Светлая память

«5 окт. остался 1 тюбик и 2 литра вод, - вписал Брок в свой помятый блокнот. Пальцы его не слушались. Кончик карандаша дёргался из стороны в сторону; не будь он таким тупым, он бы в нескольких местах порвал страницу. Буквы выходили по-детски неряшливыми. – Ненашли прпс и Даг. буря замела. Ата. потеряла глаз. План выйти дальш чрз 4 час. Ленни спит».

На последних двух словах к глазам опять подступили слёзы. Он представил себе, как это читает Нора. Её тонкий палец проскользит по имени сына; она представит себе, как в этот вечер на далёком Эгире III её сын прикорнул на холодной каменистой земле, свернувшись калачиком и спрятав лицо в складках подаренного ею шарфа. Он представил себе злобу, с которой она подумает о своём недоумке-муже, и заскрежетал зубами. Никогда прежде Брок не чувствовал себя настолько беспомощным.

Он закрыл блокнот, бережно сложил его в бандольер и закрыл на несколько секунд глаза. В голове немного прояснилось. Он глянул ещё раз в сторону Ленни, чтобы удостовериться, что тот крепко спит. Сын даже немножко похрапывал. За последнюю неделю его лицо осунулось; на нём поселилась нездоровая бледность. Но во сне оно неизменно округлялось и хорошело. Ленни всегда обладал необыкновенным умением уснуть где угодно, в любое время; он умудрился задремать даже в день их спуска на Эгир III четыре месяца назад, и ему не помешали ни грохот двигателей, ни скрежет металла. Брок ему завидовал. И сейчас он испытал мимолетное облегчение оттого, что даже в постигшей их беде ребёнок всё ещё мог провалиться в безмятежный сон.

Брок вздохнул. Он посмотрел напротив. Ата сидела у противоположной стены. Она расположилась рядом с санками, которые до этого весь день тащила.

Она чистилась, осторожно соскребая кончиком когтеносного пальца всё новые слои отмершего, скручивающегося трубочками эпидермиса. Там, где коготок обнажил свежую меристему, на голой шее виднелись светло-зелёные впадинки; они просматривались даже сквозь полиэтилен, которым она заматывала ранки. Венчавший её голову гребень покосился набок, тонкие перепонки изорвались и обвисли, как паруса потрёпанного штормом древнего корабля. Ей не хватало ни солнца, ни влаги, и с неё буквально на глазах сходила шкура. Если Броку и Ленни смерть грозила от голода и гипотермии, то ей – от цеиранской версии цинги.

Она подняла глаза, будто почувствовав его взгляд. Пять чёрных миндалин в две неравные колонки; шестой глаз прикрыт вырезанным откуда-то ещё куском меристемы. Ей его песком забило, когда она пыталась найти в буре Дага. А она ведь и не знала, что он с ней подумывал сделать.

Брок устало ей кивнул. Она точно так же устало кивнула ему и продолжила за собой ухаживать.

Мужчина сполз наземь, пододвинулся к Ленни и осторожно его приобнял, делясь с сыном своим теплом. Он подогнул ногу и почувствовал вес лежащего в ножнах на его голени длинного ножа.

***

У Дага тоже был такой нож. Броку живо вспомнилось, как ещё недавно он им легонько поигрывал, вертел в пальцах, не отводя взгляда от тусклого серого лезвия. Единственным источником света им в тот вечер служил поставленный на торец фонарик. Хороший фонарь с перовскитным элементом: целую вечность должен был прослужить. Он пропал вместе с Дагом. Тот, что у Брока остался, совсем ему был не чета. Сейчас призрачное сияние даговского фонаря ему привиделось наяву. И заговорщицкий шёпот Дага у него в ушах опять зазвучал в полную силу. Может, он их никогда и не покидал. Может, Даг на самом деле и не сгинул, может, его душа всё ещё бродила по пыльным просторам Эгира III. Когда Брок к Дагу присоединится, они уже вместе будут мучать следующее поколение эгирских исследователей.

«Цераинка – растение, Брок, - вещает Даг. – Или, по крайней мере, она от него очень недалеко ушла. Я знаю, от этого не легче, но она... она не человек, Брок».

Нож вертится, танцует, отбрасывает блики.

«Если надо делать выбор, Брок, то я знаю, какой сделаю я. Я жить хочу, – лицо Дага вдруг становится очень острым, совсем как этот самый нож. – А ты разве не хочешь, чтобы твой сынишка выжил?»

Это удар ниже пояса, и Броку приходится кивнуть. Из чувства вины он немедленно возбуждённым шёпотом возражает:

«Это бред. Ты говоришь об убийстве. Сам-то себя слышишь? Ты знаешь её биологию не хуже меня, мы проходили одни и те же курсы... Там лигнина и целлюлозы процентов сорок, если не больше. Почти весь эпидермис – что твой салат, к... калорий... мало. Это того не стоит, Даг. Это слишком!»

Его передёргивает. Его голос дрожит. У него даже самого себя убедить не получается. Он открыл для себя, что на преступление ради жизни сына он пойти готов. Он сам виноват, что Ленни сюда притащил, и за любой способ вину свою искупить схватится.

«Мы – утопающие, Брок, а утопающие соломинками не брезгают, - шепчет в ответ Даг. – Она пьёт в три раза больше воды, чем мы с тобой. В её канистрах в сумме литров двенадцать. Да в ней самой воды полным-полно. А среди наших припасов, между прочим, есть банка щёлочи. Если постараться, если припрёт, то можно всё свести в сахар. Гидролизовать всю эту твою целлюлозу. Сахар нас поддержит, Брок».

«Она сейчас сильнее нас, - упирается Брок. – Она продержится дольше. Если мы и дойдём до склада Керцена, то только благодаря ей».

«Но мы не дойдём. Ещё недели пути, и чем дальше от ФЗ, тем хуже будет дорога. И это не последняя буря, ты и сам понимаешь. Мы не дойдём, если не сделаем этого».

«Ты этого не знаешь. Нас могут найти».

«В это даже она не верит. Я не собираюсь уповать на чудо».

«Ты бы то же самое предложил, будь она человеком? А? Почему б нам тогда не вернуться на ФЗ и не выкопать из-под обломков остальных? Они уже мертвы».

«Нет. Ты видел, во что превратилась ФЗ, - отмахивается Даг. – Да и не каннибал я».

«А где грань, Даг? Где грань?»

Друг ему не отвечает. Только улыбается по-дурному и смотрит, и взгляд его Броку кажется совершенно чужим. Больше они в тот вечер не говорят друг другу ни слова. На следующий день их в пути застанет песчаная буря, от которой они не успеют спрятаться, и Даг сгинет вслед за теми, кто не смог выбраться с ФЗ-8. И санки с большей частью провизии тоже бесследно пропадут. И тот фонарик. И щёлочь. Брок и Ата пороются немного в пыльных наносах, но не отыщут ничего.

Но идея Дага осталась. И теперь, слушая, как мерно сопит его сын, Брок думал о своём ноже, о лежащем где-то далеко на юге складе, о полупустой канистре с водой и о ярко-зелёных пятнах на шее Аты. На виске его пульсировала жилка. В последовавшие четыре часа он так и не сумел уснуть.

***

Они плелись гуськом по бескрайней ржавой равнине. В этой части Плаца не было ни дюн, ни пылевых рек: только каменистое, неровное, изрубленное плато. Они сюда нарочно ушли; тут легче было найти укрытие. Дорог тут никто не прокладывал. Партия предпочитала вкладываться в воздушное сообщение и тщательное наблюдение за атмосферными условиями. Не доказал ещё никто, что Эгир III стоит какой-либо инфраструктуры. «Больше сотни спутников на орбите, а ФЗ-8 и Связную уберечь не смогли», - не раз уже успел подумать Брок. Алое сияние Эгира с трудом пробивалось сквозь толщу грязных коричневых облаков.

Он вспомнил, как впервые говорил с Атой об Эгире III. «Ну, эта планета из тех, которые в наших списках даже в сносках упоминаний не удостаиваются», - сказала она ему. Это было пару месяцев назад; они стояли на пороге ФЗ; её гребень уже тогда заметно увял, дряблые жёлтые перепонки пошли по краям неровной бахромой. – «Здесь нет ни воды, ни света, ни жизни. Уникальных полезных ископаемых нет. Бесполезная планета. Камень, которому посчастливилось оказаться на границе жилой зоны. В подконтрольном Ордену космическом пространстве таких достаточно».

«Но ты же почему-то прилетела», - возразил он ей тогда.

«Кто-то должен был. Мы заключили с Партией соглашение. Жрицы ищут любые способы наладить с вами отношения. Любой совместный проект идёт в плюс. Война сильно повредила нашему имиджу. Вывод «Бледного Лепестка» на орбиту Земли осудили даже Хористы».

Она моргнула всеми шестью глазами.

«Но ты прав. Я с радостью услышала о назначении. Цеиранке сложно представить место хуже, чем это, но при этом находящееся в пределах... ну, физических возможностей. Понимаешь?»

«Понимаю. Нами двигает точно то же. Наверное. Это глупо».

«Глупо, - согласилась коллега. – Но, может, это наша природа. И у вас, и у нас. Поэтому мы друг другу и не понравились, я думаю».

Даже если Эгир III для Аты и являлся средой крайне непригодной в плане долгой и здоровой жизни, сейчас она шла впереди и в одиночку тащила сани. Они с Ленни за своей попутчицей поспевали с большим трудом. Ноги утопали в пыли. Брок часто спотыкался; собственные конечности ему иногда казались ватными и негнущимися. Они ему не желали подчиняться.

Иногда Ата бросала скрученный в упряжь трос и убегала вперёд, чтобы подняться на ближайшее возвышение и осмотреться по сторонам. Потом она спускалась, поворачивалась к ним и ждала. Каждый раз Брок мысленно её благодарил за то, что она всё ещё их не бросила насовсем.

Впрочем, конец у них всё равно был бы один. Они воду изначально разделили из индивидуальных потребностей, и у Аты она тоже скоро кончится. А жажда её свалит гораздо быстрее, чем Брока.

Даг на это упирал с особенной жёсткостью. «Жажда убивает быстрее голода, Брок, а воды, которую мы ей выделили, нам всем троим хватит на ещё добрую неделю... неделю, за которую можно дойти, Брок...».

- Замолчи, - шептал Брок, и Ленни, который уже успел заметить, что отец начал говорить с пустотой, поднимал на него взгляд и с беспокойством вглядывался в заросшее, бледное, но такое родное и любимое лицо. Ему хотелось что-то сказать, но его слишком сильно пугали налитые кровью глаза. Он просто покрепче к папе прижимался, думая, что хоть таким образом его может приободрить. Но каждое прикосновение Ленни напоминало Броку о том, как он убеждал Нору разрешить ему взять сына с собой на Эгир III. А после Норы – коллег. Ему всех удалось убедить, что всё будет в порядке. Планета рассудила по-своему.

Через несколько часов они сделали привал. Пока Брок вскрывал тюбик «пасты», Ленни во все глаза пялился на Ату. Цеиранка выхлебала ещё поллитра воды, отставила в сторону флягу, поскребла пальцем щёку; ещё один участок кожи начинал мертветь.

Пока призрак Дага шептал в ухо Броку о том, что цеиранка уже сама гниёт заживо, Ленни спросил:

- Ата, а что у тебя с ушами?

Брок отвинтил наконец крышку тюбика и передал его сыну. Ленни припал губами к горлышку.

Головной гребень Аты по форме напоминал пагоду. «Уши» - на самом деле мембраны, отвечавшие сразу за несколько чувств - располагались по бокам, на нижних сводах. Они начинались где-то на затылке и под сводами гребня протягивались аж до уголков верхней пары глаз. Она рассеянно провела под ними кончиками пальцев.

- Обесцветились, да? – спросила она.

Брок молча кивнул.

- Просто давно не ела как следует, - проговорила Ата. – Их цвет зависит от пищи, Леонард. Вообще, цвет моей кожи тоже зависит от воды, в которой я проросла. Есть такой мир, Ашена-ка-Люмитэ, и там есть натуральные жёлтые пруды... совсем как солнце планеты, на которой ты родился. Цеиране там вырастают жёлто-серыми. Редкий окрас. Некоторые родители летают туда сажать молодняк.

Она потянулась руками к воротнику, расстегнула там застёжки, обнажая шею. В тот же миг в тучах над ними удачно подвернулся просвет. Почувствовав кожей прмяые алые лучи, Ата довольно вздохнула.

- Но мембраны меняют цвет постоянно, в зависимости от еды, - пробормотала она. – А я сейчас на воде. Потому они и прозрачные. На планетах Ордена это, кстати, жреческий знак отличия.

- А какой цвет тебе больше всего нравится? – спросил Ленни.

- Красный, - ответила Ата после секундного раздумья.

Мальчик немного подумал.

- Моя мама тоже его любит, - объявил он чуть позже. И поднял голову, чтобы посмотреть в лицо отцу. Брок ему кивнул. Нора любила яркую косметику. Алые тени, блёстки в румянах, светящиеся в темноте лаки и краски для волос... Его жена выросла на Ожерелье; она была тонкой, длиннорукой и длинноногой, и на голову выше него. Он подозревал, что Ленни уже к подростковому возрасту тоже вытянется.

Если переживёт следующие несколько недель.

- Любит, - согласился Брок. Он забрал у Ленни тюбик и припал к горлышку губами. Больше всего на свете ему хотелось сдавить пальцами цилиндрический корпус по всей его длине. А потом ещё и в трубочку скрутить, чтобы из него каждая капля питательной дряни вытекла. Но он сдержался. Сделал вид, что делает глоток, потом даже выдохнул с деланным удовольствием и завинтил всё обратно. Ленни не заметил. Ата качнула головой.

У неё за спиной стоял Даг; танцующий в его руках нож отбрасывал на его рубленое лицо фантастические тени.

Они с Ленни сделали каждый по нескольку глотков воды. Затем все трое пустились в дальнейший путь.

***

Полноценной пещеры им на протяжении остатка дня так и не встретилось, и располагаться на ночлег пришлось под отрогом скалистого холма. Ата сняла с саней кусок парусины и кое-как его натянула между крупными булыжниками. Ни у кого из них не было никаких иллюзий: если опять начнёт дуть, то им останется лишь молиться о том, чтобы дуло с севера. Бурю эта хлипкая преграда не остановит. Они её тестировали ещё в первый год, думали о парусных санях, или, может, даже аэростатах; но перед эгирскими пыльными бурями полимер не устоял.

Атаахуа вынула из своего мешка апельсин. Брок их считал с самого начала их вынужденного похода и догадывался, что это последний. Цеиранка ножом разделала фрукт на две половинки, потом разрезала одну из них пополам ещё раз, взяла по получившейся четвертинке в обе руки и протянула им.

- Он твой, - попытался Брок слабо возразить. – С самого начала...

- Берите, - настояла она. – Пожалуйста.

Ленни взял. Брок тоже. На ощупь и вид фрукт ему показался вялым, но на вкус оказался слаще любого, что Брок когда-либо пробовал. Они с сыном умяли свои доли в сущие секунды. Атаахуа присосалась к своей половинке. Цеиране выпускали хоботки и всасывали пищу, как бабочки – нектар. Отчего-то сейчас Броку это зрелище показалось на редкость противным, и он отвёл взгляд в сторону, на вздрагивающую под порывами поднимавшегося ветра парусину. «Может, будет лучше, если нас тут и заметёт», - подумал он. – «Тихо, спокойно, без лишнего шума. Лучше так, чем выбиться из сил на равнине, упасть и уже не встать».

- Если я не ошибаюсь, - подала голос Ата, - через четыре мили к востоку от нас будет ущелье Ричкера.

- Хм.

Ленни откусил кусок кожуры апельсина и скривился. Брок последовал его примеру. Горечь во рту помогла ему сосредоточиться.

- Альф Ричкер, - кивнул он. – Я и забыл, что он тут что-то своим именем назвал. Там же ничего нет?

- Оно тупиковое, и для того, чтобы к нему подойти, нам придётся сделать крюк, - кивнула Ата. – Почти в милю. Но в ущелье Ричкера почти четыре года действовала сейсмическая научная станция. Там глубокие пещеры. У них было много оборудования.

Она закончила с апельсиновой мякотью. Свой кусок кожуры она вручила Ленни. Он его с радостью упрятал в карман.

- Они всё забрали, - помотал головой Брок. – Да и какая нам польза от этого металлолома?

- Там могут быть припасы, - сказала Ата.

- Вряд ли. Зато они точно есть на складе...

- До склада ещё неделя пути, - помотала головой Ата, и они оба понимали, что это очень оптимистичная оценка. Они с каждым днём проходили всё меньше. – Там может быть вода.

Брок хмыкнул.

- Я не помню, - пробормотал он. – Не помню докладов оттуда.

- ФЗ-4 стоит в похожей местности. Я провела там почти полгода до перевода к вам. У них в паре километров от станции была глубокая пещера, и в ней была натуральная вода. Крошечный ручеёк, стекало, похоже, откуда-то с Крыльев, но была. Они по праздникам её рюмками пили. И я с ними. Если там что-то похожее есть, то мы наполним заново канистры и тогда уже пустимся к складу.

- Мы потеряем день на путь туда, день на путь оттуда.

- Два дня. Через два дня у нас у всех воды всё равно не останется, - её тон показался ему подозрительно мягким. – Если там что-то есть, то можем и дотянуть до склада. И там можно укрыться. Если сильно повезёт, то часть оборудования там всё-таки Ричкер оставил.

- Не средства связи, - буркнул Брок.

- Вряд ли, - согласилась Ата. – Но, может, горючее. Обогреватель. Термоодеяла...

- Чёрта с два, - проворчал он. – Там ничего нет! На Эгире никто не оставляет вещи просто так валяться. И возвращаться туда никто не планировал. С чего ты вообще взяла, что мы хотя бы туда дойдём? Там сплошные скалы. У Ричкера были лебёдки, экзы и вездеходы! Ты разобьёшь сани на камнях!

Цеиранка замерла, уставилась в сторону парусиновой занавески, моргнула несколько раз. Брок проследил её взгляд. Атаахуа поднялась на ноги и вынырнула наружу.

Ленни замер с полусъеденной кожурой в руке.

- Погоди здесь, - велел ему Брок, внезапно собственной вспышки устыдившись. – Всё в порядке.

Он последовал за инопланетянкой. Она стояла шагах в десяти от их жалкого укрытия, всматриваясь в небеса. Он подошёл поближе.

- У нас не получится.

- Брок.

Она подняла руку, словно собираясь до него дотронуться; но замерла, передумала, зависла в нерешительности. Он заметил, что кусок меристемы, который она приладила поверх повреждённого глаза, всё ещё не прижился, не сросся с повреждёнными тканями. Он начал темнеть по краям.

- Не сдавайся, - молвила негромко Атаахуа. – Ради него не сдавайся.

Он сглотнул и отшатнулся от неё. Лицо Аты на миг превратилось в лицо Дага.

- Мы дойдём и посмотрим, - сказала она. – Это хоть какой-то шанс. Ты видишь, какими мы идём темпами. До склада не дойдём. Мы слишком много потеряли в ту ночь, когда сгинул Даг. Я вижу, что не дойдёте вы двое.

- Если нас ищут, то, сойдя в Ричкера, мы сильно рискуем, - прошептал он. – Даже знаки оставить нечем.

- Нас не ищут, - жёстко сказала Атаахуа. – Не те погодные условия. У них вся цепочка нарушилась. Связной умолк первым. Мы даже не знаем, ударила ли буря так же сильно по другим ФЗ. Шестая тоже была на пути... Ты же видишь всё эту пыль.

- Не ищут. Хорошо. Тогда шансов нет. Мы оба это понимаем. Ата, я просто хочу тогда, чтобы он... уснул... спокойно.

- Он не умрёт, - помотала головой инопланетянка. – И я тоже. И ты. Держись меня, Брок. Я вас выведу.

- Да как? Как ты нас выведешь?

- Попробуем ущелье Ричкера, - доверительно сказала она. – Туда мы дойти можем. Лучше, чем ничего. Даже в худшем случае там можно хотя бы укрыться.

Они вдвоём зашагали обратно к камню и занавеске. По ту сторону этой занавески к ней ухом прижался Ленни. Он всё ещё морщился от оставшегося во рту от апельсиновой цедры горького послевкусия. Из их диалога он не расслышал ни слова.

***

Проснувшись на следующее утро, они обнаружили, что у занавески образовался нанос пыли полметра в высоту. Брок позволил сыну ещё пару глотков «пасты» – и сам слизнул с горла пару капель. Его мутило. Он заметил, что ночью сам себе искусал губу до крови.

Вдвоём с цеиранкой они перетащили сани через нанос и потом пустились опять в путь. Плеск воды в одной из её канистр сводил его с ума. Стоя плечом к плечу с Атой, он заметил, что она отодрала с лица пласт отмершего эпидермиса, и на щеке её теперь тоже красовалась свежая зелёная отметина. Те, что образовались у неё вчера на шее, заживали плохо и сочились влагой. Она не снимала с них пластиковой обёртки, пытаясь ограничить высыхание.

Дорога по пути к ущелью быстро ухудшилась; через несколько часов ему пришлось встать позади саней и начать их контролировать, чтобы не перевернулись на ухабе или остром скалистом выступе. Ата иногда поднималась повыше и намечала наиболее пригодный путь. Очень скоро путь их пошёл под уклон. Тут вперёд пришлось пустить Ленни; ребёнок гораздо ловчее взрослых спускался по склону. Брок начал гадать, что скажет Ата, если один из них сейчас упадёт и сломает себе ногу. «Потащит на санях, - угрюмо подумал он. – И тем самым окончательно себе смертный приговор подпишет...»

«А если ногу сломает она? - спросил Даг. – Ты её потащишь?»

Брок отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Ему хотелось, чтобы Даг затерялся наконец на этих проклятых безжизненных просторах. Чтоб он уткнулся опять в свои ископаемые останки давным-давно вымершей здешней жизни. И носа чтоб не показывал.

«И мысли мои с собой забери, - проговорил про себя Брок. – Забери всё, чтобы я мог просто идти, не тратя энергию на мысли. Чтобы я мог просто шагать, как робот, и в конечном итоге наконец просто взять и дойти. С Ленни на руках».

И у него даже почти получилось на время перейти в такой почти механический режим. Они виляли среди наносов пыли, под которыми прятались коварные валуны. Потом Ленни радостным голосом возвестил о том, что нашёл тропу. Дорогу для колёсного транспорта Ричкер в своё время прокладывать тут не стал, предпочитая пользоваться шагоходами, но его подручные, оказывается, протоптали вокруг станции несколько тропок. Мальчик встал посреди тропы, завертел головой из стороны в сторону, привстал на цыпочки. Брок его понимал.

Они с Атаахуа встали по противоположные стороны от саней, взялись каждый обоими руками за свой край, приподняли, перетащили санки через гребень, потом ещё один. Ещё пара шагов до тропы... Брок ступил в сторону, почувствовал, как под подошвой поворачивается камень, крякнул от удивления. Ботинок внезапно соскользнул в пустоту носком вперёд.

«Кроличья нора», - мелькнула у Брока абсурдная мысль.

Острый край расселины разорвал штанину и глубоко впился в лодыжку. Мужчина ахнул от боли и неожиданности. Сани он последним усилием толкнул в сторону тропы. Ата тоже их бросила. Они со стальным звоном прокатились ещё метр и замерли.

Цеиранка мгновенно оказалась рядом.

- Сможешь вытащить?

Он пошевелил ногой, взялся за голень обоими руками, потянул вверх. Больно! Брок зарычал от злости и дёрнул. Какой-то острый выступ мешал косточке лодыжки.

- Я помогу.

Она тоже взялась. Они дёрнули вместе и одним махом освободили ногу Брока. Порванная штанина потемнела от крови и пыли. Мир у него перед глазами поплыл. Ленни стоял рядом, беспомощный, не знающий, с какой стороны подступиться.

Атаахуа порылась в вещах на санках. Вместе с Дагом в пыльной буре сгинуло многое, но набор первой помощи для людей у них остался. «Целигель» на рану лёг прохладным покрывалом; поверх него Ата наложила эластичный бинт.

- Идти сможешь?

Как оказалось, смог, но медленно. Брок хромал. Они и без того плелись с черепашьей скоростью, а тут ещё это. Ему хотелось кричать, ругаться, бранить всю Вселенную, Эгир III, Ату, самого себя, но присутствие Ленни его останавливало. Ата опять тащила сани в одиночестве.

У них ещё час ушёл на то, чтобы найти станцию Ричкера. В её поисках они спустились ещё на полсотни метров вниз, но по тропе идти было уже не так сложно. Вокруг них возносились всё выше рыже-серые уступы ущелья. Исследователь поселил своих сейсмологов и геологов в широкой пещере с на удивление гладким полом; опознать её оказалось несложно благодаря вбитой в камень рядом со входом металлической пластине. «А. В. РИЧКЕР», гласила она, а чуть ниже – дата, позывной экспедиции и полный её состав. В самом низу – эмблема Партии. Та же, что красовалась на комбинезоне Брока. Его пробрала дрожь. Он вспомнил, как ФЗ карточным домиком сама на себя сложилась; вспомнил кровь, запятнавшую похожую табличку у входа.

Ата затащила сани за порог и оставила их за первым же углом. Она взяла руки одну из своих канистр.

- Не буду терять времени, - сказала она. – Отдохните. Ждите здесь. Я посмотрю, есть ли тут чем поживиться.

Она включила наплечную лампу и двинулась вглубь пещеры. Они проводили её взглядом. До них ещё долго доносилось гулкое эхо её шагов. Брок про себя подумал, что она всё-таки ничего не найдёт. За исключением таблички у входа, он пока ни куска металла не видел. Всем эгирским руководителям чётко говорили: ничего не оставлять, ни кусочка, чтоб за каждую деталь и каждый грамм провианта могли перед Партией отчитаться.

«Но какой, в самом деле, у нас был выбор», - подумал он, глядя на Ленни. Он протянул сыну тюбик.

- Папа, сам поешь.

- Нет, давай ты. Не спорь.

- Не хочу.

Он не стал настаивать. На сколько им ещё удастся растянуть остатки «пасты»? Как скоро один из них просто упадёт, чтобы уже не встать? Он достал флягу, лениво ею потряс, слушая, как вода внутри плещется, бьётся о тонкие стенки. Брок метнул взгляд в сторону саней. Белый корпус второй канистры Аты его прямо-таки манил. Он понял вдруг, что не уследил за тем, пустой ли сосуд захватила с собой цеиранка, или то, в котором что-то ещё оставалось. «Она уже нас остерегается», - подумал он и невольно скрипнул зубами. А если нет? Если она оставила им тот, что с водой? Он представил себе, как отливает из этого сосуда немножко... совсем капельку... в свою флягу, хотя бы несколько глотков, чтобы Ленни протянул на день дольше. Разве это преступление? Ленни же ребёнок. Если бы они с Атой ему просто отдали всю воду... все эти чёртовы апельсины... нарисовали б ему карту...

«Ата бы с тобой не согласилась, - зашептал ему на ухо Даг. – Она даже не знает, что это такое – быть чьим-то родителем. У них этого нет. Они сажают свои саженцы и уходят. Ты знаешь. Ты читал».

Он откинулся назад и закрыл глаза. В кои-то веки ему не хотелось отмахиваться от погибшего друга. Сейчас ему на самом деле хотелось Дага послушать.

«Даже если ты не сможешь её приготовить, - говорил Даг, - ну и что? Люди выживали на чём попало. Из сапогов и ремней еду готовили. Из клея. Из опилок, Брок. Опилок. Ты набьёшь желудок».

«С тем же успехом можно жрать синтетику».

«Нет, не с тем же, и ты это знаешь. Брок, Партия заключила с цеиранами мир всего восемнадцать земных назад. Ещё до рождения Ленни. Знаешь, Брок, Ленни мог бы и не родиться вовсе. Всё на волосок от этого висело. Цеиранские пальцы лежали на красных кнопках...»

«Это же Атаахуа, - мысленно простонал он и немедленно дёрнулся: испугался, что что-то вслух выскользнуло. Но нет. Ленни дремал. – Это Ата. Она сделала для моего сына модель спутниковой системы Эгира III. Красивую... с орбитами из медной проволоки...»

«Подумай о его матери, Брок, подумай, каково ей сейчас, и каково ей ещё будет. Ты должен вернуть ей сына, Брок. Ты должен вернуться сам. Ты должен двигаться».

У него нашлось ещё немало аргументов. У Дага тоже.

- Папа?

Шёпот сошёл на нет. Брок потрепал Ленни по голове.

- Что, парень?

- Пить хочу.

Он дал сыну флягу.

- Только глоток. Надо экономить.

- Не надо, если Ата найдёт воду.

- Пока не нашла.

Они немного помолчали.

- Мама будет сильно злиться, что ты меня сюда взял, - сказал Ленни.

- Будет. И будет права.

- Но я за тебя вступлюсь. Ты же не знал. Даже Ата не знала.

- Да, даже Ата. – Эхом отозвался Брок.

- Мне всё нравилось...

- Не надо. Не сейчас.

Они немного помолчали.

- Можно мне ещё глоток?

- Нет.

Брок, кряхтя, поднялся на ноги.

- Я пойду и проверю, как там она. Может, ей нужна помощь. – Он наклонился к саням и поднял с них набор для оказания первой помощи. – Или ещё с чем-нибудь. Жди тут, Ленни. Если что, кричи.

- Хорошо, пап, - отозвался сын, и, углубляясь в пещеру, Брок чувствовал устремлённый ему в спину взгляд. Завернув за угол, он достал из бандольера блокнот и в полутьме чиркнул в него одну короткую фразу. Потом он осторожно убрал его обратно и вынул уже фонарик. Этот был гораздо слабее того, жёлтого, но и он годился. Осторожно переставляя раненую ногу, Брок двинулся вперёд. Дорога была лёгкой. Несколько раз коридор разветвлялся, но он с радостью обнаружил на стенах сделанные экспедицией Ричкера отметки. Ему попадалось немало царапин, углублений, скважин и прочих признаков технических работ, но оставленных позади припасов, как он и подозревал, не обнаружилось. Иногда под потолком он замечал блеск металла: то оказались вбитые в скалу кронштейны для оборудования. Больше – ничего.

Впереди забрезжило пятнышко света. Атаахуа сидела на корточках у стены.

- Брок?

- Я.

- Пока ничего не нашла, - сказала она. – Но тут в полу пробурена скважина. Я пытаюсь глубину померить. Может, там внизу вода есть. Надо было внимательнее читать доклады Ричкера...

Она держала в руках пластиковый трос. Ата спускала один его конец в обнаруженное ею отверстие в полу.

Брок наклонился и снял с ноги ножны. Он повертел его немного в руках, потом решительно дёрнул за рукоятку. Длинное лезвие тускло блеснуло во мраке.

- Я могу тебе чем-то помочь? – спросила Атаахуа, не оборачиваясь.

- Да, - проронил Брок.

***

Проводив взглядом отца, Ленни уселся на пороге пещеры и принялся рассеянно кидаться в никуда камешками. У него мелькнула идея взять белую канистру Аты и использовать её в качестве мишени, но он быстро от неё отказался из страха повредить сосуд. Он успел познать цену воде в последние несколько дней. Он вообще много чего успел понять и выучить, и тот Ленни, который месяц назад спускался на Эгир III рядом с отцом в выделенном Партией чартерном шаттле, казался ему совершенно другим, чужим мальчиком.

Он просидел так четверть часа. Ленни схватился за очередной булыжник, поднял его, замахнулся – и услышал из глубин пещеры крик. Он гулким эхом прокатился по тоннелям и вырвался наружу искажённым и обезличенным.

Ленни вскочил на ноги, вбежал в пещеру, встал у саней и там же, у них, и замер, настороженно всматриваясь во тьму. Он готов был поклясться, что слышал что-то ещё. Стук шагов? Глухие удары?

- Папа?! – крикнул он в неизвестность. – Ата?!

Ответом ему послужил ещё один крик – злой, визгливый, полный боли и ненависти, и Ленни потребовалось несколько секунд на то, чтобы осознать: это точно был голос его отца. Он выронил свой камень и поднял к лицу сжатые кулаки.

- Папа?! – крикнул он опять. Воображение рисовало ему монстров, поднявшихся на поверхность. Этот Ричкер, наверное, не зря отсюда сбежал. Он и его люди раскопали тут какое-то древнее зло. Потому и сбежали отсюда. И теперь таящийся в глубинах монстр добрался до его отца и Аты. Что за монстр там, в глубинах, гнездился, и как ему удалось добраться до его умелого, храброго папы, Ленни и представить себе не мог.

Но из темноты донёсся новый вопль, такой же страшный, и Ленни, не сдержавшись, со всех ног припустил вглубь пещеры. Он чувствовал, что его отцу нужна помощь.

Он бежал, и после первых же двух поворотов остался совсем без света. Но его это не остановило. Он вытянул перед собой руки, сбавил немножко скорость, но продолжил двигаться, ориентируясь по доносящимся до него жутким звукам. Крики сменились стонами. Шаги, кажется, затихли, или он просто не слышал их больше за собственным топотом. Он налетел вдруг на стену, ударился больно ладонями, отскочил от неё, как резиновый мячик, завернул за угол, и, не думая о том, что может заблудиться, припустил дальше. Но судьба в тот день была на его стороне. Ричкер выбрал прямую пещеру без ответвлений. Сам того не зная, Ленни пробежался прямо по следам своего отца. Впереди совсем скоро показалось неяркое свечение, и он удвоил темп. Звуков до него больше не доносилось. «Папа победил, - подумал он почему-то. – Папа одолел монстра и сейчас подхватит меня на руки...»

Тоннель расширился. Источников света было два. На полу в середине помещения лежал папин фонарик. Конус света выхватывал из темноты расщелину в противоположной стене, и Ленни немедленно решил, что именно оттуда на них что-то и напало. В нескольких метрах от расщелины стояла Ата, которую он узнал по фонарю на плече; что-то запятнало его стеклянный сияющий глаз, и оттого источаемый им свет покраснел и потускнел.

- Леонард, - услышал он голос Аты. – Леонард, уходи. Уходи сейчас же обратно.

Она зашевелилась, меняя позу, и сходящий с её плеча луч света заплясал по полу. Что-то блеснуло на полу. Он ничего не успевал разглядеть. Блестящие капли тёмно-красной жидкости. Потемневшее, покрытое натёками лезвие ножа. Ботинок. Порванная штанина, белый бинт. Ленни вскрикнул.

- Уходи! – рявкнула Атаахуа.

Он нетвёрдым шагом направился к папиному фонарику. Ата тоже двинулась с места, но он успел раньше неё. Его пальцы схватились за продолговатый цилиндрический корпус; он потыкал лучом по сторонам, пытаясь опять найти отца. В нём нарастала паника.

Круг света скользнул по смертельно бледному лицу с выпученными глазами.

Ленни закричал.

В следующий миг Атаахуа налетела на него сзади. Она до боли крепко обняла его за плечи, прижав его руки к бокам. Ата подняла его, кричащего и дрыгающегося, в воздух, и силком понесла прочь. Он вырывался, бил её пятками по бёдрам, звал на помощь отца, просил её пустить его к нему, а она только молчала и, скрипя от напряжения, уносила его всё дальше. Ему удалось извернуться, вырваться из её хватки; он упал на пол, ударился коленями о холодный камень, бросился в сторону на четвереньках, поднялся, побежал, но тонкие пальцы Аты сомкнулись на воротнике его куртки, и его крик превратился в сдавленный крик. Она захватила второй рукой его шею, сжала, и теперь уже потащила его, а сил ей сопротивляться у него оставалось всё меньше. Забрезжил дневной свет.

Атаахуа бросила его у саней. Он мгновенно от неё отполз, прижался спиной к стене, глядя на цеиранку снизу вверх. Её чёрные глаза заметно помутнели, мембраны резко пульсировали, гребень подрагивал.

- Что с моим папой? – услышал Ленни собственный голос.

Молчание. Она замерла. Окаменела.

- Что ты с ним сделала?!

Она не ответила ему. Её глаза мутнели всё сильнее. Он заметил наконец, что у неё на левой руке был рассечён рукав на внешней стороне предплечья, и в разрезе зеленел глубокий порез от запястья до локтя. Бледная жидкость густо сочилась по всей длине раны. Ата подняла руку поближе к глазам, потом поспешно попыталась стянуть края разрезанной ткани над порезом. Словно очнувшись, она присела возле саней и достала свою пластиковую ленту. Цеиранка принялась энергично заматывать руку. Она уложила пластик в десяток слоёв, потом замерла, повела опять судорожно плечами и отложила наконец плёнку в сторону.

Ленни начал подниматься на ноги, готовый опять сорваться с места. Она заметила. Посмотрела в его сторону. Её взгляд прояснился.

- Не надо, - сказала она. Раньше её акцент казался ему необычным и милым; сейчас изрекаемые нечеловеческим ртом слова казались холодными, чужими, полными жестокости. Он никогда прежде не осознавал так чётко, что они с ней с разных планет. – Я не пущу тебя туда.

- Что с ним случилось?! – плаксиво вскричал Ленни.

Опять судорога. Ей потребовалось несколько мгновений на то, чтобы взять себя под контроль.

- Он не вернётся, - сказала она и вскинула голову. Пять чёрных глаз превратились в холодные драгоценные камни. Заплатка на последнем свернулась в трубочку. – Я его убила, Леонард.

Мир вокруг Ленни рухнул. Он не знал в тот момент, что эта фраза на самом деле значит; не мог себе представить дни, недели и месяцы душераздирающего горя и наплывающих одного за другим воспоминаний. Он не знал ещё, что на этих словах Атаахуа его детство закончилось. Но мир его взорвался, разбился на сотни сияющих осколков, и он оглох, ослеп и потерялся.

Закончив с перевязкой, Ата поднялась с земли. Теперь она опять смотрела на него сверху вниз. Цеиранка чуть наклонилась; её глаза раскрылись шире, из миндалин превращаясь в сферические чёрные дыры; они сулили Ленни только боль и горе.

- Я убила его, - сказала она. – Зарезала.

- Т-ты...

- Потому что я хочу выжить, - сказала она. – А он повредил ногу. И воды тут нет.

Отталкиваясь руками и ногами, он попытался отползти от неё подальше, но позади него была только стена. Выступы и углы впились ему в спину. Лицо Атаахуа словно увеличилось в размерах, заменило собой весь его мир, и глаза её, безумные, страшные, чужие глаза, пугали его сильнее любой темноты и страшных сказок. Он видел в них собственное отражение. Он подумал о том, что в этих же самых бездонных блестящих глазах недавно отражался его отец. Может, в них он и остался, навсегда захваченный и поглощённый.

- Если ты попытаешься сбежать, тебя убьёт планета, - сказала она. – Ты будешь ждать здесь, пока я не вернусь, а потом мы продолжим путь к складу Керцена. Не мешай мне, и останешься в живых.

Она протянула к нему руку, и Ленни сжался ещё сильнее. Кончиками пальцев Атаахуа поддела его подбородок.

- Леонард! Ты понял меня? Не мешай мне. Всё кончено.

- Да, - прошептал он.

- Хорошо, - сказала Атаахуа. – Жди здесь. Я скоро буду.

Она взяла вторую из своих канистр для воды, захватила с собой парусину, которой они недавно укрывались от ветра, и пружинистым шагом устремилась вглубь пещеры. Ленни не видел, что, завернув за угол, она немедленно обмякла, и серия судорог сотрясла её плечи. Дальше она вяло побрела.

А мальчик поискал среди её вещей на санях хоть какое-то оружие. Ничего не обнаружив, он взял снаружи самый продолговатый и острый из камней, что смог найти, а потом прилёг возле санок и стал ждать. Аты не было несколько часов.

***

Когда она вернулась, солнце снаружи уже клонилось к горизонту. Она ступала тяжёло. С плеча на ремешке свисала отцовская поясная сумка. В обоих руках она несла по канистре, и, судя по её тяжёлому шагу, они были полны. Их белые стенки покрывали багровые разводы. Ленни уставился на неё; руку с крепко сжатым камнем он прятал под собой.

Металлические днища канистр бились о пол с глухим звоном. Внутри что-то плескалось. Она вступила в освещённый закатным солнцем полукруг, и Ленни увидел, что мембраны на её лице налились густым алым цветом.

Он сгруппировался. Его дыхание участилось; он приготовился к броску.

Ата опустила канистры на пол и посмотрела на него. Мембраны алели демоническим румянцем. Она кивнула.

Ленни взвыл. Не помня себя от ярости и горя, он швырнул в неё свой острый камень. Каким-то чудом он попал ей в голову, прямо в гребень, отщепив от него осколок. Атаахуа кочнулась, открыла рот, попробовала хоботком воздух, со свистом втянула его обратно. Ему показалось, что ротовой орган и полость у неё заметно потемнели.

- Да! – рявкнула она. Он заметил, что отцовские ножны теперь были на её бедре. – Да! – повторила она. – А теперь молчи! Молчи, Леонард! Заткнись! А то я и тебе кровь пущу!

- Зачем? – взвизгнул он. – Ну и пускай! Ненавижу тебя! Как ты могла?!

- Прекрати орать! – повторилась она. – А то свяжу и силком отсюда потащу!

- Монстр! Я думал, ты хорошая!

- Прекрати! – рявкнула она, и звук на конце слова перешёл в пронзительный, режущий уши свист.

Он умолк, свернулся калачиком, замер. Атаахуа водрузила канистры на сани, удостоверилась, что они как следует закреплены, и потом ещё минут пять возилась с вещами, зачем-то перекладывая их с места на место. Если она и заметила, что Ленни копался в её вещах, то виду не подала. Мальчик глаз оторвать не мог от её алеющих мембран.

Покончив со сборами, Ата опять ушла вглубь пещеры. На сей раз она вернулась быстро. Она принесла Ленни папины бандольер и флягу; и то и другое она положила рядом с ним на полу. Он даже не шевельнулся.

- Бери, - распорядилась она. – Мы выходим прямо сейчас. Ты пойдёшь впереди.

- Я хочу его увидеть, - сказал Ленни.

- Нет, - отрезала Ата. – Пойдём.

***

Они выдвинулись в путь в сумерках. Ленни шагал впереди. Он несколько раз приложился ко фляге; воды у него теперь было полным-полно. Он догадался, что Ата перелила ему остатки из собственных запасов. Но его по-прежнему мучил голод. Сердце кровью обливалось каждый раз, как он думал об отце; он поверить не мог, что бредёт теперь по этой холодной, пыльной пустоши в компании убийцы своего отца. Слёзы бесконтрольно текли из глаз, чертили на щеках влажные дорожки, которые очень быстро превратились в грязные полосы. Иногда сдавленные всхлипы сами собой прорывались наружу. Когда они остановились наконец на привал, и Атаахуа скомандовала отдых, Ленни просто упал там же, где стоял, и свернулся калачиком в надежде как можно скорее уснуть – хотя бы для того, чтобы какое-то время просто ни о чём не думать. Но стоило ему улечься на холодную голую землю, как он немедленно заскучал об отце, и одной мысли о том, что тело папы лежало теперь где-то там, на заброшенной станции Ричкера, изуродованное и высушенное, хватило, чтобы ввергнуть его в рыдания. А он-то думал, что слёз уже не осталось.

Он ожидал, что жестокая Атаахуа его заткнёт, но она не произнесла ни слова. Если бы он обернулся, то увидел бы, что она сидела спиной к нему, и смотрела мутными глазами в никуда. Ей тоже не спалось. Но позже, примерно через час, когда беспокойный сон всё-таки сморил Ленни, она, дрожа, подошла к саням, сняла с них канистру, оттащила её в сторону и уже там отвинтила крышку.

***

Последующие дни слились в одну однообразную рутину. Ленни быстро покончил с остатками провианта. «Паста» кончилась. В кармане куртки он нашёл полусферу кожуры апельсина. Он вспомнил, как Атаахуа шуровала по половинке фрукта хоботком, втягивая сок и полужидкую мякоть, и его чуть не стошнило. Кожуру он в итоге вышвырнул.

Воду он благоразумно растягивал, помня наставления отца. Он быстро ослаб, и душевных сил на то, чтобы заставлять себя идти дальше, у него в какой-то момент не осталось. После очередного короткого привала он не смог устоять на ногах, и тогда Ата затащила его на сани, выбросив взамен часть инструментов и всю оставшуюся парусину. Он лежал между грязно-белых канистр, в которых плескался жидкий ужас, и смотрел на узкую спину цеиранки. Большую часть времени сильно трясло. Иногда он засыпал, а иногда, кажется, вообще находился где-то на границе между реальностью и забвением. Одно воспоминание осталось с ним на всю жизнь: он лежит, и с места двинуться не может, и в воздухе над ним, в считанных сантиметрах, висит колючее, злое лицо Атаахуа, и под глазами её алеют мембраны. «Не вздумай умирать, - говорит она. – Если ты умрёшь, то и твой отец умер зря. Ты же хочешь правосудия? Хочешь мести, Леонард?»

Должно быть, привиделось. Но ненависть к Ате и правда огнём горела в его маленькой груди.

А она практически перестала останавливаться. Цеиранке редко требовался сон. Во время коротких остановок она снимала с саней канистру, оттаскивала её в сторону и негромко хлюпала в стороне. Каждый раз, пообедав, она словно заново расцветала; её «уши», остатки головных перепонок, отвороты на шее – всё наливалось и набухало. Ленни вспомнилось, как ему ещё на Ожерелье мать показывала, что даже увядшие и дряблые листья салата можно снова сделать сочными и хрустящими, просто погрузив их ненадолго в воду. От этих мыслей его снова начало тошнить.

Атаахуа отодрала с повреждённого глаза заплатку и сменила её на свежую, которую срезала с бедра. За пару дней стало понятно, что эта прижилась. Примерно через полторы недели после ущелья Ричкера они вышли на узкую дорогу со старыми следами гусеничных траков. Атаахуа пропустила следующий привал в расписании и шла ещё несколько часов. Под вечер они вышли на врытую в каменистую землю бетонную башенку высотой метра в полтора и в два раза большим диаметром. В башенке обнаружилась дверь. Она не была заперта. Не от кого.

Цеиранка внесла его внутрь на руках. Она уложила его на откидывающуюся со стены раскладушку, положила рядом снятый с ближайшей полки тюбик с фруктовым пюре и бутылку воды, а потом вышла наружу. Он не знал, сколько времени она отсутствовала, и к еде еле-еле притронулся. Вернувшись, Атаахуа ещё пошарилась на полках, нашла концентрированный бульон, сделала ему горячую кружку и проследила за тем, чтобы он всё выпил. Они не говорили друг другу ни слова. Потом он отвернулся к стене и лёг спать, а она прошла в санузел, и он, засыпая, слышал, как она там чем-то шуршала и плескала иногда водой.

Он проспал восемнадцать часов, и ему ничего не снилось.

Проснувшись, Ленни позавтракал ещё кружкой бульона и несколькими хлебцами. Ата ему больше ничего не позволила съесть. Сама она взяла себе фруктовое пюре. Он увидел, как она выпускает хоботок, и позеленел от отвращения. Цеиранка, заметив выражение на его лице, остановилась и вместе с тюбиком вышла на улицу.

Потом он ещё поспал, и ещё поел, и всё это время его не отпускало гнетущее чувство всеобъемлющей пустоты в груди.

Спасателям потребовалась ещё пара дней. Ленни и Атаахуа это время провели в параллельных мирах. Он много плакал, много спал, и ни разу так и не открыл отцовский бандольер. Она иногда подолгу уходила на поверхность. Ела она всегда там. От неё не последовало больше ни угроз, ни приказов.

***

- Они почти здесь, - проронила однажды Ата. Она в наушниках сидела у контрольной панели передатчика. Ей пришлось их нацепить горизонтально, потому что дуга на её гребень не налезала. – Полчаса.

Ленни оторвался от созерцания стены и посмотрел на неё. С её мембран всё ещё не сошёл красный цвет. Он сглотнул. Атаахуа негромко сказала что-то в микрофон и сняла наушники.

Они встретились взглядами. Нижняя часть её лица еле заметно дрогнула.

- Прощай, - сказала она. – Я сожалею о твоей утрате.

Вспоминая этот момент в будущем, Ленни мало-помалу поймёт, что на самом деле сказать она хотела что-то совсем другое, просто не знала, как. В тот миг эта куцая попытка извиниться его только разозлила. В каждом слове он услышал фальшь.

- Ненавижу тебя! – в сердцах сказал он. - Лучше бы это ты умерла!

С этими словами он поднялся по лестнице. Спасателей он дождался на поверхности. Он сказал им, что цеиранка внизу – убийца и людоедка, но они, как оказалось, уже об этом знали, потому что она сама им призналась по радио. Уже через шестнадцать часов Ленни на шаттле подняли на «Аиста Виноградного». В полёте из системы Эгира за ним следили корабельные врачи.

Из космопорта Ожерелья его забрала мать. Он тесно-тесно и долго-долго с ней обнимался, а потом они поехали домой, где Ленни ждала домашняя еда, которую он, к собственному удивлению, с большим аппетитом съел. Он рассказал матери то, что смог рассказать, а потом остановился, но она и не настаивала; она уже всё знала из полученного ещё до его прилёта доклада с Эгира III.

Ленни нашёл старый фотоальбом, где много-много ещё было отца – живого, весёлого, и преданного делу науки. С этим альбомом он уединился в своей комнате. Фотографии, вещи, запахи и воспоминания – всё здесь служило ему очередной порцией соли на рану, всё напоминало об утрате.

А мать его тем временем перерыла бандольер покойного мужа и наткнулась на простой блокнот в кожаной обложке. Она сама его Броку дарила несколько лет назад. Она листала хранившие следы пыли чужого мира страницы, думая о том, что совсем скоро ей придётся этот кусочек хроники Брока С. передать Партии. Она с ужасом прочитала его последние записи. Его почерк становился всё хуже, используемые им формулировки – всё короче, события, что он описывал – всё страшней. Гибель ФЗ-8, не устоявшей перед стихией; скудная перепись припасов, что они смогли разыскать и взять с собой; расчёты воды по часам; исчезновение Дага в настигшей их по дороге буре... Она проследила его путь в бездну чудовищного, беспросветного отчаяния, и добралась до последней из заполненных страниц.

«ДАГ ПРАВ, - написал там Брок огромными, размашистыми буквами. Карандаш настолько затупился и так сильно дёргался в его руке, что оставлял графитные мазки. – НАКОРМЛЮ ЛЕННИ».

Нора нахмурилась. Несколько раз она про себя повторила четыре слова, составлявших последнее послание Брока, и с каждым разом она всё сильнее ощущала исходившую от них – и от этой кожаной книжки – опасность. Она закрыла блокнот, но возвращать его в бандольер она не стала; взамен она прошла в свою спальню и запихнула его внутрь сейфа с драгоценностями, сказав себе, что прячет она его только от Ленни. Не от Партии. Ей просто надо будет немножко над этим подумать и понять, что же это всё-таки значит. Когда в их дверь постучится комиссар, книжку она ему обязательно передаст. Точно.

А пока она постучалась к сыну и, не дожидаясь разрешения, вошла. Он поднял заплаканное лицо. Она села рядом с ним, обняла его за плечи, и они вместе продолжили перелистывать страницы, на которых какая-то часть Брока ещё жила. Нора всё никак не могла выбросить из головы дневник мужа. Теперь, глядя на страницы старого фотоальбома, она думала о том, что тот Брок, которому она разрешила взять сына на Эгир III, возможно, умер ещё до того, как его цеиранская коллега его ударила ножом. Ей не хотелось в это верить, но она ничего не могла с собой поделать.

- Я очень по нему скучаю, - проскулил Ленни.

- И я, - машинально ответила она, и погладила его по голове. Он с благоговением продолжал листать страницы, и, следя за его движениями, и за разбивающимися о страницы слёзами, Нора всё наконец поняла.