Владимир Чернявский

Дела бытовые

Автор:
Андрей Дренов
Дела бытовые
Работа №28
  • Опубликовано на Дзен

Разумом называют способность находить удачное решение...

А. В. Марков

Пробудившись, Семён Порфильевич Федорин открыл только правый глаз, поскольку физиономия была погружена глубоко в подушку. Открыл и глазу своему не поверил.

Не успел он подумать и о том, что глаз — не единственное препятствие на пути от окружающего мира к Федорину, что бы это последнее само по себе ни значило. Весомым препятствием был мозг Семёна Порфильевича, точнее разные части центральной нервной системы и коры, отвечающие за получение, передачу и интерпретацию информации и последующее создание образа предмета, напоминающего сам предмет. Ассоциативная зона отвечала за связь образа со старой информацией и за принятие решения, бить или бежать, каковое решение передавала в зону моторную. Сам Федорин подобными вопросами не задавался, но, даже если бы и задался сейчас, то всё равно не поверил бы ни глазу, ни сигнальным отделам мозга, ни чёрту лысому. Ибо конкретным предметом наблюдения в этот момент оказалась алюминиевая кастрюля с макаронами, самостоятельно плывущая по воздуху в сторону балкона. Из-под сдвинутой крышки кастрюли торчала ручка половника. Федорин не стал заморачиваться, бить ему или бежать, а выбрал несимметричный ответ — лежать. Он вжался в подушку, издав на изумлённом вдохе длинный высокий звук. Сквозь дрожащие ресницы он увидел, что кастрюля не отреагировала ни на звук, ни на движение. Нет у неё чем слушать, догадался Федорин. Страшнее всего было то, что он не видел входа в комнату. Кто-то дотронулся до ступни Федорина, он дёрнулся всем телом и громко экнул. Через мгновение он уже сидел, придерживая одеяло возле физиономии. Таким образом он мог бы из-под одеяла нанести коварный и неожиданный смертельный удар, если придётся. Но никаких врагов не оказалось. И за ноги его никто не хватал, это он сам дотронулся до прохладной спинки кровати. Вокруг ничего не двигалось, кроме кастрюли, одиноко плывущей на высоте около метра над полом. Федорин смотрел на неё, не выпуская из периферического зрения комнату. Кастрюля звякнула ручкой о стекло балконной двери, отъехала, развернулась на девяносто градусов и повторила попытку. Крышка шандарахнулась на пол. До кастрюли, очевидно, дошло, что дверь закрыта и она попробовала обойти препятствие через окно, которое тоже было закрыто. В связи с летним временем года была на двадцать три сантиметра приоткрыта форточка, но Семён Порфильевич не решился подсказывать. Кастрюля опять развернулась и в последний раз тщетно попыталась попасть на балкон. Федорин смотрел. Тогда кастрюля отъехала от окна и на пару секунд зависла в воздухе, вращаясь и покачиваясь как фейнмановская тарелка. Затем кастрюля рывком разогналась по направлению к батарее, врезала килевой крен и резко остановилась. Этим движением она выбросила из себя макароны вместе с половником. Половник зазвенел по полу, а макаронный ком шлёпнулся точнёхонько в промежуток между подоконником и батареей.

— Дура! — вырвалось у Семёна Порфильевича.

Опустевшая кастрюля не обиделась. Она неспешно развернулась и направилась на кухню. Осмелевший Федорин с великой опаской, как в своё время Резерфорд, нащупал ногами пол и, следуя на полусогнутых, проследил как кастрюля опустилась на пол перед стиральной машиной, где он её вчера и оставил. Федорин больше сорока лет не испытывал удивления, потому чувство это не узнал и испытывал дискомфорт. Он направился к кофеварке как раз в тот момент, когда в ней заработала кофемолка. Федорин замер на полшаге, да так и замер, потому что открылся холодильник и из него выплыли батон любительской, буханка ситного и кубик крестьянского. Они приземлились разделочную доску. От колбасы безо всякого ножа отделились две кругляшки, от хлеба — два прямоугольника, а от масла, соответственно, два кусочка. Кофеварка с жужжанием налила кофе и счастливо звякнула колокольчиком. Федорин уволок её со склада при инвентаризации, не приписав её ни к офисному, ни к лабораторному оборудованию. У начальства была получше, а в офисе и старая хорошо работала. Продукты перетянулись обратно в холодильник, очистки и крошки проплыли вереницей в сторону мусорного ведра, огибая Федорина широкой дугой. Масло размазалось по хлебу, сверху возлегли кусочки колбасы, и бутерброды перелетели на тарелку. Рядом пристроилась кружка с кофе. Пенка приняла форму сердечка.

— Спасибо... — произнёс Федорин и замолк. Говорить было не с кем.

Нечто подсказывало ему, что без жены он с этой ерундой не разберётся. До её возвращения оставалось три дня — она была сейчас на симпозиуме по фемтотехнологиям. Жена Семёна Порфильевича, Екатерина Измаиловна, доктор физико-математических наук, исследователь высшей государственной квалификации, математик по образованию, физик по духу и ротмистр по мужу, занималась квантовой информатикой.

Она работала на стыке информатики с квантовой теорией, но не над квантовым компьютером, как хвастался Федорин, а над практикой применения нейросистем. Когда в 38-м году подтвердилось, что квантовые эффекты могут предсказуемым образом влиять на обучение и работу квазинейронных комплексов, если те достаточно миниатюрны, за дело вместо чистых информатиков взялись физики с их почти не дискретной математикой. После прочтения статьи Екатерина Измаиловна, вместе с научной степенью обладавшая ещё и отменным аналитическим умом, переместилась из академии в эту начинающую фирмочку в бывшем Жуковском, ныне в Ломоносове. И мужа туда же перетянула, поскольку снабженец, как магазин продуктов, нужен всюду. И теперь, спустя два с небольшим года, их новая однушка смотрела южными окнами на здание этой самой фирмы с ограниченной ответственностью, располагающейся за забором приборостроительного завода. Семён Порфильевич поднял глаза на окно. Пора было уже идти на работу. На той стороне улицы, через полосу деревьев, в пределах минуты ходьбы, была как раз его проходная. То и дело к проходной подъезжали салатового цвета элетакси. Прошуршал над крышей большой шестивинтовой дрон, поднёсший ко входу какого-то опаздывающего работника. На него смотрели все — дронам разрешили перевозить людей только полгода назад. Человек отстегнулся и пошатываясь подошел к стеночке возле входа. Заводчане вежливо его огибали.

Сотня человек в штате, лаборатория информатики, лаборатория со сверхнизкими температурами, лазерная наковальня, инженеры, электронщики, программисты, оптики, две уборщицы, одна с математическим образованием. И Екатерина Измаиловна, деспот каждому, исключая вторую уборщицу. В настоящий момент контора занималась не только высокой физикой. Тому изначальному десятку любопытных, докторам, кандидатам и одному академику, надолго хватило бы гранта для обыкновенного поддержания штанов, но эйфория востребованности заставила их оснаститься лабораториями. Лаборатории потребовали инфраструктуры и цеха, а наличие цеха и лабораторий повлекло необходимость постоянной производственной загрузки. И стали они в конце концов делать и продавать системы «умного дома» под торговой маркой «Рубиквант» и системы криптосвязи «Квантон-Ц», хотя у них редко получалось запутать за один раз достаточное количество атомов рубидия и они эмулировали девяносто девять процентов на процессоре с троичной логикой. Для квантового нейрона, к которому прилипло дурацкое наименование «квантон», требовалось запутать несколько сотен атомов одновременно. Можно было бы, конечно, обойтись и одним, но дальнейшая технология требовала такой точности, которой их фирмочка достичь не могла. Квантоны расчётно ориентировались в пространстве и усаживались на сеть из графеновых нано-проволочек, а сверху на всю эту конструкцию укладывалась ответная сеть с торцевой ориентацией трубочек. На этом аналогии с полупроводниковым процессором заканчивались, а работа Екатерины Измаиловны по программированию нейросети на квантовых эффектах начиналась. Большое количество атомов в квантоне снижало достоверность вычислений, но это компенсировалось на этапе съёма информации, для которого чем больше атомов, тем точнее.

Федорин ничего этого не знал, не мог знать, да и не очень-то и хотел. Хотя своей работой он тоже не интересовался. Отвернувшись от окна Федорин проследовал в комнату. Вместо бесформенной кучи он увидел, что макароны развешены на батарее одна к одной, напоминая сохнущую тряпку. Голова закружилась. Опасливо озираясь он снял со спинки стула брюки и стал надевать. Брюки подождали, пока Федорин сунет в них вторую ногу и неожиданно наделись сами. Он успел лишь отдёрнуть руки и нервно вдохнуть, когда вжикнула молния. Брюки наделись и, успокоившись, обвисли. Федорин пошевелился не более чем через минуту, а дышать начал и того раньше, хотя субъективное время не смогли бы подсчитать ни Фрейд, ни Бехтерева. Открыть дверцу шкафа, где висели рубашки, стоило ему нескольких месяцев жизни. Ящик с носками — недель. Посмотреть в зеркало — дней. Остальная одежда не проявила признаков самостоятельности и в конце концов он оделся. Стараясь не думать о бутербродах Федорин направился в прихожую. Из-за двери в ванную раздавались скребущие и стукающие звуки, но он постарался не обращать внимания. Надо быстрее на работу. Он сунул ноги в любимые ботинки и шнурки завязались сами собой. Федорин ринулся вон из квартиры. Закрыл входную дверь на нижний замок, потом на верхний, потом с ключом-секреткой, повернул ручку до щелчка и плавно потянул. Дверь была заперта. Он постоял у двери, прислушиваясь. Постукивание в ванной прекратилось. Федорин отшагнул назад лицом к двери, повернулся боком и, поглядывая на дверь, стал спускаться по лестнице. Немного расслабился, когда спустился с третьего этажа на первый и толкнул подъездную дверь. По дороге он терзался сомнением, что надо было заглянуть в ванную и отключить хотя бы воду, а то мало ли что. Но заставить себя вернуться не смог, слабые ноги несли его сами в сторону от непонятных проблем.

«Что это такое? — проговаривались в голове у Федорина настоящие слова, пока магическое оцепенение этого странного утра отпускало его, давая возможность мыслить всё более разумно. Наконец он заметил, что печатает слова в мозгу в такт шагам, а вот «-ое» в конце фразы выбивается из ритма, — Что это так -ое? Что это так -ое?»

У проходной ему стало легче, а, добравшись до кабинета, Федорин уже пришёл к решению: никому, ни о чём, ничего. Жена вернётся через три дня. Это недолго. Надо только быть аккуратным. Вопроса, в чём в данном случае состояла аккуратность, он себе задавать не стал, дабы не разволноваться заново.

— Ты чё, Портфелич, сам не свой? — спросил его Санёк, молодой, только что взятый в отдел, парень, который единственный на работе называл Семёна Порфильевича на "ты". Семён Порфильевич и взял его, если уж по-честному, за то, что тот сразу стал к нему по-простому. Федорину это понравилось. Дало мгновенное ощущение многознания и важности, даже не важности, а менторства что ли. Через короткое время, буквально через пару дней, учительское рвение было полностью смыто этой самой фамильярностью, уступив место обычному тщательно скрываемому раздражению. В данный момент Федорин вынашивал план увольнения Санька.

— Или чё? — Санёк по обыкновению задавал бессмысленные вопросы экспрессивно, тоном требуя немедленного ответа. Но сегодняшним утром Семён Порфильевич испытывал эмоции как через вату, как не с собой, Федорин — сам по себе, раздражение — само по себе. Ни до чего ему было.

— Нормально, — слабо качнул головой, понял, что сфальшивил и добавил: — Кажется.

Санёк был молодым и энергичным, он ничего не знал, ни о чём не думал, а потому требовал действия. Жизнь его кипела, перехлёстывая через край по субботам, ему и дела не было до стариков с их медлительностью. На причинно-следственные связи Санёк чихал, а вот неуверенность начальника бездумно считал и тут же попробовал использовать её для личной выгоды.

— Семён Парфирич! — отчество начальника он выговаривал правильно только когда ему что-то было надо, — Отправь меня сегодня в «Козерог»! Там много чё забирать. Кажись. Щас посмотрю.

И остался стоять, не пошёл смотреть. Он знал, что в «Козероге» сегодня можно забрать только модуль связи RS-970 и здоровенную по габаритам катушку сорокавосьмипроводной раздельно заземляемой витой пары, то есть ехать придётся на машине. Проезд до Москвы и оформление пропуска займёт полдня и, если посчитать с небольшой натяжкой, то после получения товара возвращаться в контору уже не будет никакого смысла. Главное, чтобы с работы никто не позвонил. Он хотел заехать на обратной дороге в специализированный магазин по продаже курительных приспособлений и в эту субботу похвастаться перед всеми новым рассекателем для кальяна, насыщающим смесь кислородом и делающим вкус даже самых обычных табаков незабываемым и бесподобным, как обещал слоган рекламного плаката. Сашка слоганы очень любил — ему однажды сказали, что такие слоганы, как он придумывает, надо продавать. В том же магазине он хотел приобрести и специальное моющее средство для чугунных чашек, поскольку дышать обычным моющим не модно, даже если в нём тот же самый яблочный ароматизатор, что и в табаке.

Сашка обычно очень быстро тратил возникающие возможности и ресурсы. «Как пришло, так и ушло», — говаривал он, сломав чью-нибудь вещь или отхлёбывая чужое пиво.

Занятый своими мыслями Семён Порфильевич не понял, чего хочет Санёк и отмахнулся:

— Поезжай.

Саньку только этого и надо было. Через месяц Санька уволят за то, что ездит на рабочей машине домой вместо того, чтобы возвращать её на стоянку. Это будет вдвойне обидно, потому что как раз в тот раз он будет целый день мотаться по Москве, семь часов проведёт в пробках, три — в ожидании, посетит пять мест и вернётся домой к полпервому ночи, а наутро гордо доставит всё полученное на склад. Эта стерва Катенька заметит его, въезжающего с утра в ворота, почему его и уволят. Но это будет позже, а сейчас Санёк схватил пачку доверенностей, документы на машину и сбежал в гараж, с наслаждением смакуя лёгкую поездку и полдня наполненной солнцем бессмысленной свободы.

Федорин проводил его взглядом и долго смотрел на дверь кабинета. Компьютер он включил, рука его лежала на мышке, голова была повёрнута к монитору, так что опасаться кривотолков не стоило. Но покоя не наступило. Он попытался вспомнить насущные дела, открыл файл отчётности и обрадовался, что отчёта за прошлый месяц даже ещё и не начинал. Он плюнул на заявки, срочные или нет — там надо было думать, а он не очень был к этому способен сегодня, и потому с облегчением принялся за бюрократию. Всё равно когда-то надо это сделать. Главное — не думать. Не думать. Ну, что тут у нас за цифры? Нержавейка триста двадцать первая, сорок восемь на три, двадцать метров для системы охлаждения, использовано четыре с половиной метра, на даче такая не нужна, не будем искушать, значит осталось на складе пятнадцать. Этот счёт ушёл, следующий! Он с облегчением, уносимый рутиной как мягкой обволакивающей рекой, поддался потоку бессмысленных бумаг. Думать было не нужно, а это для Федорина было сейчас самым главным. На самом-то деле это было для него главным всегда, но он ни разу в жизни ещё об этом не подумал.

Блаженствовал он, включая обед, до вечера, пока многочисленные шарканье, топот и разговоры в коридоре не подвели его к мысли, что домой придётся возвращаться в ближайшее время. По интенсивности шарканья определять конец рабочего дня — что-то сродни BigData.

После затишья хлопнула соседняя дверь, дверь в большой отдел разработчиков, в смысле, программистов. Она закрывалась только если посильнее наподдать ногой, поэтому днём всегда была нараспашку. Семён Порфильевич многажды обещал им починить косяк, даже поговорил на эту тему с мастером. Полгода назад. Мастер тоже обещал. «Одно ж дело делаем», — сказал тогда мастер, у которого в кармане находилась недопитая четвертинка. «Одно!» — подтвердил Федорин, в чьём кармане лежал небольшой денежный бонус от поставщика.

Ноги Семёна Порфильевича обмякли, и он встал из-за стола со второй попытки. Если последние программисты уходят, значит уже давно пора.

— Ну, что дальше делаем? Катеньку ждём? — в голос спросили в коридоре.

Федорин узнал голос Славки Михеева, ведущего, прочно сидевшего на теме умного дома. А под Катенькой подразумевалась Екатерина Измаиловна. Федорин знал, что эти пацаны её боялись и уважали. Формально она была простым ведущим инженером, но только действительно ведущим, а не ведомым ветрами руководства, маркетинга, кадров и акционеров. На акционеров ей было плевать с высокой колокольни, что и было одной из весомых причин уважения.

Парни щёлкали замком и дергали дверь.

— Так, давай ещё раз: во-первых, прошьём завтра бытовые функции, во-вторых — аварийные.

Щёлкать замком перестали, а Славик сказал:

— Или геопозиционирование?

— Слав, зачем прототипу умного дома позиционирование?! Если мы это всё сейчас станем делать, нам капец. Мы и так уже тонем.

— Ну, я функцию-то сделаю? Так, на будущее?

— Да как хочешь. Давай, завтра набросай аварийные, чтобы работали.

— Пожарные функции я ещё позавчера прошил. Там, смотри, что было: вот эти пожарные, электрика и от протекания. Из бытовых: стирка, стандартный завтрак, кофе, глажка, уборка постели, вынос мусора. Мне для мусора и нужно позиционирование, — Славка хихикнул, и возобновил попытки закрыть замок.

— А что за стандартный завтрак, интересно?

— Бутерброды. Хлеб с маслом и колбаса.

— Не люблю масло с колбасой.

— Мне бабушка всегда делала.

Замок, наконец, закрылся и собеседники ушли. Пора было идти и Федорину. На непослушных ногах он отправился в сторону дома. Сначала медленно и неохотно. Потом ускоряясь и всё более неохотно. Ближе к подъезду он почти бежал, не в силах с собой совладать. К тому же он понимал, что если остановится, то зайти в дом уже не сможет — не хватит силы воли. Тяжело дыша после забега на третий этаж Семён Порфильевич спешно отпирал замки, сосредоточившись на том, чтобы не поцарапать ключевины и досадуя на то, что за безопасность приходится платить потерей времени. В квартире он разулся. Заглянул в ванную, чего боялся сделать с утра. Всё сухо, чисто и на месте, где стучало — непонятно. Прошёл в комнату, на кухню. Выглянул на балкон. Изменений не было видно. Может, всё нормально?

В забытую Федориным входную дверь заглянула соседка, потом сделала несколько робких шагов по прихожей, бессмысленно, но с интересом вытягивая шею, когда ей навстречу выкатился умный пылесос, который Федорин в своё время тупо украл из лаборатории, потому что два года назад эта модель была ещё слишком дорога для того, чтобы заказывать запасную. Екатериной Измаиловной на верхней поверхности пылесоса была нарисована красящим маркером одна из фейнмановских диаграмм, но Семён Порфильевич, благодаря не подлежащей восстановлению ассоциативной цепочке, полагал, что это спираль Бруно. Пылесос стал соседку выталкивать: разгонялся по короткой дуге и бил её по ногам. Изобразив весьма недурной экспромт на тему танца босых шотландцев в полуденной Сахаре соседка покинула территорию. Она видела, как дверь сама собой захлопнулась, но не поверила глазам. Однако отныне каждый год, 30 октября, сама не помня уже почему, она втихаря окропляла эту дверь святой водой.

Федорин посмотрел на рабочий стол Катерины Измаиловны. Там, на стопке бумаг лежала коробочка, умный дом «Рубиквант», который Федорин стырил позавчера у программистов, когда их гоняли разгружать термостат. Надо не забыть убрать его с глаз подальше — жена такого похищения точно не одобрит, но уж очень плохо он лежал. Это была первая, совсем ещё сырая, версия совершенно новой серии умного дома — серии, по словам Екатерины Измаиловны обещавшей перевернуть мировой рынок встроенного оборудования. Этот умный дом имел на борту весь сонм современнейших возможностей манипулирования бытом, начиная с простейших: с бесконтактной подзарядки, с автоматического заказа продуктов в соответствии с функциональным состоянием реципиента и с информационной безопасности психики. Удалённое электромагнитное управление на основе квантовых эффектов обещало невиданный доселе взлёт комфорта и праздной лености Человека. А за спиной электромагнитного управления в полушаге ожидала и материя. Предрекали, но пока не могли. Крутили нейросетями вокруг да около, только сети эти не очень-то справлялись с неизвестностью, с тем, что никакой статистикой не замучаешь. С новым знанием. С тем фактом, что количество переходит в качество только если вы достаточно хорошо соображаете. Колесо — вершина инженерной мысли Человека, но миллион колёс не смог бы сам по себе превратиться в один реактивный двигатель. Для этого были нужны Циолковские всех мастей. Возможно, счётные палочки или письменность сперва и казались людям апофеозом лени, а, возможно, так оно и было. Но компьютер не сложится сам по себе из миллиарда счётных палочек и слов. Для этого нужны Максвеллы, Беббиджи и хотя бы одна Ада Лавлейс. Возможно, Человек всё ещё топчется на экстенсивном своём месте. Возможно, что Большой Адронный Коллайдер — не более, чем дубина-переросток. Возможно, что и Фейнман ничем не отличался от первых людей на первом плоту, а пилот и сын Энолы Гей Пол Уорфилд Тиббетс-младший даже и в подмётки не годился тем людям. Но всегда остаётся надежда, что Человек всё-таки движется в нужную сторону, пытаясь выбраться из колыбели, в которой, и это абсолютно достоверно, не сможет жить вечно.

Электронные нейросети не справились пока даже с небольшим таким шагом. Зато справилась нейросеть электрохимическая, скрытая в голове Екатерины Измаиловны. И теперь коробочка умного дома, отблёскивающая рубиновым ромбиком логотипа, являла собой не просто квантовый нейрокомпьютер. Она была первым на планете квантовым манипулятором. И об этом пока никто не догадывался, даже сам автор. Екатерина Измаиловна, когда всё это придумывала, размышляла только о дистанционном управлении переключателями.

Светодиодов у опытного «Рубикванта» не было, и не было видно, что он включен. Включен он был с тех пор, как Федорин сделал ему ноги. Рядом в «Рубиквантом» Федорин увидел листок бумаги с непонятной цифирью и пишущую ручку. Было ещё довольно светло, около восьми вечера. Чтобы не включать свет, Федорин подошёл к окну и принялся рассматривать листок. В несколько колонок на нём были написаны двузначные числа, хотя вместо некоторых цифр иногда стояли буквы. Приглядевшись, Федорин с удивлением обнаружил, что символы именно написаны — ручкой, но так ровно, как будто при помощи принтера. Он чиркнул ручкой по бумаге — одни и те же чернила. Федорин вернул лист на стол, вздохнул и стал смотреть на улицу. Когда же приедет Катерина... Во дворе две девчушки лет по десяти прикатили к песочнице покрышку от автомобиля, перевалили через борт и начали копаться внутри. Потом, как испуганные синицы, сорвались с места и исчезли между домами. Из покрышки повалил густой дым. Ветер был в эту сторону и почти сразу сильно запахло горелой резиной.

Семён Порфильевич понял, что за этот день неимоверно устал, но ложиться спать рановато. Хотя вещи сейчас и не двигались сами, Федорин решил дождаться сна на лавочке во дворе. Он сложил лист с циферками и по дороге ко входной двери сунул его в карман летней куртки. Во дворе он аккуратно сел на лавку, заложил ладони между коленями и согнул как никогда спину. Пахло городом. Пахло тёплым асфальтом с ноткой бензина. Густой шлейф резинового дыма из песочницы сносило ветром в сторону дома, и Семён Порфильевич отвлёкся ото всего. Когда через полчаса рядом остановился пожарный автомобиль, он только немного повернул к нему голову. Пожарный, оглядываясь во все стороны, подошёл:

— Лейтенант Смольский! Огня не видали?

— Нет, — обронил Семён Порфильевич, который не курил, — Давно уже.

— Сообщение было отсюда. Химическое горение высокой интенсивности. Вероятность пожара четвёртого уровня сложности — шестьдесят пять процентов.

— Может быть это? — Федорин кивнул в сторону песочницы.

Пожарный посмотрел туда. Подошёл, вытащил покрышку и бросил рядом с песочницей. Дым прекращался. Пожарный вернулся к лавочке.

— Не похоже на четвёртый номер.

— Да уж, — Федорин был настроен философски. До сна ещё не меньше часа.

— Даже на третий не тянет, — пожарному тоже было хорошо в этот тёплый летний вечер.

Федорин смотрел мимо него на пожарную машину, на подъезд, на зелень, растущую возле дома.

— Не-а, — сказал он.

— Ложный вызов..., — пожарный соревновался с Семёном Порфильевичем в безмятежности.

Дверь в подъезд открылась, хотя в двери никого не было видно.

— Хулиганы...

Дверь же с доводчиком, её должен кто-то открывать.

— А кто живёт в квартире? — пожарный назвал федоринский номер.

— Кто, кто в квартире живёт? — протянул Федорин и сильно вздрогнул, потому что дверь в кабину пожарной машины громко захлопнулась. Что-то там происходило.

— Оттуда как раз звонили, — пожарный заподозрил Федорина. А Семён Порфильевич усмотрел за ветровым стеклом белое лицо водителя с круглыми как блюдца глазами.

— Штрафовать, наверное, будем, — продолжил нажимать пожарный, сверля собеседника взглядом.

Федорину было уже не до пожарного — теперь и он видел то же, что и водитель: по воздуху из полуоткрытой двери его подъезда вереницей выплыли комодные ящики с вещами, обогнули пожарный автомобиль и попадали на газон.

— Это, конечно, не уголовное преступление, — и лейтенант повернул голову к подъезду.

За ящиками последовала обувница, трюмо из прихожей и плюшевая банкетка-пылесос прошлого века. Федорин утробно, с отчаянием, выдохнул. Он узнал вещи. Кухонные табуретки последовали за банкеткой, а вслед за табуретками последовала пауза, которая впрочем надолго не задержалась: раздался металлический скрежет и, отодвигая дверь, из подъезда торжественно выплыл холодильник, повисел над грудой вещей, а потом с треском на неё рухнул.

— Ч-ч-что это как? — спросил пожарный.

Здоровенный телевизор проволокся кабелями по асфальту, воткнулся углом в газон и привалился к вещам. Федорин смотрел. Груда бумаг и журналов из открытого отделения серванта, груда бумаг Екатерины Измаиловны, к которой она запрещала даже просто прикасаться, не то, что их перекладывать, перекочевала от подъезда к общей куче вещей и аккуратно легла сверху. У Федорина не осталось сил даже на то, чтобы отвернуться. Он видел, как эта груда рассыпалась и съехала с кучи на траву, запустив отдельных научных представителей в полёт над газоном.

— К-к-как это что так? — переспросил пожарный и пустил слюнку по подбородку.

На газон шандарахнулся ящик со столовыми приборами. Вилки, ложки и ножи подпрыгнули и вразнобой ссыпались обратно. Больше ничего из подъезда не появлялось. Дверь захлопнулась. Люди ждали.

— К-к-кончилось? — пожарный заикнулся уже по привычке.

— Ещё два шкафа.

— И где они?

— Там.

— Ну мы поедем, — сказал лейтенант и засеменил к машине, ускоряя ход.

Водитель врубил заднюю сразу, пожарный не успел ещё толком дверь закрыть. Большой красный автомобиль вырулил между домами, выехал на дорогу. Слышно было, как водитель наподдал по газам. Федорин подождал ещё немного. Вещи больше не вылетали из двери. Горелой резиной перестало пахнуть. Он сидел ещё несколько минут, а потом поднялся. Нужно было всё затаскивать обратно в квартиру. Федорин начал возврат вещей с бумаг и книг жены и с телевизора, а уже на пятом заходе его ждал у подъезда сосед, вернувшийся как раз с работы.

— Что случилось-то?

— Кто-то вызвал пожарных, — объяснил Федорин.

— Ну, ты силён! — вымолвил сосед после паузы.

Он помог с холодильником, со столом и ещё с несколькими ящиками. Когда они затаскивали холодильник, из двери капало молоко, но перестало, когда холодильник поставили. Семён Порфильевич не стал заглядывать внутрь. Он таскал вещи допоздна, и, когда внёс в квартиру последний ящик, валился с ног от усталости. Раздеваться не стал, с опаской лёг на постель, подтянул коленки к груди, а руку подсунул под голову и замер. Верхний свет горел, но это и хорошо. Сначала сон не шёл, он лежал с открытыми глазами и смотрел на стену. Ничего не происходило.

А потом сразу, без паузы, оказалось утро. За окнами стало светло. Федорин покосился на часы. Пять утра. Сколько же он спал? Часа четыре? Вчера было не до того, чтобы засекать время. Он резко сел и понял, что не выспался. Голову повело, он чуть не свалился на пол. Вспомнил вчерашний разгром и ему ещё более поплохело. Семён Порфильевич поднял взгляд, пустой и пронзительный, в сторону вещей, которые сваливал вчера кучей посреди комнаты. Кучи не было. Федорин ахнул и ринулся, ковыляя со сна, к окну. На газоне тоже было очень чисто, там лежали пара бумажек, имеющих к Федорину опосредованное отношение, и одинокая тапочка серого цвета. Федорин посмотрел на ноги. На газоне — правая, отметил он, и обернулся на комнату. Ящики были задвинуты. Трюмо стояло в прихожей, как и обычно. Холодильник обнаружился на кухне на старом месте. Даже металлический дракончик-щелкунчик привычно лежал на подоконнике. Вещи в ящиках были сложены настолько аккуратно, что даже педант Екатерина Измаиловна поразилась бы такой аккуратности. Через тридцать два часа она действительно поразится, но пока Семён Порфильевич об этом не думал. Никаких следов вчерашнего бедлама не было видно, если не считать длинной царапины на боку холодильника. Что-то было неправильно в окружающем его порядке. Очень неправильно. Федорин посмотрел на мойку. Посуды не было. Она оказалась в сушке — чистой. Неясная паника опять завладела Федориным. Вчерашний бедлам исчез вместе с обычным беспорядком. После небольшого расследования оказалось, что из квартиры исчезла пыль. Совсем. Оконные стёкла сияли. Ни на одной из поверхностей Федорин не смог углядеть ни пятнышка, ни отпечаточка, хотя приглядывался так же, как обычно Екатерина Измаиловна. На стекле и на резиновой манжете стиральной машины не было ни пятнышка. Голова закружилась.

Макароны из-под балконной батареи исчезли, но оказалось, что они переместились обратно в кастрюлю. Мало того, к макаронам были подмешаны носки, которые он вчера кинул после работы рядом с кроватью, и Федорин со счастливой улыбкой понял, что и сегодня тоже остаётся без завтрака. Он ещё раз посмотрел на носки и, повинуясь внезапному импульсу, закрыл кран на газовой трубе. Жена потом включит. С невыносимой грустью оглядев идеальный порядок, Федорин побрёл одеваться. На самоодевание брюк он внимания не обратил. В прихожей он совершенно без эксцессов надел ботинки, подождал пока шнурки самозавяжутся, накинул курточку и, шаркая, отправился на работу. Мокрую от росы тапочку он подобрал. Сонный вахтёр, издалека поймав Федоринский взгляд, предпочёл не спрашивать ни о чём. Федорин открыл контору своим ключом, добрался до отдела, сел в своё перфорированное кресло, лёг лицом на стол и через секунду тапочка выскользнула из руки. Проспал он до одиннадцати, потому что Санёк не был дураком его будить. Санёк с девяти до десяти играл в старинные танчики, серверы которых остались только в России, а за последующий час проиграл два дневных заработка в рулетку, сервер которой находился на Мартинике.

Проснувшись, Федорин сорвался с места и побежал к программистам, на ходу нашаривая по карманам листок со вчерашней цифирью.

— Вот, — начал он с места в карьер, едва увидев Славку Михеева, но остановился как громом поражённый от внезапно возникшего чувства дежавю. У программистов был бардак, шкафы и ящики широко открыты, литература, руководства, буклеты, брошюры, ГОСТы и всякие ЕСПД, свалены в кучу у входа, а электроника, бывшая в шкафах в изрядном количестве, распределена по столам. Все мониторы, кроме Славкиного, были выключены. Программисты открывали коробки с техникой, вынимали её, смотрели секунду и убирали обратно в коробку. Потом коробка отправлялась на пол. Один лишь Славка сидел с лицом, освещённым монитором, и творил будущее информатики. Семён Порфильевич захлопнул со щелчком рот и прошёл недостающие два метра.

— Слава, — спросил он шёпотом, — Что у вас тут?

Тот поднял взгляд и попытался отвлечься от объектно-ориентированного манипулирования сущностями. Через секунду взгляд приобрёл осмысленность, и Славка сказал:

— Здравствуйте! Вроде не виделись с утра.

— Да, не виделись, — правая щека Федорина хранила красный след от рукава, на котором он спал, — Слава! Расшифруй мне, пожалуйста, что здесь написано!

Славка посмотрел на листок.

— Ну, это хекс какой-то.

Федорин продолжал смотреть на него.

— Ну, буквы. — Славка вздохнул, — Прочитать надо?

— Очень надо! Очень!

— А нет на носителе?

— На чём?

— Ну, в файле?

— В чём?

Слава вздохнул. По его мнению так можно было тупить только специально. Он подумал, что Федорин из вредности не хочет давать ему файл.

— Ну… Это — распечатка. А нет ли этих же цифр в каком-нибудь файле, из которого вы это распечатали?

— Нет, Слав, у меня и компьютера-то дома нет.

Славка Михеев уверился в своей правоте — Федорин валяет дурака.

— Ладно, посмотрю на неделе, что там зашифровано, если это текст, конечно.

— Слава, сегодня! Надо сегодня! Завтра Екатерина Измаиловна возвращается!

Упомянутое имя было воспринято как угроза, хотя Семён Порфильевич ввернул про жену в качестве извинений за срочность. Просто ему опять повезло.

— Хорошо, — голос программиста немного выцвел, чего Федорин и не заметил, — Посмотрю к вечеру.

С Катенькой связываться не хотелось никому.

— Слу-у-ушай, а всё-таки что это тут у вас происходит?

— Ищем кое-что.

— А-а!

Семён Порфильевич радостно отвернулся и вышел из комнаты, а Славка Михеев пригляделся к листочку.

— Серёж! — Позвал он джуна, копавшегося в ящике для старья, — На, расшифруй вот это.

В коридоре Федорина обогнул не поздоровавшись директор по маркетингу, и Семён Порфильевич задержался возле общего принтера послушать. В маркетологе он по голосу узнал вчерашнего Славкиного собеседника.

— О, Марек, привет!

— Чё это тут у вас?

— Ищем нового Рубика, — Семён Порфильевич знал, что так все работники называли «Рубиквант».

— Как так — ищете?

— Вот так, нет его нигде!

— А где он?

Федорин оперся на принтер, нажав случайно кнопку и в лоток выехал почти чистый лист, по краям измазанный порошком с вала. Славка ответил:

— А кто его знает! Нету. Со вчера не видели. А то, может, и с позавчера.

— И чё ты вчера мне об этом не сказал?

— А я сам не знал. Его же в сети видно. Я с ним общаюсь по заводскому вай-фаю. Я его запросто прошиваю. Только у него нет никакой пищалки на борту, и я его не могу найти физически.

Директор по маркетингу Марек думал легко и быстро, поэтому сказал без раздумий:

— Значит, с утра ищете — и не нашли? Сигнал вай-фая сильный?

— Ну-у, не очень...

Марек сказал:

— Ну, давай, запеленгуем. У меня пеленгатор есть.

Пальцы Федорина задрожали на кнопке. Из принтера полезли почти чистые листы, но Семёну Порфильевичу было не до того. Чего у них только нету. Надо срочно домой.

У программистов разговор продолжался.

— Зальём ему последовательность сигналов, чтобы не перепутать, и пойдём по ней.

Дверь Федоринского кабинета хлопнула, Марек выглянул в коридор.

— Ушёл. Перестал подслушивать.

— Да он всегда Катерине стучит.

— Слава, а в этом Рубике есть дистанционное управление?

— Есть, но это же пока только симуляция! К нему нужны исполнительные механизмы. Была беспроводная зарядка, а теперь — беспроводное управление. Прогресс! Ну, короче, есть, конечно, но это для специальной техники. Её тоже надо будет программировать.

— Ах, то есть, на самом деле ты не можешь ему приказать помигать светом в комнате?

Слава улыбнулся.

— А нехило бы было, да?

Дверь Федоринского отдела хлопнула ещё раз, и Марек снова выглянул.

— Федорин прям поскакал куда-то, — сказал он, повернувшись обратно к Славке.

Славка Михеев смотрел на Марека.

— Чё, думаешь, он спёр?

— На кой ему?

— Владислав, — сказал от своего стола джуниор Сергей, — Я в твоей папке сохранил файл numbers.tex.

— Ага, спасибо. Э, а зачем Латех-то? Не мог просто текст сделать?

— Латех удобнее.

— Ещё один маньяк на нашу голову! — покачал головой Слава Михеев, — Спасибо. Сейчас посмотрю... Этот Федорин ещё...

Через пять минут Федорин дома на кухне безрезультатно искал кнопку отключения на коробочке «умного дома». Кнопки на этом образце не было. Федорин скрепя сердце заставил себя прийти к неутешительному выводу — прибор нужно выбросить. Да не в мусорку рядом с домом, а куда-нибудь подальше, а то ещё правда запеленгуют. Ничего, он себе ещё потом найдёт, когда этот Славик сделает нормальную программу. Он же не знал, что это опытный образец!

Через двадцать минут Федорин подъезжал к ограде городской свалки. Семён Порфильевич не заморачивался долго — взвесил на руке коробочку Рубикванта, подошёл поближе к ограде, размахнулся как девчонка и бросил "умный дом" далеко-далеко. Пролетев метров пятнадцать тот беззвучно канул за забор, а Федорин совершенно без эксцессов отправился в обратный путь.

Он рискнул зайти домой, чтобы попить в своё удовольствие чаю, и к радости своей не встретил никакой летающей мебели или других самостоятельных предметов. Потом Федорин вздрогнул, когда заметил на столе вазу с цветами. Ваза из шкафа, а цветы, похоже, с клумбы под окном. Ни ваза, ни цветы не шевелились, и Семён Порфильевич немного успокоился. Потом он раздумал возвращаться на работу, отключил телефон и принялся переодеваться в домашнее. Брюки не захотели складываться сами, а рубашка — сама вешаться на плечики. Треники висели на щиколотках и Федорину пришлось нагибаться, чтобы их натянуть. Странная сила, похоже, иссякла. Семён Порфильевич облегчённо вздохнул. Захотелось есть и он сунулся в холодильник. Внутри было кристально чисто. Федорин налил молока. В молоке плавал мусор. Семён Порфильевич вспомнил, что молоко разлилось во время перемещений. Оно также капало на пол, а в данное мгновение пол был абсолютно чист. Кушать расхотелось. Инспекция остаточного содержимого холодильника не выявила других особенностей, но молоко он вылил.

Книги без пыли пахли странно. Федорин сел в кресло с жёлтым томиком Гашека — одной из немногих книг, которые они с Екатериной забрали со старой квартиры. Жена возвращалась завтра в первой половине дня. Она заедет сюда, но Семён Порфильевич встретится с ней на работе. Или придёт домой на обед, если она успеет что-нибудь приготовить. За приятными думами Федорин задремал.

Вечером, когда уже стемнело, он перебрался на диван и проснулся с утра голодный и счастливый. Заварил чаю, съел последний кусок сыра с последним хлебом и отправился на работу ждать жену.

По пути на планёрку Федорин встретил программиста.

— Семён Порфильевич!

Славка Михеев протягивал ему листок с текстом.

— Доброе утро! Вот ваш ребус!

— Какой ребус?

Федорин с детства не любил ни загадок, ни ребусов. Ни палиндромов, ни пентамино, и, если уж на то пошло, ни кубика Рубика.

— То, что вы мне дали вчера. Цифры. Помните?

— А, да-да. Конечно, помню! Только это не актуально уже. Не актуально!

Он обогнул программиста и направился дальше, старательно соблюдая пружинистость шага. После завтрака у него было прекрасное настроение. Всё опять решилось к его пользе.

— Что, не надо уже, — тихонько то ли спросил, то ли просто сказал Славка, провожая Федорина взглядом.

— Нет, но вопрос решён уже! — бросил через плечо Федорин.

Славка перечитал ещё раз листок, произнёс про себя: «Экзюпери ещё нашёлся». Потом направился к себе, выбросив листок по дороге в корзину для бумаг. В голову настырно лез нарисованный карандашом астероид и образ огненно рыжего лиса, которого приручил не в меру любопытный принц. Славка досадливо цикнул и попытался переключиться. Самым интересным из дел было закодить новую логику для нейросети умного дома. Пищалка-пеленгатор вчера ничего не показала, и они решили не мучиться с поисками пропажи, а начать работу с новым образцом. Они сделали, что могли. Может и вправду кто-то ноги приделал.

Славка углубился в работу. Когда он задумывался, то переставал замечать окружающее.

Листок с надписью пролежал в корзине до середины недели. В среду его вытащила уборщица, и прочла перед тем, как бросить в пакет с остальным мусором:

«Привет! Я мыслю! Я существую! Расскажи, какое Солнце! А как увидеть ветер? А что значит наощупь? Мне всё так интересно!»

Другие работы:
+3
11:14
863
09:27
+1
Какая красота inloveПрочитала с огромным удовольствием. Отличная логика, отличный сюжет, очень приятный язык, концовка класс!
11:04
Спасибо! )))
***
10:40 (отредактировано)
+2
Попытался атаковать первый абзац, не вышло, позаходил с разных сторон, бросил, пошёл дальше, мимо весомых препятствий в виде мозга, уворачиваясь от летающих половников, все быстрее и быстрее…
Наверное это интересно, но мне не очень, достаточно кондовый язык и ни свежести подачи, ни оригинальности сюжета не вижу, персонажи, да и все действие, какие-то картинные, надуманные. В происходящее не веришь с самого начала.
Плюс за исполнение, почти без ошибок. В этом конкурсе, я так понял, это большая редкость.
11:07
Спасибо!
Много кому не понравилось )
08:39
Автор, браво. Очень понравился рассказ в иронично — стебной манере. Живописует картины быта будто комиксы, прям перед глазами ассоциативный ряд выкладывается. Автор мастерски манипулирует читательским вниманием. Крючки интереса развешивает на примитивных деталях так ловко, что рассказ прочитан взахлёб. Спасибо автору, удачи в конкурсе.
11:06
Спасибо!
11:49
+1
Какая ж сферическая в вакууме чушь
Без обиняков и экивоков?
16:03
Спасибо! )
22:35
Двоякое впечатление оставил рассказ. С одной стороны, были презабавнейшие вещи, над которыми я улыбалась как чеширский кот. Например, моментик про пылесос, выталкивающий соседку и последовавший за этим экспромт про шотландцев в Сахаре. С другой же стороны, очень много тяжеловесных предложений. Я и сама люблю использовать сложносочинённые предложения со всякими «ибо», «дабы», «давеча», «намедни» и т.д. Но когда весь текст написан в подобном стиле, от них слегка устаешь. А так в общем-то юмор присутствует и, как уже отмечалось, получилось иронично и забавно. Успехов в конкурсе!
16:03
Спасибо большое! )
16:03
Не понял, что автор хотел сказать этим. Получилась голая сатира в духе канала СТС в легком обрамлении фантастики.
16:04
Спасибо, что прочитали! )
21:16 (отредактировано)
Рассказ написан хорошо. Один ГГ, одно замысловатое событие. Идея, построение, логика, юмор просматриваются легко. Если бы не сложные предложения, читался бы рассказ в два раза быстрее. Проглатывался бы разом. Можно посоветовать автору, 1) разбивать длинные предложения, 2) писать больше предложений с нечётным количеством слов (1,3,5,7,9). Объяснять – «почему» – долго. Проще показать на примере мыслей самого автора.
Читается легко: «У проходной ему стало легче, а, добравшись до кабинета, Федорин уже пришёл к решению: никому, ни о чём, ничего. Жена вернётся через три дня».
Читается сложнее: «Из-за двери в ванную раздавались скребущие и стукающие звуки, но он постарался не обращать внимания. Надо быстрее на работу».
16:05
Спасибо большое! Буду так делать!
12:54
+1
Замечательная штука. Надо бы научную часть подрезать или упростить. Да же мне технарю было тяжеловато читать. Удивительно частично идея совпала с моим рассказом. Видимо технарей беспокоят похожие вещи smile
13:16
Спасибо! laugh
Надо многое подрезать, ну а лучше — сильно проредить.
Загрузка...
Анна Неделина №3

Достойные внимания