Домовой

Всем, кто умудрится прочитать мои записи, пламенный привет!

Хотя не думаю, что такие найдутся в ближайшей перспективе, ̶ уж больно затейливый я нашёл способ изливать на бумагу свои сокровенные мысли и историю мира, такую, какой я её видел собственными глазами.

Дело в том, что меня как бы нет: вместо тела ̶ сгусток энергии, который могу увидеть только я сам, вместо мозга ̶ интегрированное в сгусток инфополе. Ну, то есть это я себе всё так представляю, а как оно на самом деле ̶- без понятия. И подсказать мне тоже никто ничего не может ̶ моя форма существования пока не поддаётся ни изучению, ни даже обнаружению. Только Иришка как будто способна меня слышать… или чувствовать… или воспринимать… Короче, сложно всё это... Я могу сжаться до размера инфузории туфельки и могу растечься по всей Цитадели и даже немного за её пределами и одним глазом наблюдать, как наши хлопцы рвут на британский флаг подошедшую слишком близко стаю проглотов, а другим следить, чтобы оставленные на пару минут без присмотра второклассники чего-нибудь не сотворили (понятно, про глаза это я фигурально выражаюсь, их у меня тоже нет). И при этом я прекрасно себя чувствую. Своеобразно, но прекрасно.

Но существовать, сомневаясь в самом факте существования, было бы крайне неудобно, потому я выбрал для себя девиз ̶ спасибо Декарту и Жанне Александровне, моей учительнице французского ̶ «Je pense, donc je suis», что в переводе на великий и могучий означает: «Я мыслю, значит, я есть». Тем более, имеется у меня и кое-что ещё ̶ миссия. Какая, спросите вы? Самая банальная: служить и защищать. Круто я придумал, правда? (Кто-то скажет ̶ сплагиатил у загорелых калифорнийских копов, а я отвечу: копов уже нет, а я есть, так что девиз освободился.)

Ладно, вернёмся к моим записям. Я обнаружил в одном из сейфов толстенный ежедневник, красивый, с обложкой из натуральной кожи и золотым тиснением, в нём была исписана всего пара страниц. В него я и начал переносить содержание всех имеющихся учебников и художественных книг, сборников поэзии и журналов, у меня получилось вытянуть всю инфу с жёстких дисков и перетащить её… Боже, сколько же там ненужного хлама! Ну да ладно ̶ потомки разберутся. Но кроме продуктов чужого интеллектуального труда я тщательно фиксирую свои воспоминания и размышления и истории всех, с кем меня сводила кривая дорожка новой реальности.

А что насчёт способа, то, так как рук у меня нет и карандаш держать затруднительно, я просто вплавляю в страницы тончайшие слои информационной матрицы и цементирую их чистой энергией. В этом ежедневнике её уже столько утрамбовано, что он не сгорит даже в эпицентре ядерного взрыва.

Так что когда-нибудь вы прочитаете…

***

Как сейчас помню, в один прекрасный майский понедельник я вышел из дома и в предвкушении нового рабочего дня остановился на солнышке, наслаждаясь первым настоящим теплом. И вдруг как будто кто-то переключил рубильник, и мир погрузился во тьму. Буквально. Солнце исчезло.

Сначала страшно не было, я подумал, что это незапланированное солнечное затмение, но потом даже мне, далекому от астрономии человеку, стало понятно, что затмением тут и не пахнет. Я почувствовал себя попугаем, клетку которого накрыли непроницаемым покрывалом, но психика, воспитанная на фантастике, современных мультфильмах и неповторимой в своей абсурдности действительности, умудрилась устоять, руки достали телефон, включили фонарик, а ноги завели меня обратно домой: как ни крути, а запирающаяся на три замка дверь десятисантиметровой толщины - это хоть какая-то защита от возможных неприятностей.

Все источники света,работающие, грубо говоря, от розетки, не функционировали. На улицах начался хаос, и, стоя у окна и выглядывая из-за занавески, я видел мечущиеся малюсенькие капли телефонных фонариков, разрезающий темноту свет автомобильных фар, и яркие, бьющие по глазам лучи мощных прожекторов, установленных на машинах стражей порядка, слышал удары и скрежет врезающихся авто, выстрелы и крики раненых. Но праздник непослушания продолжался недолго: сдохли все аккумуляторы. А потом, почти сразу, я даже не успел дойти до дивана, выключился и я. Позже, обсуждая этот момент с такими же, как я, проснувшимися счастливчиками, мы решили, что произошло что-то вроде взрыва электромагнитной бомбы, только воздействовала она уже не на итак не работавшую электронику, а на тонкие материи внутри человеческого организма. Допускаю, что эта теория не стоит и выеденного яйца, но это не так уж и важно. Суть в том, что вся популяция гомо сапиенс одномоментно потеряла сознание.

А по окончании принудительной сиесты, тех, кто пришёл в себя, ждало две новости, одна ̶ хорошая, а вторая, как водится, плохая.

Хорошая: солнышко вернулось и заливало яркими ласковыми лучами опустевший, обезлюдевший город. Плохая: обезлюдевший город. Точнее ̶ вымерший.

Так, среди трупов и в полной тишине и началась моя новая жизнь.

Что было дальше? То, что раньше я видел только в фильмах и читал в книгах про постапокалипсис, только с поправкой на то, что всё, созданное руками человека отказалось работать. То есть вещи, работавшие на элементарной механике, типа велосипеда или арбалета, функционировали, а что-то посложнее ̶ мопед или пистолет ̶ нет. В общем, мы плюхнулись век так в ХII… Я скитался в одиночку, потом прибился к компании таких же бедолаг, и мы добывали еду и всякие нужные штуки вместе, дрались с себе подобными, убивали (и я тоже убивал), потихоньку наладили какой-никакой быт. А потом стали появляться твари. Большие и маленькие, клыкастые и ядовитые, ползучие и летающие, самые разные. Тут уж стало не до разборок внутри человеческой популяции, но, даже объединившись, мы почти ничего не могли противопоставить непонятно откуда взявшимся монстрам, и нас становилось всё меньше.

Надо было бежать, но бежать было некуда…

И тут кто-то вспомнил, что недалеко от города есть одно местечко ̶ дитя любви советской предусмотрительности и паранойи одного почти свихнувшегося на почве ожидания конца света богатого дядьки. Жёлтая пресса писала, что дядька этот бункер приобрёл в собственность, сделал капремонт и проапгрейдил, заполнил склады предметами первой необходимости и продуктами с большими сроками хранения и почти сразу помер, так конца света и не дождавшись. Совсем чуть-чуть, надо сказать, не дождался, а ведь мог бы всем тем, кто за его спиной крутил пальцем у виска, показать кукиш и сказать сакраментальное «я же говорил».

Шансов дойти до места было не очень много, ещё меньше их было на то, что мы сможем в него проникнуть ̶ это же бункер, в конце концов. И тогда всё.

Но мы пошли. И дошли. Не все. Очень сильно не все.

Зато перед выжившими неожиданно распахнулись монументальные ворота, пропуская нас внутрь, после чего они успели захлопнуться как раз перед самым носом набежавших тварей, помесей бульдога и креветки.

Как оказалось, не только мы в старые добрые времена читали жёлтую прессу и вспомнили про бункер: первые поселенцы пришли сюда ещё до появления тварей, и в последующем народу только прибавлялось. Нас приняли как родных, и стали мы жить поживать, да добра наживать.

Шучу.

Добро мы начали проедать, потому что с каждым днём тварей вокруг становилось всё больше, и выходить наружу становилось всё опаснее. И так бы мы и поумирали в конце концов от голода или в желудках ненасытных животин, если бы одним прекрасным утром молодой человек семнадцати лет по имени Димка не расстроился очень сильно из-за урезанной пайки (а поесть он любил) и не шибанул шаровой молнией по подвернувшейся табуретке, которая тут же осыпалась мелким пеплом. Дмитрия мы ругать не стали, а попросили повторить, что у него и получилось после нескольких десяток попыток. Стало ясно, что первая шаровая молния была не разовой акцией, а продуктом, с которым можно и нужно работать.

И Димка начал работать, самозабвенно и целеустремлённо. А за ним последовали Серёжа и Настя, потом Гоша и Марат, Лена и…

Дар открылся у всех. Правда, разного качества и наполнения: кто-то метал молнии, кто-то пламя, кто-то вспарывал воздух невидимыми плетьми, а кто-то (я, например) стал телепатом. То есть это сначала весь мой дар заключался в телепатии, а потом я стал такие штуки вытворять, что сам себе завидовал.

Правда, твари тоже «радовали» появлением новых видов, так что встречали мы уже и «невидимок», и метаморфов, и мозголомов, и всяких других. Короче, борьба за выживание не останавливалась ни на секунду.

Но если ты борешься, значит веришь, что у тебя есть будущее.

Так бункер превратился в Цитадель, а мы в её защитников.

А я, кроме этого, ещё и в учителя. Сам от себя не ожидал, но я попробовал, у меня получилось и, самое главное, мне понравилось. Оказывается, я просто обожал детей, а они уважали, и, смею надеяться, любили меня. И только моя любовь к ним и позволила стать мне тем, кто я есть.

Или кто я «нет»…

Короче, вот мы и плавно подошли к следующему переломному моменту в моей жизни. И лично для меня он стал даже более значимым, чем предыдущий. И каждое слово, каждое действие, каждое мгновение того дня такие яркие и чёткие, будто это было вчера.

***

Мелодичный перезвон водяных часов возвещает о конце урока. Дети вскакивают со своих мест, и мне приходится усаживать их обратно. Как говорится, звонок для учителя. Надо дать домашнее задание, убедиться, что все его записали и, самое главное, дождаться сопровождающего. Без него выпускать детей за пределы класса запрещено категорически. Домашка, наконец, записана, и начинается обычная возня с шепотками, смешками…

В дверь стучат: раз, два, три, пауза, раз, два, пауза, раз, два. Последовательность верная.

̶ Дети, тихо! Код «три»!

Код «три» означает готовность к условным неприятностям, например, если ты внутри Цитадели. Есть ещё код «два» – та же готовность, но на открытом пространстве, «раз» – нападение. Будь готов – всегда готов...

Детвора шустро расхватывает щиты и собирается вместе: так я смогу прикрыть их всех одновременно.

̶ Кто? ̶ спрашиваю я через дверь.

̶ Слава.

Голос, и правда, Славкин, глухой, с лёгкой хрипотцой.

̶ Как меня зовут?

̶ Антон.

̶ Девятнадцать минус восемь?

̶ Одиннадцать.

̶ Когда была Куликовская битва?

̶ 1380-й. 8 сентября.

̶ «Silentium».

̶ Молчи, скрывайся и таи, и чувства и мечты свои…

Так, первая проверка пройдена. Значит, мозги и, соответственно, тело там, за дверью, Славкины. Теперь остаётся удостовериться, что и мозгами, и телом управляет сам Славка.

Я открываю железную заслонку.

̶ Руку.

Слава просовывает руку в отверстие, я дотрагиваюсь до неё кончиком пальца и проникаю в его контур. Говорят, это не очень приятно, ты как будто чувствуешь, что внутри есть посторонний, но таковы правила – безопасность превыше всего. Честно говоря, я бы мог сделать это и не касаясь руки, но так я устаю меньше, а в резерве всегда должен быть максимально возможный запас энергии. Вторая проверка подтверждает, что снаружи действительно Слава, и я отпираю дверь.

̶ Дети! «Три» в силе, стандартное построение.

Все одиннадцать детей встают за широкой Славкиной спиной: двое впереди, за ними три шеренги по трое, я замыкающий. Слава врубает защитное поле на полную и накрывает нас всех, я включаю сканирование, и мы выдвигаемся.

Конечно же, мы перестраховываемся. Ни одна серьёзная тварь ещё не смогла проникнуть в Цитадель: наш покой берегут и сенсы, и видящие, и бойцы. Но привычка быть всегда готовым к нападению ̶ это залог выживания, а в случае с детьми вообще нет такого понятия, как излишняя предосторожность. Дети для нас не просто продолжение рода, а возможность склонить чашу весов в войне с тварями на свою сторону окончательно и бесповоротно. Чем младше были те, кто выжил, тем сильнее они становились после прохождения инициации. Я выдвинул теорию, что они легче и эффективнее впитывают в себя новый мир, становятся его частью, и, как следствие, получают от него бонусы. У нас есть две девочки и мальчик, девчонкам по четыре года, пацану пять, и я надеюсь дожить до их инициации и посмотреть, на что будут способны они. А очередное подтверждение своей теории я получу уже через пару месяцев, когда одиннадцать исполнится Семёну. Плюс-минус месяц – свидетельств о рождении у них, естественно, нет.

Мои размышления прерываются самым неприятным образом: резкий укол в висках с большой вероятностью означает, что прямо сейчас в непосредственной близости должно случиться что-то очень нехорошее.

̶ Раз! ̶ кричу я, не дожидаясь пока «нехорошее» приобретёт конкретные формы.

Может, и нет ничего, но лучше перебдеть, чем недобдеть.

Не пронесло.

̶ Право! ̶ кричу я снова, увидев, как дрожит воздух по правую руку.

Спасибо Руслану, нашему второму учителю, который не только ведёт у моих подопечных физподготовку, но и отрабатывает с ними все возможные ситуации: дети тут же сбиваются и собирают «черепаху», закрываясь щитами со всех сторон. Одновременно с этим Слава разворачивается и, не отпуская защитное поле, активирует багрово-красные клинки. К счастью, тварям из этой серии ̶ невидимкам ̶ требуется несколько секунд для полного проявления, поэтому, когда из воздушной ряби сформировывается тело, надо сказать, очень впечатляющее (я таких раньше не видел) мы уже готовы.

Само собой, на ментальном уровне я бью во все колокола, оповещая о нападении каждого в радиусе сотен метров, но помощь будет секунд через двадцать, не раньше, а за это время можно столько же раз погибнуть ̶ по разу в секунду.

Тварь стоит на двух лапах, выгнутых в обратную сторону, едва не задевая потолок гребнем, торчащим на башке. Верхние конечности заканчиваются огромными когтями, с мою ладонь длиной, из-за спины торчат четыре жгута, скорее всего, не для красоты туда приделанные, пасть приоткрыта совсем чуть-чуть, но клыки с острыми гранями видны вполне себе хорошо. Очень опасная уродина.

Одна из первых вещей, которой учат бойцов, ̶ выдержка. Мы должны атаковать, только когда невидимка окончательно сформируется, и ударить ровно в нужный момент, ни раньше, ни позже. Поспеши на мгновенье, и потратишь часть сил зря, вполне возможно, именно этой части тебе не хватит, чтобы победить. Упустишь момент ̶ и, возможно, ты уже не жилец.

Тут мы со Славкой не сплоховали: наносим удары одновременно, я пси-импульсом, он своими клинками. Я не зря вкладываю почти все силы в атаку: тварь успевает лишь дёрнуться, на мгновение потеряв ориентацию, а клинки погружаются в чёрную плоть. Погружаются… Нет, всего лишь надрезают броню и замирают, не в силах вскрыть её до конца. И это очень плохо. Я вижу, как тень растерянности наплывает на Славкино лицо. Вот уж никогда бы не подумал, что такое возможно.

Я улавливаю Славкины мысли, носящиеся внутри черепной коробки, как крысы под перевёрнутым ведром, но и без этого ясно: его сил не хватит. Он не может влить больше мощи в клинки, чтобы вспороть брюхо твари, пока щит активен, но ослабь он его, и дети будут вмиг разорваны на куски хищно застывшими в воздухе жгутами. Более того, если он уберёт клинки и сольёт всю энергию в щит, уйдя в глухую оборону в надеже продержаться до прихода помощи, то это всё равно не поможет ̶ щит не выстоит. Теперь я вижу тварь не только снаружи, но и весь её внутренний контур. Она сильна. Сильнее всех, кого я видел до этого. Мы со Славкой против неё, что пекинесы против матёрого волчары ̶ может, и укусим пару раз, прежде чем нам оторвут головы.

Время для меня остановилось.

Что делать?

Хороших вариантов нет.

Я опускаю взгляд и утыкаюсь в тёмно-зелёные детские глаза, сверкающие сквозь узкую щель между щитами. Иришка… Я бы её из тысячи узнал. Нашёл её ещё в родном городе, одинокую, чумазую, худющую. Она вот так же выглядывала из приоткрытой дверцы шкафа, когда я осматривал очередную квартиру, чудом избежавшую внимания мародёров, но, как и большинство других, наполненную запахом гнили и уже подёрнутыми тленом чужих воспоминаний. Но тогда внутри этой девчонки жил только страх и больше ничего, она боялась, что я её найду и что не найду… Страх есть и теперь ̶ а куда без него ̶ но веры больше. Веры в то, что всё не может закончиться здесь и сейчас, веры в меня.

И в этот миг время срывается с места и несётся безудержной лавиной. Жгуты за спиной твари взвиваются вверх и обрушиваются на Славку, бьются о защитное поле и… весь контур твари в этот момент вспыхивает, вливая в них просто безумной мощности заряд энергии… они не останавливаются, проходят сквозь поле, как нож сквозь масло, Славкина растерянность успевает смениться злостью пополам с обречённостью, но и они тут же смываются кровавой волной, выплёскивающейся из разорванного черепа…

Поле гаснет.

На меня мелкой моросью падают капельки крови.

Следующие ̶ мы.

Внутри меня загорается маленькое солнце, оно впитывает в себя и мою энергию, и моё сознание, как будто бы даже кровь и плоть, а потом рвётся в сторону твари, жгуты которой уже оттягиваются назад, уже нацеливаются на беззащитные детские тела… бьёт её в грудь и вплавляется в казавшееся неуязвимым тело, растекается по внутренностям и выжигает их изнутри. Тварь застывает, качается и рушится на пол с глухим стуком.

На всё про всё ̶ мгновение.

Время вновь начинает свой неспешный бег.

Я с облегчением выдыхаю... Ещё раз, ещё… Не получается. Я не могу набрать воздуха в грудь, не могу выдохнуть его, не… Я оглядываюсь вокруг. Славка, дети, подбегающие бойцы, коридор… всё как будто подёрнуто лёгкой дымкой, а потом, наоборот, становится нереально чёткими, как если подкрутить резкость на микроскопе, а их контуры как открытая книга… Да что там контуры ̶ я ощущаю их эмоции, их намерения, так чётко, как никогда, слышу мысли каждого в отдельности и всех одновременно…

Я поднимаю к лицу руки и не вижу ничего. Рук нет, только память о них.

Вдруг взгляд падает на лежащее на полу тело. Очень знакомое, надо сказать, тело… Моё. Я лежу раскинув руки, из приоткрытого рта стекает струйка крови, пустые глаза смотрят в потолок.

Так это было не солнце, это и был я. Я переработал всего себя в нечто непонятное и этим уничтожил тварь…

Из-под стены щитов вырывается худая девчонка и бросается мне на грудь, крича в голос моё имя. Иришка. Она падает сверху, обнимает меня и утыкается лицом в шею, не замечая, как смешивается моя густая тёмная кровь с её солёными слезами, пачкая волосы, лоб, руки…

Мне тоже хочется плакать. Но нечем. Нет глаз ̶ нет слёз. Такая вот шутка из категории чёрного юмора.

Мысли лезут самые дурацкие: «Это я получается что, умер? То есть сейчас загорится яркий свет, и я полечу вверх, прочь из этой юдоли печали? Или не вверх? Что там у меня с грехами? Но время идёт, а ни ангелы, ни черти не спешат по мою душу. Может, не того масштаба я фигура, чтобы мне персональную встречу устраивать, и придётся двигать своим ходом? Но с этим я повременю, уйти никогда не поздно…»

Детей отводят в комнату, а парни толкутся над моим телом, не решаясь оторвать от него продолжающую плакать, почти неслышно поскуливающую Иришку, вцепившуюся побелевшими кулачками в мою одежду.

Не могу я видеть её такой.

Что, что, чёрт возьми, можно сделать?!

И тут я сдвигаюсь с места и медленно-медленно подплываю к ней, по пути обрастая клубящимся серебристым туманом телом.

Я подлетаю почти вплотную, вытягиваю облачную «руку» и дотрагиваюсь до её волос, глажу, ещё раз, а потом слегка щёлкаю по мочке уха ̶ я иногда так шутил с ней, она всегда делала вид, что злилась, но на самом деле обожала, когда я так делал. Иришка замирает. Неужели что-то чувствует?

̶ Не плачь, Ириш, ̶ шепчу я. ̶ Всё будет хорошо.

Она приподнимает голову, вертит ею во все стороны, пытаясь понять, кто с ней говорит, и говорит ли вообще ̶ я вижу её мысли, а затем смотрит на моё бледное мёртвое лицо.

̶ Не смотри туда, Ириш, это уже не я, ̶ продолжаю я, и она послушна отводит глаза от моего тела, оборачивается и устремляет взгляд прямо сквозь меня, или на меня, будто, и правда, может что-то видеть.

̶ Я же обещал, что никогда тебя не оставлю. Помнишь, я рассказывал тебе про домовых, хранителей дома? Считай, что я теперь он и есть. Я не умер, я стал другим, чтобы защищать тебя, Петю, малявку-Жендоса… Да и всех остальных тоже.

Иришка прекращает плакать окончательно.

̶ Ты мне доверяешь? ̶ спрашиваю я, положив «руку» ей на голову.

Я не рассчитываю на ответ, но я его получаю.

̶ Да, ̶ отвечает Иришка, слизывая последнюю слезу, и кивает, заставляя окружавших её взрослых, не понимающих, что происходит, нервничать ещё больше.

Ну всё, теперь меня ни ангелы, ни черти к себе не утащат, пошлю их всех куда подальше! Я буду помогать, присматривать, защищать, жечь без жалости обнаглевших тварей! Я чувствую проходящие сквозь меня потоки силы, знаю, что эта сила теперь моя, что я теперь и есть сила!

Я буду хранителем Цитадели.

Я наклоняюсь и целую Иришку в лоб ватными губами.

̶ Ничего не бойся. Теперь у вас есть домовой.

Иришка не понимает моих слов, но чувствует, воспринимает суть того, что я говорю. А мне больше и не надо.

***

Жалею ли я о случившемся? Ни капли.

Сделал ли бы я всё так же, знай, чем это закончится? Несомненно.

Было ли это осознанное самопожертвование? Ни фига. Просто, так получилось.