной к Максиму Павловичу не пошел, отправился с Лопухом, как они выразились, на дело. Дылду родители дома заперли в наказание за двойку, а Малыша одного гулять пока не пускали.

Без друзей я робел. Минут пять стоял перед хлипкой желтой дверью, но все-таки решился позвонить. Открыли мне сразу, будто Максим Павлович ждал в коридоре. Даже дома он одевался при полном параде, разве ботинки не носил.

— Здравствуйте.

— Добрый вечер, — согласился взрослый, посторонился, пропуская.

В прихожей было темно. На вешалке висело единственное пальто, подставка для обуви пустовала. В углу съежился старый объемистый рюкзак. Я вежливо снял кроссовки, поджал пальцы, пряча дырку в носке. Прошел в комнату, осмотрелся. Свободно, не то, что у нас. В углу три башни толстенных книг. Из мебели — стол с аккуратно разложенными инструментами, стул, даже кровати нет. Где же он тогда спит? Прямо на полу?

Из ванной разило химией, точь-в-точь как в школьном медицинском кабинете. Максим Павлович скрылся за дверью. Забулькал водосток. Спустя минуту я растерянно изучал груду мокрого ржавого металла, выросшую посреди комнаты.

— Аэробайк!

— Хлам.

— Починим, — взрослый не обиделся. — Помогать будешь?

Максим Павлович взял отвертку, уселся на полу, скрестив ноги. Только теперь я заметил, что носки у него разные — один в желтый горошек, второй — в белую полоску. Я вообразил, как Максим Павлович идет по улице в своей представительной рубахе, отутюженных брюках… и в разных носках, о которых никто не знает! Фыркнул, утрачивая застенчивость, и плюхнулся рядом.

— Леонид, подержи, пожалуйста, здесь.

Часы пробили девять. Вечно так: на уроке сидишь, минуты медленно как улитки ползут, а если игру интересную затеять — не успеешь оглянуться, спать пора. Как тут в гремлинов не поверить: прячутся в часах и стрелки подкручивают!

— Поздно, — Максим Павлович посмотрел на циферблат. — Ты иди домой, а то ответственные будут волноваться. Проводить?

— Не надо. Всего-то одна улица.

Не такой я и маленький. Даже в школу сам ходил, когда Симка несвежей колбасой отравился и животом маялся, а до школы, между прочим, на автобусе ехать три остановки!

— Я руки помою, хорошо?

За грязь мамка, скорее, заругает. Она нерях не любит.

Ванная у Максим Павловича была там же, где и у нас. Я щелкнул выключателем. Заорал. Из раковины на меня ехидно скалился человеческий череп в обрывках плоти. Враз ужастики вспомнились, что Симка на ночь рассказывал — про Джека‑Потрошителя и Манку-Похитительницу детей.

Я забился, пытаясь протиснуться в узкую щель между косяком и явившимся на шум Максимом Павловичем.

— Пустите! Пустите меня!

— Тише. Не бойся, Леонид. Все в порядке. Это робот. Ку-кла.

Максим Павлович, левой рукой прижимая меня к себе, поднял голову за торчащие из шеи провода. Среди рваной резиновой кожи блеснула металлическая кость.

Кукла. Киборг.

— Нашел на свалке, когда запчасти собирал.

Я осторожно, боясь, что укусит, тыкнул пальцев в сползший набекрень нос. Тут же отдернул руку. Никакой реакции.

— А зачем он вам?

— Ты игрушки ломал, посмотреть, что внутри?

Я смущенно носком линолеум ковырнул: бывало, конечно. Последний раз развинтили машинку на дистанционном управлении, которую мне на день рождения подарили — мама сильно расстроилась. Симка обещал лучше прежнего сделать, но пока так и не собрался.

— Вы его починить хотите, да?

— Если получится, — Максим Павлович неотрывно смотрел на меня. — Не сообщай никому о нем, договорились, Леонид?

***

— Симка! Симка! Знаешь, кого я видел у Максима Павловича!

Мы, конечно, договорились, что киборг — это секрет. Но брату-то можно рассказать, он не выдаст!

— Лель, ты лучше сюда глянь, — Симка воровато, наполовину, закатал рукав пижамы, демонстрируя браслет, новехонький, хромированный, не тот, что ему в социальной службе выдали. Тут же спрятал обратно. — Завтра мы с Лопухом опять на дело пойдем.

— А мне с вами можно?

— Нос не дорос, — Симка щелкнул по этому самому и тут же рассмеялся, взлохматил макушку. — Не куксись, глупыш! Я скоро столько заработаю, что на всех хватит. А ты учись давай!

Это он папку Дылды скопировал. Тот тоже вечно нам учиться говорит, чтобы вырасти умными, найти работу и уехать отсюда в Первый квартал. Про Первый квартал, конечно, никто не верит, туда только самых-самых берут, избранных, у которых мозги лучше любого компьютера щелкают, но даже в Девяткино перебраться, наверно, неплохо.

Мама прямо за стеной закашлялась. Брат испуганно осекся, быстро в кровать нырнул — вовремя успел, дверь открылась.

— Ребята, спокойной ночи.

Мамка привычно одеяло поправила — сначала Симке, потом мне, ладонью по волосам провела, целовать опять не стала: уже неделю не целует, заразить боится. Хоть бы тетю Олю послушала. Та сегодня полчаса убеждала к врачу записаться, а мама отмахивалась, говорила, что какое-то лекарство купила, да и не до больниц ей: днем — пошив, уборка, готовка, вечером — наши уроки; заказ сдаст, тогда сходит.

Мне без маминых поцелуев плохие сны снятся. После Максима Павловича всю ночь голова киборга мерещилась: сверкала ядовито-зелеными глазами, шевелила проводами — противными, как дождевые черви. Кхекала под стрекот швейной машинки металлической челюстью, перемалывая утащенный у Симки браслет.

***

— Чай будешь? Печенье?

— Угу.

— Садись, — Максим Павлович кивнул на стул. — Сейчас принесу.

С кухни донесся шум льющейся воды. Загудела плита. Звякнула кружка.

Шагов слышно не было. Симка вечно шаркает: мама ругается, никаких кроссовок на него не напасешься. А Максим Павлович прямо ниндзя — это такие воины в Японии когда-то жили, в любой дворец могли прокрасться, я в мультике видел.

Ждать было скучно.

Голова киборга со стола пялилась. Починил его Максим Павлович или нет? Так и подмывало пальцем ткнуть, но одновременно и боязно: металлической челюстью щелкнет, и враз без пальца останешься!

Максим Павлович все шуршал на кухне.

Я поболтал ногами. Пересчитал болтики на столе. Еще раз пересчитал. Не сошлось. Посмотрел на книгу, которую Максим Павлович читал до моего прихода. На обложке большими буквами значилось «Философия».

Философия — это, должно быть, интересно. Когда Симка о садах на других планетах рассказывает, Дылда ворчит, что брат снова философствует.

Я покосился на голову киборга, подтянул книгу ближе, раскрыл на закладке.

«Человечность — это способность участвовать в судьбе других людей. Эммануил Кант».

— Читаешь?

Вздрогнул. Напугал.

— Тут буковки мелкие. И слова непонятные. А картинок совсем нет.

— Есть и с картинками.

Максим Павлович поставил на стол кружку и блюдце с «картонными» вафлями, полезными, но совершенно безвкусными — такие тетя Катя, мама Лопуха, ест, когда на очередную диету садится, видно, боится эту диету раздавить. Вытащил из подросшей с прошлого раза стопки толстый справочник, раскрыл.

— Цветочки какие-то, — разочарованно протянул я.

— Целебные растения, — строго поправил Максим Павлович. — Люди раньше ими лечились.

— А сейчас сиропами и таблетками. И уколами иногда, — я невольно потер занывшую ягодицу. С зимней ангины куча времени прошла, а по-прежнему болит, как вспомнишь. — А вы все-все эти книги прочитали?

— Да.

— Значит, вы очень умный, наверно, — я вздохнул. — А я вот глупый.

— Почему?

— Симка так говорит, но он необидно, шутит. А еще Людмила Николаевна. Она у нас математику ведет.

Мужчине ябедничать, конечно, последнее дело, но мне из-за этой математики в школу ходить уже не нравилось. Хотя в школе интересно: про животных рассказывают и другие страны, книжки разные читаем.

— Она меня не любит. А я же не виноват, что дроби не понимаю. Я даже Симку просил объяснить, но совсем запутался. А брат у меня все-все на свете может объяснить. У нас контрольная завтра, — закончил невпопад.

— Математику знать надо, Леонид, — заметил Максим Павлович. — Математика, сказал Карл Фридрих Гаусс, царица всех наук.

— Вот и Людмила Николаевна так говорит. Что мы дураки, и учить нас бессмысленно. Даже Симку дураком обозвала, а он, верите, какой умный!

— Нет. Ошибочное суждение. Продолжать обучение — задача с наивысшим приоритетом, — Максим Павлович посмотрел почему-то на «Философию». — Люди должны участвовать в судьбе других людей. Я помогу тебе разобраться с дробями.

***

Первый день каникул Симка предложил отпраздновать походом на аттракционы. Настоящее приключение получилось: сначала мы долго ехали на автобусе, потом на монорельсе — поезд летел быстрее ветра!

А сам парк! Страна Чудес! Мы прокатились и на цепочных каруселях, и на лодочках, и в вагонетках по трубам, и на колесе обозрения. Оно и правда оказалось такое высокое, что весь город видно! Я даже наш дом отыскал — маленький, с ластик. А люди и вовсе как жучки.

В комнату с кривыми зеркалами ходили и в дом ужасов. Целый час мурашки по спине бегали, вспоминал, как тот вампир из гроба вылез. Симка надо мной смеялся, говорил, куклы испугался. А сам едва не завизжал, когда резиновые пауки с потолка посыпались.

И мороженое там просто объедение! У школы тоже вкусное, но от парковского пахло праздником! Мы по пять штук слопали! И лимонад! И попкорн! И даже шоколадное яйцо с Мистером Слизью — за четверку по математике!

Везде Симка гордо расплачивался браслетом. Прямо как взрослый. Отличный у меня старший брат.

— Хорошо повеселились, да, Лель?

Он сто раз этот вопрос задал, пока мы домой шли. Я кивнул, перекатывая языком мятную конфету. Хорошо, пусть на «Громобоя» нас так и не пустили.

— Давай, на следующей неделе снова сходим? Вот еще зара…

Брат заметил полицейскую машину у подъезда, осекся, побледнел. Торопливо глазами по сторонам стрельнул, ища, куда бы сныкаться. Бесполезно. Ишь, сине-белая фарами зырит, точно живая. Как овчарка дядя Вити, что кусок штанины выдрала, когда Симка с Лопухом в его сад за вишней лазили — она и сейчас из-за забора облизывается. Жутко! Того и гляди, набросится. Те двое, что с мамкой у подъезда разговаривают, дадут команду, и набросится!

— Семен! Леонид! — позвала мама таким тоном, сразу ясно: все знает! И идти не хочется, и не идти нельзя.

— Маааам, мы…

— Леонид, домой! Живо!

В подъезде дверь хлопнула: небось, баба Зина подслушивала — завтра весь район будет знать, что к нам полицейские прилетали. Симка голову в плечи втянул, бочком попытался проскользнуть следом, но был пойман за шиворот.

На кухне, погруженной в вечерние сумерки, вкусно пахло молоком и котлетами. Под ложечкой засосало, напоминая о пропущенном обеде. Сейчас мамка с Симкой придут — вместе ужинать сядем.

Муха жужжала, билась о стекло. Тикали часы, пластиковые, красные, с бабочками-стрелками и цветами — их нам покойный дедушка подарил. Симка часы почему-то не любил, обзывал дешевкой, а мне нравились.

Мама с братом задерживались.

Интересно, а если мухе пришить крылья — после платьев много цветных лоскутов остается — она станет красивой, как бабочка? Может, поэтому муха раздраженно жужжит, что завидует бабочкам?

Скрипнула дверь. Симка внутрь прошмыгнул, на табуретке съежился.

— Я уж испугался, тебя заарестовали.

— Нет. Спрашивали только. Мамка сказала, что она за те штуки заплатит. И штраф тоже.

Он посмотрел в окно, шепотом спросил.

— Как думаешь, пороть будет?

Я пожал плечами. Мама у нас добрая и ремнем обычно пугает, но в этот раз Симка круто провинился.

А вот и сама в дверях встала, руки в бока уткнула. Под глазами синяки. На щеках пятна алеют. Прямо валь… ведь… воительница из мифологии.

— Ну и кто это затеял?

Брат молчал, словно язык проглотил.

— Как ты вообще додумался лезть на склады?! — мама нависла над Симкой. — Разве я вас воровать учила? Чужое брать?! Какой пример ты Леониду подаешь?!

Замахнулась. Брат скукожился — сейчас подзатыльник отвесит. Но мама просто пальцами по вихрам провела, приглаживая. Села на свободную табуретку, спрятала лицо в ладони и расплакалась.

— Мааам… — ошеломленно позвал Симка, неумело по спине погладил. — Ну, мааам! Не надо. Я заработаю. В этот раз честно заработаю. Машины пойду мыть или еще что-то придумаю.

Мамка теперь в Симку плакала.

Мокро, наверно, но брат терпел. Лучше бы выпорола.

***

Симка со мной пошел неохотно, всем видом демонстрируя, какое одолжение он делает. В квартире у Максима Павловича спорили. Негромко, но у наших домов стены картонные: чихнешь — а тетя Оля через две комнаты «будь здоров» говорит.

— Алогичное поведение, противоречащее догме безопасности…

— Аэробайк. Жизненная необходимость. Нельзя проигнорировать.

Стоило постучать, голоса тут же смолкли. Дверь открылась.

— Ты сегодня с братом? — удивился Максим Павлович, сторонясь, чтобы мы могли пройти.

— Меня одного не отпускают далеко.

Симка прошел в центр комнаты, скептически осмотрелся. С умным видом заглянул в лежащую на столе книгу, в этот раз, судя по картинкам, что-то интересное, про пиратов. Постучал пальцем по оскалившемуся черепу киборга — у того даже глаза от возмущения вспыхнули, хотя, скорее, солнце отразилось. При виде недоделанного аэробайка Симка аж просиял, вперед подался, но тут же опомнился: он почти взрослый, его грудой железок не удивишь.

— А с кем это вы разговаривали?

— Фильм смотрел.

Я недоуменно обвел взглядом пустую комнату без намека на телеэкран.

— На планшете, — пояснил Максим Павлович, поднимая стоящий в прихожей рюкзак. — Вперед? На поиск сокровищ?

Чтобы добраться до свалки надо пройти до конца улицы, пересечь заросший бурьяном овраг, по которому бежит ручей-вонючка, а за ним пустырь и березовую рощу. Сама свалка окружена высокой стеной — чтобы дети не лазили. Да и вообще людям там бродить незачем. Одни мусоровозы ездят через автоматические ворота, деловитые, пузатые, точь-в-точь пчелы в улье.

Ходили слухи, что город планировал мусороперерабатывающий завод на пустыре построить — это который всякий мусор обратно в полезные вещи превращает. Заживем тогда! Батя Дылды надеется, что его старшим бригадиром возьмут. Мамку — дизайнером: пусть рисует, какие полезные вещи завод производить будет. А Максима Павловича тогда директором! Может, он затем в наш район и переехал — изучить, где строить? А не потому что диссидент?

Максим Павлович подошел к служебной двери, набрал код на цифровой панели. Симка сунул, было, любопытный нос, надеясь запомнить, но пальцы взрослого пробежали по кнопкам с такой скоростью, что не разберешь. Скрывая досаду, брат фыркнул.

За калиткой оказался длинный скучный коридор, освещенный тусклыми лампами, и новая дверь. А уж за ней — остров сокровищ. Точнее, острова. Огромные, выше деревьев, горы мусора, между которыми, жужжа, ползали квадратные коробки на гусеницах. Они то и дело выхватывали из общей кучи предметы, отправляя в щелкающую пасть на спине.

Какие-то мусорщики были маленькие, взрослому по пояс. Другие — побольше, с автолет. Вдалеке прополз и вовсе огромный, с целый дом.

Один из уборщиков двигался прямо на нас. Я испуганно вцепился в руку Симки: а вдруг этот робот сейчас схватит своими манипуляторами и засунет в пасть. И перемелет, как тот киборг в моем сне.

— Не бойтесь, — успокоил Максим Павлович. — Он не опасен.

Не доехав пару шагов, мусорщик остановился, пиликнул и свернул в сторону, уткнувшись в соседнюю кучу. А ничего эти роботы, забавные, если приглядеться. Две фары — как глаза, а тот выступ — нос.

— Идем? — уточнил Максим Павлович. — Нам нужен сектор 32-34.

— Лель, смотри на этого тупицу!

Симка забежал вперед крохотного мусорщика. Тот резко затормозил, растерянно просигналил огоньками. Осторожно попятился назад, разворачиваясь, чтобы объехать неожиданное препятствие. Брат перебежал, снова оказываясь на пути уборщика, вынуждая его замереть.

Вроде и смешно, но мне почему-то стало жалко робота — больно растерянно он перемигивался своими огоньками.

— Семен, не балуй, — окликнул брата Максим Павлович. — Зачем ты ему мешаешь?

Симка неохотно отступил, давая мусорщику проехать.

— И что мы тут найдем? — обиженный, что у него отобрали игрушку, брат брезгливо сморщил нос. — Здесь же один бесполезный мусор!

— Мусор не всегда бесполезный, — возразил Максим Павлович. — На свалку выкидывают и хорошие вещи, новые. Если они устарели или надоели.

Он сделал пару шагов в сторону, что-то подобрал, тщательно отер вытащенным из кармана носовым платком и вручил брату. Телефон. Новехонький. Даже в пластиковой упаковке. Таким уже лет десять не пользуется никто. У всех браслеты — и позвонить, и проездные, и удостоверения личности. Мне тоже через полгода выдадут.

— Мама говорит, что с помойки вещи берут только совсем опустившиеся люди, — Симка выкинул телефон, еще и поддал ногой. — Как же стыдно быть бедным!

Максим Павлович промолчал, а мне почему-то вспомнились слова отца Дылды: «Бедным быть не стыдно. Стыдно должно быть тем, кто честных людей делает бедными».

Стыдно должно быть тем, кто людей отправляет на свалку. Мысль оказалась сложная, взрослая и почему-то гнетущая, и я поспешил выкинуть ее из головы.

***

Симка вазу нес на вытянутых руках. Солнце в стекле искрилось, разбегалось по одежде и тротуару радужными зайчиками. Красиво! А что краешек отколот, и незаметно почти.

— Я ее подарю, ладно?

Подмазаться хочет, вину загладить. Даже забыл, как поначалу кривился: со свалки только бродяги и попрошайки вещи берут. Вообще-то вазу я нашел, но не жалко: мама все равно поймет, подарок от нас двоих.

— Мама, смотри, что мы принесли! Мам?

Ушла в универмаг? Или к соседке, тете Оле? Швейная машинка на столе, и шкатулка с булавками открыта, а мама всегда ее убирала, если прерывала работу — от греха подальше. От какого греха не уточняла, а я не спрашивал.

— Мама?

Симка первый на кухню зашел. Вазу уронил. Та об пол ударилась и пополам треснула. Жалко! Мама, когда проснется, расстроится. Опять допоздна шила — умаялась, отдыхает. Симка, как ему планшет для учебы выдали, до утра в зомби-стрелялки играл, потом сам весь день точно зомби шатался — один раз в автобусе уснул, чуть школу не проехали, а второй — на уроке. После этого мама игры все и заблокировала.

— Лель! Помоги! — Симка попытался приподнять маму за плечи. — Надо на кровать ее перетащить.

Правильно, кто же на полу спит?

Рука у мамы горячая оказалась как давешняя сковорода, на которой она оладьи пекла и на плите забыла, а я потрогал. Пузырек вздулся, три дня болел! И сегодня тоже больно стало, пусть и по-другому, и очень-очень страшно. Когда я простужаюсь или брат, мама нас лечит, а кто маму лечить будет?

Перетащить сил не хватило.

— Симка? — я всхлипнул. Брат умный, он что-нибудь придумает.

— Погоди! Сейчас!

Симка выбежал за дверь. Слышно было, как в соседнюю квартиру колотит. Долго колотил, даже ногами (ух, всыплют ему, если узнают), но никто так не открыл. И не откроет: дома один папка Дылды, а он сейчас пьяный вдрызг — он всегда напивается, когда тетя Оля не контролирует. А она с мальчишками, Дылда жаловался, в теплицы уехала на заработки: собираешь урожай, а тебе часть отдают.

Брат тоже, похоже, вспомнил. Вернулся.

— С-симка…

Бабе Зине стучать бесполезно. И тетю Катю не позовешь: после неприятностей со складами они с мамой крепко разругались, уже несколько дней не здороваются, Лопуху запретили с нами играть.

— Не реви! — от окрика слезы обильнее потекли. — Не реви, Лель! Кому сказал! Сейчас все уладим.

Симка уверенно говорил, а у самого руки дрожали, когда на браслете номер службы спасения набирал.

***

Скорая помощь прибыла через целую вечность, хотя бабочки на часах утверждали, что прошло всего двадцать минут. Обманщицы подлые!

Автолёт с красными крестами сложил крылья напротив подъезда, выпустив из нутра двух сердитых мужчин в белоснежных халатах. Низенький дядька с каштановыми усами-щеточкой был толстым, как кот, что у Лопуха живет. А у второго, высокого, лицо сорочье напоминало, такое же нахальное, и трещал, не умолкая.

— Что за нелюди?! Сбили и уехали! Правильно говорят, о развитии общества следует судить по тому, как мы относимся к братьям меньшим. Иногда думаю, мы недалеко ушли от обезьян, благо отзывчивых людей, готовых поддержать приют для собак, в том числе и материально, все же хватает.

Доктор Кот промычал что-то, обернулся к Симке.

— Ты вызывал? Показывай дорогу.

Брат хоть вечно и строил из себя большого, перед взрослыми оробел. Заметался бестолково между автолетом и подъездом, а в квартиру вошли, и вовсе язык прикусил, молча меня за плечи обнимал и смотрел, как врач мамку тыкает разными штуковинами.

— Запущенная пневмония. Возможно, абсцесс или плеврит. Чтобы поставить точный диагноз, нужно дополнительное обследование. Оформляй в стационар. А детей, — врач покосился на меня с Симкой, — на временное пребывание в приют.

Это что же? Нас из дома выгонят? Глаза защипало, а в горле неожиданно встал комок. Симка крепко сжал мою ладонь, успокаивая.

— Все хорошо, Лель. Мы недолго поживем в другом месте, а мама, когда поправится, нас заберет.

Врач укладывал инструмент. Сорока бодро скользил пальцами по планшету. Поднес к мамкиному браслету. Нахмурился. Пробовал еще раз.

— Витальваныч, посмотрите. Страховка недействительна, — он повернул экран к Коту. — Обнулена буквально на днях.

— На выпивку потратила? Или шмотки?

Врач посмотрел на висящее на стуле платье, которое мама на заказ в последние дни шила. Серебристое, из струящейся ткани, невесомое. С кучей блесток. Неужели он думает, что все деньги на него ушли?! Так обидно стало, захотелось крикнуть: «Это не мамино! Она не для себя!»

— Поехали, и без того адресов полно, — торопил Сорока. — Небось, еще и вызов не оплатят: за что не люблю этот район — вечно какие-то проблемы! А я благотворительностью заниматься не подписывался!

— Долг оформят. Вычтут со следующего пособия.

— Ты в это веришь? Что будет, откуда вычитать?

Врачи направились к выходу.

— А мама? Вы ее не заберете? — открыл рот Симка.

Сорока фыркнул. Кот вздохнул, отвел глаза. Взрослые не любят, когда им приходится объяснять, почему они что-то не могут сделать.

— Не получается. У твоей мамы нет страховки, мальчик, — Симка непонимающе открыл рот, и Кот пояснил. — Это такой счет. Наше государство выделяет каждому человеку деньги, чтобы он мог… вызвать врача, например. А у твоей мамы деньги на счету, к сожалению, закончились.

— Мы заплатим. Лель, тащи слоника.

Слоника было жалко. И монеток тоже: я на велосипед копил. Но маму жальче. Да и зачем мне велосипед, если Максим Павлович аэробайк соберет?

— Вот! Этого хватит?

Симка бедного слоника со всей силы о край стола стукнул, так что голова отвалилась. Кот вздохнул, открыл саквояж, вытащил бланк.

— Я дам рецепт, — врач задумался, смотря на рассыпавшиеся по столу деньги, словно подсчитывая. Быстро написал три строчки, одну зачеркнул. — Купите это и это. Все. Выздоравливайте.

Когда доктор ушел, сразу на кухне мрачнее стало. И беспокойнее. Рядом с взрослыми можно надеяться, что сейчас они разберутся, и мама прекратит страшно хрипеть, очнется — жизнь наладится. А теперь и помощи ждать не от кого.

— Не реви, Лель! Все будет хорошо! — брат вытащил из сумки кошелек, ссыпал монетки. — Не реви и не бойся. Я мухой до аптеки и вернусь.

Наедине с мамкой стало совсем жутко. Я бросился к окну, позвать Симку обратно, но тот из подъезда выскочил вспугнутым зайцем, помчался по улице, так что пятки сверкали, даже Кот у автолета уважительно присвистнул.

— Чего копаешься, Витальваныч? — выглянул из машины Сорока. — Неужто за свой счет возьмешь?

Врач покачал головой, забираясь внутрь.

— Оформи заявку в опеку. Двое малолеток. Сегодня вряд ли пойдут, хорошо, если завтра заглянут.

— Я их понимаю. Кому они нужны, иждивенцы? Ни воспитания, ни образования. Скорей бы этот район опустел, в городе чище станет.

Симка, ты приходи побыстрее, а то вдруг меня заберут?

***

За окном давным-давно стемнело, а Симки все не было.

Ох, и влетит ему от мамы за поздние прогулки, когда та очнется. И мне заодно, что не сплю, а голову слонику приклеиваю. Работа ладилась плохо: клей засох и не выдавливался из тюбика. А на стыке чернела уродливая трещина: получится ли ее замазать краской, чтобы все было как раньше?

Мамка то тихо лежала, то хрипела, словно задыхаясь. И тогда становилось так страшно, что хотелось забиться в собственной кровати под одеяло и заткнуть уши, лишь бы не слушать.

Нельзя. Надо следить в оба: беда, она любит подкрадываться, когда никто не видит. Если становилось совсем невмоготу, я прижимался лбом к холодному стеклу, смотрел на улицу.

У нас в школе, в кабинете естествознания аквариум в углу стоит, и в нем рыбки. Ты за ними наблюдаешь, а они плавают себе по своим рыбьим делам и на тех, кто за стеклом, никакого внимания не обращают, знать про тебя не знают.

Люди, что по улице шли, тоже ничего не знали. Стукнуть по раме, проверить, заметят ли, а еще заметят, то как поступят — приблизятся или, словно те сомики, в разные стороны прыснут? Тетя Катя точно меня видела: о чем-то они с бабой Зиной шушукались и на наши окна поглядывали. Я уж понадеялся, что зайдут, но нет, распрощались и по своим нуждам двинулись.

На улице давным-давно стемнело, и даже люди-рыбки закончились.

Заскрежетал ключ. Сердце екнуло: неужели из той жуткой опеки, забирать явились? Решил, что никуда не пойду. Под диван залезу, в мамку вцеплюсь, орать буду дурниной, но не дамся.

На кухню влетел запыхавшийся Симка. Следом — Максим Павлович, склонился над диваном, неодобрительно покачал головой. Я испугался, что он сейчас тоже развернется и уйдет.

— Вылечите ее!

— Семен, поставь чайник, пожалуйста.

От его уверенного тона неожиданно стало спокойно. Максим Павлович знает, что делать. Он всегда знает.

— Прости, мелкий. Три аптечных автомата пробежал, до самого Девяткино, — жаловался Симка, глотая воду прямо из кувшина. — Все подтверждения требуют, что совершеннолетний! Выплевывают рецепт обратно. Я уж думал, бланк неправильный, но Максим Павлович потом тайный код мне показал, и все получилось.

Взрослый между тем выгреб из кармана несколько блистеров, начал выдавливать в стакан, сразу помногу. Сверху сушеные травки бросил. Взял засвистевший чайник — я невольно поежился: ручка испорчена, вечно горячая, если без прихватки брать, ладонь обжигает. А он голой рукой и не поморщился!

— Что вы делаете?! — опомнился Симка. — Врач сказал по одной таблетке дважды в день.

— Это неэффективно и грозит нежелательным исходом.

— Вы же не доктор.

— Нет. Я читал книги по медицине. Разрешите продолжать?

Взгляд у Максим Павловича, когда он на Симку обернулся, был странный, точно он любому решению подчиниться. Может, оттого брат кивнул и неохотно отступил.

Ночь тянулась, и тянулась, и тянулась…

Глаза слипались, и держать их открытыми становилось все тяжелее.

На столе укоризненно качал хоботом разбитый слоник, а доктор Кот упорно замазывал трещину краской и убеждал, что копилка лучше новой. Людмила Николаевна кричала, теперь наш дом снесут, так как он больше не нужен, а мы будем жить на свалке. Симка спорил с Максим Павловичем, и глаза у обоих горели точно у киборгов.

Я испугался… и проснулся.

За окном посветлело. Солнце бежало по улице, по крышам домов, играло в стеклах. И казалось, что уже не может случиться ничего плохого. Страшная ночь закончилось.

Я выпутался из-под тяжелого ковра, которым меня кто-то укрыл.

— Мама?

— Она спит. Не буди, — покачал головой Максим Павлович. — Если продолжить выбранный курс лечения, через двенадцать дней она полностью поправиться.

— А где Симка? — я обнаружил, что брат куда-то пропал.

— Ушел сорок восемь… девять минут назад. По делам.

Интересно, по каким таким делам? В школе каникулы. С ребятами гулять отправиться он тоже не мог.

Внезапно Максим Павлович встрепенулся, повернул голову, слепо уставился в стену, будто прислушиваясь к чему-то.

— Мне нужно идти.

И я снова останусь один? При мысли об этом в ушах зашумело. Взмолился:

— Пожалуйста. Подождите со мной Симку! Иначе я умру от страха!

Максим Павлович молчал пять ужасно долгие пять секунд.

— Хорошо.

Щелкали, ползя по кругу, бабочки. Солнце сверкало в граненом стакане, дрожало на клеенчатой скатерти золотыми монетками. Мама тихо дышала, спокойно. Жар ушел вместе с уродливыми красными пятнами на щеках.

Максим Павлович тоже замолчал, а потом и вовсе неожиданно глаза закрыл, обмяк на стуле. Уснул? Стыд кольнул. Он с нами всю ночь возился.

— Все нормально, Лель?

А вот Симка! Я брату хотел сказать, чтобы не шумел и взрослых не будил, но осекся, глядя на вошедших за ним на кухню полицейских. Еще двое в коридоре разговаривали. Неужели Симка снова что-то натворил? Если да, его точно в тюрьму посадят, как рецидивиста — вот мама расстроится, когда проснется.

Не обращая на нас внимания, взрослые прошли к Максиму Павловичу, грубо дернули, запрокидывая голову и светя фонариком в глаза. Тот даже не сопротивлялся.

— Отключился?

— Да. Все в порядке. Забираем.

Так это не за Симкой, а Максимом Павловичем? Почему его арестовывают? Потому что не доктор, а маму лечил — говорят же, без диплома нельзя. Хотя и мамка нас лечит, когда мы с Симкой болеем, а она тоже не врач.

— Это мы его попросили. Он хороший!

Я хотел вмешаться, но брат меня за запястье дернул, освобождая проход. Полицейские Максима Павловича под руки-ноги схватили. Ворча, что тяжелый, потащили прочь. Я вспомнил, как рабочие ростовую фигуру несли выкидывать после фестиваля. Максим Павлович выглядел также нелепо и жалко: в этом своем костюме, сбившемся набок, в одном ботинке — второй слетел, открыв носок в горошек.

— А чегось это тут твориться? — в коридоре мелькнула баба Зина: точь-в-точь муха гнилушку, учуяла новость. Жужжа, почапала вслед за полицейскими. — Никак педофила заловили? А мне он сразу не понравился… вежливый, улыбается постоянно, да вокруг ребятишек крутится. Ась? Киборг? Еще похуже напасть. У них же, в их железных черепушках, мозги набекрень…

Значит, вот в чем причина?! В металлической голове?

— Пусти!

Симка крепко к себе прижал, не вырвешься.

— Пусти! Я им скажу! Максим Павлович того киборга не крал! Он его на свалке нашел и починил!

— Максим Павлович и есть сбежавший киборг. МАКС. Многофункциональная автономная кибернетическая система! Специализация — компаньон/гувернер. Он разработан, чтобы на человека походить! Это мне те люди объяснили.

— Но он же меня конфетами угощал… и аэробайк… и мамку лечил!

— Потому что у него программа такая: ты попросил — он и выполнил. А маму мы теперь и сами вылечим. Награду дадут за то, что бракованного киборга поймали, и в стационар ее устроим. Ай, Лель, дурак, ты чего кусаешься!

Сам Симка дурак! Не понимает! Никто нам помогать не хотел! Ни врачи, ни учительница, ни люди-рыбки, которые мимо шли, когда брат с аптечным автоматом за лекарство воевал. Ни тетя Катя, ни папа Дылды, ни бабка с первого этажа. Никто! Выбросили на Свалку!

— Верните его! Он мне нужен! Верните!

В утреннем небе таяли тусклые огни полицейского автолета.

Наверно, мир, и правда, сломан, если робот оказался человечнее людей.

+4
12:04
996

Достойные внимания