Дорога за упокой

Вдалеке шумел Лес Душ. Яромила невидящим взором смотрела на колышущиеся ветви, частокол стволов, и думала о своём. Мысли одолевали горестные – карие глаза девушки то и дело увлажнялись, но до слез не доходило. Неожиданный толчок вывел девушку из мечтаний, в сумке звякнули склянки с лекарствами.

– Извини, – пробормотал прохожий, задевший девушку, и надолго задержался взглядом на ее круглом, гладком лице, на тёмных глазах с весело приподнятыми уголками – глазах совершенно неверно характеризующих замкнутую и нелюдимую хозяйку.

–Ну? – окликнул молодого человека собеседник в заляпанном фартуке кузнеца. Парень отвернулся и пошёл дальше, на ходу продолжая прерванную речь:

– Ну и банда эта у нашего леса, значит. Промышляют… Вот и поговаривают, что из мёртвых они, раз у леса обосновались.

Яромила поежилась, проверила, не разбились ли снадобья и, перехватив сумку понадежнее, развернулась в противоположную сторону, готовая двинуться, наконец, к дому. Но тут тяжёлая рука легла на плечо. Девушка вздрогнула и обернулась.

– Ты же дочка Марфы Семеновой? – спросил, продолжая сверлить взглядом, тот же темноволосый кареглазый парень, что толкнул её. Как и вернулся-то так быстро и бесшумно?

Яромила робко кивнула.

– Я Ян-кузнец, кочергу вам сковал, завтра не могу, послезавтра с утра занесу, ладно?

Девушка снова кивнула. Парень поджал губы, угукнул утвердительно и ушёл.

Когда его широченная спина скрылась из вида, Яромила наконец вдохнула. Вокруг сновали деловитые горожане – все при деле: кто покупал, кто продавал, кто таскал тюки. В толпе девушка чувствовала себя словно спрятанной, незаметной – и это чувство нравилось ей, но пора было уходить – нужно отнести матери купленные лекарства. В последний раз взглянув в сторону леса, девушка отвернулась от городских ворот, подле которых развернулся рынок, и двинулись в сторону влажных и душных улиц города. Здесь было тише и спокойнее, но тягостно и сложно дышать. Яромила поправила сумку и прибавила шаг.

У порога крохотного, покосившегося домика, с некогда яркими, расписными ставнями, которые теперь облезли, потрескались и были наглухо закрыты, потопталась, затем нехотя потянула дверь.

В ноздри ударил спертый запах пыли и лекарств. Яромила вошла тихонько, сняла верхнюю одежду и разобрала сумку, составив в ряд на тщательно вымытый стол все выданные знахарем склянки. Затем прошла к печи.

– Матушка, – позвала тихонько.

– Чего ещё? – простонали подушки. Женщины в них не было видно, до того она скукожилась, отощала от недуга.

– Мама, у нас головорезы завелись, представляешь?

Молчание.

– Говорят, они мертвые.

– Чушь опять бают, а ты уши развесила, – прокряхтела старуха.

– Я подумала, тебе будет интересно… Надо лекарство принять...

– Принимай не принимай, один черт сдохну!

– Доктор сказал, что снадобье…

– Дура! – оборвала мать и закашлялась страшно, словно залаяла.

– Мама…

– Слушай-ка вот что, оставь эти склянки… Мне они ни к чему. Завтра вечером пойдём в Лес Душ. Приготовь… что нужно тебе.

– Мама! – ахнула Яромила в ужасе.

– Надоело мыкаться, пора мне, – отрезала старуха и так сверкнула глазами, что девушка лишь опустила очи, не смея перечить. Мать, стеная, отвернулась к стене.

– Мама, – умоляюще прошептала ей в спину дочь.

С минуту тишина звенела в комнате. Наконец, старуха вздохнула и сказала горько:

– Я чувствую смерть, слышу ее. Пора мне. Просто поверь.

Мила не смела спорить, она опустилась на колени там, где стояла и тихонько заплакала.

***

Вышли рано, сразу после обеда. Мать не могла идти ни долго, ни быстро и почти висела на дочери. И этот короткий, в сущности, путь растянулся на целую вечность. Мать останавливалась часто, после каждого десятка неуверенных шагов. Подолгу переводила дух, пыхтела и не могла разговаривать. Горожане видели женщин, смотрели вслед понимающие, но не вмешивались, лишь шёпотом прощались с Марфой.

До захода солнца едва-едва поспели. Мила усадила мать у Могильного камня. Она едва видела лес вокруг из-за застилающих глаза слез, ливнем орошающих щеки и затекающих за ворот.

Камень, на который обессиленно и блаженно откинулась Марфа, был большой – в человеческий рост – тщательно вымытый и испещренный витиеватыми надписями на древнем диалекте языка прародителей. В воздухе витал запах тлена, а кое-где видны были плохо погребенные кости. Закат и атмосфера давили, торопили и прощальные слова звучали спешно, сбивчиво.

– Мама, я…

– Ты меня лучше послушай. Выходи из леса быстро, да беги домой поскорее. Уф… Мужа найди хорошего и поскорее семью создавай. Ты у меня ничем особо не отличилась, да уж какого-нибудь мужика-то сыщешь. Многого не проси, звёзд не ухватишь, да уж за счастье свое похлопочи. Ну все, беги отсюда скорее. Вот-вот придут духи, заберут меня. Беги!

И она оттолкнула плачущую у её ног дочь, да упала навзничь, потратив на то последние силы.

– Мама! – кинулась к ней Мила. – Мамочка!

– Уходи… сейчас же!.. – просипела Марфа, сверкнув ледяным взором. – Идут они, я чувствую... И солнце уже наполовину закатилось. Не хватало вдвоём сгинуть!

Мила вскочила послушно и побежала прочь из леса. Слезы застилали глаза.

– Прощай, мама, прощай! – прокричала не оборачиваясь.

Солнышко уже почти полностью спряталось за горизонт, и лес начал шуметь, стрекотать, оживать. Яромила выскочила за черту и обернулась.

– Прощай, мама! – пробормотала рыдая. Да так и замерла.

– На ловца и зверь бежит! – послышался позади хриплый бас. Неприятно пахнуло луком и табаком, да грязным бельём.

Слезы вмиг высохли. Мила развернулась и увидела троих грязных, патлатых разбойников. У крайнего в руке был нож, у другого из-за спины торчало древко топора, третий плотоядно улыбался, сжимая кулачищи.

– Баба! А ничего так! – обрадовался он. – Ну, чего замерла? Иди к нам! Не назад же! – заржал он.

Мила размышляла всего долю секунды, затем рванула назад в лес. И понеслась сломя голову.
Мужики заржали в голос. По их удаляющемуся хохоту Мила поняла, что погони не будет. Тогда она остановилась и, пугаясь каждого шороха, осторожно пошла назад, забирая вправо, да прикидывая, как обойти банду и выбраться на дорогу незамеченной. Тропа была всего одна и тянулась вдоль леса. К городу же раскинулось чистое поле, где не спрятаться, не укрыться, разве что на брюхе ползти.

Мила слышала сиплые мужские голоса и тряслась как осиновый лист, страшась даже шаг сделать за черту леса.

– А че? – гоготали меж собой злодеи. – Посидим, подождем. Сейчас проснутся духи, сама выскочит как миленькая!

Что-то как раз треснуло совсем близко и девичье сердечко екнуло. Мила зажмурилась в страхе, но уже почувствовала: они здесь. Духи были везде вокруг, проснулись и сонно набирали силы, тянули из живой природы, крепли, готовились к броску. Где-то вдалеке испустила последний вздох мать и пронеслась мимо ветром. Мила сжалась и тоненько, тихонько завыла.

Скрипнуло, хрустнуло.

Яромила распахнула глаза. По земле, словно туман, к ней тянулись щупальца потустороннего. Лес завыл. Подул леденящий ветер. Мила дернулась, вскочила и ринулась к выходу, на бегу перескакивая пеньки и ветки. Впереди все громче и плотояднее ржали бандиты, протягивая к несущейся напролом девушке грязные руки. Ужас накатывал волнами.

Ещё немного...

В спину ударило. Мила полетела на землю, подминая мох. В груди стало тесно, на несколько секунд девушка ослепла, а в голове, словно змеи, роились, стараясь собраться в клубок, чужие мысли и воспоминания.

Мила поднялась, сделала шаг, второй, третий. Ещё удар. Девушка распахнула глаза и судорожно вдохнула.

Бам. Третий удар. Мила рухнула на колени, затем вновь поднялась, чувствуя, как внутрь, скользит что-то таинственное, мерзкое. И словно все вокруг замедлилось, отстранилось. Мила на заплетающихся ногах двинулась вперёд. Шаг, ещё и наконец она вывалилась за черту Леса Духов. В ту же секунду сильные руки сгребли её и оттащили подальше.

– Уже и легла! – хохотали бандиты. – Угощайтесь, не обляпайтесь!

Они обступили её кругом. Один наклонился и схватил девушку за косу, отводя голову назад. Рядом плюхнулся второй, заломал руку, переворачивая на живот.

– Пустите, – застонала Мила от боли, но старалась выкрутиться. Она схватила разбойника за руку и впилась ногтями.

В ту же секунду насильник заорал так, что птицы вспорхнули с деревьев. Крик вибрировал в воздухе, а мужик съеживался, складывался и сминался, оседая на землю. Порыв ветра – и его бесчувственное искалеченное тело разлетелось пеплом.

Тут уж Мила закричала от ужаса и зажмурилась, закрывая голову руками.

– Ах ты сука! – прорычал один из головорезов. – Хватай её!

Милу дёрнуло вправо, затем влево, вопли повторились, а затем все стихло.

– Пожалуйста, – хныкала девушка, – н-не надо, не т-трогайте.

Ветер гладил её растрепанные волосы, утешал шёпотом листьев. Далеко в поле ухала сова.

Мила приоткрыла глаза. Вокруг никого не было, лишь смятая трава и сиротливо валяющийся топор напоминали о том, что произошло и том, что чуть было не случилось. Мила огляделась ошарашенно. Никого. Тогда она потеряла сознание.

***

– Жизнь… Мне надо… Дочь… Он убил... в Калум… Где моя?.. меня?.. Все такое реальное… Я тебе отомщу! Нужно спешить… Она там одна… ВСТАВАЙ!!!

Яромила подскочила. Голоса в голове продолжали жужжать, словно растревоженный улей. Духи вспоминали себя, кто шёпотом, кто криком.

Девушка тряхнула головой, стараясь сосредоточиться, и застонала. Мысли путались, но она все ещё ощущала себя.
"Надо домой, здесь оставаться опасно", – едва разобрала собственный голос в гомоне чужих.

Было раннее утро. Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, но вокруг уже стало проясняться. Мила подхватила топор и побрела к городу. Так, почти не осознавая себя, она добралась до дома.

Вошла, опустилась на лавку, прикрыв веки.

– Мне нужно в Калем!

Голоса звучали требовательнее, четче. Яромила считала их, следила за настроением, старалась узнать больше. Их было трое: женский, мужской басовитый и мужской молодой голос. Но Яромиле казалось, что есть ещё кто-то. И он молчит.

– Кто же убил меня?

– Где моя дочь?
У каждого свой мотив, своя задача. Но почему молчит последний? Мила пыталась найти его внутри, уловить, хоть какой-то отголосок мысли. Ведь не может человек не думать, значит, должно получиться что-то узнать…

Яромила притихла, сосредоточилась, поплыла по волнам чужих рассуждений.

– Пап…

Дыщ-дыщ-дыщ! Резкий стук в дверь вырвал девушку из транса.

– Ну вот! – расстроилась Мила, она ведь почти нащупала, почти услышала.

Яромила отворила. Яркий луч восходящего солнца ослепил её, не позволяя разглядеть посетителя.

– Что с тобой произошло? – в дом вошёл парень с кочергой, тревожно оглядел Милу.

Девушка посмотрела на себя: одежда изодрана и грязная, на руках и ногах ссадины. Мила ахнула и глупо попыталась пригладить волосы. Из косы на пол вывалилась ветка и ошметки мха. Голоса притихли.

Мила вздохнула:

– На меня напали разбойники.

Парень замолчал, ссутулился, лицо посерело. Пауза затягивалась. Мила взглянула на него и быстро замотала головой:

– Нет! Нет, всё в порядке, я отбилась!

– Отбилась? – недоверчиво переспросил он, провел рукой по едва отросшим тёмным волосам, кинул взгляд на топор, брошенный на лавке.

– Духи помогли. Во мне их четыре. Один из них, видимо, маг.

Кузнец вытаращился, ошарашенно повернулся, увидел пустую кровать с грудой одеял:

– Соболезную, – выдавил и замер.

Глаза Милы защипало. Она всхлипнула, и кузнец "очнулся".

– Тебе к старейшинам надо… Целых четыре, ничего себе! Переоденься только, – кивнул на изодранный сарафан и вышел, прикрыв дверь.

Мила осталась стоять на месте, пытаясь собраться с мыслями.

Дверь снова открылась. Кузнец поставил кочергу у входа.

– Ты знаешь, кто они? – спросил аккуратно, нетерпеливо переминаясь.

– Девушка и два мужчины, а четвёртый молчит. Только начал говорить "Пап" и снова замолчал.

Лицо кузнеца заострилось, вытянулось. Он жадно слушал и, казалось, только благодаря невероятной силе воли не задал ещё тысячу вопросов.

– Я… Я провожу тебя, – обронил он. – Ну, переодевайся быстрее!

И снова исчез за дверью.

Мила вытащила сменный сарафан, заменила рубаху на чистую, собрала походную сумку и вышла. Кузнец раздумывал и мерил шагами улицу, но, увидев девушку, встрепенулся, в два шага преодолел расстояние между ними и, схватив Милу за руку, потащил в центр города.

Голоса все еще молчали. Духи обдумывали то, что ей предстояло сделать и Мила чувствовала, как горько, тревожно и страшно от их дум у неё в груди.

***

– Пришли, – сообщил кузнец и отпустил запыхавшуюся девушку. – Староста у нас ушлый, но ты свое проси: вознаграждение за бандитов и расходные, как Сосуд. Поняла?

Яромила неуверенно кивнула.

Кузнец открыл дверь, впихнул внутрь девушку и, не дожидаясь пока створка закроется, убежал в сторону кузни.

Яромила встала у стены, огляделась. В сенях помимо девушки была пожилая пара. Старики покосились на вошедшую и продолжили шептаться о своём.

Мила откинулась на стену и прикрыла глаза.

– Ну, привет, Сосуд! Я Мариам из Янтарного Клёна, – прозвенел в голове голос духа.

Мила вздрогнула.

– Я Яромила, дочь Марфы Семёновой, – ответила почтительно.

Парочка, что шепталась в углу, повернулась к девушке.

– Соболезнуем! – сказала седая женщина. – Знавала я твою мать, жёсткая была женщина.

Мила перевела на них взгляд.

– О! – спохватилась Мила, что говорит вслух, – Да…

Женщина поджала губы, кивнула и снова отвернулась к собеседнику.

А мысли Яромилы волей-неволей унеслись к тем дням, когда матушка была весёлой и заботливой, когда пела за работой и укрывала дочь перед сном. Ей грезились дни, когда она маленькая бежала по саду и срывала душистые травы для чая, вспоминалось, как мать ерошила ей волосы, заваривая напиток, как подтыкала одеяло и вязала кукол из соломы. Но добрые думы быстро сменились тревожными, беспокойными, где сытая жизнь закончилась, а мать ушла на заработки, и юная девочка потянула все хозяйство. А потом матушка заболела, и Миле пришлось крутиться одной, чтобы кормить двоих – выжить.

На глаза навернулись слезы. Теперь она одна…

– Заходите!!! – проорал из-за двери староста. Видимо, не первый раз. Мила огляделась, старики уже ушли и звали, очевидно, её. Девушка спохватилась, подобрала юбки и ринулась в дом, ощущая при этом стыд и вину. Но не свою, а духа, который попался на "подслушивании" её воспоминаний.

– Доброго дня! – поклонилась девушка и встала, опустив очи в пол. Староста сидел за крепким деревянным столом, заваленным всяким скарбом: перья, грамоты, отрезы ткани, даже куски хлеба.

– А, Мила! – глаза мужчины неприятно блеснули. – Соболезную! Я тоже хотел тебя видеть. Вот так совпадение! Так, а ты ко мне по какому случаю?

– Я… Я убила бандитов у леса и хотела бы… если это возможно, в общем, мне сказали, что я как бы могу… рассчитывать на вознаграждение.

– Вот как? – поджал губы староста и кожа на его одутловатом лице натянулась.

– Да… это потому, что я Сосуд. У меня четыре духа, и я слышала, ну, мне кажется, … ну то есть, что мне положены средства из пожертвований на исполнение их воли.

– Даже так… – староста встал, скрестил руки на груди. – Значит, ты собираешься покинуть наш город?

– Что?.. Д-да. Ну да, но это только на время…

– Я как раз хотел обсудить, что твой дом стоит очень близко к центру нашего поселения, что дорого, да и к рынку тоже… Марфа-то была женщина хозяйственная, но подати платила не все. Вот, стало быть, и получается недоплата, да и отъезд твой не вовремя. Как платить-то будешь? Думаю, будет лучше, если ты переселишься в комнату подальше, да подешевле для тебя.

– Мы все платили… – опешила девушка, которая сама зарабатывала на нужные налоги.

Староста раскрыл лежащую перед ним книгу.

– А вот здесь значится недоимка, – ткнул пальцем, – А есть у тебя подтверждение об оплате?

– Есть! Есть, уважаемый! Дома все есть! Но по долгу я должна сперва души успокоить, а лишь потом смогу все показать. У меня же неделя всего. А душ аж четверо!

– Это дело понятное, но дом я пока арестую, может, жильцы найдутся, так помогут уплатить…

– Но ведь… Да как же? Да я…

– Дом останется пустым и моим, – неожиданно твёрдо проговорила девушка. Глаза её сверкнули злостью и готовностью действовать. Староста даже отшатнулся, испугавшись перемены.

Яромила слышала свой голос, ощущала вибрацию воздуха в груди, чувствовала, как шевелятся губы, но слова были не её.

– Сейчас вы выдадите мне положенное золото за истре-бле-ние зло-деев, – она наклонила голову и оглядела старосту, – затем выдадите путевые, как Сосуду, по три серебряных монеты за каждого духа, и предоставите грамоту, дозволяющую убийство. Вы же знаете обычай, не мне вам объяснять!

– Только если будет доказано отсутствие твоего личного мотива! – сглотнул староста.

– Сколько по твоей книжонке недоимка?

– 10 медяков!

– Отлично, так вот, я дам тебе залог в 10 медяков, которые ты мне вернёшь, когда я предоставлю уплатные грамоты. И напиши расписку – такому негодяю на слово верить нельзя.

Староста застыл. Мила прищелкнула пальцами. На пол слетели несколько искр. Мужик вытаращился, как болотная жаба, затем ринулся к сундуку доставать монеты.

– Это уже дело, – похвалила Мила. – И, на случай если с домом что-то пойдёт не так, предупреждаю, мне хватит серебра, чтобы приплатить наемникам из кабака, коли будет необходимость. Они мастера решать сложные вопросы.

– Что вы, какие вопросы! Все только по закону,– залебезил староста. Еще несколько искр упали на пол.

Мужчина подпрыгнул, потом сунул Миле в руку гладкий, как галька, камешек. Едва коснувшись кожи девушки, он засветился тёплым жёлтым светом, затем начал мерцать.

– Раз, – считал староста каждое "моргание" камня, – два… три-и-и… и три с половиной?

Староста недоуменно посмотрел на девушку. Камень блеснул, но так быстро и тускло, будто и не было ничего.

– Четыре, – сурово произнесла не-Мила.

– Конечно, четыре! – отступил староста.

В ладонь девушки лёг увесистый кошель и свернутая втрое грамота:

– Удачного вам путешествия!

Ноги сами понесли Милу к выходу.

– До свидания! – коротко кивнула она, выходя.

***

– Ну? – кузнец вырос словно из ниоткуда. Одет в простую рубаху, за плечами проходная сумка. – Всё стребовала?

– Да, – испуганно ответила Мила, а кто-то внутри недовольно прицокнул.

– Ну и славно, – кивнул кузнец. – Пошли давай!

"Да уж, пора в путь, надо было столько времени на сборы потратить!", – встрял дух с мелодичным мужским голосом. От него Миле тотчас передалось тревожное нетерпение. Она готова была сорваться с места и побеждать, но сделала над собой усилие и осталась стоять.

– Вы собираетесь со мной? – изумленно уставилась она на кузнеца.

– Да, мне заказ надо доставить…

– В Янтарный клен?

– Угу, да и окрестности давно посмотреть хотел…– парень вновь схватил Милу за запястье и потянул вперёд. Но тут девушка уперлась ногами.

– Стоп, – сказала, – с чего бы?

Кузнец обернулся, задумался на секунду. Потом отпустил её запястье и развернулся, упер руки в бока.

– Из-за четвёртого духа.

С минуту оба выжидательно смотрели друг на друга. Наконец, кузнец вздохнул тяжело.

– Я потерял брата не так давно. Малого, полтора годика всего. Он меня папой звал. Вдруг он четвёртый? Оттого и не говорит, что не умеет?

Мила задумалась.

– А если не он?

– Я знаю, что шанс мал, но надежда – штука такая. Неуправляемая. А коли нет, так хоть провожу. Одна ты совсем беззащитная, – и он снова принялся разглядывать круглое Милино лицо с каким-то непонятным ей выражением. Но выглядел он искренним и внушал доверие.

– Ну идём, коли так.

"И побыстрее!".

Девушка поправила съехавшую котомку и пошла первой. Вышли за ворота.

"И ты ему веришь? – недоверчиво спросила Мариам. – Вслух только не отвечай, я и так услышу".

"Да… Думаю, он честный человек. И работящий...".

"Мужчинам нельзя доверять. Кажется, что они любят, а потом предают, когда не ждёшь".

Мила подумала немного, затем спросила осторожно:

"Тебя предали?"

Мариам замолчала. В тишине дошли до перепутья.

– Куда? – спросил кузнец.

Яромила прислушалась.

"Куда? Куда? Куда?" – повторяла она, обращаясь к каждой из душ.

Про Янтарный клён она уже знала, но было ещё три гостя в ее теле. Чтобы упокоить каждого, всего одна неделя, а после от них очень сложно избавиться – пустят корни и останутся хозяйничать в чужом теле. Поэтому маршрут следовало составить так, чтобы не тратить времени на переходы сверх необходимого.

– В Шумелки, – мгновенно ответил "торопыга".

Спустя некоторое время басовитый мужской голос добавил:

– В Лисью нору.

"Куда? Куда?", – продолжала спрашивать Мила. Вокруг стрекотали сверчки, шелестел ветер, потрескивали деревья. Четвёртый дух молчал.

– Ну? – кузнец палочкой чертил на песке схему окрестностей.

– Лисья нора, Шумелки и Янтарный клен.

Палка по очереди ткнула в три места на схеме.

– А четвёртая? – в голосе парня ощущалось напряжение.

– Молчит.

Кузнец задумался, потом улыбнулся:

– Может, ему и уходить не нужно… Ладно, пройдём пока эти три. Нора и Клен рядышком, в часе ходьбы друг от друга, но Шумелки ближе к нам. Туда пойдём в первую очередь.

Он подхватил котомку и пошагал по дороге направо. Мила поспешила за ним. Через полчаса пути басовитый голос скомандовал:

"Здесь в лес сверните!".

"Зачем?" – засомневалась Мила.

"Там тропка, по ней быстрее дойдёте и обрыв обойдёте".

– Тут надо повернуть, – Яромила дёрнула кузнеца за рукав, но тот даже не притормозил.

– Стой, говорю, повернуть надо, – девушка повисла на руке парня, упершись ногами в землю. Ян замер, очнувшись от мыслей.

– Ммм? Зачем? – парень покосился на висящую на нем девушку, задержался взглядом на длинных пальцах.

– Так дух велел… – смутилась Яромила и отскочила от кузнеца.

Свернули. За сплошной преградой из кустов действительно углядывалась тропка, но такая крохотная, что того и гляди заблудишься.

"Я эти места с закрытыми глазами обойду, – успокоил "лесник". – Не трусь. Сберегу".

Было страшно: лес разговаривал – стрекотал, рычал и трещал, как в тот раз, тропа петляла и пряталась, но глубоко в груди Милы зрела уверенность, что ей ничего не грозит. Чья-то чужая уверенность.

– Недурно бы! – включилась в разговор Мариам. – Не хватало сгинуть в этой глуши. Самое нелепое возвращение к жизни. Помню как-то был у нас в Клёне один случай…

Лесник не ответил на выпад Мариам, а она и не обратила внимания – просто принялась болтать без умолку, словно, наконец, дорвалась. Она рассказывала о соседе, который выстругивал солдатиков и относил на крыльцо местной девушке, не обращавшей на парня внимания; о шустром мальчонке, который нашёл в лесу разбойничий клад и чуть не угробил всю деревню; о закатах, которые случается увидеть над местным озером; о кораблях, которые ходят по рекам – и были ее истории такие интересные, милые, искренние, смелые или забавные, что путники расслабились и просто наслаждались дорогой, словно на прогулке.

– Про себя-то не баешь, смотрю, – отозвался уставший от болтовни “лесник”.

– Сказал самый разговорчивый, – едко отозвалась Мариам.

– Отдохнуть бы тебе… – посоветовал "лесник" Миле.
Смеркалось.

– Да, – только и ответила девушка. Кузнец тоже устал, но собрал хворост, наломал ельника, разжег костёр и приготовил собранные по пути грибы.

Мила наблюдала за ним и радовалась внутри, что о ней есть кому позаботиться и что не одна в глухой пугающей чаще.

Перекусили, улеглись.

– Спи, малютка, засыпай… – запела Мариам шутливо, но голос у неё был такой красивый, бархатный и такой реальный, что Миле стало уютно и тепло, как не было уже многие годы. Сама собой по щеке покатилась слеза. Мариам сочувственно умолкла. Мила шмыгнула носом, вытерла мокрый подбородок и почти в тот же миг провалилась в сон.

***

В какую секунду Мила поняла, что захлебывается? Горло перехватило, лёгкие обожгло водой, изо рта раздался каркающе-хлюпающий стон. В ужасе девушка распахнула глаза, замахала руками и резко села. В ту же секунду её кто-то обхватил и принялся ритмично сдавливать туловище. Булькая, Мила выплевывала воду, пока не зашлась остервенелым кашлем.

Тогда её отпустили. Кузнец плюхнулся перед девушкой на землю. Он тяжело дышал и был мокрый с головы до пят.

– Что… ахр! Акха! Что происходит? – выдавил Мила. Слова давались с трудом и Ян скорее угадал их, чем услышал.

– Ты не просыпалась, – он ткнул пальцем в небо.
Мила проследила взглядом за рукой и с ужасом осознала, что вечереет. Получается, она проспала почти сутки?

– Видимо, один из твоих постояльцев не хочет прощаться. Наверное, тянет время…

Медленно, словно в тумане до Милы доходил смысл произошедшего. Получается, один из четверых духов заколдовал её на беспробудный сон. И чтобы снять чары кузнец её чуть не утопил?!

– Я подумал, что духу нужно твоё тело, значит, он не позволит тебе умереть.

– А если бы он не смог снять чары во сне?!

– Ещё я слышал, что перед смертью, первые уходят духи, лишь затем тело покидает родная душа. Поэтому я решил, что если не получится разбудить, то смогу избавить тебя от духов, а потом, откачаю и подумаю, как снять заклятие сна. Это был план Б. В любом случае, ты бы не проиграла.

В замешательстве близком к восхищению Мила пересчитала духов. Все ещё четыре. Но который из них маг?

– Да давайте же вы скорее, сколько можно уже тут торчать! – на мгновение Мила потеряла контроль над собственными руками и принялась запихивать все подряд в сумку, отчего из торбы торчали ветки вперемежку с явно не влезающими внутрь походными одеялами. Мила с усилием остановилась и аккуратно свернула поклажу.

– Идём, времени мало, – кузнец поднялся и протянул девушке ладонь. – Или ещё вздремнуть желаешь?

Мила молча ухватилась за руку и поднялась. Больше не хотелось терять ни секунды.

***

К Лисьей норе подошли уже в ночи. Загодя вышли из леса на нахоженный путь и придерживались его до самого частокола деревни, чтобы не заблудиться. Конечно, можно было ещё немного срезать лесом, но доверия словам духов поубавилось и рисковать не хотелось.

"Давай же, пошевеливайся! – торопил дух. – Неужели ты не можешь идти быстрее?!".

"Да отстань ты от неё, не то твою душу переставим в конец очереди, так и знай! – вступилась Мариам. – На обратном пути тебя отпустим, коли будешь цепляться к Миле!".

Девушка невольно улыбнулась. Приятно.

Всю дорогу Мариам напевала что-то или рассказывала истории, которые сегодня то и дело заканчивались предательствами и убийствами. Мила старалась не слушать. Пока Мариам занимала байками Яна, она погружалась все глубже в себя, пытаясь понять, почувствовать каждую из живущих в ней личин, особенно четвертую. И хотя мысли она не читала, но чувствовала их.

Она начала различать жильцов по темпераменту и настроению. В Шумелки спешил человек трудолюбивый, но замкнутый и сварливый.

Лесник же был хоть и нелюдимым, но добрым. Его мысли отличались порядочностью, внушали надёжность, а нрав располагал к себе. Когда Мила настраивалась на его лад, в душе становилось спокойно, правильно.

Мариам была суетлива и энергична, но добра и полнилась любовью к людям. Она подсознательно тянулась к ним. Но на душе её было тяжело и горестно.

А четвёртый дух словно таился. Он был натянут, как струна и совершенно непроницаем. Или пребывал в мучительном ожидании – не поймешь. Все, что удалось разобрать, лишь тоненький звон, вибрацию, которую он издавал.

Меж тем путники достигли Шумелок и едва вошли за ворота, как ноги перестали слушаться девушку. Дух совершенно обезумел от ощущения близости цели и завладел телом Милы. Он припустил так, что Ян едва поспевал следом.

Дух пронёсся сквозь деревню и заскочил в ветхий, старый дом. Повсюду в нем были полки с посудой, в центре комнаты стоял побитый и покореженный гончарный круг. Внутри все заросло паутиной и пылью. Мила забежала внутрь, а Ян, следуя за ней, словно врезался в стену.

– Что такое? – только и спросил, ощупывая ставший непроницаемым воздух.

– Это заговор на крови. Я так старался защитить свой драгоценный труд, что отдал слишком много крови. Так и умер. Выполз из дома, потому что не мог уже идти. А соседи отнесли в лес духов.

– Что же ты так боялся потерять?

– Его! – Торопыга ткнул Милиной рукой в невзрачный горшок, покрытый толстым слоем пыли.

– Горшок?

– Это труд всей моей жизни! И он идеален! Я работал над ним много месяцев, экспериментировал с составом глины, выверял пропорции, корпел над деталями и создал идеальный сосуд.

Дрожащими руками от притронулся к поверхности изделия:

– Вся моя душа была отдана тебе, почему же я оказался там, а ты остался здесь?!

Гончар обнял сосуд, и Мила почувствовала, как его дух утекает из её тела.

– Найди мне достойное применение, – попросил дух Милу и воссоединился со своим творением. И как только девушка почувствовала, что в её теле освободилось место, что душа покинула его, горшок засиял изумительным узором. Глядя на творение мастера, Яромила ощутила, что имел в виду его создатель: это и в самом деле было идеальное произведение гениального мастера, благодаря вложенной душе.
В этот раз всё прошло до невозможности легко.

"Кажется, настал мой черёд, – подытожил Лесник. – И я тоже хотел бы поспешить".

Мила ощутила, как он скучает по кому-то, как больно томится сердце и развернулась к кузнецу.

– Идём, наше дело здесь сделано.

Она осторожно завернула горшок в одеяло, спрятала в котомку и вышла за порог. За её спиной дом Торопыги-гончара осел трухой.

***

Солнце защекотало нос. Мила открыла глаза и села не потягиваясь. Сразу засуетилась, начала собирать скарб, ворошить угли. Ян сидел на земле, но ещё сонно моргал, наблюдая из-под полуприкрытых век за стараниями девушки.

– Недалеко уж, – пробурчал “лесник”.

Яромила подхватила сумку:

– Идём-же! – скомандовала.

Ян был удивительно тугим на подъем, долго просыпался и лениво копался по утрам. Мила же привыкла все делать быстро. Тем более сейчас не хотелось терять времени. Неизвестно, какие незаконченные дела у духов и сколько времени они могут занять. А мёртвые не спешили делиться секретами.

Мила бойко пошла сквозь лес. Ян молча шёл следом.

– Тут лесом-то всего минут двадцать.

По дороге бы ушла пара часов, но путники ещё ночью свернули в чащу, как велел "лесник". Там и заночевали.

Вскоре лес действительно стал реже, и Мила уже почти бежала, гонимая нетерпением "лесника". В отличие от гончара, он не пытался перехватить контроль над телом и не торопил девушку, но она так явственно чувствовала, как тягостно манит милый сердцу домик, скрытый за деревьями, что сама того не ожидая все ускорялась и ускорялась.

Показалась покрытая зеленым мхом крыша, и вот наконец Мила увидела маленький домик с добротными расписными ставнями. И тут же приросли ноги к земле. "Лесник" жадно разглядывал жилище, любовно оглаживал взглядом каждую досочку, окошки, крылечко.

– Стало быть, немного прошло, – выдохнул он и слезы потекли по щекам девушки.

– Воронька! Воронька? Ты здесь? Ау! Воронька, это тятенька!

"Лесник" жадно прислушался – не откликнется ли кто.

– Ау! – горько повторил он спустя время. – Воронька, ау!

И тут Мила увидела, как из-за угла не неё смотрят два блестящих глаза. Зло, враждебно.

И "лесник" увидел. И метнулся к ним, счастливо раскинул руки.

– Воронька, это я! Я вернулся к тебе! Это я, твой тятенька! Из-за угла показался огромный нож. Лезвие с ладонь и в ширину три пальца было остро отточено.

Мила попыталась остановиться, но "лесник", словно таран, шёл вперед. Его счастье мешало разглядеть опасность.

– Воронька, миленькая!

Держа нож на вытянутых руках, из-за угла вышла курносая девочка с рыжими спутанными волосами. Она была похожа на маленького лешего. Чумазая, растрепанная и смотрела набычившись.

– Это ещё что за вид?! – лесник остановился и всплеснул руками. – Кому я говорил обязательно умываться по утрам? Кого я учил расчесывать волосы, чтобы букашка не завелась.

– Букашка. .. – повторила девочка, но лесник не обратил внимания.

– А руки ты мыла или так грязными и ела? Ай-ай-яй! Червунов на рыбалку растишь?

– Червунов… – повторила девочка и зарыдала. Горько-горько. "Лесник" тут же осекся и одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Притянул к себе дочурку, отложил нож, зарылся в спутанные волосы и принялся баюкать, укачивать, мурлыкая себе под нос им двоим известную песенку. Подошёл Ян, опустился подле них на колени и робко, очень осторожно погладил девочку по головке, да так и остался сидеть рядом. Мало-помалу девочка в руках взрослых перестала плакать, уткнулась Миле в грудь и только вздрагивала крупной дрожью, а потом и вовсе засопела, почувствовав себя в безопасности.

Тогда Ян встал, поднял девочку на руки и понес в дом.

Внутри было чисто выметено, прибрано, приятно пахло душицей и мятой. Из каждого угла на гостей смотрели старательно рассаженные игрушки. Они словно наблюдали за дверью, охраняли.

На столе стояла гладкая, искусно выструганная из дерева лошадка. В углу притаилась соломенная куколка, обернутая в лоскут ткани, на лавке лежали раскрашенные камушки, да и много таких любовно сделанных игрушек было в избе.

“Лесник” обвел взглядом знакомое убранство. По щекам Милы снова потекли слезы.

– Как же я ее оставлю опять? – прошептал дух сокрушенно.

Ян, укладывавший девочку на печь, обернулся. А Миле стало так страшно, что она обмерла.

– Так ваше желание… остаться?

– Мое желание уберечь Вороньку. Сейчас она недолго была одна, я умер всего несколько месяцев назад, но как она дальше-то будет? Что есть станет, когда запасы мои закончатся? А зимой как же? Она у меня умелая, но одной девчонке разве выжить? Нельзя мне ее оставить! А ну-ка подрастет, кто ее защитит? А что, если год худой будет? А если разбойники?

– И то верно…

Все замолчали, потупив глаза.

Ян укрыл девочку и подошел к Миле, взял за руку и усадил за стол. Нашли воды, решили перекусить. Кусок в горло не лез.

– Вот что, – сказал в итоге кузнец. – Получается, что у тебя осталась Мариам и четвертый молчаливый дух. Кто-то хотел, чтобы ты не просыпалась, значит, тянул время. Судя по всему, это не наш “Лесник”, как вас, кстати, зовут?

– Михей.

– Так вот, я думаю, что это не Михей. Слишком он спешил к дочери.

– Это не я, – подтвердил Михей.

– И за время нашего путешествия я успел немного узнать Мариам. Думаю, это и не она.

Мила ощутила, как не терпится Мариам перехватить разговор. Она, как ученик, который знает ответ, рвалась рассказать все как на духу.

– Получается, остается только четвертый дух, – закончил Ян.

Мила помолчала, раздумывая, потом сказала:

– Да, но Мариам – маг.

– Это не я! – дорвалась Мариам. – Да, я умею искры и всякое такое, но моих сил слишком мало для настоящей магии. Я пыталась научиться, но ничего не вышло, слишком слабый талант. А вообще, я травница и работала при знахаре и я бы никогда не смогла убить, наоборот, я лечу, – тараторила она. – А маг убил тех троих разбойников в одно касание. Мне такое не под силу! Да и я, знаешь, тоже спешу… У меня, как бы, тоже дела…

Мила снова погрузилась в размышления.

– Времени терять нельзя, мы уже четвертый день в пути, осталось всего три, – настаивал кузнец.

– И что ты предлагаешь?

– Михей, давай мы возьмем малышку к себе?.. – робко проговорил Ян. – Ведь уже совершенно очевидно, что четвертый дух не мой братишка. Мила хорошая девушка, а я работящий, надёжный. Вместе потянем.

“Так вот к чему он клонил. И то верно”.
Мила вспомнила слова матери про замужество и подумала, что кузнец – отличный вариант. Лучшего ей и не найти. Да и нравился он ей.

– Это решение, – согласилась она, смущенно потупившись и улыбаясь. – Что скажешь Михей?

“Лесник” колебался. Он понимал, что отведенное ему время уже израсходовал, но так хотелось посмотреть, какой вырастет Воронька, как будет учиться и совершать ошибки, какие успехи ее ждут на пути и какой сильной и красивой она станет.

– Ты еще сможешь вернуться и посмотреть на нее позже. Но Мила-то свою жизнь еще не прожила…

И вновь по щекам потекли слезы.

– Идет, – согласился “лесник”. – Попрощаюсь только.

– Мила, – вмешалась Мариам. – Думаю, как "лесник" уйдёт, нам нужно будет сразу ко мне выдвигаться. Нельзя терять времени. А Ян и девочка позже догонят, как соберут все.

– Небезопасно, – возразил кузнец.

– Маг её в обиду не даст, она ему живой нужна, помнишь? А медлить нельзя, время идет.

На том и порешили. Да только Мариам после разговора сделалась нервной, раздражительной и Яна стала избегать, изъявляла желание гулять наедине, размышляла.

Воронька проснулась спустя час одна в доме. Соскочила с полати.

– Тятенька? – позвала испуганно.

Мила вошла в дом, улыбнулась, опустилась перед девочкой на колени.

– Ты уж прости, Воронька, что я умер, – сказал лесник, поглаживая большими пальцами щеки девочки. Она стояла не шевелясь, широко распахнув глаза и молча слушала. Такая смышленая. – Но знай, и там, по ту сторону, я о тебе не забыл. Мне снова придётся уйти, зато я привёл тебе хороших людей. Ты их не бойся, они о тебе позаботятся. Ступай с ними.

Глаза защипало, в груди сдавило. Он смотрел на дочурку, склонив набок голову, гладил взглядом, стараясь запомнить, каждый завиток, каждую ресничку, каждую черточку.

– Доченька моя! Такая сильная! Я так тобой горжусь!

Воронька кинулась к Миле, заключила в объятия, стиснула зубы и не отпускала, пока не почувствовала лёгкое дуновение. Тогда отстранилась и полными горького ужаса глазами уставилась на Милу.

– Он ушёл, – тихо подтвердила Мила и увидела, как тихо погас в детских глазах внутренний огонёк. Такой знакомый.

"Такова жизнь, – уговаривала себя Мила. – Такова жизнь!".

***

К вечеру девушка попрощалась с Яном и в одиночку вышла из дома. Мариам то и дело рвалась грызть ногти и непривычно притихла.

– Ты чего молчишь? – тревожась, спросила Мила.

– Просто обдумываю… предстоящую встречу.

Мила не могла разобрать не к ней обращенные мысли духов, но эмоции ощущала неплохо. И в этот раз она поняла, что Мариам боязно и тревожно, но двигаться дальше её заставляет обида и злость. И оттого становилось не по себе. Что она задумала?

К утру вышли на прохожую дорогу, а через пару часов добрались до Янтарного клёна. Эта была крупная деревня, почти город. Сильно больше, чем Милина Дождевая запруда. Мариам же знала все переулки и потайные тропки как свои пять пальцев и вела мимо людных мест и толчеи.

Когда подошли к крепкому двухэтажному дому, руки Милы тряслись. На воротах значился витиеватый знак врачевателя.

Мила, озираясь, вошла во двор, осмотрела загон для скота, аккуратно прибранные садовые инструменты.

– Возьми-ка серп, – посоветовала Мариам. Мила почувствовала такой сильный страх духа, что не раздумывая послушалась.

Сжимая гладкое от частого использования, почти полированное древко, поглядывая на бритвенно-острое лезвие, она слегка успокоилась и постучала.

– Минуточку! – послышался приятный мужской голос, лязгнули инструменты. Мила перехватила серп. Тело била мелкая, противная дрожь, страх почти парализовывал.

Дверь распахнулась. Мила успела отметить скульптурный подбородок, высокий лоб и добрую улыбку, как вдруг Мариам атаковала. Она рванулась так резко, словно вложила всю силу воли в этот удар. И было в нем столько же отваги, сколько и ненависти. Но серп вошёл в дубовую дверь, за которую молниеносно спрятался доктор. Щёлкнула задвижка, затем ещё одна и ещё. Мариам ринулась к окну, но обнаружила массивные металлические решётки.

– Мариам, – крикнул знахарь из-за двери. – Давай поговорим?

– Предатель! – заверещала девушка не слушая. – Ты бросил меня там! Убил меня, сволочь, подлец, негодяй!

С большим трудом она выдернула из двери орудие, а затем всадила его назад. Мила попыталась было успокоить духа, но Мариам рыкнула на неё.

"Не мешай, он заслужил!".

– Снова- здорово! – ответил врач. – Да не бросал я тебя там! Успокойся и вспомни. Ты же помнишь наш план?

Мариам снова выдернула серп, в душе зашевелились сомнения.

– План? – переспросил она, но все же ударила. От двери отлетело несколько щепок.

– Ты хотела избавиться от своего второго я, помнишь такое? Он, кстати, все ещё с тобой, ведь так? Мерил, ты там?

Мариам замерла, а Мила ощутила, как просыпается, ворочается четвёртый дух, как обретает силу, расправляет плечи, как закипает зло... и вместе с тем, съеживается, засыпает Мариам.

Мгновение и под ладонью Милы прочная дубовая дверь разлетелась пеплом.

– Я пришёл забрать свое, – просипела девушка.

– А вот и ты, Мерил… но Твоего в этом доме нет.

Лекарь был бледен и испуганно сутулился, но храбрился насколько мог, закрывая собой небогатое убранство избы, обставленной с удобством для приёма больных.

Духа тянуло внутрь, в красный угол и Мила чувствовала, что такая жалкая преграда, как человеческое тело не остановит мага. И понимала, что вот-вот убьет. Собственными руками. И будет с этим жить...

– Она хотела убить тебя за предательство, а я избавлюсь от тебя, потому что ты мне надоел. Путаешься под ногами.

На ладони Милы вспыхнул огонь.
Девушка вся сжалась внутри собственного тела и с ужасом наблюдала за тем, как вот-вот погибнет ни в чем неповинный человек. Она словно осталась один на один с убийцей, запертая в теле, и чувствовала себя загнанной, но ответственной за все, что произойдёт. И тогда, раньше, чем успела подумать, повинуясь сиюминутному зову подсознания, она с усилием рассекла себе серпом руку от локтя до запястья. Затем перекинула его и начала резать вторую. Но раньше, чем дошла до середины предплечья, маг очнулся. Орудие выпало из покалеченной руки, и девушка осела наземь. Кровь быстро растекалась уродливой лужей.

Дух внутри завопил от гнева. Милу жгло изнутри его ненавистью, злобой и отчаянием. Убивать он умел мастерски, но вот лечить… нет.

Лекарь схватился за инструменты, стал быстро перебирать отвары и порошки, набрал целый ворох тряпок и ринулся к Миле.

– Не нужно, – устало прошептала она, чувствуя, как утекает сознание вместе с ручейками крови. – Первыми уходят духи.

И закрыла глаза.

***

– Это уже третий раз за год, – сил открыть глаза не было, но сознание понемногу прояснялось.
Мила слышала, как знахарь рассказывает свою историю:
– Она всегда возвращается, чтобы убить меня, не помня всей истории. Мерил заставляет жену забыть о нем и вселяет ненависть ко мне. Ему нужно забрать книгу, чтобы навсегда избавиться от Мариам, поэтому важно, чтобы она сама захотела вернуться. Она ведь ведущая в их паре. Первый раз, когда она пришла, мы боролись и мальчик-сосуд погиб. Ко второму разу я раздобыл упокой-камень. Стоил баснословно дорого, но даже за один раз... это того стоило. А Мила пожертвовала собой…

– И как это остановить? – девушка различила расстроенный голос Яна и обрадовалась. С ним она чувствовала себя спокойнее.

– Не знаю даже…

– Дух гончара манил горшок, в который он вложил душу. Может, что-то подобное притягивает Мариам?

– Скорее Мерила, просто он не может отделиться. Он каждый раз говорит, что пришёл забрать свое. Точно, должно быть это книга!

На лоб легла влажная ткань.

Девушка приоткрыла глаза. Перед ней стояла Воронька с тряпочкой.

– Очнулась! – засуетились мужчины. Знахарь сунул девушке ложку с отвратительным горьким снадобьем. Мила закашлялась, но выпила.

– Это что-то в красном углу, – прохрипела она.

В указанном месте были лишь пустые стены и небольшая полка. Лекарь, которого звали Святославом, обыскал её трижды, но ничего подходящего не нашёл. Отодвинули мебель, осмотрели каждую пылинку.

– Вот оно, – закричал Ян, запнувшись за отходящую доску. Он с силой топнул, и половица сломалась пополам, открыв небольшой лаз. Вместе мужчины оторвали ещё несколько досок. Получился крохотный лаз. Ян просунул в него руку, пошарил.

– Дна не достать.

Святослав кинулся во двор, искать что-нибудь подходящее, чтобы просунуть в лаз.

Воронька с интересом наблюдала за суетой, потом наклонилась к лазу и пролезла в него. Внутри развернулась и высунула наружу голову.

Ян замер на минутку, раздумывая, безопасно ли, а потом спросил:

– Ну что там?

– Тут как погреб, только о-о-о-очень маленький и длинный, – ответила девочка.

– Ну, – с сомнением протянул опекун, – посмотри, что там?

Девочка шмыгнула вниз.

– ООО! – воскликнула восторженно, – тут куколка!

Ян просунул голову в лаз, наблюдая, как на расстоянии чуть больше вытянутой руки Воронька взяла в руки жуткую игрушку, свернутую из кожи и украшенную настоящими волосами и рогами. Комковатая голова и кожаная грудь были испачканы кровью. Девочка вынула из куклы воткнутую в сердце иглу. Острие засветилось. Воронька, как завороженная, разглядывала то иглу, то свой палец, снова иглу, палец.

– Воронька! Воронька, вылезай! – строго сказал Ян, но в голосе различались нотки беспокойства.

Девочка не реагировала.

– Что если уколовшись, она соединится с душами Мариам и мага?! – вслух подумал Кузнец.

Воронька медленно и уверенно прицеливалась иглой.

– Нет, – выдохнула Мила и свалившись с кровати, подползла к лазу, свесилась внутрь и выдернула иглу из рук девочки. Едва коснулась, как замерла, словно прислушиваясь к чему-то. Лицо стало страшным, на губах заиграла улыбка. Воронька моргнула и заплакала.

Кузнец перехватил Милу за талию и вытянул из лаза. Девушка не обратила никакого внимания, глядя на светящееся острие иглы. Ян ахнул и с силой выбил её из рук девушки. Проклятая вещица отлетела и упала в пламя очага, ярко разожженного для больной.

Когда с вилами в руках вошел Святослав, Воронька как раз вылезала из лаза, испуганная и вся в слезах.

– Всё кончено? – догадался лекарь.

– Не уверена, – ответила Яромила с трудом дыша.
Рука снова начала кровоточить и тряпицы окрасились красным. Ян виновато менял испорченную повязку.
– Остались ещё кукла и книга. А когда Мариам соединилась с Мерилом?
Святослав отставил вилы и, отстранив кузнеца, принялся за работу.

– Кажется, в детстве...

– Тогда понятно откуда кукла, но при чем здесь книга?

Святослав бросил наполовину размотанный бинт и кинулся к рабочему столу, аккуратно достал обернутый в тряпицу увесистый фолиант.

– Я вам её покажу.

Он раскрыл том и на пол, тоненько звякнув, выпала игла.

– Проклятье! – сжал кулаки Ян, вернувшийся к перевязке.

Они зашли в тупик.

– Ну и что будем делать? – спросила Мила.

– Может в книге подсказка? – предположил Ян.

– Беда в том, – вздохнул Святослав, – что Мариам с востока и книга написана на их языке. Я не понимаю ни слова.

– Я так-то тоже не местный, – сказал Ян и взял в руки книгу. Решительно открыл и потупился, – Но и читать не так чтобы умею...

Он долистал до страницы с изображением горящей обложки, поднёс ближе и стал всматриваться в рукописные закорючки.

– Этот знак переводится, как смерть – подходит. А этот, как металл... Знакомый с детства символ. Это значит жара или пекло, что-то такое. Тут не понятно, а вот это река.

Ян оторвался от страницы и замер:

– Символично, но кажется, я понимаю, что это. Рискнем?

***

Спустя двадцать минут Святослав, Ян, Мила и Воронька стояли у печи кузницы, глядя, как опускается в расплавленный металл магический фолиант. От него шло противное синее сияние.

– Река расплавленного, пышущего жаром металла, как поэтично, – печально проговорил Святослав.
Для него уничтожение книги стало обрядом прощания с Мариам.

Мила, висевшая на Яне, сжала запястье нового друга, хмыкнула понимающе, и, кивнув Яну, повела его и Вороньку к выходу. Их борьба была окончена и все трое весело перемигивались. Каждый мечтал о новой лучшей жизни.

– Пусть все пошло не так, но, надеюсь, ты теперь свободна, – прошептал Святослав. – Мы оба свободны... Возвращайся одна в следующий раз!

Мужчина вздохнул с печалью, но и с облегчением. Но тут его кольнула запоздалая мысль:

"Как много мечей и иголок может получиться из этого сплава?".

Крайний уголок книги, ярко полыхнув, исчез в расплавленном металле.