Изменения в олимпийской символике

Олимпийские кольца — символ Олимпийских игр, представляет собой 5 переплетённых колец. Вверху: голубое, чёрное и красное, внизу жёлтое и зелёное. Эмблема придумана бароном Пьером де Кубертеном в 1913 году и представлена на VII летних Олимпийских играх в Антверпене в 1920 году. По утверждению барона кольца символизируют пять частей света, страны которых участвуют в олимпийском движении. Голубое – Европа, черное – Африка, красное – Америка, желтое – Азия и зеленое – Австралия. По окончании первого межзвездного полета в память о погибших космонавтах расстановку колец изменили….

Выдержка из ст. Олимпийская символика

Большой Всемирный словарь, изд. 1. вып. 2037 года.

Ким Говоров, невысокий худенький журналист «Российской газеты», стал знаменитым буквально за один день. Именно он, изучив биографии будущих космонавтов, подал великолепную идею, что они символизируют собой пять сплетенных олимпийских колец, которые, как известно, представляют пять частей света, то есть все человечество. Капитан Игорь Добров – Европу (кстати и голубое кольцо на символике идет вверху и самым первым считая слева), китаец Ван Си Урги – Азию, Рей Макстивен – Австралию, хотя огненно-рыжие волосы и фамилия не говорили – кричали о его ирландско-шотландском происхождении. Впрочем, вырос он действительно на зеленом континенте, причем на самом краю главной австралийской пустыни и в окружении аборигенов.

Чарли Альтос и Пьер Жебуа вроде бы не вписывались в символику – один с самого рождения проживал в Бельгии, а большая часть жизни второго прошла в Германии, то есть как ни крути, получалась та же Европа. Правда с Пьером было попроще – его вывезли в Лейпциг в рамках гуманитарной помощи уже подростком, а родился и провел детство он в сырых непроходимых джунглях Конго. Опять же и внешность у него была самая что ни на есть африканская. Подогнать Чарли под представителя оставшейся части света поначалу не представлялось возможным, но Ким раскопал, что дед Альтоса по матери наполовину принадлежал к племени чероки. И вообще, если смотреть на него в профиль, у него чеканный индейский профиль. То есть получалась самая что ни на есть древняя Америка.

Касаемо самих Игр было тяжелее. Правда, каждый увлекался каким-то видом спорта (даже щупленький Ван Си Урги имел звание мастера спорта по шахматам), и участвовал в солидных соревнованиях, но вот насчет Олимпиад увы, не сподобились. Разве что сам капитан – двукратный чемпион по биатлону. Однако Ким акцентировал внимание читателей, что они запросто могли принять в них участие, но им было просто некогда.

Вот так корабль под символичным названием «Содружество-1» приобрел не просто экипаж, но олимпийский. Тщетно злопыхатели и завистники кричали, что Пьер Кубертен, исповедуя толерантность, не распределял цвета по материкам и континентам – их не слушали, настолько понравилась всем идея молодого журналиста, сделавшего экипаж особенным. Кроме того Говоров и сам оказался не лыком шит, заявив, что во времена Кубертена о некоторых надуманных глупостях вроде толератности и политкорректности слыхом не слыхивали, а в подтверждение своих слов откопал в библиотеке старый официальный олимпийский справочник, изданный в первой половине XX века. В нем ясно говорилось, что цвета колец соответствуют разным частям света.

Что касается самого корабля, то название он получил не из каких-то политических целей, но исходя из специфики своего создания. Если бы не содружество ученых всей Земли, придумавших и разработавших его, если бы не участие в его строительстве аж ста двадцати двух государств, он вряд ли был бы создан.

Началось же это содружество с другого факта, воистину удивительного. Словно какой-то высший разум, глядя на Землю, пришел к решению подкинуть неразумным людишкам новую идею, заменив ею попытки глупцов-политиков добиться для своих стран режима наибольшего благоприятствования в мире за счет могучих бицепсов. И подкинул, притом весьма необычным образом.

Случилось так, что у первого десятка наиболее талантливых ученых Земли оказалось одинаковое увлечение – фантастическая литература. Причем не наивные космические саги о любви, не глуповатые боевики о нескончаемых и бессмысленных звездных войнах, но классика: Ефремов, Саймак, Кларк, Стругацкие, Брэдбери, Казанцев, Лем, Беляев, Азимов и многие другие. Да, порою пророчества титанов от фантастики выглядели откровенно наивными, но в том-то и дело, что они лишь давали направление для научных поисков и, следуя их указателям, один за другим стали рождаться великолепные изобретения.

И вот в далекой России на базе наивного предположения Ефремова, высказанного еще в «Туманности Андромеды», о принципиально новом горючем для двигателей, действительно создается такое горючее. Разумеется, это было не вещество «с разрушенными мезонными связями ядер и обладающем световой скоростью истечения», как у русского фантаста, но принцип был близок к тому. Настолько близок, что в благодарность за идею ученый оставил для горючего почти прежнее «ефремовское» название – «Анамезон–Е» и даже добавленная заглавная буква означала не его собственную фамилию, но писателя.

А на противоположном краю земли, далеко за океаном, еще один ученый, опять-таки используя в качестве идеи частенько упоминаемый в фантастической литературе бластер, действительно изобрел оружие, стреляющее плазмой. Правда, не пучками, а небольшими сгустками, вроде пуль, но какая разница. Ужаснувшись его мощности, он пришел к неизбежному выводу, что во избежание катастрофы секретом бластера должно владеть не одно-единственное государство, а несколько, дабы уравновесить шансы. И хотя его арестовали спустя всего двое суток, но вывешенные в Интернете схемы и чертежи сумели скачать аж двадцать пять стран.

В Китае же еще одному ученому пришла в голову идея использования принципа танковой брони – твердая и вязкая одновременно – для обшивки будущего космического корабля.

И так во всем, начиная с питания (сработало описание «Вечного хлеба» в одноименном рассказе Беляева), и заканчивая небольшими воздушными антигравами, могущими поднимать в воздух до двух тонн полезного груза.

Но главное было в другом. На международном совещании, организованном Россией для ученых всего мира, была высказана уйма дерзких предложений. Количество их оказалось столь велико, что трех дней и десятка семинаров для обмена оригинальными идеями оказалось крайне мало.

Чего стоила лишь одна из них, высказанная совсем юным двадцатидвухлетним китайским ученым Ван Ли Каром, относительно проникновения в так называемую «кротовью нору», как еще в двадцатом веке назвал эти невидимые тоннели, пронзающие пространство и соединяющие весьма отдаленные части вселенной, знаменитый ученый Джон Арчибальд Уиллер. Правда, устья «червоточин», согласно гипотезе американца, располагались исключительно в центрах галактик, но возможно в этом он ошибался – все-таки теория есть теория.

Думал над этим китаец достаточно долго, весь предыдущий год, но всплеск озарения произошел в его мозгу именно тогда, на одном из семинаров, после того, как аналогичную мысль высказал столь же юный, всего на год старше, российский ученый Игорь Ессаков. Более того, россиянин предложил на минуту представить, что вся вселенная – единый живой организм. И тогда, проводя аналог с земными, (о чем между прочим прямо говорилось и в Библии: «по образу и подобию»), оказывался возможным вариант, что эти «червоточины» есть не что иное как поры организма. То есть получалось, что их должно быть гораздо (на несколько порядков) больше….

И впервые для человечества забрезжил свет далеких звёзд, ибо всего за день совместного и весьма плодотворного общения два гения почти выдали формулу по поиску этих «кротовьих нор». Почти, потому что доводили они ее впоследствии до ума еще месяц, а доведя, пришли в восторг – настолько она оказалась проста. Но главное, согласно ей, получившей название Ванигоры (по первым буквам имен двух гениев) «червоточины» не просто в изобилии раскиданы в космосе, но согласно теории вероятности одна из них очень даже возможно находится вблизи солнечной системы, а то и внутри ее.

На фоне возможного полета к звездам померк совсем недавно казавшийся глобальным план полета живого экипажа на Марс. Надо ли говорить, отчего подавляющее большинство прибывших на всемирный слет решило воспользоваться любезным предложением хозяев форума и слегка задержаться. Да и кто бы отказался принять участие в дальнейшей разработке столь грандиозных перспектив?

Правда, оставался еще один и весьма важный вопрос – как отличить непроходимую «кротовью нору», коллапсирующую слишком быстро для того, чтобы наблюдатель или сигнал (имеющие скорость не выше световой) успели добраться от одного входа до другого, от проходимой и вообще есть ли в природе последние. Что касаемо второй части вопроса, помогла идея еще одного ученого Сергея Сушкова о самоподдерживающейся кротовьей норе, которая удерживается от коллапса поляризацией вакуума, вызванной геометрией этой норы. Ответ на первую часть предполагалось отыскать по ходу дальнейшей работы.

Бархатный сезон в Крыму, где проходил мировой слет лучших умов человечества, в тот год на редкость удался, радуя отдыхающих великолепной погодой и красотами восходов и закатов. Но гении не обращали внимания ни на ласковые волны теплого Черного моря, ни на своеобразное очарование горных ландшафтов и живописных уголков природы – они работали. Или нет, даже не так – творили. Впрочем, вполне вероятно, что окружающая природная благодать каким-то образом сказалась на их мышлении, ибо никогда ни один из них ни до, ни после столь плодотворно не трудился.

В конечном итоге могучий сплав астрономов, физиков и математиков добился своей цели и спустя всего год вчерне был готов первый корабль, предназначенный для межзвездных полетов, причем с принципиально иными двигателями, благо, горючее к тому времени уже было изобретено.

Пока еще не имелось ни одного чертежа (два рисунка, грубовато вычерченных от руки молодым индусом, не в счет), не было детальных расчетов (лишь предварительная и самая приблизительная прикидка), но было ясно главное: эта штука непременно долетит до звезд, словно игла, пронзая пространство.

Как далеко? На этот вопрос ответа отыскать не удалось, ибо просчитать, куда ведет тоннель и где выход из него – остался полностью открытым. Увы, есть предел и человеческому гению. Зато сбылись самые дерзкие, почти утопические надежды: удалось отыскать сразу три «кротовьи норы» внутри солнечной системы и одну из них совсем «рядом», всего в тридцати миллионах километров дальше орбиты Марса.

К сожалению, найти способ отличить проходимую «червоточину» от непроходимой, так и не удалось, но это стало единственным вопросом, где «Крымское содружество», как непроизвольно стало называть себя объединение великих умов планеты, оказалось бессильным. Зато если брать в целом, в космической области был сделан такой гигантский (пускай пока что чисто теоретический) скачок, которого человечество не знало на протяжении более чем полувека.

Надо сказать, что и Россия сдержала данное молодым гениям обещание не скрывать все их открытия, но немедленно обнародовать их для всего мира. Да и какой смысл было их утаивать, если для первого межзвездного полета все равно требовалось объединить усилия всего человечества – одной державе столь грандиозный проект было не потянуть.

Польщенные предупредительным отношением к своим персонам, равно как и сказочными условиями для работы, ученые поддались на уговоры и не стали разъезжаться по своим странам, ибо руки зудели от жажды немедленно приступить к более конкретным расчетам, а головы чуть ли не искрились от новых идей.

С детальным проектом корабля удалось управиться в рекордно короткие сроки. Могло быть и еще быстрее, но НАСА, под нажимом Вашингтона, долгое время игнорировала «Крымское содружество» и даже позволяло себе мрачные пророчества, вроде того, что ничего у вас, ребята, без нас не выйдет, а мы участвовать в разных глупостях не намерены.

Забеспокоились они, когда вчерне уже многое было готово и, демонстрируя ленивое согласие (ладно уж, уговорили, так и быть, выручим вас, дураков, подкинем немного талантов), подключились к проекту. Но это больше напоминало открытие второго фронта во время Второй мировой войны, который, как известно, начал действовать тогда, когда Красная Армия и без него оказалась накануне победы, подойдя к своим довоенным границам, а кое-где и перешагнув через них. И на сей раз обмануть мир американцам не удалось, ибо всем было ясно, что вступление заокеанской конторы в мировой научный клуб есть вынужденное явление. И представляет оно собой не что иное, как желание урвать себе хотя бы один-единственный жалкий сушеный листок из лаврового венка создателей космического корабля нового типа, а если проще – звездолета.

Далее же все было просто. Омрачало картину лишь одно – нельзя наобум Лазаря посылать в неведомые дали экипаж из живых людей в нору, которая может схлопнуться. Пришлось ограничиться роботами и двумя шимпанзе, погруженными в специальные ванны для анабиоза. Состав, изобретенный для ванн, тоже был ноу-хау, изобретенным совсем недавно, и позволял живым телам безболезненно выдерживать нагрузку при ускорении и торможении до 50g, а молодому здоровому и в достаточной степени натренированному организму при необходимости выдержать и 80-т.

Зрелище, зафиксированное крупными астрономическими обсерваториями, было великолепное: шедший все время на обычной скорости корабль вдруг выдал столь яркий поток света, извергаемый из дюз, что маленькую звездочку было видно даже в сумерках. Стремительно набирая скорость, «Содружество-1» несся к близлежащему тоннелю.

Теоретические расчеты необходимой для прорыва обычного пространства скорости – четвертая космическая помноженная на число Пи, то есть примерно 1700 километров в секунду – также блистательно подтвердились. Достигнув тонкой незримой силовой пленки, закрывавшей невидимый вход, корабль прорвал ее и… исчез.

Потянулись долгие дни ожидания. Особенно тяжкими они были для создателей корабля: вернется или нет. Но не прошло и месяца как «Содружество-1» вновь появилось на звездном ночном небосклоне.

Радости людей не было предела. Еще большее ликование охватило их после посадки корабля при обнаружении живых шимпанзе – существовали серьезные опасения, смогут ли Джуди и Микки выдержать значительные перегрузки, пускай и пребывая все время в анабиозе в специальных ваннах.

Правда, скептики высказывали осторожные сомнения – уж очень короткий срок отсутствовал корабль. Неужто он в самом деле смог «проколоть» пространство и за такое ничтожно малое время побывать за десятки, если не сотни световых лет отсюда?! Однако проверка сделанных роботами фото и видеосъемок звезды, подле которой очутился «Содружество-1», выйдя из тоннеля, внесла окончательную ясность. Уже к концу первого дня их изучения было установлено, что корабль побывал подле Альтаира – следовательно, все в порядке и первый межзвездный полет можно признать успешным.

После приземления «Содружество-1» поначалу планировали поставить на вечный прикол в звездный музей. Однако нетерпение людей вкупе с охватившим человечество энтузиазмом оказались так велики – наконец-то совершен гигантский прорыв и теперь нам все по плечу – что для быстроты запуска решили вначале вновь отправить звездолет на Альтаир, но на сей раз с людьми. Кроме того немедленно приступили к строительству еще двух кораблей – надо ж выяснить, что ждет в конце остальных тоннелей.

И вот не прошло и двух месяцев, как экипаж, отобранный еще когда звездолет существовал в виде грубоватого, наспех вычерченного рисунка, занял свои места. Минимум людей, но каждый из них вполне мог заменить любого другого. Разве что замена врача Пьера Жебуа существовала всего в одном экземпляре – Чарли Альтос. Да и то кое в чем Альтос не в силах был с ним тягаться, поскольку огромный иссиня-черный Жебуа мог творить чудеса одним прикосновением рук, а про его интуицию коллеги рассказывали не иначе, как закатив глаза от восторга.

Никто не мог заменить и навигатора-вычислителя Ван Си Урги, который, казалось, умел считать еще в материнской утробе, причем вне зависимости от того, сколько цифр насчитывалось в примерах, требующих немедленного ответа. Правда, со стороны ученых были резонные возражения, что лучше было бы взять вместо него обычного ученого-физика или астронома, поскольку все подсчеты предстоит вести простому компьютеру, а человек лишь так, для подстраховки, не более. Однако руководство, отвечавшее за подготовку второго полета, вполне резонно посчитало, что в загадочных и непредсказуемых глубинах космоса полагаться исключительно на электронную аппаратуру – верх глупости, а потому кандидатуру Жебуа оставили.

Касаемо профессий остальных – командир, второй пилот (он же радист), и механик, ни у кого возражений не возникало.

На сей раз дожидаться возвращения корабля пришлось гораздо дольше, почти полгода. Впрочем, какое значение имеют сроки, лишь бы он благополучно вернулся, а все члены экипажа оказались живыми и здоровыми.

Радиосвязи с кораблем, когда он вынырнул из «кротовьей норы», установить не удалось, ведь весь экипаж находился в анабиозе – при торможении перегрузка столь же велика, как и при ускорении. А при подлете к Земле, когда все должны были проснуться, Солнце, словно ревнуя к людям, побывавшим в гостях у другой звезды, выдало чудовищный по мощи и очень продолжительный выброс. Земли он достиг одновременно с подлетом к нему «Содружества», выведя из строя всю радиосвязь и часть аппаратуры корабля. До наблюдателей успело дойти лишь одно сообщение: посадка планируется через сутки, ориентировочно в полдень.

Когда по трапу устало спустились двое из пяти: Чарли Альтос и Ван Си Урги, не ведающие подробностей путешествия, встречающие бросились к вышедшим не сразу, продолжая ожидать появления остальных и таращиться на узенькую дверцу. Первым причину заминки понял Чарли. Он оглянулся на чернеющий проем, затем вновь посмотрел на собравшихся и вместо пояснений стянул с головы скафандр. Следом то же самое проделал Ван Си Урги.

…Заявок на участие в пресс-конференции со стороны пишущей братии поступило столь много, что встречу экипажа с журналистами, состоявшуюся вскоре, решили провести в Лужниках. И еще до ее начала сама арена олимпийского стадиона Лужников напомнила будущим участникам о шутливом прозвище экипажа, полученном от Кима Говорова.

Как знать, возможно, именно потому некоторые из вопросов касались не столько подробностей межзвездного путешествия и трагических обстоятельств гибели членов экипажа, но и различных психологических нюансов. А может еще и потому, что таково уж журналистское ремесло – кровь из носу, а дай жареный факт, чтоб непременно присутствовал некий конфликт, да поострее. Впрочем, астронавты знали это, будучи предупрежденными загодя, а потому еще до начала пресс-конференции успели договориться между собой, что когда речь пойдет о чем-то таком, отвечать придется Ван Си Урги, как более дипломатичному и уравновешенному.

– Считай, что это последний приказ командира, – нарочито хмуря свои густые брови, заявил Чарли Альтос, пожаловавшись: – Везет тебе – вон какой спокойный, а я, если они только память наших ребят заденут, боюсь, не выдержу, сорвусь.

Именно потому, едва раздался первый из каверзных вопросов, еще до того, как Чарли посмотрел в его сторону, навигатор понял, что отвечать придется ему.

– Все вы – очень разные, и отличались друг от друга не только цветом кожи, но и темпераментом, привычками, увлечениями. Не возникало ли на этой почве небольших конфликтов, ведь Олимпиада подразумевает не только дружбу, но и борьбу, пускай честную и по правилам? – задал свой вопрос молодой англичанин.

Ван скупо улыбнулся. Этот корреспондент газеты… как там ее, впрочем, неважно, и не подозревает, насколько они все действительно были разными. И шуток они тоже не чурались. К примеру, первое, что он сам заявил Доброву, едва покинув свою ванну с раствором и не успев толком отойти от анабиоза, было следующее:

– Ну все. Теперь книга Гиннеса нам обеспечена хотя бы уже за одно то, что мы стали самыми первыми космонавтами, проспавшими собственный старт.

Впрочем, именно его шутки всегда были исключительно юмористическими, то есть никакого сарказма, иронии или упаси бог, подколок в адрес кого-либо. Другие так старательно не сдерживались. Но говорить об этом ни к чему, собравшиеся из любой пустячной мухи запросто могут раздуть целого слона. И стоит ему упомянуть, скажем, как тот же Добров, восхищенный математическими талантами самого Вана способностями, заявил: «Да ты, Ваня, прямо Пифагор какой-то!» и можно не сомневаться, кое-кто в своем репортаже исковеркает сей незначительный факт вкривь и вкось, подав его своим читателям, образно говоря, вверх ногами, да еще в зеркальном отображении и полностью перекрашенным.

– Борьба – один из видов соревнований. Если бы площадь корабля позволяла разместить в нем татами или ковер, тогда каждый захотел бы стать первым в состязании, а так…, – и с виноватой улыбкой, давая тем самым понять, что очень сожалеет, поскольку не в силах порадовать журналиста, развел руками.

– Про борьбу я сказал образно, – не унимался газетчик. – Но неужели у вас всегда царило полное единомыслие? Например, касаемо очередности выполняемых задач или при решении вопроса, чья нога первой коснется поверхности планеты? Кстати, соответствующий ролик мы все успели посмотреть, но кое-что осталось непонятным. К примеру, падение всех членов экипажа на землю, за исключением капитана – это идея Доброва?

Чарли крякнул, не сумев сдержаться, и покосился на навигатора. Но тот и без него знал, что ответ держать вновь ему. Он чуть помедлил, подыскивая очередную обтекаемую формулировку, и невольно припомнил, как было на самом деле с высадкой на планету.

Тогда им еще продолжало сопутствовать везение и Вану в течение первых же часов пребывания в системе Альтаира, удалось вычислить местоположение планеты, расположенной в так называемом Goldilocks zone – поясе Златовласки1 и случайно заснятой роботами-автоматами во время первого полета. Более того, навигатор сумел и рассчитать маршрут подлета к ней. А уж когда приблизились и увидели многообещающий голубой цвет ее атмосферы, капитан, выведя корабль на околопланетную орбиту, откинувшись в своем кресле, даже осторожно постучал по пластику, опасаясь сглазить, настолько гладко все шло.

– Только плевать через левое плечо не советую, – сразу же отреагировал Пьер Жебуа, стоящий как раз слева.

– Договорились, – улыбнулся Добров, но почти сразу взял себя в руки и распорядился: – Облет по стандартной схеме, фиксация всего, что сможем заснять, далее может быть посадка….

– Может быть? – изумился Чарли.

– А как ты думал, – пожал плечами капитан. – Не забывайте, звезда молодая, значит и детишки-планетки у нее младенцы, а цвет атмосферы ни о чем не говорит – вспомните Венеру – и там могут повсюду клокотать вулканы. Так что пока про возможную посадку лучше помолчим, – и он постучал по пластику, вновь опасаясь сглазить удачу.

Однако их везение, подобно мыльному пузырю, раздулось до невероятных размеров, превратившись в чудо. Планета, по содержанию в своей атмосфере кислорода даже переплюнувшая Землю (более 25%), при детальном рассмотрении оказалась похожа на нее не только этим. Во-первых, там была вода, притом много. За время облета удалось зафиксировать минимум несколько рек, по ширине устья не уступающих Волге, три моря и одно настолько значительное, уходящее далеко к полюсу, что его скорее можно было назвать океаном. Что за состав у воды – непонятно, но это однозначно была именно вода, а не метан.

А еще – это уже во-вторых – планета густо поросла зеленью. Да, да, самой настоящей. Мало того, на ней имелись и леса. Конечно, и вода, и зелень подразумевались как бы сами собой исходя из наличия кислородной атмосферы, но заранее об этом никто не говорил, исходя все из того же суеверия, ибо везение столь же эфемерно, как мыльный пузырь – чуть коснись и лопнет.

И последнее: приятно радовали ее габариты – примерно четырех пятых Земли. Следовательно, сила тяжести на поверхности будет соответствующей и чертовски комфортной.

Правда, поймать радиосигналы, идущие с ее поверхности, не удалось. Эфир молчал, да иного никто и не ожидал, ибо столь невероятные, невозможные чудеса происходят только со сказочными героями. Они же – обычные астронавты и им за глаза хватало всего остального.

Именно потому, что никакой опасности со стороны окружающей природы не наблюдалось, выход на планету не представлял какой-либо угрозы, но зато становился вдвойне важно, кто станет тем счастливчиком, который первым ступит на чужую планету. Да, пробежаться по спутнику земли приятно, но в сравнении с тем, что предстояло тому, первому…. Эти шаги станут таким увесистым символом, что любая страна, узнав после возвращении экипажа обратно, что это был ее представитель, взвоет о том метровыми заголовками в своих газетах. Опять же соображения престижа, идеологические дивиденды….

И потом чисто по-человечески каждому хотелось занести свое имя на скрижали истории. Ну да. Звучит чуточку эгоистично, что уж скрывать, но понять можно. Однако все молчали, понимая, что священное право принятия решения за капитаном. Какое именно выбор он сделает, тоже знали все. Точнее, полагали, что знали. Кстати, ни у кого и в мыслях не было упрекнуть за это Доброва, ибо он являлся представителем государства, внесшего самый огромный вклад в этот полет.

Дальнейшее не смог бы при всей своей фантазии предсказать никто, ибо капитан не выбрал себя. Он вообще никого не выбрал. Точнее, выбрал, но… всех. Да, да, именно так, и механик Макстивен, реализуя подкинутую Добровым идею, всего за сутки соорудил платформу, на которой и спустилась вниз вся пятерка. Одновременно. Причем заранее включенные видеокамеры зафиксировали это. Когда до поверхности оставалось примерно четверть метра, платформа замерла.

– А теперь, дружно взявшись за руки, шагнули на травку, – распорядился капитан.

Однако шагнул лишь он. Остальные, узнав о его затее, решили не уступать в благородстве и спрыгнули с поджатыми ногами, повалившись на Землю. Таким образом получилось, что первым наступил на поверхность планеты все-таки Добров.

Ван Си Урги поступил мудро, изложив лишь факты – конспективно и сухо, предпочитая их не комментировать. За исключением последнего – дружного падения членов экипажа. Здесь он позволил себе пару подробностей. Например, кто первым предложил такой выход – Макстивен – все равно спросят, так чего уж.

– Кстати, насчет дружбы, – встрял еще один журналист, на сей раз скандинавский. – Верно ли, что капитан, вопреки элементарным принципам толерантности, сам дал название планете, причем поставил свое имя первым.

– Нет! – рявкнул не выдержавший Чарли. – Он лишь предложил название Дружба, сложив заглавные буквы фамилий всех астронавтов и имени Рея. Утверждали его мы все, причем единогласно.

– Но получившееся слово имеет значение только на русском языке, – возразил корреспондент, сидевший подле скандинава, – а на английском – вам ли этого не знать – оно звучит как бессмыслица, набор звуков, не более.

– А кто вам мешает называть ее Friendship? – мрачно поинтересовался Альтос.

– Но имя планеты должно быть одинаковым на всех языках, – не сдавался корреспондент. – Например Марс, Венера, Меркурий и так далее.

– Вот зануда! – прошипел сквозь зубы Чарли. – Слушай, Пифагор, я сейчас его убью.

Ван Си Урги успокаивающе накрыл своей рукой кулак товарища и хладнокровно напомнил «зануде»:

– То, что вы перечислили – римские названия. А по-гречески они звучали иначе: Арей, Афродита, Гермес и так далее. Да и сейчас в разных странах их именуют по-разному. Впрочем, зачем далеко ходить, если даже наша родная планета имеет уйму названий. У вас она Earth, у греков была Геей, в России – Земля, а у нас в Китае – Хоу-Ту. В данном же случае куда важнее смысловое значение слова, – мягко пояснил навигатор и сам перешел в атаку, невозмутимо поинтересовавшись: – Или вы принципиально против того, чтобы планета называлась Дружба? А почему?

Корреспондент замялся, начав торопливо пояснять, что его неправильно поняли, он имел ввиду совсем иное и вообще ничего плохого не подразумевал.

Некоторое время беседа шла вполне нормально, как вдруг спустя полчаса последовал новый каверзный вопрос. Растягивая по своему обыкновению слова, представитель Латвии поинтересовался, какое право имел Добров отдать приказ, обрекающий на верную смерть Пьера Жебуа.

Ван Си Урги чуть помедлил, припоминая аварию флаера, начиная с которой их везение закончилось. Хорошо, высота была небольшой, а мотор продолжал работать, так что им удалось спуститься на крошечный пятачок, свободный от буйной растительности джунглей. Но погасить пламя нечего было и думать, ибо огонь вплотную подобрался к топливному баку. Времени оставалось лишь на то, чтобы выскочить из машины и отбежать подальше, что они с командиром и сделали.

Тогда они еще не знали, что это лишь начало их бедствий.

Разумеется, первым делом капитан раздавил аварийный маячок, имевшийся у каждого члена экипажа, подавая сигнал на корабль оставшимся товарищам. Увы, но второй резервный флаер постигла та же судьба; возгорание в воздухе и взрыв на земле.

Более того, резервной группе, состоящей из Рея Макстивена, Чарли Альтоса и Пьера Жебуа даже не удалось долететь до своих друзей. И проделать оставшуюся часть пути на своих двоих они тоже не могли, поскольку спустя всего час оказались окружены весьма враждебно настроенными по отношению к ним аборигенами. Дело в том, что флаер по закону подлости свалился совсем рядом с местным святилищем и когда взорвался, от грубо вырезанного из дерева местного бога осталась лишь головешка.

Ситуация усугублялась еще и тем, что в племени недавно началась эпидемия – болезнь, внешние симптомы которой отчасти напоминали грипп, буквально косила туземцев. И старейшины как раз направлялись к святилищу, дабы умилостивить бога дарами и упросить о снисхождении и прщении.

Как Пьер ухитрился найти с ними общий язык, Ван Си Урги не понимал до сих пор. Но факт остается фактом – к тому времени, когда он с капитаном, держа курс на корабль, встретились со своими товарищами, Жебуа вовсю лечил местный народец, благо, из горящего флаера он выскочил в обнимку со своим баулом с лекарствами. Земные антибиотики, как ни удивительно, подействовали, и тех, кто не умер, удалось поднять на ноги.

Но когда пришло время уходить, старейшины племени заупрямились, не желая отпускать Жуа, как они его прозвали. Красноречиво жестикулируя, они пояснили капитану – Пьер переводил – что беспрепятственно отпускают всех, но лекарь пусть останется с ними. А взамен они дадут проводника, вьючных животных, съедобные плоды и меха с водой.

– Они говорят, что без всего этого вы в джунглях пропадете, – хмуро сказал Жебуа, – следовательно, они предлагают очень выгодный обмен: четыре жизни взамен одной.

Все попытки уговорить их и обменять предложенное не на человека, а что-то еще, например, на скафандр – все равно давно дышали местным воздухом – оказались безуспешными. А проснувшись, они обнаружили, что Жебуа с ними нет.

– Он пришел к выводу, что самое простое – согласиться на их условия, – заявил капитан, – и заявил мне, что уходит с ними. Таково было его решение.

– Значит, Добров выслушал его и отпустил на верную смерть, – констатировал литовский представитель. – Но это то же самое, что принести человека в жертву. И у меня есть подозрения, что Добров так легко согласился с Пьером из-за принадлежности Жебуа к афроамериканцам.

– Да и касаемо Рея Макстивена, – послышалось с противоположной трибуны. – Не станете же вы утверждать, что Добров слишком легко расстался и с ним, отпустив на верную смерть.

– Так было нужно, чтобы спасти остальных! – рявкнул не выдержавший Альтос. – Проводник ясно дал нам понять, что болезнь, которую Рей подхватил в джунглях, очень заразна, и если он хотя бы несколько часов будет по-прежнему оставаться среди нас, всем конец.

– Но вы уклонились от ответа на мой вопрос о возможном расизме капитана, – напомнил литовский представитель. – Правила политкорректности, которые ныне исповедует все цивилизованное человечество, гласят, что….

– Послушайте, вы! – рявкнул окончательно потерявший терпение Чарли Альтос. – Я не знаю, будет ли политкорректно, если я сейчас встану со своего места….

– Угомонись, Чарли, – остановил его Ван Си Урги. – А вас я спрошу иное – почему вы постоянно называете нашего врача афроамериканцем? – вкрадчиво спросил он, торопливо кладя руку на плечо Альтоса, постоянно пытавшегося подняться со своего места и судя по злым глазам, явно не с добрыми намерениями.

– Но это элементарно – обычные правила политкорректности.

– Но насколько мне известно, он никогда не жил в Америке.

– Пусть тогда будет афроевропеец. – нашелся журналист. – Ведь не можем же мы называть его негром.

– Даже если он таковым является? – хладнокровно поинтересовался китаец и, с улыбкой глядя на ошарашенного от такого заявления корреспондента, пояснил: – Вот его подлинные слова: «Ребята, запомните то, что я вам сейчас скажу: я никакой не афроевропеец, а самый что ни на есть негр из великого племени тутси». Думаю, в записях камер осталась зафиксированной эта фраза, так что проверить истинность моих слов легко.

– Ну мало ли как человек сам себя называет, – не сдавался корреспондент. – А мы, исповедуя политкорректность, должны….

Договорить ему навигатор не позволил, ибо и его терпение было на исходе. Резко перебив журналиста, он заметил:

– А на мой взгляд настоящая политкорректность заключается в том, что если человеку хочетсяназывать себя так, а не иначе, надо с этим согласиться, как бы ни хотелось возразить. И если вы, уважаемый представитель Латвии, вдруг встанете и скажете, что вы – самая настоящая свинья, потому что во что бы то ни стало хотите опорочить светлую память о нашем капитане, я, как истинно политкорректный человек, обязан вежливо согласиться с вами и подтвердить: «Да, вы самая настоящая свинья».

Зал взревел, взорвавшись шквалом аплодисментов. Альтос незамедлительно воспользовался моментом и благодарно шепнул:

– Ну ты и молодчина. Здорово ему врезал. Я бы так не смог, – и с легким сожалением покосился на свой здоровенный кулак.

– Погоди, добить надо, – шепнул в ответ навигатор и, едва затихли рукоплескания, продолжил: – Кстати, чтоб окончательно развеять некие беспочвенные подозрения в отношении Доброва, скажу, что сам он погиб, спасая отнюдь не нас с Чарли. Дело в том, что племя, повстречавшееся нам, когда до корабля оставалось всего несколько часов пути, враждовало с аборигенами, которых лечил Жебуа. Причин вражды не знаю, но ненавидели они друг друга люто и компромиссы исключались. Собственно они и напали на нас лишь потому, что заметили проводника. Правда, была надежда, что атакующие испугаются звуков огнестрельного оружия и разбегутся, но после двух выстрелов в воздух мы убедились, что они его не боятся. Так вот у нас был выбор – не вмешиваться и отдать им на растерзание этого туземца. Но капитан на это не пошел и, жертвуя собой, не только дал нам время добраться до корабля, но и предоставил проводнику возможность успеть скрыться в джунглях. Так вот если бы Добров был расистом, он никогда бы так не поступил, потому что внешне абориген больше всего походил на… гориллу. Да, да, на самую настоящую гориллу, разве что умеющую говорить и ходящую на двух ногах.

А теперь еще раз о том, не было ли помехой то, что мы столь отличны друг от друга. Но ведь и все человечество такое. По сути мы – его точный срез. Между прочим, мы и выжили, пускай и не все, именно из-за сильных различий. Это как разность потенциалов в электричестве. Чем она заметнее, тем сильнее напряжение, и все становится по плечу. Жебуа трижды спасал нас в джунглях от ядовитых змей, заявив, что они очень похожи мамбу, которые водятся в его Конго. Позже, когда мы преодолевали пески, нас здорово выручал своими советами Макстивен, выросший недалеко от Великой Австралийской пустыни. А те, с позволения сказать, кони, которыми нас снабдили, после ухода проводника слушались только Чарли. Наверное, это у него генетическое.

– Мой дед вообще не признавал стремян, а иногда обходился и без седла, – горделиво заметил Альтос.

– Ну и посадить корабль вручную – задача еще та, – продолжил навигатор, вновь кладя руку на плечо товарища. – Не думаю, что мы сейчас сидели перед вами, если бы не его руки и мастерство….

– И не твои расчеты и голова, – поднялся с места Чарли, в свою очередь обнимая китайца.

– Но вы ничего не сказали про капитана, – встрял неугомонный литовец, отчаянно жаждущий взять реванш.

– Добров был настоящим капитаном – умеющим, если требуется, за доли секунды принять единственно верное решение. И когда мы уговаривали его оставить кого-то из нас, он сказал так: «Если я поручу это Чарли или тебе, а у оставшегося шансов вернуться на корабль честно говоря маловато, я до конца жизни буду терзать себя за это. Хотя какая это будет жизнь – так, существование. И потом у меня и без того камень на сердце, даже два. А уж три меня точно задавят».

– Но это все общие фразы, не больше! – выкрикнул кто-то. – А в чем его конкретные заслуги?

– Общие фразы говорите, – усмехнулся Ван Си Урги. – Заслуги нужны? А как вы думаете, после того, как он пожертвовал собой, прикрывая отход туземца, сколько у нас стало друзей на планете? – и он обвел торжествующим взглядом одобрительно загудевшую аудиторию.

…Как уже говорилось, журналист Ким Говоров стал знаменитым во всем мире благодаря своей фразе насчет олимпийского экипажа. Американец Джек Уайт тоже стал знаменитым, но с приставкой минус, предложив перед самым концом пресс-конференции в память о первом межзвездном полете внести изменение в символику Олимпийских игр и переставить кольца местами. Пускай первое место, то есть вверху и слева, займет красное кольцо, символ Американского континента, ибо справедливость восторжествовала и корабль возвратился, ведомый новым капитаном. Ну а рядом можно разместить желтое кольцо – символ Азии.

На сей раз Ван Си Урги не успел остановить Чарли, так стремительно он прыгнул через стол, устремившись к сидящему на свою беду в самом первом ряду Джеку. Правда, его быстро оттащили, так что журналист отделался дешево – всего-то парой синяков и легким сотрясением мозга, если там вообще было чему сотрясаться.

Но чтобы как-то оттенить излишнюю горячность товарища, навигатор в свою очередь, как ни удивительно, поддержал предложение Уайта. Правда, с некоторыми изменениями. Он предложил поменять местами красное и зеленое кольца, и тогда все три, что вверху, всегда будут напоминать человечеству о трёх астронавтах, оставшихся на планете со столь многозначительным названием Дружба.