Демоны чёрного колодца

Тот смуглый парняга в засаленном камуфляже прилип к ним ещё на автостанции, и в «Икарус» он грузился уже вместе с компанией, подавая по-свойски рюкзаки.

Пока за окнами тянулись поля, а горы только вырастали вдали, он о чём-то говорил с Соболем – Котофеев прислушивался, но за шумом двигателя было трудно что-то разобрать. Потом дорога пошла в гору, автобус закружился по серпантинам, и Котофееву, плохо переносившему такие вещи, стало не до чужих разговоров.

Когда выгрузились у проржавевшего остановочного знака, Котофеев отвёл Соболя в сторону и предложил объяснить камуфляжному товарищу, что прибиваться к ним не нужно. Соболь не согласился:

– Да пусть идёт, чего ты. Он вроде дорогу знает. А послать на фиг всегда успеется.

Котофеев пошушукался с остальными. Девчонок новый попутчик, бомжеватый, некрасиво беззубый, обрадовал не особо, но возражать они не стали, только хихикнули, отвернувшись, о чём-то своём. Мужской половине тоже было всё равно.

Рюкзаки запрыгнули на спины, а сумки и пакеты в руки, компания тронулась в путь и скоро растянулась вдоль тропы, что вела между желтеющими деревьями вперёд и немного вверх. Небо синело в ясной вышине, пахло прелыми листьями и корой. Впереди мелькал полупустой рюкзак их новоявленного проводника. Едва услышанное, его имя, ожидаемо нерусское, тут же вылетело у Котофеева из головы.

Польза от этого типа, однако же, была очевидная, на дорожных развилках он поворачивал уверенно, и Соболь признался, что сам он был здесь давненько и маршрут помнил плохо.

Дорога обогнула заросшее чем-то лохматым и колючим поле, нырнула в сосновый лес и запетляла среди стволов и поросших ярко-зелёным мхом мягких, проседающих под подошвами пеньков.

Вокруг оглушительно надрывались цикады. Казалось, будто в траве и за деревьями засели отряды невидимых человечков, что ведут и ведут друг с другом бесконечную перестрелку. Патроны в их маленьких пулемётах и не думали заканчиваться.

Потом был долгий горный подъём, шорох камней под ногами, потные футболки, ветер, струящийся по склонам туман, что на самом деле был облаками. И, наконец, поляна – ровная, прикрытая от ветров утёсом, с травой, цветами и бабочками, с кузнечиками, ящерицами и даже крохотной можжевеловой рощей под самой скалой. И высокий обрыв, и вид с него на долину – то, ради чего штурмовали ни свет ни заря электричку, тряслись четыре часа на жёстких её скамейках, а потом добирались автобусом и на своих двоих.

По горе напротив плыли тёмные пятна – тени от облаков. Вдали виднелось озеро, ещё дальше терялся в туманной дымке город.

Расстелились, придавливая траву, покрывала, посыпалась на них снедь и высокие бутылки с тёмно-красным и прозрачным внутри. Тут же заплескалось, конечно, по кружкам, звякнули шампура, затрещал костерок. Зазвучало из колонок, отражаясь от нависающей скалы, что-то ритмичное и в подобных случаях неизбежное.

Камуфляжный беззубый человек вопреки предположениям Котофеева почти не пил и ел тоже мало. Он либо сидел у костра, уставившись на огонь пустоватым потерянным взглядом, либо бродил под скалой или вдоль обрыва.

Когда камуфляжный наклонился к уху Соболя, что сидел на камне и тасовал карточную колоду – игроки уже разошлись кто куда, – с какими-то словами, тот задумчиво поморгал и направился к Котофееву.

– Слышь, Котэ, этот штрих говорит, здесь недалеко есть одно место, что-то типа древнего святилища. Предлагает сходить. Дорога, правда, не самая простая, так что девок и накидавшихся с собой лучше не брать.

Котофеев раздумывал не долго. Девчонки с ними поехали не те, с кем хотелось бы, так себе были девчонки. Перспектива упиться вусмерть и проснуться поутру в одном спальном мешке с какой-то из них Котофеева не радовала. Пусть другие дерзают, решил он.

С самого большого камня уже гремели гитарные аккорды, и чей-то голос гнусавил, что всё идёт по плану. Потом певец стал орать, что между землёй и небом война. Горы угрюмо отражали эту странную весть. Кто-то подпевал. По всем признакам выходило, что выступление затянется надолго.

Друзья прихватили пластиковую бутылку с водой и вслед за своим смуглым беззубым проводником нырнули в пропахшие можжевельником пространства.

Подъём действительно оказался не из простых, к тому же камуфляжный проявил неожиданную прыть и сигал по камням горным козлом. Друзья запыхались, но не отставали.

Когда уходили за гребень скалы, Котофеев остановился и посмотрел вниз. Полянка была как на ладони, крохотные фигурки ползали по ней, как разноцветные букахи.

За гребнем открылся вид на другие, большие горы, чьи зубчатые верхушки громоздились вдалеке.

Пологий спуск привёл путников к дубовой роще. Там, среди стволов и молодой поросли, отыскалась едва заметная тропа.

Солнце только начало клониться к закату, но здесь, под высокими кронами, царил сумрак, и Котофеев ощутил смутную тревогу. Какие-то чёрные птицы шуршали сухой листвой и замирали при их приближении. Тропа иногда терялась среди зарослей, тогда шедший впереди беззубый останавливался и водил по сторонам головой. Котофееву казалось, что тот нюхает по-звериному воздух. Поваленные давними ураганами деревья тянули засохшие ветви в стороны, их большущие, в глыбах земли корни с торчащими обломанными отростками наводили на мысль о чьих-то вырванных сердцах.

Но скоро впереди замелькало светлое, и путешественники выбрались на поросшую сухой травой поляну. Повсюду виднелись серые валуны, похожие на окаменевших животных. Вдали, упираясь вершинами в зенит, темнели скалы.

Там-то, за очередным валуном, они и увидели его: посреди заваленной камнями площадки чернел провал правильной круглой формы. Был он метров пяти в диаметре.

Приблизились. Шедший перед Котофеевым Соболь заглянул туда и отшатнулся:

– Ни хрена себе!

Гладкие стенки дыры уходили вниз, в тёмное и непроглядное.

– Что это? – спросил Котофеев. – Пещера? Кратер вулкана?

Камуфляжный человек обернулся, и во взгляде его мелькнуло что-то непонятное, не очень Котофееву понравившееся. Пройдя по самому краю провала, проводник зашамкал о том, что нужно двигаться дальше. Он тут же устремился туда, где начиналось нагромождение крупных камней. Соболь с Котофеевым переглянулись, посмотрели ещё раз в чёрное жерло и потопали за ним.

До святилища шли быстрым шагом ещё с полчаса. Беззубый рванул вперёд, и они его так и не догнали – благо, тропа нырнула в узкое ущелье, и сбиться с пути там при всём желании не вышло бы. Когда друзья добрались до места, смуглый камуфляжный человек сидел на камне у входа в небольшую пещеру и шкарябал щетину под подбородком.

Древнее это святилище не показалось Котофееву интересным. За большим округлым камнем в середине пещеры были горкой набросаны камни поменьше, сверху на уступе белел рогатый козлиный череп, и смотрелся он там нелепо.

«Небось, этот хмырь сам его туда прицепил, подобрал где-то по пути», – подумал Котофеев неприязненно.

На стене, правда, обнаружились рисунки; кто его знает – может, и древние. Три гигантских паука растопыривали корявые лапы, а внизу толпились человечки с палочками-копьями – то ли охотились, то ли удирали. А ещё ниже и по сторонам были нацарапаны надписи определённо не древние. Вдобавок ко всему, пол пещеры покрывали бутылочные осколки, а из дальнего закутка воняло.

Когда двинулись в обратный путь, солнце за спиной уже приближалось к краю скалы, и их шагающие фигуры отбрасывали вперёди себя длинные тени. Ящерицы и кузнечики попрятались. Вдали по правую руку высилась тёмным монолитом гора, и длинное белое облако прижималось к нему, как будто от кого-то пряталось.

На полпути к яме-провалу камуфляжный проводник пробурчал вдруг что-то невнятное, развернулся и энергично потопал обратно.

– Забыл что-то, наверное, – пожал плечами Соболь.

Друзья пошли дальше, только сбавили шаг.

У чёрной ямищи остановились, постояли. В той стороне, откуда они пришли, солнце как раз булькнуло за гребень, граница неба и скал полыхала, а на поляну стремительно накатывали сумерки. По камням поползли лоскуты тумана, и это движение здесь, вблизи черноты провала, казалось неправильным, неуместным.

– И на хрена мы только сюда попёрлись, – пробормотал Котофеев.

Соболь принял это на свой счёт, огрызнулся:

– Тебя вроде никто не заставлял соглашаться.

Постояли, переминаясь с ноги на ногу.

Беззубый всё не показывался.

– Да пошёл он в пень, ждать его ещё, – проговорил, озираясь, Соболь. – Пойдём давай.

Он отпил воды, сунул бутылку Котофееву и запрыгал по камням. А потом зашагал к деревьям, забирая влево. Котофеев окликнул его и сказал, что идти им надо не туда, а вон туда. Они заспорили.

И как-то так получилось, что спор их, вовсе не предвещавший чего-то серьёзного, обернулся ссорой, безобразной и ожесточённой. Очень быстро разговор ушёл от изначальной темы. Слова зазвенели в сумрачном воздухе и скоро стали бить в незащищённое, ведь кто лучше знает самые слабые места, как не старые друзья.

Замолчав, но не одумавшись, они порывисто направились каждый в свою сторону.

Котофеев хлебнул напоследок из бутылки, крикнул вслед Соболю:

– Воду забери!

– Она мне не нужна! – прозвучало отрывисто в ответ.

– Мне тоже! Оставляю здесь.

Котофеев пристроил бутылку на камень. Услышал удаляющееся:

– Мне пофиг!

– Мне пофиг, что тебе пофиг, – пробормотал себе под нос и, сердито размахивая руками, пошагал к темнеющей чаще.

Он брёл среди деревьев, подсвечивая телефоном, в лесу было уже совсем темно. Телефон пискнул о разрядке батареи, и Котофеев выключил фонарь: связь тут не ловила, но существовала надежда, что где-то она таки поймает, и остаться полностью отрезанным от мира Котофееву не хотелось.

Тропу он сразу потерял и побрёл в темноте наугад, прикрывая лицо от ветвей. Как он будет спускаться по тёмному склону, не думал; может, взойдёт луна и поможет ему.

Он пролазил по лесу часа два, а потом неожиданно выбрался на открытое пространство. Вдали незнакомыми очертаниями темнели горы. Котофеев побрёл, шурша травой и обходя камни – куда глаза глядят, лишь бы не по лесу. Наткнулся на вход в ущелье и понял, наконец, где находится. Развернулся и пошагал обратно. Луна и правда взошла, она светила Котофееву в лицо, и у камней впереди него пролегли глубокие тени.

Показался чёрный провал. Бутылка на камне блестела пластиковым своим боком.

Котофеев взглянул на неподвижную черноту дыры и уселся, опёршись спиной о каменную глыбу. Им овладела апатия. Он сидел, кутаясь в куртку и ни о чём не думая. Луна, немного ущербная, плыла в звёздном небе. В лесу ухали совы – или чёрт его знает, кто там ухает в этих тёмных горных лесах.

Зашуршали шаги, и Котофеев вздрогнул и потянулся за камнем, но это был Соболь.

Товарищ вышел к чёрному проёму, огляделся по сторонам. Он определённо заметил Котофеева, но подходить не стал. Направился к бутылке с водой, протянул руку, потом передумал и шагнул к ближайшему валуну. Уселся под ним так, что Котофееву стало его почти не видно.

Скоро из тумана и теней соткалась тёмная фигура, и Котофеев узнал камуфляжного. Тот прошёлся по краю ямы, затем двинулся к Соболю. Склонился над ним, постоял, потом направился к Котофееву. Котофеев увидел перед собой продолговатое лицо, и в грудь ему ткнулась фляга. Котофеев принюхался и сделал два быстрых глотка. В груди и животе сразу стало горячо.

Дальше Котофеев просто полулежал на валуне, ощущая сонное равнодушие. Камуфляжный их проводник бродил вокруг, потом взял бутылку, открутил крышку и зачем-то вылил воду в провал. Отбросил бутылку, та затарахтела по камням. Дальше в яму забулькала жидкость из фляги, сам беззубый что-то монотонно и невнятно бубнил. Тут глаза Котофеева ненадолго закрылись.

А когда глаза открылись, что-то изменилось. Всё так же светила луна, всё так же бормотал невнятные слова беззубый камуфляжный человек, и на камнях лежала его мутная тень, сидел под валуном почти невидимый Соболь, но с ямой теперь творились странные вещи. Темнота вокруг неё как будто разрасталась. Темнота вокруг неё разрасталась и протягивала вовне, будто лапы, чёрные густые тени. Котофеев смотрел на это и не мог пошевелиться.

Одна из теней коснулась его, и Котофееву показалось, что в груди у него, глубоко внутри, что-то сдвинулось, как сдвигаются тектонические плиты где-то в сокровенных недрах земли. В груди что-то сдвинулось, что-то отделилось, и этот нематериальный, но важный кусочек его, Котофеева, уплыл в темноту, скрылся в чёрной яме. Тогда Котофеева вырвало прямо на куртку, и всё вокруг поплыло, а потом вдруг ослепительно вспыхнуло.

Котофеев зажмурился и глубоко задышал. И перед закрытыми глазами его проявилась картина: из ямы били высоко в небо грязно-жёлтые лучи, само небо ходило ходуном, яркие вспышки проникали Котофееву прямо в мозг. Он с усилием открывал глаза и не чувствовал разницы, картина была всё та же.

Со стороны Соболя доносился его протяжный блёв.

Потом из ямы сыпануло пауками. Они были разные, от огромных, с корову, до мелких, едва различимых. Один, крупный и мохнатый, устремился прямо к Котофееву, и тот потерял, наконец, сознание.

***

Проснулся он от холода. Небо только начинало светлеть, кругом стояла кромешная тишина.

Кусочки тумана виднелись среди камней там, где склон уходил вверх. Чернела яма. Никаких пауков нигде, конечно, не было. Как не было в кармане Котофеева денег и мобильного. Была засохшая блевотина на куртке. Был друг Соболь, что тихо сопел у себя под валуном.

Когда рассвело, они не сразу, но нашли дорогу. О вчерашней размолвке никто не упомянул.

В лагере на них набросились с руганью: компания искала их полночи – бегали с фонарями, кричали. На скалы, слава богу, догадались не взбираться.

***

Оставшийся год в институте и дальше, после выпуска, Котофеев с Соболем дружили всё так же крепко. О том злополучном походе они, по молчаливому согласию, никогда не вспоминали.

Потом жизнь рванула их, как листья с дерева, и понесла, понесла. Соболь приземлился быстро, Котофеева мотало подольше, но в конце концов где-то нашлось место и для него.

Теперь они жили в разных странах. Пришлось дружить на расстоянии – встречаться, понятное дело, удавалось редко.

Они жили в разных странах, и страны их были не в ладах. Страны ссорились, как разлюбившие друг друга супруги, склочно и некрасиво.

Сами Котофеев и Соболь, конечно, не ссорились, не хватало ещё. Они смотрели на это всё и посмеивались. Такая жизнь длилась и длилась.

Но история двигалась путями, которые не мог предугадать никто. Из пустоты вспухли немыслимые события, и стало уже не до шуток.

Начались интересные времена. Страны отбросили приличия и творили что попало. У всех была своя правда, а о справедливости никто не вспоминал. Справедливости не существовало, как не существует раздумий о последствиях в бесшабашной хмельной драке. Были только текущие цели и интересы.

Всё это было гнусно и некрасиво, но куда хуже было то, что в процессы втянуло людей. Информационная лавина смела старую жизнь, как сметает набежавшая большая волна детские постройки на прибрежном песке. Друзья и родственники кричали в телефонные трубки, а потом вычёркивали друг друга из памяти навсегда. Другие спешили огородить своё электронное общежитие от неуютных вестей и мнений. Люди замыкались в своих пузырях, и воздух в этих пузырях прокисал и становился отравленным.

В этих условиях дружба Котофеева и Соболя дала трещину. Темы, которых раньше удавалось избегать, заняли всё пространство, и их было не обойти.

Товарищи спорили, и чем дальше, тем ожесточённее.

И не было в этих спорах никакого смысла, и электронные слова уплывали вверх экрана, оставляя по себе только горечь и пустоту. Иногда Котофееву казалось, что это не буквы пляшут по экрану – ползают там пауки, которых видел он когда-то в бреду, хлебнув отравы из фляги беззубого ворюги.

Тогда Котофеев понял, может быть, главное. Унеси в своё время ветры жизни в страну Соболя и его, Котофеева, и теперешняя правда Соболя была бы сейчас и его, Котофеева, правдой, святой и неизбывной. Это было для него ясно, как божий день.

Что делать с этой мыслью, как состыковать её, большую и угловатую, со всем остальным, Котофеев не знал.

В какой-то не самый лучший из дней спор у них вышел особенно неприятный. Котофеев что-то написал, и Соболь в ответ посоветовал ему поменьше слушать людей в телевизоре. Он даже назвал, кого именно нужно поменьше слушать. Котофеев, давно смотревший по говорящему ящику только футбол и, при случае, КВН, смутно припомнил: да, вроде есть такие, слышал. Он меня там совсем за дурака держит, обиделся Котофеев. И понял, что общаться с Соболем ему больше не хочется.

А история шла своим чередом, и в один день гнусное превратилось в страшное.

Котофеев, как и все вокруг, сутками не отлипал от монитора, пытаясь постичь суть происходящих жутких событий.

И однажды он узрел на экране удивительное. Узрел случайно и сначала не поверил, в этом кошмарном многодневном обмороке могло привидеться что угодно. Так случилось, что Котофеев посмотрел одно за одним два видео. Ролики были противоположной направленности, Котофеев всегда смотрел и читал обе стороны, так ему виделось правильным.

На обоих видео клубился дым и топорщилось рваными краями железо, и там и там потрясали одинаковым оружием и что-то кричали люди в армейской одежде, что отличалась только цветом нашивок. И на обоих видео мелькал на заднем плане один и тот же человек. Котофеев узнал его, это был камуфляжный горный проводник с его давнего студенческого похода. Он совсем не изменился, только внизу лица его теперь курчавилась жидкая бородёнка. Здесь, среди покорёженного железа, дыма и криков в своём камуфляже он смотрелся органично.

Котофеев вывел на монитор оба видео, щёлкнул паузу, рассмотрел. Сомнений быть не могло.

В тот момент всё для Котофеева сложилось.

Он как-то сразу поверил, принял это новое знание. То, что теперь происходило, могло случиться только вот так, всё это – порождение вылезшего когда-то из чёрной ямы инфернального зла.

Другого объяснения творившаяся дикая жуть иметь не могла.

***

Теперь нужно было что-то делать, и по коротком размышлении Котофеев понял, какова его задача.

Отыскать камуфляжного поначалу представлялось делом непосильным, но, осторожно подёргав за ниточки электронной сети, Котофеев выяснил много для себя нового. Наконец из одного полного намёков и недомолвок разговора он узнал о существовании специальных интернетных людей.

Не сразу, но ему удалось на этих людей выйти.

Интернетные неразговорчивые люди согласились отыскать, где обитает камуфляжный человек из видео. За это они запросили какие-то немыслимые для Котофеева деньги.

Котофеев деньги собрал, удалось даже сделать это с небольшим запасом. Он заплатил интернетным людям и остатком распорядился тоже с пользой.

Интернетные люди связались с ним через две недели.

В купе поезда он раскрыл ноутбук и просмотрел свою переписку с Соболем. Теперь, когда он узрел изнанку вещей, многое виделось по-другому. Витавшие когда-то между букв обиды выветрились, чёрные пауки уползли с экрана. Не было в тех старых словах ничего для большой ссоры.

Он тут же написал Соболю с телефона, но равнодушная бледная строчка сообщила ему, что товарищ давно уже сюда не заходил.

Как же мы, неразумные человеки, любим делиться на своих и чужих, грустно думал Котофеев, пока за окном проплывали заснеженные поля и мелькали перелески. Спешим размежеваться по самому ничтожному признаку, разбежаться на автомобилистов и пешеходов, любителей и хулителей девайсов с надкушенным яблоком на корпусе, да мало ли как ещё. Такое вот досталось нам от древних предков свойство. А уж если возникает повод посерьёзнее, тогда просто тушите свечи.

Но ведь настоящие враги, думал дальше Котофеев, это не те, кто волею случая или географии оказался по другую сторону наших предпочтений. Враги это те, кто работает на размежевание, кто бездумно и весело раздувает злой огонь вражды. Потому что на огонь тот приходят демоны.

Котофеев решил додумать эту мысль позже, пока же ему нужно было разобраться со своим демоном.

***

Дверь оказалась не заперта, и Котофеев с опаской заглянул в квартиру.

Он готов был увидеть что угодно, но увидел только пыль и мерзость запустения. В тёмных комнатах горками валялись разбросанные по полу вещи и рваный картон со следами подошв.

И всё же в самой дальней комнате кто-то был, и Котофеев вздрогнул, поначалу приняв лежавшую на кровати фигуру за груду тряпья. Спавший почуял Котофеева, кроватная сетка скрипнула, и он сел, опустив ноги в армейских ботинках на грязный пол.

Это был он, беззубый камуфляжный человек из прошлого.

Когда он оскалился и привстал с кровати, Котофеев увидел, что называть его беззубым теперь будет неправильно, рот его был полон острыми серыми зубами.

Но испугало Котофеева даже не это.

Чёрный бессмысленный взгляд просверлил его насквозь, и Котофеев увидел, увидел. Как горят, уткнув дула в траву, искорёженные железные машины, и поднимаются от них к небу клубящиеся дымные столбы. И высоко в дыму проносится быстрое и почти невидимое. Проносится над полями в огне, над неподвижными телами, над испуганными людьми в серых домах, открытых всем ветрам и злому гудящему металлу; проносится над другими людьми, что врылись в землю и смотрят друг на друга поверх горок набросанной глины и в щели между бетонными блоками, сжимая в руках холодное боевое железо. Проносится и радуется увиденному. А вместе с ним проносятся другие. Их много, очень много. И они носятся по небу, а где-то далеко чернеет яма, и из неё ползёт и ползёт всякое, продолжая отравлять и убивать наш мир.

Котофеев отогнал наваждение и рванул из-за пояса то, на что потратил не так давно излишек денег.

Грохнули выстрелы, и камуфляжного отбросило к окну. Он дико завыл и зашарил рукой по стеклу, потом дёрнул на себя приоткрытую раму. Метнувшись туда, он вывалился наружу, где давно уже разлилась в холодном воздухе темнота. Этаж был седьмой.

Котофеев наспех протёр пистолет первой подвернувшейся тряпкой, швырнул его в угол и понёсся в подъезд. Оббежав дом, он продрался сквозь кусты и уставился на пропахшую кошками бетонную пустоту.

Рядом послышались голоса.

– Извините, а вы не видели, тут никто из окна не выпадал? – заговорил он, выбираясь между кустами на дорожку.

Женщина в длинной куртке подхватила притихшего ребёнка и, раз за разом оглядываясь, припустила к соседнему дому, где светил одинокий фонарь и виднелся под аркой тёмный проход.

Котофеев задумчиво посмотрел ей вслед, а потом направился в сторону троллейбусной остановки.

В спину ему глядели чёрные глаза окон.

***

Но виноваты во всём только мы сами, думал Котофеев под стук колёс, вытянув ноги в вагонный проход. Дело в справедливости – в том, что на самом деле она мало кому интересна. Будь для нас справедливость хоть немного не пустым звуком, не топали бы мы совать бюллетени за отпетых сукиных сынов, не неслись на площади по зову проходимцев. И не смогли бы тогда столкнуть нас лбами никакие демоны из чёрной ямы.

Эх, думал Котофеев ещё, и что ж нам не жилось раньше, до всего этого. Ведь как же тогда было хорошо. А мы-то не понимали и совсем не могли оценить.

***

В предгорьях было тихо и безлюдно. Цикады в это время года молчали. Изредка скрипели негромко сосны, как будто всхлипывали.

Вершины гор едва угадывались, окутанные туманами, по небу плотной чередой проползали усталые расхристанные облака.

Возле ямы бродил туда-сюда, сутулясь от ветра, неизвестный человек. Поодаль, за кустами, желтела выцветшими брезентовыми боками палатка.

Только подойдя вплотную, Котофеев узнал в худом заросшем мужике Соболя.

– Ага, тоже понял, – товарищ невесело усмехнулся. Шагнул к провалу, швырнул в чёрный зев каменюку и отправился за новой.

Котофеев сходил и себе за камнем, подошёл к краю дыры. Булыжник крутнулся в полёте, чиркнул о стенку и исчез в гулкой темноте. Котофеев заглянул в проём. Дна чёрной этой ямищи было не видно.