​Когда мы взрослые

На двадцатипятилетие она отправилась домой, и, провожая ее, город плакал. Слезы текли по Невскому, и каждый укротитель коней кричал ей: «Кристина, вернись!».

И головы не повернула.

Кристина, Кристина! Волосы – всполох осенней листвы, в глазах серебром плещутся воды Мойки. Город плакал, когда она уезжала, и сердце ее плакало с этим городом.

- Эй, - сказала она, глядя в орошенное с той стороны слезами окно вагона. – Я вернусь, слышишь?

***

Квартира встретила ее привычной темнотой и привычным холодом. Родители на работе. Кошка Сашка, зевая и выгибая спину, прибежала встречать.

Не узнала.

Одну за другой открывая двери из темного бука, Кристина методично включала свет в комнатах – белый, люминесцентный, больной. Кошка Сашка ходила за ней дугою.

Все еще было холодно. И, несмотря на свет, темно.

«Мрачно тут у вас, - говорила бабушка, каждый раз заходя в их квартиру. – Двери темные, подоконники темные, светит тускло. Как вы живете».

- Как мы жили? – спросила Кристина, но стены молчали, будто не было у них ушей, будто не делали они всю свою жизнь только то, что слушали, слушали, слушали. Слушали они, должно быть, прекрасно. Как насчет того, чтобы поговорить?

Сашка мяукнула, и зазвонил телефон.

- Гости придут к семи. Я там наготовила с вечера, только разогреть. Поешь. Запеканка в холодильнике.

Положила трубку.

- Картофельная запеканка от мамы. Как в детстве. Стены, слышали?

«Мамочка-мамочка-мамочка-мамочка», - послышалось из маленькой комнаты. Кристина прошла босыми ногами по линолеуму и остановилась в дверях.

Ей девять, и она наматывает круги по комнате, повторяя, как заклинание, заветное слово. Два года назад маленькая Кристина осознала, что умрет, и представила, каково это. И порой, обычно по ночам, между снами или перед сном, становится очень страшно.

«Мамочка-мамочка-мамочка-мамочка!». Мать спит в соседней комнате. Что будет, если прибежать в слезах и разбудить, маленькая Кристина уже знает.

«Мрачно тут у вас», - громко сказала бабушка. Она умерла, когда Кристине еще не исполнилось восемь.

- Что будет, когда меня не будет? – спросила взрослая Кристина. Маленькая Кристина глянула задумчиво. Этот вопрос придумала она.

Взрослая Кристина развернулась на пятках и направилась в сторону кухни.

На кухне вся мебель тоже из темного дерева. Кристина щелкнула выключателем в надежде на теплый свет – здесь еще оставалась старая добрая лампа накаливания. Лампа, мигнув, погасла. Обманула.

За окном разгорался рассвет. Запеканка в его слабом свете как будто светилась тоже, болезненно и желто. Кристина отнесла ее в гостиную и там долго и сосредоточенно снимала сырный верхний слой, а затем старательно перекладывала картофель в тарелку, стараясь не задевать поджаренные комочки фарша даже ложкой.

***

Кристина знала, кто придет вечером.

Она повернула голову и на диване – не на этом, кожаном, а старом, «тряпочном», порядочно изодранном кошкой – увидела тетю Наташу. Рядом с ней сидели две маленькие принцессы – в розовых воздушных платьях, с белокурыми локонами – и глядели на Кристину двумя совершенно одинаковыми парами круглых голубых глаз. «Неужели, - подумала Кристина, - неужели все еще у них глаза такие глупые?».

Тетя Наташа глядит строго.

«Что это такое? – вопрошает она. – Что это такое?».

Кристине одиннадцать, она в задравшейся майке и коротких шортах. Коленка разбита. Из маленьких вулканчиков вместо магмы бежала кровь.

«Кристина, - говорит мама. – Кристина, ты же знала, что будут гости».

«Кристина, - говорит тетя. – Кристина, что это такое? Ты же девочка!».

«Папа, - говорит Кристина. - Мы просто играли в дельфинчиков. Папа, это для девочек игра!».

Папа замахивается – молча. При тете.

Взрослая Кристина вздрогнула и вышла из комнаты.

- Все это неправда, - сказала она Сашке. – То есть правда, конечно, но не вся. Ведь было же много хорошо. Гораздо, гораздо больше, чем плохого.

Сашка не ответила, но подошла ближе. Потерлась о ногу, понюхала колено. В глазах ее промелькнула тень узнавания.

***

- Ты не была здесь долго, - сказала Кристина себе. – Слишком долго. Многое забыла. Теперь главное – удержаться и не сойти с ума.

Стены пели разными голосами.

«Фото прислала бывшая одногруппница, - говорит мать. – Смотри, какие красивые дочери».

От этого было немножко больно.

Маленькая Кристина ходит по комнатам. Она очень устает в школе, но еще не может от грусти отличить усталость, и думает, что ей отчего-то печально и плохо.

А порой ей и было плохо и печально.

«Не кисни, - пели стены. – Не ной».

«Вот, значит, как, - подумала взрослая Кристина. – Так-то вы не умеете говорить».

Она сосредоточилась и одним взмахом руки прогнала последнее материно «не стони» - прочь, прочь, прочь.

- Это все неправда, - повторила она. – То есть правда, конечно, но не вся. Ведь и хорошего было очень много.

Она взглянула на себя в зеркало и улыбнулась, провела по ярко-рыжим волосам рукой. «Моя красавица», - сказала бабушка.

«Она вытянется и оформится», - говорит мать. Дверь кухни закрыта, здесь притаилась Кристина-подросток.

«Да, но проблемы будут, - дядина жена говорит с придыханием, тянет слова. – Волосы сухие, глаза тусклые. И лицо, с лицом надо что-то делать. Все в прыщах, мальчикам такое не нравится».

«Вся рожа в прыщах», - ухнула ближайшая стена пропитым дядиным голосом. Кристина подпрыгнула и коснулась лица. Акне никуда не делось.

- Хватит, все! – взрослая Кристина толкнула дверь на кухню и направилась к холодильнику. «Топ-топ-топ», - из спальни прибежала кошка.

Гуляш на подушке из риса, салат с крабовыми палочками, зимний салат, оба заправлены майонезом, еще к гуляшу зачем-то тушеный картофель с мясом.

«Я в пятнадцать уже супы варила и кормила всю семью, - говорит мать. – А ты даже не можешь нормально почистить картошку».

Кристина вздохнула. В холодильнике ничего для нее – но и ей уже не пятнадцать.

***

Пока замачивался нут, она спала. «Спокойной ночи, папа, спокойной ночи, мама», - пропела маленькая Кристина, прошлепав босыми ступнями по коридору.

На ночь, конечно, оставить нут не было возможности, но их должно было хватить, этих нескольких часов.

Проснувшись, Кристина первым делом прислушалась. Стены молчали.

Сашка спала в ногах, шерсть на ее боку мерно вздымалась и опускалась. Кристина выскользнула из пледа осторожно, чтобы не потревожить.

Долго стояла, перебирая в руках мягкие шарики. Нут. Нут-Нут-Нут.

Небесная богиня.

«Я хочу быть историком», - сказала в гостиной семнадцатилетняя Кристина.

«Чушь». И по всем комнатам разными голосами пронеслось: «Блажь, блажь, блажь… Чушь, чушь, чушь…».

Чтобы их заглушить, Кристина включила блендер.

- Я сильнее, - сказала она под звуки блендера, чтоб ничто не услышало. – Я сильнее этих стен.

Она подняла голову и в зеркальной плитке увидела свои ярко-рыжие волосы. И успокоилась.

Стены осторожно запели.

Маленькая Кристина плачет весь вечер, свернувшись калачиком на кровати. Она устала, капризничала на майском параде, и папа отдал ее воздушный шар первой попавшейся девочке.

Взрослая Кристина взяла лук и нож.

- Я помню и другое.

Маленькая Кристина плачет. Глаза ее – очень чувствительные, она не может резать лук, по щекам текут слезы. Папа бежит в ванную и приносит очки для ныряния, надевает аккуратно, чтобы не потянуть ни один волос.

Очки не помогают. Мама притягивает доску с луком к себе и режет быстро-быстро. Целует Кристину в каштановую макушку. Говорит: «Ничего, ничего. Все трудное – маме и папе».

Стены молчали, озадаченные.

Потом продолжили.

Маленькая Кристина не хочет идти домой. Папа берет и сметает все фигурки из песка, что она лепила. Маленькая Кристина плачет. Пытается что-то слепить в цветочных горшках из темной земли.

Взрослая Кристина взяла соль, и соду, и специи. Перемешала фарш и слепила котлетки.

- Я помню кое-что еще.

Отец пытается лепить пельмени. Обычно он раскатывает тесто, но на этот раз уступает дочери. Лепить он не любит, пыхтит, и все пельмени выходят кривобокие. Кристине шесть, она тоже пыхтит, ровные сочни не получаются. Папа и Кристина пыхтят в унисон. «Эксклюзив, ручная работа, все в единственном экземпляре», - говорит мама, глядя на разномастные пельмени. Смеются. Смеются все трое.

Стены роптали. И Кристина сказала: «Нет. Мы жили именно так».

Пока котлетки из нута шкворчали в раскаленной сковородке, стены еще пытались что-то сказать, но Кристина запела. «Маленького принца», и «Эхо», и «Нежность». Как пела тетя, когда родители уходили в театр и она приходила посидеть с ребенком, оставаясь до ночи.

Огурцы, помидоры и зелень Кристина вместе с котлетками завернула в лепешку. Она с детства любила эти армянские лепешки и знала, что найдет их в хлебнице. Знала, что мама вспомнит и купит.

- Вегетарианка? Веган..ка? Что за глупости?!

- Сейчас ведь пост? Ты стала религиозной?

- А почему?.. А по какой причине?

- Ты вообще соображаешь? Человек должен есть мясо, организм…

- Наши предки ели мамонтов…

- Наши зубы устроены…

- Мне кажется, те, кто питается только травой, со временем начинают ненавидеть тех, кто есть мясо, вот как мы сейчас едим.

- Ты и волосы из-за этого покрасила?

- Двадцать с лишним лет она ела мясо, только за ушами трещало, тут в голову ударило…

- Все ваши Интернеты!

- Сестренка, милая, так вот почему у тебя такой цвет лица…

- Ешь мясо! Возьми вот этот кусок и съешь!

- Ты так останешься совсем без сил.

- Просто ешь, я говорю! Мать готовила…

- Вы превзошли сами себя, - заметила Кристина стенам. – Этого еще даже не случилось.

Она, однако, знала, что именно так все и будет.

На столе лежали гороховые котлетки, запеленатые в лепешки.

Запеленатую Кристину – ей от роду несколько минут – приносят молодой маме. У койки – тетя Наташа с большим животом, дядя с невестой. «В это одеялко еще я тебя пеленала», - говорит бабушка. Папа смотрит на маленькую Кристину, глаза его широко открыты, улыбка сияет из-под больших черных усов, а по щекам – одна, вторая – текут слезы.

Маленькая Кристина стояла рядом и смотрела на фалафель. Она никогда такого не пробовала.

Кристина-подросток не смогла бы такой приготовить.

Взрослая Кристина могла все. Уехать в любимый город. Покрасить волосы. Стать вегетарианкой и хоть каждый день питаться фалафелями.

Разбивать коленки, если захочется.

«Не ной, не стони, вечно с тобой проблемы, ты же девочка», - еще пели стены, но тише, тише, тише – и скоро смолкли.

Взрослая Кристина опустилась на колени и заглянула в глаза маленькой Кристины, где серебром плескались воды пока еще невиданной Мойки.

- Все хорошо. Мы их прощаем, правда? И благодарим.

Ключ повернулся в замке. Кошка Сашка побежала встречать.