Страна красных облаков

Мельница у Бога
Очень хороша.
Мельница у Бога
Мелет не спеша.
Медленно, но верно
Ходит колесо.
Будет перемелено
Абсолютно всё.

(Г. У. Лонгфелло)

Стоял жаркий и безоблачный полдень. Как раз такой, в который птицы прячутся среди колосьев ржи, а пахари, устало взглянув на пашню, останавливают комбайны и отходят на отдых.

Дом деревенского старосты располагался на отшибе, у самого края поля. Обычно в нём было прохладно из-за маленьких окон и толстых бревенчатых стен, но сегодня тягучий летний зной нашёл лазейку и прополз внутрь. Удушающе крепко пахло дубовой корой и луковым супом.

- Точно не хотите выпить? У нас прелестный травяной чай — потогонный.

За столом на кухне сидели двое. Тучный мужчина, лет сорока пяти, в белой засаленной майке и тёмных брюках занес над вторым — двухметровым дылдой в фуражке, синей форменной рубашке с погонами и кобурой на поясе — жестяной чайник.

- Очень благодарен вам, Диоген, - дылда учтиво улыбнулся, - но откажусь. Я не потею.

Второй был, конечно же, следователь. Он учтиво улыбнулся и отвёл чайник рукой в сторону.

- Вдобавок, время у нас, служителей закона, fugit irrevocabile tempus — бежит невозвратно. Вот я возьму сейчас, вашим иван-чаем подавлюсь и уеду в лазаретные палаты на сорок дней. А в это время в Маслокамске кто-то родину предаст.

Диоген Павлович – староста деревни – внимательно слушал, морщил лоб, кивал и время от времени приглаживал влажными ладонями редкие волосы.

Шёл второй час с того момента, как по деревне разнеслась весть о внезапном приезде столичного следователя. По какой оказии он приехал, никто предположить не мог. Он прибыл один, без наряда, на старом заржавленном автомобиле — видать, дело было несерьезное. Но всё же он прибыл, значит какое-то дело да было.

- Так значит, первый, пятый и шестой дом?

Внезапный вопрос застал Диогена Павловича врасплох.

- Ах, что?.. Да… Всё верно, Аполлон Михайлович. Ну я, вот еще. Остальные просто со стариком не общаются особо.

Следователь наклонил голову и сквозь прищуренные глаза посмотрел на Диогена. Улыбнулся.

- Спасибо. Простое человеческое вам спасибо, Диоген.

- Да за что, собственно?

- Да так — за честность. Не часто встречаешь человека, который вот так всё тебе расскажет. Может это оттого, что вы при земле живете и врать вам не нужно. У нас в городе не выжить без лжи. Вездесущей, повсеместной такой. Даже когда выезжаешь из города, какое-то время продолжаешь врать.

- Зачем же?

- Да незачем. По инерции.

Следователь поднялся. Надел плоскую фуражку.

Увидев, что гость собирается уходить, Диоген Павлович тоже поднялся из-за стола.

- Я, каюсь, сам соврал вам вначале. Из соображений salus – безопасности – конечно же. Но теперь чувствую себя гадко. Вы хороший мужик, вы в этом деле ни при чём, хоть и староста.

В следующее мгновение в Диогене произошло едва заметное изменение. Он напрягся, подался вперёд, а его блуждающий взгляд очистился от ленивой дымки и вцепился в следователя. Аполлон Михайлович, однако, не заметил этого. Ему хотелось с кем-то поделиться своими измышлениями по поводу дела, которое так внезапно на него свалилось.

- Я здесь только за вашим мельником, это правда. Но не потому, что он напечатал в своей газете клевету, как я говорил сначала… Вы знаете, что такое «ХозБанкНацРезерва»?

Вдалеке, где-то на горизонте, раздался грохот.

- Гроза? - следователь напрягся, улыбка исчезла с его лица.

- Мельница, - ответил староста, не отрывая глаз от Аполлона Михайловича.

Несмотря на полуденный зной, он заметил, как на лбу у следователя выступил холодный пот.

- Fugit irrevocabile tempus — бежит невозвратно, - прошептал следователь и словно в забытьи пошёл прочь, к выходу из кухни. – Я всё же пойду, опрошу сначала людей. А потом, бог даст, поделюсь в вами своими находками. Всё-таки это разговор не скорый, а я при исполнении.

Диоген Павлович понимающе кивнул.

- Надолго вы, Аполлон Михайлович? А то я прикорнуть хотел: полдень всё-таки. Ой, только тихо – дети спят!

Мужчины вышли из кухни в гостиную. Окна были плотно занавешены, вдоль стен стояла всяческая домашняя утварь, а в углу, на печке дремали две тёмные тени.

- Полчаса, не более.

У самой двери следователь остановился на секунду, пожал старосте руку, толкнул дубовую дверь и торопливо вышел.

Жара дома сменилась нестерпимым пеклом двора. Небо было отвратительно голубым и пустынным, ветра не было.

Аполлон огляделся. Дом стоял на возвышенности, поэтому всю округу можно было легко охватить взглядом. На юго-восток раскинулось широкое ржаное поле, на север же лежала деревня – десяток чёрненьких-крепеньких домиков. На запад от деревни, через редкий лес – к столице, проходил бугристый тракт с паутинкой тропинок.

На востоке же, глубоко в поле, стояла виновница следователева приезда. Неестественная. Искажённая собственной монументальностью. Бетонная уродина, пародирующая мельницу.

В животе у Аполлона Михайловича неуютно зашевелился первобытный страх. Когда в столице следователь знакомился с материалами дела, он рассматривал фотографии… «Мельницы»… с разных ракурсов и думал, у кого же повернулся язык так её назвать. Нет, определенные сходства с представителями мукомольного рода у неё, конечно, были. Были жернова, маховики, лопасти… бетонные лопасти.

Никогда в жизни не стали бы они вращаться! И, тем не менее, сегодня, в жаркую, безветренную погоду, все двадцать две лопасти совершенно точно вращалась, и Мельница – молола.

- Проклятая химера, - прошептал следователь.

У него закружилась голова и, пошатнувшись, он облокотился о балкон второго этажа дома старосты. Сквозь пелену, застлавшую глаза, он увидел, как лопасти, набрав оборотов, начали раскачивать постройку, как она заходила ходуном, как бетонные плиты её слоистых стен стали тереться друг о друга, и скакать, кусая небо своими иззубренными гранями.

Борясь с приступом тошноты, Аполлон закрыл глаза и сполз на землю. И тогда, издалека, со стороны Мельницы, грянул уже знакомый громоподобный раскат. Не в силах сопротивляться волне ужаса, следователь уткнулся лицом в землю и закрыл уши ладонями. Наступила тишина.

Через пару минут, Аполлон Михайлович, приоткрыл слезящиеся глаза: Мельница замерла. Тогда он убрал руки от головы и сел, прислонившись спиной к стене дома. Его всё еще мутило.

- Пять… нет – десять минут, - пробормотал он, - и сразу к старику! К чёрту этих селян. Я увидел всё, что нужно. Пора кончать с этим сатанизмом.

С этими словами Аполлон надвинул фуражку на глаза и принялся делать дыхательную гимнастику. Ровно через десять минут, он встанет, стряхнёт с формы комья грязи и направится, уже ровно дыша, к Мельнице.

***

- Умер он там?

- Да нет, просто первое знакомство с Мельницей.

Жена Диогена быстро убрала со стола, сложила белую праздничную скатерть и убрала её на полку.

- Ничего не поел.

- Боится отравиться.

- Зачем приехал тогда?

- За Богданом, - ответил тихо староста и привалился к косяку на кухне.

Он только что закрыл дверь за следователем и слышал теперь, как тот стонет в агонии у порога.

- Перемолол что-то столичное?

- Да уж, перемолол. Болван низвёл в пыль все золотые запасы страны.

В доме было жарко, и потому тишина тоже была горячей и неприятно липла к телу. Жена помолчала, нахмурилась.

- Что случилось, солнце? - староста не ответил и только поднял на неё полные печали глаза. - Спрячешь его, делов-то – не первый раз. А полицейский этот походит, повынюхивает, да и вернётся восвояси. Не первый год ты староста, должен бы знать.

- Если б он вернулся. Ты знаешь, почему он один приехал?

- Наверное знает, что старик наш немощный, вот-вот в лучший мир отойдет.

- Может и знает. А может в столице народного восстания боятся. Потому и сидел он тут, битый час, выпытывал, какое у нас отношение в деревне к Мельнику да Мельнице. Я ему лапши на уши понавешал, но ясно тут всё. Пропащее дело. Если он Богдана не найдёт, приедут ребятки покрепче. И тогда нам всем не поздоровиться... пришло, видать, время.

Лицо жены помрачнело. Из солнечного воскресного дня в мгновение ока утекла вся радость. Чужим стал дом, а в груди защемило от предчувствия скорого и неотвратимого расставания.

Диоген повернулся и осторожно прошёл в соседнюю комнату. Молча, он обошёл её по кругу, одними пальцами касаясь то тяжёлых кованых сундуков, то ажурной голубой скатерти, покрывавшей узенький стол, то комода, укутанного платками и коврами с бахромой. У печи он задержался и хотел было поцеловать на прощание детей, но замер и, боясь их разбудить, лишь постоял рядом, глядя на их безмятежные лица.

Когда староста вышел из комнаты, его жена уже стояла на кухне с сумкой, наполненной всякими съестными припасами: колбасой, сыром, хлебом.

Диоген вздохнул и почувствовал, как горечь подступила к горлу.

- Позаботься о детях. Скажи брату, что он будет за меня, пока нового старосту не выберут. А ещё-

- Не говори так! - жена обхватила руку Диогена и крепко-крепко прижалась к мужу. - Ты не говори так! Я верю, у тебя доброе сердце, совсем другое, чем у этого противного старика.

Староста грустно улыбнулся и осторожно поцеловал жену в лоб. Потом отстранился, задумался и одним порывом жаркой любви сгрёб её в охапку. Слёзы покатились у обоих по щекам.

- Ты же знаешь, - бормотал он, - этот старик, проклятый глупый старик, он такой упрямый. Так надо. Я должен. Всё же пожили мы всласть, надо бы и честь знать.

Так они стояли, обнявшись и тихо плакали вместе, стараясь не разбудить детей. Но вот залаял соседский пёс, грохнуло в последний раз на горизонте, и Мельница замолчала. Тогда Диоген простился с женой, взял сумку и вылез наружу через чёрный ход.

Быстро спустившись, почти скатившись, с холма, он тут же нырнул в заросли ржи. Захлёбываясь в полуденной жаре, староста спешил к серой башне Мельницы, высившейся впереди. Тучный мужчина, он старался бежать, но то и дело переходил на шаг. Очень скоро майка у него выбилась из брюк, и по всему телу начал течь горячими струйками солёный пот. Староста не до конца отдавал себе отчёт, о чём он будет говорить с Мельником. Как вообще вести такого рода диалог? «Здравствуйте, Богдан Ремович, вас сейчас на зону этапируют, так что расскажите, как у вас чего работает тут», - так что ли? Не по-людски это.

На подступах к зданию Мельницы пришлось переваливаться через груды серого бетона, застывшего в несуразных формах и преграждавшего дорогу к единственному входу внутрь — тонкой вертикальной щели в одной из стен.

Тощая, но высотой в добрые полсотни метров, Мельница нависала над всяким, кто оказывался у её подножия. Диоген остановился, перевел дух, оглянулся. Поле вокруг стояло без движения: десять минут дыхательной практики следователя ещё не истекли.

Староста втянул живот, задержал дыхание и, просунув сумку с провизией вперёд себя, пролез в щель.

На другой стороне его встретили холод, сырость и мрак: на первом этаже не было окон — только чадящие свечные огарки, вплавленные в пол и стены. Потолок был очень высоко и тонул в темноте.

- Богдан! Пришли по вашу душу! - закричал староста, оказавшись внутри.

Он стал на ощупь пробираться вперед, памятуя, что в центре на этом этаже стоят жернова, а с противоположной стороны от входа должна быть лестница наверх.

- Богдан! Я за советом — что делать будем?

- Моё солнце заходит на западе, а твоё — на востоке, Диоген Палыч, - то был не человеческий голос, а скрип мельницы, свист ветра или срежет металла о стекло. Он доносился откуда-то сверху и не собирался спускаться.

- Ради вас самих прошу, не говорите загадками хотя бы сейчас. Из столицы приехал следователь. «ХозБанкНацРезерва» помните?

Сверху раздался скрежещущий смех. Вибрируя, он резонировал в стенах и проникал в самую душу, выворачивая ее наизнанку.

Сжав кулаки, Диоген продолжал:

- Гоготать сейчас эгоистично. Когда вас арестуют, деревня, а за ней и столица останутся без защиты. И тогд-

Но староста не успел закончить. Его прервал второй взрыв скрежета.

- Ну хватит! - воскликнул Диоген и, нащупав, наконец, ступеньки, начал решительно подниматься. - Я ожидал от вас многого, но никак не такой безответственности.

- Разве ты не видишь? - скрежет вновь обрел форму голоса. - Злая ирония лучший вид иронии! Не стоит рубить сук, на котором сидишь.

- Они пока ничего не срубили, я могу вас подменить, и как раз об этом надо поговорить.

- Они заплевали свой колодец настолько, что там теперь одни слюни. Вот лучше погляди, в крайнем бункере для зерна, что мне сегодня принесли.

Староста поднялся на второй этаж и оказался в просторном зале. Стало чуть светлее: в стенах были выбиты вентиляционные оконца, больше, правда, напоминавшие бойницы. Староста разглядел в углу ряд стальных коробов. Открыв один из них, он увидел два шмата сала, круг сыра и две черствые горбушки.

- Добавляете в газету колонку про кулинарию?

- Болван! В другом крайнем! Это мой обед. Кстати… - на лестнице раздались медленные шаги — кто-то спускался.

Диоген открыл другой короб и остолбенел. На дне лежал рыжий котёнок. Он забился в угол и жалобно смотрел на старосту. У котёнка было две головы.

- Мне их бабка Калина снесла. Славный номер выйдет: «В речке Горловке выловили двуглавых котов»!

- Подождите, «их»? Калина? Как высоко по течению?

- Хе-хе, видишь, знание лучше богатства. Еще прежде, чем ты пришёл, всё ведомо мне было. Третьего дня ходил я купаться да воды набрать для помола, так скажу правду: сгинут скоро наши поля ржаные. Кислая вода стала. Видать скоро пойдут с запада красные облака, падёт столица.

Перестали меня там слушать, забыли про газетку мою, возгордились. Вот теперь и следователя прислали, пугать хотят. Не выйдет…

Диоген обернулся. По лестнице, держась за стену, медленно спускался сутулый, почти горбатый старик. Он был завёрнут в необъятную дерюгу, волочившуюся за ним по полу. Серые старческие ноги с иссушенными икрами и выпирающими коленными чашечками, похожие на жилистые корневища, то и дело показывались из-под одеяния и громко шлёпали по бетонным ступеням.

- Богдан Ремович, - староста тряхнул головой, стараясь сфокусироваться, - не пугать они вас пришли. Сейчас всё по-другому, у них новая система ПВО, в которую они верят, новые химики. А вы золотой резерв их неделю назад уничтожили. Я бы хотел вас укрыть в подполе, да явятся же столичные ребятки…

- Явятся и что?

- Как что? С землёй сровняют и Мельницу, и всю деревню.

«Шлёп!» — это старик наконец добрался до последней ступени и лихо с неё спрыгнул.

- Давно это ты, - Мельник сделал пару шагов и встал аккурат в солнечный луч, бивший из оконца, так что староста мог отчётливо видеть его морщинистое лицо с незрячими, затянутыми бельмами глазами, - о судьбе столицы печёшься?

- Да не в столице дело! Я — староста деревни! Моё дело — чтобы люди жили по-человечески. Я уже сегодня отказался от нормальной жизни, чтобы стать как вы, занять ваше место. А вы!

Диоген захлебнулся словами и скорбно замолчал. Мельник задумался. Оправил узловатой рукой длинные усы, почесал крючковатый нос, похожий на курагу. Затем чихнул, кивнул и, прошлёпав к крайнему стальному коробу, достал из него горбушки и сало. Затем, он подошел к старосте, которому был всего-то по грудь, и протянул тому горбушку и шмат сала.

- Бог дал, Бог и взял, Диоген Палыч. Не чурайся моей доли. Тосклива она и одинока. Но на Божье дело надобны руки особливые.

Староста устало кивнул, принял угощение и сам тряхнул сумкой, которую всё это время держал при себе.

- Я тоже вам угощения принёс. Прощание отметить.

Мельник ухмыльнулся.

- А ну, давай заглянем, изучим — чем богаты? Как раз и расскажу тебе, как Мельницей нашей управлять. Как суд праведный вершить над лжецами и нечестивцами.

Диоген разложил на полу припасы, собранные женой. Уселись.

- Каждый день, - начал старик, закусывая салом, - с самого первого дня, я думаю. И особливо я думаю в те дни, когда красные облака на нас идут: по что стоим мы защитниками ходячих трупов, гниющих, тонущих в клоаке греха изуверов, безлицых и бездушных? Многократно желал я срезать гнойник и многократно же отступал.

- И почему?

- Потому что со столицей падёт и Мельница. А облака останутся. И некому будет сказать, что лжёт председатель, что тухнет вода. А Божье дело должно делаться.

Внезапно снизу раздался грохот.

- Богдан Ремович, вы здесь? - раздался знакомый голос.

- Вестимо! Судьба не туман — мимо не пройдёт, - проскрежетал в ответ Мельник, прежде чем староста успел его одёрнуть.

- Я просто хочу пообщаться, касательно вашей… вашего издательства.

Староста качнул головой, показывая, что голос ему знаком и принадлежит следователю. Старик кивнул, замер, собрал в кулак концы своих длинных сомовьих усов. Помолчали.

- Я поднимусь? - осторожно спросил следователь.

Мельник еще с полсекунды подумал.

- Не торопись, сначала Богу помолись. Солнце тоже восходит, да заходит, так и я — как взошёл, так и сойду, - старик, не выпуская из рук своего обеда, проковылял к лестнице и, заметив, что Диоген не идёт за ним, махнул рукой.

- Идём, идём — покажу аки всё работает в твоих новых владениях.

Внизу, скрестив руки на груди, стоял следователь. В руках у него был небольшой фонарь. Кобура на поясе была расстёгнута.

- Диоген Павлович! - скрещенные руки расцепились и раскинулись в стороны, пятно света от фонаря весело поскакало по стенам. - Рад, очень рад вас тут видеть! Почему не спите?

- Профилактическая беседа, - пробубнил староста.

- Истинно! - это подал голос старик, шедший перед старостой. - Язык болтает, а голова отвечает.

Аполлон удивленно улыбнулся. Совсем не такого Мельника он ждал. По рассказам тот был гениальный стратег, а этот оказался на треть мрачный бог, на две трети гнилая коряга.

- Здесь мы перемалываем, - старик указал рукой в темноту, из которой фонарь следователя тут же выцепил мощные жернова, стоявшие на полу в центре здания. То были два толстых бетонных блина, сложенных друг на друга. В высоту они составляли не меньше метров четырёх.

- Что перемалываете? - Аполлон извернулся и вытянул из кармана телефон.

- Диктофон? Правильно! - одобрил старик. - Всяко перемалываем. Рожь, мясо, кафель, сырую глину, листовой металл, гнилые водоросли, бывают даже целые боеголовки.

- А еще что-то бывает?

- Бесчисленны рога изобилия Господни. И тем не менее, это всё не надобно, - Мельник обвёл рукой все вокруг себя. - Ни цевки, ни маховики, ни лопасти. Для виду они, для нагнетания атмосферы.

- Потому что это, на самом деле, не мельница, да?

- Мельница, голубчик, - Богдан сделал вид, что удивился и остановился вместе с Диогеном, не доходя пары ступенек до самого низа. - Токма знаю, что кличете вы её «издательство». Да кабы она была «издательство», то стоял бы тут печатный станок, краской бы пахло.

- А что же это тогда? - улыбнулся следователь. - Пекарня что ли?

- А вот ты поди, и ты, Диоген Палыч, тоже поди.

И Мельник указал на жернова. Староста нахмурился, сошёл с лестницы и встал у жерновов. Следователь ухмыльнулся, пожал плечами и встал рядом ним, но в добрых двух шагах от жерновов.

- Чтобы начать перемалывать, надобен материал, мельник, жернова и желание молоть — вот и всё.

- Богдан Ремович, я возможно чего-то не понимаю, можете вы для меня Crassa Minerva — простой пример привести?

- О, сейчас вы всё уведите своими глазами! Смотрите, Диоген Палыч, с красными облаками процесс тот же самый: настраиваетесь, глубоко дышите и всецело концентрируетесь на объекте.

Услышав это, староста вздрогнул, будто очнувшись от глубокого сна.

- Не смей, - прошептал он и сделал шаг к старику, но Аполлон остановил его.

- Постойте, постойте Диоген, не препятствуйте следствию. Продолжайте, Богдан Ремович. Как продукция физичная: мыло, кости, боеголовки — превращается в газеты, которые потом по всей стране появляются? Есть же у этого документируемый процесс? Как это происходит?

- А сейчас ты и увидишь, пёс смердящий! - радостно заверещал Мельник, казалось, только и жавший этого вопроса.

В то же мгновение он воздел руки к небесам и рухнул на колени. Затрещали старческие кости, кисти разжались, надкусанное сало и чёрствый хлеб выпали, но так и остались висеть в воздухе. Быстрыми змейками взвились, опутали шею и руки старика тонкие пламенные нити. Усы спутались и свились в острое жало. Откуда-то сверху загрохотало и стало ясно, что это начали вращение мельничные маховики.

Первым среагировал следователь. Инстинктивным движением он попытался схватиться за пистолет, но обе руки у него были заняты. Тогда, он постарался засунуть телефон в карман, придерживая фонарь локтем у живота.

Увидев это, Мельник издал нечеловеческий скрежет и сделал несколько резких пассов — пистолет выскочил из кобуры и, прочертив дугу, завис в воздухе над стариком.

Жернова захрустели и начали вращаться. Диоген, всё еще не до конца веривший в происходящее, отскочил в сторону и замер: один шок сменился другим. На его глазах невидимая сила схватила следователя и потащила его упирающееся тело к жерновам.

- Диоген! - к старосте повернулось бескровное лицо, обезображенное гримасой ужаса. - Помогите же мне!

Староста обернулся к Мельнику.

- Не смей, - рявкнул Диоген.

- Грех вершишь! - взвизгнул Мельник и хлопком сдвинул руки вместе.

В следующее мгновение в стенах Мельницы раздался нечеловеческий крик ужаса. Двухметрового Аполлона Михайловича подняло в воздух и плашмя хлопнуло о разгоняющиеся жернова. Не давая ему подняться, Мельник стал поочередно сгибать пальцы, стараясь втащить следователя, который еще был в сознании, за волосы промеж жерновов. Бедняга раскинул ноги в стороны и изо всех сил пытался упереться широкими ладонями во всё быстрее и быстрее вращавшиеся бетонные блины.

- Вижу, вижу! - забормотал Богдан. - Взятки вижу, измены вижу… всё-ё вижу!

Старосту пробила дрожь, он бросил взгляд на пистолет, висевший в воздухе, но мотнул головой и бросился на Мельника.

Старик неистово завизжал и постарался вырваться из крепкого захвата Диогена, но тот повалил его на землю, закрыл тому глаза и уши своими широкими ладонями и прижал коленями руки к полу.

На секунду Диогену показалось, что он опоздал и позади него раздался треск черепа Аполлона Михайловича. Тогда он обернулся и увидел только застывшие жернова и голые стены. Стало тихо, будто ничего и не было.

- Аполлон Михайлович?

Ответом была тишина. Тогда староста посмотрел на придавленного им Мельника. Пламенные нити пропали, борода растрепалась.

- Проклятье, - прошептал Диоген и без сил свалился со старика на пол. - Вы убили его.

- Этот следователь отлично смотрелся бы на первой странице завтрашней газеты, - прохрипел старик, глядя в потолок.

- Сумасшедший, вы подписали деревне смертный приговор.

Старик вдруг вскочил, подлетел к старосте и ударил его кулаком по голове.

- Совсем из ума выжили? - воскликнул Диоген. Ему не было больно, но злоба на самодурствующего старика желала выплеснуться наружу.

- Я живу, под собою не чуя страны, - неожиданно чётко и раскатисто продекламировал Богдан Ремович. - Мои речи за десять шагов не слышны-

- Слышны, слышны — Vade retro, Satana!

Диоген приподнялся на локте, но в темноте никого не увидел.

- Аполлон Михайлович, вы живы?

- Вашими молитвами, - раздалось из темноты и вновь воцарилась тишина.

- Коли ты жив, то давай, поехали в тюрьму, - ядовито проскрежетал старик и выставил перед собой вывернутые кисти.

Из глубины Мельницы раздалось сопение и надрывное дыхание, было ясно, что это следователь старается совладать с собой.

- Аполлон Михайлович, я понимаю, глупо просить вас извинить Богдана Ремовича, но, быть может, возможен какой-нибудь компромисс?

- Компромисс… - раздалось и раскатилось эхом по внутренностям мельницы. - Я не могу понять, Диоген, вы на стороне правосудия или нет?

- На стороне правосудия.

- Так если вы на стороне правосудия, - в другом конце Мельницы лязгнуло, - наденьте вот на подозреваемого.

У ног старосты темнота сгустилась и выплюнула наручники. Диоген вздохнул и, со взглядом, говорившим: «Вы сами до этого довели», - встал, поднял и защелкнул их на запястьях Мельника.

- Превосходно. Теперь берёте его и выводите наружу.

Скорбно цокнув языком, староста положил руку на плечо старика, и они по очереди проскользнули через щель в стене.

Оказавшись на улице, Диоген замер, щурясь. Когда же глаза привыкли, ему подумалось, что пока они были на Мельнице, наступила осень: жара спала, солнце спряталось в серой небесной пелене и теперь всё вокруг было освещено мягко и безжизненно-равномерно. Богдан стоял тёмной фигурой промеж двух бетонных блоков и задумчиво смотрел на запад своими слепыми слезящимися глазами. Вне Мельницы он выглядел совсем уж смехотворно — будто крот, вылезший из глубокой и грязной норы.

Диоген подошёл к нему, постоял, сжал кулаки и отвернулся.

- Матерь Божья!

Позади них, из щели в стене вылезало изувеченное тело следователя. Сначала показался ствол пистолета и дрожащие руки с окровавленными пальцами, затем из щели высунулась испещрённая проплешинами голова с бордовыми подтёками, и, наконец, на свет вылезли ноги и измятое туловище.

Выбравшись наружу, Аполлон надрывно вдохнул и огляделся. Заметив, что небо затянуто облаками, он вздрогнул и безумным взглядом посмотрел на Мельника, который продолжал стоять к нему спиной.

- Чёртов старик, ты протянул время и теперь нам придётся возвращаться под облаками! Ты понимаешь, что нас может разбомбить собственное ПВО на подъезде к городу?

- Ты грома не боишься, а от барабана трясёшься, - усмехнулся Мельник.

- И что это, чёрт возьми, значит?!

- Я думаю, Богдан Ремович считает, что с востока от красных облаков столицу защищает Мельница, а не ПВО. И если облака пойдут с запада, то некому будет вас защитить.

- Да что вы говорите! - взвился Аполлон Михайлович. - Мельница, да гнилая коряга, которая в ней живёт! Beata stultica — блаженная глупость! Диоген, пошли к машине! Мне надоели все эти байки.

С этими словами, следователь ткнул пистолетом по направлению вглубь поля.

- Через деревню же быстрее.

Аполлон злобно посмотрел на старосту и ничего не ответил. Диоген выжидающе посмотрел на него, затем пожал плечами и положив руку поверх наручников Богдана повёл того в поле.

Шли молча, напряжённо, обходя деревню вкруг. Из домов не доносилось ни звука, но все трое ощущали на себе пристальные взгляды с той стороны тёмных окон. Наконец, впереди показался тракт и стоявший на нём автомобиль. Старый и ржавый, он был слишком узким для двухметрового следователя, маломаневренным и, в целом, подлежал списанию при любом удобном случае.

У машины Диоген остановился, пропуская вперёд себя следователя. Тот с опаской посмотрел на Богдана, помялся мгновение и, наконец, перевел взгляд на дверцу машины, принявшись искать по карманам ключ.

Увидев это, Диоген заслонил собой старика, наклонился к самому его лицу и зашептал.

- Богдан Ремович, у нас очень мало времени: о чем мне думать при перемалывании, какие мантры читать? Пожалуйста, мне уже сегодня деревню спасать.

Старик покачал головой. Его взгляд всё так же был направлен куда-то далеко за горизонт.

- У меня больше нет ответов на твои вопросы — я потерял связь. Фемида отпустила меня на покой. Теперь я просто дряхлый старик.

Из автомобиля вылез следователь. Он с опаской открыл пассажирскую дверь. Мельник покорно залез внутрь, и Аполлон тут же хлопнул дверью.

После этого он замер в нерешительности. Тучи сгущались, и день быстро превращался в вечер.

- Я бы пригласил вас в город. Как… боевого товарища, - пробормотал следователь, - но в машине совершенно нет места. Да и втроем мы будем цеплять дном кочки.

Староста не ответил, его, казалось, больше заботили свои собственные руки, которые он упорно разглядывал. Не зная, что ещё сказать, Аполлон Михайлович постоял, окинул в последний раз взглядом деревню, а затем протянул Диогену руку.

- Спасибо, что спасли меня.

Староста вздрогнул и пожал протянутую руку. По его щекам вдруг потекли слёзы. Это, казалось, нашло отклик в сердце Аполлона, он подался вперёд и осторожно приобнял Диогена.

- Всё в порядке, я понимаю, что вы много пережили за сегодняшний день, но не беспокойтесь, я всё улажу — к вам никто не посмеет предъявить претензий.

Староста молчал и лишь горькие слёзы катились у него по щекам. И вот уже машина следователя, поднимая клубы рыжей пыли, ехала по тракту прочь от деревни, а он всё стоял и стоял. По его ссыхающимся скулам текли слезы, руки дрожали, а глаза затягивало бельмо.

***

За окном расстилался скорбный пейзаж: на километры вокруг лишь серая безлесая равнина, изрытая глубокими воронками, между которыми проносились по автострадам пылевые облака да редкие машины. Дорожное полотно повсеместно было изорвано и измято — ехать быстро было опасно, но Аполлон лишь давил сильнее на газ, заставляя старый автомобиль трещать по ржавым швам.

- Я жалею только о том, что не смог перемолоть больше, - рассуждал Богдан, лёжа на заднем сидении. - Понимаешь, следователь, мы все виновны в том, что по земле ходят красные облака. Нет, кто-то загребал жар, конечно-же, но те, кто молчали, те, кто подначивали, те, кто поддакивали и те, кто боролись вполсилы — также виновны, и я никогда не прощу себя за то, что сделал недостаточно.

Следователь, вопреки своему обыкновению, промолчал и лишь нетерпеливо прищурился, вглядываясь в горизонт. Он всё ждал, когда же появятся городские башни, но точно прикрытый вуалью, город скрывался то ли за пеленой тумана, то ли за облаками пыли.

Тем временем, всё вокруг мало-помалу затягивал туман. Он исходил оттуда, где должен был вот-вот появиться город и, казалось, хотел поскорее скрыть тоскливый пейзаж от слезящихся глаз старика.

- Вы установили новое ПВО? Молодцы. И где оно? Туман есть, ПВО — нет.

Покосившись на открытое окно, Аполлон тут же ощутил во рту характерный металлический привкус и решительно поднял стекло.

- Articulo mortis, - прошептал он и вдавил педаль в пол.

Он убеждал себя, что уже может отличить вдалеке сводчатые городские крыши, но тянущее чувство беспокойства не оставляло его. Почему до сих пор не включилось ПВО? Если вокруг туман, то рядом красное облако, если рядом облако, то его нужно сбить. Тогда почему же молчат орудия?

Внезапно, вдалеке, сквозь туман проступила странная форма. Очень высоко, там, где должен был виднеться небоскрёб «Фонда», сформировалась полусфера. Под ней тут же вынырнула вторая, за ней третья, - все они были как-бы налеплены друг на друга и словно материализовывались из воздуха. И вот уже впереди выросла целая гора полусфер, налепленных друг на друга, похожая на то, как дети рисуют облака.

- Они пошли с запада! Ха-ха-ха, - старик повалился на спину и задергал ногами от радости, - дождался!

С запада шло красное облако. Не алое, не малиновое, не нежно-розовое. Красное. Настолько красное, что его было видно сквозь едкий туман, который оно производило. Оно двигалось, как и все красные облака: непропорционально быстро, всего в нескольких сантиметрах от земли, срезая как тёплое масло любые неровности.

Завизжали тормоза, Аполлон попробовал тут же дать задний ход, но старый автомобиль заглох.

- Поздно! - Мельник вскочил с сидений и, вцепившись в решётку, отгораживавшую пассажирские места, начал кричать в самое ухо следователю. - Раньше думать нужно было! Когда пашни бетоном заливали! Когда заводы под собственной тяжестью под землю уходили! Когда земля на севере перестала родить из-за морозов, а на юге — из-за гнили и нефти!

Аполлон в панике дёргал ключ зажигания. Машина кряхтела и тряслась, но сама будто бы замерла в ужасе перед громадой красного облака.

- Когда обмелели озёра и ушла рыба! Когда почва стала окислять металл и растворять подошву! Когда на небе поднялась чёрная луна! Вы не насторожились даже, когда по небу поплыли красные облака! Вы лечили симптомы, ведь это создавало рабочие места!

Наконец, разразившись приступом хриплого кашля, автомобиль завёлся. В то же мгновение Аполлон вжал педаль газа в пол, и машина помчалась прочь от облака, которое быстро приближалось.

- Оно сожрало Столицу, - прохрипел следователь.

- Но вы же были слишком заняты! Слишком заняты попытками отобрать у меня — старика — мельницу. Вы боялись, что я перемелю что-нибудь не то. Младенца какого-нибудь или товарища Председателя, например. Вы ведь знаете, как я запросто разделался с вашими «смертоносными» ядерными боеголовками. Вы, кажется, в один из дней могли даже наслаждаться тем, как я низвёл в пыль третье отделение «ХозБанкаНацРезерва» вместе со всем золотом и облигациями. И это вас напугало, поэтому вы занимались мной — мелкой бактерией в глазу великана — вместо того, чтобы отбирать у него дубинку. И в итоге он выковал себе меч!

Аполлон лишь стиснул зубы, собрав волю в кулак, он рванул ручной тормоз и вывернул руль. Машину развернуло, старика швырнуло в сторону. В следующее мгновение Аполлон уже снова давил на газ, но одного взгляда в зеркало заднего вида было бы достаточно, чтобы понять — облако стало ближе.

- Кто-то думает, что красные облака это взвесь бетонной крошки, но я уверен — это куски каменного неба лжи. И они падают на нас, погребая под собой своих создателей.

До облака оставалась сотня метров. Оно закрыло собой весь горизонт и теперь казалось, что весь мир — это облако, и нет ничего, кроме него. Следователь взглянул в зеркало заднего вида, в глаза ему бросилась неестественная гладкость поверхности облака, его искусственная бестекстурность. Он обеими ногами упёрся в педаль газа, прижался к рулю, и в это же мгновение позади него раздался треск, скрежет и леденящий душу хохот.

***

За леском, в который уходил тракт быстро вырастала громада красного облака. Диоген не видел этого, но чувствовал. Чувствовал, как гладкие бока облака срезают холмы и деревья, вскрывают и всасывают в себя дорожное полотно. Новый Мельник сидел на коленях там, где простился со следователем, повернувшись лицом в направлении Столицы.

Вот он поднял руки и постарался в очередной раз сосредоточиться на ощущении неотвратимой смерти, на образе облака, каким он его запомнил, пока был зрячим.

- Пошли мне сил, Фемида, - прошептал он, - даруй знание сокровенное, покажи путь истинный, дай копье – пронзать грешные души и тёмные силы.

На мгновение проскочили по телу цветные разряды, посыпались было из дряблых рук искры, но тут же магия оборвалась, и Диоген в негодовании вонзил свои новые тонкие пальцы в землю.

- О, небо! Долг мой тягостное бремя – отнимает только время!

Он согнулся, упершись головой в землю и представил себе самую тёмную, самую бесчеловечную магию, вырывающую с корнями деревья, раскраивающую надвое земную кору и выворачивающую небо наизнанку. Тут же взмыли вокруг него вверх комья грязи, засвистел ветер и позади, в деревне, залаяли собаки. А ещё дальше, глубоко в поле, раздался слабый скрежет – это нехотя начали вращаться жернова.

Собрав всю злобу в один плотный ком, Мельник глубоко вдохнул и вдруг ощутил в воздухе металлические нотки. Ядовитой ртутью они разливались по организму, грубым градом отозвались в висках. Борясь с накатывающей тошнотой, Диоген Павлович поднял голову и вперил незрячие глаза в горизонт.

Там, уже развернувшееся во всю свою мощь, рокотало красное чудовище. Ему была малоинтересна фигура Мельника – оно раздавит его, как старого Мельника, как новое ПВО Столицы, как саму Столицу.

Диоген опустил руки. Комья грязи полетели вниз, больно ударяя по спине и затылку.

- Ай! – раздалось сзади.

Мельник вскочил, но запутался в своих же ногах и рухнул на землю.

- Я думала, ты деревню спасаешь, а ты тут грязью кидаешься!

В воздухе повисло неловкое молчание. Диоген знал, кто это – он чувствовал знакомое тепло и запах лукового супа – но никак он не мог высказать того, чего хотел, словно забыл все слова, что говорил прежде своей жене.

- Зачем… пожаловала? – проскрипел наконец он.

- За тобой конечно!

- Моё солнце заходит на востоке, а твоё на западе, Алина Ниловна, - дрожащим голосом проговорил Мельник, - не о чем нам тут говорить.

В следующий миг лицо Диогена обдал крепкий луковый дух. Он вдохнул его полные лёгкие, а знакомые ладони уже утирали бороздки слёз.

- Я знала – у тебя доброе сердце. И никакое проклятье этого изменить не сможет. Вот ты себя хоть со стороны и не видишь, но ты, на самом деле, совсем не изменился! Только говоришь загадками.

Диоген Павлович молчал. Он вдруг подумал, что очень устал за этот день, что неплохо было бы съесть добрую баранью ногу под соусом и выпить чаю, что его, ведь и правда, с Богданом Ремовичем связывает только должность Мельника. Подумал и вздохнул, вспомнив про облако.

- Тебе надобно идти и всей деревне весть передать, что вам меня одного оставить должно. Мой долг – стоять у порога, но не всякую битву Бог посылает нам по силам.

- Я тебе вот, что скажу: я старика нашего тоже знала и кое-чему от него научилась. Тебе он чёрствость свою хотел передать, а должен был мудрость. Никуда я не пойду. Дураку же понятно, что один в поле не воин. А судьба моя не туман-

- Мимо не пройдёт, - прошептал Диоген и поднял голову к небу.

На душе у него вдруг стало спокойно. Он огляделся вокруг, совсем как зрячий, и встал, поддерживаемый женой. Красное облако уже дышало ртутным паром в самое лицо, когда Диоген гордо поднял голову и обращаясь к небесам, начал декламировать.

- Всё людям снится: радость, грусть, - ведь в мире всяко происходит. Но я клянусь, о, да – клянусь! Что завтра лучше, чем сегодня будет!

Сутулый старик и женщина средних лет стояли, держась за руки. Они медленно исчезали в тумане, но его пелена не могла заглушить громкий и уверенный голос, точно солнечный луч, бивший в сторону облака. И с каждым четверостишьем… нет – с каждой строкой, с другого конца деревни, из серой Мельницы доносился всё громогласней и отчётливей стойкий грохот жерновов.