Песочный разум

Время пошло. Таймер защелкал, превратив меня в муравья под лупой. Цепкий взгляд прожигает насквозь двумя лучами, словно представляя во что я превращусь в ближайшие шестьдесят минут словесной пытки.

Поправив манжет халата, незаметно пытаясь скрыть синеющее пятно в белоснежных складках, сидящая напротив женщина обратилась ко мне внимательным, строгим тоном.

- Продолжим с того, на чем остановились в последний раз, - произнесла она, гуляя пальцами по линованным страницам.

Немного помедлив прежде, чем обнаружилась нужная строчка, она задала свой сухой, безжалостный вопрос.

- Вы чувствуете себя хозяином собственной жизни?

Опешив, как это происходит всегда после подобных вторжений в глубины моего подсознания, я не смог выдавить из себя ничего кроме медлительного потряхивания плечами. Её ручка со скрипом забегала по листу в блокноте.

- Попробуйте вдохнуть и подумать об этом получше.

***

Ветер слышит каждый шаг по опавшей и обратившейся в камень листве. Он хватает в свои объятия треск желудей под ногами, тихое человеческое дыхание и звон тишины, эхом разнося их по зелёной чаще и возвращая взамен суетливые шорохи неугомонных деревьев, так сильно желающих заглянуть в лицо незнакомому страннику. Сквозь причудливые стволы не видно проложенных человеком дорог, через них не доносится ни единого отголоска внешнего мира. Каждый шорох бьёт по ушам, словно ударяясь о барабаны из воздуха.

«Я потерян в этой гнетущей тиши, - мысли мечутся, задыхаясь в неутешительных выводах. - Как скоро я увижу его?»

Подошвы утопают в вязкой, поросшей мхом земле в след за моими торопливыми шагами. Свет голубого неба теряется между ветвями колючих игл, что густой чащей простираются во все стороны горизонта. Чем дальше я ухожу в глубь, тем менее отчётливыми становятся мои следы, укрытые мягким ковром. Где-то впереди ветер резко подхватывает ужасный грохот, разрывающий лесной покой. Доносясь до моих ушей, он подстрекает двигаться лишь быстрее. Навстречу мне пробивается все больше мерцающих проблесков пока я подбираюсь к резкой, словно обрубленной топором границе леса. При виде туманного силуэта за расступающимися стволами из горла вырывается вздох облегчения. Но тут же падает камнем вниз, зависнув немного в воздухе. Что-то не так с моим домом.

Деревянные стены, переплетённые в бесчисленных узлах выступающих комнат, балконов и эркеров, выглядят по-прежнему знакомыми и родными. Разве что, ползущая трещинами башня успела вырастить несколько новых труб. Уже успев немного покрыться ржавчиной, они поблескивали бурым металлом. Стеклянный глаз, расположенный под самой высокой остроконечной крышей, щурился от их едкого дыма, треща оконной оправой.

Промчавшись сквозь лесную стену я затормозил в шаге от пустоты, образовавшейся вместе с обрывом. Обессилив, ноги сами невольно согнулись в коленях, а глаза устремились вниз. Там, в бесконечной толще воздуха, сорванные с обрыва комья земли утопали в бледнеющей бездне.

Фундамент, как корни древнего дерева, глубоко вонзался в чёрную землю. Где-то виднелись оголенные сваи, с которых ссыпались песок и глина. В последний раз, когда мы прощались с домом, он стоял на этой самой земле, что прямо сейчас ускользает в пропасть. Что за неведомая сила могла сотворить такое? Кажется, что с каждой минутой промедления мое единственное пристанище отдаляется от меня все дальше, подобно сорняку, выдранному с корнем из земли гигантской незримой рукой. Я должен попасть внутрь, должен попытаться успеть.

Отступив от края обрыва насколько то позволяла заросшая корнями земля, я ринулся к парящему крыльцу. Всего секунда над бездной пронеслась в глазах как целая вечность. Обрушившись всей массой изможденного тела на дряхлую древесину ступеней, я едва не соскользнул в густой туман, отрезавший путь назад. Сожаления о недавно ушедшей юности невольно наполнили мысли. Развалившись на крыльце от усталости, я обернулся. Там, на границе обрыва, зеленые силуэты безмятежно растворялись в холодной дымке. Ощущая влагу, оседающую на досках, одежде и волосах, я буквально чувствовал, как эти стены, крыльцо и я, отрезанные от всего мира, сами растворяемся в пустоте. Вовсе не та встреча, которую я ожидал, но я наконец то дома.

Свежесть открытого воздуха постепенно пробиралась под кости. Оцепенение овладело мной, погружая в мысли о том, что поджидает там, за дверью. Поднявшись, наконец, я все же опустил подрагивающие пальцы на ручку. Одно нажатие без усилия, и она повернулась с легким скрипом. Я точно запирал её, уходя в последний раз. Стрекочущее в животе чувство с новой силой дало знать о себе. Что бы ни овладело этом местом снаружи, прямо сейчас оно хозяйничает внутри.

Родные стены встречали меня неприветливым полумраком. От привычного чувства спокойствия, что наполняло изнутри, стоило только переступить порог, не осталось и следа. Как в самый обычный день, я вешаю на крючок изрядно запачканное пальто и привычным движением задвигаю ботинки в угол. Бессмысленные щелчки выключателем. Недавнее потрясение добавило лишь трещин в стены, явно не отозвавшись положительно на имеющихся удобствах. Нет. Только не снова. Этого нельзя допустить. В ход пошла припасенная на подобные случаи, никогда не получавшие хороших исходов, лампа с заправкой из керосина, стаявшая тут же на входе.

Я напрягал глаза в поисках чего-то, что сам не мог объяснить. Дом утопал в полумраке, лениво расступающемся перед рассеянным светом от крохотных окон. Лампу он избегал также неохотно. Каждая деталь, каждый предмет виделся с порога странно чужим. Как будто едва уловимое искажение пространства овладело всякой крохотной трещиной. Окинув пристальным взглядом холл, я так и не смог понять действительно ли к привычным старым добавились новые очертания. Внезапные завывания в трубах холодом прокатились по спине. Я с досадой отметил, что даже знакомые звуки более не кажутся таковыми. И всё же, это всего лишь ветер. Сжав держатель покрепче, я скрылся в глубине коридора, за которым должен был следовать проход в гостиную. Мысленный путь машинально выстраивался на метафорической карте. Несколько винтовых лестниц, поворот направо, череда поднятий и спусков и щиток с рубильниками и предохранителями окажется в моих руках. Каждый раз я проклинал себя за решение засунуть его на чердак. Непроизвольно брошенный назад перед самым поворотом взгляд выявил новую странность. Теперь уже действительно явную. За мной тянулась вереница светлых следов. Кажется, пол покрывал тонкий слой черной пыли.

Глазницы окон остались позади и полумрак с каждым шагом всё больше и больше походил на тьму. Желтоватый луч завораживал, как софит, прорезающий путь. На поверхностях вытанцовывали причудливые тени. Действительно, подпирающие стены по обе стороны от прохода книги и коробки, забитые вещами из прошлого, были чем-то усыпаны. Приподняв лампу, я заметил те же темные точки на стенах, а затем и на своих пальцах. Последствия тряски, возможно. Я продолжил идти, не желая оставаться во мраке слишком долго. С каждым метром перешагивать через дорогой сердцу хлам становилось сложнее. Несмотря на давнюю привычку складировать старье, я едва ли мог припомнить такое его количество в этом месте. И коридор, к моему удивлению, заканчиваться не спешил. Где-то впереди маячило несколько едва заметных световых лучей. Словно сужаясь, стены обрастали предметами и шкафами, которые громоздились друг на друге с большей и большей густотой, по мере того, как я продирался между ними, сопровождаемый скрипом лампы. Память определенно играла со мной злую шутку, уверяя, что этот путь никогда не был таким длинным. Да откуда же столько? Подобравшись вплотную к свету, я понял, что проход был погребен за вещами, как завал в пещере. С той стороны донесся подозрительный шипящий звук. Едва понимая, куда ставлю лампу, я взвалил сразу несколько коробок себе на грудь. Тут же потеряв равновесие, они рухнули в гору старья, породив этим столб едкой пыли. От увиденного в открывшимся проходе, кашель сменился новой волной дрожи, пробежавшей по позвоночнику.

Взгляд приковался к тихо журчащему крану. Это невозможно. Этого просто не может быть. Эта комната, окна, как я мог оказаться здесь? Сквозняк, пробивающийся сквозь недавно появившиеся трещины в стеклах, приводил шторы в неспокойное движение. Они обволакивали замершие во времени стопки тарелок и прочей посуды, некогда оставленной мной на тех же местах. Почти тех же. Хотя, постойте. Я приближался к кухонному столу едва переставляя ноги. Чувство необъяснимого выжигало рассудок. Глаза бегали повсюду, пытаясь найти хоть небольшой кусочек пространства, не затронутого этим безумием. Все здесь будто зажило своей жизнью. Часть кружек перевернулась вверх дном, другая повисла на крючках люстры, а ножи с вилками усеяли пол под открытым ящиком. Но больше всего меня поразили углы смыкающихся стен. Ощущение вертикальности своего положения покидало тело при одном взгляде на них. Соединяясь в танце, они искажались вместе с пространством, увлекая за собой шкафы, столы и посуду. Каким бы дурным ни был этот сон, я должен узнать, что здесь происходит. Любопытство обрело надо мной верх и протянутая рука замерла в нескольких сантиметрах от стакана, наполненного водой. Проглотив ком, подступивший к горлу, я позволил подушечкам пальцев ощутить керамический холод. Осязался он совершенно так же, как и в последнее прикосновение, только некогда чистая вода была покрыта слоем уже знакомой чёрной грязи. В этот момент впервые я испытывал столь незнакомое и в то же время нестерпимое желание обернуться. За спиной, вместо узкого прохода и толщи старинного хлама, меня поджидали широкие деревянные двери. Не почувствовав облегчения, я вернул взгляд обратно на столешницу. Стакан, повёрнутый вверх дном, стоял в луже, бесшумно стекавшей грязными частичками на пол. Его белое дно разительно отличалось чистотой от всех остальных поверхностей.

Этот дом, он не просто жил своей тихой жизнью. Пока в одной стороне я выискивал знакомые очертания, он менялся и деформировался с другой. Один ли я здесь? - в последние минуты этот вопрос раз за разом пробирался под кожу липким холодом. Попятившись назад, я начал мотать головой как сумасшедший, дергая шеей вслед за каждым шорохом. Дом был переполнен ими, переговаривался сам с собой через скрежет труб и пощелкивания балок. Я готов поклясться, что слышу его дыхание прямо сейчас. Низкий, протяжный гул, отдающийся в ноги лёгкой вибрацией, ежесекундно охватил пространство вокруг. Спина натолкнулась на что-то жесткое. Те самые двери, по совместительству единственный выход из комнаты. Я прислушиваюсь с замиранием сердца. Этот гул, он исходит одновременно отовсюду, но меня будоражит мысль, что я могу быть отделен от главного его источника всего лишь тонким слоем древесины. Раньше я был бы уверен, что ждёт меня за этими дверьми, но теперь даже собственные глаза как будто намеренно искажали реальность. Чёртов бред, это невыносимо. Охваченный жаром, я дёрнул за очередную ручку.

***

Виднеющийся из угла ореол пыли сгущался вокруг пустого пятнышка стены, ещё более белого, чем сама комната, наполняемая светом из решётчатых окон.

- В первую нашу встречу, помните? Вы попросили меня убрать зеркало из кабинета.

- Естественно! Кто вообще вешает в кабинетах зеркала? – моё недоумение разбилось о стену из профессионального холода, искусно выдаваемого за улыбку.

- Вы говорили о неких «вибрациях», порождаемых отражающими поверхностями, - процитировала она одну из множества записей, не поднимая глаз в мою сторону. – Скажите, в каком возрасте Вы впервые столкнулись с этими, особыми, «искажениями» реальности?

- В подростковом, наверное, - задумался я, - если честно, не уверен, что могу отличить настоящее от искаженного в своем прошлом.

- Что-то заставило Вас усомниться в реальности происходящего?

- Страх, - выпалил я, на этот раз, без тени лишнего сомнения. - Я понял, что не могу больше смотреться в отражения.

Пятно гипнотизировало и угнетающе расползалось, стоило сместить взгляд в сторону требовательно выжидающей женщины. Проглотив ком, я всё же вернулся к зрительному контакту.

- Понимаю, может это кажется вам глупым. Но я чувствую, что должен держаться подальше от них.

- Вы всегда избегаете зеркал?

- Я избавляюсь от них. С тех пор как увидел, что за ними стоит.

Новые записи. Переминания на неудобном стуле.

- Вы имеете в виду что-то конкретное? – продолжила она заинтригованным тоном.

- Все думают, смотрясь в отражение, что видят себя. Они искажают окружение, врут Вам в лицо, и вы этого даже не замечаете.

- Вы боитесь смотреть на свое отражение?

- Вы не понимаете, не понимаете, это не шутки. Вы думаете, что я сумасшедший. Но Вы должны меня услышать. Это не вы и не я, это всë ложь. Оно поглотит вас рано или поздно.

Ответом мне послужил старый добрый раздражающий скрип, оставляющий новые пометки на страницах.

***

Еще один едва освещенный коридор развернулся передо мной картинной галереей. Свет с кухни рисовал на скомканной ковровой дорожке пятно, казавшееся ярким островком в очередном мрачном, сужающемся проходе в неизвестность. Приподняв фонарь, я пригляделся к багровым стенам. Они плясали и стягивались неровностями с еще более заметным натиском. По обе стороны на кривых гвоздях покачивались чьи то лица, облаченные в деревянные рамы. Поднеся фонарь вплотную к одному из них, я начал замечать знакомые черты. Стремясь разглядеть что-то в тусклом свете догорающей лампы, я не заметил, как островок начал медленно уползать к своему источнику. Резкий хлопок прорезал воздух. Давящий гул с новой силой сжался вокруг висков. Лампа мерзко заскрипела, дернувшись от резкого движения руки – от двери осталась лишь кладка из еще сырого кирпича. Вслед за гулом из глубины коридора послышался клокочущий скрежет.

Я протянул лампу вперед, едва перебарывая дрожь, колотившую всё тело. Звуки стихли как по щелчку. Впереди, местами, ряды портретов неожиданно прерывались проходами, наполненными тьмой еще более густой и ужасающей. Я бросил быстрый взгляд на лампу, где, по моим меркам, оставалось едва ли больше трех чайных ложек прозрачной вязкой жидкости. Еще один взгляд назад. Там по-прежнему ждал тупик, теперь уже зашитый в кроваво-красные обои.

Морщины стен разглаживались от приближения света, а портреты ужасно неприглядных, обвисших лиц загорались молодостью лучезарных улыбок. Стоило сделать всего пару шагов, поддержав монотонное движение, и они коробились вновь, погружаясь в ледяной мрак. Всплывающие воспоминания о всевозможных тенях прошлого отзывались внутри гнетущей тоской. Портрету отца, на чьем лице я не могу припомнить ни одной хорошей эмоции, совершенно не шла улыбка. Он был едва узнаваем в таком виде.

Пока я углублялся все дальше, не переставая оборачиваться, раскаты гула и шелеста плавно переползали от одного уха к другому. Они особенно усиливались рядом с появляющимися из неоткуда скрытыми ходами, в которых я никогда не бывал раньше. Казалось, что коридор тянется через весь дом как огромная артерия, меняющаяся в размере и расходящаяся развилками. В каждой из них таилось нечто вторящее моим шагам, крадясь вдали от тусклого огонька.

В груди закололо от кривой ухмылки, что светилась на изображении хрупкой девушки. Мои некогда друзья, близкие и давно канувшие в небытие знакомые словно заливались безмолвным смехом над ничтожностью скованного страхом человека, ползшего мимо них. За каждым моим движением по пятам следовал цепкий, пристальный взгляд. Я чувствовал это так, как добыча чувствует дыхание смерти в ожидании хищника. Стоило поднести лампу ближе к одному из ходов и доносящиеся оттуда звуки снова затихали, мгновенно усиливаясь где-то еще. Пространство охватывала ужасная сырость.

Впереди вырос узкий силуэт. Еще едва различимый в тусклом свете, он заставил меня замереть на месте. Стрекотание сзади металось из стороны в сторону в странном круговороте, ударяясь волнами в затылок. Что-то постепенно приближалось, давая знать о себе низкочастотными волнами, пробиравшими до костей. Силуэт неподвижно нависал на прежнем расстоянии. Встряхивание лампы ему было не страшнó. Как и звукам, подступающим сзади. Напоминая две точки светящихся глаз, свет отразился металлическим блеском от пары маленьких круглых ручек. Приблизившись к таинственной фигуре ещё немного, я понял, что дорогу преграждал массивный, высокий шкаф. Коридор за ним продолжал растекаться как русло реки, изобилуя сторонними ходами и таинственными портретами.

Рамы застучали о стены. Возрастающая дрожь стремительно поглощала пространство, отражаясь звоном в шкафных петлях. Гул накатывал незримым комом, множась и разлетаясь в осколках воздуха, предвещая неминуемое приближение чего-то из темноты. Издалека донёсся хруст хрупких деревянных балок, дрожащих под натиском невыносимой тяжести. Действуя инстинктивно, я бросился к единственному зримому убежищу, надеясь скрыться от необъяснимого мора, поглотившего дом.

Издав мерзкий скрип, тугие дверцы поддались со второй попытки, захлопнувшись за спиной с тяжелым стуком. Пламя лампы печально моргнуло в последний раз перед тем, как окончательно стихнуть. Я остался наедине со своим бешеным пульсом в окружении воистину непроглядного мрака. Лишившись зрения, тело обострило остальные чувства как натянутые струны.

Голова, спина, плечи и ноги вязли в пропитанных пылью тряпках, свисавших беспорядочно сверху и комом набившихся по углам. Чувствуя, как поддается окружившая меня материя, я судорожно начал ползи назад, разгребая попадающееся тряпье, закапываясь в него глубже и глубже. Но чем стремительнее я продвигался назад, тем более бездонным казалось пространство. Рокот и гул, перебивающиеся увесистым шагом где-то извне, постепенно стихали, теряясь в бесчисленных складках тканей. Задыхаясь от пыли, я продолжал ползти, спиной рассекая встречающиеся препятствия. Наконец лопатки коснулись жёсткой опоры, принятой мной за дно этого затхлого гроба. Земля тут же вырвалась из-под ног. Пролетевший вниз кубарем хлам увлекал за собой, как лавина, лишив понимания какое положение моё тело занимает в пространстве.

***

- Вы забрасывали все Ваши увлечения? – отличавшаяся завидной дотошностью женщина допытывала, цеплялась за пропитанные тоскливым отвращением слова, вскользь брошенные мной в попытке ответить на какой-то совершенно отвлеченный вопрос. Я пытался лавировать, омрачённый невероятно постыдными для меня воспоминаниями. Словно питаясь моей антипатией, она ковыряла душевные ссадины до тех пор, пока я не погрузился в полное равнодушие.

- Я столько вещей перепробовал, в детстве рисовал много. Потерял интерес с возрастом. Когда поступал, чувствовал, что не вижу своего будущего. Эта работа, чертежи постоянные, я очень от этого устал.

- Вы быстро поняли, что не нашли себя в этой сфере деятельности?

- Я мечтал, что мои идеи покорят мир. Но когда пошел работать, понял, что никому не нужны мечтатели. Посредственные проекты, одобренные посредственными заказчиками. Сроки, планы. Мне кажется все, что я делаю, не имеет смысла.

***

В щеку впилась мелкая железная сетка. Она передавала пульсацию дрожи, что продолжала опоясывать пространство вокруг, стихая и усиливаясь без какой-либо заметной закономерности. Однако ярость, с которой разносились волны гула, заметно уменьшилась. Я смог вдохнуть, наконец. Прозревшему взору открылась необычайно просторная круглая комната, бездонным колодцем простиравшаяся в оба вертикальных направления. По-прежнему тусклые и редкие, но лучи света всё же проникали сюда гораздо охотнее.

Резные книжные шкафы и полки, усыпанные несчетными стопками рукописей, парили одинокими островками материи в безмолвности просторной библиотеки. Пожелтевшие от долгого хранения листы, перекручиваясь в воздухе, с шелестом огибали их деревянные тела, оседая на пол, где одевались в саван чёрной пыли. Безмятежность среди всепоглощающего безумства. Зрелище завораживало и гипнотизировало, относя мысли к дрожащим на ветру деревьям, избавляющимся от пожухлой листвы. В глубине сознания яркой вспышкой пронеслась картина, где копия меня, сорвавшись с неустойчивой опоры, неслась со всей высоты вниз, вслед за этими танцующими частичками осени.Я тщетно вглядывался в бездонную пустоту, в поисках спасительного пути. На много метров вокруг узенького балкончика, с которого я окидывал взглядом царство сна и покоя, простирались лишь голые, вязнущие в тумане стены без единого выступа.

Сердце дома, куда изначально был проложен мой путь, само нашло меня в лабиринте новоявленных искажений. Я перестал задавать вопрос "как? ", лишь созерцал, исследовал происходящее, в надежде, что объяснение само придёт ко мне прежде, чем до меня доберётся ревущая тьма из распахнутой настежь двери. Проложенный в голове путь к чердаку безысходностью рассыпался на глазах. Вернуть свет в этот дом теперь виделось едва ли более реальной задачей, чем угадать что поджидает меня за любым новоявленным поворотом. Но нутро кричит, что оставаться на месте означает верную смерть.

Послышался знакомый скрип петель. Воздух вновь мгновенно пропитался противной сыростью, проступившей чёрными каплями снаружи выплюнувшего меня прохода. Внушительная крышка одного из тысячи бумажных хранилищ, качаясь в невесомости, замаячила на периферии зрения. Плывя на расстоянии вытянутой руки, она как будто манила, приглашая прикоснуться к себе. Косяк сонных, неповоротливых деревянных рыб расступился на мгновение, облачив одинокую дверку на противоположной стороне обширного зала, едва ли заметную среди прочих деталей. Помимо пустоты её обрамлял лишь тонкий, ажурный балкон, такой-же как тот, что удерживал меня над бездной.

Блуждать в размышлениях, ощущая спиной подступающий рокот, получалось непросто. Мгновение спустя, свисая с перил на побелевших от хватки руках, я топтал ногами воздух. В момент столкновения с шаткой платформой сквозь желудок прокатилась колющая волна. Тяжесть моего тела инерцией выбила скрипящую громадину из равновесия, превратив её в раскачивающийся маятник. Ворох новых листьев закружил в воздухе, устремившись вниз дождем из сотен бумажных обрывков. Вцепившись в опору всем телом, я смог сдержаться на плаву. Опустевший наполовину шкаф неохотно начал тяготеть к прежнему равновесию. В ту же минуту в глубине моего сознания что-то треснуло. Превратившись в зияющую дыру, оно поглощало какую-то непонятную, но в то же время столь ощутимую часть меня. Спрятавшись за разрозненным взглядом, снова устремленным в пустоту, я оказался не в силах понять становился ли я меньше сам, или это пространство вокруг расползалось и множилось.

Мнимо представившаяся траектория движения явно подсказывала, что достать следующего ближайшего острова мне не удастся даже с разбега. Я завис в ожидании. Тревога точила изнутри, подстрекая беспокойные руки тянуться к бумагам, оставшимся населять древние полки. Пара взволнованных тараканов, что едва пережили недавнее потрясение, в ужасе засеменили по углам. Я поднес какой-то лист ближе к лицу. Сбивчивый почерк переливался скачущими буквами и исправлениями. Готов поклясться, я видел его ни раз на страницах собственных тетрадей. Текст затмили знакомые образы. Зажившие как наяву, они отзывались новой порцией боли в груди, рисуя спины уходящих вдаль близких и перемалывая в порошок обещания, брошенные на ветер. Пара мгновений, и одиночество покатилось по щеке соленой каплей.

Следующий громоздкий шкаф незаметно материализовался спереди, грубо оторвав меня от чтения. Я отбросил лист в сторону, чтобы подготовиться к новому прыжку. Яркая смена эмоций мгновенно вырвала разум из гнетущих размышлений. С удивлением я обнаружил, что не могу припомнить как выглядел и что рассказывал текст, оказавший такое влияние на меня. Череда волнительных прыжков и приземлений приближала к заветной цели. Мелькающий между шкафами проход, способный увести подальше от таинственной опасности, оказывался ближе с каждым успешным продвижением. Ладони покрылись холодным потом. Всё окружавшее в миг содрогнулось. Кривые трещины, грубо ворвавшись в безмятежную библиотеку, стремительно расползались по стене, беря начало у покинутого мной лаза. На свет сквозь них тонкими струями ещё активнее стала проступать мутная болотная сырость. Нога соскользнула, утаскивая следом тело. В судорожных попытках ухватиться за что-либо я тщетно сносил бумажные кипы с полок, уносясь вслед за с ними в мрачнеющую глубину. Воздух обратился очередным столбом пыли, как сажа оставляющей на коже угольно-черные следы.

Покрытый мягкой пеленой из смоляных частичек пол в близи пестрил ещё не успевшими почернеть бумагами. Что-то неоспоримое важное крылось в этих строчках. Я чувствую, они не могли взяться здесь из ниоткуда. Некогда живое и греющее воспоминание, канувшее в пустоту немало лет назад, вдруг возродилось из пучины забвения, как только я впился пальцами в очередную рукопись, движимый необъяснимым наваждением. Забыв, где мой рассудок, я накинулся на полумятые и совсем новые листы, как ястреб, взахлеб загружая в сознание потерянные куски памяти. Задыхаясь от собственного безумства, я не ощущал, как практически осязаемые образы, вкусы, запахи, стремительно сплетались мёртвым узлом вокруг, сдавливая и поглощая.

В момент, когда мне удалось опомниться, я проваливался, утопал в тягучем полу, как в банке с медом. Скрипящие и мнущейся материей бумаги, будто подхваченные течением водоворота, пришли в движение прямо вместе с ковром из густой пыли. Превращаясь в мягкую пластмассу от прикосновений, всё вокруг вязло вместе со мной в бездонной пропасти. Тщетно размахивая ногами в невесомости, окружавшей их ниже пояса, я не смог нащупать ни единого спасительного выступа, способного задержать мое падение хоть немного. Резкий вдох. Хватая последний глоток воздуха, я смыкаю глаза за мгновение до того, как плотным кольцом над головой сомкнется вязкая субстанция недавнего пола. Собственная тяжесть уволакивала тело в неизвестность.

***

- Наши беседы вырисовывают передо мной картину крайне скованного человека. Согласны ли вы с таким утверждением?

Оторвавшись от наблюдений за будоражащим пятном я переключился на разглядывание решеток. Возможно вскинутая бровь немного её возмутила.

- С местными антуражами иначе как-то не получается.

- Чего вы боитесь больше всего? – нахмурившись, она вытянула шею в позе нахохленной птицы.

- я боюсь своих мыслей, себя.

Выжидающий взгляд не сдвинулся с места, словно требуя продолжения.

- Мне кажется я боюсь, что однажды утону в себе.

***

Очередное падение. Ожог резкой боли вместе с оглушительным треском. Недавние ушибы зазвучали в унисон со жгучими покалываниями, объявшими тело. Каждое движение отзывалось хрустом, треском и шелестом, навевая мысли о звучании моих собственных костей. Сжимая зубы, отрываю шею от пола. Горы грязно-желтого пластика и металла с тысячами стершихся цифр. Они повсюду, громоздятся друг на друге, смешиваясь с ворохом мятых чертежей. Я узнаю их сразу. Каждый лист, испорченный и отброшенный в сторону моими же собственными руками.

Судорожный взгляд наверх. Потолок, некогда напоминавший зыбучую топь, затянулся толстым шрамом, теперь уже больше походившим на кору ссохшегося дерева. Из его центра неуклюже свисал скомканный обрывок какого-то листа, зафиксированный скрученным свертком. Немного поодаль, в нижнем углу – колыбельная бесчисленных часов, проведенных со сгорбленной спиной в свете мерцающей лампы. Я узнаю́ это место сразу. Одно воспоминание и под лопатками начинает привычно ныть. Откидная крышка выжидающе застыла под тем же углом, что всегда казался мне самым удобным для работы. Некогда белоснежный лист с нанесенными на него пометками и бездушными линиями очередного посредственного чертежа, засохшая тушь на острие пера. Пара капель, застывших рядом. Я обещал уложиться в срок и проваливал обещание каждый раз, когда садился за этот стол.

Замшелая контора, стеллажи, громоздящиеся вдоль серых стен моего личного кабинета. Единственное достижение. Они забиты рулонами свернутых бумаг, к которым необходимо приступить на досуге. Пока более успешные коллеги удерживают немногочисленных клиентов, я поглощен унылыми поручениями, на которые им не хватает времени. Когда-то давно, пытаясь скрыться в работе и горбя спину под тяжестью гравитации, я перестал замечать слившиеся в бесконечном трансе часы, недели и годы. Быть может и об этом рассказывалось на очередном потерянном листе? Гипнотизируя свое тоскливое пристанище последних лет, лежа в груде рейсшин и гнутых транспортиров, я как никогда ощущал себя заложником душной, одинокой пустоты, в которую превратилось мое тоскливое существование.

Оторвавшись от потолка, тягучая капля ударилась о лоб. С каждой минутой, проведенной во мраке некогда дорогого и любимого дома, глаза всё лучше начинали ориентироваться в непроглядной тьме. Сырость уже и здесь проступала пятнами, словно преследуя, охотясь на меня. Массивный вибрирующий скрежет донесся откуда-то свысока и, надувшись дугой, стены задрожали, в безмолвном ужасе. Переняв спустившуюся сверху волну движения, на месте затанцевала неприметная табличка «Выход».

Выход? Так просто? Здесь ничего не происходит просто так, и, одновременно, всё подчиняется непредсказуемому, всепоглощающему хаосу. Каждая часть тела сопротивлялась болью в мышцах, пока я собирал себя с пола, как стеклянную вазу. Должен, я должен остановить это. Поднявшись, я начал переставлять как ходули ватные, тяжелые ноги. Я должен спасти его. Шаг, еще один. Чем сильнее я желаю попасть наверх, тем глубже падаю вниз. Неужели я обречен на блуждания в этом лабиринте из бесконечных дверей, ведущих в неизвестность? С каждым новым падением я невольно поддаюсь страху, что тьма способна поглотить меня прежде, чем я смогу её обуздать.

Взрывная волна неудержимой силой ворвалась в распираемую тяжестью комнату. Запах ила окутал пространство, и, вслед за ним, вязкая болотная масса поспешила сделать то же самое. Водный поток отобрал равновесие у тела, ослабшего от бесконечного страха. Схватив меня в липкие объятья волна продолжила сносить всё на своем пути, с такой же легкостью выбив хлипкие петли.

Но лишь стоило ей пересечь порог новой комнаты, дикая стихия обратилась в жалкую лужу, что возвышалась над полом всего парой сантиметров. Где дверь, где она? Судорожно скользя по стене, я чувствовал лишь разбухающие от влаги обойные швы. Что угодно, только не это.

Сквозь мансардные окна вниз стекали редкие, тусклые лучи. Едва достигая искривленных стен, они отражались на зеркальные глади, перепрыгивая с одной поверхности на другую. Каждый клочок пространства, помимо крохотного обрывка стены, где буквально мгновение назад растворился путь из очередной ловушки, оказалось испещрен отражающими стеклами всех видов, форм и размеров. Сама водная плоскость блестела как огромное зеркало и разбегалась рябью от моих рваных движений.

Я знаю, нельзя оборачиваться. Голос кричит внутри, что меня поджидает нечто. Нужно бежать. Нельзя оборачиваться. Оно прямо здесь, оно видит меня. Оно вот-вот меня поглотит. Стеклянный холод обволакивает плечи. Я понимаю, что окружен. Здесь больше нет пространства, свободного от дьявольских порталов, негде скрыться как бы отчаянно я не метался в поисках заветного пути.

Искривившись, забившись в истерике, тело насквозь пронзилось нитями мучительной фобии. В эту же секунду несколько десятков изумленных глаз устремились в мою сторону, источая неподдельный ужас. Они все знакомы мне, эти лица, дрожащие в унисон с биением сердца. Стекло затрещало и захлюпало под ногами. Быть может я обезумел от ужаса, но ноги сами тянут меня взглянуть на этого человека поближе. Тянут, вопреки помешательству, пропитавшему органы и разлагавшемуся под стенками черепа. Сам не узнавая себя, я почувствовал, что хочу узнать, наконец, как выглядит мое лицо.

Одежда липла, сковывая движения. Приблизившись к первому попавшемуся зеркальному кругу, я впился в беснующееся отражение. Оно дергалось, закручивалось бурлящей волной. Всё больше и больше осколков волнами выходило из-под ног, а зеркальные картинки, петляя между рамами и острыми краями, лишь сильнее искажались в невиданных пропорциях, перетекая между необъяснимыми формами. В один момент, в этом море из кривых, изнывающих от черной пыли зеркал внезапно я почувствовал себя - собой. Человек, гипнотизировавший меня через одно из отражений, был необычайно обычен. Он копировал движения с точностью, не спеша закручиваться в бешеных зигзагах. Стоя практически прямо, немного нахмурив брови и каплю пошатываясь, он так напоминает ребенка, которого я привык видеть когда-то, умываясь по утрам. Новая порция казавшихся еще живее происходящего вокруг образов вспыхнула в памяти.

Старый комод в родительском доме. Пепел от брошенной отцом сигареты, усыпавший расческу и мамины духи. Я отряхиваю её, чтобы расчесать волосы в последний раз перед выходом. Она тысячу раз просила его не курить в доме и тысячу раз он поступал так, как считал нужным. Будет очередной скандал. Но сейчас не до этих мыслей. Вчера был её день рождения. Её, чья имя я произносил так часто, что оно больше не кажется реальным. Когда мы встретимся за общей партой, я подарю ей портрет, что рисовал без отдыха несколько недель. Всё до последнего локона там – точно выверенная, продуманная гармония деталей, вдыхающая жизнь в образ этой девушки в томительные моменты, пока её нет рядом.

Это взгляд, он не просто устал и напуган. Он лишен надежды, давно утраченной в ворохе сожалений и разбитых надежд. Когда она смеялась надо мной в тот день, я понял, что никогда больше не буду рисовать. Когда отец кричал, впечатывая меня в стену, я соглашался с ним, что должен получить профессию достойную, а не копировать чужие лица за копейки, пока прохожие плюют мне в спину. Он оттягивал горло моей рубашки покрепче, криком, как молотком, вбивая эту мысль в голову.

Мечты юности черным прахом разносились по воздуху с каждым ударом судьбы. Черным прахом они оседали в заваленных старьем коридорах, кривых зеркалах и прахом они окашивали бегущие по стенам струи, смешиваясь с затхлыми водами, что стремительно наполняли зал. Сантиметры нарастали волнами, один на другой, обволакивая комнату, ноги и стекла. Вырванный этим зрелищем из воспоминаний, я подскочил на месте от взгляда, по-прежнему прожигавшего меня с зеркальной глади. По спине стекал чистый лед. Бесконечно густой, полный ненависти взгляд. Двумя спиралями он выходил из глазниц, пожирая лицо, шею, впитываясь и проникая под горло. Тело немело от дрожи. Она ползла медленно от головы, вниз. Преодолев натянутые связки, крик застрял в глотке подобно проглоченной кости. Вместе него - свистящий хрип, едва слышимый за бурлением водных потоков. Искривленное, пробирающее до костей существо, еще недавно походившее на мою точную копию, обрастало тонкими, торчащими как антенны щетинистыми отростками, утопая в черноте. Подобно мне, утопающему в вязком болоте. Ноги снова оторвались от земли, но на этот раз я не падал в пустоту, а напротив, был подхвачен толщей воды, что порывалась захлестнуть меня с головой. Гигантский водоворот разверзся как пасть голодного зверя. Стены затягивались трещинами, лопались, подкидывая ему новую пищу. И он с жадностью подхватывал эти обломки, мебель, доски, осколки зеркал, утягивая их в свои недра вместе со мной. Объяв ноги железной хваткой, водоворот беспощадно тащил тело на дно. Я опускался на самый низ, беззвучно пуская оставшиеся в легких пузыри кислорода.

Затылок обожгла резкая боль. Протащив меня через узкий подводный лаз, стихия спутывалась узлами и многократно распадалась на части, швыряя в своей толще беспомощную тушу о преграды, как сломанную игрушку. Вопреки всем законам здравого смысла, рваным глотком воздух ворвался в грудь ровно в момент, когда я начал терять связь с сознанием. Я давился кашлем и рвущейся наружу грязной водой. Но дышал. Снова. Я был всё еще жив. И болотная жижа, опять, поднимала меня наверх, засасывая шкафы и превращая рукописи в жалкие, разбухающие клочки скользкой материи. Я едва помню себя, едва узнаю это место. И существо, что медленно движется над моей головой, вибрируя множеством отростков, не напоминает ничего из когда-либо виденного мной прежде. Махнув искривленным крылом, оно породило гудящее эхо, что тут же разнеслось по пространству, сшивая воздух и воду в одно целое. И без того неспокойная водная толща взволновалась с новой ужасающей силой. Разум заполонило враждебное отчаяние.

«Убирайся отсюда» – шепот, прерванный очередным порывом мокрого кашля, слабо прорезался сквозь бурлящий шум. Как ни в чем не бывало, тварь продолжала ползти по стене, подобно гигантской неповоротливой мухе.

«Вали из моего дома!» – заорал я на полной мощности своих легких. Неповоротливое существо зашевелило всеми имеющимися придатками, с трудом поворачивая корпус в сторону, из которой доносился неожиданный писк. Его движения отдавали вибрацией через всё, к чему оно прикасалось. Утопая и выплывая на поверхность вновь, я давился водой и кричал что есть мочи, давая волю прорезавшемуся голосу. Тем временем, не переставая подниматься, болотная толща продолжала поглощать всё на своем пути. Оказавшись на удивление неравнодушной к моему недовольству, тварь нервно задергала крыльями. Совершив волнительный поворот вокруг своей оси, после очередного всплеска визгливых выкриков, она попыталось ускориться, шевеля цепкими лапами в противоположную от меня сторону. Промокший насквозь, я вновь балансировал на деревянном островке, уже не парящем, а тонущем в мутных водах. Забыв о слабости, я махал руками, заливаясь истошными, полными гнева воплями. Потрясенное моим неиссякаемым напором, насекомоподобное чудище неистово замахало черными лопастями. В то же мгновение, отлипнув от вертикальной поверхности, его многотонная туша подвисла в воздухе. Шкафы завибрировали от жужжания. Мечась и раскачиваясь из стороны в сторону от собственной тяжести, тварь изнывала под властью инерции, что заносила её по разным сторонам, мешая суматошным поискам безопасного пристанища.

- Я тебя н… - тварь с плещущим грохотом рухнула в воду в нескольких метрах от моего дрейфующего плота, породив череду внушительных волн. Не успев опомниться, я вновь оказался в объятиях бушующей стихии.

***

Забывчивость, нет, амнезия, так лучше. Страдает галлюцинациями. Психошизопатический невроз. Устав от созерцания белой комнаты, выучив расположение каждой вмятины на штукатурке и сосчитав все до последней дырки в кафеле, я переключился на танцующую ручку. Какой только бред в очередной раз будет мне приплетён после стольких допросов и отметок в тестовых бланках.

Последний тик, и вот оно, спасительное дребезжание. Уткнувшись в пометки и старые выписки, она кивает мне, вскользь бросая сухое заученное прощание. Штамп громко врезается в лист за секунду до того, как за моей спиной хлопнет дверь. Такой же штамп красуется на туалетном листочке, мнущемся в подрагивающих пальцах. Читать я не хочу, предпочитаю довольствоваться воображением. Молча протягиваю его девушке с пустым взглядом в местном пункте выдачи волшебных пилюль. Очередная порция ожидания. Пара формальностей и, наконец, свобода. Этот воскресный день расторопным шагом я отправляюсь праздновать тихим уединением в одинокой квартире. В голове вертится зудящая мысль о том, что стоит всё же попробовать выпить ядовитые гранулы, что так отчаянно мне впаривают под видом панацеи о всех бед.

***

Сознание неспешно затекало в тело мутными воспоминаниями. Извергнув клокочущий рев, тварь барахталась в болотной тине. Удар. Пустота. Шуршащее прикосновение песка к щеке. Очередная порция воды терпким кашлем вырывается наружу из легких. Я открываю глаза, но мрак не расступается, затягиваясь непроглядной пеленой. Когда боль в затылке стихает, я нахожу в себе силы, чтобы привстать, на ощупь хватаясь за неразличимую в темноте опору. Мягкий песок облепляет вымокшую одежду, лезет в рот вместе с запутавшимися волосами. Нащупав выпуклую поверхность, рука соскальзывает с гладкого стекла. До ушей доносится тонкий звон.

Едва сделав несколько шагов, я споткнулся о невысокую преграду, на сей раз издавшую хруст картона. Согнув колени, я поспешил ощупать предмет, но донесшийся из неизвестности свербящий вздох неожиданно резко вернул меня в ставшее привычным оцепенение. Оно где-то рядом. Окружением вновь завладела гнетущая тишина, сбивающая с толку. Сделав попытку определить на слух положение источника шума, я попятился в обратную сторону. В спину жестким углом больно воткнулось нечто. Отпрянув в ужасе, я не услышал ничего, кроме безобидного скрипа и прежнего шуршания песчаной пыли. Рука наткнулась на холодный винт, вновь ответивший скрипом на прикосновение. Помимо него из металла стены выступали лишь шершавые трубы и таинственное углубление. Осознание подскочило в груди. Я навалился всем телом на железный вентиль. Не желая поддаваться, тронутый натиском времени, винт все же сдался под моим весом, приведя в движение дребезжащий механизм. Искусные створки, скрепя поеденными ржавчиной болтами, начали следовать друг за другом, поддавшись всеобщему круговому движению. Органы зрения охватила, на этот раз, приятная боль. Непроглядная тьма, подобно встрече ножа с холстом, прорезалась жадными лучами дневного света. Он спешил завладеть каждой крупинкой угольно-черного песка, что, не устояв под яркостью солнца, посерел перед его могуществом. Искажения стен выпрямлялись под ползущими жаром. Круглое окно, диаметром в три моих роста, внимательно вглядывалось в глубь чердака. Множество оправ, сверкая, складывались в фигуру глаза, пускающего во все стороны сияющие блики.

Центр пространства находился под властью груды стекла, частично не утратившего первоначальную форму уложенных на бок песочных часов. Остальная же часть, после соприкосновения с полом, разлетелась тысячей осколков, что валялись повсюду, смешанные с чернеющим символом времени, некогда заточенным в свою прозрачную обитель. Конструкция производила столь мощное впечатление, что я едва мог поверить в её самостоятельное падение.

Помимо толстых осколков, угольный песок поглотил немало забытых временем призраков прошлого. Коробка, недавно обнаруженная мной на ощупь, хранила в себе пару дорогих сердцу вещей. Подойдя ближе, я начал узнавать давно заброшенные мной банки с красками, художественные альбомы и распушившиеся от долгого использования кисти, что неряшливо торчали из неё среди прочего хлама. Блуждающий по окружению взгляд погряз в череде откровений. Свет заливал затерянный среди сотен и тысяч песчинок гитарный гриф с памятно порванной струной, тетради и дневники, потертые и исписанные наивными стихами. Странно, при одном взгляде я с легкостью могу возродить в памяти место, которое каждая из этих вещей занимала в моей жизни когда-то. Однако, в попытках отследить ход истории, где я забрасываю их навсегда, обрекая гнить в этом чердачном кладбище, моя память оказывается на удивление пуста. И только тайна коробки с красками казалась ясна, как стоявший снаружи день.

Плавно подхватываемые сквозняком, черные частички разносились по углам, покидая чердак и отправляясь в путешествие по бесконечному лабиринту комнат. Вновь спокойствие нарушил протяжный, надрывистый вздох. Мой взгляд приковался к углу, столь далекому от яркого света, что тьма не утратила там свою холодную власть. Бросив содержимое коробки, я двинулся прямо навстречу ей, шатаясь от истощения. Колени поджались, обронив ноги на песочную подушку вместе с обмякшим и выжженным страхом телом. Хлюпая сырыми крыльями, черное щетинистое нечто бессильно покоилось в подсыхающем болоте, издавая лишь редкие, протяжные вздохи. Подняв голову, я утонул в бездонной пропасти его безумных глаз. Чудовище ответило мне лишь очередным вялым хлюпом крыльев о воду. Слабый гул растекался вокруг него рябью, поглощаясь впитывающим влагу и звуки песком.

«Я тебя не боюсь» – сказал я теплее и мягче, тронутый беззащитностью, что проступила на поверхности этой гигантской, жуткой твари.

«Ты будешь жить здесь, в тени, а я верну свет в мой дом. Я уверен, нам двоим хватит места.»

Нехотя фыркнув в ответ, она засвербела и застрекотала, медленно начав подниматься на ноги. Обессиленный и усталый, я не двинулся с места, готовясь принять любую судьбу. Продолжив гудеть и едва заметно расшатывать стены всепроникающей вибрацией, существо отправилось в черноту, огибая сохнущую болотистую линию. Крылья тяжело волочились следом, оставляя на влажном песке глубокие ямы.

Гипнотизируя её прощальное шествие, я так и остался сидеть в глубоком трансе, горбя спину и блуждая в потоках разума. Со временем провода, вырванные с корнем, вернутся на свои места внутри электрической коробки, ведь я всё-таки сделала это. Я смог добраться до пункта своего назначения.