Алексей Ханыкин

Юбилей

Автор:
Дмитрий Лагутин
Юбилей
Работа №27
  • Опубликовано на Дзен

В подъезде стоял гул – и по мере того, как мы поднимались, цепляясь за перила пакетами и подтягивая отстающих детей, он усиливался. Когда же мы добрались до последнего, четвертого, этажа и остановились, переводя дух, стряхивая с детских курточек налипший снег, я мог явно различить доносящиеся из-за высокой двери голоса.

- Дети! Верните штурвал на место! – перекрикивал музыку женский.

Ему отвечал возмущенный писк.

- Люда? – спросила у меня жена. – Ты же говорил, они не приедут.

- Не мог я такого говорить.

Я пропустил сына с дочкой вперед и позвонил.

Шум усилился, щелкнул замок, и дверь открылась.

На пороге стояла Люда с подносом бутербродов. Через плечо у нее было перекинуто полотенце, прическа сбилась, и пряди падали на глаза – их приходилось сдувать, оттопыривая губу.

- Братик! – взвизгнула она, потянулась к щеке и чуть не сбила меня с ног облаком резких духов.

- Задохнусь… - прохрипел я.

Люда обернулась через плечо и крикнула:

- Петербуржцы наши!

Отведя в сторону поднос, она заключила в объятья – используя при этом свободную руку – жену, потом наклонилась к детям, расцеловала каждого и сунула по бутерброду в мокрые от снега варежки.

- Люда, пусть хоть... - попыталась возразить жена, но Люду уже оттеснила к стене толпа родственников, хлынувшая в прихожую из комнат.

- На вешалках места нет, давайте сюда, - сказал кто-то, и наши куртки в один миг точно ветром унесло.

Я подхватил дочь, прижался к горе шуб и пуховиков, свисающих с вешалок, не переставая обниматься и жать руки, прошел по стоящим в два ряда ботинкам, зацепил плечом болтающуюся на турнике боксерскую грушу, которую зачем-то вытянули на середину прихожей и которая всем мешала – и чуть не уронил одного из многочисленных моих племянников, хлопавшего по низу груши крошечным кулачком.

Сквозь толпу протиснулись родители.

- Вы с поезда?

Растерявшаяся было дочь узнала бабушку и потянулась к ней.

- Нет, домой успели заскочить.

- А спортсмен где? – завертел головой отец.

Спортсмен семенил, ухватившись за платье жены и озираясь в испуге. Отец поднял его, посадил на плечо.

- Олимпийский резерв! – воскликнул он, толкая сына головой в бок.

Сын – краснощекий с мороза, с стоящими дыбом волосами – обхватил круглую лысую голову и смущенно спрятал лицо.

Со всех сторон тянулись для рукопожатий ладони, мелькали лица, меня то трясли за плечи, то целовали, то обхватывали и пытались приподнять. Под ногами вертелась стайка малышей, из комнат выглядывали дети постарше, я узнал Людкиного сына – моего крестника – помахал ему.

Из кухни играла одна музыка, из зала играла другая, из столовой кричал телевизор, кружились вокруг нас десятки голосов. В квартире было светло, ярко, облако Людкиных духов, витавшее вокруг моего лица, рассеялось, и я чувствовал, как восхитительно пахнет салатами, рыбой, жареным мясом, приправами и пряностями, чувствовал даже – казалось? – шампанское. Звенела посуда, шумела вода, хлопали дверцы шкафчиков, в зале стоял топот.

- Проходите, проходите, - говорила мать. – Посидите немного, сейчас начнем.

Мы подхватили детей, с боем добрались до ванной – по пути я заглянул в столовую, и у меня голова закружилась при виде прогибающегося праздничного стола – нырнули внутрь и только тут смогли вздохнуть спокойно.

- Моем руки, моем руки, - командовала жена, намыливая ладони детям.

Она посмотрела на меня и нервно улыбнулась.

- Никогда не привыкну.

Я развел руками.

- Хочешь – здесь посидим немного.

- Не посидим! Не посидим! – заголосили дети и запрыгали перед дверной ручкой.

- Поздравлять сейчас будем? – спросила жена.

- За столом.

Мы вышли в коридор, и нас тут же подхватил поток гостей – понес в разные стороны. Дети бросились в зал – там звенели тонкие голоса – меня швырнуло в столовую, жена потянулась следом, но Люда поймала ее под локоть и увлекла на кухню – помогать.

Со всей области, из Москвы, из Петербурга и даже из Праги – тетя Лиза с детьми – съехались в этот вечер родственники и друзья – поздравлять деда с юбилеем. В квартиру набилось какое-то невообразимое количество народу, было тесно и жарко – но оттого только веселее. Из кухни передавали по рукам – в столовую – пышущие жаром подносы.

Дети по одному, по двое совершали вылазки из зала и таскали с подносов – иногда прямо на ходу – бутерброды, колбасу. Пытались долезть до вазы с конфетами.

Я поднял ее и спрятал в сервант.

В столовой пока располагались преимущественно пенсионеры – ходили вокруг стола, принюхивались, водили крючковатыми пальцами по корешкам книг в шкафу, рассматривали фотографии, протискивались между стульями у стола и пианино. В дальнем углу, положив руку на спинку кресла – в котором дремал Сергей Сергеич, совсем сухонький старичок, похожий на философа Лосева – стоял с важным видом виновник торжества, окруженный группой поздравителей.

Я пробрался к креслу, легонько потряс за запястье Сергея Сергеича. Пролез к деду и обнял его.

- Вот он! – гордо воскликнул дед, стискивая мою руку. – Внук! В Петербурге осел!

- Осадок, - кивнул я обступившим нас старичкам. – Привет, бабуш.

И я поцеловал белую, сладко пахнущую макушку.

- Как добрались? – спросила бабушка. – Не замерзли?

- Посмотри на него! – воскликнул дед. – Добрыня Никитич! Такой замерзнет!

Бабушка махнула на него салфеткой.

- Марина на кухне? – спросила она меня.

Я кивнул.

- Ее там Людка в оборот взяла, ты как-нибудь заступись, - попросил я.

Белая макушка поплыла к дверям.

- С днем рождения, шкипер, - сказал я деду.

Мы снова обнялись, я прижался щекой к колючей бороде.

- Спасибо, - отвечал дед. – Спасибо, дорогой. Садись за стол, почти готово.

Но за стол я садиться не стал, а двинулся по квартире – надо было с каждым поздороваться, каждому рассказать про Петербург, каждого приобнять и похлопать по плечу. Братья и сестры, двоюродные братья и сестры, троюродные, дяди, тети, крестная с крестным, двоюродные бабушки, двоюродные дедушки, племянники, племянницы, какие-то дальние родственники, которых я знал в лицо, но не по имени – все они закружились передо мной, замелькали, и когда я наконец очутился в глубоком кресле в углу зала – по которому носились дети – мне казалось, что лимит рукопожатий исчерпан на месяц вперед.

Подбежал сын, за ним – дочь, залопотали, стали хвастаться добычей – выгребать из карманов брелки, монеты, значки. Бросили мне на колени красивого, белого с золотой каемочкой, ферзя – с тяжелой, я знал, черно-оранжевой доски – и побежали к остальным. Остальные загнали на шкаф старого кота Сильвера и теперь толпились внизу, приманивая беглеца колбасой.

Сильвер сидел, вытаращив глаза, и затравленно озирался.

Кроме меня и детей в комнате сидели – на длинном, закиданном подушками диване – две тетушки: двоюродная сестра мамы и… степень родства второй я определить не мог.

Она поймала мой взгляд и приветливо кивнула.

Время от времени в зал кто-нибудь заглядывал и умилялся, заходили старички, плавали вдоль шкафов, рассматривали содержимое полок.

Я закинул ногу за ногу, поставил на колено ферзя. Потом обернулся, приподнял штору – там кружилась на фоне темного неба метель, крупные хлопья липли на стекло.

Я отпустил штору, отвернулся от окна и – ферзя уже свистнули – стал оглядывать зал.

За тот год, что прошел с переезда, я был у деда всего однажды, и теперь мне казалось, что это было давно, много лет назад. Схлынули первые впечатления – и теперь из суматохи и шума проступали понемногу знакомые с детства предметы: шкафы с книгами, статуэтки на полках, картины, развешанные по стенам, узоры ковров.

Издалека дотянулось до меня – словно порыв ветерка – сладкое, тянущее чувство.

«Восемьдесят лет, – думал я. – Восемьдесят лет».

И прикидывал, далеко ли мне до восьмидесяти – и понимал, что от моих тридцати двух до восьмидесяти еще целая жизнь.

Я пригрелся в глубоком, продавленном кресле, положил ладони на вытертые до блеска ручки и прижался затылком к краю спинки.

Сильвер уходил шкафами: распластавшись, прополз вдоль стены, осмотрелся и уже свесился вниз, примеряясь к журнальному столику, но его заметили, и в следующее мгновение у шкафа шумела демонстрация.

Вместо транспарантов над головами развевалась колбаса, кто-то прижимал к груди деревянный штурвал – снятый со стены в комнате деда.

Я вспомнил, как сам играл здесь также – на таких же юбилеях – со своими братьями и сестрами. Как залезал в шкафы, тащил из них шляпы и фуражки, обыскивал книжные полки, как позже, повзрослев, играл в шахматы и проигрывал только старшей сестре – двоюродной – которая побеждала на областных турнирах. Сегодня ее не было – осталась с семьей в военном городке, не смогла вырваться, хотя и обещала. Вспомнил, как разбил керамического олимпийского медвежонка, как сорвал со стены ковер. Как спрятался в шкаф и просидел там почти час – прислушиваясь и вдыхая приторный аромат бабушкиных духов.

Вошел брат, опасливо обогнул демонстрацию, остановился у шкафа. Снял с полки фотографию, протянул мне.

Морской берег, по небу плывут грузные облака, море усыпано сияющими бликами. На пляже яблоку некуда упасть – в кадре полно случайных, незнакомых людей, кто-то недовольно смотрит в объектив, кто-то мажет кремом плечи, кто-то стелит на крупную гальку плед. В центре – мы втроем: я, брат и Людка, совсем дети. Мы с братом – в одинаковых панамках, бронзовые от загара, с блестящими ребрами. Людка – руки в боки, в купальничке с оборками, без панамки, щурится, две короткие косички торчат в стороны.

На море нас тогда возили дед и бабушка – родители приезжали позже, на несколько дней, и только обратно ехали вместе. Деда знали все – от торговцев пирожками до владельцев катеров – он вальяжно расхаживал по набережной, расстегнув рубашку, выставив на всеобщее обозрение широкую, мохнатую, как у медведя, грудь.

Сильвер двинулся к противоположной стене, но потом присел, сверкнул глазами и, воспарив над демонстрацией, приземлился в самый центр комнаты, под ноги испуганных тетушек. И юркнул под диван.

Демонстранты повалились на пол перед диваном, размахивая колбасой.

Брат упал в соседнее кресло – такое же продавленное – зевнул, потер лоб.

- Как карапуз? – спросил я.

- У тещи.

- Понятно.

Посмотрели за тем, как дети окружают диван.

- Что там в Питере? – спросил брат и снова зевнул.

Я вспомнил, как на перроне вскипали под ливнем лужи.

- Льет.

Брат обернулся, заглянул за штору.

- А у нас – красота-а, - протянул он.

- Его здесь нет! – подвел итог один из демонстрантов.

Сильверу удалось скрыться.

- Гудини, - прокомментировал брат.

- Котини, - ответил я, рассматривая фотографию.

У горизонта в море врезался треугольник мыса, над ним белел маяк.

- Вот он! - воскликнула тетушка, показывая на дверь.

По коридору крался Сильвер.

Дети бросились в коридор, чуть не сбив с ног показавшуюся на пороге зала Наташу – жену брата.

- Вы чего сидите? – возмутилась она.

Она повернулась к тетушкам.

- Проходите в столовую, все рассаживаются.

Тетушки исчезли.

Мы с братом поднялись, медленно прошли через опустевший зал. Я вернул в шкаф фотографию – придвинул ее к глиняной змейке, которую сам слепил деду лет в десять – на один из дней рождения. От пестрого бока откололся кусочек – его посадили на клей, но тонкая трещинка осталась видна.

Полки были заставлены фотографиями, самой большой была черно-белая, свадебная: дед и бабушка, молодые, красивые, смотрят друг на друга, держатся за руки, у деда гладко выбритый подбородок, но на щеки спускаются густые черные бакенбарды. Из-под края бабушкиной фаты сверкают тяжелые серьги – фамильные.

В зал заглянула жена.

- Сколько вас звать?

За ее плечом показалась Людка.

- Спите? Мы к вам Сергеича определим.

А потом долго ловили по квартире детей, долго рассаживались, долго разбирались, кто что пьет и кому какие бокалы нужны, дед сидел во главе, важно оглядывал гостей, тыкал вилкой в ближайший салат, крутил усы, а когда, наконец, стало ясно, что все в столовой и никого не забыли – тяжело встал, кивнул одному из старичков – тот застучал по завернутому в целлофан пульту и телевизор в углу погас – прочистил горло и пригладил белые виски.

- До-ро-гие вы мои, - он поднял бокал. – Спасибо, что пришли.

В столовой стало тихо, даже дети, облепившие диван у стены, прекратили шептаться.

- Вот и восемьдесят, - продолжал дед.

Бокал в его руке вздрагивал.

- Жизнь… - он положил левую руку на бабушкино плечо, вытянул шею, посмотрел на диван с детьми. – Жизнь получилась…

Я увидел, что у него блестят глаза.

- Хорошая получилась жизнь...

- Еще столько же проживешь! – проскрипел довольно Сергей Сергеич, сидевший по правую руку. Он запрокинул лысую, в редком белом пушке, голову и посмотрел на деда. – Ну что ты раскис!

И потянул вверх прыгающую в руке рюмку.

- Сергеич, - пробасил дед. – Ты как всегда!

Он стукнул бокалом по рюмке Сергей Сергеича – та едва не опрокинулась – и гаркнул:

– За вас!

И все подхватили эхом:

- За вас! За вас!

Зазвенели бокалы, шампанское полилось на бутерброды, Сергей Сергеич осушил рюмку и медленно опустился на свое место.

- Марина, бери салат, - потянулась к нам через стол Людка. – И ты бери. Отощали – с Невского сдует.

И началось. Застучали вилки, зашипели бокалы, захлопали пробки, дети подняли в своем углу писк, снова заморгал телевизор, заиграла музыка, по рукам потянулись блюда и подносы.

- Хлеб, хлеб передайте.

- Пробуй салат, это ананасы с чесноком.

- Миша, ешь вилкой!

- Сделайте телевизор потише.

- Люда, как твой бизнес?

Время от времени вставали, телевизор затихал, дед слушал внимательно, кивал, соглашаясь, оглядывал довольно остальных. За тостами вспоминались курьезы, старички рассказывали истории знакомства, вздыхали о временах, сбивались, прикладывали к глазам платки. Передавались имениннику свертки и пакеты, он заглядывал, качал головой. Потом звенели бокалы, гремело «Ур-ра!» - и поднимался страшный шум.

Бабушка суетилась, порывалась встать, принести что-нибудь, наложить, ее опережали.

Подбегала, перебирая ручками по стульям, дочь:

- Мама! Не хочу лук!

- Надо, милая.

Со мной жена говорила мало – обижалась, что не выручил из кухни.

А я сидел довольный, спокойный, я как-то вдруг захмелел, по груди разливалось тепло, и теснота, в которой все сидели – локоть к локтю – уже не смущала, а наоборот усиливала ощущение единства.

Еда была вкусная, с шампанского я перешел на коньяк, расстегнул ворот, устроился поудобнее и сидел, благодушно глядя по сторонам. Я всматривался в лица гостей и с удовольствием отмечал, что нет здесь ни одного человека, к которому я не относился бы положительно. Были те, чьих имен я не помнил – и кем они приходились деду, не знал – но и их я видел не впервые и все они были как на подбор приятные, милые люди. Смотрел на Сергей Сергеича и пытался вспомнить, каким он был десять, двадцать лет назад – ни одно застолье не обходилось без него – и казалось, что он всегда был вот таким – сухоньким, беленьким, с острым носом и маленькими живыми глазками. Смотрел на родственников, улыбался, прислушивался к разговорам, но сам не вступал и даже на вопросы отвечал односложно.

- Гармонисту не наливайте, - шутила жена, оттаивая, и спрашивала, шепотом. – А это вот кто?

Я как мог объяснял.

Возле пятки что-то зашевелилось, я подвинул ногу и Сильвер протерся по ней пушистой спиной. Я опустил руку, погладил. Сильвер извернулся и ударился в ладонь лбом, проехался по ней холодным носом.

В этот момент жена потянула меня за рукав. Я осторожно – чтобы не задеть Сильвера – отодвинул стул, поднялся.

Мы возвышались над морем макушек, стол вытягивался через всю комнату, и макушки – кучерявые, гладкие, русые, черные, рыжие, седые и лысые – обступали его как прибой обступает полоску суши. Дед постучал вилкой, и море макушек сменилось морем скрестившихся на нас взглядов.

- Де-ед, - протянул я.

За «де-ед» последовал сумбурный тост, во время которого я вспомнил и поездки на море, и походы в лес, и рыбалку, и удивительные истории, на которые дед всегда был богат и которые меня, ребенка, восторгали, признался в любви ему, бабушке, всем сидящим за столом и копошащимся на диване, коту, квартире, а закончил признанием в любви городу, из которого пришлось уехать, городу, в который пришлось уехать – я понимал, что меня несет, но остановиться не хотел – и вообще всей нашей огромной родине, по которой мы катаемся пылинками.

Дед сперва слушал сидя, потом поднялся, опершись на плечо Сергей Сергеича – который от такого напора охнул – и стоял, выпятив грудь, держа в руке рюмку, слушая с каким-то неопределенно-восторженным выражением лица. Под конец – когда я говорил о любви к родине и в самом деле чувствовал себя пылинкой, которую кружит в горячих сияющих волнах – он поднес к лицу салфетку и промакнул глаза. Я понял, что справился и замолчал, приобняв жену.

- Спасибо вам, - сказала она, обращаясь к деду. – Ваня очень часто о вас говорит. И дети вас очень любят. А значит, вы хороший человек.

Она приняла из моих рук блестящий сверток, передала вперед и подняла бокал. Море взглядов сменилось морем рук – морем бокалов и рюмок, которые бросились друг другу навстречу. Дед бережно опустил сверток в кресло, в котором перед застольем дремал Сергей Сергеич.

- Иди в спичрайтеры, - засмеялась жена, когда звенящая буря утихла, и мы опустились на свои места.

- А вот и пойду, - ответил я, приподнимая скатерть и высматривая Сильвера.

Рядом с плечом возникла дочь.

- Папа, Витя лошадку отбирает.

- Какую это лошадку?

- Вот.

И она протянула мне деревянную фигурку – лошадь стояла на подставке и деревянными губами трогала деревянную траву. Деревянная грива струилась по деревянной шее.

- Давай я ее у себя спрячу, - предложил я. – У меня Витя не отберет.

Дочь довольно кивнула, и я поставил лошадь рядом с тарелкой.

Тем временем вокруг стола беспокойно шумели – тетя Лиза, прилетевшая из Праги, уговаривала свою дочь сыграть на пианино.

- Анечка, ну что ты в самом деле?

Аня сидела вся пунцовая.

- Аня, Аня, - тихонько скандировали старички.

- Не мучайте ребенка, - заступалась Людка.

- Сыграйте пожалуйста, - проскрипел Сергей Сергеич.

Аня – худенькая, с тонкой шеей и острыми локтями – встала, закусив губу, под благодарные возгласы протиснулась к пианино, села, выпрямив узкую спину, подняла крышку и занесла руки над клавишами.

Играла Аня чудесно – я уже слышал ее однажды, года три назад, на дне рождения бабушки. Я сперва сидел, откинувшись, выглядывая из-за жены и сидящих по нашей стороне гостей, а потом отвернулся, скрестил руки на груди и вздохнул – почувствовал себя счастливым.

Сбоку от серванта, над комодом, висела картина, на которой я знал каждую черточку. Картина была кем-то подарена деду много лет назад и изображала жидко заснеженный пролесок, темный ручей, пробивающийся через ухабы, желто-серое небо, а под ним – низенький, приплюснутый домик с дымком из трубы. В детстве мы с братом головы ломали, пытаясь угадать время на картине: весна или осень, вечер или утро? Деревья стояли голые, с черными зигзагами-ветвями, по небу разливалось неясное свечение – за облаками не то занималась заря, не то тлел закат – в домике горело оранжевой точкой окошко, которое со стороны можно было принять за прилипшую к холсту икринку.

С картины взгляд упал на комод, прошелся по фигуркам и фотографиям в рамках, по массивному подсвечнику в восковых каплях, по циферблату часов. Скользнул к серванту, побежал по полкам с посудой – в глубине, у зеркальной стенки, светились вазочки, набитые всякой всячиной. Я вспомнил, какое это удовольствие – осторожно просунуть руку в сервант, дотянуться до вазочки, подтащить ее – тяжелую! – к себе, стянуть с полки и бережно отнести на диван – на котором сейчас шуршат фантиками, дети. А потом долго перебирать содержимое вазочки, выкладывая его рядком, рассматривать холодные значки, стеклянные шарики с пузырьками в сердцевине, брелки, запонки, острые перья в черных пятнышках чернил и… Чего там только не было!

В груди сладко заныло. Я прислушался к Аниной игре, подтянул рюмку, выпил, бросил в рот дольку лимона. Жена посмотрела удивленно – а я уже продолжал путешествие по серванту, останавливаясь на фотографиях, загораживающих собой хрусталь. Когда сервант закончился, взгляд нырнул в книжный шкаф – и понесся по корешкам – от одного собрания сочинений к другому. И снова я вспоминал, как в детстве стоял перед этим шкафом, как перебирал книги в поисках забытых в них писем, как подолгу рассматривал черно-белые иллюстрации. Как карабкался на стремянку – ее придерживал брат – рылся в антресолях и спускал с них альбомы с марками, фотографиями и вклеенными под пленку монетами, которые дед привозил отовсюду, где бывал. На нижних полках, за дверцами, плотными рядами стояли научные тома, жались растрепанные тетради – много лет дед отдал науке, работал в институте и был на хорошем счету, но в какой-то момент остановился и дальше не пошел. А полки остались заполненными доверху.

Когда закончился книжный шкаф, взгляд поплыл по стенам – над макушками гостей – задерживаясь то на фотографии, то на картине, то на часах. Пропетлял по ковру, надолго задержался надекоративных рапирах - скрещенных и грозных. Больше всего на свете нам с братом хотелось снять их со стены – но даже касаться их нам было нельзя.

«Боже мой, - думал я, оглядывая комнату, которая помнила меня еще младенцем, и чувствуя, как шумит в висках, - сколько воспоминаний». Комната слегка покачивалась – точно мы сидели в каюте корабля – Аня играла и играла, а я смотрел то на предметы, то на добрые, родные лица и думал: «Сколько воспоминаний… И у каждого – свои, не охватить, не измерить». «И девочка эта, - я двигал стул, приобнимал жену, оглядывался на Аню, - и у нее будут свои, и вечер этот, и игра, и все мы…»

Наконец, музыка стихла. Аня – снова пунцовая – вернулась на место Загремели аплодисменты. Каюта раскачивалась все сильнее, видимо, надвигался шторм – и странно было, что старички сидят спокойно, а не хватаются за что придется в попытках удержать равновесие – а потому, когда я увидел выбирающуюся из-за стола Людку – за ней выбирался, хлопая по карманам, двоюродный брат – я буркнул жене: «Я с ними», и пошел с ними, хотя курить бросил давно.

- Вы только это, - окликнул дед, - недолго! Тут важное…

Прошли через коридор, я скользил пальцем по картинным рамам – перепрыгивал с одной на другую.

- Ты чего? – спрашивал брат, смеясь. – Как с цепи сорвался.

- У них так в Петербурге принято, - отвечала Людка.

В зале под присмотром нескольких тетушек играли дети – те, кому надоело шушукаться в столовой – сидели рядком на ковре, первый держал на вытянутых руках штурвал и вращал его, цепляясь за колени. Дочь сидела в хвосте и листала фотоальбом.

Я окликнул, помахал.

Вошли в спальню и не стали включать свет - сразу двинулись к белеющей за шторами двери. Я зацепился за стол, тяжелая лампа покачнулась готовая упасть, брат придержал ее, покачал головой. Мимо меня промелькнули усыпанные прозрачными бликами полки, часы, портреты, заставленный всякой всячиной шкафчик, потом взметнулись шторы, щелкнула ручка, и в меня ударило сухим колючим холодом – мы вышли на лоджию.

Людка прикрыла дверь, дернула окно – и в него поплыл густым серебряным потоком снегопад.

Я пробрался в дальний угол, прислонился к стеллажу.

За окном мело – улица терялась в снежной пелене, сквозь нее пылали фонари, ползали туда-сюда огни фар, моргали окна домов. Снег лип на стекла, на черные кроны под окном, оседал на подоконнике и тут же таял, превращаясь в крупные капли. С той стороны в стекло тихо постукивала, раскачиваясь на бечевке, кормушка – тоже вся облепленная снегом.

Растекался по лоджии горький табачный дым.

Людка и брат курили, говорили о бизнесе, о том, что через город прокладывают новую дорогу, но прокладывают неудачно, прикидывали, как развозить гостей и кому оставаться – помогать с уборкой. Я стоял, подперев плечом стеллаж, чувствовал, как холод ползет за ворот – и понемногу приходил в себя.

- Ты останешься ненадолго? – спросила меня, оборачиваясь, Людка. – Ему ехать надо.

Она кивнула на брата, тот развел руками.

- Ноу проблем.

- Отлично.

И они продолжили говорить о своем. Я поежился, сунул руки в карманы, потянулся. Потом заглянул за стеллаж и улыбнулся – за ним толпились у стены удочки, белела струнками леска. Стеллаж был забит свертками и коробками, попадались книги. Я прикинул, вспоминая, присел на корточки и запустил руку за одну из коробок, зашарил по нижней полке, в самом углу.

- Ты чего? – рассмеялась Людка. – Сигарету спрятал? Так у нас есть.

Я встал, с торжествующим видом протянул раскрытую ладонь. На ней лежал круглый компас, накрытый прозрачной пластиковой крышечкой. Южный конец стрелки и основные деления зеленовато светились.

Стрелка вздрагивала и водила туда-сюда красным носом.

Брат взял компас повертел.

- Помню-помню… Сколько он тут пролежал?

Я задумался.

- Да лет пятнадцать. Я забыл про него совсем.

Самым волнительным казалось не то, что компас остался забытым в стеллаже на такой срок, а то, что все эти годы по ночам он продолжал светиться – хотя никто на него не смотрел.

Людка переложила компас из ладони брата на подоконник. Стрелка покачалась и замерла, глядя на метель.

Шторы за дверью зашевелились, показался отец – постучал в стекло, замахал – идите, мол, ждут. Два окурка исчезли в снегопаде, окно захлопнулось.

Уже у порога я остановился, стянул с подоконника компас, сунул в карман.

В горячей, сияющей столовой, полной шума и запахов, нас встретил строгий взгляд деда.

- Просил же не задерживаться.

- Все-все, - замахала руками Людка, пробираясь к своему стулу.

Диван пустовал, на нем лежали несколько игрушек, дети шумели в зале. Я, втянув живот, проскользнул мимо ряда стульев и сел.

Деревянная лошадка исчезла.

- Ты как? – спросила жена.

Я взял ее горячую руку.

- Отлично.

- Все метет?

Я кивнул.

Дед вытянул из-за графина пульт, поднял повыше – телевизор заморгал, перепрыгивая с канала на канал, и остановился на местных новостях.

Рассказывали про конкурс исторического танца – и по экрану кружились пары в старинных нарядах. Взметались края пышных платьев, кавалеры вскидывали подбородки, дамы, сверкая ожерельями, отводили в сторону руки в длинных перчатках. Вздыхала скрипка.

Дед пригляделся, кивнул и выключил звук. Скрипка замолчала, пары продолжили беззвучно кружиться.

Дед вручил пульт кому-то из старичков, посмотрел на часы и постучал вилкой по графину. Потом встал, долго возился со стулом, который зацепился ножкой, а когда справился, то оглядел гостей и кашлянул.

- Дорогие…

Все молчали, смотрели с любопытством, слышно было, как галдят в зале дети.

Бабушка тронула деда за руку, заглянула в глаза, он накрыл ее ладонь своей. Потом взял со стола чайную ложку.

- Дорогие мои… - он улыбнулся. – Что ж такое? И не думал, что так волноваться буду…

Удивленно поднял лысую голову Сергей Сергеич.

- Хотя... чего волноваться?.. – снова улыбнулся дед. – Правду говорить легко и приятно – это еще Чехов завещал.

Он сбивался, кривился – видно было, что он не совсем трезв – и безостановочно перебирал пальцами по ложке.

- Чехов, да… - он посмотрел на телевизор, перевел взгляд на часы и вздохнул. – Ладно. Взялся за гуж…

Все молчали.

- В общем… Такое тут дело… Решился я вам все рассказать, - он положил ложку на стол, тут же взял обратно. – Лет мне немало, а ну как… И что же – никто и не узнает?..

Пары на экране перестали кружиться, и теперь корреспондент в джинсовом костюме расспрашивал о чем-то высокого кавалера во фраке.

Дед долго еще запинался, цитировал Чехова, крутил ложку, поглядывая то на телевизор, то на часы, а потом решительно взмахнул рукой.

- Все знают, где и когда я родился… Все знают, где я рос и где учился. Знают, в каком году мы с моей птичкой, - он тронул бабушку за плечо, - стали… Узы Гименея, то есть…

Бабушка погладила его по руке.

- И что было дальше, - дед обвел широкой ладонью столовую, - все тоже знают.

Он сделал паузу.

- Но было не совсем так.

Кавалер во фраке пожал репортеру руку, коротко кивнул, и на экране замелькала реклама.

- Дело в том… - дед посмотрел на стол, подхватил рюмку, осушил. – Вот как сказать… А готовился же… В общем, смотрите… - он выставил перед собой ложку. – Я много лет отдал науке… Институту… - он вздохнул. – Сергеич, налей еще.

Сергей Сергеич налил, дед выпил.

- Меня не перебивать, - объявил он. – Я расскажу, как есть, а уже потом – вопросы.

Людка нервно рассмеялась.

- В общем… Много лет я отдал науке. Чем… чем заниматься буду – решил еще в школе. Потом – Сергеич, помнишь – поступил в институт…

И дед, поглядывая на телевизор – место отмелькавшей рекламы заняли виды заснеженного парка, - рассказал об институте.

- На четвертом курсе – помнишь, Сергеич? – Сергей Сергеич неуверенно кивал, - познакомился я с…

Он с нежностью посмотрел на бабушку, потом повернулся к часам и нахмурился.

- Познакомиться познакомились, это да… И – запылало, конечно. Но только я глупый был, молодой – решил… чтоб только наука. Наука и ничего кроме науки… Ну и… разорвал общение.

Бабушка удивленно посмотрела на него.

- Разорвал, - кивнул дед. – Насовсем разорвал. Наука – и баста. Все остальное – отвлекает.

В этот момент я все понял и расслабился – дед ломал очередную комедию.

- Чудит старик, комедию ломает, - шепнул я жене.

Дед – при том, что жизнь у него и впрямь была полна приключений – любил иногда завернуть что-нибудь совсем уж нелепое. Все об этой слабости знали – и воспринимали ее доброжелательно.

По столовой прошел вздох – видимо, все понял и расслабился не только я. Людка царапнула вилкой тарелку.

На экране белел парк, жались к елям сугробы, утекали вниз по холму дорожки – кружили вокруг исполинского трамплина, перед которым опрокидывался широкий белоснежный спуск.

- Вы не вздыхайте, - пробасил дед. – Думаете, я того… Небылицы рассказываю.

Он поднял рюмку, подумал и вернул на место.

- Небылицы я рассказывать горазд, это да… Но тут другое… - он с досадой посмотрел на рюмку, выпил. – Наука, да… Все остальное, - он взмахнул рукой, - отвлекает! Жизнь, дескать… на алтарь!

Он вытер заблестевший лоб.

- Разорвал, а то как же… Разорвал… И – с головой! – дед сложил ладони лодочкой. – О-о-о, как с головой! До самого до дна!

Он раскраснелся и слегка покачивался.

- Все разорвал – все связи! – он покосился на трамплин, на вершине которого толпились лыжники. – Трамплин… Друзья, приятели – ото всех! – он снова взмахнул рукой. - Еще на последних курсах примелькался, показал себя, работу написал – любо-дорого… И как диплом получил… Меня институт сразу – фьють – заграбастал. С руками оторвали!

Дед расправил плечи, надулся, но потом задумался и сжался. За столом слушали тихо, но кто-то жевал, а кто-то потягивал из бокалов.

- И пошел я в гору… - продолжил дед и фыркнул. – Пошел! Полетел! Ка-ак полетел… - он осекся. – Впрочем, я и тут полетел – это вы все знаете…

Дед в институте был на очень хорошем счету – получал награды, прибавки – к и без того крупному окладу – публиковался и одно время активно ездил по конференциям. Сборник его статей переиздавался институтом несколько раз.

- Но то я совсем уж полетел… Как… - он выстрелил рукой в потолок, покачнулся. Бабушка хлопнула его по спине.

- Садись ты уже…

Дед посмотрел ласково.

- Все, не бушую. Успокаиваюсь…

Он посмотрел на телевизор. Репортер, вцепившись в поручень, стоял рядом с лыжниками на трамплинной площадке и, щурясь, с красными щеками и носом, что-то кричал в микрофон. За ним раскидывалось темное море из крон, утекало вдаль, выцветало и врастало в горизонт.

- В общем… Взлетел я. Так высоко – сам не ожидал. В такие отделы меня брали… - он приложил палец к губам. – И говорить нельзя, да… Был у меня начальник, профессор… Голова-а мужик! – дед показал большой палец. – Но и его я обогнал… Завидовал он, да… Сергеич, н-налей?

- Не надо ему, - строго остановила Сергей Сергеича бабушка.

Дед пожал плечами, фыркнул. Посмотрел на Сергей Сергеича, который сидел, положив дряблый подбородок на кулачок.

- Серге-еич… - протянул дед. – Последняя моя ниточка… И ту оборвал. С тобой, милый мой Лосев… с последним общаться перестал. Тоскливо было, конечно… Но, - он поднял палец вверх, - нау-ука!

Сергей Сергеич нахмурился, посмотрел неодобрительно – шутка затягивалась.

- Был еще ассистент… Но то ж не дружба – работа… Сперва менялись – то один придет, то другой… И все – он постучал костяшками пальцев по столу. – Потом вот нашелся… Самородок – умнейший человек… Много лет мы с ним – бок о бок. Но – не потянул, да…

На экране теперь показывали широкую светлую студию. В креслах сидели ведущий и гость. Между ними на стеклянном столике лежала стопка книг. Ведущий, кивая на стопку, спрашивал, а гость, пытаясь найти удобную позу – он то закидывал ногу на ногу, то выпрямлялся и клал ладони на колени – отвечал.

Дед пригляделся, потом нашарил на столе рюмку и рывком опрокинул.

- Извините… - выдохнул он. – Вол-нуюсь… И ассистента лишился, да… И оста-ался я один… Как перст.

Он поднял указательный палец и посмотрел на него.

Я слушал, смотрел на деда и думал, что вот ему восемьдесят лет, а он все дурачится, что он еще крепок и бодр, что его жесткие волосы хоть и белы, как мел, а довольно густы – я вот, например, уже начал понемногу лысеть. Я вспомнил, каким он был раньше, как летала от его ударов груша в прихожей, как он таскал семью по походам, приучал к байдарке и палаткам. Вспомнил, как он брал нас, мальчишек, на рыбалку, как мы тряслись от холода, сидя над обрывом, раздували жидкий костерок, а по реке катились клочья тумана.

- Угадали? – спросил дед, прищуриваясь. – Над чем мы с ассистентом трудились?

- Над машиной времени, - сказал я беззаботно.

- Умница! – воскликнул дед.

Я развел руками.

- Постойте, - сказал дед серьезно. – Не смейтесь… Нельзя смеяться… Наука... Там такое… - он покачал головой. – Над машиной времени, верно… Ну, это если житейски.

За столом скучали. Переглядывались, смотрели на бабушку, на мать. Прибежала дочь, сдала на хранение лошадку.

Гость на экране говорил, ведущий задумчиво листал книгу.

- И ассистент от меня сбежал, да… - продолжал дед. – Один я остался.

Он помолчал.

- Ну, мне и не нужен был никто… Так я думал… Работал – как проклятый, ночевал за столом… Буквально! А то и не спал вовсе… И это мне уже лет-то было – по-рядочно… - дед икнул. – Извиняюсь. Лет порядочно – и все как в этом… в угаре… В чаду. Родители… - он опустил глаза. – Царство Небесное… Поехал к ним, обустроил… День в деревне поспал – и обратно…

Гость сидел, скрестив руки на груди, и слушал ведущего.

- Жил я… Во-от в таком коробочке! – дед показал пальцами что-то крохотное. – У самого инс… института… Не квартира, а ящик в столе… Мебели – раз-два, стены голые, холодно… А мне ничего – я днями могу из инс… института не возвращаться. Пять лет так куковал… Десять… Двадцать…

Он посмотрел на часы.

- А, что уж тут! – он хлопнул по столу. – Сделал я ее! Ей-богу сделал! См-мастерил… как игрушечку…

Он помолчал.

- Только лет мне уже было… - он снова помолчал. – Вот столько и б-было… Как мозги не запеклись… В отца…

Он погладил бабушкино плечо.

- Головастый тебе муж достался!

Бабушка отмахнулась.

- В самый… В самый вот юбилей – и собрал…

Сергей Сергеич сидел нахмурившись. Жена слушала внимательно, оборачивалась на меня.

- И домой ее приволок, да… А что там, - дед махнул рукой, - коробка, как из-под обуви… - он обозначил ладонями габариты. – Ну и… Торт там купил, бутылочку… День рождения, как-никак… Ю… юбилей…

Теперь ведущий сидел, сплетя перед носом пальцы, а гость рассказывал.

- Оно бы и то отпраздновать… - дед обхватил руками невидимую коробку. – Но… - он долго кусал губы, подбирая слова. – Понимал я уже, что в коробку эту… всю жизнь засунул… Задолго до того, как закончить – понимал… Но как остановиться?.. Не остановишься же на полпути! Назвался груздем!..

Дед топнул ногой.

- Но такая… такая тоска… Годами… Жизни-то и нет – цифры одни… И привык один, а тошно…

Он присмотрелся к часам.

- Так… Ус… Ускоряемся… - он вытер лоб, поднял стакан с соком, отпил. – Сижу я – в свой юбилей… Квартира – крошечная, темная, холодная… Ходила ко мне девочка одна – прибираться, по хозяйству помогать… Жена ассистента того… Да это же не то…

Дед перехватил рюмку Сергей Сергеича и выпил.

- Пр… прости, Сергеич… - он выдохнул. – Так вот. Квартира – смех. Темень, только в кухне лампочка горит. За окном, - он обернулся на окно, тронул штору, – метет. Вот как сейчас метет, так и тогда – м-мело…

Язык его заплетался.

- На столе – торт! В два укуса! И бутылка! – дед разгорячился, замахал руками. – И рюмка… А мне – восемьдесят! Десять – на восемь! – он показал восемь пальцев, потряс ими. – И смотрю я на жизнь… А жизни-то и нет… Вот она, жизнь – в коробочке…

Он промакнул лоб салфеткой.

- А кор-робочка – тут же… На стуле…

Он зашарил взглядом в поисках пустого стула – и не нашел.

- И телевизор… Во-от такусенький! – он сложил пальцы в щепоть. – На холодильнике… Старый… В пыли весь… - дед сморщился. – Выпил я… Торт пожевал… И защелкал по каналам. Дай, думаю, хоть п-посмотрю... А там, - он кивнул на телевизор, - новости вот эти… Наши. И говорят… Говорят про то, что… Б-башня эта, - дед заволновался, - водо… напорная… Что на краю поля, - дед махнул рукой на окно. – Что, в общем… Завалилась она, рухнула.

Дед развел руками.

- Стояла-стояла столько лет… Никому не мешала… И вот – ру… рухнула…

Ведущий говорил, гость перебивал.

Я понял, о какой башне речь – в детстве мы часто забредали в те края. И башня – высокая, с выбитыми стеклами в крошечных окошках и заколоченной дверью – была местной мальчишеской достопримечательностью. Я вспомнил, как она меня пугала. Мимо нее мы и на рыбалку ходили – полем. И всякий раз жутко было на нее смотреть – и мне было жутко, и брату. И даже Людке.

- Вот… - продолжал дед. – Уже и свет погасил… и улегся. А из головы все эта башня не идет… Стояла-стояла – и вдруг! – дед поднял руку и кинул вниз. – В пыль…

Он помолчал.

- Ночь… А сна – нет. В потолок гляжу… И перед глазами – развалины эти…

Он посмотрел на телевизор – и гость, и ведущий молчали.

- Лежал я так, лежал… А потом встал, пошел на кухню, - дед облизал пересохшие губы. – Сел за стол… Как был – в майке, в трусах… Тощий, желтый весь… Коробку перед собой выставил… Открыл… - глаза у него блестели. – Настроил… Ну и…

Он замолчал. Повисла тишина.

Я смотрел на деда, он держался за стул Сергей Сергеича, прерывисто дышал. Потом дрожащей рукой взял салфетку, вытер лоб. Бабушка смотрела с испугом, Сергей Сергеич тоже. Люда привстала из-за своего места.

Наконец, дед улыбнулся, расправил плечи.

- Перенервничал… - смутился он. – И с чего бы?

Он посмотрел на экран.

- Может, конечно, и не покажут… Мало ли… - он повернулся к нам. – В общем… В глазах потемнело и… - он щелкнул пальцами. – Выключился. А пришел в себя оттого, что, - он фыркнул, - Сергеич меня за плечо трясет. Помнишь, Сергеич?

- Не помню.

Дед махнул.

- Еще бы ты помнил! В трамвае, на пути в институт. Задремал я, мол.

- Ты всегда дремал.

Дед хохотнул.

- Твоя правда, Сергеич! Открыл я глаза – трамвай ревет! Народу! В окно весной хлещет… А Сергеич-то… Молодой, красивый, косая сажень в плечах! Усищи!

Он хлопнул Сергей Сергеича по плечу.

- Получилось, стало быть… - проговорил дед. – По-лу-чи-лось… И родители… - он закусил губу. – И… - он посмотрел на бабушку. – Птичка моя… Через неделю – знакомиться…

Он обвел взглядом гостей.

- Ну а дальше вы все знаете.

Снова повисла тишина. Людка открыла было рот, но дед ее опередил.

- Включайте звук, чего они там?

Кто-то щелкнул кнопкой, и ведущий затараторил:

- Все это очень важно, мне сразу вспоминается ваш коллега, наш, между прочим, земляк, работающий, впрочем, в несколько ином ключе…

- Да, - коротко отвечал гость, - я бы…

За столом молчали, все смотрели на экран.

Дед украдкой цедил из рюмки.

- Знаете, - говорил гость, - тут, конечно, трудно делать какие-то прогнозы…

Ведущий кивал.

А через несколько минут он поднялся и протянул гостю руку.

- Желаю вам всяческих успехов, с нетерпением ждем нового труда…

Гость поблагодарил – и студия исчезла.

- Вчера вечером, - объявила девушка-диктор, появившаяся на экране после взмаха нарисованных волн, - на окраине, в районе улицы Шоссейной, обрушилась водонапорная башня, построенная в…

Дед дотянулся до многострадальной ложки.

Перед нами раскинулось белоснежное поле, упирающееся на горизонте в черную полоску леса. Над полем нависало серое небо – и с него мелко сыпал снег. У самого края поле взрывалось горой кирпича, досок, шифера. Вокруг горы темнел широкий круг из песка и откатившихся обломков – но на всем уже лежал полупрозрачной коркой снежок, и казалось, что гора врастает в поле, вливается в него.

Рядом толпились местные жители. Репортер подошел к одной из старушек и стал брать интервью.

Накатила неумело нарисованная волна – и смыла собой и поле, и гору, и лес с облаками. Девушка-диктор объявила погоду на ближайшие дни и попрощалась.

Дед сидел взволнованный, красный, играл желваками. Когда замелькала реклама, протянул:

- Во-о-от…

И никто не знал, что сказать, все как-то разом растерялись – и даже я растерялся.

И даже Людка.

А потом Сергей Сергеич повернулся к деду и спросил с вызовом:

- То, что ты нас… не бросил – это, конечно хорошо. Но в итоге-то получается, что ты собрал машину времени – и ну ее, на помойку?

И непонятно было, шутит он или нет.

Дед опешил, а потом погрозил Сергей Сергеичу пальцем.

- Плохо ты меня знаешь, Сергеич, - сказал он с обидой. – В первые же дни, как это… того… В первые же дни я все формулы, все чертежи, - дед постучал пальцем по виску, - переписал. Вот такенную тетрадь – меленько-меленько. И я молодой, и мозги молодые – работай не хочу! Исписал, спрятал, а лет через… Лет через десять, как ассистентик мой, тот самый, диссертацию защитил и к нам перевелся… тут я ему эту тетрадь в стол и подсунул. С пояснением – все как надо… И как я еще тогда крутился в институте, да и вес имел, я, так сказать, - дед прищурился, - проследил, чтоб он все понял верно и наработки мои… - он посмотрел на Сергей Сергеича, - не на помойку.

Сергей Сергеич подумал и снова спросил – и снова с вызовом:

- А дальше-то что?

Дед задумался.

- Дальше? – он постучал пальцами по столу. – Ну так используют ее, машинку-то. Как иначе? Только мы об этом не узнаем.

Он улыбнулся.

- Не беспокойся ты, миленький мой! Ассистентик – вот такой парень! Человек хороший. Ну и припугнул я его там, в письме

Сергей Сергеич вздохнул, дотянулся до бутылки, наполнил рюмку – и поднял.

- Давай уже, - проскрипел он, глядя на деда. – С юбилеем. Сколько тебе? Сто шестьдесят?

Дед хмыкнул, не понимая, шутит ли Сергей Сергеич, принял рюмку и покачал головой.

- Я ж… не в роддом вернулся, - хмыкнул он. – Поменьше…

И тут общее напряжение как-то вдруг прорвалось – точно пленка. В потолок полетела пробка, зашипело шампанское, все загалдели, зацыкали – ай да дед, как расскажет! – принялись шутить, смеяться.

И застолье пошло своим чередом – даже еще шумнее, чем прежде. А потом и вовсе – кто-то из старичков дребезжащим голоском запел, остальные старички подхватили, заскрипели на все лады, закачались, а дед загудел – низко, угрюмо, будто ветер в дупле. Вступила Людка, за ней тетя Лиза – и скоро весь стол тянул и тянул песню, а когда она кончилась, взялся за другую. Дед выпил еще – и гул стал ниже. Сергей Сергеич скрипел, не открывая глаз, что-то свое.

Бабушка трогала деда за локоть, заглядывала ему в глаза, строго смотрела на желающих подлить, а потом позвала нас с братом и попросила увести его от греха подальше. Мы подхватили продолжающего низко гудеть деда под руки – он было начал возмущаться – и вывели из столовой.

- Да что вы… В самом деле…

В комнате мы усадили его в кресло, включили свет. Брат пошел за пледом.

Дед посмотрел на меня.

- И ты? - спросил он. - Не веришь?

- Верю, конечно, - обиделся я.

Дед улыбнулся, закрыл глаза.

- Не ве-еришь, - протянул он.

И тоненько засопел носом.

Я сел за письменный стол и, пока не пришел брат, оглядывал комнату, рассматривал прижатые к столешнице стеклянным листом записки, выцветшие фотографии, открытки. И тут стены были завешаны картинами, тикали нестройно, вразнобой несколько часов: настенные, настольные, на полке, на тумбочке у кровати.

Я поднес к уху запястье, прислушался – и мои тикали.

И у деда на руке – крупные, на потрепанном ремешке – тоже, наверняка, тикали.

Я склонился над столом, всмотрелся в фотографии. Вот дед на рыбалке. Вот институтский банкет. Вот мама с тетей Лизой – совсем девочки, с куклами в руках. Вот карандашный пейзажик: высокий речной берег, охотничья избушка.

На листочке в мелкую клетку была выведена громоздкая фраза, которую я с детства знал, кажется, наизусть. Я подпер голову ладонью и прочел, шевеля губами:

«Не видят, действительно, этого оранжевого великолепия лесов. А что ребенок, в семь – одиннадцать лет, почувствует, увидев его, - кто иссчитал? Кто угадал? Может быть, оранжевый-то лес в детстве спасет его в старости от уныния, тоски, отчаяния? Спасет от безбожия в юности? Спасет отрока от самоубийства».

Фраза была обрамлена острыми кавычками и написана не дедовым почерком – и не бабушкиным. Скорее всего она была вырезана из письма.

Я посмотрел на деда и вспомнил оранжевый лес за полем, вспомнил, как шли через него, как дед рассказывал о деревьях, как останавливались и слушали дятла, следили за мелькающей в ветвях белкой. Вспомнил, как шуршала под ногами листва, хрустели желуди, как сверкали, горели на солнце оранжевые капли смолы, застывшие на коре, как вяз в них ноготь и оставались на пальцах липкие душистые пятнышки.

Пришел брат, принес плед – укрыл, подоткнул, сунул под седой затылок тонкую подушку.

Уходя, выключили свет.

Жена была в зале – с детьми. Гости понемногу разбредались, но кто-то еще пел, а Сергей Сергеич, не открывая глаз, шарил по скатерти в поисках рюмки, которую от него спрятали.

Засвистел на кухне чайник, со стола исчезли салаты, бутерброды и жаркое – их место заняли конфеты, пирожные в белом креме, торт. Из зала прибежали дети.

Пили чай, Аня сыграла еще раз – что-то короткое, веселое. Гости расходились и расходились – благодарили бабушку, жали всем руки, целовались, обещали приехать еще. Мы подолгу толпились в прихожей, подавали куртки, стягивали с верхних полок шапки – провожали.

А потом вдруг как-то почти никого и не осталось: последним, не открывая глаз, отчалил взятый кем-то на поруки Сергей Сергеич – закутанный в пальто и шарф, с огромной шапкой на лысой голове. Перед ним уехал брат - с женой и родителями.

И никто не говорил про дедову шутку, про водонапорную башню и машину времени: как будто и не было речи, не было кувыркающейся между пальцами ложки и блестящего от волнения лба. Только позже, когда мы оказались в кухне с Людкой – она, по локоть в пене, мыла посуду, я закончил загружать в холодильник остатки – когда я сел за маленький квадратный столик и заглянул под занавеску, чтобы убедиться, что на улице по-прежнему метет, мы вдруг заговорили о произошедшем.

Людка обернулась, дунула на упавшую к глазам прядь, и сказала как-то нервно:

- А я… ну вот прикинь, а… поверила даже в какой-то момент.

Я взял из вазочки конфету, развернул, кинул в рот.

- В какой?

- Да когда по телеку показали – башню эту.

- А сейчас?

Людка хмыкнула, выключила воду.

- Да у него же знакомых – полгорода. Прознал от кого-нибудь о том, что в новостях пустят – вот и все.

Я задумался. Людка повернулась, посмотрела внимательно.

- А ты веришь что ли?

Но ответить я не успел – вошла жена.

- Дети спят, - сообщила она. – На диване.

- Так оставайтесь, - предложила Людка.

Я усмехнулся, потянулся за телефоном.

- Буди, я такси вызову.

В кухню вошла бабушка с пакетом в руках, за ней семенил Сильвер.

- Я вам тут собрала… Заберёте домой.

- В Питер, - пошутил я и встал, принял тяжелый сверток. – Спасибо.

Я помолчал, позволяя Сильверу вдоволь натереться о мою ногу, а потом спросил – как бы полушутя:

- Ну а ты, бабуш?..

- Что?

- Веришь?

Бабушка не сразу поняла, а потом махнула рукой.

- Что вы, его не знаете, что ли?

И потом, когда ехали в горячем, душном такси через заметаемый снегом город, когда будили успевших снова уснуть детей и несли их от машины до подъезда – и потом, по лестнице, до самой квартиры – на руках; когда, стараясь не шуметь, рассовывали по пустому холодильнику содержимое свертка, когда пили кофе в маленькой, щемяще-родной, как будто с переезда прошел не год, а все десять, кухоньке – в центре стола лежал обнаруженный в кармане компас с пластиковой крышечкой – все это время я повторял в мыслях бабушкины слова и спрашивал себя: «что я его, не знаю, что ли?»

Я ведь знал его очень хорошо.

+2
21:27
4085
11:08
+7
Поначалу читал и думал, что начальная экспозиция затягивается, а потом дошло, что все правильно и все на месте. Поразительно воссоздана атмосфера квартирного праздника, прямо из девяностых, я их застал ребенком и да, каждая деталь играет, будто оттуда, будто вернулся в детство. Атмосферность потрясающая, и суета эта показан, и диалоги, и живые, просто как родные персонажи, черт, да я будто сижу в гостях у какого-то своего друга и знакомлюсь с его семьей.
Касаемо самой истории, то сюда потрясающе вплетена фантастическая линия, она словно здесь и была, словно так и было на самом деле – и реакция на рассказ деда, и сам этот рассказ выписаны настолько живо и естественно, что нельзя усомниться, нельзя сказать – нет, так не бывает. Было, ведь было же!
И нельзя не отметить идею. Простую, но очень правильную, человечную. Выбор между всем и ничем. Считаю, один из трех лучших расказов на первые три группы. Автору спасибо за воспоминания.
16:50
+1
Круто!
Совершенно согласен с предыдущим оратором — рассказ великолепный! Блин, даже завидно становится, что я так не умею…
Здесь фантастики на одну понюшку, но сколько тепла, доброты и человечности! Сколько всего настоящего — целый мир, живой, тщательно прорисованный — нет сомнений, что настоящий. И поэтому маленький сюрприз тоже становится настоящим.
Мне несколько раз казалось — затянуто. Ну очень много как бы лишнего. А когда дочитал, понял — не лишнее. Я сам много раз пытался доказать — есть случаи, когда нет ничего лишнего. К сожалению, очень немногие читатели способны это понять. Думаю, и здесь далеко не все поймут.
Здесь много великолепных моментов — мелочей, которые в результате сливаются с одну классную объёмную картину — пазл. Она не сложится без всех фрагментов. Здесь много простых до гениальности текстовых находок. Но нельзя их оценить по отдельности. Только всё вместе показывает отличное умение автора обращатьчя со словами. Конечно, не всё совершенно. Астречаются ошибки, стилистические погрешности (например, «лежали несколько игрушек»), но текст настолько хорош, что это его не портит.
И если вы со мной не согласитесь — то дураки.
23:38
Согласен. Может, сам автор и не так хорош, это неизвестно, но здесь у него приоткрылась (на 9 баллов из 10) гениальность. Только злобные борзописцы могут поставить здесь меньше 7 баллов (из той группы, которую будут оценивать группу с этим рассказом).
А так — это, возможно даже, победитель конкурса.
23:47
+1
Насчет гениальности — не торопитесь жить. Не вам решать. Вы кто — председатель жюри во Всемирной Ассоциации гениев?
00:07
Сопредседатель тайного жюри по выявлению хороших рассказов.
01:11
Флаг вам в руки и гранату первой степени! Смотрите, не возгордитесь от наград. А то гении засохнут от невнимательности. Но я помогу вам.их поддержать. Мир не без добрых людей.
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
20:44
Вот из-за вас, Пьер, потом в финале и наблюдается половина трэшака вроде «Гибиль усатой голактеки», где уже в первых абзацах в читателя тычут такими словесами, как «говносюжет» и ещё «хреновня» какая-то и пр., дальше не стал читать.
20:46
Я лишь сопредседатель, мои коллеги муру любят и её же продвигают. А что я сделаю? Я один, гм.
Комментарий удален
09:44
+5
Ну, дураки — не дураки, дело десятое. Текст действительно хорош. И автор, конечно, молодец. Но ведь люди любят разное. Кто-то обычную беллетристику, кто-то поэзию, кто-то научно-популярную литературу. А я, например, люблю фантастику. И в жизни бы не стал читать рассказ о семейном празднике, если бы не этот конкурс. Я читал сотни книг, в которых описаны домашние праздники. И этот рассказ ничего нового мне не открыл. Зачем мне это надо? Каким бы хорошим слогом не был описан праздник — я все это видел!!! Я об этом читал черт знает сколько раз!!!
Я специально обратил внимание на объем. Фантастика появляется в рассказе в последней четверти повествования. Для меня три предыдущих — вода водяная! Читать ради наслаждения слогом автора? Поверьте — есть в мире писатели, слог которых превосходит этот на порядок! Вот их и почитаю ради наслаждения. А здесь этого не нужно. Ни мне, ни многим другим, коих, поверьте, огромное количество!
Уважаемый автор! Вам сильно повезло, что Вы не находитесь в подсудной мне группе. Помните, всем известный фильм, где профессор ставит пять за изобретение, а за знания — банан? Я бы Вас нахвалил в оценочном отчете на десятку, а влепил бы такой же банан. Знаете, за что? За то что водите читателей за нос! Прощайте и мое почтение. Мастер слова, мать-перемать…
Комментарий удален
13:00
+1
Ну теперь только вздернуться от того, то ВВ было скучно.
21:16
Выписано мастерски. Фантастики мне не хватило.
Комментарий удален
Комментарий удален
21:50 (отредактировано)
+1
9 баллов из 10. Лишь отдельные косвенные моменты в развязке слегка ослабляют рассказ. К примеру, машина времени отошла какому-то ассистенту и «пропала из виду» читателя или недостаточность доказательств в обе стороны (придумал дед историю или нет). А так это зрелый, оригинальный, интересный, сильный художественный рассказ, достоинства которого намного перевешивают малозаметные недостатки.
01:06
+1
Автор, очень качественный рассказ. И я поставил лайк. Но люди выше справедливо жалуются на нехватку фантастики. Рассказ деда можно было бы заменить любым фантастическим допущением. И даже не очень фантастическим, например, якобы дед с президентом на одном медведе катался. Не хочу повторяться, но для вашей пользы рекомендую прочитать мой комментарий под рассказом «Догоняй» вашей же группы: litclubbs.ru/writers/5932-dogonjai.html#comment_449097 Он относится к вам в чуть меньшей степени, но всё же относится.
Комментарий удален
01:04
искусственно нагнетаемый ажиотаж
То есть, если вам не понравился рассказ, то он не должен нравиться никому и любой ажиотаж будет «искусственным»? Интересная точка зрения. Даже я с моими нахрапистыми манерами как-то допускаю вариативность оценок.
Комментарий удален
22:23
Очень здорово и трогательно. Ностальгия ведь действительно прячется во всей этой знакомой с детства вещности, и автор мастерски это описал. Вот это, как мне кажется, и было самым важным в рассказе. Ещё нравится, что фантастический элемент здесь такой неявный, чтоб читатели могли задаваться вопросом, а был ли он вообще.

А ещё хочется верить, что водонапорная башня — отсылка к одному из рассказов Пелевина)
01:02
Пелевин маловат, чтобы авторы, владеющие языком лучше него, делали в его сторону реверансы. Вы бы еще отсылку к Перумову нашли. Или к Донцовой.
03:09
+6
Разрешите вклиниться.
Если рассказ очень понравился, можно написать хвалебный отзыв, поставить лайк, рекомендовать — это поддержка рассказа, это хорошо для него.
Но агрессивная защита часто имеет обратный эффект. Появляются колы и двойки — просто из чувства противоречия. Потому что, когда тебе говорят, что вот он — шедевр, а если ты не понимаешь, то просто туповат, — это обидно((. Ваша риторика до такого ещё не дошла, но близко к тому.
05:52
-1
Все перечисленные и многие другие уважаемые авторы — творители массовой культуры. Как известно, массы предпочитают доступность и понятность. Как пельмени — вкусно и питательно всем.
Блюда авторской кухни требуют высокого профессионализма автора и отнимают гораздо больше времени. Дегустировать их тоже нужно не спеша, смакуя и наслаждаясь. При этом необходим навык, умение разбираться в кухне.
Не всем придутся по вкусу блюда высокой кухни.
06:46
+3
Так ведь и гурманы в своей нише не всеядны. Блюда высокой кухни тоже не всем любителям в равной степени приходятся по вкусу. Так что тезис «не понравилось — иди читай пельмени» тут вряд ли прокатит ))
07:09
-1
Да.
Я не о том. Просто констатация факта.
Мне тоже могло не понравиться о этой причине.
09:37
+1
Я не поддерживаю рассказы и не болею за них. Я участвую в обсуждении и это мне куда интересней, чем бегать и пиарить какие-то определенные работы.
Да, у меня есть список понравившихся рассказов, которым я бы желал победы, потому как написаны объективно лучше моего, но это конкурс и победит тот, кто победит.
12:29
Пелевин маловат, чтобы авторы, владеющие языком лучше него

Виктор Олегович! Прости нас, грешных. Не ведают, что комментят…
22:38 (отредактировано)
+6
Странный рассказ. Количество описаний, воспоминаний и милой суеты превышает предельно допустимое на 400%. Да, это могло бы быть медитативное настроенческое погружение в ретро, если бы не двусмысленное кривое построение фраз и довольно нелепые ошибки.

— Дети! Верните штурвал на место! – перекрикивал музыку женский.

Ему отвечал возмущенный писк.

— Люда? – спросила у меня жена. – Ты же говорил, они не приедут.

— Не мог я такого говорить.

Я пропустил сына с дочкой вперед и позвонил.


— Почему тут подлежащим назначили прилагательное «женский»?
— Почему тут же Люда стала «они»?
— Как можно пропустить кого-то вперед, стоя перед закрытой дверью?
— Почему вообще один из основных родственников должен был не приехать? Почему так считала жена? Почему герой отрицает что он говорил об этом? И главное: какая вообще во всём этом разница?!!! — Это просто бессмысленный лепет, лишённый какого-либо смысла и развития, он просто должен создавать настроение! И примерно в таком же статусе тут несколько десятков последующих описаний. Какие-то картины, змеи, вазы, компасы, штурвалы — линии которых просто обрубаются и ведут в никуда.
Но раз людям очень понравилось, что ж. Видно у них всё же удалось создать это самое настроение.
Комментарий удален
03:33
+2
Славик, все эти примеры — образцы яркого, небанального художественного стиля.
Автор очень умеет писать красиво и при этом по-своему. Первое встречается довольно часто, второе гораздо реже, а сочетание — так вообще подарок.
Подарок для тех, кто ценит КАК написано. Таких, как я.
Мне, например, мало интересно, О ЧЁМ. Всё это было, сюжеты в той или иной степени повторяют ранее придуманные, а если и не повторяют, то мне не так уж важно переживать за судьбу придуманных героев.
Но здесь автор сильно постарался, чтобы герои ожили. Я понимаю, зачем столько мелочей, деталей, описаний. Почему каждый, даже эпизодический герой говорит по-своему. Понимаю и ценю. И аплодирую.
Но художественность — она такая штука… Её не взвесишь, не измеришь. Кто-то видит, кто-то нет. Или видит настолько, насколько готов увидеть. Или видит больше, чем есть. Фиг знает. Спорить, доказывать — бесполезно. Но высказать своё мнение — полезно.
Мне понравился текст. Я поверил в происходящее. А это много значит, и это большая заслуга автора. Потому и фантдоп здесь минимальный. Такой, какой не противоречит правдивости всей истории. Я всё боялся, что концовка убьёт очарование рассказа. Но нет. И здесь автор сумел достойно завершить историю.
Комментарий удален
11:58
+5
Нет, мне завидно просто. Уложить более-менее законченную историю в 40 000 символов — на самом деле задача, требующая филигранного труда. У меня всегда не хватает знаков, и я по нескольку раз переформулирую текст, пытаясь выбросить не то, что лишние предложения или избыточные факты — любое не особо ценное прилагательное или символ летят в топку. Тут же можно ткнуть в любом практически месте пальцем в текст, стереть десять абзацев сверху и десять снизу, и он от этого только выиграет! :)
12:08
+3
О, кажется я по адресу попал! Беда в том, что первые два абзаца не исчерпывают всех косяков. Возьмём следующие два:
— А спортсмен где? – завертел головой отец.

Спортсмен семенил, ухватившись за платье жены и озираясь в испуге…



— 1) Радует, что хоть спортсмен и малюсенький, но у него уже есть жена! :)
2) Отец, вертящий головой — появляется внезапно, без объявления и сразу вертит. Чтобы врубиться, что это за персонаж, приходится отматывать предложения назад и только тогда понимаешь: «Ага, его как бы косвенно представили в категории „родители“. — господи, это же не zip архив, это художественный текст! Тем более в нём процентов 80 информации заведомо избыточно. Зачем такие дикие сокращения? Для того, чтобы изложить коротко и неудобно для восприятия то, что можно было бы и не излагать?!

Сын – краснощекий с мороза, с стоящими дыбом волосами – обхватил круглую лысую голову и смущенно спрятал лицо.

— блин, этот малыш не только женатый, но ещё и с лысой головой… на которой дыбом стоят волосы с мороза. — Всё же это ближе не к шедеврам словесности а к рубрике „нарочно не придумаешь“ :)
Я конечно понимаю, автор не мог написать: „мой сын обхватил лысую дедову голову“ — экономил печатные знаки, сокращал. Это надо было для того, чтобы впоследствии подробно описать фигурку змеи, у которой кто-то чего-то отколол, но потом приклеил, но место склейки все равно осталось заметно. Хоть она и не участвует в дальнейшем повествовании, видимо сюжет без неё обеднеет.
12:09
Это настолько изысканно завуалированный упрёк, что я пойду и прочитаю, пожалуй, этот рассказ.
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
14:31
-1
Один из минусов мой.
Я из группы иначедумающих.
С мнением Славы не согласен, но не считаю это поводом для высмеивания.
Комментарий удален
15:23
Мне неинтересно обсуждать критиков.
А вот услышать разные мнения о тексте — интересно.
Поэтому я не буду минусить за любое мнение о тексте. А вот за уничижительные комментарии о комментаторе — буду.
15:49
+3
Нет недостатков? — да тут малыш-карапуз то за платье жены схватится, то лысую голову обхватит. — серьезно, найдите хотя бы один подобный ляп у Пелевина в паре десятков его томов.
Комментарий удален
16:20 (отредактировано)
-1
Вы даже здесь знатно поспешили, slavindo. Неслучайно вы ничего не ответили Serp Kolos выше, а начали придумывать новые «недостатки» тексту.

Читайте внимательно:
— А спортсмен где? – завертел головой отец.
Спортсмен семенил, ухватившись за платье жены и озираясь в испуге. Отец поднял его, посадил на плечо.
— Олимпийский резерв! – воскликнул он, толкая сына головой в бок.
Сын – краснощекий с мороза, с стоящими дыбом волосами – обхватил круглую лысую голову и смущенно спрятал лицо.
Сын-спортсмен сидит на плече у отца, обхватывает его (отца) лысую голову руками и смущённо прячет своё лицо. До этого он хватается за платье женщины — жены рассказчика. Можно было и иначе написать, чуть понятнее, вариантов много, автор сделал так, и ошибки здесь нет.
16:37
+2
Сын-спортсмен сидит на плече у отца, обхватывает его (отца) лысую голову
— Просто прочитав это предложение 100% читателей подумает, что сын сидит у своего отца на плече. Но это не так. Его отец — автор. И сидит мальчик на плече отца автора, то есть своего деда.
Для того, чтобы обходить все эти двусмысленности, и нужен специальный навык — писательский. А к нему в придачу — нужен навык корректора, редактора, который ткнёт этими писульками в рожу и заставит переделывать. Переделывать так, чтобы в каждом предложении всё было просто и абсолютно очевидно: кто чей отец и кто чью голову схватил. И эти профессиональные навыки не удастся заменить задорными массовыми флэш-мобами.
16:46
+3
Вам уже намекали организаторы: комментарии не влияют на ход конкурса.
Они не шутили. Большинство судей вовсе не читают комментарии под рассказом. Какой-нибудь старшеклассник из судейской группы, в ожидании хоть какого-нибудь смысла или действия, наткнётся на очередное описание стенки или как старики вяло мусолят корешки книг — и влепит рассказу двойку. И всё! После этого даже массовые митинги у дома правительства не спасут этот рассказ.
16:57
В мнении о тексте каждый прав, потому что имеет собственное мнение и его точка зрения верна.
В мнении о мнениях каждый ошибается, потому что судит со своей точки зрения о чужой точке зрения.
19:00
Вы ошиблись в своём мнении о моём мнении, где увидели, что я высмеиваю вашего друга славика. А ошиблись знаете почему? Не только потому, что никто не высмеивался, но и потому, что
В мнении о мнениях каждый ошибается, потому что судит со своей точки зрения о чужой точке зрения.

Мат?
02:10 (отредактировано)
Почему мат?
Вы схватываете на лету.
Поздравляю! Рад, что разделяете мою точку зрения.
11:44 (отредактировано)
-1
Спасибо за поздравления!
p.s. А ваши "(не) буду минусить" запомнятся мне как верный признак зрелого критика.
16:40
"… он вальяжно расхаживал по набережной, расстегнув рубашку, выставив на всеобщее обозрение широкую, мохнатую, КАК У МЕДВЕДЯ, грудь." Ух!
00:54 (отредактировано)
+2
По количеству обсуждения можно сделать смелый вывод, что рассказ выйдет в финал. Это справедливо. Он обладает какой-то магической притягательностью, которая завлекает одних, но оказывается полностью непонятым другими. Я всё-таки припишу себя ко второй категории.
Мне трудно судить о качестве текста, поскольку я порой терял нить повествования. Ощущения перемежаются с наблюдениями и сливаются в клубок. Мне непросто развязать этот клубок, если основная нить сюжета размыта, а прочувствовать его я могу не через действия персонажа, но не его внутреннее мироустройство, которое навязывается (уж простите за резкость) на протяжении всего текста. Я понимаю, что ГГ чувствует, но как этот работает на историю?
По итогу у меня сложилось ощущение, что поток ностальгических воспоминаний (который я не смог разделить) работает на фабулу фандопа, а не фандоп работает на оправдание этих чувств. И, честно говоря, большая часть рассказа у меня выветрились почти сразу же после его прочтения.
Но это, возможно, моя проблема, что точно не умоляет достоинств рассказа.
Ps: лично в моих воспоминаниях, когда дед заикался про блокаду, он замолкал. Мне это сильнее, эта недоговорённость, вспоминается прочего. Но, опять же, это только мои чувства unknown
01:07 (отредактировано)
+8
Мне вот тоже совершенно не понятна эта ажиотация.
Рассказ написан с интересной описательностью, но он интересен только пока ты его читаешь, потому что, пробираясь через все эти близкородственные отношения, читатель все больше испытывает накал: " вот сейчас, вот-вот произойдет что-то необычное, таинственное и фантастическое". А оно и не происходит вовсе. Рассказ деда, лично для меня, неубедителен.
Фишка здесь, как ни странно, в банальности. Читатель, почти каждый, узнал в ЛГ себя, этом и зацепило.
Завязка — 90% рассказа, остальное финал. Кульминации просто нет.
Ну не знаю…
03:09 (отредактировано)
Отличный рассказ, читая который, обмозговывал некоторые фразы, представляя, как я буду использовать такое же построение. Проще говоря, занимался кражей интеллектуальной собственности. Хотя некоторые построения казались спорными, с использованием тире. Выглядит так, будто автор использует их… как-то неправильно. Я бы так точно не стал делать, хотя люблю тире (хотя постепенно вытесняю их двоеточиями). Тире позволяют сшивать текст, делая его компактным и собранным, без стежков из тире текст выглядит более рыхлым и медлительным. Тире дают стремительность и красоту. Но… некоторые предложения всё равно выглядят неправильными. Хотя я всё равно всё потырил, на всякий случай.

Рассказ написал прекрасно, хотя я точно не ЦА, но он избыточный и откровенно фетишистский. Все эти вещи, описания, подробности… В этом фишка, понимаю, но я бы такое не стал часто читать. Разве что для того, чтобы поучиться писательскому делу.

Похоже на творение копыт Голодного Бога, но настаивать не буду на этом…
09:02
-1
Я такое на конкурсы не ставлю, слишком хорошая идея для конкурса, туда надо что-то попроще, чтобы пропилиться через самосуд.

В моем исполнении подобный текст рассказывал бы, ну, например, про то, как в тайной лабе из сотни человек делали мясного дракона. Медленно, с расстановкой, с чаепитиями на рабочем месте.
20:37
из сотни человек делали мясного дракона.

Хочу. :)
05:09 (отредактировано)
Написано очень классно. Слог потрясающе хорош. Вот убрать отсюда фантастику и получим изумительно написанный реализм. С фантастикой получилось недостоверно. Сразу вопрос, вот дед такой крутой изобретатель, даже формулы писал, и статьи в научные журналы, но при этом научных званий не имел. Это как? Он ведь помнится и профессора переплюнул. Это же как понимать? Времена кулибиных давно прошли и если дед работал в НИИ и не имел научных званий, то кем он там работал и чего мог наизобретать? В науке слесаря никогда и ничего не изобретали. Ну ладно не слесарь он, образование высшее, но главный прокол автора — это незнание научной кухни. И если рассказ оценивать с точки зрения фантастики то тут явный провал. Ну а с литературной — то написано талантливо!!!
07:14
+2
Если в рассказе не упоминаются звания, не значит, что их и нет. К чему бы тут перечисление званий и регалий, учитывая, к тому же, что дед своей второй жизнью не гордится? Он это все не считает важным, вот и не упоминает. И это как раз не провал, а продуманный характер.
12:16
+2
Угу. Вообще учёный из 2000х, полностью сохранивший все знания и вернувшийся в 1960е — это была бы фигня почище ста термоядерных бомб! Даже если бы он не напрягался. На полставки работал или по часу в день. У него в кармане полувековой прогресс человечества! — Но не таков этот дед. Званий не получил, несколько папочек исписал. Единственное, что запомнил из будущего — факт падения водонапорной башни, и то предсказал его через день после самого падения. :)
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
15:36 (отредактировано)
+1
Стараетесь обосрать «Гибель галактики»? — зря. Лучше, чем это сделали судьи финала, у вас все равно не получится.
Комментарий удален
Комментарий удален
19:02
Это переход на личности, разве нет?
19:04
Видимо, да.
19:12
+1
А вот и не подеретесь! Ату вас всех! Ату! Юбилей вам в помощь!
19:33
+1
По вашему расчёту я тут должен затрястись и расплакаться, но нет, говорю спасибо за отдельную раскрутку. Если посмотреть по баллам полуфинала — рассказ с большим отрывом от большинства остальных в тройке лучших по конкурсу. Если посмотреть по баллам читателей — то же самое. За добросовестную работу никогда не стыдно.
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
20:49
Мне тогда придется первую же гранату проглотить самому, а «на это я пойтить не готов». Потому гениев опрашивайте сами. А я послушаю, что они скажут и посмеюсь вдоволь.
Комментарий удален
21:00
+1
П, С. Я не против качества текста. Я против качества содержания.
21:23
Нёрсин его звали. Это была ошибка выкладки.
Подкол такой печальный, что даже как-то шутить не хочется.
И у нас с вами совсем разное понимание мерзотности манерочек.
21:29
На этой веселой ноте, предлагаю закончить публиковать токсичные комментарии. Провоцирующие переходы на личность и дальнейшее развитие срача. Сомнительные комментарии будут удалены. Всем кто не понял — курилка и бан.
21:37
как хорошо! все работает
С выходом! rose
21:42
мимокрокодила
00:12
+1
Да вот же: Заголовок ссылки...
(изначальную ссылку удалили из-за особой злобности, с которой она была подана. Впрочем, я не был на это в претензии)
Комментарий удален
19:13
Подписываюсь под каждым словом.
12:58
+2
Какая-то муть и суета. Это пример хорошего рассказа?
00:24 (отредактировано)
-1
Нет, ну суета ещё ладно, но муть… Уж настолько простое повествование, где же здесь муть? Вот то, что упрекают автора в отсутствии фантастики, это да, это есть. Фантастика тоже есть, но и её отсутствие наличествует ))
При наличии отсутствия пропитанных шпал, как говорил один герой… А в нашем случае — при наличии отсутствия фантастики получаем долгую дискуссию. Вот автору бы поднажать на пару деталей в сторону машины времени, и тогда было бы уже не 9 баллов за рассказ, а все 10.
21:28 (отредактировано)
+2
Не, ну хороший рассказ, в самом деле. Я не буду разбирать по косточкам и суставчикам, взвешивать мало ли тут фантастики или норм, я человек простой, я в целом скажу, что хорошо, душевно. И котик есть.
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
19:04 (отредактировано)
перекрикивал музыку женский

И это в самом начале.
Рассказ занятный, но в данном состояние более напоминает черновик. Я понимаю что автор может автоматически добавлять и знать, кто или что перекрикивало музыку, но почему нельзя при первой же вычитке добавить слово «голос».
Это не придирка, а типичная ошибка автора. Сам таким грешу, но все решает вычитка.
К середине рассказа темп выравнивается, повествование становится чище и диалоги звучат хорошо. Будь рассказ вычитан и не пытался строить из себя фантастику, была бы 10.
А так 7 из 10.
19:29 (отредактировано)
Есть комментарий выше от внимательного читателя, где даётся точный ответ на вопрос, почему там нет такого слова, как «голос». Цитирую:
>— Почему тут подлежащим назначили прилагательное «женский»? Потому что предыдущее предложение звучит так: "… я мог явно различить доносящиеся из-за высокой двери голоса." Соответственно, в следующем: "— Дети! Верните штурвал на место! – перекрикивал музыку женский." подразумевается, что речь идет о голосе. В русском языке можно опускать подлежащее, если его смысл понятен из контекста предыдущего предложения. Например: «На дереве сидели две белки. Рыжая грызла орех». Из контекста понятно, что «рыжая» во втором предложении — белка.
19:38 (отредактировано)
Ох-хо-хох! Вы все еще не успокоились? Да оглянитесь, прошу вас! Вокруг огромное количество других рассказов! И есть реально достойные! Собрались здесь, как тузики возле столовой, и тявкаетесь между собой! ЛЮДИ, ОПОМНИТЕСЬ!
20:09
-1
Мы преданы юбилейному делу, и оно нас не отпускает. Мистика.
20:18 (отредактировано)
-1
Выпейте святой водички. ОКРОПИТЬ РАЗДЕЛ НЕМЕДЛЕННО! Спасайтесь, православные и правоверные! Ом-мани-падме-хум-м-ммм!
19:39
+1
На мой взгляд лаконичнее было добавить обозначение того кто перекрикивает.
А касательно комментария, да можно и так как оговорил внимательный читатель.
Но делать это в самом начале спорное решение. Вот я читатель, я еще не распробовал блюдо, а меня сразу же кидают в запутанный контекст. У вас же не как в примере, у вас диалоги а не два простых предложения.
У меня как у читателя была первая реакция такой: — да ну его нафиг, другой почитаю.
20:16
+2
Настоятельно рекомендуем перестать обсуждать комментарии к рассказу, и придираться к чужим мнениям.
20:26
-1
Ракетами их всех! Ракетами…
Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
16:50
Нет, это тусовка коммунальных служб.
Комментарий удален
17:14
Не совсем )) Я раньше работал в теплосетях и оборонной электроэнергетике. Это тоска по шуму завода crazy
10:56
+1
я раньше работал в оборонной электроэнергетике
— блин, это по типу как защитные энергетические силовые поля против вторжения чужих? — это круто!
Комментарий удален
11:08
Напротив ) Это как раз от меня зависело, дадут ли мужикам в руки… Что-нибудь электрическое. Сейчас же контролеров больше работников, на это допуск им, на то подавай, тьфу… Одни аттестации, когда работать, вообще неясно.
11:05
Жил бы я в фантастическом рассказе — так бы и было crazy(записывайте фантдоп, кстати laugh) А в нашем мире — это структуры в составе Минобороны для обеспечения подразделений электроэнергией.
Комментарий удален
13:43
+12
Закончила с подсудной группой, можно и в самый нашумевший рассказ заглянуть)

На полноценный отзыв не претендую, потому что рассказ я еле прочитала… Ну, как прочитала – осилила где-то на одну треть. Дальше читала по диагонали, а потом и вовсе сдалась и домотала эту тягомотину до конца. А как узнала, что всё это действо аж на 40 тызнов! О_о
Но не сдалась! Отдохнула, покурила, вернулась и добила вторую половину праздничного стола. Уфф!

«У деда было приключений» – так и хотелось возопить: хде? Хде ентыя приключения??? Почему мне приходится читать всю эту суету вокруг дивана стола?

«гости скучали за столом»
Я заскучала, едва они там расселись. Честно. Не поленилась, подсчитала. Десять тызнов – это только до стола. И это ещё не вся завязка! Для рассказа многовато, имхо.

Язык неплохой, да. Но не суперский. И когда описывается некое скучное (для меня лично) действие, а точнее толкотня на одном месте, то одного языка мало. Не радовали глаз огрехи вроде «поднял вазу и убрал в сервант», про лысую голову «спортсмена» здесь уже упоминали. Можно нарыть ещё – их хватает. Когда читаешь быстро, летишь вслед за текстом, на подобные, казалось бы, мелочи не обращаешь внимания – быстрей, вперёд, самое вкусное съедят! Но стоит чуть притормозить – и понимаешь, что идёшь и спотыкаешься в растоптанных хозяйских тапочках.

Вообще, как на мой взгляд, в рассказе очень много суеты. Причем, она такая – суета на одном месте. Как накрытый стол – всего понаставлено, а взгляду зацепиться не за что. Вот рассказчик и скользит взглядом по этому столу: дети, брат, сервант, дед, телевизор, снова дед, снова телевизор…

Раздражало избыточное количество персонажей. Ладно бы они просто были. Но автор, как радушная хозяйка, старательно знакомит нас с каждым, из-за чего читатель ощущает себя гостем, которого держат на пороге, суют рюмашку самогона под заветренные канапе, а ему давно хочется к столу.
Я ждала кульминации. Когда уже бабушка бодренько воскликнет «А ну-ка, освободите на столе место! Несу горячее!». Но вместо этого мне всё подкладывали и подкладывали на тарелку то один салатик, то другой.

А попробуй вон тот, с рыбой… (Людка, он же с рыбой, да?)
А шубу, шубу брала? Ой, это Наташа готовила, по какому-то особому рецепту.
Держи бутерброд. Ну и что, что не лезет? Со шпро-отами!

В общем, если в этом праздничном застолье и случился дессерт, я его не заметила, погребённая под салатами, массовыми тостами за здоровье именинника и детскими попытками поймать кота.

Что понравилось… Атмосфера домашнего праздника – такого, хорошо знакомого и… и всё. Я ковыряла котлету вилкой и всё ждала, когда ж юбиляр подерётся с Сергей Сергеичем, Наташа объявит, что разводится с мужем, а дети распнут кота. Не дождалась. Уснула. (Простите, я не самый примерный гость на домашних банкетах)

Будь это некая большая форма, оно читалось бы иначе. Там бы автор в такой вот завязке представил героев, а потом раскрыл более подробно. Ведь есть же подводные камни и в отношениях между братьями, и с Людкой, и даже с женой – оно ощущается как неошпаренный лук в салатике! Ощущается, скрипит на зубах, но я не успеваю заострить на этом внимание, потому что звучит очередной тост за юбиляра, и надо пить.

Да, для рассказа всего было занадто чересчур. Всё это представление семьи и воспоминания рассказчика смело можно было урезать наполовину – их функция заключается в том, чтобы сообщить читателю картинку «вот оно какая у нас дружная семья!». А потом бац – а могло бы ничего этого и не быть, если б не… И вот это «не» сработало как шампанское, когда ты ждёшь, что ща дед ка-ак выстрелит в потолок! Ба-бах – и люстра вдребезги! И польётся прямо в оливье! И на кота, пытающегося под шумок стянуть куриную ножку, и на прическу Людке, и в чей-то компот…
А дед, хитро улыбаясь, тихонечко открутил пробку и спокойно разлил вино по бокалам.

Посидели, повспоминали, разошлись.
А пройдет пару дней, спросят тебя: ну, как дедов юбилей отметили? Пожмёшь плечами, скажешь: да ничего особенного, всё как всегда.

Комментарий удален
Комментарий удален
Комментарий удален
00:04
+1
Ну, возможность предотвратить распад СССР — это идея, на которую может замахнуться только человек, очень уверенный в своем таланте писателя. Это уж слишком круто, за это никто не возьмётся!
Комментарий удален
17:03 (отредактировано)
Ох, давненько я тут не был! Что-то здесь скучно. Сейчас подкину дровишек.
Итак. В прошлом (или позапрошлом?), по-моему, году рассказы выкладывались по-разному. То первые несколько групп набросают, то последних пачку. И так по очереди.
Поток желающих высказаться носился из угла в угол. В этом году начальный напор достался первой группе. Откомментировали ее все, кто мимо пробегал. И переженились тоже.
Интересно, каково настроение авторов первой группы после прочтения комментариев к их работам? Наверное, боевое?!
Если два года подряд настроение авторов первой группы выплескивалось на работы авторов предыдущей, то сейчас оно выплеснется на рассказы группы номер два.
А теперь вопрос к автору «Юбилея»: готов ли он получить пятнадцать торпед в завязку, кульминацию и развязку?! И осколки в эпилог.
Если этого не произойдет, значит — весь мир сошел с ума. Аминь.
22:09
+1
Первая группа! Не подкачайте! Вся надежда на вас! Ура! Наши в городе! Не подведите свою совесть! Долой мещанскую литературу из фантастики! Я с вами всей душой. Жаль, что от меня ничего не зависит. Зато зависит от вас! Вперёд, за настоящую фантастику!
14:12 (отредактировано)
-1
Проходит год, наступает НФ-2022. В одной из групп рассказ: Привет, это Навальный «Привет, это автор „Юбилея“.
И начальные фразы:
»Да-да, того самого «Юбилея», который вы засудили. И я приготовил для вас, господа нехорошие, новый шедевр. Это расследование посвящено самой большой взятке, которую Vottebevot предложил авторам первой группы. И предложил он её за наш счёт".
14:15
Больше всего вреда «Юбилею» нанесли вы своим «креативом».
От меня однозначно единица.
14:27
-1
Посмотрите внимательнее: рядом с единицей должен стоять нолик. Однозначно.
Итак, готовим лозунги. Пусть Vottebevot поможет, он пока за белых, но красные атакуют, неужели он будет стоять и смотреть зевакой?

Долой вредителей «Юбилея»!
А ты — поставил «Юбилею» десятку?
Победу — «Юбилею»! Деду — машину времени!
Долой современных Булгариных! Даёшь «Юбилею» финал!
14:39
Поговорили? Разойдись!
«Второе нашествие марсиан»
14:23
Это будет самое громкое расследование века. Выяснится, что кроме идей я ничего не предлагал. Поэтому загужу как политический. Но пасаран, братцы!
05:05 (отредактировано)
-2
Вы не хотите следовать пословице «Не имей сто друзей, а имей юбилей». Вон блогер Алексей Н. обозвал ветерана и сидит теперь в клетке. А тут же ведь тоже юбиляр, ветеран труда и ещё чёрт знает чего, ему восемьдесят, и он сделал невероятное — он прожил жизнь заново! А как мастерски к этому подведено!
А вы пишете — мещанский рассказ sad
Эх, вы.
10:39 (отредактировано)
-1
Автор знает толк в юбилеях! И я тоже люблю выпить и закусить в приятной компании, впрочем — как и любой житель нашей веселой страны. Написано действительно здорово. Но частенько бывает, что от приятной атмосферы застолья и большого количества выпитого какого-нибудь гостя начинает нести «как Остапа». Тра-ля-ля — не остановишь. Вот и здесь так. Был бы рассказ короче — я бы сам ему десятку влепил. А так — «сестрасамизнаетечего» напилась и уснула под юбилейным столом. Ну и, конечно, Алексей Н. сидит не за ветерана. Он сидит потому что просто сидит (как Портос по поводу драки). Должен же у нас кто-то сидеть?
18:27
+3
Если взять во внимание уверенно обкатанно сказанное на балконе «бизнес», то действие происходит в 1992-1993 году. Когда ещё рэкет не буянил, но доедали доразвальное. Плюс отсутствие гаджетов.
А если убрать «бизнес» — то прямо в 80-е можно угодить, в конец.
Это считаю важным. Первым важным.
Второе. Сама атмосфера встречи родных. И многократно пожатые те же руки и сумбур под ручку с неразберихой. И глуповатая улыбка, и топтание неловкое на месте. И медленное вхождение в атмосферу родной обители, где всё так, как раньше. Ведь недаром автор, как кинокамерой водил по полкам, столам, стенам, вазочкам.
Это для передачи настроения — я дома.
Третье. Тема всеобъемлющей любви. Сначала просто так, а потом с подогревом. И когда раскумаривает больше не от выпитого, а просто от общности близких. Пьянит аура своих, которые все, кроме той, что осталась в военном городке.
Экскурс в детство напрашивается сам собой. С не позорными нюнями и сглатыванием соплей. Разыскать все нычки, и увидеть их нетронутыми. А в душе радуга.
И даже неприлично затянутый эпизод с котярой играет в тягу. У детворы нет ещё гаджетов — они ещё тактильные и отзывчивые.
Стол, тосты, беготня, сбацай на пианине, ты же можешь! — всё работает на атмосферу.
У кого ностальгия в нос шибанёт, а кто и удивится — так было разве?
Фантдоп. Вот тут лукавить не буду. Для меня его нет. Просто побрехушка от старика. Размяк, окосел, понёс околесицу. Все знают, какой он выдумщик. А про башню узнал заранее. Он же не не из работяг — уважаемый, тяги остались. Да и времена, не забыли, 80-е-или начало 90-х. Тогда информация расходилась медленно.
Думается, автор и сам поставил знак равенства между правда-неправда. На откуп читателю.
Одно могу сказать точно. Это хорошая проза. Сильная, духовитая, основательная, в духе 60-х, когда все считали, что «и на Марсе будут яблони цвести» и всё делали для этого.
Проза времени физиков, но пронизанная щемящей лирикой.
И последнее. Дом. Семья. Атмосфера. Любовь. Четыре кита.
20:37
+2
Я бы поставил этому рассказу высокую оценку на каком-нибудь условном конкурсе «В кругу семьи».
Да, красиво написано. Атмосферно. Но вряд ли для «Новой фантастики». Автор воссоздает с потрясающей дотошностью сцену семейного застолья, которая просто затмевает собой весь фантдоп.
20:46 (отредактировано)
-2
Ой, для Новой Фантастики это мелочь. Ставьте, что хотите. Не поможет. Ведь в фантастике сейчас главное не фантастика, а красота праздников, устроенных так это в годах 92-93-м.
21:20
+1
Это обычный рассказ времён СССР. Один из миллионов. Проходной… Но видимо на фоне бездарных творений современной литературы Юбилей это «шедевр». wonderНе разделяю этих восторгов.
21:29 (отредактировано)
+1
Ох, Алексей, никакого шедевра здесь нет. Кто-то взял отрывок из написанного ранее произведения, слегка адаптировал его и запустил на этот конкурс. Да, написано классно. Но не более того. Никакого смысла, возбуждающего ум, это произведение не несет. Просто хорошо описанная бытовуха.
21:35
+2
Я про это и говорю ОБЫЧНЫЙ рассказ. Я таких много читал в областной прессе.
21:39
Не читайте областную прессу! Читайте произведения БС (Слон мне за рекламу будет должен)! Ну, а конкурсные рассказы — кого только черт не занесет сюда. Относитесь с подозрением.
12:10
+1
Вот это вы опустились, однако ж, Воттебевот. Уже и до обвинений в плагиате дошли без указания ссылок на «оригиналы». Это уже не бушлат, а что-то вроде красного пиджака.
Не нравится вам иногда то, что явно талантливо по сравнению с поделками областной прессы.
Вот вам история литературы: вначале «Распни его», а потом «Эх, а ведь какой рассказ загубили»… И эту историю творят такие, как вы.

Повесьте у себя над монитором свою цитату, она будет вашей гордостью:
Кто-то взял отрывок из написанного ранее произведения, слегка адаптировал его и запустил на этот конкурс
12:28
О любви к бушлату как раз свидетельствует ваша прямолинейность. Разве я что-то говорил о плагиате? У самого себя возможно украсть?
Знаете, например, нужно съездить на рыбалку. Покопаешься в старых вещах (бывает даже — неношенных) и наденешь, что не жалко.
Так и здесь. Написал когда-то давно, не пригодилось. Положил в стол. Потом достал, подработал и послал на конкурс. Первый попавшийся. Новая Фантастика попалась — хорошо. «Юбилейный трëполюб» попадется — фантдоп выбросил — и вперёд. Так и живут некоторые ОДАРЕННЫЕ авторы.
12:36 (отредактировано)
+1
У самого себя не украдёшь, если сам человек писал. А вы разве написали «из своего произведения»? Нет, вы слово «своего» пропустили. А теперь продолжаете паясничать и выдумывать в традициях перловки массолита:
Положил в стол. Потом достал, подработал и послал на конкурс. Первый попавшийся. Новая Фантастика попалась — хорошо.

12:46
-1
А разве я написал «из чужого»? Нет. Вот как раз паясничаете сейчас вы. Рассказываете, что я должен был написать, а что не должен. Вы цензор? Тогда подходите серьезно. С юридической стороны я ничего обидного не сказал. Мое почтение. Навешивайте собак на кого-нибудь другого.
Комментарий удален
10:54
По мнению местной тусовки «Юбилей» — высшее проявление литературного качества. Только не говорите, что вы не из той же когорты. В жизни не поверю.
Комментарий удален
11:27
Шекли и другие иностранные авторы хороши в оригинале. Хочешь оценить их литературные достоинства — учите язык и читайте в оригинале. Иначе все проходит через призму переводчика и его владения словом…

Что же касается «Юбилея» — неплохой рассказ. Нормальный язык. Фандтопа только особо нету. Его бы на другой лит конкурс, а не сюда.
Комментарий удален
12:37
И есть мнение, что некоторые переводы лучше оригинала


лучше, хуже — в любом случае, читаете не оригинал…
Комментарий удален
15:41
Автора «Бамужа» можно не считать писателем хотя бы потому, что в этом конкурсе участвуют, в основном, не профессионалы, а люди, пытающиеся ими стать. Возможно, у них еще все впереди.
А Шекли я сам очень люблю. Это один из моих любимых писателей. Но так, как у него «возник Папазиан», здесь может возникнуть какой-нибудь «авторитетный» Конь, который вам расскажет, что язык Шекли убог, Толстой старый пердун графоман, а «Юбилей» — победитель Новой Фантастики.
Комментарий удален
16:14 (отредактировано)
А вы, случайно, не Конь в новом обличьи? С заходом с тылу и заменой тактики. Ну-ка, попробуйте сказать «гав»! Если получится «иго-го» — вы спалились! Проверка!
16:21 (отредактировано)
Насчет Толстого и мучений в школе — согласен. Я его снова прочел в районе сороковника. Совсем другие впечатления. Мне понравилось. Потом еще прочел. Хорошая книга. С допуском на возраст. Кстати, как там у вас со «Звездами...»? Вы вроде бы читать ходили.
10:45
Скучное, убогое и тупое говно этот Юбилей. Люди — бейте его колами, минусите, а те, кто судит — ставьте не выше кола.

Самый лучший рассказ этого конкурса «Звезды горячие игрушки», что в группе №16. Его плюсуйте и ставьте десятки!

20:44
«А вдоль дороги мертвые с косами стоят! И тишина...»


Эх, иссяк порох в пороховницах. Ох и скукотища же…
Загрузка...

Достойные внимания