Владимир Чернявский

Белая лошадь

Автор:
Ина Голдин
Белая лошадь
Работа №179
  • Опубликовано на Дзен

Наверное, про него самого можно было рассказывать страшные истории. Может, и рассказывали на тех же форумах, где он собирал информацию – и на тех, где постил правила.

Не правила, конечно. Приметы, суеверия, причем совсем дурацкие. Конечно, он писал там не все. А в блокноте уже давно не осталось места. Валька ничего не пропускал. Даже если очевидно было, что это и не суеверия, а так – байки и городские легенды.

Про жвачку, например. Это ему Маринка напомнила – незадолго до того, как уйти. Тогда она сама с ненатуральным усердием стала нести ему все, что вспоминала или где-то слышала. Будто решила, что если проникнется его заботой, то станет к нему ближе. Даже он сам сперва так решил.

– Помнишь, рассказывали, что жвачки есть нельзя, потому что капиталисты положили в них бритвы? Это они вроде как охотились за советскими детьми. Мы с девчонками всегда разламывали, проверяли...

"Разламывать жвачку"? – записал он под вопросом, потому что это больше походило на пропаганду, чем на завалящий закон вселенной.

– Еще рассказывали про игрушки, – она замолкла, как приемник, в котором кончилась батарейка.

– Заминированные? Это не байка, – бросил он.

Они с Сашкой тоже всегда разламывали жвачку, но не потому, что боялись бритв, а потому, что все делили пополам, как в песенке.

***

Он делился этим только на форуме – после того, как Маринка, прежде слушавшая его если не с благосклонностью, то хотя бы с сочувствием, сказала:

– Валь, по-моему, у тебя это какая-то навязчивая идея.

Она произнесла это с осторожностью, которая Вальке напомнила осторожность сапера. А он, значит, у нас мина. Отлично.

Он понимал ее страх. Сам знал ребят, которые после возвращения угодили в психушку. Далеко ходить не надо – взять хоть Черепа. Он так и не переварил тот случай с грузовиком. Они-то ждали, что машина будет битком набита военными, а там... Дело замяли – в том бардаке все равно не разберешься, кто, когда и по кому стрелял. Валька потом слышал, как комвзвода внушал Черепу – ничего, еще хрен разберешься, что за гражданские, вот горе-то, эти бабы больше никого не нарожают, плюнь, разотри и забудь.

Череп до самого отъезда домой казался нормальным, только притихшим. А уже на гражданке как-то с утра пошел проверять машины. Окопался на въезде в город и останавливал грузовики. Осматривал и вежливо предупреждал, что дальше ехать надо осторожно... Одет он был по полной форме – так что многие останавливались. Кое-кто пытался дать на лапу. Череп простоял так два дня, пока не разобрались и не отправили его куда следует.

Вальке повезло, конечно. В психушку не попал, не спился, даже из института пока не выгнали. И работа, с которой помог Лялькин муж, не бей лежачего. Может, если б не работа – ночной сторож в архивах – и не быстрый дармовый интернет в каморке, Валька бы и не ухнул во все это с головой – но что теперь.

***

– Я с Маринкой разговаривала, – осторожно сказала Ляля. Это у нее всегда получалось неловко – разрываться между женской и сестринской солидарностью. – Она знаешь, что говорит? Что вернулась бы, если бы ты не был женат на Сашке.

Он досадливо мотнул головой. Дело-то не в Сашке. То есть – уже не в Сашке. У Сашки он и не был, считай, полгода. Кстати, обещал же с Людмилой Анатольевной съездить в этом месяце, надо созвониться...

На самом деле он знал, почему ушла Маринка. Он в тот день дико опаздывал на работу, уже выскочив из квартиры, понял, что забыл телефон, вернулся – и в суматохе забыл посмотреться в зеркало. "Ничему-то тебя, Валька, жизнь не учит"... А уже к вечеру на этот телефон пришла СМСка. И когда он вернулся домой, не было там ни Маринки, ни ее вещей...

На самом деле он не обижался. Понимал, что она права. Потому что вся энергия, которую он мог бы вложить в их отношения, в будущее, в супружескую жизнь – слово-то какое взрослое, тяжеловесное, как полная тетка в шерстяном берете, – вся она уходила... черт-те куда. В его поиски, в сидении на форумах. В бесконечные попытки понять.

Нельзя открывать дверь, когда стучат, если за дверью пусто.

Если выйдешь из дома и вернешься – надо обязательно посмотреться в зеркало.

Нельзя наступать на трещины на асфальте.

***

Нет, дело было уже не только в Сашке. Это сперва – в «газе-600», на котором он почему-то возвращался живым, а Сашка – "двухсотым", он все пытался понять, где они промахнулись. Ведь не салаги оба; все правила ведения боевых действий в городских условиях знали назубок – они ох как быстро заучиваются, когда стрельба настоящая.

И все военные приметы соблюдали с точностью. Бриться почти перестали. Даже утром, не успевая проснуться, следили, с какой ноги встали. Это уже не говоря о реальных правилах,

Конечно, ему говорили, мол, это все чувство вины. Вот только виноват он не был. Он помыслить не мог, что Сашка сделает такую глупость. Если бы знал – плюнул бы на приказ, не пошел бы замыкающим, успел бы удержать. Но Сашка, который запрещал хоронить убитых ("Видел, как он упал? Не видел? Все!"), который ребятам сказал, что если кто потянется что с земли подобрать или дверь какую открыть на непроверенной территории – то лучше он сразу руки поотрывает, потому что он хотя бы свой и будет не так обидно... Чтобы он сам во время зачистки здания решил открыть кладовку, потому что там, видите ли, заперли кошку...

Этого он не ожидал. С самого детства Сашка присматривал за ним, следил, чтобы он не нарушал правила, которые они сами себе и установили. А тут...

Вальку тоже хорошо приложило. Но оклемался он на удивление быстро и, едва придя в себя и вспомнив, что произошло, принялся думать: как так вышло. Где они проштрафились.

Где он, Валька, проштрафился.

Его комиссовали, и всю кампанию к тому времени начали сворачивать, и ясно было: он туда не вернется. И только дома, отлеживаясь в старой родительской квартире, он вспомнил лошадь. Белую лошадь – ее вел по дороге старик, ковыляя медленно, но уверенно. И закутанный в черное старик, и лошадь будто вышли из старого фильма или из далекого прошлого. Он не испугался их с Сашкой, вообще будто и не заметил двух серьезных ребят в форме и с оружием. Это им пришлось отойти к обочине, чтобы его пропустить; и Валька глядел на лошадь и пытался себя уверить, что никакая она не белая, а грязная, неопределенного цвета. Но, когда они разминулись, не выдержал и прошептал про себя, скрестив пальцы:

– Белая лошадь – горе не мое.

И потом уже сообразил, что кроме него здесь – только Сашка, а значит...

Сашка наверняка мог бы «вернуть» ему горе – похлопать по плечу, или сделать еще какой-нибудь ритуальный жест – он-то их знал великое множество. Но он сказанного Валькой не услышал – или сделал вид, что не услышал.

Сашка же и научил его бояться белых лошадей. Если совсем честно, он, наверное, вложил в Валькину голову большинство суеверий.

«Не наступай на крышки люков, а то у тебя дедушка умрет».

«Не жми в лифте кнопку слишком сильно, а то уедешь на минус первый этаж»...

«Валька, ты чего, нельзя пауков убивать, горе будет...»

Про люк Валька запомнил лучше всего. Потому что, как ни старался их огибать, все равно наступил однажды. Сплюнул, добежал до дерева, постучал по коре, но в душе осталось гадкое предчувствие. А через два дня маме позвонили; она долго разговаривала по телефону, закрывшись в кухне, а потом усадила его на диван:

– Валюша, мне звонила бабушка... Дедушка Гриша очень сильно заболел...

«Это из-за меня, – думал он тогда, изо всех сил обхватив колени ледяными руками и стараясь не плакать. – Это из-за люка...»

Дворовые мальчишки пробовали над ним смеяться.

– Да это же просто суеверие дурацкое! Я сто раз наступал, и не умер у меня никто!

– Ну так у тебя и дедушки нет, – резонно сказал Сашка, и парень замолчал.

***

Вопрос был в том, что оно работало. И Валька никак не мог понять, как. Если не для Сашки – но для него-то уж точно.

Может, потому, что он так сильно верил в это?

Но ведь срабатывало и с теми, кто не верил. Взять Васнецова. Взял и зачем-то в ночь перед боем подарил Вальке значок с неприличной надписью на английском. У него значков была целая коллекция, и он умудрялся ее каким-то образом пополнять даже там. Вальку от надписи и правда всегда пробивало на ржач, но тут он открытым текстом Васнецову сказал:

– С ума сошел, перед боем свое не раздаривают.

Так этот идиот только отмахнулся:

– Да отстой все эти ваши приметы. На меня не действует.

На следующее утро его и положили. Валька видел его потом – Васнецов, слегка размытый и недовольный, копался в его вещах. Видно, искал тот самый значок. Тогда Валька никому о нем не рассказал – хотя вряд ли бы его засмеяли, мертвецов они там навидались в самых разных видах. Но как будто... жалко было, что ли. А уже дома, высиживая бесконечную ночь в архивах, вспомнил и запостил на форуме. И про деда написал тоже.

Его и ободряло, и пугало, что на таких форумах он был не один. Среди явно художественных рассказов, встречались живые свидетельства. Предупреждения. Им обычно не верили – да большинству историй он и сам не верил. Но иногда, читая, как будто слышал их голос, прерывистый от тревоги. Как будто слышал самого себя.

Маринка – незадолго перед тем, как уйти, – посоветовала ему сходить в церковь. Сам он был потомственным атеистом, а она в девяностые совсем девчонкой ударилась в православие. Ему это тогда нравилось, он любил ее набожной – в платочке, смотрящей на него серьезными серыми глазами и выговаривающей за какой-нибудь незначительный грех. В начале их знакомства он иногда просил почитать ему из Библии. И после возвращения послушал ее. Пошел в церковь, к незнакомому батюшке. Разговор затянулся, и Валька расчихался от ладана – и смеялся про себя, думая, что вот сейчас-то его и прогонят, скажут – Сатана вселился.

Но отец Павел прогонять не стал. Дал ему бумажный носовой платок и долго разъяснял, что все суеверия – работа дьявола там, куда не пускают Бога. Надо, мол, воззвать к Богу, почитать молитвы, очиститься – а там, глядишь, и вся чертовщина на нет сойдет.

Батюшка был симпатичным и Вальке явно хотел добра, но после разговора с ним Валька понял одно: этим миром кто-то управляет . Вот только и по отрывкам из Библии, и по разговору с отцом Павлом становилось ясно: они верят, будто этот кто-то... нет, не милостив – но логичен. В логичного Бога Валька, вернувшись оттуда, поверить никак не мог. Но ему в первый раз пришло в голову, что и впрямь существует какая-то божественная сила. Какое-то изначальное существо, придумывавшее абсурдные правила, меняющее их, когда ему вздумается...

Вот уже больше походило на правду. Немного объясняла тот бардак, который творился в мире, и то, что некоторые из них выживали в этом бардаке.

А он что же, получается – проповедник? Все они, кто повторяет эти байки – проповедники?

В одном из сообществ для полуночников – называлось оно «Повседневное крипи», – в неразборчивом месиве из давних баек, историй о потерявшихся в лесу туристах, фотографий заброшек и рассказов о кошмарах, Валька увидел несколько таких постов. Сперва прочел один, а потом искал похожие – ориентируясь даже не по нику, а по удивительной для такого сообщества грамотности. Что его в этих постах так проняло, он и сам не мог понять. Несмотря на грамотность, они не казались... литературными. Человек, писавший их, не пытался специально никого напугать. Может, только предупредить, как сам Валька. Несмотря на ник «Дамапик», Вальке представлялась напуганная девчонка с ободранными коленками – с такими он сам играл в детстве, и сам рассказывал им страшилки – а может, их рассказывал Сашка...

Он не так много в этом понимал, но знал, что истории выдуманные – люди рассказывают их, сидя у огромного интернет-костра, пытаясь перещеголять друг друга. Он и сам не так давно травил ребятам байки, но никогда бы не признался в том, что пугало его по-настоящему.

(Никогда бы не написал о белой лошади).

По крайней мере, у Вальки, когда сработало острое узнавание. Это как слушать чужие рассказы о твоей войне. Он читал ее историю, а узнавал свою. Резкое, как от толчка пробуждение посреди ночи, когда лежишь и думаешь – постучали правда в дверь или тебе послышалось? Показалось, конечно, кому вздумается колотить в дверь среди ночи... Невольное замирание сердца, когда ждешь, не повторится ли стук, на самом деле в это не веря, и уже скользишь обратно в сон, и

Тук. Тук. Тук.

Ясное, явное. Совершенно реальное. Кого-то принесло в три часа; и стучат так требовательно, что даже в голову не приходит остаться на месте. Не открывать. Ведь наверняка это – родители вернулись раньше времени. Или – как у Дамапик – кузина, которая ушла к подруге готовиться к экзамену.

Но за дверью никого нет.

***

– Валь, проводи Витьку до школы, – попросила Ляля. – А то у меня сердце неспокойно. В газетах пишут... всякую страсть, – в подробности она вдаваться не стала, потому что Витька просунул нос в кухню. У племянника звучное мужское имя. Сестрин муж ворчал: «Ляля, Валя, детский сад какой-то. А сына мне как назвать? Лелик?» Сестрин муж Вальку не любил и, кажется, боялся – то есть не самого Вальку, а того, что пишут в Интернете о бывших военных. Но сейчас он был в командировке, так что можно было без зазрения совести торчать у сестры. В этот раз Валька завалился к ней прямо после смены, с утра.

– Представляешь, вчера ночью кто-то в дверь стучал, – сказала Ляля. – Я сначала подумала, Мишкин рейс отменили, кинулась открывать, а потом думаю – он бы мне позвонил. Спросила – никто не ответит.

– Не стала открывать?

(Он никогда не рассказывал Лельке про тот случай – он тогда не сообразил ничего и открыл, и в недоумении смотрел на совершенно пустую и тихую лестничную площадку. Можно сколько угодно гадать, связана была с этим авария или нет.

Или не гадать, а знать точно).

– Хочешь еще кофе? – Она посмотрела на него тем особым, почти маминым взглядом – он у нее появился, когда Валька вернулся оттуда. До него вдруг дошло: она рада, что Сашка не вернулся. То есть – что вернулся он сам, а не Сашка.

– Молодец, – сказал он севшим голосом. – Вить, ты готов?

– Ага...

***

Он не выдержал – написал Дамепик в личку. Просто хотел знать, что она ответит. Возможно, честно ответит, что придумала – или что перепостила историю из какой-нибудь газетенки вроде «Спид-Инфо» десятилетней давности. Но вместо ответа получил вопрос:

"Это вы писали про армейского друга и значок?"

В конце концов они договорились встретиться в кафе в центре города. Валька шел туда со странной неловкостью. Ему почему-то казалось, что Дамапик над ним посмеялась и не собирается приходить.

«А может, она просто познакомиться хочет. Как тебе такой вариант, Валек?»

«Иди ты знаешь куда».

Он на всякий случай прихватил учебники по истории права – хоть посидит поготовится... Ему повезло: в само углу оказался свободный столик на двоих. Валька уселся спиной к стене, машинально глянул на дверь, на увитое разноцветной гирляндой окно. Людей в кофейне было немного, через стол от Вальки сидела пара – полная женщина и мужчина с седым «ежиком», о котором Валька почему-то решил, что он «афганец». Хорошо. Будет подмога, если что.

Если – что?

Наверное, Лялька права, и у него правда этот самый синдром. Если на то пошло, с «афганцем» у него лишний шанс нарваться на мордобой.

По вошедшей женщине он сперва только скользнул взглядом, но она, осмотрев кафе, направилась к его столику.

– Валентин?

Он неловко вскочил. Ему Дамапик казалась... ну, хотя бы одного с ним возраста, и он сдуру решил, что это одна из преподавательниц с его факультета. Сейчас поинтересуется, с чего это он на лекции не ходит.

– Думаю, это меня вы ждете...

***

– Вы ведь все честно написали? Мне показалось..

– Честно, – выпалил Валька. Смешно, но ему стало спокойнее: если уж и с такой... взрослой дамой произошло что-то подобное...

Дамупик на самом деле звали Ириной.

– У меня филологическое образование, – сказала она, когда официант принес им кофе, и Валька опять удивился. Он считал, что выпускницы филфака – тоненькие заучки в очках и длинных платьях. Тургеневские девушки (хотя из Тургенева он читал только «Му-му», да и ту в пятом классе). А Ирина была в джинсах и черном свитере, с причудливой стрижкой: с одной стороны головы волосы короче, чем с другой, – и без очков. Хотя, может, они бы ей не помешали, она все время щурилась.

– Так вот на филфаке я писала диплом. Научрук даже звал меня на кафедру, заниматься диссертацией. Может, еще и надумаю. – Она усмехнулась. – Удивительно, какого только бреда можно понаписать безнаказанно, если выдвинуть его на соискание ученой степени.

Валька, который с грехом пополам и с Лелькиной помощью выдавил из себя курсач по введению в право, почтительно молчал.

– И диплом у меня был на тему страшных историй... Интернета еще не было, а они давно были. Все эти рассказы о приметах и о покойниках. Те, которые рассказывают от первого лица. Или говорят, что все это случилось с соседом соседа и кузеном шурина....

– Врут, – обреченно вздохнул Валька, но осекся, только сейчас сообразив: он-то не соврал.

– Кто-то врет, большинство – наверняка. Людям нравится придумывать, пугать друг друга. Но я пыталась понять, когда писала диплом: а если все-таки существует «нулевой пациент»?

– Соседа соседа, – медленно сказал Валька.

– С точки зрения науки это чушь. Пишут, что это просто фольклор, что все дело в «повышенной семиотической тревожности»...

Валька не стал спрашивать, что это. Понимал: Ирина еще не добралась до сути. Он глядел на ее пальцы – очень тонкие, с тонкой кожей, покрасневшей, как будто от холода.

– Но как объяснить, что некоторые былички повторяются много раз, в разных интерпретациях? Обычную крипипасту легко узнать: уж слишком она хорошо написана. Кто-то придумал историю, и она пошла гулять по интернету. Синие зубы, красное печенье, понимаете?

«Печенье делалось из их мозгов», – вспомнил он, конечно, потому что Сашка в детстве обожал это рассказывать. Вспомнил и теперь удивился: почему красное? Перед глазами встало мутно-серое, брызнувшее на лобовое стекло. С другой стороны – брызжет-то вместе с кровью, может, потому... Его замутило, и он торопливо глотнул кофе, запивая неожиданную тошноту.

– У этих рассказов можно найти автора, если постараться, – она говорила взволнованно, но четко и не прерываясь. – Но если взять байки, которые все крутятся и крутятся – разные люди, в разных контекстах, но рассказ один. Вот как у вас, про люк. Если допустить, что изначально это все-таки с кем-то случилось?

– С вами случилось, – полуспросил он, и вдруг понял, что сидит, близко к ней наклонившись. Не испугать бы...

Но она тихо сказала:

– Кое-что – случилось.

После она рассказывала как-то механически, словно диктовала отчет:

– Когда я была маленькая, ко мне приходила прабабушка. После своей смерти, на сороковой день. Сказала, что мне надо всегда ее слушать.

– А... что она говорила? – тупо спросил Валька. А ведь он бы наверняка принял ее за сумасшедшую – если б не Васнецов, который тихонько истаял в утреннем свете, так и не отыскав значка.

– После смерти, сами понимаете, уже ничего, – с коротким смешком сказала Ирина. – Но все суеверия в семье были от нее. Бабушка парторг, мама врач. Отец... у летчиков свои суеверия, да он и в них-то не слишком верил. Когда мне было семь лет, я нечаянно разбила зеркало в ванной. Надо было сразу выкинуть, но я испугалась. Думала, может, не заметят. Отец в него посмотрелся перед полетом и попал в грозу. Молния ударила.

Она тяжело, влажно вздохнула.

– Потом эта история с Пиковой дамой. Когда папа... мать меня тогда отправила в пионерский лагерь, чтоб не мешалась под ногами. Вы кого-нибудь вызывали в лагере?

– Ежика-матершинника. Но матерился только вожатый. Правда, сильно...

Она посмотрела на него странно, словно не зная – то ли разозлиться, то ли улыбнуться. Валька вдруг понял, что она моложе, чем сперва ему показалась, просто лицо у нее очень усталое. И этой усталостью она очень похожа на него самого.

– Это тебе повезло, – она как-то быстро и естественно соскочила на «ты». – Я ее тогда увидела – сперва только в зеркале. Девчонки решили, что я решила так их испугать. Прибежала вожатая, разогнала по кроватям... а когда я легла, меня начали душить. Я только помню, как отбивалась. Потом уже рассказывали – у меня начались судороги, я задыхалась, начлагеря пришлось везти меня в город на своей машине, потому что «скорая» в такую глушь не поехала... Довез, видишь. Мать до сих пор думает, что я там подхватила пневмонию. Я ей ничего не рассказывала.

Это Валька понимал. Он тоже уяснил довольно рано: маме и Ляльке обо всех этих суевериях – ни слова. Маринке вот попытался рассказать – тут она, наверное, и решила, что крыша у него поехала.

– Всякое по мелочам я уже и не считаю. Но знаю, если соль просыплю, точно с матерью поссорюсь. Или, если там левой ногой запнусь – все, весь день насмарку. Ты, наверное, слушаешь и думаешь – что за городская сумасшедшая. Но ведь ты постил на том форуме правду?

– Правду, – ответил Валька.

У него проскакивала мысль – может, все это какой-то эксперимент – не скрытая камера, конечно, но если, скажем, он ей нужен для диплома? Но здесь, в расцвеченном огнями кафе, которое совсем не подходило под их разговор, Ирина казалась ему слишком настоящей.

– Получается, мы «нулевые пациенты»?

– Это ненаучно, – припечатала она. – Но если представить, что иногда рождаются такие люди. На сто человек обязательно будет один рыжий, или один левша, или один аутист... Почему не один... такой, как мы?

Он понял, что ему все это время казалось странным. Ее манера речи. Она говорила складно, как будто и правда защищала диплом. Словно она давно продумывала все это, тщательно облекала в слова, а рассказать получилось только Вальке.

А ему было по-настоящему интересно. Едва ли не в первый раз с тех пор, как он вернулся – интересно слушать живого человека, а не только «утыкаться носом в компьютер» по ночам. (Может, Маринка из-за этого и ушла; он так ждал встречи с ней, но когда он пришел наконец домой, и сидел у нее на кухне, не переодевшись, как следует, все еще в вонючих камуфляхных штанах, и слушал ее – а Маринка вертелась, трогательно хватаясь то за одно, то за другое, и взахлеб рассказывала о том, что происходило дома, пока его не было, – Валька ощутил, как задыхается от безнадежной скуки и сам себя обвинил в предательстве). А теперь... Наверняка это все ерунда, но в этот момент (окна в кофейне стали непроглядно-черными, люди поисчезали: заведению скоро закрываться, а Вальке скоро на смену), все, что рассказывала Ирина, казалось логичным.

А чего ты хочешь. Ученый человек, чайник варит.

– Самое веселое, – остро, по-лисьему улыбнувшись, говорит ученый человек, – что нам никто не поверит. Умные люди скажут, что меня мучает чувство вины из-за отца, а у вас синдром выжившего. Мы и друг другу верить не обязаны. Откуда я знаю, что вы не выдумали всех этих историй? Откуда вы знаете...

Не знал – однако не верить не получалось.

– Выходит, – сказал он, уже расплачиваясь – они так долго сидели, но и не подумали взять ничего, кроме кофе, – зря я все это на форумах писал? С кем это не случается, тем и не надо, а кто такой... нулевой пациент – тот и сам все знает?

Ирина распрямилась, по усталому лицу мазнул приглушенный свет лампы.

– Не зря. Как раз таких, как мы, и надо предупреждать.

***

Валька посадил ее на такси, а сам до работы пошел пешком – и не так далеко, и пройтись не мешало, уложить в голове взъерошенные мысли. Та фраза Ирины застряла у него в голове, пристала к зубам, как припев идиотской песенки, стучала в такт его шагам.

«Таких, как мы, и надо предупреждать».

Он ведь знал – ну, не знал, но догадывался. По опыту можно было понять. Знал – а о Сашке не подумал. Что ему стоило сказать «Все горе пополам». Ну, не вернулись бы оба. Ляльку жалко, конечно, но у Ляльки муж. А может, и мимо бы прошло – если разделить на двоих. Если б он тогда не брякнул...

Он как-то машинально ступил на пустую мостовую и даже не сразу осознал, что впереди горит красный.

– Твою ж..!

Хорошо, что машина поворачивала и снизила скорость. Валька чудом отпрыгнул в стороу. Автомобиль зло гуднул, Валька с колотящимся сердцем отступил на тротуар, провожая его взглядом. На хромированных крыльях остро блеснул свет; качнув округленным бампером, машина уплыла в темноту.

«Фига антиквариат...»

Неясно и тревожно вспомнилось что-то старое, советское, из детства. Валька дождался зеленого света и только тогда осторожно перешел дорогу.

На работе легче не стало, на учебе – тоже; половину лекций Валька откровенно проспал, забравшись на «камчатку». А по дороге домой зачем-то купил бутылку коньяка по акции – потому, что такую марку они пили там.

Дело было наверняка в химическом, крепком вкусе дешевого коньяка – от одного глотка проснулась та, крепая и дешевая жажда жизни, которой там разило ото всех. Как будто схлынул тусклый ленивый морок, и Валька крепко, на все cорок коньячных градусов удивился, что он делает тут, в одинокой родительской хрущевке и, в более широком смысле, на гражданке. Пришло незамедлительное желание написать остальным – то есть тем остальным, кто вернулся. Не дело это, забывать своих... Дальше воспоминания терялись. Но когда утром Валька вычистил рвоту и добрел до компьютера на столе, он увидел, что писал вовсе не ребятам, как собирался, а в личку Дамепик. Хорошо, отправить не успел. Моргая, он прочитал написанные – вернее, натыканные одним неверным пальцем, – строчки, и к горлу подкатила тревожная муть.

«Добрый вечер, Ирина. Я был прав. Почти. Я думал, почему мы сами до сих пор живы. Бог есть, и мы ему нужны. Но только мы не проповедники, а свидетели».

Хуже всего – даже сейчас, утром, строчки казались исполненными смысла.

***

Он все-таки отправил Ирине сообщение – потому, что все-таки хотелось подтверждения своим мыслям, и потому, что ее усталая красота никак не выходила из головы. («Валь, да ты совсем с глузду съехал, она ж тебе в матери годится!») Ответ пришел почти сразу, и это было приятно.

«Думаю, ты прав. Если подумать, почти все дурные знаки – к беде, которая случится с близкими. А нас просто пугают – но оставляют в покое».

***

Написать всем он конечно не написал (да и кому «всем»? Их осталось-то...), но собрал себя в кулак и зашел к Людмиле Анатольевне. Та приболела, так что Валька оказался кстати. Сбегал в магазин, и, помогая ей раскладывать покупки, узнал, что Черепа, оказывается, уже выпустили из психушки, сдали матери на поруки. Людмила Анатольевна говорила об этом с отчетливой завистью; и с такой же завистью она смотрела на Вальку. Он почему-то был уверен, что сама она ее не осознает.

Так что Валька запасся пивом и коробкой конфет, и поехал по адресу куда-то на окраину. Черепа он в первую секунду и не узнал: тот похудел, а главное, у него на голове вместо привычной стрижки «под Котовского» теперь красовался темный ежик. Особо депрессивным Череп не выглядел, облапил Вальку, быстро ухватил и засосал банку «Короны»:

– Мать пить не дает, говорит, нельзя с лекарствами.

Разговор у них особо не клеился. Череп травил какие-то соленые анекдоты из жизни психушки, и Валька с трудом догадывался, где надо смеяться. Сам он, неловко пожимая плечами, рассказал о Маринке, о работе в архивах – Череп на минуту загорелся энтузиазмом, но тут же и потух. Пиво они допивали в тишине; и уже собираясь уходить, Валька сказал:

– А я Васнецова видел, уже когда его убили.

Тут же на себя разозлился: зачем он это, солидарность решил проявить? Мол, не только ты здесь больной головушкой?

Но Череп только лениво качнул обросшей головой:

– Знаю. Видел.

У Вальки прихватило дыхание:

– Васнецова? Тоже?...

– Да не. Твою рожу. Ты бледный был, как поганка. Лежишь и на свой мешок пялишься. С тобой же вечно... что-то такое было, да? Он тебе тогда значок подарил, я помню. Зря...

– Зря, – согласился Валька и торопливо стал собираться.

Череп позвал его, когда он уже был на лестнице – темной, лампочки все повыкрутили, так что единственный свет шел из открытых дверей квартиры.

– Эй. Ты Сашке-то привет передавай.

***

Во второй раз он увидел машину уже днем, когда возвращался с лекций. Странно, но не по себе ему стало именно сейчас. Может, из-за того, как она выделялась из потока автомобилей – ехала нарочито медленно. Словно катафалк.А может, потому, что к этому времени Валька уже припомнил историю. Большие мальчишки рассказывали им с Сашкой за гаражами – там, куда все ходили курить или взрывать селитру.

– Черная «Волга» с черными стеклами. Поэтому не видно, кто за рулем. И номер странный, «ССД».

– Ага. Смерть советским детям.

– Если увидишь такую машину, сразу убегай. Она приезжает и детей

– Да ну. Бесполезно убегать, если увидел – считай, все...

Валька моргнул, присмотрелся, но номера не разглядел из-за солнца. Да, тьфу, наверняка на какую-нибудь выставку старых автомобилей едет, а он себе вообразил...

Что там Лялька говорила?

***

– Что ты там говорила? – спросил он у Ляльки на следующий день. – Что за страсти?

– Девочка тут пропала, из Витькиного параллельного, – Лялька нахлобучила на вареное яйцо половинку помидора – получился «мухомор» на салатовой полянке. Она придвинула тарелку с «мухомором» к нему, долила кофе. Хорошо все-таки, когда можно заскочить к сестре поесть... – Ушла из школы, дома ждут – нет и нет. А там идти минуты три, по оживленной улице, потому ее одну и отпускали, мать говорила... Пропала, волонтеры искали – так и не нашли.

– Может, сбежала, у подружки спряталась. Подожди паниковать.

– Может, – сказала Лялька. Она в этот вариант явно верила не больше, чем он сам.

– Я Витьку провожу. Хоть будет повод на пару не идти, – сказал он и получил в ответ благодарный взгляд.

***

Витька шел странно. Вихлялся, ступал то маленькими шажочками, то, наоборот, гигантскими, и Валька сперва решил, что он играет в какую-то неведомую взрослым игру. Удивительно, как можно не узнать себя в другом человеке. Уже почти перед самой школой до Вальки дошло: малец просто старается не наступать на трещины.

– Ты чего это, Вить?

– Нельзя наступать, – неохотно сказал тот. – Беда будет.

– Какая еще беда?

– Какая-нибудь, – тот смотрел не на Вальку, а на асфальт. Ему явно было неудобно говорить об этом со взрослым. Валька его понимал.

– Это же глупая примета, – сказал он, на всякий случай скрестив за спиной пальцы.

– Кому глупая, – нахохлился ребенок. – А у меня сбывается. Если наступишь, обязательно какая неприятность. Или сменку потеряю, или двойку влепят... Только ты маме не говори, ага?

– Не скажу, – пообещал Валька. «Никогда и не говорил».

***

«Как ты думаешь, этот твой ген может передаваться по наследству?»

«Ген белой лошади», – подумал он про себя. Если бы ученые на самом деле открыли что-нибудь подобное, могли бы так его и назвать. Была бы память о Сашке. И о Валькиной глупости...

Ответ пришел не сразу.

«Точно не скажу, но если подумать – моя прабабка явно знала, о чем меня предупреждала».

***

Он не думал, что сдаст зачет – готовился, конечно, честно притащил учебники на работу, но все равно одним глазом смотрел в учебник, а другим косил в компьютер. Как при этом – и при всех мыслях, что его одолевали – в голове остались хоть какие-то ошметки Римского права, Валька понятия не имел.

Он никак не мог выбросить из головы ту черную «Волгу». Убеждать себя, что музейный экспонат приехал на выставку – бесполезно: он проверил, салонов старинных автомобилей тут не предвиделось еще месяца два. То, что рассказывала Лялька, он тоже проверил – закопался в криминальные хроники. Недалеко от Витькиной школы действительно пропали двое детей, с разницей в неделю. Вот только – если судить по той же хронике, – пропавшие дети были не первые и не последние... Так что тут, как с той блондинкой и динозавром – пятьдесят на пятьдесят. Или «Волга» и в самом деле как-то причастна к исчезновениям, или это просто безобидная древняя колымага.

В последний вариант ему не верилось. Ему вообще в последнее время как-то трудно верилось в хорошее.

А если все-таки – не просто колымага? Почему она появилась именно здесь, именно сейчас? Почему рядом с Витькиной школой – что, школ мало в городе?

Он пять раз перечитывал один и тот же параграф, строчки плясали перед глазами.

А если представить, что он сам каким-то образом притянул эту «Волгу»? Сам притянул существо, которое тогда пришло стучать в дверь. И лошадь – если б его не было с Сашкой, может, и никакого старика с лошадью не появилось бы...

Кто знает, на что способен этот «ген»?

***

И все-таки он сдал. Может, оттого, что накануне, сам над собой смеясь, в полночь ловил «халяву». А может, потому, что выпавший вопрос был – как специально – о «понятии наследства». Так или иначе – зачет!

Отчего-то показалось, что и все остальное исправится. В приподнятом настроении Валька купил в буфете кофе, вывалился из промерзшего вестибюля на солнце. Четверг – в архивах он сегодня выходной. На волнах все той же приподнятости он заскочил в интернет-кафе и написал «Дамепик» в личку:

«Ирина, добрый день. Я тут подумал – может, мы встретимся еще раз? Поговорим о «гене белой лошади» и вообще поговорим. Я бы очень хотел еще раз вас увидеть. Может, в кафе «Бажов»?

Он не думал, что она сейчас в сети и совершенно не ожидал ответа так быстро; но пока он проверял почту, в личку ему упало новое сообщение. Валька открывал его с колотящимся сердцем: а вдруг она написала что-нибудь такое...вежливое насчет того, что ему надо еще подрасти?

Но прочел он:

«Можно. Люблю это кафе».

«Тогда вечером в семь», – написал он и закрыл браузер, улыбаясь.

До вечера было еще полно времени, и Валька решил зайти к сестре. Завтра Михаил вернется из командировки, тогда уж так спокойно к ней не заскочишь. Он поглядел на часы: за Витькой зайти уже не успеет, но хоть дома они посидят, поговорят, дожидаясь Ляльку с работы. Он постарается не слишком мальца пугать, но может, получится его хотя бы... предостеречь. Вечером они с сестрой отпразднуют зачет, а там уж пора будет выдвигаться к «Бажову»...

Витьку он увидел, когда шел к Лялькиному дому от автобусной остановки. Тот стоял у обочины и о чем-то разговаривал с водителем старинной черной «Волги». Самого водителя увидеть не получалось из-за затемненных стекол.

Валька вдруг ощутил знакомое звенящее спокойствие. Как за секунду до выстрела. Вот только этих выстрелом не убьешь...

В несколько шагов он пересек расстояние, отделяющее его от машины. Оказавшись у Витьки за спиной, схватил его за плечо и отбросил в сторону.

– Дядь Валь, ты чего? – взвыл мальчишка.

– Беги отсюда, – велел ему Валька. – Быстро. Домой.

– Да мы же только...

– Беги, – рявкнул Валька и приложил его матом так, как слышал только от комвзвода. Сработало: мальчишку смыло. Валька выдохнул и повернулся к автомобилю. Черная «Волга» стояла невозмутимо. Водитель не рванул с места – как наверняка сделал бы педофил, поняв, что нарвался на родтвенников. Из салона глухо донеслось:

– Ну что? Садиться будешь?

Валька замер.

«Почти все дурные знаки – к беде, которая случится с близкими»...

Сашке и родителям уже ничего не страшно – но ведь остаются Лялька и Витька, и даже Михаил... Витьке, конечно, теперь не позавидуешь – но с другой стороны, наследственность проявляется по разному. Может, у Витьки, сына рационального, приземленного Михаила «ген» так и не заработает в полную силу?

Может, если Валька исчезнет, зло исчезнет вместе с ним?

Он ведь всегда знал, что не должен был возвращаться.

– Сажусь, – он открыл дверцу и забрался на заднее сиденье. В машине пахло знакомо, бензином и кожей – как в детстве в такси, когда родители еще были живы, и они ехали в аэропорт...

– Куда ехать? – так же глухо спросили с водительского места.

– На Михайловское, – сказал Валька. Откуда-то он знал, что ответ правильный.

В конце концов, сколько он собирался к Сашке. Вот и навестит. 

+8
08:11
879
10:36
+2
Очень красивый и печальный рассказ.
так постепенно выстраивается напряжение, что сначала просто забавно вспомнить все приметы и страшилки (интересно же, что по всей стране одинаковые!), а потом от них становится ощутимо жутко. Чёрная Волга уже воспринимается со всей серьёзностью и за племянника страшно. А когда Валя сел и поехал — даже слеза покатилась.
У меня тоже «всегда сбывается»
11:42 (отредактировано)
Отличная работа! И по сюжету, и по стилистике. О приметах спорить не буду, да и не это главное. Тут, кмк, речь о месте человека в жизни. Так иной раз приложит, что и забудешь, куда шёл и зачем, долго потом не можешь на свою дорогу выбраться, а у некоторых и вовсе не получается. Но ГГ справится. Я верю!
17:46
Вот уже больше походило на правду. Немного объясняла тот бардак, Опечатка. Там О.
Великолепно. До сих пор, услышав ночной стук, боюсь подойти к двери и увидеть за ней пустоту. И Дама Пик два года в детстве была моим страшным кошмаром. Вы знаете, что она душила только тех детей, кто не с мамой живёт? я с бабушкой жила. Сбритвами у нас другая страшная история в городе связана, больные СПИДОМ их специально втыкают, намазав своей кровью, в перила. Поэтому нельзя за перила держаться. Слыхали такую страшилку? Все законы ужасов прекрасно соблюдены. Мой любимый хоррор — с точки зрения постороннего наблюдателя и не случилось ничего, а ведь страшно.
06:50 (отредактировано)
Прошу прощения. Не дочитал. Не люблю отчёты со съезда психиатров. Тем более — на военную тему.
У меня чертова куча родственников и друзей прошла чёртову тучу горячих точек (сосед вообще снайпером был) — никто ни в какую психушку не угодил. Нормальные вменяемые люди.
А здесь рассказ на вышибание слезы с первых же строчек.
Но написано хорошо. Почти без ошибок.
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания