Поставщик

***

Своеволие разрушает любую свободу, когда единство желания и достигнутого результата подменяют необходимую достаточность, толкая на безумие. Да и как различить истинное, естественное желание и режиссированное извне, принятое за своё собственное?

Дин отложил скучную книгу Августина, навевавшую сон вперемешку с тяжелыми, хотя и монументальными мыслями, даже не вложив закладку, не собираясь к ней возвращаться вновь. Данный артефакт в истрепанной, однако красивой кожаной обложке из бывшей библиотеки Сената, хранил под матрацем, - прочная и толстая, она была частью опоры правого верхнего угла его. К тому же глаза устали читать в полутьме. Закатное солнце соперничало с увлеченным чтением человека, мерцанием привлекая изо всех сил внимание к себе. Становилось темно, буквы расплывались, разбегаясь по разные стороны страницы, отчего крайние двадцать минут Дин смотрел в открытое окно на закат, нежели в книгу. При всей показавшейся ему нелепости, книга заставляла думать, словно удобрение воздействовала на ростки новых мыслей. Подходило время для кормления. Дин превратился в слух, что само по себе отвлекало от глубокого понимания прочитанного.

Ожидал любой звук за дверью его скромного жилища. Впрочем, ни одного голоса или шага не донеслось за час тишины, к чему, собственно, он был готов. В четырех стенах его обители пахло свежим хлебом и теплой вареной гречневой кашей. Она остывала. Дин встал и прибавив огня в древнем шипящем примусе, подогрел. Затем нарезал ломтиками два пузатых красных перца, декорируя металлическую миску с кашей, добавил щепотку соли и лука, взял в охапку, сминая, две свежие булочки и хрустящий хлеб, три яблока. Подойдя к двери, он вновь прислушался – полнейшая тишина. Он вздохнул, понимая, что никого и не услышит, напрасны ожидания, давно уже никто не выходит из этих берлог, в которые превратились казенные квартиры, розданные даром, никто не ходит в гости, никто не работает. Просто некого ему услышать, потому что те, кто еще не питался из глобального пищевода, ждут его, Дина, когда он принесёт им пищу, пока они в это время с остервенением копят юниты - виртуальные деньги, для подключения к системе центрального питания, показывая чудеса изощренности в придумывании методов получения заветного пополнения баланса.

Тем не менее Дин осторожно открыл скрипучую дверь, словно боясь огласки, выглянув, осмотрелся и пройдя по выхолощенному коридору, лишенному любых следов декора, увидел, что он не ошибся: звука закрывающейся двери не было. Множество дверей вовсе покрылись пылью и заросли паутиной. Под дверью номер двести сорок шесть стояла точно такая же мисочка каши и лук с перцем, булочки и яблоки, стакан молока. Всё остыло нетронутое.

- Время кушать, кис-кис, - безжизненно и без эмоций прошептал Дин, наклоняясь, заменив остывшее свежим. Так он поступал уже третий раз за вечер.

Вдруг дверь растворилась и застала врасплох его, впрочем, девушка открывшая дверь испугалась не меньше самого Дина. Она смотрела карими воспаленными глазами на человека у своей двери, неодобрительно, даже немного злобно, не проронив ни слова с тонких, бесцветных губ. Её бледное худое лицо с выступающими скулами и вздернутыми носом, выглядело опустошенным. Дин заметил, что она давно не вставала из кресла виртуальной дополненной реальности, заменившей естественную. Грязная, неопрятная, растянутая футболка висела на острых плечах, тонкие шерстяные лосины, покрытые комочками шерсти, дополняли её бессменный образ. Дин особенно обратил внимание на грязные ноги и неухоженные ногти на пальцах ног. Девушку ничуть не смущал собственный внешний вид и копна сальных волос на голове. Она внезапно подалась вперёд и протянула руку за едой.

- Привет, Селена, - поздоровался как можно приветливее Дин, выпрямляясь.

- Привет, - ответила она хриплым, заспанным голосом, умолкнув в полусогнутом состоянии. Пауза затянулась. – Можно?

- Да, конечно…

- Почему ты с двумя тарелками? – взяв пищу, спросила она, пытаясь изобразить улыбку, закрывая дверь, не дожидаясь ответа.

- Я… просто думал, хотел… чтобы свежее, горячее, но ты опоздала! Вообще, показалось, что Слиперс стащил твой ужин, как в прошлый раз, - он взгляну вправо от себя, будто указывая на дверь вора.

- Ужин? – удивилась Селена, почти полностью закрыв дверь, разговаривая через щелочку. – Думала еще только обед… Ладно… в следующий раз отдай Слиперсу мою порцию. Он на мели, истратил все юниты…

- Но ведь у него же подключен центральный пищевод!

- Ну так бывает, отнесись с пониманием… Ладно, я пошла, окей? – Селена попыталась закрыть дверь, но Дин положил руку и не дал ей этого сделать, с горечью заметив, как легко ему давалось пересилить девушку, ослабленную неподвижностью.

- Постой, не убегай, я хотел…

- Ну что ещё? У меня время истекает! Сегодня утром сбой системы был и ремонтные работы. Мне компенсировала техподдержка два часика… А потом клиентка войдёт в аватару на пять часов за тысячу юнитов, это, конечно, много, но мне ещё эти пять часов как-то прожить надо без онлайна… Мне срочно нужно, пожалуйста… - Селена взмолилась, слеза выступила в левом глазу, она топнула ногой.

Дверь захлопнулась, как только Дин отпустил её. Возясь с миской еды, выронил булки, Дин постучал в дверь, поднимая с пола продукты. Но никто не открыл, тогда он проговорил сквозь тонкую фанеру, понимая, что так быстро девушка не могла войти в сеть. И тут же стукнул себя по лбу, забыв напомнить ей, чтобы возвращала посуду.

- Об этом… м-м, свободном времени хотел поговорить, не зайдешь ли ко мне?

Ответа не последовало. Дин вернулся в свою квартиру, ногой захлопнув дверь, сложив принесённое на импровизированный стол. Достал старый планшет, прокладывая маршрут к своим клиентам, которым он должен был отвезти продуктовые наборы. Внеся в базу сделанные вручную корректировки после прошлой вылазки, обнаружил, что более половины клиентов только за эту неделю уже обзавелись пищеводами от Найомены, и не требовали доставки еды, одновременно обновив кресло входа в виртуальное обиталище для более чем полноценного проникновения и ощущений без физиологических перерывов. Дин мотнул головой неодобрительно. Такими темпами он скоро последнее занятие потеряет, не позволявшее ему, не подключенному к виртуальной реальности Найомены, оставаться живым, психически здоровым человеком с крепким телом. Собрал наборы из остатков пищи, остывшие под дверью Селены, без подогрева, рассыпал в пластиковую посуду:

- Сойдёт, всё равно как свиньи, съедят, - размышлял вслух он, методично готовя наборы, загружая в большой потрепанный рюкзак. Во внешний карман положил две бутылки самодельного пива для себя.

Мысленно составил график на завтра с походом за пределы стеклянного города, похожего на сталактиты, растущие наоборот, из земли, за свежими продуктами к огородникам. А сегодня еще предстояло пройтись по длинному маршруту нового Лондона, проложив адреса последовательно. Впрочем, досада закралась в этот раз: из-за отсеивания некоторых адресов, перешедших на централизованный пищевод, точки входа в Найомену, заменившие адреса, расположились крайне неудачно и удаленно друг от друга. Одно спасало, что новый Лондон был скоплением прямоугольных небоскребов, покрытых панелями солярных батарей, питающих нейросеть Найомены, отчего все здания и точки входа – квартиры, - располагались в относительной шаговой доступности. Более нигде в мире невозможно было найти прежних городов и мириад улиц. Только чётко локализованные высотные коробки с энергетической независимостью и длинные кабельные трассы, соединяющие новые города и континенты друг с другом среди необитаемых осколков старых величественных в разнообразии сооружений, брошенных на произвол судьбы. Деревни и пригороды как таковые исчезли, транспорт и промышленность в небытии. Жизнь всецело перенеслась в сверхчувственное, забрав туда с собой правительства и границы, государства, корпорации и причуды богатства, образуя вымышленную среду обитания со своими страстями, достижениями, стремлениями и финансовой системой внутри макро и микро-сетей, объединенных в одно огромное явления Найомены.

Взвалив на спину рюкзак, превратившийся в бесформенный мешок, вместивший до тридцати наборов, Дин взглянул на часы и стал размышлять, стоит ли ему идти позднее обычного. Он не знал, насколько точно идут его часы, и во-вторых, всегда разносил в одно и то же время, однако сегодня Селена задержалась и задержала его, отчего мог попасть на время, когда у его клиентов были часы погружения. Вообще оставил часы как атрибут шкалы необходимостей и некий волевой тренажер. Несмотря на предупреждение разума и здравого смысла, подавленный равнодушием Селены Дин, решился на поход, подумав, что будет колотить в дверь каждого, кто не откроет сразу, пока не вышибет того из виртуальных тисков.

На пояс взвесил большой диодный фонарь, а в отдельный карман рюкзака положил большую редкость и ценность – батареи, которые берег как зеницу ока, заряжая их от самодельного зарядного устройства, подключенного к монтажным выходам ложа. Когда-то он сам был подключен, как и другие, но ему столь быстро надоел мир грёз, что он выбросил ложе, от которого остался лишь светлый след на полу комнаты. От остатков проводов и питалось его зарядное устройство. Других источников энергии не было. Нарочито громко ступая по полу, без последствий для слуха и сна Марлона, соседа снизу, погрязшего в сети безнадежно, достигшего полного счастья в приобретении самого современного ложа для погружения. Он был настолько рад, что едва ли не расцеловал робота, привезшего железку. Однажды Селена проговорилась, рассказав, что встречала Марлона в той, другой жизни, где он создал аватар известного криминального журналиста, расследующего участившиеся случаи взлома аватаров и воровства юнитов. В этой невзрачной реальности Дин знал его как еще более неприглядного персонажа, с почти полностью атрофированными конечностями и мышцами, плохо пахнущую тщедушную тень. Дин носил ему продукты, но это было давно.

***

Всякий раз начиная очередной поход в обители изъятых из реальности душ, Дин пытался запомнить свое состояние, мысли и цели, желания, стремление и ценности, будто делая снимок на память, зная, что после каждого посещения безнадежно увядших, нечто в нём самом отмирает навсегда, и он возвращается не таким как прежде. Три квартиры в своем собственном доме, на пятом, десятом и одиннадцатом этажах, Дин обошел быстро, раздав подготовленные наборы продуктов ходячим живым мертвецам, хватавшим пакеты с продуктами костлявой рукой, сверкая глазами и тут же захлопывая двери. Затем Дин спустился в вентиляционную шахту, ведущую на поверхность, так как входов и выходов, лифтов и лестниц человеческие муравейники с жилыми малогабаритными сотами не имели по определению. В мире где не предусматривалось движение – они стали не нужны. Только служебные шахтовые лифты, по которым осуществлялось обслуживание клиентов роботами. Признаться, у него была одна затея, попробовать однажды без рюкзака и без ноши забраться на верхние этажи одного из таких небоскребов, набитых до отказа сотнями и тысячами рабов иной реальности. Он никогда не доставлял продукты выше двадцатого этажа, зная по своему опыту, что на всех этажах выше смонтировано центральное питание реципиентов Найомены. Дин любил высоту и чувство свободы и простора, которые она дарила. Но подниматься без лестниц и лифтов, без приспособлений на двухсотый и трехсотый этажи невозможно. Однажды он рискнул подняться с трудом до семидесятого, но был замечен системой контроля и поспешил ретироваться восвояси.

В собственном доме за долгие года он выстроил различные приспособления, используя шахту подъемника технической службы, по которому спускаясь к нулевому уровню сквозь поток восходящего воздуха, попадал в эжектор нагнетателя, соединенном с атмосферным заборником. Сквозь решетку выбирался на огромное бетонное плато, покрытое конденсатом влаги от восходящих теплых и нисходящих холодных потоков. На этом фундаменте стояли десятки однообразных зданий десяти, или двадцати метров. Едва ли не ураганный ветер хищнически блуждал по лабиринтам в поисках жертвы, не находя никого, кроме одинокой фигуры, бредущей среди леса непомерно высоких сооружений. Вечная осень дна. Холод и слякоть.

Озноб прошиб всё тело, Дин съежился, застегнув молнию куртки до конца, и прибавил шаг, чтобы согреться, идя к соседнему «бамбуковому» зданию, так он называл небоскребы. Поднявшись на второй этаж где существовал его приятель Слейтер. На стук в дверь ему сразу же открыли.

- Здравствуй, - робко проговорил Дин, не зная, с чего начать, когда хочется сказать многое, - вот… принёс тебе едва ли не самое вкусное. Много зелени и овощей для здоровья… Свежий хлеб. Можно войти? Замёрз…

- Входи! Здоровье… Думаешь оно мне нужно? – попытался рассмеяться Слейтер, лысеющий худой мужчина с огромным животом, сотрясающимся от каждого движения. Получив икоту, и закашлявшись, умолк. Редкий клок волос торчал на затылке как последний боец, не поверженный в бою. - Эх, опять бутерброды… Сейчас бы булочку с корицей, или сёмгу с соевым соусом. Там у меня ресторанчик, где подают… О, и пиво! Благодарю, нижайше.

- Фальшивые сладости, - рассмеялся грустно Дин.

- Фальшивые, как же! Фальшивые лишь пока меня держит этот мир. Скоро у меня будет полноценное ложе с пищеводом, и я наконец-то не буду прерываться и терпеть всё это, - Слейтер угрюмо огляделся.

Дин взглянул вокруг вслед за ним, и ощутил, как автоматически запустился предвиденный им процесс уничтожения его личности от созерцания вида, много раз виденного, однако же каждый раз откусывающего большой кусок души. Даже камера заключенного более полна жизнью, нежели обиталище прожженного клиента Найомены. Четыре голых стены. Ни окон, ни простенков. Ничего. Только массивное ложе для подключения к миру Найомены, с торчащими из него проводами и подводами различного диаметра, уходящими в потолок и ржавый санузел в дальнем углу. И, конечно, вечный запах обитаемых помещений, никогда не проветриваемых, десятками лет запертых, получающих дыхательную смесь самого низкого качества через вентиляцию.

Насквозь засаленная рубаха Слейтера блестела в тусклом свете лампы подвешенной под потолком. Воспаленные глаза блестели слезой, а гнилые зубы делали его улыбку еще более отвратительной. Он прошел в угол своей комнатушки, встал на колени, выставив неопрятный грязный зад, кряхтя, отыскал что-то и протянул гостю:

- Вот, дружок, держи, последние. Больше нет и не будет, сам понимаешь, старые добрые фунты стерлингов, последнего выпуска. Тебе в коллекцию!

Он поднялся и разглядывал Дина с тревогой в глазах, доставая из пакета бутерброд.

- Я хотел бы… - замялся Дин, глядя как Слейтер одной рукой предлагает старые бумажные деньги, а второй наскоро уплетает бутерброд с зеленью и сыром. – Я хотел бы… в этот раз юнитами, если можно…

Слейтер перестал жевать, сделал жест, будто отирает пот со лба.

- Вот те на, - изумленно протянул он. – Неужели ты тоже?..

- Да нет, что ты, это для подарка.

- А-а, понятно, - Слейтер доел поспешно бутерброд, неспешно перемещаясь по маленькой комнатушке, хромая на правую ногу. – Все мы зависимы, кто от Найомены, а кто-то и от… Ну, допустим. Стоп! Куда же я тебе переведу? У тебя же нет сетевого кода!

- Есть

- Есть? – восхищенно вскрикнул Слейтер, вытерев губы футболкой.

- Да, я был в сети некоторое время. А кто не был? Что теперь вспоминать. Лучше скажи, сколько можешь дать?

- М-м… немного, естественно, - признался Слейтер, заметно сникнув, будто теряя интерес, - я известный писатель, понимаешь, мои книги продаются хорошо, но это не бизнес по торговле юнитами с полок Найомен индастриз, и не производство лож для подключений! Так что мои крохи – выстраданные… слушай, дружок, у тебя же есть знакомые воришки? Они кажется взламывают генератор юнитов? Разве нет? Однажды ты мне рассказывал.

- Нет, это выдумки. Они обманули. Вот мой код, переведи, сколько сможешь, - попросил Дин.

- Триста юнитов для друга, больше не могу, иначе мой кредит лопнет и не видать мне удобств, так и будешь бегать ко мне

- Как я погляжу скоро все от меня уйдут

- Не уйдут, твои друзья огородники останутся… Дружок, а может ты все-таки найдешь толику корицы или тмина? А имбирь? Жуть, как хочется пикантного. Твои булочки прелестны, как и мясо птицы, но… - причмокивая, лепетал Слейтер, возвращая грязные тарелки и бутылку из-под пива, оставшуюся с прошлого посещения.

- Увы, данные прелести не растут в наших широтах, как и чай, а достать невозможно, сам понимаешь, никому ничего не нужно в этом мире, - говорил Дин, продвигаясь к выходу, не в силах более пребывать в душном, дурно пахнущем помещении. Убедившись в успешном переводе, уже на пороге Дин вдруг поинтересовался:

- А вот всё же, откуда у тебя имя Слейтер?

Хозяин квартиры опешил. Ему показалось, что его драгоценное время попросту тратят. Ответил, что не знает. Но Дин не отступал:

- Кто тебе его дал? Должен же быть кто-то, отвечающий за имена?

- Я всегда был Слейтером, ты же знаешь, - откровенно занервничал Слейтер, взявшись за ручку двери, словно готовясь ее захлопнуть. – Не знаю о чём ты. Все создатели Найомены уже в сети, они и дали…

Облегчив ношу, Дин холодно попрощался и двинулся дальше, с большими физическими силами, но без энтузиазма, гремя пустой посудой. Когда-то занятие приносило ему радость. Путь в соседнюю многоэтажку лежал через знакомое бетонное основание квартала, трясущееся и вибрирующее под ногами. Там внизу трудились механизмы жизнеобеспечения и насосы подачи жидкой кашицы пищи в центральный пищевод. Шуршали насосы откачки нечистот, гудели высоковольтные преобразователи энергии, полученной от облицовочных панелей-стен. Дин однажды пробрался туда, но до конца не дошел, слишком велик подземный завод-фабрика.

Темнота путалась под ногами, ветер пронизывал до кости. Дин спешил, шлепками по плюшевой жидкой грязи отмеряя шаги, подумывая, что неплохо было бы завершить сегодняшнюю прогулку последним визитом, который он специально отложил на крайний случай, и затем бежать домой отогреваться. От одного лишь взгляда на высокие ледяные звезды озноб усилился, небесные светила пронырливо бежали за полуночным беглецом. Экономя батареи не использовал фонарь, стучавший по бедру, перебежками блуждая в темноте.

Недружелюбный холод и пустота улицы сменилась тёплой непристойностью парного запаха забитого до отказа муравейника, начиненного сверху донизу погруженными в мечту особями. В тёмном коридоре всё же пришлось воспользоваться фонарём, Дин по привычке взглянул под ноги: на бетонном полу отпечатались его собственные следы грязи, ведущие к дверям клиентов, пол у дверей клиентов «пищевода» оставался чистым, покрытым пушком пыли. Пройдя по цепочке их с этажа на этаж, Дин наконец подошел к последней в этом здании двери, у которой виднелись наиболее свежие следы.

В этой каморке существовало некое естество, погрязшее в неопределенности. После погружения в антипод реальности, оно нашло единственный выход для примирения половинок себя в обмане – отыскав удовлетворение в потустороннем затягивающем вакууме желаемого бытия. Каждый раз, когда Дин входил к нему, зажимая нос, то опускал глаза, стараясь не смотреть на лишенную признаков не просто пола, но человеческого подобия, субтильную субстанцию. Марго, так он себя называл, родился мальчиком, но за давностью лет, получив свободу выражения в запредельном мире грёз, он всецело перевоплотился в женское, и уже никогда более не ассоциировал себя с тем, что было дано при рождении. Дин всегда осторожно входил к нему в обиталище, но теперь шёл ведомый целью. В потустороннем мире Марго была известной моделью и зарабатывала на различных правах трансляций миллионы кредитов, будучи востребованной и перспективной.

Дин постучал, затем постучал ещё настойчивее и открыл дверь, зная, что ни одни двери не запирались.

- Привет, сладкий, входи, - встретила его Марго хрипловатым контральто с реверберацией из глотки. Дин к собственному удивлению даже не ответил, лишь кивнул, снимая со спины рюкзак, не отходя далеко от двери. – Чертов диктат тела! Но я на секундочку. Дай закурить! О, вот так… Да заходи, заходи, не бойся, не кусаюсь я… Ох, будто чужой!

Марго поневоле повинуясь инстинкту, выработанному за годы в Найомене, приняла самую развязную и фривольную позу, какую ей могло позволить немощное, ослабленное тело. Высохшие ноги, торчавшие спичками из коротких грязнейших джинсовых шорт, пораженные деградирующей деформацией, со сжатыми коленями и расставленными ступнями, костлявым тазом, острые углы которого выступали из дряхлой ткани. Слабость и дегенеративное вырождение не прошло мимо и верхней части туловища, выступая частоколом рёбер сквозь пергамент кожи, оставив следы истощения и долгого пребывания в неподвижности. Венчала общую неприглядную картину высохшая голова с дряблой, серой кожей, сморщивающейся на скулах и острый подбородок, глубокие носогубные складки и низкий лоб, нависавший над впалыми глазами. Острый, соколиный нос казалось вообще был без кожи, лишь хрящ.

Выпустив дым, Марго изогнулась, покачиваясь, будто соблазняя, едва заметно повиливая бёдрами, скрестив ноги и уперев одну чрезвычайно худую руку во впалый бок. Другой рукой будто поправила причёску, забыв, что на голове её умирал пучок редких рано поседевших волос. Дин возился с рюкзаком. Поморщился, доставая продукты, искоса поглядывая на хозяйку жуткой обители, лишившуюся мужских черт, не обретя женских.

- Можно попросить об одолжении?.. – начал несмело Дин и тут же едва не вскричал. – Только не спрашивай зачем, прошу…

- Ну хорошо, красавчик, чего же ты хочешь? – она жеманно закатила уродливые, близко посаженные глаза, даже в реальности не выходя из образа, пребывая в иллюзии. Дин отвернулся от отвращения, всё еще сомневаясь.

- Я бы хотел, чтобы… в общем ты не могла бы мне одолжить или… нет, то есть я не могу занять, так как не смогу отдать. Если без прелюдий, то дай мне пожалуйста столько юнитов, сколько сможешь!

- Охо-хо! Неужто ты решился… ах, ты запретил спрашивать. Запретил, запретил, негодяй! Но мы встретимся, встретимся там! Что за картина выйдет… лишь только найди меня. Ты увидишь меня, увидишь. Бойся уже, не вернешься! Я… прекрасна, великолепна, и тебе… придется не сладко. Придется добиваться меня, сражаясь на дуэлях с моими ревнивцами…

- Да-да, хорошо, обязательно, - криво усмехнулся Дин, отворачиваясь, заправляя рюкзак. Ему не хотелось даже забирать посуду.

- Хм… десять тысяч юнитов тебя устроит?

- Да! - закашлялся Дин. – Это… щедро.

- Может все же большую горсть насыпать из раскрытых ладоней? У меня их целое синее море! Я счастлива, я желанна, меня осыпают… Да, наверно надо больше, быть может… сто тысяч? Для покупки полноценного ложа с питательным желобом! Зачем же вновь ноги бить, зачем тратить их на подношения лука! О, красавчик, пора тебе уже остепенится и перестать бегать от судьбы…

- Нет, нет, десять тысяч, достаточно, - сглотнув слюну, пересиливая бьющееся сердце, проговорил Дин, впрочем, уже начиная жалеть своё стеснение. – Сверх меры ты добра… ко мне…

Марго шатаясь и хромая, изо всех сила стараясь сохранить грацию, подошла к Дину и провела костлявой рукой по щеке. Он сжался и настороженно наблюдал.

- Ах, совсем дикий, жеребец, боящийся собственной могучей необузданной тени… Десять так десять! Давай, в какую бездну желаний сбрасывать эти ничтожные юниты! Я всё равно, слышишь, всё равно отдам больше, потому что они лишь намывное, поверхностное… мы живём для близких и любимых… Ха-ха!

Вдруг, Марго взволновалась, тяжело задышав, отступила и осела на свое ложе.

- Что с тобой?

- Всё в порядке! Отстань… - она отмахнулась, и с трудом приподнялась

Дин видел такую слабость почти у всех подключенных, диво, как они вообще передвигались после стольких долгих лет пребывая полулежа в обездвижении.

Переведя юниты, Марго почти выгнала Дина, толкая к дверям, видимо ужасно себя чувствуя:

- Иди, иди, - прошептала она неистово, не в силах кричать, - до встречи мой хороший в лучшей жизни!

- Стой, стой, как я могу тебя отблагодарить?

- Помни меня, - усилием воли Марго растянула иссохшие губы в усмешке, - не забывай…

- Стой же, - не уходил Дин. – Ты столь богата, зачем тебе я? Ты же можешь позволить себе…

- Не могу.

- Что-о?

- Помни! – приказала Марго и провела искривленным подагрой пальцем по кончику носа гостя, затем опустив на грудь.

- Я буду помнить, буду! Обещаю! Но почему ты прощаешься? – расставив руки, упёрся Дин, не позволяя себя вытолкнуть немощному существу. – Я ведь понял, понял.

- Мне противопоказан питательный катетер коннектора, там… внутри меня… неизлечимая дрянь! Ничего не поделать! – бросила в лицо Марго. – Я даже твои харчи ем с трудом! Иди!

Опешивший Дин стал лёгкой добычей и был выставлен прочь.

Небо ночи выцвело до серого оттенка, предвестника рассвета. Выйдя к крайнему ряду башен, за которыми уже был старый город, он подкорректировал насколько это было возможно часы, поглядывая как в свою очередь серый тон сменяется синевой. Сойдя с грязной плиты подножия башен, вытер подошву о камни, наваленные много лет назад при постройке инкубаторов, чтобы не пачкать траву, символ всепобеждающей жизни, пробивающийся сквозь щели.

***

На ходу съел черствеющую лепешку, запивая пивом, выкурив скрученную на ходу самокрутку из сушеных листьев акации, присел лишь на мгновение, чтобы дать время солнцу прибавить силы, вычерчивающему величие памятников архитектуры прошлого блуждающей светотенью по каменоломне времени, оставляющей острые, рвано-резаные зазубрины на человеческих надгробных камнях. Багрянец рассвета стекал в отстойник до утра, в голове ежовыми колючками застряли слова Марго, одиозного создания, актрисы даже не третьих ролей, а в кармане лежала Селена. Неслыханная дерзость! За пятьдесят тысяч юнитов он не просто купит её благосклонность, но овладеет её душой, станет приказчиком. Она без промедления будет принадлежать ему!

Но нет же! Надо половину отдать Слейтеру, хотя и не сейчас. «Нет сил возвращаться» - подумал Дин и пройдя через площадь к бывшему зданию Верховного суда, рассыпал остатки продуктов взамен съеденным дикими животными. Плюхнулся в траву, отбросив рюкзак.

Изрезанные тени неспешно ползут прочь от выкатывающегося солнца, город-инкубатор, оставшийся позади, начиненный исполинскими башнями чрезвычайно сильно блестит и греет, словно линза, издалека. Молодая поросль деревьев проползает из-под толстого, крошащегося асфальта вопреки всем мыслимым законам. Где-то вдали трель щебетанья птиц, небольших птиц, может быть стрижей или воробьев, копошившихся своим немалым семейством в вечном споре с соседними семействами, деловито выкрикивая претензии одновременно всем и каждому. Шелестел ветер, запутываясь в листве, поглаживая кожу нежным прикосновением, а вовсе не пытаясь снять ее живьем, как в городе Найомены.

Почему бы не жить тут, в этих великолепных останках прошлого? Места и ему и Селене хватило бы на каждодневную смену жилища, продукты и вовсе неиссякаемы. Мегаполис стоял целый, люди не убегали, оставляли ими же построенное добровольно, с желанием. Время отбирало по кирпичику своё, но выстроенное на века не спешило сдавать позиции. Никаких разбитых окон, свалок разбитого транспорта или же баррикад. Обстановка застыла так, как её оставили, некогда уходя в иную реальность. Дин не стал далее вспоминать как происходила миграция. Да и не знал точно, лишь с рассказов внутри сети. Встрепенулся, почувствовав, что засыпает под аккомпанемент мыслей и воспоминаний.

Горлышко мутной бутылки пахло слюной, поморщился, но сделал пару глотков тёплого пива и отложив бутылку в рюкзак, выдвинулся далее. Около часа пути сквозь дебри многоэтажек и частных сооружений, превратившихся из зданий в памятники архитектуры.

В самый разгар дневного солнцепёка, Дин едва ли не вбежал в дубовый лес, разбавленный буками, пронизанный птичьим гомоном. Идя на гогот гусей и рев коров, пройдя еще около полумили почти звериной тропой, набрёл на огороды. Первым его встретил старый пёс Брейк, ластясь и виляя облезшим хвостом. Трое взрослых мужчин и две женщины, один ребёнок, девочка лет шести занимались хозяйством. У этих людей брал свежие продукты для раздачи нуждающимся. Они выращивали картофель и пшеницу, овощи и несколько видов фруктов, которые росли в холодном климате, держали несколько коз и коров для молока, птицу, дававшую мясо и яйца. Большое хозяйство ложилось непомерной трудовой ношей на взрослых членов общины, явно не добавляя им здоровья. Каждый из них получил огромный надел, и выглядели рано состарившимся, измотанным, даже ребенок спонтанно образовавшейся пары мужчины и женщины. Девочка, грязная и молчаливая, одетая в лохмотья, почти не говорила, - последствия родовой травмы при родах в жутких условиях, и научить её было некому, взрослые и сами не очень-то болтливы. Каторжный труд и дикая природа окончательно стёрла с лиц человеческий облик, ставший вечно хмурым, неприветливым.

- Привет Сиске! – поздоровался Дин. – Привет Дионисий, - поднял он руку приветствуя мужчину вдалеке, гонявшего скворцов с рассады томатов, - привет Дано, Лора, Лорель! Привет… а где Тео?

- Ушел, - сухо ответила старуха Сиске, перебирая старый картофель, откладывая гнилой в обработку. Дин потянулся

- За грибами? Рано же еще

- Совсем. Не за грибами. Туда… - сухой рукой с шишками костей, ткнула она в направлении города.

Дин онемел. Это первый случай, когда отсюда уходил человек, чтобы раствориться в Найомене. Он даже не знал, что сказать, так и замер с раскрытым ртом, сбросив рюкзак. Старуха еще долго причитала, что рук не хватает, что Лорель тоже скоро убежит туда, к отцу, и тогда они лягут и умрут все, перебив скотину. Пахло навозом и сыростью, костер шипел и постреливал. Дин ошеломленный вдруг почувствовал усталость и прилёг в лежанку под буком, мгновенно уснув.

Сиске разбудила его уже поздно вечером, когда стемнело, жестом приказав подсесть ближе к костру. Он встал и подойдя увидел, что все в сборе, как всегда угрюмые. Молча сел рядом со стариком Дано. Он моложе Сиске, но старше Тео. Вечный костер у подножия большого дуба – сколько ни приходил Дин, он всегда горел.

- Как огонь Весты… Вечный! Наверно уже до центра земли прожгли, тысячу лет под ним ничего не вырастет, - очищая запекшуюся кожицу на картофеле, сказал Дин. Но никто его не слушал, погрузившись в раздумья.

Лорель играла корягой, очень отдаленно напоминающей пухленького человечка, подбрасывала и ловя, грозила ему пальчиком, суя «головой» в землю. Вся живность улеглась на ночлег, звуки стихли и стал слышен звук ночного леса и треск костра. Вдруг Дионисий, смазливый мужичонка без бороды что-то шепнул Дано и тот запел тихо, размазано, нестройно:

Как ясен, гулок гром

Вдали, и все стремительно

Течёт к нам в дом…

Рекой бескрайнею, вперёд

Готовы мы, и жизнь свою отдав,

Всяк солнцем тут взойдёт…

- Эпос? – спросил Дин, когда старик резко умолк.

- Песня, - подсказал Дионисий, подкладывая дымящегося мяса и картошку. Дин рассмеялся.

- С другими поселенцами как давно виделись?

- Давно, - ответила Сиске с другого конца костра, - нет их. Тео с ними ушёл. Мы взяли их скот, жалко… Ты теперь бери больше с собой. Нам вдосталь.

- Незачем, - опустил взгляд Дин. – Клиентов всё меньше.

- Людей всё меньше, - вдруг сказал Дионисий, улыбаясь и гримасничая беззубой улыбкой идиота. – Там, там! Сияет… Люди там. Сияют!

Дин вспомнил, вдали, на севере, почти постоянно сияет некое сияние, переливаясь огнями. Он не мог определить расстояние и хотел исследовать, но всё как-то не выходило. Ужасно скучал. Он не мог без природы и этих оборвышей, в прошлой жизни бывших миллионерами с Глостер Плейс, тянуло сюда, а долго оставаться в их компании не хватало никаких сил. Наполнял быстро рюкзак и на бок – на природе только и высыпался, или же просто перебросившись парой ничего не значащих слов, забивал под завязку крупой и овощами, сверху громоздя яйца, тут же уходил. И сейчас произошло то же самое: хмельной сон после обильного пива с запахом ячменя, привкусом пыли и хрустом на зубах. А утром реализовал увиденное во сне: ему приснилось, что в руках у Лорель был корень имбиря, который был мгновенно выменян на блестящие, бесполезные часы, чтобы бедное дитя не плакало и не скучало по своему маленькому молчаливому другу. Ребёнок остался доволен. Окрыленный, Дин схватил рюкзак и убежал в город Найомены, к другу Слейтеру, порадовать его случайно отысканной специей.

Но ему никто не открыл на стук. Тогда он попытался открыть дверь и не смог. Со злобы пнул ногой – но дверь даже не шелохнулась.

- Слейтер, друг, открывай, что ты стал закрываться?! Весь намок, на улице чёртов дождь. Я тебе имбирь нашел! Даже не спрашивай, как… Пиво с имбирём – настоящий деликатес. Открой, я тебе подкину юнитов, - пошёл на крайние меры Дин. Но ответа так и не дождался. Дверь не поддалась. Он ушел озадаченный, крутя в руке желтоватый человекоподобный корешок.

***

Неделю лил дождь, монотонно падая за веющим холодом окном, через которое Дин собрал достаточно дистиллята. Он никуда не выходил в эти дни, крутя в руках корневого человечка, превратившегося в черного негра, затёртого пальцами. В углу лежал переполненный рюкзак, шипел старый примус, беспощадно чадя, не столько обогревая, сколько воспаляя легкие и повышая температуру тела от нездоровья. Еду никому не носил. «Пусть проголодаются, сволочи, - ворчал внутренний голос Дина, - никакой благодарности». Впрочем, он думал лишь о Селене, отказавшей ему в визите тем же вечером, что и Слейтер. «Сговорились, что ли?». Тогда он не стал прибегать к радикальному методу, оставив на потом.

Однажды солнце все-таки выглянуло и дав ему согреть озябший мир несколько часов, Дин сорвался с места. Нарезал овощи, подробил крупу, сварил легкий суп, яйца и бросился к двери Селены. Не став дожидаться, он вломился в открытую дверь и застал Селену в ложе, полуголую, обессиленную, грезящую. Рядом на полу валялись объедки с прошлой их встречи. Дин ахнул. Принялся будить Селену, снял визуализатор, отключил миосенсорные электроды.

Девушка долго не могла прийти в себя, удивленно глядя вокруг и не видя ничего. Из последних запасов сварил кофе, с трудом приведя её в чувство. Накормил, возясь с безмолвной, как с ребенком. Ему доставляло удовольствие, горькое, стыдливое, заливающее краской, но удовольствие заботиться о ней, и пока была без чувств, перенес на руках к себе, уложив на матрас под свежий поток воздуха.

Непривычная к прохладе Селена тут же озябла. Он накрыл её своей курткой, другого ничего не было. Лёжа на боку, ошалевшая, озябшая, потерянная, она смотрела своими перепуганными глазами перед собой, ожидая худшего.

- У меня друзья есть, хакеры. Они позиционируют себя как независимые, но вся их деятельность в Найомене… Они зависимые от независимости. Точнее от самой идеи, - приговаривал Дин, чистя картофель.

- Целый склад у тебя, - шепотом прохрипела Селена, окинув взглядом комнату. – А что это так воняет?

- Да, склад, зимой же вы чудики, также кушать хотите, накапливаю, что может сохраниться долго. А пахнет, не воняет – вяленая рыба. Гляди, на сквозняке, на окне висит…Я её с пивом употребляю, фосфор необходим для окислительных реакций. Никому не предлагаю, почему-то не хотят. Видишь окно? У тебя такого нет.

- Все равно, что нет. И я про книги…

- А, про книги… Пойдешь со мной гулять? Солнце светит!

- Холодно. Слепит, закрой его.

- Оно не закрывается, зимой занавешиваю. Так пойдешь?

- Нет, - ожидаемо отказалась Селена, болезненно стеная. – Отпусти меня, мне надо… идти… клиентка ждет.

- Ну уж нет! Пойдем со мной, у меня есть пятьдесят тысяч юнитов, они все твои, если ты прогуляешься.

Селена от удивления привстала. Долго сомневаясь, она согласилась, слишком высокую взятку предлагал ей друг. Поднявшись, молча села на краю, выразив таким образом согласие. Дин энергично надел на её хрупкие ноги свои ботинки, одел в куртку и повёл.

- Немного постараться придется, Селена, - суетился он вокруг неё, поддерживая, когда они, спустившись, шли по бетонной подушке у основания башен Найомены.

Она шаталась, шла, быть может видя перед собой желанные и баснословные пятьдесят тысяч. В старом городе, девушка замерзала и едва не падала без сил. Дин показывал с горячностью красивые виды, ажурную архитектуру и фронтоны исторических зданий, лепнину и обыкновенные деревья. Ничто не трогало её душу. Она шла в долг. Дин как мог пытался её заинтересовать:

- Взгляни на небо, перистые облака, мы встретим закат и рассвет, затухающие и поджигаемые тысячи лет! Безумие красок, проникающих в душу. Разве тебе хочется в вонючую клоаку? Нет?.. Тогда… может, ты хочешь видеть людей, и … детей? Все женщины любят детей и цветы. В старом городе океан прекрасных цветов, дикорастущих. Хочешь, они будут все твои…

Он даже давал ей понюхать и попробовать имбирь. Селена лишь отрицательно покачала головой и на выдохе боли плюхнулась на парапет городского фонтана, изнемогая от усталости.

- Ну хорошо, хорошо, - причитал Дин, - а ты не задумывалась, почему нет стариков и детей?

- Почему нет, – сверкнула глазами Селена, - там есть!

- А в жизни нет. Я входил в тысячи домов! То есть точек входа, и нет детей и семейных пар! Камеры одиночки! Откуда же дети в Найомене? Откуда старики? А родители? Помнишь ли ты их? – разведя руками вздохнул Дин, растерянно.

- Я утомилась… я не знаю, быть может кто-то купил себе такой аватар… Мне холодно, Дин, пойдем обратно?

- Нет, пока не освобожу тебя, не пойдем. Задумайся! Почему никто никого не посещает, но у многих ещё осталась одежда? Почему до двадцатого этажа не у всех есть пищевод, а после двадцатого у каждого? Значит мы, разносчики, входили в план? Нас запланировали? Я не знаю, как очутился, не помню… меня это столько лет гложет… Разве ты не задумывалась, как ты очутилась в квартире? Как ты пришла? С улицы? Из леса? Разве запах стланика, вкус жимолости, потрясающие краски осеннего леса, сушеная рыба не манит настоящим вкусом?.. Вот это жизнь!! Нас же ведут в пропасть!

Он говорил и говорил, водил за руку, иногда ощутимо помогая, - Селена едва держалась на ногах. Рассказывал и показывал, но всё попусту.

- Отпусти, отпусти, отпусти, прошу, - закрыла ладонями уши Селена, сжавшись и покачиваясь. Причитала она. – Там моя жизнь, там жизнь. Зачем мне всё это? Холод и грязь! Зачем? Зачем дети в этой нищете?! Зачем дрожащее тело… Как возможна старость при такой молодости? Мне достаточно, если я и сомневалась… то теперь уверена…

Солнце катилось вниз, но закат Дин уже не стал показывать Селене, боясь разозлить окончательно. Чувствуя её озноб, он взял под руку и буквально понёс домой. Отошли они недалеко, однако дорога назад окончилась уже в темноте. Адская прогулка завершилась полнейшим фиаско. Уложив спутницу в ложе, Дин как обещал, перечислил юниты, рыдая и не скрывая слёз, помог вернуться в сеть.

- Прощай. Навсегда, - прошептала без сил Селена и с помощью чужих рук надела шлем, почти мгновенно входя в роль, принимая изнеженно неестественную позу, подчиняясь привычному.

- Прощай, - плача сказал он, кусая губы. Нос заложило, язык распух, по мокрым щекам скатывались щекочущие слёзы. Накрыл её вздрагивающее тело курткой.

Несколько дней без сна ожидал, когда застучит твердая поступь робота-доставщика, его коллеги, доставляющего отнюдь не жизнь, но медленную смерть: ложе с встроенным пищеводом и со специальным покрытием и массажем против пролежней. Юнитов у Селены теперь хватало не только на полное погружение, но и на затуманенную машиной смерть.

Обессиленный, в холодном поту, Дин почти провалился в бред, представляя способы вымирания людей в Найомене, - поймав себя на мысли, что никогда этого не видел, и не знал, что происходит с телом. Тут же вскочил, словно его ударило током, повалив стопку книг: донесся отчетливый шум и скрежет. Лихорадочно выглянул в коридор – никого, звук шёл с верхнего этажа. Забыв надеть обувь, он метнулся к технологической шахте, в которой пахло озоном и шарнирной смазкой, верный признак, что здесь только что был робот. Быстро поднялся выше и тут же вновь заступил за угол – в центре коридора два синхропода, управляемые из Найомены, несли тело Шекли, тихого соседа, которого Дин видел сегодня во второй раз в жизни, впервые заочно познакомившись с ним, когда в молодости обходил из любопытства все близлежащие квартиры. Он закрыл глаза, вспомнив об этом моменте: в тот же вечер он повстречал Селену, спящую в забвении иного бытия, молодую и красивую. Теперь же голое тело Шекли, обмякшее, серое, блестевшее мокротой, обескровленное, анатомически – скелет, несли роботы по коридору в тупик, где обычно была запасная сквозная шахта. Тот был ещё жив, и что-то бормоча, дико улыбался, пребывая в грёзах, смотря на механизмы, несшие его, как на порождения сна. Затворы шахты раскрылись, и роботы с силой толкнули тело в проём, тут же отходя обратно к тому месту, где прятался Дин. Через несколько секунд раздался глухой шлепок и сразу же – скрежет мощного шредера. Шекли было едва за пятьдесят. Сзади появился ещё один синхропод, он нёс тело Тео. Того самого, молодого Тео, внося его в бывшую квартиру Шекли…

***

Дин вернулся в свою каморку, чувствуя жжение и озноб. Машинально надел ботинки и вспомнил с защемлением в районе сердца, что недавно их носила Селена, будто освящая. Сердце колотилось безумным молотом, увиденное не хотело становиться осадком подсознательного и гуляло в рассудке мутящим видением. Он кажется раз за разом слышал шлепок тела о шнеки шредера, шлепок кожаного мешка костей – именно так поступили синхроподы с ещё живым человеком, у которого, видимо, закончился срок эксплуатации.

Геометрическая фигура комнаты, посвистывающий огонёк примуса. В чёрном окне – тьма, лишь на дальнем горизонте вспышка и точкой – свечение. Словно спусковой крючок запускающий механизм выдавливания пули, вытолкнул Дина из берлоги этот свет. Он бежал что есть мочи и пока были силы. Потом вновь бежал, но огоньки ускользали, затем без сил упал в ледяную росу. Очнулся Дин от сильной рези в глазах – вокруг него было нестерпимое переливающееся сияние, в котором порхали тысячи огоньков. Вдруг появился мужской образ, просто из ниоткуда, словно материализовавшись.

Опираясь на локти, покачиваясь на некрепкой опоре, весь промокший, Дин всматривался, будто ослеплённый.

- Я дошёл, - выдохнул Дин.

- Мы пришли к твоему телу, - раздался голос со стороны свечения.

- Вы создатели Найомены? – сдавленным голосом спросил Дин, щурясь, смотря сквозь слезу. – Эй, ты меня слышишь?

Образ молчал, глядя сверху вниз на лежащего человека.

- Нет. Мы – вдохновители…

- Вы ведь не люди, правда?

- Разумеется, нет…

- Машины?

Видение рассмеялось, мерцая. То тут, то там появлялись новые человеческие фигуры, стоящие на земле, парящие в воздухе.

- Нет, не машины.

- Чёрт побери. Кто же вы?.. – попытался подняться Дин, из-за слабости ничего не вышло. Вдруг его осенило. – Как же я сразу не догадался! Это лишь голограмма… С какой вы планеты?

Разговаривавший с Дином по-отечески улыбнулся:

- С подобной вашей. Вследствие эндогенных процессов после прохождения поля частиц высокой энергии, ядро планеты разогрелось до состояния сверхпроводимости. Слишком быстро вращаясь под действием центробежных сил, изменился уровень гравитации, превышающий бывшую норму в разы. Многие из нас не живут, а страдают, буквально расплющиваясь. Мы долго искали и терпели, наконец найдя… Там умирает планета, здесь - раса, чтобы жили наши потомки…

Дин не мог поверить своим ушам, ткнулся лицом в грязь, вновь поднял глаза.

- Быть может, ты задаешься вопросом, почему мы так откровенны? Видишь ли, вы и мы дети одной силы, и убивать брата не в чести нигде. Был придуман гуманный способ устранить конкурентов, и при этом остаться чистыми. Так что мы лишь создали инфраструктуру и синхроподов, соорудили огромные города. Выбор же вы сделали сами, даже зная правду! Ты видел свободно встающих из лож и с жаром туда возвращающихся, ты видел давно не открываемые двери, которые никто никогда не запирал. Твой ответ – молчание, наиболее красноречивый… ибо тебе нечего сказать против. Мы не лжём и не скрываем, однако предложенная возможность лжи наилучшим образом подходит для двойственной природы человека, чем самая правдивая, грязная и вонючая правда! Взгляни! Найомена… Мечтательная эвтаназия, прекрасный сон. Времянка перед безвременьем. Где неуемный энтузиазм безвреден, а гравитация – лишь слово. Бытие стало бытием, и отныне никакого Быт-и-Я. Мы отняли вас от груди природы, и дали взамен ваши мечты. Что не так? Мы волю воплотили вашу к беззаботности и оглушающему ощущения счастья. Что выбирать – жизнь или мечту, избрано было добровольно каждым самостоятельно. Ни один не был принужден… Механизмы и роботы лишь внешнее звено обслуживания. Найомена и её Рай – результаты человечьих грёз, скрупулёзно воссозданные наяву декорации, насколько эмпирический мир данного чувств может быть продуктом ощущений. Да, тело забрано, устранено! Ваш мир истёк, и розовая инфантильность Найомены, плода человеческого, лишнее подтверждение слабости агонии. Но сколь раскрыта душа новому миру. Твори, реализуй себя, так словно у тебя забрали путы, настолько, насколько хватит фантазии. Высший расцвет Человеческого духа. И передышка для планеты…

- Так необходимая вам планета, конечно же… - улыбнулся зло Дин, мотнув головой. – Зеленая, чистая и без жителей…

- Да, главное условие естественный природный мир и никаких заводов, фабрик. У нас другая материальная культура. Ну а то, что полная свобода совести и фантазии привела к низложению достоинства человека, не наша вина. Повторю, мы лишь дали свободу, взлелеянную свободу без границ этики и нормативной морали. Полную свободу, вы же не захотели взять лишь часть её, но всю…

- Ловушка…

- Естественный исход. Мы подцепили на крючок демона азарта. Схватили за сокровенное. Впервые однозначный сделан выбор между телом и душой. Каждый получил возможность творчества! Встретишь ли ты хотя бы одного рабочего или собирающего отбросы? Мир – социальных обожествлений, и одновременно стремления, желания возврата к которому неистребимо…

- Всё предусмотрели, - опустил голову в отчаянии Дин. – Выхода нет. Мне мерещилось, что мы сами себя уничтожаем, но нет же. Обидно… Сколько у человечества времени?

- О, почти не осталось, деградация и окончательное вымирание прошли точку невозврата, мы давно и прилежно ждеём. Окрестности Лондона пусты, только местная Найомена еще населена. По планете картина подобная. К ней пока присоединяются последние существующие вовне – их век и будет крайней точкой конца…

- Ни детей, ни стариков…

- Исключено: первые слишком активны в фантазиях, вторые наоборот – пассивны и являются ступором системы… Кстати, такие как ты на данный момент редкость, отчасти потому, что…

- Те, ради кого я жил, уходят навсегда. Вы и это предусмотрели, действуя на обе части уравнений. Хорошо, хорошо, я понял тебя. Всё прах! Но … мне показалось, или ты смакуешь вашу победу? – прервал Дин собеседника, злобно смотря из-подо лба.

- Разве мы не достойны почестей победителя? Разве не достойны?

На холоде пронизывающего бриза вместе с кровью загустевали мысли, становясь тугими, тягучими, плохо поддаваясь движению. Свечение давно исчезло, на горизонте брезжил рассвет. «Разве не достойны!» - въелись до боли обидные слова, с которыми невозможно смириться, как невозможно смириться с убийством, согласившись на самоубийство. Это будто обман воли, малодушие. Несмотря на обилие эмоций, ни одну из них невозможно было поймать за хвост и ухватившись, взлететь. Над покатым берегом Темзы тянуло сыростью, ломило остывающие суставы. Ничего не изменилось и одновременно изменилось всё.