Анна Неделина №3

Лимит

Лимит
Работа №426

Запястье полыхнуло резкой болью. Семён открыл глаза, попытался встать с кровати, но ноги запутались в одеяле и мужчина скатился на пол.

‒ Да не сплю я уже, не сплю!

Массивный металлический браслет на левой руке горел красным, на его экране мерцала надпись «лимит сна исчерпан».

‒ Вот, блин, ‒ Семён размял кисть, боль медленно отступала, словно руку только что достали из пекла духовки, ‒ Маш, ты почему меня не разбудила?

В комнату вбежала девушка. Её тонкую руку обвивало точно такое же «украшение», лишь чуть меньшего размера.

‒ Извини, думала дать тебе выспаться, думала, успею… Больно?

Она присел рядом, взяла сухую мозолистую руку мужа в свои маленькие теплые ладошки.

‒ Нормально уже, прошло.

Семён клацнул по браслету, экран ожил.

«29 июня 07:01. Лимит шагов: 5.000»

‒ Что там у нас на завтрак? ‒ Семён поцеловал жену в макушку и пошел в ванную.

Широкие плечи мужчины привычно терлись о стены. Узкий коридор, словно нора, в которой не разойтись, вел из единственной комнаты на кухню, прерываясь лишь на закуток с душем и туалетом. Стоя на одном месте, Маша заправила постель, а потом пошла вслед за мужем. С каждым шагом, лимитер на её руке беспристрастно вел обратный отсчет.

Дорога до завода у Семёна занимала ровно пятьсот тридцать три шага, и столько же обратно. В цехе, где он стоял за шлифовальным станком, ходить особо не требовалось. Детали ползли по ленте конвейера и вываливались из тоннеля в большую корзину, мужчине оставалось лишь брать их, обрабатывать и пускать дальше. В обеденный перерыв он делал ещё примерно полтысячи шагов до туалета и комнаты отдыха, где ел скромный обед, приготовленный Машей. Потом шел обратно.

Иногда, по вечерам после работы они гуляли. Оставшихся шагов хватало на один круг по прямоугольному двору, зажатому серыми и безликими многоэтажками. В прогалах между зданиями Семён видел угловатый фасад своего завода. Такие предприятия давно стали подпирать жилыми кварталами со всех сторон и селить в них рабочих, чтобы людям не приходилось тратить ни лишнее время, ни лишние шаги. Маша работала здесь же, только в другом цехе, упаковщицей, и ей полагалось на семьсот шагов в день больше. Так что выкидывать мусор и ходить в магазин чаще приходилось ей.

Утро не задалось с самого начала, и день продолжился тем же образом. Сквозь темное, матовое стекло в защитном шлеме Семён видел снопы искр, разлетающиеся из-под диска полирующего очередную втулку. Он старался не обращать внимания на массивную фигуру, бесцельно маячившую по цеху. Начальник смены выбрался из своего логова. Семён совсем позабыл как того зовут, потому что ни разу в жизни не обращался к нему, но среди рабочих его именовали не иначе как Сугроб.

Светлый, почти белый рабочий комбинезон полагался только начальнику смены, который обычно сидел в металлической будке на уровне второго этажа и сквозь высокие окна контролировал работу. Или делал вид, что контролировал. Для всех рабочих, ковырявшихся, здесь внизу, словно муравьи, он выглядел как массивный сугроб, рыхлая куча чего-то белого и совершенно ненужного.

Обычно мясистые ляжки Сугроба отсиживались в кресле от звонка до звонка. Вниз он спускался лишь во время визитов директоров или когда был просто не в духе. Тогда он срывал злость на всех подряд, бегал вокруг, словно бульдог на привязи и брехал на каждого. Семён с завистью смотрел на лимитер толстяка, число шагов на котором отмерялось пятизначным числом.

«И зачем ему столько? ‒ сетовал Семён. ‒ Ведь видно же, что эта туша лишнего шага не просит».

Директоров поблизости не наблюдалось, а значит, сегодня Сугроб искал на ком бы сорвать злость. И как назло всё ближе и ближе подбирался к Семёну.

‒ Опять брак стряпаешь? ‒ Сугроб навис над левым плечом Семёна, его визгливый крик саблей рассекал монотонный гул машин.

Семён молчал. Бракоделом он себя не считал.

‒ И не спешишь особо. Норму кто за тебя выполнять должен, я?

Семён закинул в конвейер отполированную втулку, приподнял защитный шлем и посмотрел на Сугроба. Обрюзгшие щеки толстяка испещрила сеть фиолетовых капилляров, мутные глаза слезились.

«Всё ясно, ‒ подумал Семён, ‒ опять закладывал, вот и не сидится».

‒ Чего уставился, ‒ не унимался Сугроб, ‒ давай пошевеливайся. Давай работай! Ленивый ты стал, шатаешься где-нибудь по вечерам, а тут лоботрясничаешь? Надо бы тебе шаги-то подрезать. А то чересчур много.

Толстый как сосиска указательный палец Сугроба сам собой заскочил в поросячью ноздрю и принялся что-то усердно выковыривать.

«Вот, ‒ подумал Семён, ‒ вот чем ты там у себя в будке с утра до вечера занимаешься».

И зачем-то вслух добавил:

‒ А лимита на ковыряния в носу ещё не придумали?

Сугроб раскрыл рот, палец выпал из ноздри, потянув за собой что-то желтое.

‒ Ах ты…, ‒ Сугроб покраснел ещё больше, щеки раздулись как бока перезрелого помидора. ‒ Ты я вижу, в конец обнаглел.

Сугроб потряс в воздухе кулаком, но Семён даже не шелохнулся, бить эта туша точно не будет, кишка тонка. Белое пятно исчезло с радаров, забралось обратно в будку и закопошилось уже там.

А вечером, по дороге домой Семён обнаружил на своём лимитере новое ограничение. Тысяча слов в сутки. Значит, Сугроб своего добился, наябедничал директорам, приврал, конечно же. Семён вздохнул, что ж, сам виноват. Кто его за язык тянул? Тысяча слов. Много это или мало? Он пока не знал.

Оказалось что очень мало. Больше половины лимита ушло на то, чтобы рассказать Маше, как и почему такое случилось. Они лежали вдвоем, под тонким одеялом, уже миновала полночь, но сон не шел. Лимитер обновился. Теперь Сёмену доступны новые пять тысяч шагов и ровно тысяча слов на весь следующий день. Время на сон прибор уже отсчитывал, не считаясь с бессонницей.

Маша прильнула к Семёну, поцеловала, долго и завлекающее. Её горячее дыхание скользило по его шее и щекам. Семён медленно поддавался её ласкам.

‒ Давай заведем ребенка? ‒ прошептала она ему на ухо и слегка укусила за мочку.

Семён застыл, словно в одно мгновение превратился в камень. Его руки бережно отстранили Машу.

‒ Сегодня явно не лучший день, чтобы об этом говорить. И к тому же ты прекрасно знаешь, что я тебе отвечу. ‒ Лимит слов на экране таял как снег под жарким солнцем. ‒ Я очень хочу детей. От тебя. Но я не хочу приводить их в этот мир. Я не хочу видеть своего сына в этих кандалах, чтобы какой-нибудь тупица и бездельник выдавал ему свободу по чайной ложке и на своё усмотрение.

‒ Увы, это наш мир. Это закон и мы должны…

‒ Нет, не должны. И это не закон, это прихоть директоров и их прихвостней. Я хочу видеть своих детей свободными. Дед рассказывал, что были времена, когда никто не носил никаких лимитеров. Всё ходили сколько хотели и где угодно.

‒ Твой дед просто выжил из ума.

‒ Не говори так. Он был прав, когда говорил, что только шагами дело не обойдется. Я не удивлюсь, что скоро нам установят лимит на вдох.

Разговор затянулся и грозил перерасти в спор. Семён опомнился слишком поздно, когда посмотрел на экран браслета. Три слова. Осталось только три слова.

‒ Я тебя люблю, ‒ сказал он Маше, поцеловал её, и повернулся на бок, дав обет молчания на весь оставшийся день.

Сугроб злорадствовал и ликовал. Он битый час коршуном кружил вокруг Семёна, поливал его отборной руганью и постоянно подгонял как возовую лошадь. Он наслаждался своей безоговорочной победой и неспособностью Семёна ответить. Одиннадцать рабочих часов растянулись на целую вечность.

А вечером, идя домой, и, облизывая пересохшие губы, Семён принял окончательное решение. Осталось лишь дождаться полуночи, чтобы рассказать обо всём Маше.

‒ Ты с ума сошел?

Семён ожидал такой реакции и не злился на жену. Она была из тех, кто никогда не лезет на рожон, живет по правилам и подставляет вторую щеку, когда уже получила по первой. Они с Семёном всегда были на разных чашах весов, и волшебным образом её спокойствие уравновешивало его экспрессивность. Но сейчас ему было необходим перевес, он должен был раскачать эту мнимую гармонию и перетянуть Машу на свою сторону.

‒ Просто уйдем? Как ты себе это представляешь? ‒ И без того круглые глаза Маши стали ещё больше.

‒ Соберем всё самое необходимое и уйдем. Будем идти каждый день в одном направлении. Строго по прямой, лишь огибая препятствия. Город не бесконечный, когда-нибудь мы выйдем из него.

‒ И что? Что будет тогда?

‒ Свобода. ‒ Семён пожал плечами. ‒ Будет свобода. Дед рассказывал о том, как жили раньше. О маленьком деревянном доме, где рос. Это называлось деревня. Как его отец и мать вели хозяйство, сами выращивали овощи, разводили скотину. Поверь, я всё это смогу. К тому же, мы не знаем точно, что там. Возможно, там уже живут люди, свободные и самостоятельные. Они нас примут.

Маша покачала головой.

‒ Ты не можешь знать этого наверняка.

‒ Нет, но я верю.

Маша хотела ещё что-то сказать, но лишь расплакалась и спрятала раскрасневшееся лицо в складках рубашки мужа.

‒ Мне страшно, ‒ прошептала девушка.

‒ Мне тоже, но я не могу так больше жить. Мы должны уйти.

И пока слова не кончились, и лимитер не напомнил о себе болью в запястье, Семён описывал яркие образы их светлого будущего. Их уютный дом, большой сад с морем цветов и босоногую ребятню, до упаду носящуюся вокруг.

Маша успокоилась. Всё это казалось сказкой, в которую она начинала верить.

Подготовка заняла пару дней. Семён собрал все необходимые инструменты, теплую одежду и одеяла, закупился консервами, туго набил всем этим рюкзаки. Маша суетилась вокруг, прикидывая, что ещё может понадобиться.

Сначала Семён хотел, чтобы они оба уволились, но тогда их лимит шагов подрезали бы на добрую тысячу, а, то и больше. Просить у Сугроба сейчас отпуск, тоже гиблая затея, поэтому пришлось хитрить и чем-то жертвовать. Семён провел левой рукой по шлифовальному диску, перчатку сорвало, металл содрал лоскут кожи с тыльной стороны ладони. Станок залило кровью, Семён нарочито громко орал и кривлялся, держась за руку и согнувшись пополам. Словно хищник, на зов крови, тут же прибежал Сугроб. Сначала он как следует обматерил неуклюжего рабочего, а потом отправил его в медпункт, где сочащуюся кисть замотали бинтом, дали пару таблеток и отправили на больничный. Маше получить отпуск было не в пример легче.

Той же ночью, не дожидаясь, когда заживет рука, они водрузили объемные рюкзаки на плечи и вышли из тесной квартирки, служившей им домом последние пять лет.

Прямоугольные муравейники спали. Лишь пара окон, словно позабытые свечи, тлели вдали, да дымили трубы заводов, набивая серое небо белесыми клубами дыма.

Семён огляделся. Куда идти? Большую часть своей жизни он был как пес на привязи, доступный лимит шагов не позволял далеко отойти от вбитого колышка. Там за углом в трех сотнях шагов, он знал это абсолютно точно, магазин. А что за ним? Что там дальше, если нырнуть в арку и пройти по прямой как линейка улице? Без понятия. Семён сунул руку в карман и достал округлый предмет.

‒ Что это?

‒ Подарок деда. Храню его с самого детства. Компас называется.

‒ Компас? А для чего он?

Семён грустно улыбнулся.

‒ Да, в нашем городе, пожалуй, уже и не для чего. А так по нему определяют направление, если, например, заблудился. Вот смотри, стрелка всегда показывает на север, в одном направлении, даже если я его поверну, вот так. Видишь?

Маша кивнула.

‒ И куда мы пойдем?

‒ Пойдем на юг. Главное не сворачивать. Когда-нибудь город должен кончиться.

Шаги на лимитере таяли, а город не спешил меняться. Новые дворы, новые прямоугольники с окнами, новые трубы, хотя на деле, никакие и не новые. Всё такие же. В небе прошелестела стая птиц, и Семён задумался, что они видят оттуда? Лабиринт? Бесконечное нагромождение геометрических фигур?

Семён крепче сжал компас. Настало его время. Теперь это не просто напоминание о вечно серьезном и хмуром бородатом старике, которого белобрысый Сёма любил не меньше родителей. Теперь это его путеводная нить, давно забытый символ свободы и талисман наудачу. Всё в одном.

Они шли не спеша, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух. Старались идти нога в ногу, чтобы лимит не сильно расходился, хотя на такой случай у Маши имелся запас из семи сотен шагов. Браслет на руке Сёмена разменял последнюю тысячу.

‒ Пора приглядывать место для отдыха.

Они стояли на обочине широкого шоссе, по которому утром поползут вереницы грузовиков, привезут сырье, заберут готовую продукцию.

‒ Нужно свернуть во двор, ‒ Семён указал в строну чернеющего пробела между высотками.

После такого волнительно старта, ощутив прохладный и мягкий ночной ветер на своём лице, Маша, было, поверила, что всё возможно. Но скоро кончится ночь, день заявит свои права. Скоро город проснется, муравейник придет в движение. Внутри заворочался первый страх. Они здесь как на ладони. Что они тут будут делать? Стоять посреди двора? Сидеть на своих баулах у всех на виду?

Они зашли во двор, обычный, стандартный, очень похожий на их собственный. Бетонные дома, как стены, окружали клочок земли, поросшей чахлой травой. Пара скамеек, покосившиеся качели, песочница, где место песка давно заменила серая пыль. Кое-где, вдоль дороги стояли уже почти вросшие в землю машины. Когда-то Семён тоже мечтал о такой, откладывал деньги, присматривался, приценялся, но цены и лимит на топливо и километраж низводили все достоинства покупки.

‒ Спрячемся в подъезде? ‒ Маша указала рукой на раскрытую дверь.

‒ Нет, идем сюда.

Семён утянул её в дальний угол двора, где на спущенных колесах ржавело приземистое авто.

‒ Сейчас, подожди минутку.

Семён достал одну из своих отверток. Замок багажника недолго сопротивлялся. С хрустом, словно ломались кости, дверца багажника поднялась вверх. Фонарик высветил обрывки какого-то тряпья и пару пустых бутылок. Семён нырнул внутрь, отыскал нужный рычажок и опустил задние сидения.

‒ Залезай, ‒ улыбнулся он Маше.

‒ Ты уверен?

‒ Да, не бойся.

В салоне было тесно, но лежать было удобно. Пыль и грязь, давно пропитавшие стекла, сделали их практически непрозрачными, но Маша всё равно завесила их изнутри ветошью. Браслет на руке напоминал, что на сон осталось всего лишь четыре часа. Семён поцеловал жену в пыльные, как и всё вокруг губы и, завалившись набок, тихонько засопел.

День тянулся невозможно долго. Маша перевязала руку мужа свежим бинтом. Они несколько раз поели. В туалет ходили здесь же, прячась за машиной. Хотя оказалось, что прятаться особо не от кого. Город жил по расписанию. В восемь утра, словно ружейные выстрелы, начали громко хлопать двери подъездов. Вереницы людей тянулись к ближайшему заводу ‒ главному центру притяжения. Через час паломничество прекратилось, и двор вымер. Лишь одинокая мамаша гуляла со своим малышом. На вид ребенку было не больше трех лет, на его руке ещё не было браслета, его вешали в шесть, когда детей отправляли жить в школьный пансион. С этого момента будущих рабочих приучали к строгому порядку и ограничениям. Растрепанная мамаша сидела на скамейке и держала в руках поводок, опоясывающий талию малыша. Тот всё время рвался за пределы давно изученной и надоевшей площадки, натягивал веревку как струну. Но мать держала крепко. Если он убежит, ей его уже не догнать.

Семён наблюдал сквозь окно за их размытым силуэтом. Когда-то и он был таким же ребенком. Вернее он до сих пор им и остался, всё так же пытается сорваться с привязи и убежать.

‒ Как с животным, ‒ проворчал он и отвернулся.

В полночь, когда лимит обновился, они вышли из своего укрытия и ведомые подрагивающей стрелкой компаса двинулись дальше.

‒ Смотри, видишь ту башню?

Семён указал на тонущий в клубах дума силуэт, сплетенный из металлических перекладин.

‒ Труба?

‒ Нет, это не труба. Это вышка.

‒ Что за вышка?

‒ К нам одного парня в цех перевели. Он раньше на другом заводе работал, в другом районе. Он рассказывал мне про такую, говорил, что лимитеры от них работают.

Маша испуганно посмотрела на Семёна.

‒ Мы совсем рядом. Они могут нас как-то засечь?

Семён пожал плечами.

‒ Может быть да, а может, и нет. Я не был уверен, что они вообще существуют. Но теперь вижу своими глазами. И это хорошо.

‒ Почему?

‒ Потому, что у них должен быть радиус действия. И если выйти из зоны его влияния лимитер должен превратиться в бесполезный наручник.

‒ Звучит обнадеживающе.

«Лишь бы этими вышками не был утыкан весь мир» ‒ подумал Семён, но вслух ничего не сказал.

Маша почти привыкла к новому распорядку. Дневное безделье, отдых в каком-нибудь заброшенном автомобиле или подвале ‒ Семён без труда вскрывал почти любые замки, на худой конец, просто выбивал их молотком. Но изнутри девушку подъедала тревожная мысль: город не менялся. Он был всё такой же, одинаковый, ровный и безликий. Дворы, заводы, вновь дворы, вновь заводы. Иногда девушка сомневалась, не ходят ли они по кругу, но Семён качал головой, это невозможно. Компас не обманывает.

Они сидели в подвале. Словно в бойницу, Маша смотрела через продух в стене на залитую солнцем, но никому ненужную детскую площадку.

‒ Сколько мы уже прошли?

‒ За эти семь дней? ‒ Семён сидел рядом, и раскладным ножом ел консервы из банки, ‒ думаю километров четырнадцать, может пятнадцать.

‒ Это много?

Семён медленно пережевывал очередной кусок.

‒ Скажи мне это много или мало? ‒ Маша сама не ожидала того, что закричит. ‒ Ответь мне! Когда кончится, этот проклятый город? Почему ты молчишь?

‒ Я не знаю, ‒ Семён отложил банку, вытер руки об штанины, ‒ но он кончится, он обязательно кончится, нужно лишь идти.

‒ Я не верю… ‒ Слезы прокладывали на пыльном лице девушки извилистые тропинки. ‒ Не верю. Он бесконечный.

‒ Этого не может быть, ‒ Семён обнял жену.

Будто раненая птица она трепыхалась в его крепких объятиях.

‒ Скоро нас будут искать. Я не выйду на работу, ты не явишься в медпункт. Они будут нас искать.

‒ Может быть, но уже поздно отступать.

Сидя в подвале, они взглядом проводили очередную волну рабочих, спешащих в ночную смену, а с наступлением полуночи выбрались из своего укрытия. Рюкзаки за плечами значительно полегчали, все запасы еды кончились, и теперь днем Маша ходила в магазин за сухпайками. Матовая и грязная, словно заляпанный фонарь, луна слегка подсвечивала пустынную улицу. Её холодные лучи с трудом пробивались сквозь смог окутывающий город.

Не доходя пары шагов до очередного перекрестка, Семён замер, Маша уткнулась ему в спину.

‒ Что такое?

‒ Тссс, ‒ Семён зажал ей рот рукой.

Совсем рядом, за углом дома, кто-то громко рассмеялся. Ленивые шаги шаркали по асфальту. Семён потянул Машу за руку, затащил в чахлые кусты, дичком росшие вдоль дороги.

‒ Лежи и не двигайся, ‒ прошептал он.

Через мгновение из-за угла, вышла пара мужчин. Они слегка пошатывались, будто шли на ходулях. На плечах их комбинезонов мерцали серебристые шевроны, на поясе висели дубинки. Один был выше другого на две головы, и его тень растянулась тонкой полосой поперек улицы.

‒ Я тебе говорю, брат, это рабочая схема. Мужики уже не раз проворачивали. ‒ Высокий хрипло рассмеялся и громко сплюнул. ‒ Гоняешь её сначала где-нибудь, пока весь лимит не израсходует, а потом на плечо и куда-нибудь в укромное местечко.

Его коренастый напарник заухал как филин.

‒ И заметь, ни о каком насилии речи не идет. Всё добровольно. Хочешь, мол, домой? Без проблем, отнесу, но надо бы сначала расплатиться за услуги доставщика.

Высокий вновь зашелся гортанным смехом.

‒ Так что щас, разберемся мы с твоей девственностью.

Филин заухал, призывая напарника говорить тише.

‒ Да не ссы ты, никто здесь нас не услышит.

Вихляясь на тонких ногах, Высокий подошел к кустам. Маша задержала дыхание, уткнулась лицом в землю, Семён сжал в руке отвертку. Кусты не были хорошим укрытием, слишком редкие, но вездесущее серое марево давало шанс.

Высокий подошел почти вплотную, остановился, пошатываясь как дерево на сильном ветру. Послышался звук расстегиваемой ширинки, и следом мощная струя мочи ударила в нескольких сантиметрах от коленки Семёна. Высокий выдохнул с облегчением.

Семён видел его лимитер. На тусклом экране мерцал единственный символ ‒ заваленная на бок восьмерка.

‒ Ох, перебрал я сегодня по ходу.

Последние капли упали на землю. Семён чувствовал, как скользит рукоять отвертки в его вспотевшей ладони. Филин продолжал упорно шаркать вдоль стены, опираясь на неё, то рукой, то плечом. Молния на ширинке проделала обратный путь, острые каблуки вспахали землю, Высокий развернулся и поковылял к напарнику.

Семён выдохнул и тронул Машу за плечо. Два шатких силуэта медленно растворялись в подворотне.

‒ Кто это был? ‒ трясущимися руками Маша отряхивала лицо и волосы.

‒ Патруль какой-то.

‒ Почему мы раньше их не видели?

‒ Не знаю. Хотя… Мне кажется мы на верном пути.

Семён посмотрел в глаза супруге. Казалось, что за эти дни они потеряли привычный блеск, как в прочем и её волосы, кожа и всё остальное. Всё пропиталось пылью ночных дорог. Он видел, что она хочет ему верить, хочет, но уже не может. Что-то внутри неё начинало ломаться. Семён знал, что нужно говорить, продолжать убеждать, вселять надежду.

‒ Знаешь, что я думаю? Там где мы жили, патруль попросту не нужен. Наши поводки, ‒ Семён постучал пальцем по браслету ‒ твой, мой и всех наших соседей слишком коротки, чтобы мы ушли дальше соседнего двора. Возможно, раньше они там тоже были. Давно. Но нас приручили, научили ходить по правилам. Убедились, что мы всё поняли и не делаем ничего лишнего и патруль отодвинули. Отодвинули ближе к краю, понимаешь?

Маша задумалась.

‒ Мы уже близко. Конец города близко, иначе им не нужен был бы здесь этот пьяный патруль. Возможно уже за тем домо…ай!

Семён вскрикнул от неожиданности. Запястье снова зажали в тиски. Лимитер окрасился красным, словно пропитался кровью, запас слов иссяк.

Хотелось выругаться, но Семён лишь шумно выдохнул. Он отломил ветку.

«Мы уже близко» ‒ начертил он на сухой земле.

Они стали осторожнее.

Днем, стоя у прилавка магазина, Маша чувствовала на себе тяжелый взгляд продавца, скользящий по её не стираной одежде и спутанным волосам. Она старалась быть улыбчивой и непринужденной, отгоняла от себя дурные мысли, боясь увязнуть в омуте паранойи, но всякий раз вздрагивала, когда дверь открывалась, и входил новый посетитель.

Патрули стали встречаться не только ночью, но и днем. Теперь Семён тщательнее выбирал места для отдыха. Из-за этого они стали меньше проходить. Маша увядала как цветок без воды, но покорно шла вслед за мужем.

Весь лимит шагов этой ночи они потратили на путь вдоль бетонного забора. Таких обширных территорий у заводов Семён ещё не видел. Им пришлось делать крюк, чтобы не проходить мимо пропускного пункта и теперь Сёмен раздумывал над местом для убежища.

‒ Придется лезть туда. Давай я тебя подсажу. ‒ Семён прижался спиной к плите и подставил руки.

‒ Ты с ума сошел?

‒ Другого выбора у нас нет. Мой лимит скоро кончится, до ближайшего двора ещё не меньше тысячи шагов. Я не дойду.

Семён помог Маше, затем перелез сам. Они замерли, пригнувшись к земле, вслушиваясь в шуршание листвы и монотонный гул.

Здания цехов, словно коробки, стояли ровными рядами. Из редких окон пробивался холодный люминесцентный свет. В противоположной стороне, в тенистом углу ютилось одноэтажное кирпичное здание, похожее на амбар.

‒ Туда, ‒ скомандовал Семён.

На двустворчатых воротах висел замок, но ковыряться с ним не пришлось. Одно из окон скалилось осколками, застрявшими в раме, словно обломками зубов. Семён открыл фрамугу, и они оказались в темном продолговатом помещении, уставленном косыми и поваленными металлическими стеллажами.

‒ Думаешь здесь безопасно? Что это за место?

Маша боялась пошевелиться, вслушиваясь в мертвую тишину здания.

‒ Похоже склад, наверно, старый, сейчас им явно не пользуются. Одну ночь думаю, переживем. Давай расположимся в том углу.

Семён сдвинул несколько стеллажей, прислонил к ним пару поддонов и принялся стаскивать пустые картонные коробки, хаотично разбросанные по помещению.

‒ Ух, ты…

В одной из них что-то загромыхало, он посмотрел внутрь и увидел несколько лимитеров. Краска на них сильно облупилась, экран пошел сетью трещин, а сам браслет казался изогнутым. Семён достал один, покрутил в руке, клацнул по экрану, тот ожил, замерцал синими волнами.

‒ Может лучше не надо?

‒ Подожди.

Экран рябил, но работал. В ячейке лимита шагов в шеренгу выстроились нули.

‒ Выключи и положи на место, ‒ попросила Маша.

Семён выключил, но в коробку не убрал, а взял ещё один.

‒ Зачем тебе?

‒ Поковыряюсь на досуге. Может быть, пойму как эти штуки устроены и как их можно снять.

‒ Пожалуйста, только не снимай свой. У Сергиенко так муж без руки остался.

‒ Не бойся, свой я трогать не собираюсь. По крайней мере, пока.

Семён спрятал лимитеры в рюкзак, Маша застелила угол самодельными спальниками и, обнявшись, они погрузились в нервный и недолгий сон.

В который раз ночь вела их пустынными дворами и разбитыми дорогами. Огибая очередную высотку, Маша была готова вновь увидеть знакомый пейзаж. Но неожиданно лицо обдал сильный порыв ветра, а в следующий миг на неё обрушилась, казавшаяся безграничной, пустота. Семён остановился.

Перед ними раскинулось поле, широкое и просторное, укрытое ковром из такой же серой, как и всё вокруг, травы. Где-то вдали, на горизонте, оно упиралось в едва различимую стену. Семён упал на колени, Маша присела рядом, обняла.

‒ Он кончился. Город кончился.

Хотелось бежать. Хотелось кричать. Но Семён лишь крепко поцеловал жену и её глаза впервые за всё это время улыбнулись.

Чем ближе они подходили, тем выше казалась преграда. Стена будто бы росла с каждым шагом.

‒ Сегодня не дойдем. ‒ Семён разочарованно глянул на лимитер, потом на желанную цель, ‒ эх, тут наверно еще километр, может чуть больше. Но завтра, завтра точно.

Он достал складную лопату и несколько часов без отдыха рыл неглубокою яму, для импровизированной землянки. Натянул брезент, закрепил его по углам и аккуратно присыпал землей и травой. От возбуждения он ещё долго не мог заснуть.

Последние метры они бежали, взявшись за руки. Ветер подгонял их в спины, будто поторапливал. Уставшие руки коснулись шершавого, изъеденного временем и погодой бетона. Последняя преграда. Она была слишком высока, чтобы перелезть. Ни единого выступа, ни щелей, ни пробоин.

Семён вновь расчехлил лопату и принялся за дело. Лопата скрипела, пальцы ныли. Семён сорвал молодую кожу, успевшую нарасти на травмированной ладони, но не собирался останавливаться. Он готов был грызть эту землю зубами и словно червь прокладывать себе путь.

‒ Сёма…, ‒ в голосе Маши сквозило беспокойство.

Семён привстал, утер пот со лба и взглянул в направлении, которое указывала Маша. На границе с городом маячили два круглых огонька. Они держались параллельно, подскакивали, будто спотыкаясь на кочках, и медленно росли, приближаясь.

‒ Это машина? ‒ спросила Маша.

‒ Да.

Семён присел на колени и начал с ожесточением рубить землю.

«Только не сейчас. Когда всё так близко. Когда осталось совсем чуть-чуть. Только не сейчас».

Комья земли фейерверком разлетались в разные стороны. Удар, удар, ещё удар. Семён не оборачивался, Маша топталась рядом.

‒ Что нам делать?

‒ Сейчас, сейчас. Ещё чуть-чуть…

Новый взмах, удар и лопата вырвалась на свободу по ту сторону забора.

‒ Есть…

Семён выгребал землю, расширяя лаз. Он уже слышал надрывное рычание двигателя, видел скачущие по стене тени.

‒ Лезь! Бросай всё тут, рюкзак, всё бросай! Лезь!

Семён толкал Машу, помогая ей пролезть, а потом вдруг услышал до боли знакомый голос.

‒ Так, так, так. Кто это у нас тут? Беглый каторжник?

Хлопнули дверцы машины. В клубах пыли подбоченясь стоял Сугроб. По сторонам от начальника смены с ноги на ногу переминались знакомые патрульные лица. Высокий, хрустел костяшками пальцев, Филин пытался нагнать страху, постукивая дубинкой по мясистой ладони.

‒ Знаешь, сколько мне из-за тебя кровушки попили? ‒ рычал Сугроб, ‒ так что я за тобой лично приехал. Вот, смотри!

Он гордо поднял пухлую руку, на браслете мерцал знак бесконечности.

‒ Ты от меня не убежишь, сволочь.

Брыкаясь, Машины ноги скрылись в норе, Семён слышал, как она кричит с той стороны забора, зовет его, плачет.

Высокий заходил слева, Филин справа, Сугроб напирал по центру.

Семён, резко встал и со всего размаху двинул лопатой Высокому по лицу, словно дал пощечину. Тот крутанулся на месте и, сложившись пополам, уткнулся окровавленным носом в кучу рыхлого грунта. Филин испустил боевой клич, замахнулся дубинкой, но тут же напоролся на прямой удар в пах и со стонами согнулся.

Семён повернулся к Сугробу, готовя следующий удар, но опоздал. Стокилограммовая туша навалилась на него, опрокинула и подмяла. Лопата отлетела в сторону. Семён извивался, пытаясь вылезти, бил рыхлое тело, словно взбивал тесто. Бесполезно. Сугроб лежал на нём, вдавливал в холодную землю, будто хотел похоронить прямо здесь.

‒ Оказал сопротивление… ‒ задыхаясь бормотал он, сжимая шею Семёна, ‒ здесь сдохнешь, никто и слова не скажет.

Одной рукой Семён пытался ослабить хватку Сугроба, второй шарил по земле в поисках хоть какого-нибудь оружия. Зацепился за рюкзак, рванул карман и из него вывалились лимитеры. Семён подхватил один и защелкнул на свободном запястье толстяка. Лимитер ожил, пиксели засветились, собираясь в жирный ноль на экране.

‒ Что за херня? ‒ Сугроб на миг ослабил хватку, Семён сделал рывок в сторону и выкатился из-под него.

‒ Что ты на меня надел?

Сугроб поднялся с земли, машинально отряхиваясь от пыли, сделал шаг в сторону Семёна и тут же вскрикнул, ухватившись за запястье.

‒ Что за?

Лимитер, одетый Семёном, горел красным. От давно забытых ощущений боли, Сугроб потерял равновесие, попятился, сделав ещё пару шагов, и упал на колени от волны новой боли, пилившей запястье.

Проворной мышью, Смён нырнул в узкий лаз и пополз, обдирая локти и колени. Маша тянула его за воротник и плечи. Грязь под её глазами размазалась как дешевая тушь. Наконец он оказался по ту сторону забора, и поразился новому пейзажу.

Рыжее солнце уже подкрасило макушки деревьев. Подобно ещё одной стене, густой лес обступал весь горизонт. Деревья медленно покачивались, приглашая путников под свои своды. Сочная, зеленая листва шелестела, словно аплодировала двум беглецам.

Они бежали против ветра, бежали изо всех сил, пока Семён вдруг не осознал, что шаги должны были давно кончиться. Он остановился и взглянул на лимитер. Прибор больше не светился.

‒ Покажи свой.

Маша протянула руку, её лимитер тоже погас. Семён громко рассмеялся.

‒ Мы сделали это!

Семён не хотел оборачиваться, но всё же, бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться ‒ никто их больше не преследовал.

Они шли не останавливаясь. Весь день. Ноги устали, но это было так прекрасно: идти, не зная преград, идти сколько душе угодно. Лес сменился полем, по которому змеёй ползла неглубокая река. Они напились, вымылись и нырнули в пряную и душистую прохладу нового леса. Компас был по-прежнему с ними, и Семён не боялся заблудиться, придерживаясь выверенного курса.

‒ Что это? ‒ Маша вцепилась в руку мужа.

Сквозь редеющие стволы и листву пробивалось множество огней. Гул автомобилей нарастал и уже соперничал с трелями птиц и треском сухих веток под ногами.

‒ Что бы это ни было, не бойся.

Они вышли из леса и увидели широкую трассу, словно завязанную множеством бантов. Многополосные дороги текли по земле, расплетались паутиной на отдельные нити, взмывали вверх, на мощных опорах, закручиваясь серпантином. Нескончаемой вереницей во все стороны по ним катили машины. Семён в жизни не видел такого разнообразия: маленькие и большие, красные, синие и ослепительно белые. Они проносились одна за другой, обдавая путников волной теплого воздуха, такие стремительные, не знающие преград и ограничений.

Страх ушел. На смену ему пришло удивление. Они стояли и переглядывались, не зная как обойти эту гоночную эстакаду.

Одна из машин съехала на обочину, остановилась. Из неё вышел молодой человек в белоснежной рубашке с коротким рукавом, глаза скрывались за темными стеклами очков. Никаких лимитеров, никаких оков на запястьях. Он шел широким шагом, приветливо улыбаясь.

‒ Простите, здесь нет пешеходной зоны. Вам здесь не пройти. Как вы сюда попали?

Молодой человек приподнял очки, внимательнее осматривая незнакомцев. Его взгляд пробежал по заляпанной и рваной одежде, застыл на странных приборах на запястьях. Выражение его лица стало серьезным.

Семён почувствовал эти перемены и сделал шаг назад, к лесу.

‒ Постойте. А вы случайно не оттуда? ‒ молодой человек кивнул в сторону леса.

‒ Оттуда, ‒ медленно подтвердил Семён.

‒ Серьезно? Вы из Промзоны? Эти штуки на вас там одели?

Семён и Маша переглянулись.

‒ Да.

Молодой человек вскинул руки к небу.

‒ Вот это да! Я так и знал! Постойте, постойте, не бойтесь! Я журналист, я и мои коллеги давно пытаемся туда попасть, провести расследование, обнародовать информацию. Пока всё, что у нас есть ‒ одни лишь догадки. Но, вы! Теперь есть вы. Вы, наверное, первые люди, кто оттуда выбрался. Я вам помогу, поедем ко мне. А вы расскажете мне свою историю и всё, что знаете о Промзоне.

Они ехали на заднем сидении автомобиля. Маша дремала на плече мужа. Молодой человек без устали кому-то звонил, говорил о шокирующем открытии и большой сенсации. Из динамиков звучала приятная мелодия. За окном со стремительной скоростью пролетали деревья, цветущие сады, маленькие уютные домики с покатой крышей и декоративными заборами. С каждым километром на приборной панели, город рос и расцветал, наполнялся новыми красками, запахами и звуками. Люди, улыбчивые и свободные, без стальных браслетов на руках, гуляли по улицам, что-то ели, смеялись. Дети с криками бегали по площади, купались в фонтанах.

Стая птиц сорвалась с насиженного места и окунулась в лазурную высь неба. Теперь Семён знал, что они видят, когда пролетают над их городом. Никакой это не город, а подделка. Лишь гигантская Промзона. Грязное, серое и пыльное ядро, вокруг которого кольцом сиял и искрился настоящий город. Город, в котором их ждала новая жизнь без оков.

+4
15:06
537
18:51
+1
Отличный рассказ! Однозначно, один из лучших в этой группе.
19:39 (отредактировано)
+1
Эти штуки на вас там одели?

Надели.

Есть еще ошибки. Но в целом — написано нормально.
Поскольку в работе нет инфодампа о том, каким образом мир разделился на обычный и рабскую Промзону, весь рассказ автоматически превратился в бродилку. Да — динамичную, да — интересную, но все равно в бродилку, написанную только ради экшена.
Смысловой же нагрузки — никакой.
Пара ущемленных пролетариев бежит от ущемления и оказывается в волшебном мире. Вот и весь рассказ.
Не верю. ©
Успеха автору желать не буду. Бродилку или стрелялку написать — раз плюнуть. А вот идейку какую смастерить — совсем другое дело.
00:17
-1
Пара ущемленных пролетариев бежит от ущемления и оказывается в волшебном мире

Осталось только понять, почему светлый и чистый Город терпит внутри себя эту ужасную Промзону? Не потому ли, что пользуется результатом рабского труда её обитателей? wink
Автор или совсем романтик, или наоборот толстый тролль glass
00:53 (отредактировано)
-1
Да не. Весь рассказ написан с целью бегалки с соплями и слезами. Логика в заднице изначально.
Начальник смены может, не сходя с места, уменьшать у подчинённого количество слов и шагов. На кой фиг ему ехать его ловить?
Уменьшил до нуля и жди, когда привезут.
Стена охраняется людьми с дубиналом. Без оружия. Где, в России?
Да стены не будет, и дубинал окажется в известных телесных местах в своё время.
Это наследие романа 1984, который прочитали люди, не обладающие критическим мышлением. Наивные чукотские юноши. А потом пишут такую же пургу.
Читают Кинга, смотрят боевики с Брюсом Уиллисом, и верят, что такое возможно в реальной жизни.
17:42
+1
Впечатляет. Пока это лучший рассказ в группе. На прошлый конкурс я выставлял похожий рассказ " Четыре минуты для жизни", но его закидали тапочками и отбросили почти на предпоследнее место. Надеюсь, с этим рассказом такое не произойдёт.
01:48
А что, новый лимитер отменяет показания старого? Или Сугроб свой выронил во время потасовки?
Загрузка...
Андрей Лакро

Достойные внимания