Последняя ночь еретички

Алво всегда был хорошим Карающим. Он знал и чтил все заветы бога Манши-Кви, умело сочетал правила приличия с определённой степенью вольности, всегда мог действовать решительно, отлично владел боевым жезлом, увенчанным пикой, и его тёмно-бордовая мантия регулярно окрашивалась брызгами крови еретиков-духопоклонников, невидимой на специально выбранной ткани. Манши-Кви являлся солнцеподобным богом, поэтому еретиков, как жертву, сталкивали в Чашу с вечно горящим огнём, откуда их очистившийся дух поднимался к небу. Алво и сам делал это много раз. Чаша находилась в центре Города, выстроенного из светлого камня ближе к этому центру и из тёмного - у окраин. В Городе у него было жилище недалеко от тюрьмы и Чаши, и небольшое окошко допоздна могло озаряться свечой, пока Алво читал старинные книги и аккуратным почерком записывал некоторые свои мысли: ведение мемуаров среди преданных служителей Манши-Кви приветствовалось.

В начале новой луны Карающие привели в Город четверых еретиков. Алво в стычке и их захвате не участвовал, но ему сразу сообщили, чтобы он, как один из уважаемых Карающих, мог сам поговорить с еретиками. Такие беседы были единственной подготовкой этих людей к сожжению и очищению во имя Манши-Кви.

Пленники сидели в двух камерах, руки у всех были связаны. Алво подошёл сначала к одной решётке, за которой виднелись двое очень похожих друг на друга молодых мужчин в серой одежде.

- Вот конец каждого еретика, что не желает принять истину, - негромко сказал Алво. - Знаете ли вы, что вас ждёт?

Молчание в ответ.

- Это называют жестоким, однако существование тех, кто не признаёт истинного бога, солнцеподобного Манши-Кви, оскорбительно и неприемлемо. Были ли у вас действительно весомые причины отрицать его власть?

Эти двое продолжали молчать, лишь глядя на него исподлобья. Алво устало нахмурился и хотел задать последний вопрос, после чего махнуть на них рукой, как вдруг из соседней камеры раздался голос:

- Они не могут говорить.

Алво шагнул к ней. У самой решётки стояла девушка в тёмно-сером мятом платье, открывающем её бледные плечи, по которым рассыпались чёрные кудри сухих, обожжённых солнцем волос. Позади неё, в углу, сидел старик, но он молчал и отрешённо глядел в стену, а пленница смотрел прямо в глаза Алво, с вызовом приподняв подбородок. Её глаза были яркого древесного цвета, отливающие золотом, и они необыкновенно выглядели на этом заострённом лице. Таких глаз Алво ещё не видел никогда...

- Не могут или не хотят? Многие из вас считают беседы с Карающими презренным занятием.

- Карающими... - девушка усмехнулась. - Не слишком ли громкое название для тех, кто загоняет людей, как дичь?

У неё был странный выговор - явно нездешний, резковатый, как шум листвы от внезапного и сильного порыва ветра.

- Мы истребляем тех, кто оскорбляет солнцеподобного бога, а для этого их нужно найти и поймать. Сожжение - кара за неверие, но оно же соединяет вас с Манши-Кви.

- Чем мы его оскорбляем? Тем, что нами не правит недосягаемое существо, живущее за облаками? Тем, что мы видим мудрость в самой природе и общаемся с духами, олицетворяющими её?

- Вы вводите в заблуждение других людей, они начинают думать, что с природой можно договориться, как со старинным другом. Но это не так - можно лишь жить по заветам Манши-Кви, и тогда все решения будут мудры и подчинены логике изначально. Ведь это решения, подсказанные волей бога.

- Жить по указаниям, написанным неизвестными дряхлыми стариками на заре зарождения вашего народа? - на губах девушки вновь появилась чуть презрительная усмешка. - Каждый из нас общается с духами так, как подсказывает сердце, а вы даже не знаете, есть ли ваш бог на самом деле. Ваши книги писали люди. Люди пишут то, что им удобно, и всегда готовы врать.

Алво вдруг понял, что уже который раз не он задаёт вопросы и слышит ответы. Конечно, и такое бывало, когда еретики пытались в беседе пошатнуть его веру, но сейчас он чувствовал себя допрашиваемым, а не объясняющим. Ему это не нравилось. Он быстро просунул руку за решётку и, взяв девушку за локоть, потянул на себя. Порванный рукав платья обнажил свежий ожог на её руке.

- Ты знаешь, отчего появился этот след. Сила солнцеподобного Манши-Кви течёт в узорах нашего оружия, в наших венах, и полнит его мудростью наши умы.

И тут девушка сделала ещё шаг вперёд, прижавшись к решётке, и попыталась сорвать с пояса Алво короткий кинжал. Карающий мгновенно перехватил её руки, вывернул тонкие запястья и сильно толкнул пленницу. Она упала на пол камеры и вскинула голову. В глазах её буквально читалось жгучее желание увидеть кинжал вогнанным в глотку Алво, кудри растрепались ещё сильнее, и от того, как странно выглядела её беззащитная поза вместе с этим выражением лица, нутро Алво обдало горячим от горла до сердца. Он развернулся и зашагал к выходу из тюрьмы.

Вечер спускался на Город, оставляя лишь Чашу полыхать ярче просыпающихся звёзд. Алво сидел, склонившись над книгой, но не читал, а рассматривал колеблющиеся отсветы свечи на странице. Его одолевали мысли. И чем дальше, тем всё более странными они были. Наконец, Алво закрыл книгу, накинул на тунику и штаны тёмный плащ и вышел на улицу. В тюрьме было полутемно, факелы мало где горели. На тихий скрежет ключа в замке камеры никто не шелохнулся. Старик, кажется, спал, девушка неподвижно сидела у стены.

- Я знаю, ты не спишь. Как тебя зовут? - негромко спросил Алво.

Спустя несколько секунд тишины последовал ответ.

- Каида.

- Тогда слушай, Каида. Завтра все вы будете сожжены, и пока я жив, это неотвратимо. Но я хочу, чтобы эту ночь ты провела со мной.

- Зачем мне это? - чуть помедлив, произнесла Каида.

- Ты сможешь убить меня, если тебе удастся, и тогда уже делать, что хочешь. Ты ведь жаждешь этого? Для девушки ты на удивление дерзка, думаю, ты могла бы попробовать.

Ещё несколько мгновений стояла тишина, а затем раздался шорох платья. Каида неспешно подошла к нему и окинула взглядом, точно оценивая.

- Не думала, что последним мужчиной в моей жизни может стать Карающий.

- Что же, их было много? - спросил Алво, накидывая на неё плащ вместе с капюшоном и жестом приглашая её идти вперёд.

- А какая тебе разница? - Каида повела плечом, что было видно и под плащом.

Стражник на входе даже не заметил, что выходящих было двое: Алво всё же был хорошим Карающим. А если бы и заметил, пропустил бы без вопросов, ведь, когда это касалось обращения с пойманными еретиками, вопросов Карающим предпочитали вообще не задавать. Каида шла молча, легко подстроившись под его шаг и сохраняя одно и то же расстояние между ними. Пару раз Алво тихо говорил, куда свернуть, и они добрались до его дома, никого не встретив.

Зайдя в комнату, девушка сразу стала оглядываться, пока Алво снимал с неё плащ и разрезал верёвку на запястьях. В тот миг, когда руки оказались свободны, Каида попыталась выхватить у Алво кинжал, но реакция Карающего была слишком хороша для этого. Впрочем, сразу же после этого оба продолжили вести себя так, будто ничего не случилось.

- Мне кажется или ты разочарована? - поинтересовался Алво, складывая то, что занимало стол и кровать, в стопки, и убирая в шкаф.

- У тебя здесь одни книги, - Каида неторопливо прошла по комнате и присела на край стола, потирая запястья.

- Да, ты не найдёшь тут оружия.

- Ничего, книгой тоже можно убить. Я постараюсь.

- Правда? Несмотря на характер, ты не похожа на убийцу.

- А ты не похож на того, кто может ради страсти освободить еретика.

- Лишь одна ночь... Ты голодна? У меня есть немного фруктов и варёного мяса.

Каида несколько секунд смотрела на него, и в её взгляде Алво с невольным удовлетворением рассмотрел внутреннюю борьбу: гордость и упорное противостояние ему не хотели уступать желанию признать слабость и получить то, в чём она нуждалась.

- Не вижу смысла отказываться, - наконец, сказала она. - Отнять у вас, фанатиков, хоть немного провизии - уже что-то.

Алво захотелось рассмеяться: эта враждебная реплика звучала смешно в её положении. Пока Каида ела, он, сев у другого края стола, заполнял строками очередную страницу в книжице с тонкой обложкой. В комнате было тихо, а за окном - совсем темно.

- Ты странно выглядишь, когда пишешь, - вдруг сказала Каида. Похоже, она уже пару минут просто сидела, глядя на него.

- Странно?

- Да. Не так, как до этого. Кажешься... красивым, что ли.

- Хоть когда-то это так, - Алво слегка усмехнулся.

Каида отодвинула тарелку подальше от края стола и встала чуть позади Алво, склонившись и глядя ему через плечо. Ворот платья открывал её казавшуюся белой кожу, волосы касались щеки Карающего, и он невольно подумал, что его мать так же заглядывала через плечо отцу, пока он расписывал начальные страницы книг... Пояса коснулось что-то, тут же отдёрнувшееся, словно от огня. В следующий миг спина девушки упёрлась в стену, а Алво крепко сжал одно её вывернутое запястье, придавив Каиду к прохладному камню.

- Повторяешься, - тихо сказал Алво, покачав головой и скользя взглядом по лицу девушки, которое было совсем близко.

- Не сними ты кинжал, это сработало бы, - фыркнула Каида.

Алво вместо ответа прижал её руку к стене, опершись на неё, и поцеловал Каиду в жаркие губы, поцеловал жадно, порывисто, и она с готовностью подалась к нему, запуская тонкие пальцы в его короткие русые волосы. Вдруг девушка вздрогнула и снова отдёрнула руку, а Алво лишь тут вспомнил про её ожог. Быстро и молча он принёс бинты, очищающую настойку и обработал руку Каиды, наложив повязку. А потом увлёк притихшую девушку к кровати. Она не стала садиться и не дала ему - подцепила пояс его туники своими красивыми тонкими пальцами, проводила снимаемую ткань лёгким движением, всколыхнувшим ворот платья, а потом прильнула к нему, потянулась к губам, следом опускаясь на кровать. В полумраке комнаты, озаряемой свечой, она казалась почти бесплотной, но её горячие губы, её пальцы, слабо царапающие рёбра и живот, обжигающее кожу дыхание - всё было настоящим.

Алво сбросил с Каиды платье, и она легко встала, позволяя одеянию упасть на пол, чтобы тут же снова сесть к Алво на колени. Она не носила под платьем коротких штанов, как это часто делали молодые девушки вроде неё, и теперь всё её тело, белое в сумраке, было открыто. Прикосновения к нему были пьянящими, объятия и поцелуи - страстными. Он отмечал за собой лёгкое чувство удовлетворения каждый раз, когда у Каиды вырывался вздох, когда она прикрывала глаза, выгибаясь под его руками. Жены у Алво никогда не было, но он бывал в связи с несколькими женщинами, и все они могли бы сказать, что он всегда спокоен и нежен. Однако гибкое тело Каиды хотелось сжимать в объятиях до боли, превращать поцелуи в укусы, оставляющие следы на бледной коже. Она, кажется, чувствовала нечто схожее. На спине и плечах оставались царапины от её ногтей, руки то и дело чуть сжимались на его шее, чтобы тут же отпустить и скользнуть вниз. Секунды слились и текли минутами, деревянная кровать под красно-серым покрывалом тихо поскрипывала, в комнате, где сделалось жарко и почти темно, слышалось приглушённое бесконечными листами книг дыхание.

Когда они оба замерли, лёжа рядом на слишком узкой для двоих кровати, свеча уже погасла, лишь окно слабо светилось. Каида молчала, прижавшись к Алво и положив одну руку ему на грудь, тихо дыша в шею. Голова её с рассыпанными по постели кудрями покоилась на руке Алво, и эта небольшая тяжесть оказалась непривычной для него.

- Ты хороша, - наконец, нарушил он молчание. - Это природное дарование или результат опыта?

- Да какая же тебе разница? Лучшим в моей жизни ты не был, не надейся, а так... разве уже важно.

- Скорее, я стал особенным лишь из-за своего положения, верно?

- Ну... Наверное, я первая еретичка, соблазнившая Карающего, - в голосе Каиды послышалась чуть горькая усмешка. - И сама того не желавшая.

- Должно быть. А знаешь... для меня лучшей оказалась ты, - неожиданно для себя произнёс Алво и почувствовал, как дрогнула рука на груди.

- Правда? - после краткой паузы спросила Каида.

- Клянусь правдолюбием Манши-Кви.

- Жаль, что та, которая так приглянулась тебе, завтра же должна умереть, - слегка изменившимся тоном сказала девушка.

- Да. Действительно жаль...

- Так не губи меня, - уже совсем другим голосом, неожиданно тихим и умоляющим, произнесла Каида.

Алво лишь в этот миг понял: на самом деле она страшится утра и того, что должно произойти. И она изо всех сил желает избежать смерти.

- Я не могу.

Она неподвижно полежала ещё с полминуты, а затем приподнялась, нашла его лицо в темноте, долго поцеловала и шепнула в губы:

- Ненавижу тебя...

Алво лежал в молчаливой темноте, ощущая тепло девушки рядом, и голова его всё тяжелее наливалась мыслями. Они медленно, но верно тянули во тьму, полную тревожных сновидений, всполохов огня, криков людей и золотого блеска глаз цвета дерева...

Когда ему сквозь сон показалось, что что-то не так, прошло ещё секунды две, прежде чем он открыл глаза. Постель рядом остыла. Он спал слишком крепко. Едва он шевельнулся, как послышалось стремительное движение, и тень, стоявшая рядом, придавила его к кровати, больно упираясь одним коленом в грудь, а другое поставив на его запястье. Одновременно у горла появился холод металла, чуть касающегося кожи. Алво неподвижно смотрел на Каиду, накинувшую своё платье и сейчас державшую у его горла кинжал. Её волосы почти касались его лица, в глазах светились горечь и желание нанести смертельный удар, смешанные с болезненным любованием.

- Не двигайся. Если двинешься, я убью тебя.

- Ты и так убьёшь, - тихо сказал Алво, всё же стараясь не шевелиться.

Губы Каиды дрогнули. Он надавил на что-то внутри неё, отчего её вновь и вновь мучила какая-то борьба.

- Как твоё имя? Ты не сказал.

- Алво.

- Алво... Знал бы ты, как отвратителен и ненавистен мне... И как хорошо мне было ночью... как я хотела, чтобы это могло продолжаться, - она слегка покачала головой. - Но ты дал мне шанс. И я не упущу его.

Она склонилась к нему и поцеловала. Кинжал сильнее вдавился в кожу, начиная прорезать её, но Алво не шелохнулся.

- Прощай, Алво. Спасибо тебе, - раздался шёпот у самых его губ.

Каида резко выпрямилась и взмахнула кинжалом, а потом отшвырнула его, соскочила на пол и выбежала из комнаты, накинув на себя тёмный плащ Карающего. Алво, хрипло и коротко вдохнув, зажал рану на шее обеими руками и буквально упал с кровати, едва сумев заставить себя встать на ноги. Как ему удалось хоть на первые минуты перевязать рану, он не помнил. Не помнил он и того, кто именно неожиданно прибежал к нему - так вовремя, чтобы спасти ему жизнь...

Алво всегда был и навсегда остался хорошим Карающим. Это знали и признавали все, знавшие его, даже несмотря на то, что однажды по какой-то нелепой оплошности, которой он совсем не помнил, кто-то едва не перерезал ему горло в собственной постели. Предполагали, что это накануне сбежавшая из тюрьмы еретичка, которую так и не нашли в Городе. Правда, казнь троих её спутников состоялась, и Алво, молчаливый и бледный, с плотной повязкой на шее, лично присутствовал на ней. Едва оправившись, он снова взял в руки боевой жезл, который всю оставшуюся жизнь был его единственным спутником.

***

Прошло много лет. Культ солнцеподобного бога Манши-Кви оставался сильным и находил новых последователей. Однажды в Город привели двух еретиков, найденных - именно найденных, а не пойманных - недалеко от стен. Это были мужчина в старом потрёпанном плаще и седая женщина. Алво не участвовал в захвате, если его можно было так назвать: он был уже стар для этого, и его голубые глаза выцвели, хотя ум оставался ясным и острым, движения - точными, а уважение к нему с годами лишь возросло. Однако и для него стало неожиданностью, когда пленники сами попросили о том, чтобы поговорить с ним. Именно это - ведь то, что еретики знали его имя, последние годы перестало быть странным...

В тюрьме было полутемно, однако напротив камеры с двумя пленниками ярко горел факел. Алво подошёл к решётке. Мужчина поднялся ему навстречу и сделал шаг вперёд.

- Ты Алво, один из старейших и мудрейших Карающих, верно? Я не могу говорить с богом, да и не посмел бы, но я прошу дозволения попытаться. Я хочу просить о том, чтобы милость солнцеподобного Манши-Кви снизошла на меня, и я мог бы стать его верным последователем и, если понадобится, вершителем дел во имя солнцеподобного.

Алво нахмурился. Такое на его памяти было впервые. Бывало, что еретики просили об обращении в веру Манши-Кви в страхе перед гибелью, но такое дозволялось крайне редко, а подобная спокойная просьба...

- Ты действительно готов признать единственным истинным богом Манши-Кви, чтить его заветы и жить по ним, веруя умом и сердцем и не имея более касательства к духопоклонству и иным верованиям? Ты желаешь этого искренне и всей душой?

- Да, да, я желаю этого с тех пор, как был ребёнком, как услышал рассказы о боге и его Городе. Я понимаю, что еретик вряд ли достоин... Но ведь не моя вина, что я родился в лесах, далеко от Города, и смог лишь достать книгу, по которой узнал и заучил, как собственное имя, заветы солнцеподобного.

- И как же твоё имя?

- Керад.

- Завтра утром ты сможешь предстать перед Великим жрецом и главой Карающих. Если ты докажешь им, что готов и искренен, ты станешь одним из последователей Манши-Кви. Но почему ты не пришёл раньше, если это так?

- Я не мог оставить мать. Она пришла со мной и сказала, что сама всё объяснит.

- Хорошо, Керад. Надеюсь, ни одно твоё слово не было ложью.

Он открыл замок и лёгким жестом указал на другую камеру, где Керад был им заперт и остался в одиночестве. Когда он проходил мимо Алво, тому показалось, что что-то знакомое было в фигуре Керада. То ли плащ напоминал ему что-то, то ли профиль...

- А ты? Ты знаешь, что тебя ждёт? - обратился Алво к женщине, сидевшей у стены в тени.

- Прекрасно знаю. Это должно быть неотвратимым, пока ты жив, однако я до сих пор здесь, как и ты, - раздалось в ответ.

У Алво внутри шевельнулось что-то смутное. А женщина продолжила:

- Я придерживалась своей веры, пока не поняла, что нет смысла ни в одной из них. Мой сын так не считает, и он отправился сюда сам, а я решила, что пришла пора и мне Но я не хочу от вас никаких милостей - здесь будет лишь место моей смерти. Я чувствую, что мне остались считанные часы, я слабею... Но я хочу, чтобы эту ночь ты провёл со мной.

Тот плащ. Это был плащ, исчезнувший однажды ночью вместе с темноволосой девушкой, дерзкой и прекрасной.

- Каида...

Она подошла к решётке и взглянула на него, гордо приподняв подбородок.

- Как ты постарел, Алво... И голос стал совсем хриплым. Но, знаешь, ты всё так же по-своему красив. Ты закончил то, что писал тогда?

- Хочешь прочесть?

- Не думаю, что мне хватит времени. Просто расскажи.

Стражник удивлённо проводил взглядом двух стариков, выходящих из тюрьмы: высокого Карающего в бордовом одеянии, прихрамывающего от давней раны, и тонкую от худобы еретичку в тёмном платье, придерживающуюся за его локоть. В комнате Алво они зажгли ещё две свечи и сидели, разговаривая, неспешно жестикулируя, изредка тихо смеясь. Когда погасла одна из свечей, Каида посмотрела на растёкшийся огарок и тихо сказала:

- Я старалась корить себя за то, что не смогла убить тебя, но потом поняла, что куда больше жалела бы об обратном. Свои последние часы я хотела провести именно с тобой.

- Почему?

- Ты помог мне хоть на время справиться со страхом гибели, пусть и вряд ли хотел именно этого. Ты накормил меня и облегчил боль от раны, хотя звал не за этим. Ты дал мне шанс, настоящий шанс, которым я смогла воспользоваться. Наверное, это и сделало тебя кем-то особенным.

- А Керад?..

- Нет, он не твой сын. Но я, кажется, воспитала его так, что он стал порой напоминать мне тебя. Не знаю, хорошо это или плохо. В любом случае - присмотри за ним, сколько сможешь, ладно?

- Клянусь, я сделаю это, - Алво кивнул, помолчал немного. - Скажи, как ты считаешь - должны мы просить друг у друга прощения?

Каида посмотрела на него со смесью усталой насмешки и странного умиления.

- Ты делал то, что должен был, а потом - знал, на что идёшь. Я говорила о том, во что верила, а потом - использовала данный тобой шанс. Прощение? Неужели в твою седую голову не могло прийти более глупой мысли?

- Разве что о том, что вот тебе и седина к лицу. Ты всё так же красива, только будто совсем прозрачная.

- У прозрачности не может быть таких морщин...

- И они не портят...

- Не надо об этом, прошу тебя. Разве тебя ещё интересует моё тело?

Алво подался к Каиде и поцеловал в лоб, услышав, как она тихо засмеялась, опираясь, чтобы не покачнуться, на кровать, на которой они сидели.

- Это значит "да"?

- Это значит, что я постоянно помнил о тебе все эти годы, - Алво отстранился и, расстегнув воротник шерстяной туники, показал с годами ставший неровным шрам на шее. - Каждый раз, глядя на этот шрам, я вспоминал тебя и твои слова.

- Про ненависть? - после секундной паузы спросила Каида.

- Про то, что ты мне благодарна. И, вспомнив, я всё время заново понимал, почему память о тебе так дорога.

Они замолчали, глядя на огоньки оставшихся двух свечей. По их восковым бокам сбегали редкие капли, прозрачные, но в конце пути сливающиеся с желтизной основания свеч.

- Старость принесла тебе почёт и славу... Люди говорят, что ты мудр, - вдруг сказала Каида. - Что у тебя многие просят совета как в стратегии и ратном деле, так и в обыкновенной их жизни.

- Я не стал бы верить всему, что говорят, - улыбка тронула губы Алво.

- Но этому я верю. Так скажи мне, мудрый старик: правда ли, что незваная любовь и сильная ненависть бывают так странно похожи, что порой одно путают с другим?

- Должно быть, да. Это ведь... - он не договорил, опустив взгляд на свою руку, которой Каида невесомо коснулась пальцами.

- Я всю жизнь помнила о том, как сильно ненавижу тебя. Лично ты не сделал мне ничего плохого, но я ощущала это жгучее чувство в груди.

- И теперь?

- И даже теперь, - она медленно кивнула.

Никто не знал, сколько ещё они говорили, сколько ещё через слова выкладывали друг перед другом мозаики своих жизней и чувств, воспоминаний и мыслей о будущем, которое начнётся уже без них. Солнце поднималось высоко над Чашей, когда кто-то решился потревожить Карающего Алво и заглянул в его жилище: на стук никто не открыл.

На кровати, прислонившись к стене, сидел старик в шерстяной тунике, а его бордовое одеяние лежало в стороне вместе с жезлом и кинжалом. Рядом, прижавшись к нему и положив голову ему на грудь, сидела, поджав ноги, седоволосая женщина в тёмном платье, и одна рука мужчины мягко обнимала её плечи, а вторая сжимала её тонкую бледную ладонь. Лица обоих были полны умиротворения спящих, но пришедший отчего-то решил всё-таки подойти к ним и тронуть за руки, попробовать разбудить. Рука женщины была неестественно прохладной, рука мужчины - чуть более тёплой.

На столе лежали потрёпанная книга в тонкой обложке и записка с просьбой о милости к Кедару и допущению его к возможности веровать и жить, как он желает. Последняя же страница открытой книги украшалась одной лишь надписью.

"Последняя ночь жизни должна быть такова, что ты не променял бы её и на тысячу других ночей.

Таковой была наша"