Болезнь

Болезнь
Работа №436

Впервые окно разбилось промозглым ноябрьским утром.

Павел, как обычно, спустился в кухню в половину седьмого. Откуда-то тянуло холодом. Павел поёжился, включил свет и остановился в недоумении. В стекле одной из створок зияла дыра, на полу валялись осколки.

– Негодяи! – пробурчал Павел, отбивая зубами что-то похожее на военный марш.

Вместо нормального завтрака пришлось наскоро сделать пару бутербродов. На работу Павел отправился с твёрдым желанием по возвращении разобраться с неизвестными наглецами.

Однако через четыре часа его настигло ещё одно несчастье. Эвелина Владимировна, премилая старушонка, чья обеспеченность и щедрость делали её ещё приятнее, сообщила досадную новость. Она-де не может больше наблюдаться у Павла Викторовича, так как переезжает в Москву к сыну, занимающему важный пост в какой-то компании по производству техники. Павел не выказал расстройства, однако Эвелина Владимировна всё равно принялась убеждать, что такой прекрасный стоматолог, как он, без работы не останется. Павел доблестно выслушал успокаивающую речь до конца, точнее, до того момента, как в кабинет заглянул следующий пациент.

Выйдя из клиники вечером, Павел удивился нечищеной дорожке. Погода стояла тихая, однако листьев налетело как при урагане. Работавший здесь дворник отличался удивительной ответственностью, и Павел не помнил, наблюдал ли он подобную картину когда-либо раньше. Впрочем, уже через несколько минут подобные мысли удалось выкинуть из головы.

Дома, если не считать разбитого окна, всё было по-прежнему. Едва Павел открыл входную дверь, в нос ему ударил аромат курицы, запечённой с бесчисленными пряностями. Иногда Павел даже жалел, что теперь они не такие дорогие, как во времена Колумба.

Дверь на кухню была плотно закрыта. Скатерть и блюда вынужденно переехали в гостиную. Курица, едва не дымящаяся, расположилась посередине массивного стола. За ним могло разместиться двенадцать человек, но пустых тарелок сейчас стояло втрое меньше. Людей в комнате и вовсе не было.

Павел скинул верхнюю одежду и обувь и надел меховые тапочки, принёсшие ему странное успокоение. Тут же откуда-то вынырнула Зоя с вилками в руках.

– Законный супруг явился, – пропела она, почти не взглянув на мужа. – Просим к столу, ваше благородие.

– Я тебя тоже очень рад видеть, – Павел уселся на один из высоких стульев. – Где Лёшка? Он внезапно возненавидел курицу?

– Я его за математику посадила, – Зоя обогнула стол, раскладывая вилки. – Сам тебе всё расскажет.

– Это наказание за разбитое окно?

Зоя остановилась и как-то странно посмотрела на мужа.

– Про окно тебе лучше спросить у отца.

Павел не удержался от смешка.

– Он что, успел впасть в детство? Не рановато ли – в шестьдесят пять?

– Может, и впал, – пожала плечами Зоя. – Раньше он не нёс околесицу про заболевший город.

– Может, позовёшь наших мужиков к столу? А то ты меня уже заинтриговала.

– Разумеется, – и Зоя упорхнула вверх по лестнице.

Лёшка появился первым. Буркнул «привет» и взгромоздился на стул, без особого вожделения глядя на курицу.

– Как дела в школе? – поинтересовался Павел.

Он ожидал услышать о двойке по математике – ничего другого не могло побудить Зою усадить сына за этот предмет – но Лёшка вдруг выдал:

– Дима уезжает.

– Куда?

– В Москву, – Лёшка шмыгнул носом.

Павел попытался подобрать слова, но, прежде чем ему удалось это сделать, в гостиную вернулась Зоя, а за ней вошёл отец.

Он остановился, хмуро посмотрел на внука, а потом медленно перевёл взгляд на Павла. Тому показалось, что в глазах отца читается укор, непонятно кому предназначавшийся. Павел как можно живее поздоровался. Отец ответил сухо и, чуть сгорбившись, сел за стол.

Слова жены про какую-то болезнь не выходили у Павла из головы. Тем не менее, ближайшую четверть часа, пока семья расправлялась с ужином, он не осмеливался задать вопрос. Лишь когда Лёшка, не доев свою порцию и даже не дождавшись чая, вяло отодвинул остывшее мясо и отправился в свою комнату, Павел решился. Но, едва он открыл рот, отец его опередил.

– Наш город болен.

Павел рот закрыл, ожидая продолжения. Продолжения не последовало.

– Что вы имеете в виду? – спросила Зоя.

Павел не понял, действительно она не знает, в чём соль этой странной фразы, или просто хочет, чтобы Виктор Аркадьевич рассказал всё сыну сам.

Отец посмотрел на Павла помутневшим взглядом.

– Когда я был пацаном, один старик из нашего двора говорил мне, что города тоже болеют. Сначала кажется, что всё хорошо, а потом окна начинают биться, вещи ломаться, дети хворать. У жителей вдруг начинают появляться причины уехать. Проходит несколько лет, и город умирает.

Павел встревожился. Отец его, не веривший ни в бога, ни в чёрта, раньше не страдал любовью к мистическим легендам.

– Нам просто хулиганы камень в окно кинули, – с показной беспечностью сказал Павел. – Его заменят, и всё будет хорошо.

– Мастер сегодня приезжал делать замеры, новое окно установят завтра, – добавила Зоя.

Отец взял ложечку и стал медленно размешивать чай, в который даже не бросил сахар.

– Бесполезно, – проворчал он. – У дочери Иван Саныча тоже окно разбили. Хулиганы, говоришь? Они самые. Только их будет становиться всё больше и больше. Вот увидите.

Зоя теребила в руках салфетку, переводя взгляд с мужа на свёкра и обратно. Павел маленькими глотками пил тёплый чай. В комнате снова царило молчание.

Наконец отец встал, буркнул что-то вроде «спасибо» и отправился наверх. Павел и Зоя переглянулись.

– Чего это он? – непонимающе спросил Павел, не надеясь получить сколько-нибудь содержательный ответ.

– Твой отец, ты и думай, – попыталась пошутить Зоя.

Павел из вежливости улыбнулся.

Следующий день не обошёлся без происшествий. Опытный мастер, который должен был заменять окно, не вышел на работу. «Контора», как Зоя именовала почти любую компанию, прислала двух парнишек, едва вышедших из школьного возраста. Они умудрились уронить новое окно, и на стекле появилась трещина. «Контора» обязалась возместить убытки и обещание своё выполнила: через день кухня наконец перестала быть холодной.

Отец больше не говорил о болезни, но каждый раз, слыша о кухонном окне, цокал языком. Павел старался не обращать на это внимание. Больше полумесяца не происходило ничего необычного: хулиганы не разбивали окна, постоянные пациенты не торопились уезжать, а Лёшка, вопреки словам деда о хворающих детях, не чувствовал даже малейшего недомогания. С фактом, что уезжает друг, он быстро примирился.

***

Павел отворил дверь, и в лицо сразу бросило снегом. Выругавшись, Павел поднял выше воротник пальто, похоже, слишком лёгкого для такой погоды. Природа решила отпраздновать первый день зимы похолоданием и метелью, хотя ещё накануне вечером моросил дождь. Павел закрыл дверь, сунул ключи в карман и быстро зашагал по обледеневшему тротуару, пытаясь согреться. Можно было вернуться домой и переодеться, но это значило потерять несколько минут, а до клиники рукой подать.

Знакомая дорога обычно была хорошо освещена, но в это утро два фонаря не работали. Холод в сочетании с мраком становился совсем уж невыносимым, и Павел ещё ускорил шаг. Он почти прошёл тёмный участок, когда, не заметив чего-то маленького, споткнулся. Мгновение он ещё пытался опереться на левую ногу, но она предательски проскользила. Павел рухнул, неумело выставив вперёд руки. Это не помогло. Удар вышиб из лёгких тёплый воздух, и они тут же наполнились холодным. Кашляя и отплёвываясь от набившегося в рот снега, Павел приподнялся и тут же, застонав, упал обратно. Между правым локтём и плечом растекалась боль. Перед глазами поплыло, и Павел оказался в кромешной тьме. Он часто задышал и прикусил губу, стараясь не закричать.

Скоро он снова смог различать проносившиеся мимо автомобили. Боль поутихла, и Павел кое-как смог сесть. Мысленно ругая нерадивых фонарщиков последними словами, он с третьей попытки достал левой рукой из правого кармана брюк телефон. Экран мгновенно покрылся водой от тающего снега.

К тому моменту, как рядом затормозило такси, боль в руке стала ноющей. Павел даже начал надеяться, что обойдётся ушибом или вывихом. Однако в поликлинике надежда быстро рассеялась: на рентгеновском снимке невооружённым глазом был виден перелом. «На пару месяцев о работе придётся забыть», – мрачно подумал Павел.

***

Декабрь тянулся мучительно медленно. Павел проводил дома целые дни, и это удручало. Утром он смотрел сериалы: сперва претендующие на то, чтобы зваться искусством, а после какие-то дурацкие, даже названия которых он не всегда помнил. Пару раз он предлагал Зое присоединиться, и та присоединялась, однако скоро Павел понял, что это занятие не приносит жене никакого удовольствия. Похоже, любовь домохозяек к идиотским шоу, про которую талдычили некоторые пациенты, была преувеличена.

Днём, когда из школы возвращался Лёшка, Павел садился помогать ему со школьными заданиями. Однако большую часть времени сын просто под пристальным надзором делал упражнения. Лёшка часто останавливался и задумывался над простыми вопросами, иногда косясь на отца. Однако же ответы почти всегда оказывались правильными. В конце концов, Павел перестал подражать Большому Брату, ограничившись лишь выборочной проверкой домашней работы.

Под Новый год пришёл повидаться коллега. Евгений, приятный мужчина семью годами младше Павла, притащил огромный пакет мандаринов.

– Нам этого на несколько лет хватит, – удерживать подарок в левой руке было непросто, и Павел предпочёл побыстрее положить его на стол.

На губах Евгения появилась хитрая улыбка.

– А я с таким расчётом и покупал, – пошутил он. – Я в Питер уезжаю, так что в ближайшее время…

Он развёл руками. Потом заметил люстру под потолком и присвистнул:

– Ничего так. Вы сколько за коммуналку платите?

Этот вопрос Павел проигнорировал.

– В Питер?

Евгений вальяжно уселся на стуле.

– Там платят лучше. Да и вообще наш город – та ещё дыра. Ты не думал тоже перебраться? Ну, когда рука срастётся.

Павел усмехнулся.

– Жень, я полгода назад кредит за дом выплатил. Как ты думаешь, я хочу куда-то переезжать?

– Как знаешь, – пожал плечами Евгений.

– Конечно, Питер-то получше будет, – раздалось у двери.

Павел и Евгений обернулись. Виктор Аркадьевич вошёл в гостиную и уселся в кресло у окна.

– Вот из-за таких, как ты, Женя, город и умрёт.

– Здравствуйте, Виктор… – замялся Евгений.

– Аркадьевич, – напомнил Павел. – Пап, ты же не собираешься говорить о своей этой болезни сейчас?

– Тут два врача, пусть говорит, – Евгений пытался скрыть недоумение; получалось плохо.

Павел облокотился на спинку стула, готовясь вновь выслушать ту историю о болезни города. Так и случилось, однако в этот раз отец добавил несколько предложений:

– Мы не знаем, как эту болезнь вылечить. Всё, что мы можем, – это хранить верность городу. Мы не должны поддаваться недугу. Надо оставаться здесь, только так город сохранит жизнь.

Евгений смотрел на старика со снисхождением, как смотрят на ребёнка, увлечённо толкующего о живых игрушках.

– Виктор Аркадьевич, человек ищет, где лучше, – ласково произнёс Евгений. – Я хороший стоматолог, и мне всего тридцать пять. У меня всё ещё впереди. Почему я должен отказываться от блестящей карьеры, которую здесь не построишь?

– Но это твой родной город! Как можно не думать о нём?

Евгений наклонился к Павлу и прошептал на ухо: «У меня есть знакомый, учились вместе, он хороший психиатр…». Павел глянул на него с возмущением, а тот подмигнул и встал.

– Не смею больше вас задерживать. Паш, решишь тоже уехать, звякни, – он изобразил руками телефонную трубку и вышел в коридор.

Когда Павел закрыл дверь за гостем и вернулся в комнату, отец всё так же сидел у окна, глядя на мерно падающий пушистый снег. Сына он спросил, даже не поворачиваясь:

– Ты же не послушал этого…

– Пристойных слов подобрать не можешь?

– Пристойных слов полно, – угрюмо сказал отец. – Ни одно не подходит. В армии такого бы назвали дезертиром.

– Городам присягу не дают, – возразил Павел.

– Ты прав, не дают. Формально. Но как, скажи мне, как можно оставить родное место, где ты живёшь с самого рождения? Даже если всё плохо, даже если какие-то мистические силы природы против тебя? Паша, – отец наконец повернулся к сыну, в глазах блестели слёзы, – ведь если вся твоя жизнь прошла здесь, в этом городе, значит, ты его часть, значит, вне его ты ничто? Ведь так?

Павел хотел возразить, он даже знал, что сказать, но слова застряли в горле. Вместо этого он шагнул к отцу и молча обнял его.

***

Зима выдалась снежной. Коммунальные службы, и раньше не отличавшиеся усердием, будто вовсе прекратили работу. Время от времени Павел с Зоей выбирались на главный проспект города. Там ещё можно было ходить, не проваливаясь по колено. Они гуляли – недолго, обычно около часа. Зоя поддерживала мужа за левый локоть, хотя едва ли это могло спасти от нового падения. Павел замечал, что на проспекте будто бы становится всё меньше и машин, и пешеходов – или так разыгралось воображение, подкрепляемое отцовскими рассказами?

Как бы то ни было, в душе поселилась тревога. Павел вышел на работу в начале февраля и в первый же день поинтересовался у знакомого администратора, не стало ли у клиники меньше клиентов. Тот воровато огляделся – разглашать подобные сведения договор запрещал – и шепнул, что да, люди стали приходить реже, скандалить чаще и платить неохотнее. Впрочем, несколько работников уволилось, так что недостатка в работе быть не должно.

Недостаток и правда пока не ощущался, однако на смену некоторым знакомым пациентам пришли новые. Многие из них будто бы вечно были чем-то недовольны. Тучный мужик после приёма минут десять распинался о том, какие раньше умелые работали врачи, и что нынешнее поколение им не ровня. Женщина неопределённого возраста, видимо, только что узнавшая расценки стоматологии, вылила на Павла всё недовольство, но от услуг не отказалась.

Работа быстро превращалась в рутину.

Павел уже откровенно радовался, когда под конец дня не было клиентов. Весной таких вечеров стало больше, и он возвращался домой с лёгким сердцем. Казалось, жизнь налаживается, но в конце апреля снова разбилось окно.

Было это после ужина. Отец в гостиной смотрел региональные новости и бурчал что-то себе под нос.

– Что в этот раз власти натворили? – весело поинтересовался Павел, усаживаясь на широкий диван.

– Крыса бежит с тонущего корабля.

На экране мэр, толстый розовощёкий человек, живо отвечал на вопросы журналистов.

– Молодые едут в большие города: жизнь устраивать, самореализовываться, как сейчас модно говорить. А я разве хуже? В конце концов, я ещё не старик, у меня, так сказать, вся карьера ещё впереди.

– Не старик, как же. Шестой десяток разменял, – съязвил отец.

– В душе я всё ещё молод, – продолжал мэр. – В Москве мне самое место. Однако мой родной город я буду вспоминать со всей возможной теплотой. Мне будет очень его не хватать.

И он с наигранной грустью приложил руку к груди.

– Шельма! – выругался отец.

– Не то слово, – на автомате согласился Павел.

– Ты понимаешь, что происходит? – похоже, этот вопрос был риторическим, так как дожидаться ответа отец не стал. – Да если люди узнают, а они уже знают, да я эту сволочь…

Он снова завёл шарманку про то, что нельзя никуда уезжать. Павел закатил глаза и встал, и в этот момент раздался звон. Дыхнуло холодом. Павел рефлекторно отступил назад. Рядом с диваном в окружении осколков лежал камень, а в разбитом окне, за забором, маячила голова мальчишки. Поняв, что его заметили, он тут же дал дёру, так что Павел не смог его разглядеть. Отец вскочил с дивана: ругательства, обильным потоком лившиеся из его уст, стали совсем уж нецензурными.

Павел покосился на дверной проём и, увидев спустившихся жену и сына, спешно потрепал отца за плечо. Тот наконец замолк и сел обратно на диван, не обращая внимания на пронизывающий комнату холод.

– Похоже, забор надо было ставить выше, – флегматично заметила Зоя.

– Кому-то ремня мало давали, – усмехнулся Павел и добавил, заметив боязливый взгляд Лёшки. – Да я не про тебя.

Отец проворчал что-то про мэра и предателей. Павел вздохнул и пошёл наверх.

***

– Паш, только что звонили: наш старик в СИЗО.

Павел застыл на пороге. Вопрос о том, как скоро заменят окно, моментально вылетел из головы.

– Как в СИЗО? – Павел ошарашенно посмотрел на жену.

– Сказали, он побил мэра или что-то такое, я не поняла всего. Я вообще мало что поняла. Лёше я ещё не говорила.

– И не говори, – Павел нервно достал телефон и набрал короткий номер. Зоя волнительно следила за его движениями.

– Алло, полиция?..

Через пятнадцать минут Павел уже мчался в такси по темнеющим улицам. Шёл мелкий дождь. Капли одна за другой сползали по боковому стеклу. Павел рассеянно наблюдал за ними, пытаясь отвлечься. Отвлечься не получалось.

В отделении Павла встретил худой дежурный с огромными мешками под глазами. После слов про СИЗО он устало возразил, что Виктор Аркадьевич «всего лишь в изоляторе временного содержания».

– Только стариков, желающих поколотить мэра, нам сейчас и не хватало, – бесцветным голосом пожаловался дежурный.

– Что с ним будет? Что с мэром? – от беспокойства Павел даже не стал садиться.

Меланхоличного полицейского, видимо, вполне устраивало смотреть на собеседника снизу вверх.

– Вы вашего отца-то сами видели? Он немного не в той весовой категории, чтобы с мэром состязаться. Во всех смыслах слова, – на лице дежурного проскользнуло подобие кривой улыбки. – Наш дорогой градоначальник тут же толкнул речь какому-то журналишке, мол, старики мешают молодёжи стремиться к мечтам. Хотя не думаю, что вам это интересно. Короче, дождитесь завтрашнего дня. Старика вашего, скорее всего, выпустят под подписку.

– А дальше?

– А дальше триста восемнадцатая, часть первая. Штраф, наверное, случай-то пустяковый. До двухсот тысяч.

– Действительно, пустяковый, двести тысяч-то, – Павел мысленно стал мысленно считать деньги.

В последние недели доходы медленно, но верно катились под откос. Львиная доля весьма неплохой зарплаты стоматолога зависела от количества клиентов, а с ними было туго. Возможно, придётся залезть в семейную заначку. У отца своя вряд ли есть: он никогда не славился любовью к накоплениям.

Дежурный не обманул: на следующий день отец действительно вернулся домой. Он был чернее тучи и долго не хотел вспоминать произошедшее. Павлу удалось его разговорить лишь глубоким вечером.

– Я не хотел этого делать, – светло-карие отцовские глаза, казалось, стали совсем бесцветными. – Но как вспомнил, что он говорил…

– Как ты вообще оказался рядом с мэром?

– Хотел спросить с него за его слова. Нет, не подумай, действительно спросить. Он как раз давал интервью какой-то газете. Ну я и… выразил неудовольствие его вчерашним выступлением, – отец тщательно выбирал слова и говорил медленно. – Непохоже, чтобы он вообще работал, только с журналистами болтает. Каждый день.

– Так что произошло-то? За что тебя повязали? – напомнил Павел.

– Он сказал мне, чтобы я не мешал. Знаешь, с гаденькой такой улыбочкой, чтобы под камерами хорошо смотреться. Ну я и не вытерпел. Клянусь, я его только за воротник схватил – меня тут же оттащили. Ах, – отец вздохнул. – Да что тут говорить уже… Сам виноват.

Он не сказал больше ни слова. Павел, пожав плечами, отправился в спальню.

***

– ...и назначить ему наказание в виде штрафа в размере тридцати тысяч рублей.

Павел облегчённо выдохнул. Всего-то. Ничего страшного не случилось. Перед заседанием адвокат сказал, что готовиться надо ко всему: год назад на градоначальника набросилась какая-то женщина – так она штрафом не отделалась. Однако теперь мэр, похоже, очень торопился уехать из города и на обидчика смотрел сквозь пальцы. Его самого дело будто бы не интересовало.

Павел был почти счастлив, однако отцу мягкий приговор, похоже, не принёс особой радости. Даже когда они вышли на улицу, на которой, несмотря на стоящую столбом пыль, было тепло и по-летнему уютно, отец даже не улыбнулся. В дороге он обронил лишь несколько коротких фраз.

Зоя была дома. Она отказалась идти на заседание, пожаловавшись на усталость. Павел тогда забеспокоился, но, вернувшись домой, снова почувствовал облегчение: жена сидела в гостиной, беззаботно болтая по телефону – по-видимому, с какой-то подружкой. Завидев Виктора Аркадьевича, Зоя быстро повесила трубку и доброжелательно произнесла:

– Я вижу, в тюрьму вас не отправили.

– Получается, что так, – сухо ответил он и пошёл наверх.

– Пришлось взять с него честное пионерское, что он больше не будет кидаться на несчастных мэров, – Павел подмигнул и только теперь заметил, что Зоя смотрит на него со странным возбуждением, читающимся в огромных карих глазах.

– Паш, мне надо сказать, – она запнулась, – я беременна, и…

Павел прижал её к себе прежде, чем осознал новость.

– Я даже не хочу знать, что там после «и».

– Да ничего там нет, просто я подумала, что это прозвучит более обыденно, что ли, – она тихо рассмеялась.

– В таком случае, ты ошиблась, – он погладил её волосы.

Зоя отступила на шаг. Её лицо сияло.

– Лёшка знает? – спросил Павел. – Он хотел брата.

– Нет. Хотя я брата пока гарантировать не могу.

***

Вечером того же дня Павел зашёл в комнату отца. Тот сидел в старом кресле, держа несколько фотографий. На полу лежал чёрный советский дипломат. Отец по какой-то причине считал его самым надёжным хранилищем во всей вселенной и утверждал, что он несгораемый.

– Я решил посмотреть старые фотоснимки, – отец подслеповато щурился. – Наши, семейные.

Павел сел на кровать и взял одну из фотографий. Косые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тюль на окне, упали на старую карточку. Лето или конец весны, Паша, мальчик лет восьми, стоит в своём дворе. Старые качели – они ужасно скрипели, но ребёнку этот звук казался признаком мотора. Будто бы внутри железной штуки есть какой-то скрытый механизм. Паша тогда думал, что по-другому нельзя объяснить, почему качели так долго не останавливаются.

Другое фото. Здесь ему одиннадцать. Главная улица города, он идёт с отцом и матерью по главной улице города. Должно быть, после первомайской демонстрации: на заднем фоне двое людей с красными флагами. Мать в зелёном платье, каштановые волосы рассыпались по плечам. Она почти никогда не распускала их – только по праздникам. Павел грустно улыбнулся. Он уже редко вспоминает её. Слишком редко.

Отец и сын сидели в молчании, и тишину нарушал только шелест фотографий. Соседний двор: Паша валяется у кривых ворот, обнимая руками мяч. Должно быть, сделал сейв. Сейв – господи, тогда и слов таких никто не знал. Как в его дворе тогда это называли? Просто «поймал»? Да, наверное. В отдельных случаях – «выкуси».

Последняя линейка. Он с родителями у стен родной школы. Белая рубашка под чёрным пиджаком, в руках – несколько жалких цветочков. Мать широко улыбается, отец нарочито сдержан. Меньше чем через год Павел уедет учиться. Потом вернётся жить и работать в свой город. Навсегда ли?

– Ты нечасто их достаёшь, – Павел отложил фотографии.

– Да, – согласился отец. – Да, ты прав. Сегодня будто что-то щёлкнуло. Наша семья…

Он задумался, и Павел договорил за него.

– Станет больше. Опять. Зоя беременна.

Отец кротко улыбнулся.

– Это прекрасно. Паш, вы этого заслуживаете. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я ничего не хочу больше этого.

***

В последние дни у Зои вошло в привычку приходить в клинику мужа и ждать его после смены. Она объясняла это желанием больше гулять, что, однако, не мешало ей жаловаться на внезапно потяжелевший воздух. Трудно дышать, говорила она. Павел скоро тоже стал ловить себя на подобных мыслях, однако они, конечно, появлялись из-за тревоги Зои.

В тот августовский вечер они снова шли по дороге домой. По проезжей части пронеслась машина, явно превышая положенную скорость. Зоя вздрогнула и вцепилась в локоть Павла.

– Мне неспокойно, – пожаловалась она. – В последнее время они так носятся.

Павел пожал плечами.

Подходя к дому, они услышали звон. Не сговариваясь, они ускорили шаг и свернули за угол. У забора стояли три пацана лет двенадцати, у одного из них в руке был зажат камень.

– Эй! – крикнул Павел. – Вы что творите?

Мальчишки обернулись. Тот, что был с камнем, взглянул на Павла с недовольством, но затем перевёл взгляд на миниатюрную Зою. Серые глаза нехорошо блеснули, губы расплылись в гаденькой улыбочке. Камень взлетел, Павел ринулся ему наперерез. Удар в правое плечо, боль в руке. Павел охнул, но быстро схватил упавший камень и неумело запустил вслед уже сорвавшимся с места хулиганам.

– Подонки, – выругался он, потирая руку.

Зоя, вся белая, скользнула к калитке.

У дома валялись осколки стекла. Павел почти не обратил на них внимания – это уже казалось обыденностью.

– Я боюсь, – призналась Зоя, оказавшись за защитой кирпичных стен. – В последнее время происходит много нехорошего. Твой отец как-то говорил, что город умирает. Знаешь, я тогда не поверила. А сейчас я хочу уехать. Если это повторится… да я даже думать о таком не хочу.

– Не ходи больше одна, – попросил Павел, хотя и понимал, что этого вряд ли будет достаточно.

– Не буду, – пообещала Зоя. – Но, если твой отец прав, что делать? У тебя был коллега, ты говорил, он в Петербург уехал и тебя тоже агитировал.

Она взглянула на мужа глазами затравленного зверька.

– Мы не можем просто взять и сорваться из-за каких-то сказок, – возразил Павел, не чувствуя, однако уверенности. – У меня здесь есть работа, есть деньги.

– Нам их хватит? У тебя становится всё меньше пациентов.

Павел задумался.

– Не знаю, – признался он. – Я всегда был уверен, что моей зарплаты нам хватит. Всегда будет хватать.

– Ты можешь просто позвонить. Расспросить этого своего друга. Простой звонок ни к чему не обязывает.

Павел недолго колебался, но потом взял телефон.

Евгений снял трубку после четвёртого гудка.

– Какие люди, – послышался насмешливый голос. – Что, решил в Питер свалить?

– Пока нет, – уклончиво ответил Павел. – Просто хочу узнать, как ты там.

– Просто узнать, конечно же, как я мог сомневаться. Да всё у меня хорошо. Я в нормальной клинике, мы сейчас даже расширяемся. Хочешь знать, сколько платят? Конечно, хочешь, ты ж для этого и звонишь. Раза в два больше получаю, чем в вашем Мухосранске. И это уже сейчас, хотя я тут почти новичок.

– Я рад за тебя, – ничего оригинальнее Павел придумать не смог.

– А уж как я рад за себя. Ты, значит, надумаешь перебираться – возьми характеристику. Наш старикан ещё жив?

– Главврач? Кузнецов?

– Он самый.

– Через две недели на пенсию уходит.

– У тебя ещё есть время, – Павел будто бы увидел, как Евгений подмигнул. – Возьми характеристику, не пожалеешь.

И Павел взял. Через два дня постучался к Дмитрию Олеговичу Кузнецову – разговорчивому низенькому толстяку, которого любила вся больница. Он часто говорил, что будет главврачом, пока не помрёт.

– Видишь ли, – сказал Дмитрий Олегович, наливая Павлу чай в безупречно белую чашку, – помирать я всё ещё не собираюсь. Но случилась небольшая оказия: раньше я людям рассказывал, как им жить с их болячками, а теперь мне рассказали. Отправляют меня, в общем, в санатории, на неопределённый срок. Ты меня не осуждай: если бы не эта неприятность, я бы клинику не бросил.

– Да я и сам пришёл за характеристикой, – как бы невзначай упомянул Павел.

– Да? – Дмитрий Олегович отставил свою чашку. – Так это я мигом.

С этого дня всё было решено. Павел снова связался с Евгением, тот с необычной для себя серьёзностью рассказал про перспективы. Оставалось, наверное, самое сложное – рассказать отцу.

Павел выбрал для этого день, когда Зоя с сыном пошли праздновать день рождения какого-то друга Лёшки. Отец на диване в гостиной читал газету. Павел сидел за столом и собирался с мыслями.

– Мне нужно сказать кое-что, – начал наконец он. – У меня здесь довольно туго с зарплатой, а дальше будет только хуже, судя по всему. Я думаю, мне понадобится более прибыльное место.

– Хочешь сменить работу? – отец не отрывался от печатных страниц. – У нас в городе есть клиника лучше?

– Не у нас в городе. В Петербурге.

Отец наконец отложил газету и непонимающе взглянул на сына.

– У тебя жена и сын здесь. Паш, я тебя не узнаю.

– Мы уедем втроём.

Отца мелко затрясло. Испугавшись, Павел вскочил с места, но отец властно вытянул руки, словно принуждая сына сесть обратно.

– Паша, я тебе говорил, я тебя предупреждал. Это не твой выбор, это болезнь тебе твердит уехать. Городу тяжело, нельзя покидать его!

– Ты прав, – Павел испугался холода в своём голосе, но продолжил, – моя жена будет рожать, и лучше это произойдёт в хорошем роддоме в обычном, здоровом городе. Я не хочу, чтобы мои дети ежедневно рисковали получить по голове камнем.

Отец вцепился в подлокотники кресла и тяжело задышал.

– Город! – почти вскричал он. – Твой город, мой город! Сейчас тёмные времена, да как можно…

– И когда тёмные времена закончатся? – перебил Павел. – Когда? Ты можешь это сказать?

Отец будто обмяк от этого вопроса. Вся злость куда-то улетучилась. Он откинулся на спину и беспомощно взглянул на Павла.

– Я говорил, – повторил он, – болезнь неизлечима. Но когда больного уже не спасти, ему ведь всё равно пытаются помочь?

– Я не хочу дожидаться момента, когда не спасти будет моих близких, – твёрдо ответил Павел.

Он чувствовал себя победителем. Отец молчал.

– А город, где ты прожил почти всю жизнь, тебе не родной?

– Он и без меня проживёт.

– Каждый так думает, – скривился отец. – Каждый.

***

Уезжали холодным осенним утром. Отец провожать отказался: он заперся в доме, полноправным хозяином которого только что стал, и не стал даже смотреть в окно. Лёшка, не до конца понимавший перемены в настроении деда, хандрил все несколько часов, которые междугородний автобус вёз семью в областной центр. Павел изо всех сил старался показать, что не волнуется, но и сам оставался в мрачном настроении.

В аэропорту стало чуть легче. А затем жизнь вновь завертелась бесконечным калейдоскопом. Огромный город, съёмное жильё, работа в современной клинике, куда Павла действительно приняли. Узи показало, что у Зои будет сын. Лёшка обрадовался этому больше всех, предвкушая наполненные весельем игры с «пацанчиком», как он прозвал ещё не рождённого брата. Павел добродушно посмеивался над беззаботностью сына. Зоя, однако, тоже заразилась оптимизмом. Она почти всё время пребывала в хорошем настроении. Она не тревожилась, даже когда Павел до позднего вечера оставался на работе.

Ещё несколько месяцев назад он сидел часами без дела, гадая, придёт ли записавшийся на три тридцать клиент. Теперь работы было много, пожалуй, слишком много, но это уже не беспокоило. Денег хватало, о них можно было не переживать.

Отец, первую неделю даже не бравший трубку, скоро усмирил обиду. Павел звонил ему каждую неделю по несколько раз. Отец скоро стал интересоваться жизнью семьи, он расспрашивал про здоровье Зои, про учёбу Лёши в новой школе, про работу сына. От денег, однако, он неизменно отказывался, а на вопросы о своей жизни отвечал, мол, всё по-старому, ровным счётом никаких происшествий.

В апреле Зоя родила, сына назвали Максимом. Павел сказал об этом отцу в тот же день, и тот пообещал отпраздновать, но как именно, не уточнил. Несколько недель спустя, когда Зоя достаточно отдохнула после родов, Павел сказал отцу, что собирается приехать. Нет, пока без семьи. Да, повидаться. Если нужно, помочь по дому. Нет, Зое не будет тяжело. Евгений с женой – он женился недавно – живут недалеко, случись что, помогут.

Обговорили день. Павел купил билет на регулярный рейс и отправился в город, где не был больше полугода. Отец утверждал, что ничего неприятного там не происходит, но, садясь в самолёт, Павел подспудно понимал, что это вряд ли чистая правда.

***

Пыль. Она была первым, на что обратил внимание Павел, когда автобус, покачиваясь, въехал в город. Она была везде: в воздухе, на дорогах, на редкой молодой листве. Мимо проносились здания. Павел ловил себя на мысли, что чуть ли не в каждом разбито окно, а то и два, три, четыре. Автобус остановился на светофоре у старой школы с облупившимися стенами. Во дворе, чуть ли не у самого крыльца, трое пацанов лет десяти лупили четвёртого. Павел вдруг почувствовал стыд и отвёл взгляд. Перед автобусом переходила дорогу старуха. Она шла медленно, но потом вдруг прытко бросилась вперёд. Едва она достигла троутара, мимо промчался внедорожник. Старуха что-то прокричала ему вслед – должно быть, ругательства. Автобус тронулся.

В следующий раз он затормозил уже на остановке. Павел спустился со ступенек и сразу закашлялся. Воздух не только был пыльным: он давил на грудную клетку, будто собирался задушить. Майское солнце, обычно мягкое, жгло, будто в середине лета.

Павел вызвал такси, приехала старая тойота. От водителя, угрюмого человека с наколками на руках, несло перегаром. Павел несколько секунд колебался, стоит ли садиться. Таксист заметил это и сердито бросил: «Что, передумал?». Павел поспешно залез в машину, молясь, чтобы пронесло.

По счастью, ни убить, ни ограбить его не попытались. Уже скоро Павел стоял у своего бывшего дома. Два выбитых окна – с каким-то мрачным оптимизмом он подумал, что в некоторых зданиях города таких было больше.

Павел подошёл к забору и увидел, что замок сломан. С тревогой толкнул калитку, зашёл на участок и почти бегом поднялся по крыльцу. Да, он ещё вчера говорил с отцом, но даже за сутки здесь могло что-то произойти. Потянул на себя входную дверь – к счастью, заперто. Позвонил.

Прошла томительная минута, и только по её прошествии дверь открылась. Павел увидел отца и похолодел. Сгорбленный старик, которому, казалось, хорошо за семьдесят, опирался на короткую трость. Седые волосы поредели, на затылке образовалась большая плешь. Сморщенные руки дрожали.

– Паша! – отец робко улыбнулся. – Я думал, ты не приедешь.

– Мы же только вчера говорили, – мягко напомнил Павел. – Ты не забыл?

– Нет, конечно. Но вдруг что-то случилось бы, вдруг ты нужен был бы дома. Пошли, я тебе чай налью, ты устал, наверное, – отец покосился на чемодан.

– Ерунда. Давай лучше я чаем займусь.

Отцу явно было приятно это предложение. Пока Павел наполнял чашки и ставил на стол простое печенье, он сидел в кресле и увлечённо рассказывал о своей жизни. Рассказывал то, чего не говорил по телефону.

– Иван Саныч, ты его не помнишь, наверное, его недавно велосипедист сбил, ногу ему сломал. Он в больнице сейчас. Иван Саныч, не велосипедист. Этого так и не нашли. Хотя и не искали, думаю.

У меня и самого ноги болят, но меня никто не сбивал, ты не подумай. Просто врачей нет почти. Ты понимаешь. Хотя в Петербурге, наверное, всё есть, ну да ты лучше меня знаешь, как там жизнь.

Отец ещё что-то говорил, но в голове Павла вдруг созрела идея.

– Пап, а может, тебе съездить к нам? Обследуешься, подлечишься. Ненадолго, на несколько недель. Заодно внуков увидишь. Ну, как тебе?

– Нет, – голос отца вдруг стал сиплым. – Это сейчас не ты говоришь. Это болезнь. У всех разные искушения уехать. Знаешь, вас-то я уже давно не виню. Мы же семья, – он печально взглянул на сына.

– Да, и мы хотим тебе помочь. У меня есть знакомые среди питерских врачей, – это было полуправдой: кроме работников своей клиники Павел никаких врачей в Санкт-Петербурге не знал. – Это же ненадолго, только на несколько недель. Потом вернёшься. А здесь у меня ещё остаются бывшие коллеги, я попрошу одного приглядеть за домом.

Отец долго молчал, но потом кивнул.

– Хорошо. На несколько недель.

***

Отец на диване баюкал младшего внука. Павел подсел рядом, готовясь сказать то, что планировал уже почти месяц.

– Папа, – начал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно печальнее. – Мне звонил Валентин Григорьевич, коллега из прошлой клиники…

Он замялся. Отец заметил это и встревожился.

– Что такое? Что-то с домом.

– Да. Поджог. Потушить потушили, но жить там сейчас нельзя. Да и вряд ли будет можно.

– Я знал, – отец тяжело сглотнул, – я знал, что-нибудь произойдёт. Не надо было уезжать.

– Ты вряд ли смог бы предотвратить это.

– Да, конечно. Ты прав. Но куда я тогда вернусь? Я хотел уехать через неделю или около того…

– Поживёшь пока здесь, с нами. Я съезжу, привезу всё, что не сгорело. А потом – потом посмотрим.

Отец погрустнел.

– Болезнь. Она и меня вытравила.

Он взглянул на спящего на его руках внука и меланхолично улыбнулся.

Павел вышел из комнаты. Он привезёт «несгораемый» дипломат, а дом… А что дом? Останется в прошлом. Может быть, скоро его действительно подожгут. Может быть, там поселятся какие-нибудь бомжи. Может быть, он просто обветшает, а все окна станут разбитыми. В конце концов, это уже не имело никакого значения.

+3
16:02
545
14:49
В общем, не нашла я фэнтези, скорее рассказ — аллюзия к современному упадку периферии, или даже еще к чему-то более масштабному.
К слову, читать было интересно, правда иногда реплики героев были уж слишком неправдоподобными, например, слова мэра:
– Молодые едут в большие города: жизнь устраивать, самореализовываться, как сейчас модно говорить. А я разве хуже? В конце концов, я ещё не старик, у меня, так сказать, вся карьера ещё впереди.

Сложно поверить, что мэр будет так легкомысленно говорить про свои карьерные амбиции.
17:49 (отредактировано)
Как говорится — иии? Города болеют, ок. Герои уезжают, ок. Написано складно, неплохо, но я все время ждал, что вот-вот будет сюжетный поворот, динамика, твист и всё такое.
Не будет. Все умерли. Ну, не все, ладно. Ууу, какой вы, автор… ((

А, и да — хде фантастика? Даже мистики можно с трудом по сусекам наскрести. sos
20:28
Разве так города болеют? Вот у Столярова в «Саде и канале» действительно болезнь, любо-дорого читать… Полюбопытствуйте…
18:11
Я так понимаю: чем больше людей уезжает, тем сильнее болезнь воздействует на оставшихся? И тем злее становится народ?
Загрузка...
Анна Неделина №2

Достойные внимания