Alisabet Argent

Моя единственная любовь..

Автор:
Лишний Алексей
Моя единственная любовь..
Работа №253
  • Опубликовано на Дзен

В среду, 22 октября, на Вознесенском проспекте в доме отставного генерала Nна званом ужине по поводу предстоящего венчания генеральской дочери со статским советником Любимовым гости не могли не нарадоваться разнообразию подаваемых блюд: от простого деревенского расстегая с рыбой до страсбургского пирога, «нетленного», по меткому определению поэта.

Любимая дочь в семье Любимовых, конечно же, заслуживала подобных почестей. Так думали все гости, пытаясь достать кусочек осетра, царившего в самой серёдке обширного стола. Исключение составляли разве что два угрюмых молодых человека в углу гостиной, оставшихся в компании друг друга даже после того, как дали сигнал перейти к столам для партии в вист.

Один восседал на диване, небрежно опёршись локтем о шёлковую подушку, а второй рукой удерживая бокал с Аи. Выглядел он для своих тридцати моложаво. Вьющиеся чёрные волосы не прятал в хвост, а позволял им улечься на плечи и сползти по тёмно-бордовому сюртуку.

- Не понимаю я этого, - в очередной раз повторял молодой человек, запивая эту фразу лёгким глотком. Видимо, от сего ритуала понимание должно было в конце концов явиться очищенному разуму.

Собеседник его, безусый юноша со светлыми глазами и таким же мировосприятием, согласно кивал головой. Подобных людей часто можно увидеть в будуарах (хотя, боюсь, нас, дорогой читатель, туда не допустят) светских львиц, коих сии молодые люди почитают за богинь новой античности.

- Не понимаю… Моего дядю не любили соседи. Говорили, он нелюдим. Да, он жил анахоретом – это не секрет, но тогда откуда это?.. Что значит «Меня погубила моя единственная любовь»? Какая у него могла быть любовь? Слушай, monami, ты бы говорил о любви после того, как тебе исполнится шестьдесят?

- Любовь – единственное, что делает нас бессмертными, так почему возраст…

- О, я и забыл про твой юношеский запал. Но дядя-то не юноша. Он был старше моего покойничка отца. Как его могла погубить любовь? Какая любовь? В народе говорят, седина в бороду – бес в ребро.

- Любовь же не имеет отношения к телу, её суть в душе.

- Им это скажи! – Человек на диване, назовём его Владимиром, одними глазами указал на двух девиц, явно переусердствовавших со смехом на шутку молодого человека, показывающего на фамильный портрет на стене. Раскрасневшись, они тут же принялись обмахиваться веером и прятать лицо.

- Я думаю, тебе надо срочно ехать в деревню, - привычно не обращая внимания на колкости старшего друга, серьёзно посоветовал собеседник. – Твой дядя умер. Единственный твой родственник, Владимир. Нельзя это оставить просто так. Его смерть загадочна, и…

- Дядя мне ничего не оставил. Всё дочерям.

- Какая разница? Он твой дядя! И прислал именно тебе это письмо! – юноша, назовём его Николай Г., взволнованно сжал в кулаке миниатюрную державу, венчавшую подлокотники вычурного кресла.

- Я рассказал тебе не всё. В письме была ещё одна строчка. «Приезжай хотя бы проститься».

- Тем более. Чего же ты медлишь, Владимир? Конечно, проститься с дядей ты не успел, но…

- И это тоже не всё. К сожалению. Почерк был не его. Я сразу узнал. Потому что писано было рукой моей матери. Почившей более пяти лет назад…

***

Николаю Г. от 30 октября 18** года

«Милостивый государь мой, вот уже третьи сутки длится моё путешествие по просторам нашей необъятной родины. Не могу сказать, что сильно утомлён долгой поездкой – времени, как ты знаешь, я терять зря не люблю. Оттого и взял в дорогу много полезного и приятного для ума чтения. Сейчас только покончил с божественным трудом Данта. Я поражён. Но не столько величием замысла, сколько трудолюбием гения, пробиравшегося к небесам на терцинах.

Природа осени как раз под стать моему чтению и настроению. Унылые станционные смотрители все как один, небритые и нахальные. И, конечно, хамоватые. Серое беспросветное небо. И ухабы на дорогах, раздражающие своей внезапностью и мешающие читать.

Вот, пожалуй, краткое описание моих трёх дней. Хотя это неправда. К твоему вящему удовольствию, мой романтичный друг, сообщу, что жил эти дни не жизнью тела, а в мире идей, погружённый в путешествия по кругам ада и небесам рая, порою возвращаясь в свой ад. Похороны отца. Его положили в березняке подле дороги – так хоронят самоубийц. На похороны матери я приехать не мог – меня отправили сопровождать графа Х..-го в Персию с дипломатической миссией. Ничего не мог поделать. Меня не отпустили из-за важности поездки. Да и что толку приезжать прощаться с телом, которое уже покинула душа. А в душе я с ней простился.

Дядя - мой последний родственник, ты прав, мой друг. Но я никак не пойму, почему я еду туда, где меня и так никто больше не ждёт».

***

Николаю Г. от 1 ноября 18** года

«Я приехал поздно ночью. Староста сначала не признал меня – последний раз виделись семь лет тому назад. Но после, удивившись неожиданному приезду барина (я бы сказал: неприятно удивившись), пустил меня в пустой дом. Отправлю тебе это письмо завтра, когда поеду в дядину деревню. Понимаю, меня там не ждут и я удивлю их ещё больше, чем моего старосту. Я хочу показать кузинам сообщение их родного отца… Впрочем, не совсем родного?

Дядя всю жизнь провёл, запершись в кабинете. Откуда б взяться дочерям? Они приёмные, обе. Не знаю, в каких домах призрения он их отыскал, но старшую, Лизу, он взял восьмилетней, а младшую, Ольгу, в возрасте почти десяти лет. Их воспитывали гувернёры. Французы, конечно же, чьё преподавательское мастерство всегда для меня остаётся предметом сомнений.

Не знаю, как смогу уснуть здесь сегодня без того, чтобы мучили кошмары. Только представь: в этой комнате покончил с жизнью мой отец. Говорят, его нашли с простреленным лёгким. Не лучший способ себя убить. Он долго мучился в этой самой кровати до того, как умер. И мать тоже мучилась. Она умерла от болезни. На этой же самой кровати.

Почему ты отправил меня сюда, мой юный друг? Неужели ты хочешь, чтобы и я, подобно моим родителям, навек окончил земную жизнь на проклятом Богом ложе?

Надеюсь, всё-таки я когда-нибудь вернусь в столицу».

***

Николаю Г. от 2 ноября 18** года

«Спешу поделиться первыми и свежими впечатлениями от посещения деревни и дома моего дяди. Деревня его выглядит процветающей, с доходом, явно выше тех четырёх тысяч, что ежегодно высылает мне мой староста. Не больше и, слава Богу, не меньше. В доме я бывал и раньше, с матерью. Они пили чай на веранде, а я ловил стрекоз в саду.

Сегодня меня встретили холодно. Дядя умер. Мать и отец тоже. Ольга картинно улыбнулась мне в передней, пропуская в дом явно с нежеланием. В народе говорят, незваный гость хуже татарина. Таким вот татарином я себя и чувствовал. Лиза, как мне сказали, отправилась учиться в Москву в пансион. Не знаю, почему, мой друг, но Ольга и Лиза похожи. Они не были сёстрами, их взяли из разных домов в разное время, но лица как две капли, и они так милы, приятны мне…

Ольга предложила выпить чаю. Я согласился. Во время неторопливой беседы я показал полученное от дяди письмо, на что кузина пожала плечами и шмыгнула носом. Впрочем, чего же я мог ждать ещё? Она рассказала, что дядя скончался от удара. Сердце не выдержало.

Что ж так внезапно его ударило? Хотя доктора говорят, будто порой всё случается так же спонтанно, как перемена погоды в середине дня.

Думаю, моё маленькое расследование подошло к логическому завершению. За чаем Ольга предложила мне вина. Я отказался, на что моя кузина снова пожала плечами и добавила со вздохом, будто их отец бы точно не отказался. Дядя пил горькую. Уже давно. И каждый день.

«Меня погубила моя единственная любовь». Как грустно и как тривиально. Стать рабом напитка, который сгубил не одну душу, выбравшую стезю деревенского быта.

Что ж… Всё ясно, кроме некоторых моментов. Почему дядя написал это мне? И почему это было написано рукой моей матери?

Хотелось бы собрать вещи и вновь броситься в путешествие с очередным томиком в дрожащих от ухабов руках, но эти вопросы не дают мне покоя. Пожалуй, проведу тут неделю, присмотрюсь. Заодно разберусь с делами собственного имения.

Жди меня не ранее декабря».

***

Николаю Г. от 5 ноября 18** года

«У вас, в столице, тоже сегодня снег? Едва рассвело, я вышел на крыльцо и только тогда осознал, как преобразился мир. Он был незнакомым, каким-то пустым, но в то же время таким блестящим, что от этого блеска сразу поднялось настроение. Захотелось, как в детстве, убежать в лес, валяться в сугробах с дворовыми псами в надежде, что опять раздастся задорный заливистый мамин смех.

В Петербурге я никогда не чувствовал такого душевного подъёма, как сейчас. Иногда и не замечаешь: снег ли, дождь бьёт по лицу, пока ты идёшь с утра в присутственные места, а под вечер семенишь, полный забот, обратно.

Не ради снега одного я сел за новое письмо тебе, мой друг. Произошло событие, которое заставило меня сильно переживать. Вчера я вновь побывал у Ольги. Она приняла меня более ласково, чем обычно. Не спеши со злорадными шутками насчёт кузин. Помни всё же, что она не родная дочь моего дяди! Хотя лицо её кажется таким, словно с детства, знакомым. Мы пили чай, вспоминали детство. Она рассказывала про сестру, про их дурачества с ледяными горками и снежными бабами.

Когда я вышел во двор, чтобы сесть в тарантас и ехать домой, моё внимание привлекла необычная особа. Она стояла в летнем платьице у окна дядиной спальни. Начиналась метель, и я не мог до конца поверить глазам, слепнувшим от колкого снега. Может, её нежное белое платье показалось мне, как иногда видится одиноким путникам мираж в жаркой пустыне.

Я соскочил со ступени тарантаса и побежал к девушке, чтобы спасти её от обморожения, укутать в полушубок и отправить в дом к Ольге. Но девушка поспешила скрыться. Она сначала шла к забору, а потом просто растворилась во мгле и метели. Я знаю, мой друг, ты меня упрекнёшь в излишнем мистицизме, но я, как помнишь, никогда не был романтиком.

Однако что-то сейчас во мне пошатнуло основы миропорядка».

***

Николаю Г. от 6 ноября 18** года

«Это письмо отправлю одной почтой со вчерашним. Не выдержав муки недопонимания, я сегодня снова был у Ольги. Сначала она восприняла мой визит как навязчивость и слегка насмешливо приняла извинения, но потом, выслушав мой рассказ, вдруг стала слишком серьёзной.

- Я знаю её. Взбалмошная дочка Псковского, её в доме прозывают Бетси, на английский манер. А так – та же Лиза. Она сумасбродка. Только ей может прийти в голову гулять в летнем платьице в метель. В прошлый раз она переоделась в крестьянку и в таком виде разгуливала по нашему имению. Мне всегда было интересно, она хотя бы сама понимает, чем рискует из-за своей глупости?

И тут, мой друг, меня охватило беспокойство. Возможно, дядя не так сильно любил выпить, чтобы называть горькую своей единственной любовью. До каких же пределов может опуститься в деревне человек, чтобы посвятить жизнь служению напитку, уничтожающему разум?

В мою голову закралось подозрение.

Лиза Псковская.

Сколько ей? Ольга говорит: около двадцати. Давно уж девица на выданье, но нет женихов из-за её сумасбродств.

Двадцать…

Дяде было около шестидесяти. Такого в природе быть не могло. Нет, бес мог поселиться в ребре, но как девица, даже такая сумасбродная, могла влюбиться в старика? В голове не укладывается.

- Могла. – Пожимает плечиками Ольга. В её мире могут происходить самые фантастические вещи. – Бетси без ума от Бейрона, идола безумных девиц. Читает его в оригинале – её отец пару раз хвалился этим, когда гостил у нас.

И всё же в голове не укладывается: что привлекательного могла найти девица в старике, ежедневно злоупотреблявшем вином? Я бы к ней съездил, но, боюсь, это будет выглядеть верхом неучтивости. Что я скажу её родителям?

Нет, это глупо.

Мне остаётся только ждать…

Или же нет? В народе говорят, под лежачий камень вода не течёт.

Есть два варианта.

Первый: Ольга представит меня Псковским. А что? Бетси – девица на выданье. Я партия выгодная. Поговорим с ней о литературе, и слово за слово, может, я вытяну из неё, почему она стоит под дядиными окнами.

Второй вариант. Впрочем, даже писать его не стану – он подлый».

***

Николаю Г. от 8 ноября 18** года

«Отправил вчера письма, но не мог сегодня утерпеть, чтобы не сообщить о ходе моего маленького расследования.

Оно провалилось.

Не знаю, решусь ли я осуществить вариант второй, но о первом мне и вспоминать не хочется.

И всё же…

Ольга игриво согласилась представить меня семейству Псковских. Жили они в верстах тридцати от дядиного поместья, так что добрались мы ещё засветло. Сумрачный лакей с пышными бакенбардами учтиво поклонился и пригласил в дом. Видимо, я за эти десять с лишним лет так отвык от деревенской медлительности и гостеприимства, что чувствовал себя чужим. Григорий Иванович, почтенный отец семейства, искренне рад был повидать молодую соседку и поделиться с нами новшествами, которые завёл он в саду и вообще в управлении хозяйством. Казалось, я попал на Луну или ещё куда подальше. Когда же я заговорил о предметах, близких моему сердцу, встретился с отрешённым лицом, намекающим на абсурдность моих мыслей в кругу бытовых забот и треволнений.

Каким же бальзамом на душу стало появление Бетси. Она сошла вниз, словно ангел. В атласном с кружевами платье, слишком вычурном для глаз её отца и Ольги, Бетси чопорно опускала носок на ступеньку, и лишь потом словно разрешала пятке опуститься рядом.

- В одиночестве мы меньше всего одиноки, вам так не кажется? – спросила она, не сводя с меня глаз.

Я растерялся. Это было нечто вроде проверки. Что ж, я сам приехал сюда с той же целью.

- Мне кажется, что быть одиноким - модно, если есть кто-то, любящий нас.

Её глаза вспыхнули. Я видел этот блеск – он похож на глаза ужаленной змеи, которая вот-вот бросится на добычу.

Бетси вела себя сдержанно за обедом, в отличие от своего отца, радовавшегося гостям настолько, что требовал достать из погреба вино, сделанное ещё дедом в екатерининские времена. Вино было отменным, явно не чета тому, что разливают на петербургских приёмах.

Ольга, как мы и договорились, завела с захмелевшим Григорием Ивановичем приятную беседу о его успехах в хозяйственных делах, а я подсел на софу к Бетси. Даже не знал, с чего начать разговор с этой дамой. Да, именно дамой – такой она мне и казалась.

- Вы знавали моего дядю?

- Конечно, он ведь наш сосед. К чему этот нелепый вопрос? Или вы думаете, общие знакомые могут сделать и нас немного ближе? – спросила она, и я не понял: то ли она издевалась надо мной, то ли флиртовала.

- Понимаете, мой дядя, между нами, на старости лет влюбился в молодую особу…

Я понял, что допустил роковую оплошность. Лицо Бетси вдруг приняло пунцовый оттенок. Никогда я не испытывал в общении с противоположным тоном такого страха, даже когда говорил с томными девицами о любви.

- На что вы намекаете?! – Она вскочила, и внимание всех слуг, отца и Ольги было устремлено на неё. – Вы сюда приехали, думая, что я… Что я готова… За старика?!.. Я не настолько ещё отчаялась. Видимо, такая нелепица могла поселиться в уме человека, привыкшего к развратам столицы. Извините, но здесь... Мы, может, проще, но правильнее.

И так же напыщенно поднялась наверх, словно напрочь позабыв слова о простоте.

Я понял, что наше пребывание в доме Псковских стало несколько неуютным и потому поспешил удалиться, приглашая Ольгу следовать моему примеру. Григорий Иванович так и не понял, что произошло, ругался на свою взбалмошную дочь, много махал руками, но…

Я понял одно.

Завтра вечером перехожу ко второму варианту.

Придётся, никому не сказав ни единого слова, затаиться возле дядиного окна и ждать.

Если появится Бетси, взять её с поличным и так же высмеять, как она посмела сделать это со мною сегодня.

Иного выхода нет.

Это война».

***

Николаю Г. от 9 ноября 18** года

«Мой друг, верите ли вы в призраков?

Не в тех, что бродят по пустым залам полуразвалившихся замков и дребезжат цепями. А в призраков, настоящих призраков, выходцев с того света. Вы, вероятно, решили, будто я спятил. И, наверное, все в Петербурге станут так думать, покажи вы им это письмо. Но, я уверен, вы не выкинете в отношении меня подобный фортель. И я надеюсь, вы поверите мне.

Ольга встретила меня радушно, как близкого друга. Мы условились следующим образом: я буду караулить в кустах, близ рощицы, откуда хорошо просматриваются дядины окна. Если появится девушка, я, крадучись, дабы не спугнуть, подойду и схвачу её за руку. Лизе, если это одна, не отвертеться. Допрошу её со всем пониманием проблемы и без лишней огласки. Будут сложности – Ольга дала мне свисток их конюха. На свист мне на подмогу выбегут мужики.

Таков был план, которому не суждено было воплотиться в жизнь.

Я уютно расположился в сугробе за жиденькими кустами, сквозь которые меня в вечерней мгле, конечно, невозможно было заметить. Картина открылась уже по-настоящему зимняя: стойкий морозец, безветренная тишь и тихий желтоватый свет из окошек, льющийся во двор. Я был так очарован сей красотой, что не заметил, как ноги мои перестали чувствовать большие пальцы – прошло больше часа моего дежурства.

И тут явилась она.

Как и в тот раз – вся в белом и летнем. Она не шла, а словно плыла по снежному насту к тому же окну. Словно мотылёк на губительный свет.

Стремительным рывком я бросился ей наперерез. Сначала мои шаги не были слышны девушке.

Ещё с дюжину аршинов – и я смогу ухватить безумную за рукав тонкого бархатного платьица.

Вот-вот почти, но…

Она обернулась.

И я замер в испуге, точно окаменевший, не веря глазам и продолжая молча смотреть.

Сон или явь?

Я не мог осознать этого, потому что на меня смотрела, как живая, моя мать. Её родные, ласковые глаза, ямочка на подбородке, греческий нос и тонкие губы. И глаза смотрели на меня так же, как я и помню всегда.

Взгляд матери. Каким печальным он был.

- Я дождалась, - проговорила она, то ли вслух, то ли в моей голове.

- Ма-ма? – не слыша собственного голоса, проговорил я.

- Я дождалась тебя хотя бы так…

- Ма-ма… - продолжал я, не зная, что ей сейчас сказать. Сказать хотелось многое и уже давно, но не вот так внезапно и неожиданно. И непонятно.

- Он убил твоего отца, - прошептала мать, и зрачки её расширились. – Он убил твоего отца. Человек за окном.

Она смотрела на меня пристально, словно пытаясь прочитать что-то на моём окаменевшем лице.

А потом она растворилась в пустоте ночной безмятежности.

Ольге я ничего не сказал. Уехал, не попрощавшись – меня бил жуткий озноб, что мне удалось пережить с помощью тёплых одеял, стаканов горячего чая и рюмки домашней настойки, которую поднёс мне мой староста.

Жаль, что нет человека, который мог бы подтвердить мои слова, иначе никто не поверит этим россказням. Но и зачем кому-то верить? Довольно того, что я и ты будем знать страшную тайну смерти моего отца. И верить в правду потустороннего мира.

Если завтра оклемаюсь, попробую выяснить, какое отношение имел дядя к смерти моего отца.

Но это будет завтра. Сейчас необходимо отдохнуть».

***

Николаю Г. от 15 ноября 18** года

«Я проболел все эти дни, не мог даже взяться за перо и чернила. Сильная лихорадка. Впрочем, к чему тебе подробности моей временной слабости?

Я снова полон сил и новостей. За эти дни я узнал такое, что заставило меня почти что рыдать от отчаяния и боли.

Но… Всё по порядку.

Моё отчаяние… О, если бы оно могло повернуть время вспять, если бы я мог, зная будущее, не совершать ошибок в настоящем.

В бреду, должно быть, я говорил много о своих родителях, потому что, когда я немного пришёл в себя, рядом нашёл мсье Гримо, верного лакея отца. Мьсе стал седой, как лунь, и я не сразу признал в днём друга моих детских игр и преданнейшего слугу покойного родителя.

- Когда ваш дядя умер, - заговорил он замогильным голосом, - события, которые я обещал держать в строжайшем секрете, могут быть разглашены, ведь те, кому я это обещал, лежат в могиле.

Мсье Гримо поведал мне ужасную тайну.

Дядя был влюблён в мою мать…

Как это ни трогательно и фатально, мне это показалось ужасным.

Дядя влюбился в неё сразу же, как отец впервые представил свою будущую невесту. Он старался не оказывать ей знаков внимания, держал секрет глубоко в сердце столько лет. Но иногда сердце не выдерживало, и дядю прорывало на безумные поступки. Он втайне дарил ей драгоценности, подписавшись инкогнито; бродил ночами под окнами, глядя на её силуэт в свете ночника; писал стихи и письма, оставляя их в тех местах, где моя мама любила гулять одна.

Дядя сходил с ума. Мать, думаю, догадывалась, кто этот тайный поклонник. Много лет она молчала.

Много лет…

Пока однажды дядя не решился на крайний шаг. Видимо, возраст дал о себе знать безысходностью будущего.

И он упал на колени перед моей матерью прямо в нашем доме и молил о пощаде. Молил быть с ним, говорил о своей негаснущей страсти. Мать плакала, но просила перестать. Просила закончить этот спектакль навсегда.

Отец стал случайным наблюдателем сей сцены. Спрятавшись под окном.

Нет нужды пересказывать его реакцию на происходящее. Два пистолета должны были решить исход дела.

Гримо был секундантом. Он помнит, как два брата встретились зимой на берегу реки, как один выстрелил в воздух, прощая соперника, когда братская смертоносная пуля уже летела ему в лёгкое.

Секундант дяди, Заречный, предложил, как это и принято, представить смерть моего отца как самоубийство. Мсье Гримо не имел и шанса возразить.

Дядя вышел победителем.

Но никто, поверь, мой друг, никто не бывает счастливым победителем дуэли.

Я помню рыдания матери – я ведь приезжал на похороны отца. Она просила остаться с ней, но я не мог. Работа, карьера, дела, деньги, связи, интриги.

Мама просила помощи.

А я постыдно сбежал.

Впрочем, дядя тоже остался ни с чем. В последние годы он почти не выходил из дома – боялся показываться на глаза матери. Хотя она ничего так и не узнала о дуэли…

Столько лет она томилась от горя и безысходности, силясь понять, почему её горячо любимый муж решил свести счёты с жизнью. Она же не знала, что он всё видел. Что был вызов. Была дуэль.

А где тогда был я?

В Париже? В Лондоне? В Петербурге?

Точно не там, где должен был быть.

Я, может, послезавтра соберу вещи и вернусь в столицу, друг мой. Но только после того, как сообщу бесприютному призраку, что месть свершена и не надо больше стоять под окнами, взывая к дядиной совести. Видимо, совесть проснулась и больно ударила.

Теперь я понимаю смысл его послания. Единственная любовь, которая губит моего дядю, - это призрак моей матери.

Завтра я ей всё скажу.

И она упокоится с миром».

***

- Он умер! Он умер! – кричал Владимир в пустоту.

Метель кружила, застилая глаза. Даже дядины окна потерялись в вечной круговерти. Здесь ли призрак матери? Слышит ли она его?

- Умер! Он умер! Твоя тоска сгубила его сердце!

Метель обволакивала ноги, поднималась к шее, словно пытаясь задушить, закрыть навсегда кричащий рот. Снег бил по глазам, залетал прямо в горло, но Владимир твёрдо стоял около окна, ожидая прихода призрака.

И он явился.

Волосы не лежали больше ровной косой – были раскиданы во все стороны, глаза сверкали замёрзшими слезами, а кожа из мертвенно-бледной превратилась в мутно-прозрачную, как у весеннего льда. Мать плыла к нему для последней встречи, чтобы сказать самое важное, что накопилось в душе. Последние годы жизни она только и делала, что ждала, ждала, ждала…

И вот он наконец здесь.

Приехал, родной.

Но уже слишком поздно.

Призрак коснулся лица Владимира, бледные пальцы прошли по чёрным лоснящимся, выбивающимся из-под кроличьей шапки волосам.

- Ты приехал, - прошептала мать.

- Да, - только и мог ответить сын, глядя в бездонные зрачки.

- Ты приехал ко мне…

- Да, к тебе, - соврал Владимир, не в силах сказать что-то иное.

- Ты приехал ко мне… Моя единственная любовь…

В ладонях Владимира оказалось неотосланное письмо, две строчки которого он имел счастье получить месяц назад.

***

Николаю Г. от 10 декабря 18** года

«Дорогой мой друг, наверное, ты ждал меня на днях, но вместо меня получил вот это письмо.

Всё так поменялось в моих взглядах, в моей судьбе.

Я не вернусь больше в столицу. А если и вернусь, то в качестве гостя вместе с моей ненаглядной супругой.

Так получилось, что я вчера сделал Ольге предложение. Она согласилась. Смеялась надо мной, что в конце концов всё же я приехал именно ради дядиного наследства.

Но она любит меня. И я люблю её.

После всего, что я узнал, мне стало понятно, почему Ольга и Лиза, взятые с разных приютов, так похожи.

Дядя всегда искал в женском лице один и тот же взгляд…»

0
12:28
594
18:47
-1
Несмотря на название, которое отсылает ко всем надоевшим сопливым романчикам сразу, это великолепный рассказ. Его я прочитала на том самом пресловутом «одном дыхании» и ни капельки не жалею о времени, что затратила на сей труд. Стилизация под 18 век выдержана блестяще! И если в начале я с потаённым злорадством выискивала момент, где же автор оступится, то потом просто получала удовольствие.

Сюжет не нов, как и всё в этом мире, но исполнен с приятным мастерством. И пусть концовка и не поразила меня феерией сюжетных поворотов или глубиной мысли, но этому рассказу она подходит.

Желаю всяческих успехов на конкурсе)
19:30
+3
Извините, а можно пример произведений 18-го века, написанных в подобной манере? Ну, просто для сравнения и расширения кругозора.
14:34
+1
Я просто… Я просто промолчу по поводу такой стилизации. yahooОсобенно ржал над кроличьей шапкой на барине. Ляпов полно. " Глаза ужаленной змеи" И хочу сказать автору, что 30 вёрст это совсем не рядом! Автомобилей то тогда не было. Если хотите писать в таком стиле, потрудитесь почитать соответствующие эпохе произведения. И сюжет мало того что не нов. Он НИКАКОЙ!
Спасибо за ценный отзыв. Некоторые вещи не знал, некоторые не заметил.
14:40
+1
“Друг мой, Аркадий Николаич, не говори красиво”.
Спасибо за поддержку!
Загрузка...
Алексей Ханыкин

Достойные внимания