Так возникла река Виккея

Открываю глаза и вижу перед собой светлые льняные волосы. Я заплетаю их в косу и перевязываю белой ленточкой с красным узором.
Я – это не я. И я это осознаю. Я в теле какой-то другой девушки.
– Спасибо, Викьяна! – говорит мне девочка, которой я заплела косу.
Она крепко меня обнимает, и я таю от прилива любви. Младшая сестра и маленькие братья-близнецы – это всё, что осталось мне от покойных родителей, если не считать нашей хаты и двора, занятого огородом.
– Вукана, присмотри за братиками, – ласково говорю я, гладя девочку по голове.
Горислав и Болислав, мои Горик и Болик, сидят под лавой и играют с глиняными игрушками. Болик – задира и старается забрать у Горика лошадку-свистелку, которую родители когда-то купили ещё для меня на ярмарке.
– Не дай им поссориться, – говорю я сестре. – Если они подерутся, нам полдня придётся их утешать и мирить.
– А ты куда?
– Схожу за водой и сразу вернусь.
Я беру деревянные вёдра и иду к колодцу на конце улицы. Лёгкая зависть проходится по мне волной, когда я смотрю на чужие дворы. У всех есть корова или свиньи, или конь. У нас нет ничего, потому что ещё в прошлом году пришлось продать корову, чтобы заплатить каменщику за печь. Осенью печь размыло сильным ливнем, и на её починку ушли почти все деньги. А на оставшееся нужно было купить одежду.
И что одежда? Даже в старой и самой дешёвой одёжке я знаю, что нет никого во всей деревне, кто был бы краше меня. Но ни один хлопец на мне никогда не женится. Потому что у других девушек есть приданное и нет ещё трёх ртов, которые идут с ними в придачу.
Я не сразу замечаю, что по дороге верхом на лошади не спеша едет юноша. Это слуга местного пана, который, как упырь, сосёт из всех своих деревень зерно, словно кровь. Деревенским почти ничего не остаётся. А тем, кто живут одни и без мужчины в доме, совсем тяжело приходится.
– Привет, красавица! Ты чья будешь? Из местных?
Я стараюсь не закатывать глаз и не вздыхать. Получается с трудом.
– Зовусь Викьяной, живу сама по себе. Ничья, потому что маменьки с папенькой два года уж как не стало.
– Я сразу так и понял, что это ты, – улыбается слуга такой улыбкой, что сразу чувствуется что-то неладное. – Везде только и говорят, что про красавицу Викьяну, вот и захотелось поглядеть, так ли она хороша, как народ рисует.
– Неужто про меня такое говорят?
– Самому пану интересно стало, вот и послал меня поглядеть.
– Поглядел? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, говорю: – Меня сестрица и маленькие братья ждут, пойду я.
Помочь с вёдрами слуга, конечно, не предлагает. А до хаты всё-таки, не спешиваясь, провожает. Я стою уже за калиткой, когда он неожиданно спрашивает:
– Ладно тебе одной живётся аль не очень?
Я теряюсь и не знаю, что ему отвечать. Сказать «ладно» будет враньём. Без родителей почти всегда мне приходилось туго, особенно в конце зимы и начале весны. А говорить правду мне не хочется: ещё передаст пану, что в деревнях его недовольны жизнью, так тот начнёт требовать ещё больше зерна, чтобы отучить народ жаловаться.
– Ни хвалиться, ни жаловаться не могу, – отвечаю я. – Живётся – и на том спасибо!
Я быстро ухожу в хату.
– Викьяна, Викьяна! А кто это был? – встречает меня у порога сестра.
– Слуга пана нашего. Хотел посмотреть на меня.
– Потому что ты первая красавица?
– Я первая красавица, только потому что ты ещё не подросла, – я целую Вукану в макушку.
И это последний раз, когда я её целую.
В середине дня ко двору подъезжает телега да такая, которую я никогда не видала, вроде кареты. На такой только важные люди и ездят. На пороге появляется слуга, которого я видела утром.
– Викьяна, пан хочет самолично взглянуть на тебя, – говорит слуга.
– Не могу я никуда отлучиться, – настороженно отвечаю я. – Мне надо за сестрицей и братьями смотреть.
– Ещё не стемнеет, как вернёшься. И вон какая сестра у тебя уже большая. Проследит за хатой до вечера. Проследишь, девочка?
Вукана глядит на слугу из угла по-волчьи недоверчиво и ничего не отвечает. Я очень ей горжусь в этот момент.
– От таких приглашений не отказываются, Викьяна, – говорит слуга холодно, когда становится ясно, что ни к какому пану я ехать не хочу.
Но, конечно же, мне приходится согласиться – у меня нет даже шанса отказаться от приглашения пана. Мне приходится утирать слёзы Вукане, которая не хочет меня отпускать, мне приходится пообещать ей привезти гостинцев, хотя я не уверена, смогу ли что-нибудь привезти ей и Болику с Гориком от пана.
Почти всю дорогу мы со слугой едем молча. Я нарушаю это молчание первая.
– А чего пану надобно от меня? Неужто тоже просто посмотреть хочет?
– Может, и хочет. Моё дело простое – исполнять, что велено. А велено мне привезти тебя во имение.
Пан не встречает меня, когда лошади останавливаются. Меня это даже расстраивает, ведь за время дороги я решила, что и мне на пана поглядеть интересно. Что это за человек такой, что одним своим существованием столько людей несчастными делает? Может, то и не человек вовсе?
Вместо пана меня встречают девицы: высокие и низкие, стройные и солидные. Лебединой стаей они подхватывают меня под руки и, смеясь и шутя, ведут за собой.
Они ведут меня в баню, моют мои длинные волосы и нахваливают пана.
Они наряжают меня и делают мне причёску.
– Неужто это всё надо, чтобы просто повидать пана? – наконец нарушаю своё гордое и настороженное молчание я.
– Просто повидать? – спрашивает одна из девиц, и они все начинают смеяться. – Пан женится на тебе!
– Где такое видано, чтобы паны женились на простых девушках?
– У пана свои причуды, – как-то грустно говорит одна девица, а другие на неё шикают и снова начинают хихикать и шутить.
Они говорят не стесняться пить и кушать вдоволь.
Говорят быть весёлой и танцевать, как в последний раз.
Рассказывают в какие игры мы будем играть. Перечисляют их так, как до этого перечисляли кушанья, что подадут ко столу.
Особенно они смеются, рассказывая про игру, в которой девушки бегают друг за другом и стараются сорвать с косы ленточку. У кого будет больше всего ленточек, та и победила. Они шутят, что победительница в этой игре может и самого черта поймать за хвост. Это любимая игра женщин и нечисти.
Девицы не замолкают ни на секунду. Они всё щебечут, шутят и наряжают меня, а я думаю о том, что не вернусь к вечеру домой, и Вукана будет переживать. После смерти родителей она стала бояться темноты, а пойти ей не к кому: во всей деревне у нас нет никого, кто бы любил нас и заботился. У всех по пять своих маленьких ртов, тут даже с большим сердцем не получится помогать кому-то ещё. Тем более нам – гордым и немного нелюдимым.
Праздник начинается ближе к вечеру. В большой зале расставлены столы, уставленные блюдами, про которые говорили девицы. Красивые мужчины и женщины смотрят на меня, как на диковинную зверушку, и я принимаю их взгляды с гордым безразличием.
Пан оказывается обычным мужчиной. Разве что говорит и ведёт себя слишком сложно. Я пытаюсь вспомнить всё, что о нём рассказывали в деревне. Если уж даже обо мне народ что-то говорит, то о пане говорят все и много, но шёпотом.
Я не вспоминаю ничего хорошего.
О пане рассказывали одни только страшилки, которыми пугают непослушных детей. Говорят, что у него полные склепы зерна, которое гниёт и кормит крыс. Говорят, он колдует и следует старой вере. Или ещё говорят, что он может оборачиваться волком.
И тут я вспоминаю ещё одну страшилку.
Говорят, он вечный жених, потому что его любимые невесты – мёртвые, а долго с такими не поживёшь.
И всё становится на места. Голос слуги не был холодным, это был тон, которым говоришь с человеком, о котором точно знаешь, что больше вы никогда не встретитесь. И девицы, смеющиеся до слёз, смеялись не от веселья, а чтобы скрыть своё горе, чтобы не пугать меня раньше времени. И Вукана, моя милая Вукана, не желавшая меня отпускать, хотя обычно она не позволяет себе капризов и старается не доставлять мне проблем.
Я не хочу, чтобы вечер заканчивался, не потому что он похож на праздник из какой-то сказки, а потому что мне страшно, чем эта сказка обернётся.
Только в страшных историях паны женятся на простых девках. И это страшные истории вовсе не для панов, им бояться как раз таки нечего. Это кошмар молодых девушек.
Когда мы играем в игру с ленточками в косах, я становлюсь почти жестокой. Я хочу показать, что не так проста. Хочу, чтобы пан испугался, хотя знаю, что этому не бывать. Никто не может ухватить меня за косу, и, если поначалу девицы уступали мне, то теперь они заборолись по-настоящему. Я срываю с крупной и бойкой девицы последнюю ленточку, вырвав вместе с лентой клок русых волос, когда в двери панской усадьбы громко стучат.
Это даже не стук, это грохот. Причём это грохот такой, что за ним не слышно даже весёлой музыки музыкантов. Я оглядываюсь и понимаю, что испуганные музыканты и вовсе перестали играть. Все взгляды устремлены на хозяина дома в немом вопросе.
– Отвори, Викьяна, – говорит мне пан. – Кто бы не пришёл, прими гостя радушно. Сегодня на празднике мы рады любому.
Я выхожу из огромной залы в пустую переднюю, и чувствую спиной взгляды пана и его гостей. Всем интересно, кто же стоит за дверью. Такой стук можно ожидать только от волота или, по меньшей мере, богатыря. Я замираю и не решаюсь отворить дверь. Как и все присутствующие, я чувствую страх перед тем, кто за дверью.
– Ну же, Викьяна! – нетерпеливо кричит пан из другой комнаты. Его место как раз напротив двери, и я хорошо видна ему. – Или мне поучить тебя воспитанию? Ты должна слушаться мужа!
Стоя спиной к пану я закатываю глаза, как не посмела бы, если бы он мог видеть моё лицо. Я решаю, что лучше встретить смерть за дверью и не становится мёртвой невестой избалованного чудака с ненормальными пристрастиями.
Сколько девушек он погубил до меня?
И сколько погубит?
А ведь Вукана уже красавица, а когда подрастёт, на неё станут засматриваться все хлопцы…
Я открываю дверь и не могу поверить, что в неё действительно стучался этот человек. Я ожидала увидеть великана, огромного дюжего мужчину, а передо мной стоит высокий и тонкий парень. Совсем молодой. И вся сила его – во взгляде, а не в теле.
И батюшки, что это за взгляд! Что за глаза! Это глаза не человека. У людей таких глаз не бывает. Его глаза зелёные, как у редкой кошки, и эта зелень сверкает, словно драгоценные камни на свету, переливаясь разноцветными бликами. Цветов этих бликов в природе не бывает, как не бывает таких глаз у людей.
На шее парня висит верёвка, как будто он собрался вешаться, но передумал.
Я ничего не понимаю. Я не могу даже пошевелиться, пока он смотрит на меня с такой любовью и теплом. Ой, как он смотрит! Я готова бежать с ним из-под венца. Готова сорвать с головы венок из белых цветов и бросить ему под ноги. Да чего уж там – я готова и сама ему в ноги броситься.
И всё-таки в нём есть что-то пугающее: его нечеловеческие глаза, нечеловеческая красота. И зачем ему верёвка на шее? Неожиданно меня захлёстывает странное желание – мне хочется ухватиться за верёвку, как только что я хваталась за косы девиц, чтобы сорвать с них ленточку.
И я понимаю.
Я вспоминаю рассказы девиц в бане. Они говорили, что во время этой игры можно ухватить самого черта за хвост. Они шутили, что эта его любимая игра, и он может прийти, обернувшись кем-угодно.
Зелёные глаза улыбаются, хотя губы парня неподвижны. Он следит за моим взглядом. Я чувствую, что он знает про моё желание ухватиться за край верёвки. И смутно я ощущаю, что, если я окажусь в проигрыше, это будет последний проигрыш в моей жизни. Игра с девицами была только лишь игрой, но игра с дьяволом…
– Можно войти? – спрашивает незнакомец, стоя на пороге.
Я слышу его волшебный, как музыка, голос, и моё сердце замирает.
Если раньше я ещё сомневалась, кто стоит передо мной, то теперь – нет. Я решаю во что бы то не стало поймать его. Что бы это на самом деле не значило.
Уж с ним-то на моей стороне мне никакой пан не будет страшен. Никто мне страшен не будет. Я снова буду ничья, буду сама по себе.
– Можно, – отвечаю я и отступаю шаг от порога вглубь комнаты, снимая с себя через голову красный сарафан.
Я остаюсь в белой сорочке, когда гость входит в дом, а дверь, ведущая в залу с паном и гостями сама собой захлопывается, прежде чем они хоть как-нибудь отреагируют на то, что я разделась, сбросив белый венок с головы. Дверь на улицу тоже сама собой закрывается за гостем, и потемневшую комнату освещают только его смеющиеся сияющие зелёным светом глаза.
Смутно представляя, чего ждать от первой замужней ночи, я подхожу в темноте к дьявольской красоты незнакомцу и целую его в губы. Он отвечает поцелуем, забирающим всё моё дыхание и удары сердца, но не закрывает глаз. Я не могу незаметно ухватиться за верёвку на его шее, а он – за мою косу.
Я очень хочу победить его в этой игре. И я уверена, что, победив, смогу требовать всё, что пожелаю. А желаю я силы. Такой силы, которая читается даже в спокойном взгляде. Совсем как во взгляде его зелёных глаз. Гость отстраняется, но поцелуй так хорош, что я тянусь вслед за его сладкими губами.
– Можно войти? – снова спрашивает он с улыбкой.
– Можно.
Наш диалог повторяется, но теперь мы говорим о другом. Я смутно, будто где-то очень далеко, слышу, как в зале пытаются выбить дверь в переднюю, и понимаю, что пока этого не захочет гость, это невозможно. А гость не хочет ничего, кроме меня.
Нас сливает воедино не любовь, но страсть. И когда зелёные глаза закрываются от удовольствия, я хватаюсь за конец верёвки, свивающей с его шеи. Мы немного боремся, но это больше похоже на игру, потому что я хорошо знаю, что мне поддаются.
– Я хочу твою силу! – говорю я, сидя на госте верхом, и удерживая верёвку, намотанную на кулак.
– Это невозможно, – мягко говорит он. – Но часть моей силы – твоя. Наш договор скреплен кровью.
Я не сразу понимаю, о какой крови он говорит. Это похоже на то, как в детстве клянёшься на крови в вечной дружбе, но теперь это должно быть клятвой в вечной любви. В моём случае это клятва с дьяволом.
– Можно мне последний поцелуй, пока в тебе лишь слабая сила человеческой красоты и ничего больше?
– Можно, – говорю я и, улыбаясь, думаю, что не так страшен чёрт, как его малюют.
От поцелуя я совсем теряю голову. Я не знаю, что делаю, и не знаю, что делается со мной. Так целоваться должен только бог, а не дьявол.
Я прихожу в себя не сразу.
Мне болит голова, мне болит тело.
Это похмелье от дурманящего прощального поцелуя.
Я стою на холме перед имением пана и смотрю, как его усадьба горит. Я знаю, что никто не умрёт от огня, потому что все там уже мертвы. Моя белая сорочка вся в красных пятнах, как будто это не кровь вовсе, а сложная вышиванка.
Вместо мёртвой невесты получился мёртвый жених.
Так должно было быть с самого начала.
Я разворачиваюсь спиной к огню и направляюсь домой. Я не скучаю по красивому зеленоглазому дьяволу. Он хотел поиграть, а я хотела силы и победила. Нас вряд ли что-нибудь ещё свяжет. Разве что это действительно была клятва и в вечной любви тоже. Наверное, такого, как он, можно любить, даже ничего про него не зная. Но способен ли любить он?
Я иду домой, потому что больше всего на свете я люблю Вукану, Горика и Болика. Но вместе с силой, которую я ощущаю, я чувствую и ненависть к людям, желание причинить им вред, даже если это совершенно бессмысленно.
Я иду окольными путями. Я захожу в каждую попавшуюся на моём пути деревни. Я оставляю за спиной деревни в огне, но никто там от огня не умирает.
Я начинаю слышать от путников истории о злом духе в обличье красивой девушки с четырьмя козьими рогами на голове, которая уничтожает целые деревни. Мне нравится смотреть в их лица, когда я снимаю свой огромный венок из полевых цветов. Я убиваю их из любопытства, а не из злости. Я всего лишь пробую вкус своей новой силы.
Ночью из моих следов всплывают болотные огоньки, и я с наслаждением любуюсь их танцем. Они похожи на огромных светлячков того самого зелёного цвета. Цвета его глаз. Поэтому я люблю ночи. Людей же, увидевших танец этих огней, ждёт скорая смерть.
Я прихожу домой с мехом полных сладостей и яств, которые собрала в последней сожжённой деревне. Там мясо, которое так любит Вукана, и пряники, вкус которых Горик и Болик, наверное, даже не помнят. Я знаю, что они защищены моей любовью от моей злой силы. Я знаю, что они не испугаются, даже когда увидят за цветами моего венка рога. Это четыре маленьких коротких рожка, а вовсе не те страшные козьи рога, о которых говорят шёпотом, когда упоминают меня. И мне кажется, что мои рожки скорее однажды отвалятся, чем станут больше.
У моего зеленоглазого дьявола при всей его силе рогов и вовсе не было.
Я прихожу во двор и не нахожу ни Вукану, ни Горика, ни Болика. Я ищу их по деревне, но они не играют на дороге или лесной опушке. Я заглядываю на старое кладбище и нахожу три новых камня.
Вукана не поест мяса, а Горик и Болик не узнают вкус пряников, потому что, одолеваемая ненавистью к людям, я шла домой слишком долго. Забыв счёт времени за сожжением деревень, я не подумала о том, чем и как будут жить мои самые любимые люди на свете.
Никто в деревне не помог им, не поделился едой. Возможно, они заболели, но некому было помочь. А, возможно, дьявол всегда берёт самую большую плату за свои услуги.
Моё сердце разрывается от боли. Я падаю на землю и заливаю её огненными слезами. Каждый житель деревни падает замертво вместе со мной, все они умирают только от одной моей ненависти. Всё горит. Я не хочу вечной жизни, но и умереть со своей новой силой я не способна. Всё, что я могу сделать, – обернуться камнем и уснуть до конца времён.
Но мои слёзы не останавливаются. Они бьют из-под земли криничкой веками, пока не превращаются в ласковую реку, которая всё ещё полна ненависти и жаждет мести. Я могу и буду забирать жизни невинных детей, как были забраны жизни моих братьев и сестры. Как забрали мою жизнь.
Горику и Болику было всего три года, а Вукане – десять. Я была старше сестры всего на четыре года. Мы все были детьми.
Мы были детьми, лишёнными права на взросление.
Что это? Легенда. Легенда о возникновении реки. Автор постарался наполнить её этническими деталями, но сам же и развалил легенду.
Во-первых, это модное повествование от первого лица в настоящем времени. Это сразу убивает «народность».
Во-вторых, хоть автор и старался излагать историю на языке определённого времени, все эти «шанс», «совершенно бессмысленно» и другие современные нам и привычные нам слова и выражения торчат и царапают.
С географией тоже провал. С одной стороны, «пан», «хата» и прочие. С другой — «батюшки» и «сарафан». Не было «батюшки» в тех краях отродясь, а девки не носили сарафаны.
Хочется осокорей у хат, монист на лебединых шеях, свитки вместо сарафана… Картинка не складывается.
Вопрос к автору: а почему у всех в селе именно по пять маленьких ртов?
Ну, и ошибки есть, хоть и немного, не мешают читать.
Последняя фраза окончательно убила впечатление легенды. Как кол вогнали бедному вампиру между рёбер. Ну, и для 14-летней девочки героиня вела себя с чёртом слишком уж… смело.
Хорошая идея, которую автор не смог, увы, реализовать.
В целом написано хорошо. Жестокая сказка. Смерть детей — предсказуема. Появление чорта — не обосновано. С чего он появился именно сейчас? Пан постоянно красоток губил. Или потому что новая невеста всех обыграла в ленточки? Раньше такого не бывало? Разве что так.
С одной стороны, уровень работы выше, чем у почти всех тех, что мне довелось прочитать на нынешний момент, с другой стороны, сама история странная, все происходит как будто бы само по себе, и братья-сестры умерли сами по себе. Было бы логичнее, если бы их забрал демон в качестве платы за силу, или убил тот же злой пан.
Не очень понравилось появление демона на фоне истории с паном, осталось непонятным, пан этого ожидал или нет. Да и вообще, пан, которого представили как губителя невест, и вокруг которого казалось бы начала закручиваться история, в итоге сам никак себя не показал и остался просто задним фоном.
Смутило и то, что легенда написана от первого лица и уж больно современным языком. На фраза пана: «Мне поучить тебя воспитанию?» — вообще подумалось о современном родителе.
Про концовку уже писали, она отнимает и магию сказки, и снова делает жирный ляп современного языка. Ну какие права в средневековье? Ни одного юриста ведь на деревне!
Ну не понял этого превращения реку. Зачем? Для чего это нам, читателям, знать? Вот если бы это какая-нибудь бабка рассказывала внуку легенду, почему в местной речке постоянно тонут дети, было бы, пожалуй, нормально, а от первого лица… Дочитываешь, и прям как-то смущает. Да и почему река Виккея, если девушку звали Викьяна? Не хватает вот этого бэкграунда.
Детишки умерли за кадром, ведь гг не знает сколько времени прошло. Сила её развратила так, что она забылась. Пана не раскрыли и хрен с ним, не про него рассказ. Все органично для рассказа от первого лица. Чего не видели, того не видели.
А так, если задумываться что то да всплывет, по типу кто похоронил малышню.
Про «само по себе» интересное замечание. Мне казалось гг себя вспоминает, перед тем как перевоплотиться. Потому она не она.
Я понимаю, что вам в целом понравился рассказ, я и не пытаюсь сказать, что он якобы плохой. Но это же не значит, не нужно обращать внимания на детали? Мы же здесь для обмена мнениями. Автор может почитать комментарии и почерпнуть идеи (я свой рассказ доработал на основании идей, что мне друг подкинул после прочтения оригинала), а может не согласиться, что тоже нормально.
Детишки умерли за кадром, ведь гг не знает сколько времени прошло. — это мне понятно, я просто высказал своё мнение, как было бы органичнее, потому что героиня обращается в зло. Но для обращения в зло у неё не так много мотивации, а с учётом того, что рассказ короткий, падает на дно она уж как-то слишком быстро.
Про пана — не согласен. История закручивается как раз вокруг него, он послал гонца выискать невесту-красавицу, он забрал героиню из дома, у него образ жениха-душегуба. Вот если бы он взял её в жёны и мучал, замучал до такой степени, что у героини уже не было сил терпеть, и она была бы готова даже на сделку с демоном, чтобы избавиться от этого пана или отомстить ему, было бы основательнее.
Сила черта — черна. Гг потеряна не в самом конце текста.
Мотивация героини принять силу тёмную была в том, чтобы спасти своих младших. Вернутся к ним как можно скорее. В этом вся прелесть рассказа. Благими намерениями…
А месть это совсем другое, когда любимое безвозвратно потеряно. Это уже в самом конце.
В общем не знаю, испытываю некое неудовлетворение. Но возможно, фэнтэзи — просто не мой жанр.
И что эта фраза означает? Нехорошо разбрасываться такими крюками и зацепками просто так, ради красивого словца и пафоса.
«Без родителей почти всегда мне приходилось туго, особенно в конце зимы и начале весны.»
это мы уже слышали, весь абзац с этими словами одна маленькая объяснялка, которая не нужна, ибо сказанное уже известно читателю по умолчанию.
«у меня нет даже шанса отказаться от приглашения пана»
и чего тогда булки мнём?.. либо возможность отказаться есть и тогда девушка мнётся законно, либо возможности отказаться нет и два абзаца выглядят как кривляние, даже не попытка смириться с неизбежным.
«И всё становится на места.»
Инсайт! Посреди бела дня
«И я понимаю.»
Ещё одно озарение!
Пересолили с описаниями и экспрессией, а последняя фраза и вовсе лишняя.
Пишу я всем рассказам. Вашему пишу по делу.
История мне понравилась, но есть вещи, которые в ней не бьются, что ли. Возможно, это субъективное мнение, но всё же — меня раздосадовало превращение главной героини. То, как она заключила договор с чертом и впустила в сердце тьму. Дело в том, что для того, чтобы сочувствовать подобной героини, её ситуацию нужно сделать безысходной — пана изобразить чудовищем, её — безутешной жертвой, рискующей потерять близких. И вот проблема именно с этим. О чудовищности пана мы знаем из… Страшилок, которые гуляют по деревне. В реальности же, пан только разок на героиню прикрикнул. Мне не хватило конфликта, а из-за этого и мотивация героини кажется мифической. Будто, она сама себя накрутила и обманула, пойдя на сделку со страшной силой. И сама, в итоге, сгубила младшую сестру и братьев. Возможно, таким конфликтом должен был бы стать разговор с паном о её близких, где он бы сурово отрезал: «Никаких дармоедов мне не нужно!». И тогда, переживая за младших, героиня уходит во власть тьмы. А так… Не хватает мне мотивации. Хотя, возможно, автор и хотел показать это — трагическое стечение обстоятельств, что привело к катастрофе.
Ну и ещё у меня вопрос к началу текста, он немного в заблуждение вводит:
>>Не совсем понял, зачем это описание? Получается, что в самом начале героиня уже демон и весь дальнейший текст — её воспоминания?
В остальном же — рассказ очень достойный. Читается легко, события развиваются быстро и захватывают. Написан красиво. Ну а про моменты со стилистикой комментаторы выше уже справедливо указали.
Для меня поворот с появлением чёрта ощущался слишком резким. Вот вроде рассказ про пана-душегубца, а потом — хоба — чёрт, и этот чёрт это даже не пан.
Не совсем поняла, с чего героиня решила, что если она победит, то ей дадут силы. Этого ведь никто не обещал. И девки об этом не рассказывали.
Также не совсем поняла, почему она пошла крушить деревни. Пан — окей, это понятно. Девки пана — не очень понятно, но допустим. А соседние деревни-то в чём провинились?..
Не смогла состыковать способ, который использовала героиня, чтобы победить чёрта, с её же убеждением, что она ребёнок. В целом, в те времена в 12-13 уже замуж выдавали, тогда её поведение с чёртом вроде как понятно. Но в конце она же сама заявляет, что она деть.
Ну и резануло по врождённой душнилости использование слов «чёрт» и «дьявол» в качестве синонимов. Если уж прям в матчасть нырять, это не одно и то же, чёрт сильно «ниже рангом», чем дьявол. Дьявол — это что-то типа владыки тьмы, а чёрт — что-то типа мелкой сошки на побегушках