Анна Неделина №2

Воспитанница

Воспитанница
Работа №513

– Откуда вы взялись? – величественный голос госпожи Сильверс эхом пронесся по всей территории огражденного особняка родовой семьи Сильверсов.

Владелица мощного голоса с гневно-сверкающим взглядом уставилась на молодую пару с ребенком на руках, стоящих на крыльце ее дома.

– Пожалуйста, мама, выслушай нас! – дрожащим голоском попросила темноволосая женщина, прижимая ребенка к груди. – Мы подумали, что, увидев нашу девочку, ты сменишь гнев на милость…

В ее глазах была паника. Но что-то давало ей сил, чтобы находиться напротив разгневанной и хмурой женщины, являющейся ее матерью.

– Мы не уверены, что вы примите нас жить здесь, – вставил слово супруг дочери госпожи Сильверс, мужественно встретив разъяренный взгляд последней, – но, надеемся на то, что наши отношения сгладятся и больше не будут недопониманий…

Госпожа Сильверс, немолодая, но статная дама, громко фыркнула и с презрением посмотрела на говоривших.

– О нет, дети мои, ваши надежды не осуществимы, – колко ответила она. – А ты, Эвелина, смеешь еще верить в то, что я простила тебя за тот побег с этим незнакомцем, который спустя четыре года, стоит с тобою перед моими глазами?! Не думайте, что ваше дитя смягчит мою обиду на вас, неблагодарные бунтари! Вы опозорили гордость моей фамилии и честь моей родословной! Убирайтесь!

В этот неподходящий момент, ребенок на руках мамы жалобно заплакал. Госпожа Сильверс грозной походкой направилась к ней и выхватила из рук Эвелины малышку.

– Поэтому, – погрозила она им, на секунду, оцепеневшим от такой выходки, – вы оплатите мне своим ребенком. Я решила, что сама буду воспитывать ее, чтобы сделать настоящую Сильверс!

– Но она Брайнон! – возмущенно вскричал Брэд Брайнон, отец этой крошки.

Госпожа Сильверс растянуто прошепелявила, передразнивая свою соседку, полоумную старушку Бетти:

– Это ваша фамилия, мистер Брайнон и оно никуда не годится. Теперь она Сильверс. Какое имя вы ей дали или еще не успели? – строже продолжила она.

– Евангелина, – заикаясь, сказала Эвелина Брайнон.

– Хоть что-то толковое из всего, что ты когда-либо делала. Хорошо, больше меня не тревожьте. – Госпожа Сильверс повернулась к дверям, чтобы захлопнуть ими перед их носом.

– Мама, так нельзя… Она ведь наша… – ударилась в слезы мать девочки, а негодующий отец, сделав шаг вперед, громко воскликнул:

– Мы имеем право сами заботиться о ней!

Госпожа Сильверс несколько секунд постояв на пороге, ответила голосом, не терпевшим никаких возражений:

– Евангелину вы можете навещать… но только раз в год – летом!

И она, держа плачущего ребенка в руках, вошла в дом, с шумом закрыв двери.

Брэд Брайнон было метнулся вслед за ними, но Эвелина глухим голосом остановила его:

– Нет, умоляю, не иди за мамой! Думаю, что так будет лучше, если она будет заботиться о нашей крошке и полюбит ее… а если полюбит, то я верю, что наконец-то примет и нас… тогда мы все вместе будем жить как счастливая семья!

– Пустые надежды… но что теперь нам делать? – мрачно ответил он.

– Ждать. И навещать ее летом.

***

Когда Евангелине только-только исполнилось пять, ее бабушка строго наказала ей слушаться ее во всем.

– Ты будущая наследница этого особняка, – развела руки в стороны бабушка, концентрируя внимание внучки на масштабность ее будущих обязанностей. – Поэтому, твоим воспитанием после няни лично займусь я. И мне совершенно не нужны непослушные, плаксивые девочки. Ты меня поняла? Твои манеры, осанка, голос… все должно быть БЕЗУПРЕЧНО. И говорить ты будешь только с моего позволения.

Евангелина, растерянно моргнув и подняв головку вверх, с испугом посмотрела на надменную бабушку:

– Ба… вы плохая…

– Что?!

С этого дня, каждый раз, когда Евангелина вела себя или говорила что-то неподобающе Сильверсам, бабушка строжайше ее наказывала, запирая в большой темной комнате с восковыми фигурами, пока бедная, заплаканная и дрожащая девочка не переставала орать, начав вести себя очень тихо. Многочисленные гувернантки обращались с Евангелиной так, как им велела госпожа Сильверс: не баловали девочку, а ставили ее на место, когда та начинала противиться любому послушному делу. Уже в семь лет, Евангелина выучила этикет, бесшумно ходила по комнатам и с застывшим на лице покорным выражением, прислуживала бабушке во всех ее прихотях: заправляла и убирала ее постель, подметала и чистила ее «королевские» покои, читала вслух добропорядочные книги и журналы, гуляла с ней по собственному обширному и аккуратно остриженному парку, ставила бабушке блюда на стол с такой аккуратностью, что та, наконец, стала с ней более снисходительна.

– Можешь немного отдохнуть в своей комнате, – сказала она Евангелине, подправлявшей ей чепец. – Только не празднуй, а почитай полезную литературу перед сном.

Евангелина всегда ложилась спать в семь часов вечера, а вставала в полшестого утром. Без слов, она плавно сделала реверанс, потом так же тихо и плавно направилась в свою комнату. Одна из гувернанток последовала за ней, чтобы помочь одеть Евангелине сорочку для сна.

После тринадцатилетнего дня рождения Евангелины, бабушка позвала ее в свой книжный кабинет, строгого и старинного вида, как и сама она, никогда не знавшая душевных и теплых вечеров в кругу друзей.

– Дитя, – медленно обратилась к ней бабушка, – ответь мне, ты чувствуешь мое присутствие, даже когда я нахожусь далеко от тебя?

Евангелина ответила безэмоциональным голосом, не меняясь в лице:

– Совершенно, верно, госпожа Бабушка. Я чувствую Ваше присутствие, даже когда Вы не рядом.

– Именно, моя дорогая. Я всегда буду знать каждое твое действие, даже если нахожусь не близко. Никакие тайны от меня не скроются – я вижу то, что другие не могут видеть. Нет, дитя, я вовсе не упрекаю тебя в чем-либо, но… кажется, я велела тебе не разговаривать ни с кем без моего позволения. А ты, два дня тому назад, в полдень, когда с тобой случайно столкнулась горничная – ты извинилась перед ней; я это знаю. И поэтому, повторяю вновь: не разговаривай без моего разрешения ни с одной живой или неживой душой, дитя мое. Вольные действия от моей наследницы я не поощряю.

Евангелина молча склонила голову в почтении. Ее и без того, черные глаза, стали еще бездонными.

***

– Она безупречна во всем! – громовым голосом рявкнула госпожа Сильверс во время благородного ужина, где был приглашен ее троюродный брат, 68-летний скучающий старичок в пенсе. Ее серебристая с черными прядками прическа качнулась от уязвленной гордости, а сердитые глаза с осуждением смотрели на притихшего гостя.

– Я… я лишь соизволил сказать, что твоя воспитанница какая-то не живая и совершенно по-партизански молчит… – запинаясь, оправдывался Уильям Сильверс.

– Так и должно быть! – снова вспылила бабушка Евангелины. – Ты совершенно ничего не понимаешь в воспитательных мерах детей, особенно наследников! Она именно такая, как я и хотела. Послушная, скромная, немногословная, и радующая взор каждого, кто на нее посмотрит. Вот поистине пример настоящей леди!

– Что-то мой взор она не радует, – осмелился возразить ей Уильям. – Бледное лицо, пансионерские черные косы… Какая-то тоска исходит от этой девочки.

Шестнадцатилетняя Евангелина с прямой осанкой сидела на дальнем месте длинного стола и неспеша кушала то, что было в тарелке. Бабушка всегда и без исключений отдавала приказы слугам накладывать ей только полезные, по ее мнению, порции еды, а девочке в свою очередь было запрещено просить добавки или сладкого на чай.

Ничего в этом ты не смыслишь, Уильям, – прошипела госпожа Сильверс, –если девочкам дать хоть малейшую свободу, то все: пиши-пропало! Их уже нет. От девочек остаются только воспоминания, когда они еще как-то вели себя подобающе приличиям. А то, чем они стали – так это легкомысленными, безмозглыми существами, сбегающими из родительского дома на встречу своей «любви»!

Уильям Сильверс сразу же примолк. Украдкой взглянув на Евангелину, он еле слышно, чтобы не заметила хозяйка, вздохнул.

Евангелина знала, о ком говорила бабушка. Она каждое лето виделась с ней и с человеком, называвшим себя отцом Евангелины. Но по неприкосновенному велению бабушки, она ни слово не говорила им, пока сама бабушка не давала ей на это право. Любящие родители Евангелины каждое лето уходили из особняка все более расстроенными.

***

Темно-серые, никогда не смеющиеся глаза госпожи Сильверс безапелляционно и строго оглядели с ног до головы только что принятого на службу молодого лакея, ожидающего дальнейших приказаний.

С этого момента вы приступаете к своим обязанностям. Все что вам нужно, я объяснила. Если будут какие-то вопросы, обращайтесь к управляющему Джинну Робсону или к нашему главному кучеру, Тому. А что касается женской прислуги и гувернанток леди Евангелины, вы извольте не развлекаться с ними – я этого не приемлю. Категорически. Что до самой леди Евангелины, то вам строго запрещено что-либо говорить ей, да и приближаться без надобности и без моего позволения, тоже нельзя. Теперь ступайте.

Лакей, на вид чудаковатый молодой человек где-то 20-ти лет, нагнулся в почтительном поклоне перед госпожой Сильверс и отошел на значительное расстояние, чтобы найти кого-то из названных слуг для рекомендаций к работе. По дороге он увлеченно с видом ценителя рассматривал архитектурный в викторианском стиле интерьер особняка, в то же время мысленно обидевшись на резкость госпожи Сильверс: «Вот же древняя деревяшка. Делает такой важный вид, будто все знает!».

Наступил полдень. Бабушка подозвала через колокольчик, висевший у ее рабочего книжного стола, Евангелину и двух гувернанток.

– Сегодня для вас наступил день покупок, – обратилась она к ним. – Мой долг приучить Евангелину к пониманию модных тенденций… не сегодняшних глупых новшеств, а именно моих времен молодости. Сегодня, Евангелина, ты пойдешь покупать новые ткани из этого списка, – бабушка протянула его внучке. Далее она сказала гувернанткам:

– А вы поможете ей в выборе. Также я решила, что пока пойдете пешком, так как коляска для выездов на починке, а свою личную я вам не дам. Все равно идти не так далеко.

– Уважаемая госпожа Сильверс, – вежливо и тактично подала голос старшая из гувернанток, женщина дисциплинарного нрава, – спасибо большое за оказанную нам честь, но мне кажется, что если мы пойдем пешком, то не донесем пакеты с покупками. Нам тогда нужна еще помощь.

Бабушка Евангелины чуть слышно хмыкнула. Но согласилась.

– Хорошо, возьмите с собой новенького лакея, пусть он будет нести все покупки, а также охранять вас при надобности. Но тогда вы должны приглядывать за тем, чтобы он вел себя подобающе с Евангелиной: соблюдал определенную дистанцию. Вас это тоже касается – не увлекайтесь им по дороге.

Младшая из гувернанток тихо хихикнула, а старшая ее за это осуждено шлепнула по руке. Евангелина же, также, как и всегда, смотрела на бабушку немигающими глазами и не проявляла никаких эмоций. Госпожа Сильверс свирепо уставилась на младшую гувернантку, веснушчатую девушку, и язвительно прошептала, так, что та отчетливо услышала ее каждое слово:

– Берите пример с леди Евангелины, раз вы забыли, как вести себя при мне.

Евангелина под руководством двух гувернанток шла впереди них. Лакей завершал процессию, с немного унылым взглядом, смотря на трех благопристойных во всем девиц. Особенно его изумляла леди Евангелина – вся такая строго одетая в синее длинное платье с черными туфлями на маленьких каблуках. Ее черное пальто придавало слишком мрачный, старомодный вид; короткая челка подчеркивала неподвижные черные глаза, а ни разу не улыбнувшиеся губы были чуть поджаты. За недавнее время, проведенное в особняке, он не слышал ее голоса. «А умеет ли она вообще говорить?» – со скукой подумал молодой человек, рассматривая косы Евангелины, чуть качающиеся у нее за спиной.

И, неожиданно для гувернанток, лакей, не обратив внимания на последних, поравнялся с Евангелиной и беспечно у нее спросил:

– Уважаемая леди, почему в словах вы так скромны? Тише вас я никого еще не встречал.

– Какая неслыханная дерзость! – визгнула старшая гувернантка, в сердцах оскорбленная за свою воспитанницу, и младшая, тоже всплеснула руками:

– Милостивый сэр, вы забываетесь!

Но в отличии от своей старшей приятельницы, глаза у нее искрились смехом. Евангелина никак не отреагировала на его остроумное замечание. Она неспеша шла по направлению к магазину тканей, даже не посмотрев на говорившего. Но тот не сдавался с первой попытки.

– Разрешите представиться, так как вы даже не знаете моего имени: я Доминик. Для вас теперь не просто слуга, но и хороший знакомый!

– Боже правый! – разразилась громом старшая гувернантка. – За такое я доложу все госпоже Сильверс! Евангелина, иди под мою защиту!

И она, протянув руки вперед, спешной походкой последовала за ней.

Но вдруг, Доминик изумленно воскликнул:

– Дамы, вы не поверите! На небе появились необычные искры!

И правда, две гувернантки ошеломленно остановились и посмотрели на небо. Оно было украшено переливающимися искрами, которые составляли различные узоры – в виде причудливых птиц, сияющих золотых звезд и полумесяцев.

– Какой восторг! – ахнула младшая гувернантка, приложив ладонь к щеке, а старшая от шока даже не могла ничего произнести.

Пока они так стояли, Доминик ухватил за руку совершенно спокойную Евангелину, не обратившую внимание на суету и шум, и побежал вперед. Оставив всех позади и немного отдышавшись, он повернулся к ней.

– Ну, печальная дева, вы вероятно, задаетесь вопросом, что сейчас произошло, так ведь? – с напускной галантностью спросил Доминик.

Ему ответом было молчание.

– Вас совершенно не поразило представление на небе?! И вы, что же, туги на ухо? Такая молодая, что же будет с вами в 90 лет!

Та смотрела перед собою взором неподвижной куклы, обычно сидевшей на витрине прилавка. Потом, оглянувшись вокруг, она повернулась в ту сторону, откуда они прибежали, и пошла обратной дорогой.

– Стойте! – воскликнул недоумевающий молодой человек, вспыхнув от досады. – Это был я! Не верите? Смотрите сами – на самом деле я умею создавать волшебство, а моя родина далеко от сюда, невидимая обычному человеку!

От одного его щелчка пальцев у Евангелины в руках появился букет нежно-персиковых роз. Лепестки изящно закружились вокруг ее фигурки и плавно опустились на землю. Девушка молча развела руки в стороны и букет упал ей на туфли. Она безмолвно перешагнула его и без всякого удивления продолжила путь назад, в сторону местонахождения магазина тканей.

Доминик положил свою правую ладонь себе на лоб и хмуро насупил брови. Нет, это невозможно, чтобы она осталась от такого равнодушной!

– Вы считаете меня дешевым фокусником? – всерьез разозлился дерзкий лакей-волшебник, оскорбленный таким невниманием к его стараниям озадачить Евангелину. –Тогда посмотрите сюда, я вам докажу, что я на самом деле искусный мастер, путешествующий по миру, который хочет внести свой вклад в красоту! Работая в разных сферах деятельности, я впитываю в себя что-то новое и интересное!

Подбежав к неприступной внучке госпожи Сильверс, Доминик взмахнув рукой, преобразил ее облик в один миг. Вместо черного классического пальто, на ней появился белый меховой жакет; платье стало цвета морской волны, на синей шляпке возникло украшение с опалом, а черные тугие косы расплелись в блестящие упругие локоны.

– Вот это я называю свободой – творить чудеса и жить, как хочется! – гордо подняв голову, улыбнулся он. – И советую вам, леди, напрочь забыть о всяких наказах той страшной старухи!

Евангелина не проронила ни слова. Но в ее черных, обычно немигающих глазах, на секунду возник недоверчивый вопрос: «Свобода»?

– Да, – кивнул Доминик и его глаза торжественно блеснули.

Но Евангелина не разделила его торжества. Она машинально сняла с себя меховой жакет и скинула на землю. Потом стала заплетать непослушные локоны в косы. Доминик снова не знал, что предпринять. Да и уже не смог бы. К ним подбежали испуганные гувернантки и уволокли нарядную Евангелину за собой.

***

Госпожа Сильверс как нависшая скала стояла перед провинившимся лакеем и внучкой, успевшей заплести только одну косу – вторая же осталась распущенной и потрепанной. Да и платье на ней было до «неприличия» светлым и чуть короче обычных ее нарядов. Немыслимо!

– Это, что, такой новый вид юмора? – разразилась гневной тирадой она. – Почему и из-за кого Евангелина так непонятно выглядит? Молчите, молчите: мне все известно! Вы, же, наглец, – сердито метнули ее глаза на Доминика, – сюда пришли за моей внучкой волочиться?!

Госпожа Сильверс повелительным жестом подозвала Евангелину к себе. Та послушно подошла к ней и встала рядом, сохраняя все то же безмятежное, спокойное молчание.

– Скажи все, что ты думаешь об этом, Евангелина! – приказала ей бабушка.

– Я думаю точно так же, как и Вы, госпожа Бабушка, – монотонным голосом отозвалась та.

Доминик чуть не упал от внезапного удивления. Она заговорила!

– Как именно? – спросил у нее он.

– Не имеешь право задавать ей вопросы! – прикрикнула на него госпожа Сильверс. – Выскажи ему все напрямую, Евангелина.

Девушка, чуть потупив глаза, равнодушным голосом ответила:

– Как Вы желаете, госпожа Бабушка. Я высказываюсь так, как и Вы, госпожа Бабушка.

Доминик глубоко задумался и окинул странным взором ее и госпожу Сильверс. Потом сказал:

– Вы очень дурно влияете на эту несчастную девочку. Я даже представить себе не мог, что ей на все безразлично. И это ваша вина.

– А ну молчать, шут гороховый! – возопила хозяйка особняка, покрываясь красными пятнами от такой дерзости. – Колдун несчастный! Дьявольское отродье! Хотел околдовать ее своими чарами, но ничего не вышло – она образец порядочной леди! С таким как ты ни за что не сбежит!

– Как вам стало известно, что я умею колдовать? Здесь вокруг у вас шпионы или просто сами являетесь ведьмой? – пришел в замешательство он.

Госпожа Сильверс высокомерно подняла голову вверх и сказала:

– Я вижу все, что происходит с моей Евангелиной. Но это не вашего ума дело! Я вас попрошу с этого момента исчезнуть с глаз моих. Никому не позволю испортить мою девочку, тем более, бегать за ней!

Тот больше не мог вынести несправедливые обвинения в свой адрес, и перед тем, как испариться в клубах дыма, воскликнул:

– Меня не интересует ваша каменная девица, а я лишь хотел показать ей настоящую и интересную жизнь! Не такую, которую вы создали для нее, уж точно!

Когда госпожа Сильверс и Евангелина остались одни в гостиной комнате, на время повисла мертвая тишина. И в ней отчужденно прозвучал голос бабушки:

– У меня нет слов. А если есть, то лучше не озвучивать их вслух. Дитя мое, я горда за твое безупречное поведение с этим мерзавцем. Можно и без лакеев теперь обойтись. Иди, переоденься. Я уже на эти тряпки не могу смотреть!

Евангелина, до этого непрекословно делавшая то, что ей велят, вдруг ровным голосом заявила:

– Волшебство было таким красивым.

– Что, прости?!

– Но если, Вы, госпожа Бабушка, считаете, что волшебство – не подобающее явление, то я тоже так считаю, – также спокойно продолжила она.

– Нет, нет, ты уж продолжай то, что начала! – внезапно вскипела озадаченная бабушка. – Я тебя слушаю!

– Если Вам будет угодно, госпожа Бабушка, я продолжу.

– Ну?!

– То, что я совершенно с Вами согласна относительно волшебства и того колдуна, – гнула свое Евангелина.

– Но разве ты не назвала волшебство «красивым»? Что ты имела ввиду?! – в отчаянии схватилась за голову сбитая с толку госпожа Сильверс. – Продолжай тогда говорить то, что думаешь!

– Я думаю, как и Вы, госпожа Бабушка, – безжизненно ответила та. Уверенность в голосе Евангелины как будто потухла после того, как бабушка стала ее расспрашивать. До этого, что-то в ее словах было особенное, даже непонятное, когда она заговорила о волшебстве.

– Тогда хватит больше меня слушаться!

Бабушка тяжело дышала, задыхаясь от охватившего ее волнения. Она держалась за резную спинку своего кресла и в как-то безумно, в упор уставилась на спокойно стоявшую напротив ее Евангелину.

Внучка с непониманием перехватила ее грозный взгляд и тихо прошептала:

– Я Вас всегда слушаюсь, госпожа Бабушка. Если я перестану это делать, то Вы накажете меня. Я не смею Вас ослушаться.

– Тебе понравились его чудеса – да или нет?! – пропустила мимо ушей ее слова госпожа Сильверс, вся, трясясь от напряжения.

– Как Вам будет угодно.

– Не мне, а тебе. Я же только что велела больше не соглашаться со мною! Делай теперь, что пожелаешь!

И она шумно выбежала из гостиной. Напуганная горничная, прибывшая вытирать полки, побежала следом за своей госпожой.

Евангелина обрела свободу. Но за долгие годы послушания и запретов, она не понимала, что теперь с ней делать. Еще больше выпрямив осанку, она направилась в свою комнату вышивать узором. Она всегда вышивала по вторникам. И сейчас, даже без присмотра бабушки, Евангелина прилежно выполняла свою работу. А вы что думали?

***

Брэд и Эвелина Брайноны крепко обнимали свою дочь и благодарили Всевышнего за такое счастье. Евангелина обыкновенно молчала, но немного раскраснелась от охватившего ее волнения. В последнее время, она как будто «оттаяла». То ли бабушка отучила ее от слепого смирения, то ли сама она почувствовала, что умеет думать за себя. Но ее родители не знали, из-за кого произошли такие изменения в особняке Сильверсов, а если бы и узнали, то сделали бы для того молодого колдуна, все что угодно.

Черные, до недавнего момента, безжизненные глаза Евангелины обрели ясность и даже какую-то мечтательность. Она оказалась застенчивой и жизнелюбивой натурой.

– Если бабушка не против, то вы можете теперь жить с нами, да? – проговорила Евангелина, стараясь придать своему лицу «благородный» вид.

– Можешь не пытаться притворяться прошлою собою, это теперь не столь важно! – буркнула госпожа Сильверс, но уже мягче, чем обычно. Она по-своему любила внучку, но поняла, как ошибалась в том, что несколько лет губила в ней индивидуальность, повлекшее за собой полное ее подчинение.

Но за месяц свободы в мыслях и действиях, а также недавний приезд родителей, которые обласкали дочку – Евангелина потихоньку начала жить. До этого, как призналась ее мама, каждое лето навещая ее – она была «ходячей тенью».

– Да, милая Евангелина, твоя бабушка позволила нам помириться с ней. Мы думаем, перебраться сюда, – сказала счастливая мама.

– Мы ни на секунду не забывали о тебе, доченька! – радостно добавил папа.

– За это ты обязана быть мне благодарна, – развеяв родительскую идиллию, важно отозвалась госпожа Сильверс, даже не посмотрев на милую картину воссоединения семьи.

Евангелина еще немного постояв в объятиях мамы и папы, неспеша подошла к бабушке, которая сидела в стороне на своем «королевском» кресле и читала хозяйственную книгу.

– Я давно скрывала от вас мысли, которые бы хотела высказать напрямую … – твердым голосом начала Евангелина. – В глубине души, до которой не доходили ваши приказы, я ненавидела вас и ваши непреклонные правила. Я хотела исчезнуть, убежать или просто испариться, лишь бы не жить бок о бок с такой властной и безжалостной бабушкой… Но, когда я уже полностью слушалась вас, то, конечно, потупила эту возраставшую с годами неприязнь к вам, бабушка. Я ничего не могла чувствовать, кроме опустошения, понимаете? Как будто меня загипнотизировали на целую вечность, пока тот случай меня не встряхнул. Даже если тот необыкновенный гость внезапно появился в моей скучной «жизни» и также внезапно ушел из нее – я точно знаю, что прежней больше не стану. Волшебство живет во мне. Я обрела веру, которую раньше я не чувствовала. И после этого, даже вас, бабушка, простила. И наконец-то я теперь смогу узнать свою семью, которую каждое лето отталкивала от себя по вашей воле…

Бабушка погасила было нахлынувшее возмущение внутри себя и в нерешительности заглянула ей в глаза. Взгляд у Евангелины был наполнен победным блеском. Она не шутила в своих словах.

– Очень мило… – все, что смогла сказать на это госпожа Сильверс. Но она поняла ее. И больше не вела себя заносчиво перед ней и ее родными.

Доминик, сидя за цветочным прилавком, потихоньку создавал магией что-то новое из цветов, наделяя их новыми красками, как художник, накладывая легкие мазки на картину. Напротив него стоял высокий человек, одетый в темно-зеленую плащ-накидку и в небольшую остроконечную шляпу. Люди с занятым видом идя по тротуару, настороженно, но в тоже время, с любопытством оглядывались на них.

– Уже вижу, что ты решил поиграть в цветочного продавца, да, Доминик? – добродушно ухмыльнулся высокий человек, тоже волшебник.

– И на этом не остановлюсь. Этот мир достаточно интересен, раз я еще здесь торчу. Но ты только подумай, как я обрадую всех этих людей, когда они получат эти волшебные подарочные цветы! Особенно восторженный блеск в глазах детей меня вдохновляет!

– Ну, ну, погоди, я понял. А что с прошлым местом? Почему, ты вообще, решил подрабатывать в том странном особняке? – спросил его серьезный друг.

Тот лишь пожал плечами и беззаботно ответил:

– Хотелось рассмотреть архитектуру и внутренние убранства этого богатого особняка, которые бы дали мне новые идеи для экспериментов в магии. Также просто подумал, почему бы не поглядеть на людей и их жизнь – меня всегда тянет в новые места. И, конечно, я надеюсь, что у той бедняжки, мисс Евангелины все будет хорошо. Я и дальше постарался бы помочь ей, если бы не ее родственница… А так даже интересно, изменилось ли у них что-то?

+1
02:48
787
09:34
+2
Евангелина всегда ложилась спать в семь часов вечера, а вставала в полшестого утром. Без слов, она плавно сделала реверанс, потом так же тихо и плавно направилась в свою комнату. Одна из гувернанток последовала за ней, чтобы помочь одеть Евангелине сорочку для сна.
Вас ничего не смущает во временах в этом абзаце, автор?
09:47
+2
Я не автор, но во временах меня ничего не смущает. Есть некоторая неуклюжесть в словах, но это дело такое, наживное.
И вообще, главное что Надеть сорочку… laugh
11:14
+1
идет речь о детстве героини, правильно? значит, делала реверанс и направлялась в свою комнату. и гувернантка следовала за ней. Разве нет? я просто сначала подумала, что начинается настоящее время, и с этого момента идёт тело рассказа, но нет, дальше опять прошедшее время пошло. Может быть, так можно строить повествование в русском языке, меняя совершенную форму глагола на несовершенную, но я ни разу такого не встречала.
11:45 (отредактировано)
+1
Посмотрел контекст. Там мешанина. Одновременно и сцена с бабушкой в настоящем и описание жизни героини из прошлого. Поэтому предложение про то, как она ложилась и вставала — из прошлого, а реверанс она сделала в настоящем. И гувернантка последовала за ней. Ну вот так автор написал. По крайней мере я так думаю.

Зачем такой девице гувернантка в помощь надевать ночную сорочку — не понимаю… pardon
Загрузка...
Alisabet Argent

Достойные внимания