ДооД

В противоположность предыдущим ста шестидесяти пяти дням, сегодняшний получался не скучным. Эд и Яр оказались на столь странной планете, что едва ли можно было предположить её существование, если только не писать сказку, когда фантазия не имеет никаких ограничений. Это была космическая Австралия с её кенгуру, а не гиппогрифами.

Оторопевшие друзья стояли напротив того, что буквально минуту назад было, как они решили, материализованным разумом планеты, а теперь стало ничем. Такое развитие смахивало либо на непредумышленное массовое убийство одним прикосновением, либо на первый контакт с необъяснимыми последствиями.

В общем ситуация выглядела весьма и весьма экстраординарной.

- И? - обескураженно спросил Яр. Эд пожал плечами.

Началось же всё с окончания университета. Предстояли пятилетние — по земному времени — каникулы, а решение как их провести могло разлучить друзей на световые годы, потому требовало тщательной подготовки. Терять друг друга они не хотели.

Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что началось всё ещё раньше. Когда, будучи карапузами, они подрались из-за какой-то игрушки в песочнице. Ракета ли то была, экскаватор или лопатка, в памяти ни у кого не отложилось. Мутузить друг друга кулачками они закончили в тот миг, когда большим солнечным зайчиком в небе мелькнул космический корабль: поднырнув под четырёхмерное пространство, он оставил после себя яркий радужный след. Забыв о причине ссоры, малыши уставились в голубую высоту и просидели так добрых десять минут.

То событие стало для них, равно как и для аборигенов немыслимого мира, первым узелком, ведущим к точке бифуркации.

После, само собой, Эд и Яр ссорились, иногда сильно, но не дрались. И никогда не подвергали сомнению свою дружбу, возникшую в песочнице.

Ясли, детский сад, школа, прощание с родителями, отправившимися в первую экспедицию в Галактику Андромеды, студенческая квартира, университет… Всё было одно на двоих. Разве что первой любви ещё не было.

Косыми утренними лучами солнце освещало основное здание университета: тридцатиэтажное, деревянное (из переплетённых волокон дуба и кедра), с ярусами зелёных насаждений — оно возвышалось над учебными корпусами, общежитиями, научными лабораториями; над всем студенческим городком с его парками, озёрами, лугами, зонами отдыха, спортивными площадками. В паре десятков километров виднелись сопки — тысячеметровые складки земли.

В аудиторию набилось две сотни выпускников, но гомона не было, говорили тихо. Каждый чувствовал создаваемую ими же самими торжественную атмосферу: освещаемая мягким утренним светом, торжественность приобретала объём, становилась осязаемой, когда всё казалось иным, чем было вчера и будет завтра. Особенным.

Все ждали этот день, как привал на пути.

Друзья не разговаривали, погрузившись в свои мысли.

Сидя у большого окна, Яр смотрел на озеро. Расплавленным серебром на его поверхности сверкали солнечные блики. Едва наступил март, но вокруг уже была сочная, молодая зелень. Холодные и длинные дальневосточные зимы остались далеко в прошлом. Оставив на время все прочие мысли, Яр думал о том, что скоро озеро прогреется и можно будет искупаться в нём. Хотя, вряд ли они — Яр всегда, думая о себе, думал и о друге - ещё будут здесь к тому времени. Скоро каникулы, никто и никогда их не проводит в студенческом городке. Иначе как потом жить, кем быть, где работать? Каникулы являлись тем необходимым, что помогало отыскать и установить замковый камень, скрепляющий внутри личность, а не затем, чтобы бездельничать.

Эд сидел рядом. Он тоже смотрел в окно, но не видел озера, пытаясь высмотреть оконное стекло. Это была его любимая игра с детства: увидеть невидимое. Воздух ли, запах, чувства, момент, когда будущая минута становится прошлой или обратную сторону дерева. Иногда у него получалось, помогало воображение и настойчивость, сейчас же он видел - ничего. Стекло было однородным, чистым и прозрачным настолько, что могло показаться, будто его нет вовсе, а оградой служат густые заросли лимонника, каким-то чудом уживающиеся с диким виноградом, заполнившими террасу двадцатого этажа. Усиливалось это впечатление тем, что с окна тянуло лёгким утренним ветерком: тёплым и приятным, богатым на пение птиц и весенние запахи. Тут были и щебет воробьёв, и трели горихвосток, и свист поползней, окружённые, как ядро в семени, яблоневым цветением и душистыми ароматами сирени. Щелей в окне не было, да и не могло быть, природу внутрь аудитории пропускало само стекло. Кто-то из студентов поставил его на проветривание, понизив материальность на треть.

Друзья окончили общеобразовательный курс университета без медалей, но и отстающими не были. Просто никогда не любили зубрить, обвешиваясь словами, как крючками. Они всегда полагались на обширность разума, безграничность сознания и работу мозга.

- Впору, либо ваши глубокие способности в использовании Сознания приравнять к шпаргалке и изымать их на время экзаменов, либо ввести новую научную дисциплину, чтобы ваши способности не имели неуместный привкус волшебства на моих синапсах, а содержали вполне эмпирическое обоснование, - сказал как-то на экзамене приглашённый академик.

В аудиторию вошёл ректор. Прекратились перешёптывания, выпускники поднялись с мест. Встав ровно посередине полукруглой кафедры, ректор довольно улыбнулся.

- Доброе утро, дорогие мои!

- Доброе утро, Вадим Игнатьевич!

- Садитесь, садитесь. Вы знаете, проходил мимо аудитории и… батюшки! Сегодня же целый курс студентов выпускается в совершеннолетнюю жизнь! Посчитал это весомым поводом, чтобы зайти, поздравить вас!

Вадим Игнатьевич прошёлся вдоль доски туда-обратно. Некогда высокая его фигура, теперь была склонена годами прожитой жизни. Целых двести пятьдесят земных лет ему исполнилось в прошлом году! Этот юбилей праздновала вся Земля. Далеко не каждый доживал до таких преклонных лет. Плюс ко всему, ректор был учёным с мировым именем. За его спиной вилась целая вереница открытий, окончательно сдвинувших представления людей о сущности жизни и создавшая новую школу последователей. Такое удавалось далеко не каждому.

- Вы все не просто окончили высший общеобразовательный университетский курс, что в будущем уже открыло для вас двери любых институтов, но максимально — максимально! — приблизились ко взрослой жизни. Осталось сделать ещё один шаг. Один-единственный.

Ректор замолчал, о чём-то задумавшись; повернулся к аудитории боком и, подставляя пятку одной ноги к носку другой, иногда отступая, а иногда отпрыгивая назад, прошёл по дуге кафедры из одного её конца в другой. Остановился у правого края.

- Много тысячелетий худо-бедно мы шли к текущему моменту. Что дальше?

Ректор сделал паузу. Две сотни молодых, голодных до знаний, рвущихся показать себя выпускников смотрели на него. Предвкушение нового, близкого, важного, восторг от будущего пути, жажда свершений... каждый почувствовал это после вопроса, пущенного в аудиторию. Новые знания. Новые миры. Целые жизни! Разволновался и ректор.

- В этом году всем вам исполнилось пятьдесят лет! И это ещё один пример маленького шага. Но насколько важного! Вы первый выпуск, который пришёл к совершеннолетию одновременно: никто не остался на дополнительное обучение, никто не пришёл из школы позже. Ровно пятьдесят лет. Вы первые, а после вас будут сотни других курсов, которые, так же, как и вы, столкнутся с трудностями, но благодаря взаимовыручке, преодолеют их вместе без потерь и задержек. Созидание большого возможно с помощью череды событий небольших, как это.

Ректор сделал паузу и хитро улыбнулся.

- Поэтому Совет решил отметить это достижение особо.

Любопытство выпорхнуло наружу. Выпускники заёрзали. Совет отметил их курс?! Как? Каким образом?

Только ректор не спешил рассказать всё сразу.

- Как вы знаете, с наступлением совершеннолетия, подходит момент выбора. Прежде чем получить статус взрослого, вам нужно найти своё место внутри нашего общества. Для этого человечество отправляет вас на поиски и даёт вам целых пять лет, чтобы выбрать себе призвание. Профессию. Может быть не одну, может быть две или, каких только мозгов не бывает в жизни, даже три!

Студенты, все как один зааплодировали. Профессор поднял руки, призывая к тишине. Он хотел, чтобы его мысль была услышана и понята каждым.

- Знаю, знаю, как сильно вы ждали этого. Однако! Даже если сейчас вы не чувствуете ни тени сомнения, если вы абсолютно уверены в том, чему хотите посвятить себя, то я призываю вас лишь к одному: не торопитесь!

Профессор повторил по слогам:

- Не то-ро-пи-тесь. Посмотрите на меня.

Он оглядел аудиторию, выделяя каждого выпускника; будто беззвучно повторял эти слова снова и снова.

Ректор сбавил тон, стал говорить тихо, будто беседовал в маленьком кругу друзей за чашкой чая:

- Много лет назад я сидел ровно в этой же аудитории, смотрел в окно и считал, что уж я — отличный, блистательный студент — знаю, чем хочу заниматься! Математика! Только она может быть передовым краем науки: стройность форм, пиршество фантазии, свобода творчества, лаконичность формул. Я любил их силу и простоту. Люблю и сейчас.

Мне, как я вижу многим из вас сейчас, казалось тогда абсурдом тратить столько лет на какие-то поиски. Зачем? Немыслимая трата времени, когда впереди — горизонт! Я попросился в один из научных центров, где уже проходил до этого практику лаборантом. Стал исследовать палиндромы и фракталы - какое это было счастье! «Тут я и должен остаться до конца жизни!», - так я думал.

Кто же знал, что в один дождливый вечер, возвращаясь с работы, я наткнусь на бабочку. Её крылья прибил дождь. Как так получилось, почему она не спряталась — не знаю. Она лежала на дорожке передо мной, живая, но не могла взлететь. Я увидел в ней разбитую математическую структуру; взял её на руки и понёс домой. В тот вечер, глядя на мёртвое насекомое, я понял, что биология – это воплощённая в жизнь математика. И посвятил свою жизнь биологии.

Вадим Игнатьевич выпустил из рук бабочку. Она запорхала к окну и растворилась в нём. Голограмма. Ректор улыбнулся совершено детской, открытой улыбкой.

- Жизнь! - провозгласил он и направился к выходу, выпускники заёрзали на местах, не решаясь остановить его, но тут он сам хлопнул себя по голове, цокнул.

- Ай-яй! Совсем забыл про решение Совета! Раз вы все хорошо справились с учёбой, то возможно и пятилетние творческие каникулы вам не понадобятся. Поэтому, по желанию каждого, они могут быть сокращены на один год, а это значит — скорее во взрослую жизнь, к новым горизонтам! Вы — наш передовой отряд.

Весть была воспринята единогласно шумно.

*****

Эд с Яром вышли из университета последними. Все товарищи побежали праздновать совершеннолетие, что уже было отображено в паспортах. Друзья не торопились присоединяться.

Крутившаяся Земля, ещё на несколько градусов подняла солнце в небе. Укоротились тени от деревьев, но свежесть утра ещё не исчезла. Хорошее время для прогулки.

Друзья пошли по выложенной камнем тропинке к озеру. Переживание читалось на их лицах. Никто из сокурсников не сомневался в своём выборе, несмотря на напутствие ректора. Только они двое не знали, как быть. Ещё неделю назад написали о том своим родителям, но ответ ещё не пришёл.

Жизнь! Эд и Яр любили жизнь одинаково сильно и столь же сильно дорожили своей дружбой, но Эд поместил в свой фокус интересов физику, а Яр – биологию. При этом им обоим хотелось познать всё.

Всё.

Совершенно нереалистичная задача. Друзья это понимали. Но… такая притягательная!

На берегу стояли компактные циклолёты. Кто-то оставил их здесь, а программа университета решила не убирать обратно на парковку. Как кстати. Не сговариваясь, друзья выбрали по машине и поднялись в воздух.

Архаичные аппараты, давно не используемые людьми для серьёзной работы, в университетах пользовались популярностью, когда нужно было перелететь на небольшие расстояния. Питаясь от небольшой атомной батарейки, циклолёт мог оставаться в воздухе годами. Друзьям же нужно было лишь подняться вверх на несколько минут. Проветрить голову.

«В половину материальности» - сообщил команду Яр. Тёплый воздух ворвался в кабину, ударил в лицо, взъерошил тёмно-русые волосы. Яр широко улыбнулся. Набирая скорость циклолёт летел вверх и вперёд. Внизу осталась большая территория университета: сплошь зелёная с вписанными в ландшафт корпусами. Эд не отставал: мчался ввысь, видя перед собой только небо. Он тоже снизил материальность обзорного стекла и представлял, как ворох мыслей, цепляясь за кончики его волос, длинным плащом растягивались позади, оставляя голове спокойствие и тишину. Потом они обязательно вернуться, но сейчас были только минуты опьяняющей свободы.

Приземлились циклолёты на противоположном берегу. Друзья не раздумывали куда им направиться дальше, ноги сами принесли их к Центру истории.

Одноэтажное здание, собранное из деревянных брусьев, как и все постройки студенческого городка, стояло в пятидесяти метрах от берега на лужайке, окружённой берёзами. Деревья уже распустили серёжки и вокруг чудесно пахло пыльцой.

Дверь исчезла, друзья вошли внутрь. Наступила тишина. Стены центра экранировали внешние звуки, чтобы была возможность погрузиться в интерактивную историю свершений человечества.

Приглушённым светом вспыхнули голограммы.

Две тысячи лет назад люди отказались от границ стран – земной шар окрасился в один цвет; спустя полвека оказалось, что не нужны средства платежей: как на машинном масле проскальзывало развитие человечества на деньгах, стало окончательно понятно, что вместо них нужен творческий труд; ещё спустя несколько веков были совершенны первые межзвёздные перелёты, а продолжительность жизни увеличилась на сотню лет. И за всеми этими событиями стояли конкретные люди, за ними — коллективы, за коллективами — общество, наконец, всё человечество в целом. И это хранилось здесь: решения, события, ошибки и результат.

По желанию друзей отобразилась история последних трёхсот лет. В пятнадцатый, двадцатый, тридцатый, сотый раз рассматривали они опыт тысяч других выпускников. Раскладывали их текстом, блок-схемами, матрицами, выводили закономерности, искали соответствия, изучали их жизни. Всё это было игрой за которой друзья пытались отыскать свой путь так, чтобы не потерять друг друга и не оказаться бесполезными для их дома. Для Земли.

Всегда, когда друзья начинали ходить по Центру, они выводили панораму запуска первой межзвёздной экспедиции. Столетия прошли со времени, когда только были открыты способы межзвёздного перемещения внутри света, построены первые корабли. Это теперь вся известная часть Млечного пути представляет собой сеть внутрисветовых каналов, проложенных звёздным светом и используемых людьми, для сверхсветовых перемещений. Когда, войдя в такой канал можно в одну минуту переместиться на тысячу световых лет. Только солнечные зайчики, как поплавки на воде, были видны в нашем мире, а остальное сворачивалось в толщу многомерности и, уцепившись за свет, как древние трамваи цеплялись за линию электропередач, протискивалось в межпространство.

Появилась голограмма пожилой женщины. Будучи в те годы студенткой, она наблюдала за запуском первых таких кораблей.

«Мы только привыкли к субсветовым кораблям и тут появились солнечные зайчики, как мы их тогда назвали. Люди, вещи, приборы растворялись в них, становились призраками. И никто не знал наверное, смогут ли они вернуться к нам. Да, были проведены тысячи и тысячи исследований, опытов и всё же... Это было страшно, мне это было страшно».

Два солнечных зайчика взметнулись ввысь, оставляя после себя радугу. Два корабля, два десятка людей направлялись в первую экспедицию в разные концы Млечного пути, ранее недосягаемые для человечества.

Звёзды отражались в глазах женщины.

«Тот запуск стал грандиозным прорывом. На него смотрели с надеждой. Помню, как всё во мне трепетало и пело, и хотело умчаться ввысь за ними, и боялось, а что если… Они вернулись. Спустя неделю. Я стояла там с охапкой ромашек, очень хотела вручить их, но была маленькая — всегда была маленького роста! — и не могла протиснуться в первые ряды встречающих. А народу собралась целая тьма! - женщина рассмеялась, - И вот они пошли – герои! – люди, рискнувшие стать первыми, а я даже не видела их, только по возбуждению народа поняла, что происходит. Помню, как расстроилась, готова была разрыдаться и тут меня заметил какой-то мужчина. Он подхватил меня, да так резко и неожиданно, что душа ушла в пятки. Посадил на плечи.

Я увидела их. За ними стояло всё человечество, вся наша наука. Их встречали героями, как зримый символ великой силы нашего разума. Я боялась моргать, смотрела во все глаза. Никогда не забуду тот день.

Букет я забыла отдать, потом просто бросила его вверх, а он распался на много-много ромашек».

После этих слов панорама озарилась тысячами вспышек. Так ныряли в свет корабли триста лет назад, так они ныряют и сегодня. Солнечные зайчики.

- Что мы будем делать, куда отправимся? Эд, это меня убивает!

Эд не ответил. Он думал о том же. Ресурсы человечества, совершенно невиданные две тысячи лет назад, когда вся планета помешалась на скорых концах света, придумываемых с франкенштейновской изобретательностью, и пребывала в мрачной капиталистической депрессии, были доступны им уже сейчас, уже завтра, а они смотрели на них с отчаянием!

Друзья двинулись дальше, мелькали события. Внутри Центр представлял собой две соединённые между собой бутылки Клейна, что позволяло ходить бесконечно. Экспозиции менялись сами: стоило вызвать интерфейс, подумать о том, что хотелось бы увидеть, как через несколько шагов одна голограмма преобразовывалась в другую, показывая желаемое. Так друзья вышли к самым выдающимся выпускникам Университета. Их были сотни, но первой величиной среди них был ректор.

Огромный перечень его достижений заканчивался строчкой, написанной крупным шрифтом:

«Вадиму Игнатьевичу Оссэ принадлежит современное определение жизни, доказательство того, что мы живые организмы и гипотеза о том, что известная биологическая нам жизнь не может существовать иначе, кроме как являясь четырёхмерной голограммой Нечто».

*****

Друзья стояли около кабинета Вадима Игнатьевича. Боялись постучать, хотя пришли к назначенному времени. Прошло два года. Эд и Яр остались единственными, кто ещё никуда не уехал после выпускного. И вот, наконец, настал тот день, когда друзья сформулировали идею, подготовили план и должны были представить его.

- Страшно, - глухо сказал Яр.

- Страшно, что покрутят у виска?

- Нет, страшно, если дадут добро, - Яр глубоко вдохнул.

- Эт точно, - согласился Эд, глядя перед собой в белую дверь.

Постучали одновременно. Звук показался им таким же громким и внезапным, как и случившееся год назад озарение. К тому моменту, без малейшего преувеличения, друзья совершенно отчаялись. Предшествующие месяцы бессилия, уныния и разочарований выбили их из колеи. Казалось, что все варианты были перебраны не по одному разу. Друзья работали лаборантами в университете, чем удивили всех, и продолжали, продолжали, продолжали искать: теоретические или практические исследования, экспедиции в составе научных групп, эксперименты на стыке наук — всё сулило работу на десятилетия, требовало внимания, было интересным и важным, но не тем.

Только Вадим Игнатьевич, захаживая в лабораторию, призывал их расслабиться:

- Дорогие мои, - говаривал он, - перестаньте штурмовать одну и ту же часть стены, она же огромна! Отойдите в сторону! Вы обязательно увидите место за которое сможете зацепиться. Сознание! Сознание, дорогие мои, и ваша синергия сработает!

Друзей часто, в шутку, называли «синергетиками». Они не обижались на такое прозвище, данное в университет им почти сразу. Потому что оно отражало их суть: поодиночке они терялись, спотыкались на обыкновенном, но будучи вместе - генерировали такие идеи и пути их решения, что неизменно удивляли своими подходами.

Только время шло, а синергия не работала.

Полдень среды выдался на редкость тихим: ни ветра, ни шелеста сухих листьев, ни прохладного дождя. В этот день золотой осени природа замерла.

Друзья сидели в полной столовой. Был обед.

- Странно, - сказал Эд.

Яр вскинул одну бровь:

- Что именно?

Эд нахмурился, стараясь сформулировать чувства и мысли в верные слова. Сделал глоток иван-чая. Посмотрел на молодых студентов.

- В общем-то, всё. Всё, что я пытаюсь представить, - ответил Эд и аккуратно поставил чашку на стол.

- Понимаешь, всё, - говорил Эд тихо, - и то, что наш мир — голограмма, и то, что звездолёты, подныривая под неё, поднимаются в некое межпространство, находящееся между нашей Вселенной и тем Нечто, откуда эта самая голограмма исходит. И само межпространство, так прекрасно описываемое формулами: для обычных компьютеров оно понятнее, яснее, чем для нас! Тех, кто их создал и вручил аналитическое мышление! И… Реакция человечества на всё это. Уныние, смятение, неверие? Истина!

Эд неожиданно разволновался, голос его сбился. Казалось, он высказывает то, что скопилось внутри, что мешало. Яр внимательно слушал друга, проходя вместе с ним его путь.

- Значило ли это открытие, что всё, чем мы являемся, где являемся, как являемся — это проекция или попросту тень неровностей пространства, флуктуация, а мы не самостоятельные сущности, отголоски? Здесь уже не математика… Философия, давно слившаяся со всеми науками, вновь вышла на первый план, ведь вопросы встали такие, что будь человечество слабее — скатилось бы к тёмному сектантству!

Сейчас мы знаем ответ, Яр, но не сразу, не интуитивно. Каждый из нас с трудом постигает его при взрослении… но и тогда бывают мгновения… я имею в виду, - Эд споткнулся, будто слова его стали вырываться наружу раньше мыслей, что с ним случалось не часто, - имею в виду иногда… если задуматься, хорошенько обдумать… знаешь, как много-много раз повторить одно слово и смысл его начинает ускользать… ускользает…

Эд остановился, замер, как природа за окном замерла перед глобальными изменениями: оставаясь прежней, она будет совершенно иной и тот, чья короткая жизнь начинается и кончается зимой, как посмеет предположить, что деревья не только лишь голые, черные стволы, а снег — не вечное покрывало земли? Эд сделал глоток иван-чая, расплескал на стол, но не обратил на это внимание. Яру казалось, что его друг пытается увидеть то другое пространство — Нечто — недоступное сейчас человечеству, так пристален и отрешён был его взгляд.

- Бывает, я до сих пор просыпаюсь по ночам, думая об этом, иногда мне кажется, что схожу с ума, а каково было людям тогда? И так было до тех пор, пока, каких-то… Яр, только представь: каких-то сто лет назад! Сто лет всего лишь! Вадим Игнатьевич не вернул всё в русло живой жизни. Голограмма, сказал, он. Да. Хорошо, пусть голограмма. Пусть! Но не безвольное отражение, не эхо иного, не мёртвые тени. Разве это не странно? Ведь ты хочешь быть биологом, скажи мне!

Эд сфокусировался на своём друге. Что он скажет?

- Нет.

- Не странно?

Яр хотел было ответить с позиций науки, но не сумел совладать со своими эмоциями под напором Эда.

- Мы являемся живыми, потому что Сознание существует в нашей Вселенной, оно продукт нашей плоскости мира! Сознание принадлежит всем, оно есть везде и оно наделяет осознанием жизни всех и каждого.

- Это гипотеза.

- Да, но кому как не нам это знать! Мы с тобой каждый день им пользуемся, находим в нём подсказки, мысли! Так мы учились всё время, а не зубрили учебники! И так старались найти ответ...

Яр замолк. Старались найти, но так до сих пор и не нашли!

- Не Вадим Игнатьевич первый предположил, что наша Вселенная — голограмма, не он доказал это, - продолжил Эд, немного успокоившись, убедившись, что Яр думает теперь о том же, - но именно он перестал искать новые определения сущности жизни, новые места её обитания, а вернулся в голограмму и убедительно изложил, что мы живые организмы в человеческом представлении природы! Мы — жизнь, а не её отражение! И можем развиваться только в таких условиях. Вадим Игнатьевич просто не дал человечеству скатиться в апатию саморазрушения.

Эд замолчал, нащупывая дорогу дальше. Где-то тут должен был быть мостик от зимы к весне. Он водил пальцами по расплёсканному иван-чаю, соединяя водяными линиями две лужицы на столе.

- Знаешь… Как из множества клеток состоим мы, так и наша Вселенная часть большого Нечто. Может быть она фасция, а может и кожа. Кто знает? Знаешь, чего хочу я? - спросил Эд, сам не ожидая, что задаст этот вопрос.

Яр не ответил, он внимательно следил за тем, как несколькими линиями его друг соединил две лужицы.

- Я хочу... Как думаешь, мы сможем когда-нибудь, как хирургические машины заглядывают внутрь нас, заглянуть когда-нибудь внутрь Нечто? Не с помощью философии и математики, а с помощью физики и биологии. Тебя и меня?

Друзья вдруг почувствовали волну электричества, что прошлась по их телу, поднимая волоски.

- Я не знаю стоит ли, - не сразу ответил Яр, - это серьёзный вопрос. Правда теперь, следуя твоим мыслям, у меня есть иная идея.

- Какая?

- Мы с тобой научились пользоваться Сознанием, аккумулировать его в себе, как солнечный свет. И иногда нам попадаются совершенно необычные сигналы, которые нельзя сформулировать вслух. Ты же наверняка задумывался откуда они?

- Иные источники?

- Да. Возможно мысли, которые мы не можем понять... Эд, что если попробовать искать не иные формы жизни, цивилизации, как это делают сейчас поисковые отряды, опираясь на внешние признаки космоса, а на их поиски?

- На поиски мыслей?

- Не совсем!

- На поиски источников?

- Да! - воскликнул Яр, он чувствовал, как внутри него разгорается огонь, - Здесь нужен и физик и биолог. Мало ли, что мы найдём! Подумай! - Яр остановился, желая, чтобы друг сам понял, как понял и он, слушая Эда.

- Но таких методик нет. Изучение Сознания направленно на удержание жизни, на увеличение её продолжительности. Это основное направление.

- Ты говоришь о тукдаме, я не о том, - нетерпеливо, но без раздражения отмахнулся Яр. Его лицо сияло. Впервые за год.

Эд закусил губу, схватился за волосы.

- О чём же? - растерялся Эд.

- О том, что Сознание – это не функция мозга, а отдельный фактор жизни, находящейся за пределами нашего тела, но влияющий на продолжительность биологического существования в нашей голографический Вселенной. Так?

- Так. Это подтверждённая теория. Постоянная Сознания равна одной целой и ста восьми, если округлить до тысячных.

- Значит оно где-то есть?

- Есть, есть везде. Сознание, как тёмная энергия.

- Всё правильно, Везде. Но! - Яр сделал паузу, - Но где-то его больше. Помимо нашей человеческой цивилизации…

- Оно скапливается где-то ещё! - почти крикнул Эд, Яр смотрел на него торжествующе, - И иногда мы вскользь затрагиваем такие места, вот откуда эти странные сигналы-мысли!

- Именно! Мало кто из людей пользуется Сознанием так, как мы: большинство просто выхватывают отдельные открытия, называя то озарением, а мы черпаем постоянно! И иногда вычерпываем что-то иное...

- Другие источники...

- Другие источники.

Эд замолчал. Яр замолчал. Простые слова, простая мысль, но как оглушительно подействовали на друзей! Сознание они использовали для поисков как инструмент, а нужно искать сам инструмент.

Друзья выпили ещё по кружке иван-чая и, не сговариваясь, высказали итоги своих размышлений:

- Нам нужны такие области в Галактике.

- И световой корабль.

- Попрыгать, как камни по воде.

- Да.

Второй узелок.

- Войдите! - донеслось из-за двери.

Друзья вошли в кабинет ректора.

- Я уже думал, что вы так и не осмелитесь, будете шептаться и уйдёте. Нашли, как я понимаю?

Друзья кивнули. Вадим Игнатьевич подался всем телом вперёд.

- Рассказывайте, рассказывайте!

Включив интерфейс общей рабочей среды, друзья принялся по порядку рассказывать, как они хотели бы провести каникулы: начав с проработанной ими гипотезе об уплотнениях в скоплении Сознания в Галактике, закончив проведёнными экспериментальными вычислениями, позволившими выделить такие аномальные области сознания на карте Млечного Пути. Год они работали над этим, перекладывая данные из головы в галактические координаты, что впервые было проделано в человеческой науке.

- В итоге мы создавали Карту уплотнённых скоплений Сознания в нашей Галактики, - закончили друзья, - и нам нужен один световой корабль, чтобы исследовать эти области на субсвете, добравшись до них по световым туннелям.

Вадим Игнатьевич ничего не ответил, рассматривая карту.

- Она составлена с приблизительной точностью, - добавил Яр.

- Субъективной, - уточнил Эд.

- Точно, - подтвердил Яр.

- Расскажите подробнее, как вы привязались к координатам, - попросил ректор.

Друзья с готовность дополняя друг друга принялись объяснять:

- В первую очередь мы научились воспринимать мысли отдельных людей, а не шум Галактики.

- Это было проще всего.

- Но всё равно отняло три недели.

- И последующие месяцы на улучшение восприятия.

- Один раз мы как будто наткнулись на огромный массив уплотнённого Сознания.

- Аномально уплотнённого.

- А оказалось, что в тех координатах находится старая коллапсирующая чёрная дыра.

Ректор вскинул брови, перебивать не стал, но сделал заметку.

- Далее, избавившись от всех ошибок и даже подозрений на ошибки, вычленяли группы мыслей по субъективным общим признакам, а затем старались понять, кому они принадлежат.

- Нас интересовали только данные о личности, зашифрованные в принятых нами мыслях.

- Это возможно?

- Личность в мыслях присутствует непрерывно.

- Мы это поняли ещё на младших курсах.

- Как сноска к библиографии в дипломной работе.

Ректор во второй раз удивился тому, что таким открытиям друзья не придают никакого значения. Яр продолжал:

- Через интерфейс мы находили местоположение носителя, помечали на матрице, - Яр ещё раз вывел матрицу, - группируя по нескольким признакам: удалённость мысли, её плотность («этот термин мы ввели сами», - добавил Эд), отчётливость мысли, субъективная точность соответствия нахождения носителя мысли, какую вычислили мы и реального его положения, указанного в интерфейсе, и несколько других параметров.

- Вы их видите все здесь, - Яр указал на матрицу.

- Иначе говоря, - решил уточнить ректор, - вы сверяли найденные вами субъективные данные о людях с тем, где они находятся в реальности?

- Да.

- Затем, уже не обращаясь к интерфейсу, рассчитывали местоположение сами, исходя из нескольких общих факторов, позволяющих высчитать координаты, выведенных нами по матрице.

- И с каждым разом добивались большей точности, пока не достигли приемлемой погрешности в несколько световых часов.

- Часов? - вскинул брови поражённый ректор.

- Часов. До минут нам не хватило времени.

Вадим Игнатьевич выдохнул. Выдохнули и друзья, продолжив дальше:

- Следующим этапом стал поиск иных мыслей…

- Не человеческих…

- ...и их локализация. Но, так как здесь расстояния были значительно больше, а возможности проверки отсутствовали, то мы…

- Через матрицу рисков Альтова-Шулера…

- Установили коэффициент погрешности.

- Минимальная погрешность составила тридцать световых дней, максимальная — не более ста.

- Так получилась эта карта.

- Мы назвали этот метод «Уплотнение мыслей в Сознании Вселенной».

Наконец, друзья замолчали. Вадим Игнатьевич не спешил с ответом. Даже закрыл глаза. Наконец, аккуратно подбирая слова, как человек, который увидел нечто такое, что является либо гигантским скачком в науке, происходящим один раз в сотню другую лет, либо гигантским заблуждением, происходящим не реже, сказал:

- Я наблюдал за вами всё время учёбы, как и за каждым студентом, однако вам приходилось уделять больше времени. Ваши навыки использования Сознания впечатляли всех. Поэтому предполагал заранее, что вы захотите начать работать в этом направлении, по мере сил подталкивал. Тем более, доложу я вам не таясь, что исследование Сознания требует уже наконец не оккамовской осторожности, а амакковского взрыва.

Друзья переглянулись.

- Удивлены? Посмотрите на меня. Сто восемьдесят лет – таков сейчас идеал жизни, но мне уже двести пятьдесят четыре года, на данный момент я один из ярких представителей работы над Сознанием. Пока лишь десятки людей доживают до такого возраста. Скоро будут тысячи. Это прикладной результат, но однобокий! Нужны же обширные, фундаментальные исследования.

Друзья ободрились, переживая, что нарвутся на непонимание. Занятые поисками, они не замечали того, как ректор сам подталкивал их к этой теме.

- Проделанная вами работа очень мощная. Не только её конечный результат, но и промежуточные решения, которые вы применяли — поразительны и требуют дальнейшего научного осмысления.

Вадим Игнатьевич опять углубился в карту. Исчезли звёзды, скопления, туманности, остались только четырёхмерные координаты. Дальше же стали появляться серые облака, соединённые золотыми стрелами нитей.

- Серые, - начали пояснять друзья, - это изведанные области Галактики, золотым отмечены световые туннели.

Проявились розовые сгустки. Какие-то находились внутри серых областей, заходя за границы, какие-то полностью в стороне.

- Розовые сгустки — это те, как нам кажется, уплотнения мыслей в Сознании, что нам удалось локализовать.

- Я вижу их в тех областях, где уже были экспедиции и ничего не нашли. Насколько вы уверены, что это не ошибки в инструментарии?

- Да, мы знаем…

- Кучу раз перепроверяли! Но…

- Возможно разум совершенно в иной форме, чем принято думать?

- Вы говорите о живых планетах? - тут же спросил ректор и сверкнул глазами: то ли пошутил, то ли был серьёзен, высказав сокровенное желание — понять было невозможно. Друзья растерялись.

- Мы просто предполагаем.

Ректор не сводил взгляда со сгустков на карте.

- Я сам, в юности, много думал о том, что наша Вселенная на текущей момент времени — это мёртвое движение некогда живой Вселенной, а вовсе не голограмма, а значит где-то ещё есть очаги, но…, - ректор умолк, повертел карту перед собой.

- Некогда живой…, - повторил он, а затем встряхнулся, - что же! Ваш проект смел, амбициозен, на грани научности, при этом, не нарушает этику философии. Так и должно быть. На совете я буду его отстаивать! Но! - предупредил восторг юных учёных, - Используемые вами математические методы, да и вообще весь аппарат, всё же надо будет проверить. Хотя бы в первом приближении.

*****

Математика, как и методика, не вызвали существенных нареканий ни со стороны ректора, ни со стороны Cовета: «Проект крайне рискованный, но не неосуществимый» - значилось на утверждённом плане экспедиции. Друзья написали письма родителям и, полгода спустя, с грузом больших ожиданий покинули Землю на научном корабле «Молодой», с локальным искусственным разумом - «ЛИР» - на борту.

Вадим Игнатьевич смотрел трансляцию пуска, помещённого в окно между двумя туристическими рейсами. Когда корабль сверкнул в небе, оставив после себя радугу, ректор в очередной раз открыл карту, составленную ребятами.

- Чёрная дыра, тёмная энергия и Сознание, сноски о личности, Нечто, связь, будущее, - проговорил он одними губами, будто озвучил узлы, соединённые ему ведомыми мыслями. Как всегда, Вадим Игнатьевич смотрел вперёд, только физически оставаясь привязанным к настоящему. Он составлял вопросы, которые должны будут решать следующие поколения.

«ЛИР», выполняющий функции звёздного навигатора, направлял корабль по маршруту, отводил опасности, вёл журнал. Уже были проверены четыре области. Одна представляла собой газово-пылевое скопление, другая оказалась нестабильной солнечной системой из трёх солнц и одиннадцати планет, ещё две - межзвёздным пространством.

Каждый раз, когда экспедиция вываливалась в субсвет, друзья старались прощупывать Сознание. Но пока оно было, как никогда на Земле, тихо. Тревога росла. Неужели погрешность их вычислений гораздо сильнее, чем они предполагали?

Половина маршрута осталась позади, когда «Молодой» прибыл в следующую область. Сразу же, как корабль покинул туннель, друзья буквально нырнули в густой бульон с иными мыслями. Сознание здесь оказалось столь плотным, что друзьям пришлось усилием оградиться от него.

- ЛИР?

«Биологических признаков жизни нет».

Друзья прильнули к интерфейсу. Мощные приборы сканировали пространство во всех доступных световых диапазонах. На десятки астрономических единиц — обычный космос, а дальше — солнечная система.

Необычайно странная солнечная система. Одна звезда. Одна планета. Но.

- ЛИР!

«Провожу анализ».

Яр глянул на Эда, а тот посмотрел на Яра. Сбой оборудования?

«Корабельные системы работают в штатном режиме, отображаемая картинка соответствует наблюдаемой оптической действительности», - доложил «ЛИР».

Это абсолютно точно была одна планета. В этом не было никаких сомнений. Но их было две. «ЛИР» определил их абсолютную внешнюю идентичность.

Планета представляла собой две сферы, движущиеся в противоположных направления по орбите вокруг солнца и вошедшие друг в друга. Те части сфер, что соприкасались, имели плотность сравнимую с Земной, остальные части сфер не имели плотности, были абсолютно прозрачны для космического фона и для антенн корабля, кроме оптического диапазона. Будто они ещё не вынырнули из-под чего-то глубоко, что экранировало волны.

«Удаётся исследовать только центральную область соприкосновения двух объектов. Две сферы создают одну планету. Когда они войдут одна в другую, то планета станет размером в 1,23 размеров Земли, погрешность не более одного процента».

Минута потребовалась друзьям, чтобы одновременно задать один и тот же вопрос:

- Мы можем сесть на неё? - крикнул Эд, стараясь перекричать массив посторонних мыслей, шумящих в голове.

За долю секунды «ЛИР» провёл ещё один анализ имеющейся информации.

«Да. Не вижу препятствий».

Направляемый ЛИРом, «Молодой» облетел систему. Других крупных космических объектов, помимо звезды, поблизости не было.

К тому времени, две сферы уже наполовину составили одну планету. Крайние части их представляли собой лунные серпы.

- Как будто смотрю на палиндром, - высказал вслух мысль Эд.

- Отражение в озере, - добавил Яр.

Корабль сел. Облачившись в защитные костюмы, генерирующие вокруг людей пузырь земной атмосферы из собственных запасов и пригодных для этого элементов внешнего мира, друзья ступили на планету.

Пустынная от горизонта до горизонта. Никаких, вдруг материализовавшихся построек, незамеченных с космоса; никаких скрытых объектов, доступных мощным исследовательским возможностям «Молодого»; ничего, что могло бы выдать высокоразвитую цивилизацию обладающую сильнейшим мыслительным потоком.

Было даже странно, ибо не было понятно куда идти и что делать. От горизонта до горизонта - пустота: ни лесов, ни рек, ни озёр, ни гор, ничего. Ровная поверхность, как если бы её кто-то отутюжил огромным космическим утюгом.

- Это ли не признак цивилизации? - спросил вслух Эд.

- Возможно они живут под поверхностью. Ты слышишь, что больше нет шума мыслей?

- Теперь да. Куда он делся? - успел задать вопрос Эд, как заметил, что воздух прямо перед ним стал уплотняться. Затвердевать.

- Оу! - воскликнул Яр.

Затвердевание воздуха происходило локально, в строгих границах и не в миг, а постепенно. Друзья отошли на несколько шагов назад.

«ЛИР?» - спросил Яр.

«Вычисляю» - отозвался «ЛИР».

Вскоре из воздуха образовалась фигура. Человекоподобная. Без одежды. Без половых признаков.

«Сейчас?» - уточнил у «ЛИРа» Эд.

«Форма недоступна для вычислений. Однако, пока, не наблюдаю угроз для вас. Записываю происходящее».

Наконец, фигура стала полностью материальной. Почти что человек. Глаза его были черны как смоль, но не было век, кожа обладала здоровым загаром, при полном отсутствии пор, повреждений и волос. На лице никаких эмоций.

Тут же со всех сторон стали появляться другие фигуры разного роста и комплекции.

- Живая планета? - вслух задал вопрос Яр, не ожидая ответа от своего друга, но точно зная, что тот думает о том же самом.

Яр решился сделать шаг вперёд, ещё один и протянул руку, коснувшись одной фигуры. Все как одна фигуры рассыпались, на их месте образовалась абсолютная чернота, не имеющая ничего кроме самой себя. Будто ковшом изъяли часть пространства.

- И? - обескураженно спросил Яр, оглядываясь. Эд пожал плечами.

Чернота стала быстро затягиваться. И вот уже показался прежний пустынный пейзаж.

«Дро.. пл.. ДооД».

- ЛИР, что с тобой?

«Системы в норме», - отозвался «ЛИР».

- Ты сейчас…

«Зр..йте да ы рп...ли».

- Это не он, - ответил Эд, начиная понимать, что происходит, - «ЛИР», если ты слышишь, анализируй язык и переводи!

«Нет источника для перевода».

- Они?

Эд кивнул.

- Выходят на контакт с помощью Сознания. Полагаю, что и нам нужно ответить мысленно.

Несмотря на то, как глубоко друзья научились погружаться в Сознание и выискивать в нём знания в мыслях других людей, раньше они никогда не разговаривали так даже между собой. По привычки пользуясь голосом. Теперь же предстояло в полевых условиях научиться говорить мыслями, да ещё и на другом языке. Если у мыслей вообще был язык.

Чтобы лучше сосредоточиться, друзья закрыли глаза. Поначалу ничего не было. Слышались собственное дыхания, толчки сердца. Постепенно стали появляться другие звуки, они приближались, как приближаются лампы освещения к поезду в подземке. Немного закружилась голова, Яр пошатнулся, Эд расставил ноги. И, наконец, они оказались в световом океане мыслей. Но ясно слышались лишь те, что обращались к друзьям.

«Приветствуем вас на ДооД».

Друзья вздрогнули, но сохранили должное самообладание.

«Мы пришли с Земли» - подумал Эд, а Яр показал мысленно координаты.

Прошло несколько времени, прежде чем прозвучал ответ:

«Мы знаем эту молодую систему. Рады, что вы не погибли».

«На каком языке мы разговариваем?»

«Мы думаем общими мыслями, Сознание одно для всех во Вселенной».

«Раньше у нас не получалось».

«Потому что вы были в окружении землян, теперь вы далеко от них во времени и способны воспринимать. Мы рады вам».

«Вы живые? Кто были эти фигуры?»

«Живые. Простите если напугали вас, сначала мы подумали, что так вам будет проще общаться, но ошиблись. Много ресурсов. То были мы, составившие гигантские материальные фигуры. Это наша возможность, мы умеем из множества себя создавать единство, когда планета соприкасается во всех четырёх точках пространства».

«Вы — время?»

«Оно наше сущность. Время, Сознание — это одно и то же явление, которые вы, как мы видим, спрятали за понятием тёмной энергии».

«Тёмная энергия — это сознание и время?»

«Это одно и то же, как длина и высота. Оно наполняет почти всю Вселённую. Для вашего удобства мы будем называть это сознанием-временем».

Друзья не задумывались над вопросами, потом будут анализировать и ответы, интерфейс записывал их мысли, а значит и общение. Пока они просто воспринимали информацию, отталкивались от неё и спрашивали. И им отвечали. Спокойно и радушно.

«Почему ДооД обладает таким странным свойством, не имеющим описания в нашей науке?»

«Нам удался эксперимент с межпространством и теперь ДооД почти всегда существует только во времени-сознании, оказываясь в трёхмерных координатах Вселенной на краткую часть».

«Здесь раньше были наши наблюдатели и видели лишь одну звезду».

«Тогда ДооД была только в координатах сознания-времени. Точно так же, как сейчас находятся остальные четыре планеты, поэтому ваши наблюдатели увидели одинокую звезду. Мы их помним. Им не хватило земного часа, они ушли раньше».

«Получается, что Доод, как наши корабли, подныривает под пространство?»

«Наверное это не будет большой ошибкой сказать так. Вы используете похожий метод для путешествий во Вселенной, мы для того, чтобы оставаться в Нечто. Как вы его именуете».

У друзей спёрло дыхание. Это возможно!

«Наши корабли не раздваиваются, почему ДооД так странно себя ведёт?»

«Вы научились, выстраивая фотоны звёздного света в туннели, цепляться за них, но такой способ не позволяет подныривать глубоко. Вы лишь на самый тонкий слой проникаете в межпространство. Мы же используем не свет, а время, оно позволяет проходить бесконечно глубоко. Так глубоко, что мы, пока, не знаем существует ли конец Нечто и есть ли что-то за ним. К тому же планета наша огромна, поэтому выныривает постепенно, из-за этого создаётся своеобразный эффект преломления, когда к поверхности нашей Вселенной приближается из Нечто объект. Так происходит два раза за полный оборот вокруг нашей звезды. Это необходимо для поддержания условий нашей жизни».

«Что есть в Нечто?»

«Время. Время есть везде. Сознание только здесь. Оно держит и ограждает эту Вселенную».

«Но вы же сказали, что это одно и то же».

«Так и есть, одно и то же здесь, но не в Нечто. Из общего с нашей Вселенной там есть только время. Там живут во времени. Оно абсолютная величина пространства».

«Как это получается у вас без сознания?»

«Планеты это резервуары Сознания, как ваши скафандры, их хватает до следующего погружения».

«Что вы изучаете в Нечто?»

«Всё».

Друзья шумно вздохнули. Всё. То слово, которое они искали повсюду и нашли здесь.

«Скоро вам нужно будет уходить, когда ДооД перестанет существовать материально, вы окажетесь в открытом космосе, это убьёт вас, ведь вы ещё не научились жить в Сознании без гигантских биологических тел».

«Тукдам?»

«У нас это называется жизнь».

«К вам можно будет вернуться?»

«Мы оставим вам координаты, когда планеты будут материальны».

Друзья заторопились. Они словно попали в детскую фантазию, сон, который вот-вот должен прерваться.

«Ещё вопросы. Пожалуйста. «ЛИР» говорит, что у нас есть четверть часа».

«Хорошо».

«Вы всегда такими были?»

«Нет. Когда-то мы были массовым организмом, способным увеличиваться и уменьшаться, соединяясь друг с другом. Но затем мы сделались настолько малыми, что вывалились из трёх координат. Это было страшно. Потом необычно. Потом мы сделали то же самое с планетами. И теперь живём в сознании-времени постоянно. И стали почти бессмертными, ведь время вокруг наших бесконечно малых тел, точек с помощью которых сохраняется наша связь с трёхмерным пространством Вселенной, почти замерло. Лишь, когда мы собираемся в гигантские фигуры, то начинаем заметно стареть. Как это было сейчас».

«Вселенная — голограмма?»

Опять ответ пришёл не сразу. Друзья ждали.

«Мы расшифровывали понятие «голограмма». Ваше понимание Вселенной широко. Та часть, где мы сейчас все находимся можно назвать голограммой Нечто».

Друзья хотели задать ещё кучу вопросов, вмешался «ЛИР»: «Пора».

Точка бифуркации взорвалась.

Когда «Молодой» покинул ДооД, друзья впервые смогли заговорить.

- Вот это да.

- Да уж.

- Вроде же сейчас состоялся первый в человеческой истории контакт?

- Состоялся.

- И мы нашли чем будем заниматься?

- Нашли. Всем.

Друзья переглянулись. Улыбки на их лицах становились шире.

Сознание. Время. Нечто. Всё!

«9529 год 12 ноября. Первый Контакт. Подробности здесь» - меньше доли миллисекунды «ЛИР» потратил на то, чтобы внести запись в бортовой журнал и отправить отчёт на Землю.