Три завета Всеволода Гарина

Всеволод Гарин знал, что нельзя мешать водку с вином, ЛСД с кокаином и молоко с солёными огурцами. Но вечер повернулся к мужчине спиной и, как капризная барышня, встал в позу, требуя поочередного исполнения каждого желания. День должен был закончиться стаканом молока «Борзая бурёнка» и просмотром восьмичасовых новостей, но внезапно Гарину позвонил старый приятель и позвал в клуб, отметить повышение на работе. Вытерев молочные усы, мужчина поплёлся одеваться и доставать из сейфа незаменимый атрибут любой тусовки – “набор московского лыжника”. Именно так нынешняя пассия Всеволода называла кокаин. Но кто бы мог подумать, что приятель притащит сувенир из Амстердама?

Примерно между третьей дорожкой и первой цветастой таблеткой с надписью «Call your mom» в ход пошла водка. А закусывать чем? Правильно, маринованными огурцами. Так ведь испокон веков принято. Бармен сильно удивился, услышав заказ: никаких тебе кубиков пармезана, дор блю или камамбера с чуть островатым грушевым джемом. Даже предложение опробовать лучшие немецкие колбаски не возымело успеха. Клиенты требовали солёных огурцов и подкрепляли свое желание рыжей крупной купюрой. А клиент всегда прав, особенно, когда расшвыривается деньгами.

Всеволод Гарин знал, что нельзя мешать водку с вином, ЛСД с кокаином и молоко с солёными огурцами. Однако отказать себе в бутылке бордо, пока ждал такси, не смог. Именно эта бутылка и стала камнем преткновением в их отношениях с насупившимся таксистом. По началу водитель глухо вздыхал, после предупредительно покашливал, но, когда Всеволод перекинулся через стекло и с тихим бульканьем избавился от содержимого желудка, не выдержал и притормозил.

– Выметайся отсюда, – гаркнул он.

– Заплачу по тройному тарифу, – откидываясь на спинку, пробормотал Всеволод. Мужчине казалось, что секунду назад он выблевал сердце, но хорошо чувствовал, как оно бьется там, на дороге. Словно их связывала тонкая красная нить, гоняющая туда-обратно неуловимые импульсы.

– Деньги вперед, – на тон теплее ответил таксист.

Всеволод полез по карманам. Сознание на мгновение ускользнуло, и мужчина увидел себя со стороны. Налипшие кусочки рвоты, заляпанная вином некогда белая рубашка, тёмные джинсы с расстёгнутой ширинкой. Красавец. Сразу видно, топ-менеджер известной корпорации на выгуле.

– Эээй, – Всеволода легко ударили по плечу, – деньги вперёд.

Гарин сморгнул и вновь начал шарить по карманам.

– А на карту перевести можно? – хрипло уточнил он, пытаясь проглотить вязкую слюну. Не вышло. Во рту мужчины образовался тугой комок с налипшими волосинками. Всеволод запаниковал, не понимая, куда делась привычная жидкость. Потянулся к бутылке вина, зажатой между ступней.

– Так, нет, приятель, – водитель пригвоздил Гарина к спинке пассажирского сидения. – Либо плати, либо катись к ..уям.

– Катись к ..уям, – как болванчик повторил Всеволод, раскатывая образовавшийся во рту комок.

– Хватит с меня, – буркнул водитель и, перекинувшись через Гарина, раскрыл перед ним дверь. – П..здуй.

– Ладно, ладно, – Всеволод мирно приподнял руки и, перекинув ноги через порог, вывалился из машины. Полупустая бутылка со звоном покатилась по дороге, оставив Гарину на прощание пару капель-поцелуев на джинсах. Едва за мужчиной закрылась дверь, автомобиль резко тронулся.

Гарин сплюнул. Однако никакого волосатого мешочка не увидел, лишь мутную слюну, переливающуюся диковинными цветами в свете дорожного фонаря. На мгновение зажмурившись, Всеволод попытался сфокусировать зрение.

Перед глазами двоились высотные здания, усыпанные редкими всполохами и зияющими тёмными дырами спящих окон. Тропинки расходились тонкими нитями паутины, каждая из которых вела к своему хищнику, десятилетиями выжидающему новую жертву. Всеволоду казалось, что сделай он шаг по ближайшей дороге, как к нему тут же подбегут тегенарии и навесят на шею наковальню с выгравированной кабалой – «ИПОТЕКА», и висеть она будет на множестве звеньев цепи – кредитах… А Гарину не нужна такая жизнь, он от нее бежал по длинным извивающимся рельсам. Словно от локомотива, надвигающегося с визгливым женским выкриком: «Акция! Один плюс один! Равно трём!».

А как он, Всеволод, тут оказался? Насколько помнил Гарин, клуб находился в центре Москвы, в десяти минутах езды от квартиры. Но сейчас мужчина очутился в спальном районе на самой окраине города. Вновь сморгнув, он почувствовал, как от самых пят и до макушки тело окутывает липкий мерзкий червь, заглатывая в бездонную пасть каждую конечность. Жадно причмокивает, брызжет слюной и насмехается над Всеволодом. Гарин почувствовал себя тем самым слоном, которого сожрал удав. Он слишком хорошо знал, что это за место.

Чертыхнувшись, глянул направо. Если пройти по той дороге и завернуть за угол, то Всеволод увидит свою первую школу – православную. Зловещее угловатое здание с потрескавшейся краской и скрипучими деревянными ступеньками. Мама всегда хотела, чтобы сын знал не только арифметику, но и «Отче наш». А наряду с «жи-ши» свободно разбирался в иконописи и истории становления Руси православной.

Мужчина поморщился, ему показалось, что со стороны старой школы завывает зловещий ветер, манит его в золотые сети. Гарин вспомнил первую учительницу – молоденькую девушку с круглыми черепаховыми очками и в длинной юбке до пят. Когда он встретил ее уже женщиной, она извивалась вокруг шеста, а после так очаровательно снюхивала кокаин с его рельефного живота, что Гарин не задумываясь поднял тост:

– Выпьем же за нашего ох..енного боженьку. И за его лучших людей!

Всеволод резко развернулся и помотал головой, стараясь отогнать воспоминания. Неужели он столько лет избегал этого района только ради того, чтобы по нелепой случайности оказаться тут обдолбанным и пьяным? А ведь Гарину хорошо было известно, что нельзя мешать водку с вином, ЛСД с кокаином и молоко с солёными огурцами...

Липкий черный червяк, с мерзким хлюпаньем всосавшийся в палец, обмяк и начал сползать с тела мужчины. Страх перед прошлым отступил. Гарин глянул на соседний дом. Высокий, с тремя подъездами. В среднем жила Ленка Морозова – первая любовь Всеволода. Интересно, что она скажет, узнав, что её «чебурафка» стал солидным человеком – топ-менеджером, владельцем платиновой карты «Омега-банк», завсегдатаем ближних стран дальнего закордонья. А еще – барыжным филантропом, пропащим наркоманом и законченным алкоголиком.

А в первом подъезде жил друг детства Гарина. Помнится, когда-то вместе спекулировали краденной со складов водкой, а теперь тот стал уважаемым человеком – батюшкой. Обзавелся женой и шестью детьми. Видимо, спекуляция водкой – один из основных этапов при продвижении по лестнице епархии.

На последний подъезд Всеволод старался даже не смотреть. Он уже давно сбился со счета, сколько раз отнекивался от приглашений матери. Ни сытный ужин, ни просьбы помочь с ремонтом никак не действовали на Гарина. Вкусно покушать он мог и в ресторане, не плавясь от укоризненных взглядов, а для ремонта вызвать специально обученного человека. Даже на её эсемески отвечал секретарь, хотя женщина давно перестала писать.

Отношения с матерью сильно испортились в тот момент, когда Всеволод Гарин захотел большего. В какой-то миг ему осточертела жизнь в спальном районе, ловля скидок в магазинах и постоянно требующая ремонта стиральная машинка. Надоела до тошноты, дрожи в руках и низкого злобного рыка. Тогда он впервые поссорился с мамой, толком не понимавшей, что она сделала не так. Где не додала? Разве не стремилась дать сыну лучшее? Не работала на износ, лишь бы у Всеволода были свежие фрукты? Не вкладывала те самые ценности, передававшиеся из поколения в поколение? Семья, дружба, честность – три кита, стоящие на черепахе мироздания, зовущейся «Любовью к ближнему своему».

Мать не понимала сына, а он не понимал мать. Они разговаривали на разных языках. Она говорила о чистоте души и вечном, а он – о ферарри и собственном бизнесе. Всеволод осуждал мать – неужели было так сложно найти богатого мужика, жить припеваючи, не ныкаться по разовым работам, закупаться только в элитных супермаркетах, а лучше вообще заказывать еду на дом? На эти вопросы женщина отвечала просто – мне и так неплохо живется, зато я не чувствую себя измазанной в грязи. Всеволод тогда пообещал, что отправит мать на курорт с лечебными грязевыми ваннами, но она, презрительно фыркнув, попросила не лезть со своим мировоззрением в её. Всеволод и не лез, больше ни разу.

И где он теперь? Мужчина обвел мутным взглядом мрачные дворовые пейзажи. В том самом месте, откуда всё начиналось. Был ли он счастлив хоть раз, после того, как оставил прошлую жизнь за гранью понимания? В глазах Гарина замельтешили желтые мушки. Как показалось мужчине – те хотели допрыгнуть до мозга, впиться в извилины мелкими острыми зубами и разгрызть мягкие ткани на бахрому. Впрочем, именно бахромой Всеволод и считал свой мозг во время наркотического и алкогольного опьянения. Мужчина поморщился и принялся тереть глаза, убеждая себя, что не стоит внимания обращать на глюки.

– Эй, слышь? – раздалось позади.

Всеволод оглянулся. Из-за дерева, пьяно покачиваясь, вышла фигура, на ходу застегивая ширинку. В темени Гарин никак не мог разглядеть лица, но сам силуэт странным делом напоминал ему фигуру волка из «Ну, погоди». Длинные ноги, огромные «лапы» и вытянутая морда. Хотя роль последней играл козырек от кепки, просто Всеволод об этом не подумал.

– Закурить есть?

– Не курю, – хрипло соврал Гарин, попятившись назад.

Внезапно ему показалось, что Волк нападет и распорет ему живот, стремясь найти сигаретки или огоньку. По черепу с двух сторон забили железные молоточки, по горлу прошлась волна желчи, вырываясь цунами на ботинки Всеволода. Дыхание участилось, в носу заворочались кровавые смерчи, изливаясь на рубашку редкими алыми каплями.

– Не курю, говорю! – выкрикнул Всеволод, метнувшись к крайнему подъезду. Нажав знакомую комбинацию кнопок, мужчина дёрнул дверь на себя. Ошибся. Спустя секунду об этом сообщил и домофон, насмешливо хихикнув прерывистым звонком.

Гарин вновь положил несколько пальцев на знакомые до боли цифры, тому казалось, что еще мгновение, и Волк его нагонит. Домофон перестал издеваться над бедолагой и, снисходительно тренькнув, пропустил внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась.

Всеволод очутился в царстве спёртого воздуха, запаха дешёвых сигарет, жженых кнопок и мочи. Когда-то Гарин ненавидел этот запах, теперь он ворвался в ноздри нежными щупальцами, разгоняя поселившиеся там комочки железа. Стоптанный старый ковёр, покрывшийся десятилетним слоем грязи, манил Всеволода как мягкая перина с хрустящими отглаженными белоснежными простынями.

Мужчина замер, крепко прикрыв глаза и впиваясь пальцами в виски. Его тошнило. Но не от намешанного в крови, кишках и желудке дерьма, а от самого себя. Казалось бы, последние десять лет Всеволод только и делал, что шёл вперед, карабкался по карьерной лестнице, наращивал банковские счета, обрастал связями, но лишь сейчас Гарин понял, что стоял на месте. Точнее ходил по одной и той же ступени в разные стороны. Ни шажочка, ни даже попытки подняться выше. А ведь можно было… можно было… быть счастливым. Не только славить Эпикура, но и понять философию Диогена. Не только зарабатывать на индульгенцию, но и переступать через свои грехи. Не только вливаться в стройный ряд людей, но и быть Человеком.

Всеволод глянул на свои руки, и на мгновение ему показалось, что они покрыты черными пятнами, из которых сочится белая зловонная жижа. Что всё его тело насквозь прогнило, да и не только тело – душа. Хотя когда-то Гарину всего лишь хотелось лучшей жизни. Где он свернул не туда? Что сделал не так?

Закашлявшись, Всеволод поднялся на один лестничный пролёт выше. Знакомая коричневая дверь, обитая кожзамом. Гарин опёрся о нее головой и прикрыл глаза. Темнота за закрытыми веками завораживала и пленила просторами внутреннего космоса. Миллионы крохотных светлых точек манили своей неизведанностью. Быть может, еще не все потеряно?

Подняв руку, Всеволод уткнулся указательным пальцем в черную кнопку. С той стороны раздалась звонкая трель. Через минуту – шебуршание тяжелых шагов. В дверном глазке отразился свет, и Гарин чуть отступил назад. Дверь распахнулась.

Сильно постаревшая женщина с уставшим, но удивленным взглядом. Застиранный халат и старые тапочки с отлетевшими помпонами. Родные, покрытые старческой гречкой и вязью синих вен руки.

– Мама, – Всеволод сглотнул, но уверенно заглянул в глаза женщины, – прости меня. Я был не прав.