Сердце мира

Каждый раз, когда я сажусь в автобус, жизнь моя начинается заново.

С шипением хлопают двери, и мы стоим на вокзале ещё пару минут прежде, чем молчаливый водитель докурит и, глубоко вздохнув, толкнёт длинный рычаг вперёд. Коробка передач рычит, и что-то скрипит в глубине мотора… Дома за окном приходят в движение – они мелькают, бегут, набирая скорость, но я на них уже не смотрю.

Я закрываю глаза. Улыбаюсь. Сегодня я увижу Байкал.

***

Из полудрёмы меня вырвали крики китайцев. Закутанные в пуховики, напоминающие семейство пингвинов туристы из Поднебесной сидели впереди и что-то горячо обсуждали. Они тыкали пальцами в стёкла и щелкали фотоаппаратами. Из любопытства я отдёрнул шторку окна. И тут же зажмурился, едва не ослепнув от выжигающей глаза белизны. Снег искрился солнцем, тянулся от края дороги до самого горизонта. Домов не было и в помине. Взглянув на часы, я понял, что мы отъехали далеко от Иркутска.

В автобусе пахло весной. И сырыми ботинками. Печка в салоне работала на полную мощность, и за время, пока я спал, кофта под пуховиком промокла насквозь. Поерзав немного в кресле, я снял куртку и положил себе на колени. Стало тесно…

– Молодой человек. Вот, возьмите, должно пригодиться.

В ногах мешался рюкзак. Я попробовал поставить его боком, чтобы хоть немного вытянуть ноги…

– Молодой человек!

Я сообразил, что зовут меня.

– А? Что? Вы мне?

Подняв голову, я увидел девушку, которая смотрела на меня с соседнего через проход кресла. Лицо её было усыпано веснушками, огненные волосы падали на плечи тонкими перепутанным витками.

– Да. Вам, – кивнула она. – Держите.

Рыжеволосая протягивала мне сложенный в несколько раз кусок бумаги – потрёпанный и надорванный на сгибах.

– Что это?

– Карта Хужира. Вы ведь в первый раз едете? Возьмите, пригодится.

Я принял её подарок и, разумеется, тут же развернул. Это оказалась распечатка интернет-карты, сплошь усыпанная отметками и надписям, сделанными шариковой ручкой.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А откуда вы знаете, что я в первый раз?

– Вы сами сказали.

– Сам?

– Да. Вы во сне разговариваете.

Я глянул на неё с недоверием.

– И что же я сказал?

– Вы сказали: «Сегодня я увижу Байкал».

Она улыбнулась. Как-то стеснительно, одними уголками губ, словно боялась показать зубы. Затем девушка отвернулась и стала смотреть в окно через плечо спящего рядом с ней соседа.

«Странно, – подумал я. – Как же я её не заметил, когда садился в автобус?» Рыжеволосая была красива. Выглядела, правда, немного помятой, словно после бессонной ночи, но всё равно красива. На фоне серого салона автобуса и таких же серых пуховиков пассажиров, она смотрелась необычно, словно кто-то забыл на асфальте коробку с цветными карандашами. Девушка была одета в жёлтый шерстяной свитер, а на коленях у неё лежала зелёная куртка. На верхней багажной полке бренчал застежками розовый походный рюкзак. Не было никаких сомнений, что он принадлежал ей.

И её волосы. Рыжие, кудрявые, непослушные – словно… Я задумался. Словно пламя? Нет, они не были похожи на пламя. Скорее на первые лучи солнца, пробивающиеся из-за горизонта в последнюю секунду перед восходом.

– Знаешь… А меня Миша зовут, – сказал я, не придумав ничего лучше.

Девушка обернулась, чуть прищурилась и кивнула.

– Знаю.

– Правда? Откуда?

Рыжеволосая не ответила. Тогда я предположил сам:

– Неужели тоже во сне проговорился?

Она снова улыбнулась, на этот раз больше глазами – губы её лишь слегка дрогнули. Девушка открыла было рот, чтобы что-то сказать, но затем передумала, подмигнула мне и снова отвернулась к окну. Я был несколько обескуражен. Я ждал, что она назовёт мне хотя бы своё имя, но, кажется, рыжеволосая не была настроена на беседы.

Немного расстроившись, я начал рассматривать карту, которую она мне подарила. Это был простенький схематичный план с названием улиц и циферками на домах. Самое интересное было отмечено ручкой. Рядом с синим пятном Байкала красовалась семиконечная звезда. «Сердце мира» ­– было написано сбоку мелким почерком. Ещё чуть ниже, на одной из улиц – непонятные круги. Под ними я прочитал: «Следуй за барабанами». И совсем на другом краю посёлка – перевёрнутый крест и надпись: «Бог принимает с девяти до шести. Не стучите».

Я разглядывал карту пару минут, а потом подумал:

«Может, эта рыжая – сумасшедшая? Интересно-интересно... Всегда любил немного чудных». Я изучающе посмотрел на девушку. «Красивая, - подумалось мне. – Очень красивая. И наверняка, она остановится в одной из гостиниц. А я как раз не забронировал номер… Может, если всё пойдёт удачно, получится разделить с ней плату за ночлег? А, возможно, и сам ночлег…»

Я поймал себя на сладких мыслях, и вдруг устыдился собственных желаний.

«Нет, – решил я. – Не стоит. Ты просто пытаешься забыться. Это будет несправедливо по отношению к ней. И к Лиде. И вообще, давай-ка, дружок, лучше поспи».

Я сложил карту вчетверо и засунул в карман джинсов. Затем откинулся в кресле и прежде, чем закрыть глаза, ещё раз глянул в окно.

Дорога петляла сквозь засыпанные снегом равнины, под ярко-голубым небом, и душа моя летела по ней вместе с автобусом – летела к Байкалу прочь от переживаний и страхов. От груза ненужных слов. От душной квартиры, знакомых лиц и надоевшей работы. От жизни. От боли.

Картинки воспоминаний проносились в мыслях, и я не заметил, как сознание моё вновь растворилось во снах.

***

Когда я открыл глаза, рыжеволосой уже не было. Полупустой автобус неспешно катился по заснеженным улочкам посёлка, останавливаясь через каждые три перекрёстка. Люди выходили, забирали с полок нагруженные рюкзаки, а я не имел ни малейшего понятия, какая из остановок моя.

«В принципе, – подумалось мне, – любая».

Надев пуховик, я поднялся, накинул рюкзак и направился к выходу. Когда двери автобуса вновь с шипением отворились, я сказал спасибо водителю и сошёл в неизведанный Хужир.

Столица Ольхона встретила ледяным ветром. И запахом чебуреков. Манящие ароматы долетали со стороны здания с надписью «Кафе. Часы работы 10:00 – 22:00». Недолго думая, я направился именно туда.

Внутри играла старая попсовая музыка, и пахло выпечкой. Над вешалкой на стене я заметил оленьи рога. Почти все столики были свободны, и лишь в углу сидела компания китайцев, вооруженная фотоаппаратами. Они да ещё несколько туристов – в основном семейных. С детьми и отчего-то недовольными жёнами.

– Мне пару чебуреков, пожалуйста, – сказал я, подойдя к стойке. – И чёрный чай без сахара.

– Что-нибудь из жидкого тебе налить, воробушек? – спросила женщина в засаленном фартуке. – Борщ? Соляночка?

– Нет, спасибо. Из жидкого только чай.

– Хорошо. Садись, сейчас принесу.

Я кинул рюкзак рядом со свободным столиком, расстегнул пуховик и уселся поудобнее. Пока еда готовилась, я решил поискать в интернете свободные гостиницы и, достав телефон, начал листать сайты с анкетами отелей. Уже через пару минут я заподозрил неладное. Ещё через минуту всерьёз забеспокоился. А к тому моменту, когда мне, наконец, принесли чебуреки, я твёрдо знал, что основательно и бесповоротно влип.

Свободных номеров не было.

Вообще.

Во всём Хужире.

– Извините, – спросил я у подошедшей хозяйки заведения. – А вы не знаете, где здесь можно остановиться на ночь?

Женщина удивленно вскинула брови и посмотрела на меня, как на дурачка.

– А ты не бронировал, воробушек?

Она сказала это таким тоном, словно я приехал на люксовый курорт, а не в посёлок с населением в полторы тысячи человек.

– Так вроде март на дворе, – ответил я, пожав плечами. – Думал, в такое время здесь не слишком много туристов.

– Это ты зря. Здесь постоянно забито. Из Китая очень много едут. И наши тоже.

– И что, совсем никто не сдаёт даже комнату?

– Если б знала, сказала бы, воробушек. Ты вечером зайди, я поспрашиваю у знакомых, может, кто сдаст.

– Хорошо, буду иметь в виду.

В тот момент я решил, что не так уж это и страшно. Ну подумаешь, нет гостиниц. В первый раз что ли проводить ночь на улице? Даже, если не получится ничего найти, всегда можно завалиться в какую-нибудь забегаловку – наверняка, здесь есть круглосуточные заведения. Отсижусь до утра, а там уже и на обратный автобус в Иркутск. «Ерунда, – подумал я. – Не замерзну. Лучше давай-ка ищи, где здесь эта скала Шаманка. На фотографиях она выглядела красиво».

***

Вживую Бурхан был величественнее, чем на любой из фотографий. Темнеющий на фоне заснеженного Байкала, вмерзший в лёд великан. Я нашел его быстро – просто пошёл вслед за людьми с фотоаппаратами, и уже через минуту из-за холмов показалась двуглавая оскольчатая вершина.

Дойдя до спуска, я остановился. Первобытная, неизведанная, колдовская сила приковала мой взгляд к мысу. Я стоял, словно окаменевший, не чувствуя холодного ветра, и мои воспоминания на мгновение исчезли, словно жизнь превратилась в один короткий миг наедине с силой. Я ехал сюда, чтобы увидеть Байкал, но теперь, добравшись до берега, я не видел ни озера, ни заснеженных сопок на горизонте, а только смотрел на древнего двуглавого бога.

Он встречал меня. Изучал. Знакомился.

Я смотрел на Бурхан, и где-то глубоко под сердцем, за обычным потоком мыслей, я слышал его низкий голос. Слышал, как под толщей льда бьётся его сердце. Сердце мира…

– Молодой человек! Вы не могли бы нас сфотографировать?

Наваждение развеялось. Только сейчас я заметил толпу туристов вокруг. Семьи топтали снег, восторженные китайцы бегали туда-сюда со штативами в поисках лучшего ракурса. Внизу у подножья скалы перемещались крохотные фигурки – люди отсюда казались игрушечными, словно на кадре с размытыми краями.

– Сфотографируйте нас, пожалуйста!

Закутанная в шубу девушка, с красными щеками и носом, тыкала в меня зеркалкой. Рядом с ней уже позировал на фоне скалы парень – в кедах, зауженных джинсах и расстегнутой куртке. Без шапки, с зализанной набок чёлкой. «Идиот», – подумал я. Не то, чтобы на улице стоял мороз, март всё-таки, но даже в минус пять здесь было до жути зябко. Всё из-за пронзительного ветра, долетающего с Байкала и поднимающего в воздух мелкую и колючую ледяную крошку.

– Встаньте чуть правее, – сказал я парочке и щёлкнул несколько раз.

– Получилось?

Они замерли, ожидая моего ответа, и я глянул на дисплей, проверяя, что там вышло. Первый кадр был хорош. Второй тоже. А вот третий получился смазанным, и на заднем плане образовалось какое-то красно-зеленое пятно, словно в камере полетела матрица.

Хотя нет, подождите-ка. Это не пятно…

Я внимательно присмотрелся к снимку и вдруг понял: «Это же человек!»

Подняв глаза, я взглянул за спины позирующей парочке. Никого в красно-зеленой куртке там не было. Снова посмотрел в фотоаппарат…

– Получилось или нет? – нетерпеливо переспросила девушка.

Это не красный, а розовый. А вот тут зелёный, и сверху кусочек оранжевого… Чёрт, да я ведь знаю, кто это!

– Спасибо большое, – буркнул парень в расстегнутой куртке, грубо вырвав из моих рук зеркалку. Взяв спутницу под руку, он отправился вниз к скале.

Я подбежал к месту, где секунду назад стояла парочка. Огляделся по сторонам, но рыжеволосой нигде не увидел, хотя обзор мне открывался идеальный – во всех направлениях сразу. Я стоял на холме, вертел головой, но даже вдалеке не различил никого в зеленой куртке.

«Что за чертовщина, – подумалось мне. – Это ведь была она на снимке. Сто процентов».

Я вспомнил про карту. Сунул руку в карман джинсов, но листка там не оказалось.

– Какого…

Проверил в другом кармане. Потом снова в первом. Затем вывернул оба и проверил в задних. Листка не было. Тогда я решил, что, наверное, переложил его куда-то в пуховик, когда расплачивался в кафе, но карты не оказалось и в пуховике. Я открыл рюкзак. Посмотрел в каждом отсеке, и даже перетряс вещи, хотя точно знал, что так глубоко я бы не убрал.

Карты не было. «Что за дьявольщина? – подумал я. – Неужели потерял?» Впервые за десять дней путешествия я потерял вещь, и почему-то этой вещью оказался именно подарок загадочной рыжеволосой.

Я закурил и задумался.

Впрочем, ненадолго. Быстро замерзнув, я понял, что нужно отправляться куда-нибудь в менее продуваемое ветрами место. Например, в тот домик, на котором висел рекламный щит с фотографией сочных бурятских бууз.

Зайдя внутрь, я вновь увидел на стене оленьи рога. Пахло здесь, правда, не выпечкой, а луком и вареным мясом. С трудом протиснувшись сквозь толпу туристов, я встал в ожидании своей очереди. Отовсюду доносилась китайская речь. Я вспомнил слова той женщины. «Из Китая много едут». Потом подумал: «Всё-таки, не может такого быть, чтобы во всём посёлке – во всех этих домах – не оказалось ни единой захудалой ночлежки. Да нет, ерунда какая-то! Наверняка, есть, просто нужно поспрашивать получше».

– Нет, милый мой. – ответила хозяйка кафе. – Ещё вчера всё было занято. Завтра освободится одна кровать, если хочешь, приходи.

К столику я возвращался немного озадаченный. Передо мной поставили тарелку с горячими, исходившими паром буузами, от которых пахло луком и специями. Я долго к ним не притрагивался, погрузившись в мысли, пока, наконец, не почувствовал, как урчит желудок. Тогда я надкусил одну буузу, но сделал это крайне неумело. Сок побежал по подбородку.

«Господи, да кто ж кладёт столько мяса внутрь?» – мысленно возмутился я. За десять дней путешествия, я возомнил себя экспертом по бурятской кухне, хотя до самой Бурятии ещё даже не добрался. В Улан-Удэ я планировал отправиться только через три дня. Потом оттуда в Читу, и дальше… Дальше на восток.

«Это только начало, – подумалось мне. – Всего пара тысяч километров. А впереди ещё четыре – через холод и грязь. Но я доберусь. Я обязательно доберусь до Тихого океана, и когда это произойдёт, всё изменится».

В конце путешествия меня ждал маяк. Белый, дореволюционный, с красным конусом крыши – точь в точь, как на старых открытках.

«Когда я к нему прикоснусь, Лида вернётся, – в очередной раз повторил я себе. – Нужно лишь пережить эту боль. Втоптать всё зло, что мы причинили друг другу, – втоптать ботинками в мокрый асфальт, дойти до края мира, и тогда всё изменится. Летний Байкал мы увидим уже вдвоём».

Каждую секунду я думал о ней. Мне хотелось поделиться с моей ненаглядной Лидой чувствами: всеми этими мелкими радостями и неурядицами, случавшимися со мной в путешествии. Я хотел бы, чтобы мы ехали сюда вместе в разваливающемся автобусе, вместе сидели б в кафе и ели горячие буузы, согреваясь после холодной улицы. Пили бы чай. И смеялись над тем, что нам негде переночевать.

Я хотел бы, чтобы в этот момент Лида была рядом. Но она была далеко. За тысячи километров. И не со мной. Она даже трубку не снимала, игнорируя мои звонки и свято веря, что тем самым делает лучше для нас обоих. Глупая… Как молчание может быть лучше слов? Как одиночество может вылечить душу? Уединение – да, возможно. Но не одиночество. Между этими двумя словами разница шириною с Байкал. Уединение тем и отличается от уничтожающего одиночества, что в уединении всегда можно вернуться к тем, кто ждёт.

«Наверное, поэтому ей всегда было проще, – подумалось мне. – Ведь я ждал её. Всегда ждал. Каждый раз, когда мы расставались, она знала, что я приму её, наплевав на гордость. Я всегда любил её больше, чем себя, и стоило ей сказать хоть слово, подарить хоть один полувзгляд, и я бы всё понял и вернулся бы в тот же миг».

Лида, напротив – каждый раз верила, что уходит навсегда. Судя по последним неделям, теперь это действительно было так, и умом я понимал, что дороги наши окончательно разошлись, но сердце упрямо твердило: иди к маяку. Она вернётся. Иначе и быть не может: ведь ты сам создаёшь этот мир – сам пишешь правила, и нужно лишь перетерпеть боль, пережить долгие часы мрака перед рассветом. И счастье непременно вернётся с первыми лучами солнца.

Я верил, что Лида ждёт меня. Знал, что сейчас она целует другого, но верил: она ждёт. И я обязательно дойду до того маяка, и вернусь к ней, и расскажу о местах в которых бывал, о бесконечных дорогах, о лесах, полях и о священном Бурхане. Я расскажу ей, как увидел Байкал и о том, как лёд трещал под моими сырыми ботинками. И услышав всё это, она вернётся. Она, конечно же, ко мне вернётся, как возвращается солнце поутру.

Ведь все истории заканчиваются рассветом.

Разве нет?

***

Когда солнце село, Байкал заговорил.

Треск доносился из-под снега, и казалось, будто там, в пучине, древнее чудовище бьётся о другую сторону льда. Низкий и глубинный рокот. Время от времени сквозь ледяную кору пробивалось эхо далёкого звона. Я стоял в ста метрах от берега, слушал подводную пульсацию озера, и смотрел на потемневший Бурхан.

Скала почернела. Она стала выше и разрослась в стороны, перекрыв небо мрачным силуэтом. Я не отрывал взгляда от её вершин, пока шёл обратно в посёлок по натоптанным за день тропинкам.

Подойдя к мысу, я остановился. Перед скалой высились торосы – нагромождения ледяных глыб размером с два человеческих роста. Кристально чистые, словно осколки стекла, они торчали из мёрзлых шрамов Байкала. Глядя на один, я подумал, что точно такой же осколок вонзила мне в сердце Лида, когда сказала, что не может жить со мной.

«Прости меня, – сказала она в тот вечер. – Пожалуйста, прости. Я любила тебя, но даже находиться рядом с тобой мне больно. Когда мы вместе, от меня ничего не остается. Я ощущаю себя пустым местом, пеплом. Ты словно выжигаешь меня, высасываешь все силы, и я не знаю, как и почему это происходит, но знаю, что мне гораздо лучше, когда ты далеко. Не звони мне, пожалуйста. Мы столько раз пытались всё исправить, но, видимо, это просто невозможно. Я любила тебя, кот. Но умоляю, не пиши мне. Не оглядывайся. И не возвращайся».

Всё изменится, думал я. Нужно лишь пережить ночь. И дойти до того маяка во Владивостоке. Я буду отправлять ей открытки из каждого города, и на последней будет короткая надпись: «Я дошёл».

А потом я вернусь, и мы снова будем вместе. Ведь все истории заканчиваются возвращением.

Разве нет?

Низкий глубинный рокот…

«Нет» – говорил Бурхан. «Нет» – повторял голос разума. «Нет» – доносилось эхо из ледяной бездны.

«Здесь бьётся сердце мира. И оно всегда говорит правду, в отличие от твоего».

Я упал на колени и больше не смог сдерживать слёз. У меня не осталось сил врать себе – делать вид, что всё это временно. От души моей давно оторвался кусок, и все эти дни я старался не смотреть на зияющую рану, прикрывая её мыслями о маяке и о приключениях, которые мне предстояло преодолеть в дороге. Каждый вечер я бередил рану ложной надеждой, и теперь, когда нарыв загноился, и глас рассудка, наконец, вскрыл его, мне было до ужаса больно. Хотелось лечь и замерзнуть у подножья скалы, лишь бы не чувствовать эту сосущую чёрную пустоту в груди. Не было смысла идти дальше. Не было дома, куда я мог бы вернуться. Не было больше Лиды.

«Иди в темноту и не оглядывайся, – говорил двуглавый бог из пучины. – Рассвет наступит, и ты увидишь его без неё. Но ты не будешь одинок, когда покажется солнце. Просто слушай, как бьётся сердце. Сердце мира».

Низкий ритмичный рокот. Всё быстрее-быстрее…

***

Я поднял голову. Этот шум доносился вовсе не из-подо льда. Он звучал вдалеке за холмом, где-то в посёлке. «Следуй за барабанами» – вспомнил я надпись на потрёпанной карте. Стоило мне об этом подумать, как из-за холма донеслись голоса:

– Началось?

– Да. Уже позвали.

Я не видел тех, кто говорил – они стояли далеко за подъёмом, но слова звучали ясно и громко в морозном воздухе. Звуки человеческой речи отрезвили меня. Я поднялся с колен, вытер слёзы и пошёл вверх по тропе, удаляясь от Бурхана в посёлок.

Барабаны били всё громче. Вскоре я узнал ритм мелодии – кажется, это была тема знакомого фильма. «Точно, – вспомнил я. – Это же из нового короля Артура».

В сердце кольнуло. Мы смотрели этот фильм вместе. Я вдруг поверил, что всё это неслучайно, что это знак, который приведёт меня к Лиде. Знакомая мелодия призывала, и поддавшись безумной надежде я пошёл на звук – пошёл по опустевшим улицам Хужира в свете оранжевых фонарей. И даже ветер вдруг успокоился, обнажив вечернюю тишь, в котором пульсировал ритм барабанов.

Это оказалась гостиница неподалеку от того кафе, где я обедал днём. А точнее одно из небольших зданий, выстроенных на территории гостиничного двора – изба с покатой крышей и резными окнами, из которых пробивался свет. Оттуда же звучали ударные. Я подошёл ближе и глянул за стекла. Внутри шёл концерт. Какой-то ансамбль, разодетый в старорусские костюмы, выбивал мелодию из всевозможных инструментов, названия которых я даже не знал. Из знакомых были лишь барабаны, ложки и бубен, а всё остальное я видел впервые – какие-то непонятные кубы с дыркам, резные посохи, причудливые конструкции из проволоки и тарелок. Всё это звенело, лязгало и шелестело, рождая объёмный звук, пробирающий до костей.

Я тихо вошёл, запустив в помещение холод. Никто не обернулся. Люди сидели на скамьях с полуприкрытыми глазами, и казалось, что тела их совершенно пусты. Словно души слушателей покинули физическую оболочку, и летали теперь над Байкалом.

Я сел на свободную скамью и закрыл глаза. Вскоре мелодия сменилась. Зал наполнился шаманскими звуками и свет потускнел. Затем лампы погасли, и опустилась тьма, из которой всё быстрее и быстрее звучал ритм барабанов. Бьющий по мыслям – уносящий от земли ритм.

Не помню, сколько я сидел так – с закрытыми глазами, опустив руки на колени и запрокинув голову назад. В какой-то момент я почувствовал, как во мраке исчезают стены. Звуки барабанов подняли меня над телом, их ритм понёс обратно к берегам Байкала, и через секунду я уже летел по небу, на котором одна за другой зажигались звёзды. Холодный ветер бил снегом в лицо, а я летел над крошечным посёлком, вмёрзшим в сердце необъятного сибирского озера, летел к воде и к далёким сопкам, к резным столбами – языческим идолам, обвязанным цветными лентами. Я летел вместе с воронами над белоснежной долиной и видел, как ворочается спящий Байкал под ледяным одеялом. Низкий глубинный рокот…

Барабаны били над священным островом, и ветер набирал силу. Я летел по кругу, словно подхваченный смерчем – то низко, почти касаясь снега, то под самыми звёздами, – а в сердце урагана темнел Бурхан, зовущий к себе. Он что-то говорил, открывая все тайны мира, но каждый раз, когда я приближался к скале, ветер отбрасывал меня в сторону, и слова двуглавого бога тонули в вихре.

«День умирает… – расслышал я владыку озера, – Кто бежит за ним, не увидит рассвета… Восход – неизбежность».

Затем звуки смолкли и ветер исчез. В воздухе запахло ладаном, словно кто-то воскурил фимиам. Древесно-цветочный запах поплыл из мрака, успокаивая мысли, наполняя душу светом и чистотой. Я вдруг почувствовал себя ребёнком, которого забирают с больницы родители. «Иди к нам, – звали они из другого конца коридора. – Ты больше не болен, Миша. Возвращайся домой…»

Мне казалось, будто я бегу к ним по кафельному больничному полу, но, чем быстрее бегу, тем дальше становятся фигуры мамы и папы. Зеленые стены растягивались. Родители отдалялись с каждым шагом, а позади меня бил свет – солнечный свет, который звал совершенно в другую сторону…

Мелодия вновь сменилась. Она стала медленнее, ниже и глубже, и я уже не чувствовал ничего – сознание просто остановилось, и перед глазами поплыли воспоминания. Одно за другим – из далёкого детства и совсем недавние. Я вспомнил, как лежал в колыбели, и голос отца казался мне тягучим и медленным, и весь мир был мягок, словно растаявший пластилин. Я увидел, как в три года падал с обрыва. Как задыхался ночами от приступов астмы. Первая любовь, поцелуи, ночи с Лидой в съёмной квартире. Школьные драки, авария, упавшее на голову зеркало, оставившее на виске шрам. Вся жизнь – вся любовь и боль превратились в фиолетовый искрящийся поток. Он плыл перед глазами, и каждая искра была образом, воспоминанием или идеей. Вот, деревня, в которой я вырос. Родительский дом, школа… За ними большой город: студенчество, пьяные ночи и однокурсницы в постели. Путешествие в Крым. Малиновый рассвет в Феодосии. Счастье. Горы. Ночи у костра. За ними север, холод и обжигающая тоска…

А затем приходит Лида. Приходит, словно рассвет.

Возвращение в город. Снова Крым. Ссоры и расставание. Новый год вместе. Съемные квартиры, гирлянды, шёпот в темноте. «Всю жизнь я искал тебя, родная» Поцелуи на заднем сиденье такси. Кровать с балдахином. Ссоры и раставание. «Наконец-то я тебя нашёл, душа моя». Мы любим друг друга. Недолго. Ссоры и расставание. Снова вместе.

Ещё раз. Ещё. И ещё…

Пока всё не выгорело дотла. И вот, я уезжаю на восток. Она находит нового парня. Я пью в Иркутске с ворами и проститутками. Она целуется с новым парнем в кровати. Я еду на Байкал. Она пишет ему любовные письма. Я слушаю, как бьют барабаны. Она отдаётся ему без остатка. Я сижу в тёмном зале, и рыжеволосая улыбается сквозь стекло. Лида просыпается в его квартире. Я чувствую взгляд на спине, рыжеволосая машет рукой. Лида готовит новому парню завтрак. Я слышу голос Бурхана.

Рыжеволосая стучит в окно.

Я открыл глаза и обернулся.

Она стояла на улице. Смотрела сквозь обледеневшие по краям стекла и манила пальцем. Свет уличного фонаря проходил сквозь неё, будто не встречая преграды, и казалось, что незнакомка отражается в стекле, хотя я видел, как из её рта выходит пар. Она стояла в расстегнутом зеленом пуховике, без шапки – с распущенными огненными волосами. Стояла, смотрела через окно и улыбалась мне. А затем безмолвно заговорила:

– Иди за мной, – прочитал я по губам, – иди за мной…

Она отшагнула назад, выйдя из-под света фонаря, и растворилась во мраке. Я схватил рюкзак и выскочил за дверь. Выйдя на улицу, недоуменно оглянулся – в гостиничном дворе не было ни души. «Наверное, зашла в один из этих домиков», – подумал я в первый миг. А затем взглянул на снег.

Там были лишь мои следы.

«Она же стояла здесь... Прямо здесь. У этого окна».

За время, пока я слушал концерт, отпечатки моих ботинок припорошил свежий слой снега. Других отпечатков не было.

«Она что, летает?» – подумал я, и почувствовал, что теряю последние остатки разума. Мысли прыгали, словно в сновидении. Я зажмурился и ущипнул себя, уверенный, что тут же проснусь, но, вопреки ожиданиям, мир не рассыпался. Когда я открыл глаза, вокруг был всё тот же тёмный гостиничный двор. Позади в избушке гремели барабаны. А на снегу – ни единого следа рыжеволосой.

«Хвостом что ли замела?» – подумал я и в ту же секунду услышал, как кто-то хихикнул в темноте за двором.

Я узнал её. Не знаю, как, – ведь там, в автобусе, она и улыбнуться-то боялась – но я узнал. Я был уверен, что уже слышал этот лукавый, зовущий смех… Когда-то очень давно. Возможно, в детстве. Или во сне.

«Иди за мной» – шептала она в мыслях, и словно околдованный, я пошёл в темноту.

Иди за мной…

Барабаны звучали всё дальше. Смех всё ближе. Последние фонари растворялись во мраке, а она всё звала, звала и смеялась. «Иди за мной…» – смеялась она в небе. «Иди за мной…» – смеялась в шуме ветра. «Иди за мной…» – смеялась она в голове и вела к Байкалу.

По незнакомой тропинке я спускался на лёд. Шёл мимо гротов, торосов и скальных выступов. По нетронутой порошке вдоль берега. Ветер царапал лицо ледяной пылью. В ботинки забивался снег. Я шёл за рыжеволосой.

На глаза опустилась пелена, и иногда сквозь неё мне мерещились силуэты, танцующие вдали. Всё это, конечно, было иллюзией, но сознание в тот момент не различало границ между реальностью и наваждением. Мир больше не делился на сновидения и грубую явь – всё перемешалось, и духи, плывшие над озером, были такими же настоящими, как и рюкзак, давящий мне на плечи.

«Иди за нами» – шептали призраки из-под трещавшего льда. Они поднимались из снега и взмывали к небесам, словно сотканные из дыма. В расшитых рубахах, с цветными лентами в волосах. Призраки пели в хороводе, кружили в небе на фоне звёзд, и вели меня всё дальше от берега.

«Иди за нами» – звали они.

«Иди за нами» – смеялась рыжеволосая в звоне глубинных льдов.

В груди защекотало, и мне безумно захотелось закурить. Достав сигареты, я, не глядя, сделал шаг, и вдруг почувствовал, как мир уходит из-под ног. Небо закружилось. Раздался громкий треск.

«Всё?» – успел подумать я.

И барабаны смолкли.

***

Ветер и холод. Чёрные силуэты кораблей.

«Старый причал, – промелькнула мысль. – Это где-то рядом с разрушенным рыбзаводом».

Я не помнил, как оказался здесь – на краю посёлка, наедине с полночью. Последнее, что сохранила память – это обжигающая боль в лёгких. Потом была темнота, полёт, и спустя секунду я открыл глаза посреди кладбища ржавых судов. Глядя во мрак, я слышал, как плачут корабли – слышал их железные стоны. Ветер раскачивал обледеневшие останки судов, и скрипы эхом отзывались в пурге.

Странно, но утрата воспоминаний совершенно меня не беспокоила. Это казалось почему-то естественным, словно я встал поутру и забыл приснившийся накануне сон. Гораздо важнее было другое.

Холод.

Ноги било дрожью, и я вжимал голову в плечи, но снег всё равно забивался под воротник. Металлическая застежка царапала подбородок. Я материл себя за то, что так и не позаботился о ночлеге, и теперь мне совершенно негде было укрыться от ветра.

Прежде, чем телефон сел, я успел открыть приложение с интернет-картами. Запомнил несколько адресов кафе, но, как оказалось, все они закончили работу пару часов назад. Пока я петлял по улицам в поисках тёплого места, навстречу мне не попалось ни единого человека. Свет в домах не горел, автомобили не ездили. Только тишина, да налетающий с Байкала ветер. И больше ничего. Хужир словно вымер.

Весь посёлок я обошёл минут за сорок. Я надеялся, что отыщу хоть какое-нибудь заведение, куда смогу зайти и погреться, но двери всех столовых и магазинов были заперты, и на них висели таблички с надписями-приговорами: «Режим работы 10-22. Без выходных». Даже продуктовый с вывеской «Круглосуточно» оказался закрыт. Видимо, круглосуточно он работал не круглый год.

Очень скоро пальцы на ногах начало неприятно покалывать. За день ботинки отсырели и носки промокли насквозь. Я слышал, как хлюпает влага каждый раз, когда делал шаг. Меховая подкладка размякла. Казалось, что нога опускается в болото.

Ещё минут через десять холод начал проникать глубже. Кожа мертвела от прикосновений хиуса и щипала, словно её сдирало ветром. Пурга свежевала меня на морозе. В голове вертелась лишь одна мысль: «Долго я так не протяну».

Сколько бы я не пялился по сторонам, ни одного дома с горящими окнами отыскать так и не удалось. Хужир спал и видел десятый сон. Люди нежились в кроватях под одеялами.

Сделав круг по посёлку, я вернулся к причалу. Закоченевшими пальцами достал сигареты и закурил. На секунду стало теплее. Табак вонял на морозе, пропитывая собой пуховик, но это было неважно – лишь бы горячий дым попадал в лёгкие. А оттуда по всему телу, капля за каплей, разливался теплом.

Я знал, что делаю только хуже. Из учебников биологии я помнил, что никотин сужает сосуды, и риск обморозить конечности от курения вырастает в несколько раз, но ничего с дурной привычкой поделать не мог. Если б я сейчас ещё и сигареты выбросил – точно бы сошёл с ума.

От табака в голове закружилось. Перед глазами заплясали мушки. Мир на секунду поплыл, и мне показалось, что совсем недавно я уже испытывал подобное ощущение полёта. Вот только когда?

Я попытался вспомнить, зачем вышел тогда на лёд, но мысли вдруг начали путаться, словно их закрутило ветром. Почему я не дослушал тот концерт? Зачем вышел из зала?

Пелена.

Я помнил, как уснул под ритм барабанов. Затем неведомым образом переместился на улицу – сразу на озеро. Я шёл по заметенному льду вслед за какой-то девушкой. За Лидой?

Нет. Откуда бы здесь взяться Лиде? Она сейчас далеко – засыпает в объятьях другого, и знать не знает о том, какие ветра бушуют здесь, над замерзающим островом. «Странно» – подумалось мне. Впервые за долгое время, я не почувствовал укола боли, который обычно следовал за мыслью о Лиде. Была лишь лёгкая грусть, но уже иная. Совершенно иная. Больше напоминающая ту ностальгию, которая приходит, когда вспоминаешь о детстве или о редких встречах с друзьями. Или о семейных праздниках и о тёплых взглядах родных. Не было ни ревности, ни тоски, ни жалости. «Наверное, так и должно быть, – подумал я. – Теперь это лишь история. Очередная история в твоей копилке. Как и эта морозная ночь, которую нужно пережить. Тебе нужно просто продержаться до утра, выстоять в этом мраке и дождаться, когда солнце взойдёт. А оно обязательно взойдёт, вот увидишь… Потому что все истории заканчиваются рассветом».

Разве нет?

***

Холод. Собачий холод.

Джинсы стояли колом и царапали щиколотки замерзшей тканью. Хотелось остановиться, передохнуть, но мышцам нельзя было остывать. «Нужно идти вперёд, – убеждал себя я, – держать ритм, и делать очередной круг по посёлку, лишь бы не потерять тепло».

Спина под рюкзаком взмокла. Плечи натёрло. Я хотел поправить лямки и переложить вещи удобнее, но не делал этого, потому что боялся, что моментально заработаю воспаление, если сейчас скину рюкзак и подставлю спину ветру. Поэтому я шёл дальше, не обращая внимания на неудобства. Ветер бил в лицо, и ледяная крошка забивалась под капюшон. Я то и дело подносил ладони ко рту, каждый раз матеря себя за то, что не додумался взять перчатки. Пальцы кололо, будто там, под ногтями, прямо в сосудах разрастались острые ледяные кристаллы.

Зато ноги больше не мёрзли. Я их просто не чувствовал.

– Да где же вы, люди? – сказал я тихо и вновь посмотрел на часы.

До рассвета оставалось шесть оборотов короткой стрелки. Шесть кругов по Хужиру.

Я выкурил сигарету, когда в очередной раз вернулся к причалу. И пошёл по новой.

***

Гостиницы закрыты. Посетители спят. Даже на ресепшн не пролезть, входные двери просто-напросто заперты.

Кафе и столовые закрыты. Магазины не работают. Кому нужна еда в третьем часу ночи? В такую погоду следует закутаться под четыре пледа, уткнуться в подушку и не вылезать из постели до самого утра. Будет день – будет пища, а ночью люди должны спать. И набираться сил.

Опорный пункт полиции закрыт. Фельдшерский пункт тоже. Посёлку с населением полторы тысячи человек не нужны дежурные части – проблемы подождут до рассвета.

В местной школе не горит свет. Сторожей, к которым можно попроситься, там нет. В конце концов, двадцать первый век на дворе – везде стоят сигнализации.

«Интересно только, кто приезжает по тревоге, если ближайший пункт охраны в сотне километров? – думал я, глядя на мигающую красную лампочку. – Не ездят же они каждый раз с большой земли?».

Я обошёл Хужир трижды, и с каждым кругом мне приходила новая идея, где можно спастись от холода. Пожарный пункт, местный сельсовет, детский сад, школа… Я надеялся, что хоть в одном из этих зданий окажется сторож, с которым можно будет договориться. Но каждый раз, когда я стучал в двери и с замиранием сердца смотрел на окна, надеясь, что там зажжется свет, я чувствовал, как начинаю замерзать без движения. Наконец, я понимал, что внутри никого нет, и шёл дальше, а ветер издевательски мёл снегом в спину. «Люди исчезли, – думал я. – Люди ушли в сновидения».

Наверное, ещё немного и я бы просто постучался в один из жилых домов. Без лишних церемоний попросился бы внутрь, надавив на жалость и совесть. Но проходя мимо очередного переулка, я вдруг глянул вверх по улице и различил на холме силуэты куполов.

– Ну конечно! – воскликнул я – Церковь!

Вот где точно есть живая душа. Церкви ведь не запирают на ночь, верно?

Или запирают?

«Храм открыт с 9 до 18» – гласила надпись на золоченой табличке. И чуть ниже картонка с рукописным текстом: «Никого нет. Не стучите».

Я замер, задумавшись, где уже слышал нечто подобное.

И внезапно всё вспомнил.

***

Долгая, морозная ночь.

Я делал последний круг. Шёл мимо знакомых домов и неработающих фонарей по исхоженным переулкам. Каждую тропинку, каждый сугроб, каждое дерево я выучил наизусть. Я мог зажмурить глаза, развернуться и идти задом наперёд – всё равно пришёл бы к Бурхану. Потому что я знал, куда меня зовут. Там, на востоке, уже занималась заря.

Ветер стих, и скрип снега эхом разлетался по пустым улицам. В домах начинали зажигаться огни. «Восход – неизбежность, – подумал я. – Нужно лишь успеть к скале».

Я поднялся на холм, и оттуда спустился по тропинке на лёд. Остановившись у подножья Бурхана, я достал сигарету. Поджёг спичку…

– Курение – убивает, – донёсся звонкий голос с вершины. – Бывает, что медленно, а бывает, и очень быстро, если особенно не смотришь под ноги.

Я запрокинул голову и увидел её, сидящую на уступе скалы. С распущенными волосами, всё в том же зелёном пуховике. Она смотрела на меня, лукаво щурилась и болтала ногами над пропастью.

– Как ты туда залезла? – спросил я, совсем забыв о том, что говорю с призраком. – Ты что, летаешь?

– Ну да, – пожала плечами рыжеволосая. – А что такого? Ты тоже умеешь.

– Я? С чего ты решила? – я вдруг осёкся. – Ах, ну да…

– Прошлый вечер, помнишь?

Я задумался на секунду, а затем обернулся и посмотрел на заметенное снегом озеро. Белая пустыня растянулась до далёких сопок, и на её глади не было ни единой проталины.

– Отсюда не видно, – объяснила рыжеволосая. – Ты провалился чуть дальше, за поворотом. Там же, где и я в прошлом году.

Я вновь взглянул на девушку и спросил:

– Хочешь сказать, я умер?

– Сам выбирай, – развела она руками. – Мне вот, например, здесь нравится. Назад я бы точно не пошла, даже если б стоял такой выбор.

– И давно ты тут?

– Говорю же: с прошлой весны.

– Тоже утонула?

– Никто из нас не тонул, – улыбнулась рыжеволосая. – По крайней мере, ты точно.

Я не совсем понял, что она имеет в виду, но уточнять не стал. Вместо этого я задал другой вопрос:

– Послушай… Если я сейчас мёртв, то почему так холодно?

– Здесь, вообще, всегда зябко, – ответила рыжеволосая. – Но что касается тебя, то это просто потому, что ты до сих пор не определился. Кстати, поторопись. До рассвета всего пара-другая минут, нужно сделать выбор.

Я взглянул на восток. Небо над холмами побелело, и я чувствовал, как с другой стороны к горизонту подбирается солнце. «Восход – неизбежность…» – вновь пронеслась мысль.

– Если хочешь моего совета, то прислушайся к сердцу, – сказала девушка. – Ты стоишь рядом с центром всего мира. Здесь многое становится ясным, если, конечно, сможешь услышать голос.

– Я так понимаю, ты смогла.

– Правильно понимаешь.

– И что с тобой произошло? Как ты умерла?

Рыжеволосая улыбнулась и кивнула головой в сторону острой вершины. Она посмотрела на оскольчатый пик с любовью, словно на человека.

– Меня позвал Бурхан, – сказала она. – Сделал своей женою.

– Значит, ты теперь владычица озера?

– Что-то вроде того.

– А этот остров – твой Авалон?

– Ольхон, – улыбнулась рыжеволосая, покачав головой. – Авалон для воинов и чародеек. А мы с тобой просто странники. Правда, неизвестно, кому приходится тяжелее.

– О чём ты?

– О смелости, – ответила хозяйка озера. – Ты ведь и сам это знаешь, разве нет? Идти в бой гораздо проще, чем кажется.

– Ты думаешь, странники храбрее, чем воины?

– Думаю, что бросаться на смерть в припадке безумия и ходить по краю скалы, чувствуя, как замирает сердце, легче, чем принято считать. Отчаянный подвиг требует храбрости – да… но, когда эйфория отступает, хватит ли тебе сил пойти дальше? Хватит ли тебе смелости взять рюкзак и отправиться в настоящее путешествие, которое совершенно не похоже на слащавые сказки, о которых пишут в книгах. Сможешь ли ты каждый день вставать по утрам и топтать ногами дорогу – без всех этих красивых видов и мальчишеских приключений? Хватит ли тебе сил держать ритм?

Я задумался над её словами. В первую секунду хотел возразить, но не стал, когда понял, что мне нечего сказать в ответ.

- Рубить головы и сражаться с врагами легко, - произнесла хозяйка озера. - Гораздо сложнее побеждать самого себя. Побеждать каждый день, снова и снова. Спору нет, мой друг, ты умеешь бросаться в бой. Умеешь гореть и освещать путь на многие сотни верст, но скажи: ты когда-нибудь думал, что ослепляешь себя? И людей, что идут за тобой? Ты ведь не видел, как огонь убивает тех, кто находился рядом, хоть и сам замечал, что этот огонь недолговечен. Каждый раз, когда ты пылал, то оставлял в душе лишь выжженные поля. А после пожара твоя любовь покрывалась золой, сердце чернело, и всё, чего ты добивался, рассыпалось пеплом, из которого со временем вновь возрождалось пламя. Так происходило снова и снова, и снова, и, знаешь, я думаю тебе действительно больше по душе Авалон, чем мой остров.. Но всё-таки ты пришёл сюда. Пришёл ко мне.

Рыжеволосая усмехнулась и повела бровью. Казалось, будто она увидела что-то внутри моей души, и увиденное ей понравилось.

– Ты пришел сюда, – повторила хозяйка озера. – Значит, за минувшие недели ты всё-таки что-то понял… В тот момент, когда ты разрыдался здесь, рядом со мной, ты разглядел в себе истинный свет. Бурхан напомнил тебе одну простую вещь, Миша. Когда солнце заходит, нет смысла гнаться за ним – оно всегда будет опускаться за горизонт, как бы быстро ты не бежал. Вместо этого нужно найти в себе силы, чтобы пережить ночь и пойти в другую сторону – на восток. Да, это тяжело. Отвернувшись от вечерней зари, ты долго будешь идти в темноту, но только так ты и сможешь увидеть однажды рассвет. Не пытайся вернуть старый день. Иди в новый. Понимаешь, о чём я сейчас?

– О Лиде? – тихо спросил я.

– О ней в том числе, – кивнула хозяйка озера и указала рукой в сторону лесной опушки. – Видишь, там, за кедрами? Солнце уже близко. Его лучи пробиваются из-за горизонта, напоминая нам, что восход – такая же неизбежность, как и закат, который однажды снова наступит. Дни приходят, уходят. Свет пульсирует. Но кто сказал, что солнце стало другим? Разве оно светит тусклее или ярче, чем вчера или месяц назад? Нет, Миша. Небо могут скрывать тучи и дым пожаров, но солнце будет сиять каждый день одинаково. Потому что оно – истинный свет. Оно – сердце мира, которое всегда говорит правду. Все мы ходим по кругу, что бы ни делали. И нужно лишь научиться беречь свой свет, чтобы быть счастливыми. Дарить тепло, но не сжигать. Светить, но не ослеплять. Быть постоянными, как солнце, и лишь тогда в рассветном сиянии вырастет наше счастье. Если вернёшься – если всё-таки решишь вернуться, а не остаться со мной, – будь спокойным так же, как и в этот миг. Помни о солнце, и том, что оно обязательно поднимется. Но поднимется с другой стороны. Не в том месте, где опустилось. Помни, что бывают ночи, когда даже храмы встречают тебя запертыми дверьми. Когда остаешься один на один с ветром, сдирающем кожу. Помни, что все истории заканчиваются рассветом. Главное – победить себя и держать ритм. И солнце вернется. Тьма – она, словно лёд, обжигает, но тает в тепле очага. Помни об этом, если решишь вернуться. А сейчас скажи мне. Ты хочешь обратно?

Я промолчал, глядя себе под ноги. «Странное дело, – подумал я. – Уже почти умер, а ботинки сырые… – Мне вдруг стало смешно. – Вот ведь дурак, нашёл, о чём волноваться…»

– Волноваться, вообще, не имеет смысла, – сказала рыжеволосая. – Пока бьётся сердце мира, мы живы. Итак, скажи, что ты решил.

Я поднял голову и взглянул на хозяйку озера.

– Можно один вопрос?

– Спрашивай.

– Скажи, она вернётся?

Рыжеволосая прикрыла на секунду глаза. И ответила.

– Спасибо, – кивнул я. – Спасибо за правду.

Я подкурил сигарету, и пока тлел табак, владычица озера не произнесла ни слова. Дым казался мне горьким, как и минувшей ночью, но я всё равно вдыхал его, чувствуя, как тепло капля за каплей уходит из тела.

«Холодно, – подумал я. – Как же, сука, здесь холодно».

А затем я произнес ответ.

Хозяйка озера растворилась в воздухе, и в том месте, где секунду назад светились её огненные локоны, вдруг пробился первый луч солнца, разрезавший обледеневшее за ночь небо.