Ещё один случай в антикварном

До конца жизни я не смогу забыть свой поход в этот магазин. Моя жизнь изменилась неузнаваемо после того рокового дня. Позже я узнал гораздо больше о братьях Шиндзю и о том, что на самом деле происходит в антикварном. Мне остаётся радоваться о том, что, по крайней мере, братья Шиндзю оставили мне мою жизнь – этим может похвастаться далеко не каждый посетитель. Но обо всём по порядку.

Меня зовут Фёдор, для друзей просто Фенек, и раньше я был музыкантом - великолепным пианистом. Меня называли самородком, разве что не гением, прочили большое будущее, у меня была собственная нео-фолк группа и мы шли к тому, чтобы стать известными и успешными. Я работал концертмейстером в местном театре и иногда подрабатывал звукорежиссурой и аранжировкой. Также мы с моей девушкой собирались пожениться, и ещё мне предстояли выпускные экзамены в консерватории.

Я услышал об антикварном на одном из наших концертов от поклонника, который посоветовал заглянуть туда, чтобы присмотреть аутентичных аксессуаров для нашего сценического имиджа. Мы обычно выступали в строго чёрных одеяниях, и девушки – в просто расписанных юбках. Минимализм нам никогда не казался чем-то плохим, но после, всё обсудив с группой, мы решили, что и правда стоит обновить внешний вид – особенно басисту, который выходил исключительно в чёрной футболке.

В магазин я приехал на велосипеде, когда выдалось свободное от учёбы и репетиций время, примерно через неделю. Я не сразу нашёл нужное место, поскольку адрес мне дали неправильный – и как я сожалею, что не прекратил свои поиски тогда! Но нет, антикварная братьев Шиндзю, сама, если так можно сказать, нашла меня. Я могу поклясться, что меня как будто вели к ней...

Когда я зашёл туда, пристегнув велосипед к мусорному ведру на улице, меня первым делом поразила льющаяся музыка. Играл как будто оркестр, но совершенно необыкновенный, угадывалось звучание многих и многих китайских народных инструментов – а я и не знал, что такие оркестры сейчас существуют. Временами звучал гонг, или огромные китайские трубы, и всё тело наполнялось необъяснимым волнением. Музыка восхищала и завораживала – я и представить не мог, что на такое погружение способен обычный граммофон, стоящий в углу магазина.

Именно музыка меня и расслабила, расположила к антикварному. Я уже губкой впитывал всё вокруг себя, ходил мимо стеллажей, раз за разом удивлялся диковинным статуэткам, изображавшим сильно истощавших людей в необычных, искорёженных, извращённых позах. Каждого из них будто скрутили, будто мокрое полотенце, да и оставили в таком виде.

Другую стену украшали разноцветные маски и веера – с такими ценами, за которые обычно покупают подержанные российские автомобили. Не нашёл я успеха и среди чёток, браслетов, колец, амулетов и цепочек – всё было так дорого, что я и не представлял, имеет ли магазин хоть каких-то покупателей... К тому же ни одна вещь, честно говоря, не выглядела древней, скорее просто стилизованной. Казалось, начни рассматривать эти творения, и найдутся штампы «MadeinChina», а то и ценники с каких-нибудь китайских базаров.

Наверное, почувствовав моё замешательство, будто из ниоткуда появился продавец, невысокий, аккуратно прилизанный и очень вежливый китаец, безупречно говорящий по-русски.

- Вижу, вы здесь впервые? – поинтересовался он.

- Да, зашёл по рекомендации от N, – назвал я своего знакомого. - Он сказал, что здесь можно раздобыть много безделушек всяких. Только вот он меня принял за миллионера, похоже.

- О, не стоит пугаться наших цен, – заговорил китаец. - Они несколько завышены. Практически у любого, зашедшего с улицы, есть достаточно, чтобы купить любой товар в нашем магазине.

- Если почку продать только, – я посчитал высказывание за шутку, и, как шутку, оценил.

- О, если бы покупатели начинали просить деньги за свои части тела, я бы распродал все товары за день, – отмахнулся продавец, - Я говорю о другой валюте, которая в материальной плоскости не лежит. Всё зависит от моего интереса – я всегда готов уступить умному и эрудированному собеседнику, с которым можно провести чудесную беседу. Или я могу сделать щедрый подарок прекрасной леди, которая осветит этот магазин светом своей чудесной улыбки. Пройдохе-мошеннику, который расскажет мне чудную историю, чтобы обвести вокруг пальца, чем здорово позабавит, я с радостью щедро заплачу из своего кармана за ту ерунду, что он мне принесёт.

- И часто же такое происходит? – улыбнулся я.

- Можно сказать, что почти каждый день, – невозмутимо ответил китаец, - Вот вы, например... Чем можете быть мне интересны?

- Ну, если дадите рояль, я сыграю вам Венгерскую рапсодию Листа. Или джаз? Могу и что-нибудь из своих сочинений.

- Вы музыкант? – обрадовался китаец, - О, чудесно, чудесно... Рояля у меня правда нет, есть сямисен, но вам он, конечно, бесполезен. Да и не хотелось бы прерывать игру – господа музыканты только вошли в раж... Чудесное адажио.

- Я, извините, не узнаю композитора. Да и оркестр необычный. Откуда запись?

- Местный композитор, вы с ним скоро познакомитесь, – ответил китаец, - Оркестр, как вы точно изволили выразиться, в высшей степени необычный... Здесь собраны все мои любимые инструменты, скромная, но, как мне кажется, удачная попытка достойного соперничества с западным симфоническим оркестром. Вы слышите несколько арф – кунхоу, она похожа на европейскую, и цину, или цитру, на ней играют, держа на коленях. Скрипки заменены сямисенами и эрху, ну а труб и ударных, как вы слышите, там тоже предостаточно. Запись же, если хотите знать, неоткуда – играют прямо сейчас.

- Радио? – изумился я, разглядывая патефон, к которому не было подведено никаких видимых проводов или антенн, - Очень интересный оркестр! Хотелось бы мне попасть на их концерт.

- Я могу вам это устроить.

- Вряд ли я поеду в Китай в ближайшие годы.

- Зачем же в Китай? В этом городе, никуда не придётся ехать.

- Они будут на гастролях? Очень интересно, но я не слышал, чтобы сюда прибывал такой экзотический оркестр.

- Концерт не для всякого слушателя, – очень страшно усмехнулся продавец.

Музыка и правда, будто откликаясь на слова китайца, резко изменилась. Характер сдвинулся к напряжённому, резкому, началась фантастическая смена гармоний, свойственная какому-то авангардному джазу. В высочайшем регистре пронзительно зазвучал отчаянный унисон струнных. Ударники разошлись не на шутку – казалось, их там не менее дюжины, и собрана перкуссия чуть ли не со всего света. Я слушал и не знал, дрожать ли от ужаса, плакать, кричать от радости, или бежать за нотной бумагой, чтобы записывать сотни тут же рождающихся музыкальных идей – а тем временем все эти идеи тут же воплощались в игре оркестра, будто он звучал не в патефоне, а в моей голове, отображал мою же фантазию, или же как-то улавливал мельчайшие флюиды сознания, я будто вошёл в сон, где всё подчинено беспрерывному, хаотичному, ничем не объяснимому развитию; так на меня подействовала музыка.

- Вы тоже это слышите? – прошептал я совсем тихо, будто находились мы и правда в концертном зале, - Они будто...

- Да. Так и есть, – ответил на все мои вопросы китаец, - Музыка, которая рождается здесь и сейчас.

- Это невероятно!

- Да. Многие отдали бы всё за возможность слушать этот оркестр хотя бы изредка. Я, однако, редко включаю его в последнее время. Вам же... Я думаю, будет полезно иметь такой проигрыватель.

- Конечно! – воскликнул я.

О, какое горе, что я тогда не отступился, не испугался, не смутился нереальностью, невозможностью происходящего! Было столько странностей во всём этом, что я сам поддался чарующему безумию, принял правила, которые установлены в антикварной лавке братьев Шиндзю! Остальные минуты собственной погибели я вспоминаю с ужасом и содроганием.

- Тогда по рукам! – потёр руки китаец, - Мы имеем товар. И вы имеете, что предложить. Но как же мы решим, кто будет дарителем, а кто – одарённым? Я предлагаю игру. У меня здесь есть несколько хороших. Что предпочтёте? Фигуры, карты, фишки, пешки, камни?

- Камни?

- Я сразу понял, что вы и в этом искушены, – продавец прищёлкнул пальцами, - Мы сыграем в го. В любом случае, вы получите возможность слушать музыку этого невероятнейшего из оркестров. А пока что дадим музыкантам отдохнуть.

Выключив патефон, он достал плетёные из бамбука мешочки с камнями, пригласил присесть за кофейный столик, достал из глубин своей империи громадную доску-гобан стороной аж в двадцать пять клеток – и мы стали играть. Китаец предложил мне начинать, причём взял себе минимальную фору, не из простого бахвальства, как я убедился позднее, но будучи абсолютно уверен в своём мастерстве. Я, признаться, играл неплохо, практиковался в го не менее десяти лет, даже выиграл несколько городских турниров. Поэтому, сходу разыграв несколько своих любимых построений, я рассчитывал, если не слить китайца всухую, то хотя бы честно побороться до самого конца, в итоге завершив бой заранее подготовленным маневром. Но всё пошло не так с самого начала. Китаец знал и умел больше меня, и все мои засады раскрывал с убийственной точностью. Порой его действия казались необдуманными и хаотичными, и тогда я, воодушевлённый тем, как он теряет темп, продолжал строить свои крепости из камней. Истинный смысл тех или иных его действий раскрывался спустя несколько десятков ходов – я уже потирал ладони, готовя сокрушить противника, когда оказывалось, что вот тот или иной камень неспроста стоял на своём месте. Он будто вёл меня в неудобные и опасные положения, и никак нельзя было противостоять, играли мной, а не со мной. Я бился что есть сил, но с каждой минутой белых фишек, захваченных у меня, у продавца всё прибывало. Во мне бушевали ураганы эмоций, мой же противник оставался безучастным и строгим до самого конца, даже в тот момент, когда он обрёл контроль над большей частью поля.

Наконец, всё закончилось. Мой мешок с камнями практически опустел. Голова кружилась невероятно – я безумно устал от этого матча, где всё оказалось ерундой: мои умения, годы практики, прочитанные книги и сотни проведённых игр с лучшими противниками. Я безропотно махнул рукой, смиряясь с полнейшим разгромом.

- Да, не повезло, – словно извинился китаец, - Вы великолепно разыграли дебют. Давно не видел подобного фусэки. Вы были яростны, горячи, вспыльчивы – будь я в немного худшей форме, остался бы сегодня с носом.

- Не думаю, - горестно ответил я, - Будь вы вдесятеро хуже, а я настолько же лучше – и тогда бы мне не добиться победы.

- Ваша правда, – вдруг поднявшись, признал китаец, - Годы практики это, конечно, не столетия. Однако, эта игра и меня порядком утомила. Я хочу послушать музыку. Как скажете?

- О да, конечно, – кивнул я, тоже поднимаясь из-за стола, - Я включу, если вы позволите...

- О нет, – как-то виновато улыбнулся китаец, - Вы не поняли. Я хочу, чтобы вы сыграли.

- Да, я сыграю вам с удовольствием, только вот на чём? Если у вас нет клавиш, то я разве что продирижировать...

- Дирижёр есть, и лучше на планете не сыскать – я старался, – отмахнулся продавец, - А уж за свою способность играть не беспокойтесь. Прискорбно! В такой момент оказывается, что самый лучший музыкант знает о сути сотворения звука меньше меня. Музыка – существует невидимо абсолютно везде, мелодия рождается не в пальцах, не в струнах, не в клавишах – она есть... Она есть сама нить, пронзающая весь мир. Инструмент не важен. Он лишь способ выразить себя, выразить музыку... выразить собственную душу. Да! Для музыки нужна лишь душа, а больше ничего не нужно.

Мне трудно описать то, что произошло далее. Китаец, резко преобразившись, отстранился, произвёл несколько пасов руками и произнёс несколько фраз на языке, от которого в горле пересыхает, рёбра пристают к спине, по всему телу пробегает холодная дрожь, и откуда-то веет мертвечиной, и вот уже мы стоим не в шикарном магазине, где собраны чудеснейшие поделки со всех краёв света, находимся мы посреди невообразимо огромного подземного грота, где под сводами потолка летают огнедышащие китайские драконы, а вокруг нас чудовищный бесовской маскарад, где женщины и мужчины, голые и в народных костюмах, но все в образах демонов, пляшут, радуясь от того, что я, я! я теперь среди них, навеки, навсегда, и нет мне пути обратно, наверх, а мой проводник в этот мир, продавец из антикварной лавки, он превратился в огромную летучую мышь, и вот он улетает обратно, без меня! а я стою, ошпаренный неожиданностью и бредовостью происходящего, не смею и пошевелиться, и вижу глазами уносящейся прочь летучей мыши как в антикварной лавке братьев Шиндзю стоит моё тело! Моё собственное тело!

Я хотел бы заплакать, но не могу. Вспоминаю те мгновения, когда душа ещё не была разлучена с телом, и чувствую только тоску. Я не умер, моё тело собственными ногами вышло из антикварного и устремилось домой – но меня нет уже год. Я сижу в опустевшей квартире и пишу свои воспоминания – потому что ничего лучшего во мне больше не рождается. Из консерватории меня исключили, потому что я не смог сыграть даже гамму до-мажор на техническом экзамене. Я даже понимал, что надо просто провести по белым клавишам, и меня, принимая во внимание все прошлые заслуги, отпустят с тройкой, хоть и крутя у виска, списав всё на эксцентричность. Но просто не мог извлекать звук из фортепиано. Я долго пробовал хоть что-то сыграть. Мои пальцы просто не могут коснуться клавиш. Я держу руки на весу и пытаюсь уронить, бросить, швырнуть их, громыхнуть лавиной диссонансов, рубануть изо всех сил, будто топором, ах! Только бы услышать, ещё раз услышать это, услышать звук, услышать музыку, и тогда бы я расплылся в блаженной улыбке и был бы счастлив до конца своих дней! Но нет. Мне отказано и в способности слышать музыку. Врачи уверяют, что мой слух безупречен – я слышу постукивания, поскрёбывания, гудки и свисты на приемлемом для среднестатистического человека уровне, я слышу человеческую речь, гудки автомобилей, крики птиц и топот собственных ботинок; я превосходно слышал крики, и дребезг битой посуды, и грохот раскрываемых шкафов, и хлопок дверью, и всё то, что ещё было, когда уходила моя девушка; только вот музыки я не слышал, вообще, ничего, ни аккорда, ни ноты, ни голоса певца, ни ритма барабанов, даже когда от включенных басов тряслись стёкла, я оставался абсолютно глух. Если только есть для музыканта что-то страшнее этого...

А знаете, я ходил туда ещё раз. В антикварный магазин. У меня сохранился адрес. Ничего. Там нет никакого магазина. Сходите сами, посмотрите. Нет и не было никаких братьев Шиндзю. Вы думаете, я сошёл с ума, и всё придумал? Хорошо, напишите мне, и я пришлю вам аудио с моей группой, которая, конечно же, распалась ещё быстрее, чем меня отчислили из консерватории. Послушайте. Или наберите в Ютубе – там ещё сохранились мои выступления. Я иногда смотрю их, и не узнаю себя. Столько огня, страсти, жара!

И иногда мне снится сон. Я вижу себя сидящим в первых пультах того самого оркестра, на котором всё завязалось. В моих руках нечто из человеческих костей и жил, и на нём я играю! Играю! И слышу каждый звук! И моих соседей слышу, и даже самый отдалённый барабанчик ловлю ушами, и наслаждаюсь его резвым перестуком. А дирижёр – великолепен! В чёрном фраке, он делает ауфтакт, и мы, целое войско из лучших музыкантов, что когда-либо играли на земле, следуем за ним, своим гением! И там, в то нежном, то суровом звучании, в восхождениях и полёте, я вновь становлюсь собой.

Потом наступает пора вставать... И я горько плачу. Но это во сне – наяву же мои глаза остаются сухими, пустыми, а сердце продолжает гонять кровь, но совершенно без смысла, устремления, порыва. Я жив и одновременно мёртв. И буду коротать годы в ожидании момента, когда мой разум покинет тело и вновь воссоединится с душой.