Алексей Ханыкин

Пора домой

Пора домой
Работа № 90
  • Опубликовано на Дзен

Караул на гауптвахте — в некотором смысле исторический каламбур. А, кроме того, это нудное и бесполезное с точки зрения любого опытного служаки дело. И правда, ну кому может понадобиться красть арестанта? Разве что повар или каптенармус набегут, с неожиданным рацпредложением: обменять живую силу на пару пачек сигарет. Вряд ли, конечно…

Но если сигареты довоенные — стоит подумать.

Сделав пару шагов в сторону и звякнув прикладом карабина об ключи на связке, караульный покосился на решетку. Камера за ней была темная, узкая, грязная, в общем — классика. Эффективный жупел для рядового и унтер-офицерского состава, которому, несмотря на практически круглосуточную занятость, нет-нет да и взбредало в голову отчебучить что-нибудь неуставное. В этом вопросе ничего не менялось на протяжении веков. Может, кстати, и тысячелетий.

На полу камеры лежало тело. Судя по вольготно раскинутым конечностям и мирному сопению, тело проштрафилось на краже и злоупотреблении спиртным. Караульный прикинул мысленно: наверняка ведь как доволокли, как бросили, так и релаксирует себе. Превратили гауптвахту в вытрезвитель, бардак!

Хотя характерного запаха не было. Он даже потянул воздух, чтобы убедиться, но тут сверху загудел короб вентиляции. Сыпануло пылью — вечно там скапливается, — и в носу засвербило. Не сумев удержаться, караульный развернулся, чихнул и ударился лопатками об решетку.

Буквально в то же мгновение чья-то рука нежно, но цепко ухватила его за шею. Перед глазами тускло блеснуло серым — мой нож, отметил удивленный разум.

Потом удивляться стало некому.

***

Когда тебе за тридцать, и большую часть свободного времени ты или споришь до хрипоты с одними людьми, или убиваешь других разными интересными способами, головная боль становится навязчивой, занудной, привычной спутницей. Особенно в момент пробуждения.

Мало кто в здравом уме и трезвой памяти выберет спать на узкой казенной койке, укрываясь тонким шерстяным одеялом и подкладывая под голову собственный локоть. Не найдется дураков добровольно питаться армейскими харчами, сварганенными из «вечных» консервов энтузиастами от кулинарии. Да и носиться изо дня в день по ядовитым постъядерным лесам, рискуя быть застреленным, взорванным, зарезанным, съеденным уже наконец — это надо быть принципиальным психом.

К несчастью, психи в этом лучшем из миров не переводились. Одним из них был я.

Как и отец когда-то, я служил в армии — вернее, в том, что от нее осталось. После атомной войны, когда привычный миропорядок рухнул, расплодилось всякой шушеры, понаобъявлявшей себя «великими военными диктаторами» и «главами нового мирового порядка». Их мы по лесам и гоняли.

Порой — они нас.

Взяли мою группу на возвратном маршруте — до сих пор считаю, что рейд был по-идиотски спланирован. Нет, скорее всего, «крысы» в штабе не завелось. Просто кое-кто захотел «глубоких тылов» и «подробного картографирования». Заброс прошел чисто, а вот потом нас явно засекли. Не удивлюсь, если там, куда мы сунулись, каждое дерево было увешано датчиками

Или нет. Или я переоценил бдительность Полковника — одного из тех командирчиков, что не перегрызся с собственными подчиненными, а утвердил, укрепил свою власть и стал доставлять неприятности всерьез. По крайней мере, в моем недокарцере никаких «жучков» не обнаружилось, как и в коридоре напротив. Только потому я и решился на побег.

На всякий случай стянув комбинезон с караульного — удачно, что почти не заляпал кровью, — я затащил парня в комнату и запер решетку снятыми с пояса ключами. Внутри у меня, под ребрами, что-то словно скомкалось и замерзло, когда его голова беспомощно провернулась на позвонках, и труп уставился в бесконечную пустоту парой стекленеющих, обиженных глаз. Никогда не привыкну. Столько лет, столько смертей… «Машиной для убийств», как меня нарекли по эту сторону «фронта», я все же не стал. Иногда даже жаль.

Но только иногда.

Проверил карабин, осмотрел карманы, сунул нож в чехол — вытерев, конечно. Дрянь, штамповка, причем послевоенная, но любое оружие надо уважать. Свой боуи я на этот выход брать не стал, и ведь как знал. Вряд ли бы сейчас получилось его вернуть.

Однако, забавно, что в итоге я оказался на гауптвахте, а не в спецкамере для особо опасных задержанных. Видимо, Полковник все же не дурак, решил подстраховаться — и от чужих, и от своих. Попытался решить задачу нестандартно; можно лишь похвалить.

Правда, с часовым промашка вышла.

Чувство долга — вот, что движет такими больными, как я. Мы отравлены словом «надо», мы выросли внутри этой парадигмы. Сначала наши отцы сражались за свои государства, потом мы — за анклавы выживших и немногочисленные ресурсы. Иногда получалось договориться миром. Чаще — нет.

Именно чувство долга удерживало меня от желания побродить по расположению в поисках достойных целей для диверсии. «Домой, домой, пора домой» — как пел слегка подвывающий голос на старой записи. От этих воспоминаний сердце стукнуло с перебоем и защемило. Надо вернуться к своим, надо доложить, надо предупредить. Надо вновь увидеть Пенни.

Поэтому я закинул винтовку за плечо, принял максимально деловитый вид и направился вперед по коридору. Главное — добраться до периметра неопознанным, а уж «крысиную нору» найти не проблема. Нюх у меня на это дело. Ничего сверхъестественного — просто богатый опыт.

Настала пора его применить.

***

— То есть, он от вас сбежал.

— Я не обязан отчитываться.

— Дьявол раздери, Полковник, это ваше высокомерие!..

— Я. Не обязан. Отчитываться. Напомню, что вы на моей территории, и статус союзника…

— Да к бесу статус союзника! Я тоже напомню: вы обещали нам Хитроумного Одиссея — теплого, безобидного, готового к содержательной беседе. Мы вам поверили. А теперь этот мясник где-то неподалеку, и Бог его знает, что он задумал. Мне вообще-то неспокойно тут находиться в подобных раскладах.

— Ну что я могу поделать, если кто-то из нас трус.

— Слушайте, вы…

— Нет, это вы слушайте. Одиссей, конечно, жирная добыча. Но есть цели и понажористее. Вы ведь помните про Базу Йота?

— Полковник, я теряю терпение. С каких пор мы начали верить в мифы?

— С тех самых. А теперь — охолоните и внимайте…

***

Лес никогда не меняется. Отец, успевший застать еще тот, довоенный вариант, утверждал, что ничего принципиально нового в нем не появилось. Лишь стало словно отчетливее, контрастнее: корни выросли, клыки удлинились. Лес есть древнее хтоническое зло. Человеку в нем места нет.

Я шел, прихрамывая на левую ногу: какая-то дрянь вылетела из-под коряги, тяпнула за икру и с визгом скрылась в кустах. Признаю, сам виноват, надо было довериться инстинктам и обойти завал с другой стороны. Хорошо хоть, тварь была не ядовитая — раны я обработал, жгут наложил, но в мобильности потерял заметно.

А это плохо.

Солдату внутреннего караула нет нужды таскать рюкзак со снедью и прочей походной снарягой. Искать склады и заимствовать необходимое у Полковника я не рискнул — искушать судьбу сверх потребного не стоило. Теперь это решение оборачивалось против меня.

Любопытно, думал я, ковыляя в стороне от заметных прогалин. Очень любопытно: совершенно невозможно ничего вспомнить от момента, когда мою тушку, оглушенную прикладом по голове и утянутую веревками, приволокли к, собственно, Полковнику — до пробуждения в камере. Наверное, допрашивали под «болтунчиком», он иногда вызывает амнезию. Правда, на этот случай должна была сработать блокировка, вырубив речевые и логические центры…

И то, что я все еще способен связно рассуждать, а также шепотом материться под нос — это крайне любопытно.

Но о последствиях стоит подумать позже. Сейчас — собраться, сконцентрироваться и идти. Это будет долгая дорога, но меня ждут. Подвести нельзя.

А лес… Лес никогда не меняется.

***

— Пенни, выдыхай.

— Сам выдыхай! Вторая неделя крайнего срока пошла, от группы Одса ни слуху, ни духу! Кто-то уже должен был вернуться…

— Слушай, метания не помогут. Ей-богу, я тебя не узнаю: обычно сама всех строишь и умиротворяешь, а сейчас носишься и орешь. Это, знаешь, не вдохновляет.

— А я не нанималась вас вдохновлять!

— Никто не нанимался, Пенни. Мы все добровольцы, помнишь?

— Да, я помню. Да. Прости. Просто… в этот раз все по-другому.

— И я помню, что по-другому. Но нам надо быть сильнее. И помогать друг другу. Надо, Пенни.

— Надо… Подожди, что это?

— Патруль два-семь, патруль два-семь, прием? Еще раз? Где?

— Что это?!

— Понял, принято. Несите его сюда. Отбой.

— Ты можешь мне наконец ответить???

— Да, Пенни. Это он. Он один дошел.

— Боже…

— Не отказался бы от Его внимания. Вот прямо сейчас — совершенно точно не отказался бы.

***

Есть какая-то магия в том, что два человека, один из которых ранен, истощен и частично обезвожен, а второй почти непрерывно сотрясается от рыданий, умудряются уместиться на одной узкой армейской лежанке. Впрочем, это тот случай, когда физика пространства уступает логике чувств: отцепить Пенни от меня удалось только Доку, да и то лишь на период осмотра и первичных процедур. Когда я, пошатываясь и морщась от уколов, выполз из лазарета, весь такой красивый и местами перебинтованный, она чуть ли не взвалила меня на себя — и поволокла в комнату. В нашу с ней комнату.

Неслыханная роскошь по нынешним временам.

Я честно признался сначала парням из патруля, а потом еще и эскулапам, что наблюдаю проблемы с памятью, и что это может быть опасно. Кажется, никто особо не слушал — меня обнимали, хлопали по плечам, жали руки… Тяжело иметь сформировавшуюся репутацию.

Всхлипы начали затихать и через пару минут сменились умиротворенным, покойным сопением. Я осторожно вытащил локоть из-под головы заснувшей женщины, отодвинулся, сел на краю койки. Пенелопа и Одиссей. Кто бы мог подумать? Я странствовал в чужих землях и вернулся к ней, на свою Итаку. Воистину, случай — величайший из шутников.

Подчас недобрый.

Мы были связаны с Пенни, связаны той незримой, неощутимой, но прочнейшей из нитей, которую когда-либо плели Мойры. Каждый раз, когда моя группа уходила в рейд, я больше всего на свете боялся, что не вернусь. Или вернусь, но ее больше не будет. Или будет, но все изменится. А она ждала. Терпела. Переживала и делала вид, что все в порядке. Как и все мы в этом безумном, утратившем что-то жизненно важное мире.

Надо было заглянуть в арсенал. Я, конечно, доверял ребятам, но оставлять оружие без присмотра чревато. Не то чтобы я всерьез верил, будто бы оно может «обидеться», но в нашем деле поневоле становишься немножко суеверным. А кроме того, без должного ухода любой нож имеет тенденцию тупиться и ржаветь по режущей кромке. Непорядок.

Народ по пути попадался редко, и в основном из инвалидов — хромые, однорукие, одноглазые. С одной стороны — ночь, кто спит, кто на посту. С другой — обычно у нас как-то полюднее. Впрочем, меня пока не успели просветить — может, где что масштабное заварилось? С расспросами не лез: не принято. Да и пример дисциплины был бы нелишним.

Завхоз оказался новым, мне незнакомым. Худощавый мужчина без ног лихо рассекал между шкафчиков с личными вещами на самодельной инвалидной коляске. Никто не хотел быть обузой: даже калеки пытались быть небесполезными, быть при деле, исполнять свой долг. Когда я подошел к его рабочему столу, он молча козырнул, протянул ключ и унесся обратно в глубины склада. А я уставился ему вослед, ощущая, как знакомый комок шевелится внутри. Липкий, мерзкий, холодный. Столько смертей. Столько лет.

Наверное, что-то сломалось во мне в тех лесах. Понемногу, по трещинке, по косточке в час, пока я пробирался среди кривых, измученных радиацией деревьев и таких же скомканных, вывернутых наизнанку тварей. Патроны к винтовке закончились дня через три, нож сломался через неделю. Врут, что человек способен привыкнуть; это не так. Лишь тараканы адаптируются ко всему.

И когда я открыл свой оружейный сейф, во мне не осталось ничего, кроме жалости.

***

— Одс, ты помнишь, как мы познакомились?

— Помню, конечно. Ты орала на меня, как скаженная. Такое не забывается.

— Только это и отложилось? Ну-у-у…

— Не только. Выглядела ты потрясающе. Вся в кровище, халат застегнут косо, волосы дыбом, глаза горят… Признаться, сначала я подумал, что ты мутант.

— Вот я сейчас кому-то устрою мутанта!..

— Ай! Ребра! Не щекочись!

— Бессовестный ты Одиссей, а не Хитроумный! И неблагодарный. В кровище… Между прочим, твоих парней штопала.

— Очень благодарный. Вот смотри, какой благодарный. А еще вот так благодарный…

— Ох. О-о-х-х-х… Так нечестно! Прекращай, а то я не смогу на тебя сердиться.

— А оно тебе надо? Вот и я думаю, что нет. Кстати, зачем ты вспомнила?

— Я думала о будущем. О нашем с тобой будущем. Знаешь ведь, как говорят: человек без прошлого не имеет перспектив.

— Кто так говорит? Я устрою этому софисту карачун!

— Я так говорю, Одс. Но ты помнишь. Это хорошо. Значит, перспективы есть.

— Конечно, есть. Никуда они от нас не денутся.

***

Убить человека несложно. Мы вообще очень хрупкие существа — гораздо менее прочные и надежные организмы, чем, скажем, наши когда-то ближайшие родственники, антропоидные обезьяны. Я читал о них в уцелевших архивах; порой оставалось только поражаться, какие вещи умудрились пережить войну, а какие оказались утрачены навсегда.

Сложно подкрасться так, чтобы не заметили. Сложно выбрать сектор, не просматривающийся камерой. Сложно поддерживать дружескую беседу, отводя человека за угол, где его тело не сразу заметят и не вдруг найдут. Сложно.

А вот убивать уже нет.

Тело словно забыло о том, насколько оно было измождено. Тело включило режим «надо» — опять это волшебное слово, этот категорический императив. Тело стлалось вдоль стены, ныряло в тени, застывало, словно поросшее паразитами дерево в лесу, и бросалось вперед, как укрывшийся в листве хищник.

Но если хищником руководит лишь желание набить брюхо и продолжить себя на шкале времени, то меня направляла любовь.

«Хватит», — стучало у меня в висках. «Хватит страдать», — отдавалось в затылок, когда боуи перерезал чье-то горло, нырял под ребра, впивался в печень. «Хватит терпеть», — пульсировало в глазах, и слезы любви, жалости, заботы о ближнем своем застывали где-то внутри, не смея мешать, не решаясь застлать зрение.

Хватит. Пора это прекратить.

Где-то на самом донышке сознания при этом истошно колготилась чуждая, странная мыслишка: «Что?! Что ты делаешь??? Остановись, придурок!!!» — но с ней даже спорить не хотелось, настолько она была бессмысленна и не нужна. Ведь я нес людям долгожданный покой. Конец всем войнам, конец мучениям, конец жажде, голоду и нужде.

Любовь — вот что двигало мной.

А когда в живых никого не осталось — действительно, личного состава на четверть от нормы, что за дела творятся? — я вытер нож уже в который раз. И направился к Пенелопе.

***

— Они не засекли ваш маячок?

— Это старая разработка, улучшенная нашими учеными. Чтобы сканировать в нужном диапазоне, надо еще додуматься.

— Ну хорошо. А почему вы полагаете, что Одиссей станет… убивать своих? Как-то мне не верится в эти ваши гипнотические «мумбо-юмбы»…

— И очень зря. Мы привязались к самому тяжелому якорю: к потребности любить. Защитить. Уберечь. Просто вывернули некоторые ценности наизнанку. Мозг человека — хитрая машинка, и для сохранения целостности картины он с готовностью подхватывает любой паллиатив и эрзац, вплоть до знака «минус».

— Профессор, благодарю за пояснения. На будущее: давайте попроще. Из уважения к гостю.

— Да нет, что же, я все понял. И вы утверждаете, что сигнал маячка «застыл» в районе предполагаемой локации Базы Йота? Черт побери, неужели не выдумки… Но как он справится с такой толпой народа?

— Это же Одиссей. Сколько он наших положил за эти годы…

— Вы восторгаетесь им?

— Я стараюсь быть объективен. Кроме того, когда-то я знал его лично. Давайте команду: все в ружье, выдвигаемся. Стоит помочь хорошему человеку сделать благое дело.

***

Как и в прошлый раз, сознание вернулось, словно по щелчку. Только теперь я не лежал, а висел на расчалке: запястья и голени сдавлены металлом фиксаторов, торс перехвачен широким поясом, голова притянута к чему-то твердому. Поискал взглядом и понял: лаборатория. Та самая, которую мы откопали под завалами, когда обнаружили базу.

Где все началось.

Полковник стоял передо мной, держа в руках что-то вытянутое. Он не улыбался, не проявлял самодовольства, не скалил зубы. Достойный противник, что и сказать. Помимо него, в помещении был еще какой-то тип, похожий на штатского, наделенного властью, и пожилой мужичок в грязном белом халате. Кажется, его звали «Профессором»: банальнее просто некуда. Солдаты охраны не в счет.

А потом я внимательнее посмотрел на предмет в руках Полковника… И вспомнил.

Господь Всемогущий, почивший в атомном огне и оставивший нас, грешных! Я же убил, убил их всех!

От осознания свершившегося тело перехватило судорогой. Я задергался, закрутился в кандалах, против воли, против необходимости, самоубийственно ломая себя об равнодушный металл. Слух, зрение, осязание, все пропало, как от удара по голове — словно порвалась перьевая подушка; какие-то хлопья, вспышки, обрывки и клочки. Меня потащило вверх, вниз, сразу во все стороны…

Но когда не осталось почти ничего — упала поставленная перед выходом мнемоблокада. И я вспомнил другое. И вернулся обратно.

— Даже сильного может подкосить утрата. А, Одиссей?

Он даже не издевался. Смотрел на меня, со вниманием, достойным лучшего применения. Кажется, сочувствовал. Я сплюнул скопившуюся во рту кровь — в сторону, не в собеседника. Промолчал. Полковник продолжил:

— У меня есть вопросы. Тебе уже все равно, но если ответишь — я буду признателен. Скажи: это действительно База Йота?

Вот тут стало заметно, как же сильно он сдерживается. Как старается не начать трясти меня, дергая перекошенными губами и брызгая слюной. Самообладание лопалось на Полковнике, словно шкурка на перезрелом фрукте. Возможно, стоило проявить человеколюбие.

— Да, — голос у меня оказался сиплый, свистящий. Что-то повредилось в горле? Какая же ерунда…

— И вы все это время сидели здесь, — медленно произнес допросчик. Он покрутил мой нож в руках, и пальцы его задрожали. — Сидели и молчали. И ни с кем не делились.

— С кем делиться-то, с тобой? С бандитом и палачом? — я не смог удержаться. В любом случае, это было уже не так важно. Понимал это и собеседник, пожавший плечами:

— У вас же должны были быть друзья. Селения, которые вы охраняли от «бандитов и палачей», — он провел ладонями вдоль лица и корпуса, подразумевая себя. — Анклавы, кланы, хутора. Вы же с твоим отцом были идеалисты, все для людей, ничего для себя… И такой афронт. Неужели не пополз слушок?

Я снова промолчал. Полковник сощурился, переступил мелко, облизнулся — и прошептал:

— Шкатулка Пандоры. Вы ведь и ее нашли?

***

— Что я могу для тебя сделать?

— Милый. Хороший. Родной. Прости, прости меня, но… Ничего. Док сказал…

— Плевать на Дока, пусть не обижается, но плевать. Я не согласен. Слышишь, не согласен я!

— Никто не согласен. Просто мы родились не в том месте, не в то время. Все мы. И я тоже.

— Господи. Господи, господи…

— Одс…

— Только ты могла придумать такое дурацкое и прилипчивое прозвище. Учти, это комплимент.

— И только ты способен шутить сквозь слезы. Правильно делаешь, между прочим.

— Ну да, действительно. Подумаешь, моя женщина умрет от рака. Бугага.

— Вот сарказм — не твоё. Главное, помни: я уже мертва. Мы все здесь по своей воле, и мы все уже немножко мертвы. Но из этого будет польза.

— Это слабое утешение…

— Не утешение. Это долг. Который мы исполняем, чтобы жили другие. Так надо.

— Так надо. Знала бы ты, как я ненавижу это «надо» и этот свой долг.

— Не обязательно его любить, чтобы понимать необходимость. Люби лучше меня. Всегда.

— Да. Я понимаю. И всегда буду тебя любить.

— Вот и умница. А теперь иди…

***

Где-то вдалеке раздался тяжкий, глухой удар. На ближайшем столе звякнуло что-то стеклянное, по углам заклубились облачка пыли. Профессор встрепенулся, как мелкая лесная птица, услышавшая шорох в траве.

— Что это?

Пленник, надежно закрепленный на испытательном стенде, показал зубы — оранжевые от крови. Заперхал, захрипел, и только через пару десятков секунд стало понятно, что он смеется. Искренне, счастливо, от души. От этого смеха колени словно теряли упругость, а в кишках начиналось предательское шевеление. Бросив нож, Полковник подскочил к нему:

— Это она? Скажи! Скажи, это она?! Ну!

— Ты дурак, капрал, — просипела распятая фигура. — Как был капралом у моего отца, пока не предал, так им и остался. А туда же — в полковники…

— Скажи! — голос сорвался на визг. Охрана начала переминаться. Удар повторился, сквозь перекрытия донесся изумленный, а затем панический вопль. Человеческого в нем оставалось мало.

— Мы знали, что вы раскопали технику гипноиндукции, — казалось, пленник наслаждается каждым словом, хоть говорит и с трудом. — Потому что здесь, на Базе Йота, хранились все архивы по довоенным исследованиям, в том числе о расположении исследовательских центров и о персонале. Профессора вы где подобрали?.. — он снова закашлялся, и в этот момент в лаборатории замигала красная лампа. Усмехнувшись синюшными губами, мужчина заметил:

— Что, нашли твои орлы тревожный пульт? Позднехонько… Выучка у них не на высоте.

— Пандора, — прошипел Полковник, чуть ли не напрыгивая на растянутого человека. — Что это?!

— Препарат наномашин, — не стал отпираться тот. — Передается как инфекция: воздушно-капельным, через слизистые, с пищей… Мне Док объяснял.

Слушали его, как завороженные. Даже гражданский тип с властным лицом отмерз и перестал изображать «я-здесь-хозяина». Профессор вообще был на грани обморока. Тишина похрустывала и леденела.

— Само заражение проходит незаметно, без последствий для носителя. А вот когда тот умирает…

Пол затрясся, стекло зазвенело вновь. Вклинился рокот выстрелов, новые крики. Удары пошли чаще.

— В человеческом трупе полно неизрасходованных ресурсов. Получив сигнал о смерти, наниты подготавливают нужные структуры организма, создают новые, контрольные и вспомогательные. Через некоторое время получается та самая «машина для убийств». Сильная, быстрая, почти неуязвимая для стрелковки, потому что еще и бездумная. Палить в голову не поможет, там уже ничего не тикает, — он обвел кончиком языка пересохшие губы. — Через час тело, конечно, выдыхается, «сгорает» изнутри, вместе с наноинфекцией. Законы природы никто не отменял, да и не нужна была создателям тотальная пандемия. Но и за час такой кадавр успевает натворить дел.

Теперь было непонятно — то ли неровно вибрируют стены, пол и потолок, то ли дрожат, бледнея на глазах, присутствующие. Рассказчик лукаво сощурился и едва не промурлыкал:

— А ты, Полковник, поверил, что я окажусь идиотом, подставлюсь под вашу засаду и лягу в гипноиндуктор, не зная, что меня ждет? Что ты сможешь привести вслед за мной своих абреков — ты же по максимуму взял, решил не играть с судьбой в кости? — и получить Базу Йота с минимумом потерь? Что тебе будет все, и ничего за это не будет? — закашлявшись, он с усилием втянул воздух в легкие. — Неужели никто не заметил, что трупы в расположении — одни калеки, увечные да старики? Почти нет ни женщин, ни детей… Их, кстати, никто не принуждал: только добровольцы. Они понимали, на что идут и ради чего. А вы сами залезли в ловушку, господа. И сейчас наши мертвые будут вас убивать.

Они уже это делают.

Вот теперь поднялся крик. Он взорвался, словно граната, посреди комнаты, оттолкнулся от шкафов с оборудованием, разбился об потолочные светильники. Снаружи ему вторили — с горячим энтузиазмом, с первобытным ужасом, с беспомощностью надежды, лишенной будущего. Выхватив из кобуры пистолет, Полковник, не переставая орать, выпустил две пули в распятого. Тот дернулся, кровь снова хлынула изо рта.

В этот момент дверь в лабораторию слетела с петель. За ней, неестественно дергая головой и вывернув суставы, стояла напряженная женская фигура. Хитроумный Одиссей улыбнулся и хрипло, давясь и кашляя, принялся напевать:

— Взвоет ветеp над баpаками, БМП нам лязгнет тpаками: домой! Домой! Поpа домой!

Только слушать было уже некому.

+3
18:45
1742
19:15
+1
Смотри-ка, оно и вправду про «Сектор Газа» (восхитился)
19:45
+1
Ну и чтоб два раза не вставать: зашел — будет отзыв.

Непростую задачку автор ставит. С одной стороны, это категорически хвалить. Потому что есть и сюжет, и твист, и даже второй твист, и в общем достаточно свежо, хотя многие идеи и не самые оригинальные. Главное — пропорции, и они соблюдены верно. Да и написано приятно, текст течет, а не встает жестким, сложнопроходимым бушем на пути читателя. Редкость и на конкурсах, и вообще.

С другой стороны — налицо жанровая неопределенность. Это постапок, но без пустошей и рейдеров. Это про войну, но не тупо боевичок-пиф-паф. Это про любовь, но без соплей и «он страстно и длинно обнял ее всю». Это даже немножко про политику, но без политоты. В современных реалиях такую эклектику автору не простят.

А мне понравилось. И да, конечно же, это написал я — ведь давно известно, если Еж чего не отругал, так это сразу его текст, к бабке не ходи…
19:52
+1
Постаповый романтизм))) Классика жанра. Либестод полнейший))) Живенько, бодренько. Люблю такое. Я бы поразвернутей хотела увидеть историю с предысториями и на мой вкус кровищи маловато. Но вы меня не слушайте, не читайте.
16:00
+1
Кровища! Да, моя хотеть! Но, видимо, автор решил обойтись широкими мазками.
21:56
Со стороны главного героя понятно, не понимаю мотив Пенилопы. Она на краю смерти, но человек, которого она любит-нет. И именно ему достается больше всего- видеть смерть своих до самого конца. Что могло ее сподвигнуть пойти на такое не раскрыто.
Гость
12:19
+1
Соглашусь с viktoriya — кровищи маловато))
Но мне понравился))
Многослойный, многогранный рассказ.
И мультифакторный, как псориаз.
12:36
+1
Какая мощная медицинская метафора!)
01:27
+1
Вот это отзывы.
Ну ничего так, интересно. Немного я там подзапутался в середине, но вполне хорошая работа.
14:48
канцеляризмы
засвербило засвербЕло может?
но цепко ухватила его за шею. Перед глазами тускло блеснуло серым — мой нож, отметил удивленный разум. зачем нож перед глазами? под лопатку и все.
картонные персонажи, банальный сюжет
логики как всегда в постапе — ноль

15:06
+1
О, Костромин вышел на охоту. И сразу докопался до фигни) Не изменяете себе)
не пишите фигню-не буду до нее докапываться
попробуйте кого-нибудь зарезать через решетку так, как описано, а потом пишите
15:12
+1
История не моя, но даже я, человек мирный, гуманный, в некотором смысле пацифист, вижу логику: резать надо горло, чтобы не орал. Или тыкать в глаз — с теми же целями. Под лопатку — это он еще похрипеть успеет.

Со свербением — соглашусь, но, кмк, тут как «ноль» и «нуль», варианты равноправные. Язык живой, язык меняется.

По персонажам и сюжету просто не согласен, тут уже чистой воды вкусовщина.
История не моя, но даже я, человек мирный, гуманный, в некотором смысле пацифист, вижу логику: резать надо горло, чтобы не орал
угу, держа за шею
таких пацифистов, кто «часовых снимал ночами», просили руки показать…
сходите в зоопарк, если ближе решетки нет, и попробуйте проделать эксперимент
я уж молчу про бредовость гауптвахты в мире постаапа
15:21
+1
А пойдете со мной? (живо заинтересовался) Мне бы пригодился… мнэ-э-э… доброволец. Будете жертвой во имя науки и литературы!

Чик!
я уж молчу про бредовость гауптвахты в мире постаапа

Ой, не. Сворачиваю диспут. Я не готов спорить с человеком, у которого глубоко личное видение, граничащее с религиозностью)
теперь найдите гифку стоящего человека через решетку и держа за шею — что траектории движения там другие, вас не смущает?
а так, ежели адресок подкинете, то могу и выкроить время для эксперимента quiet
15:25
+1
Найдите) Жду!
найти Ваш адрес? а зачем?
15:32
+1
Гифку ищите, щедрый вы наш) И с темы не съезжайте)
нафиг мне гифка? я даже не знаю, где их ищут
грибы знаю, металл знаю — гифки не знаю
15:37
+1
теперь найдите гифку стоящего человека через решетку и держа за шею — что траектории движения там другие, вас не смущает?

Значит, слив. Ожидаемо)
Вы еще и с логикой не дружите?
Я вам пишу, что это невозможно, а вы требуете гифку. Это вы должны предоставить гифку, подтверждающую, что возможно
16:04
+1
Не-а. Я вам ничего не обязан. Просто потому что не хочу. И потому что вы скучный трололо, которому за ради хайпа нужно всех подначить, развести, заставить бегать и чего-то там искать.

Ну и, в конце концов, это вы заговорили о том, как правильно кромсать — вот вы и ищите) Никаких изъянов в логике, кроме ваших, здесь нет)
И потому что вы скучный трололо, которому за ради хайпа нужно всех подначить, развести, заставить бегать и чего-то там искать.

я попросил бы Вас воздержаться от оскорблений
Это вы вытащили гифку, которая совершенно к теме не относится. я вас не заставлял ее бегать и искать
умейте признавать поражения pardon
16:23
+1
Разве ж это оскорбление? Констатация факта, не больше. Гифку, согласен, я прилепил по собственной инициативе, а вы на нее сагрились, начали доказывать, что так не бывает (прямо под иллюстрацией), завелись, начали апеллировать к логике, полностью ее игнорируя… Типичный тролличий modus operandi)
Что бы ты сделал, если бы к тебе подошел сплетник и сказал, что… э-э… скажем, Михаил Крутиков ворует и продает продовольствие? Ты повидал на своем веку много сплетников, знаешь им цену, и ты бы сказал ему… э-э… удалиться.

Так что удаляйтесь с миром) Повторюсь: я человек добрый и настроен снисходительно) Спасибо) kiss
16:27
+1
знать не знаю никакого Крутикова
пока-то троллите всех Вы pardon констатация факта
16:33
+1
О, Онгаст, какой детский сад… crazy
начинаете нести ахинею?
16:39
Как вам угодно)
мне угодно, чтобы Вы занимались своими делами и не отвлекали меня
16:47
jokingly laugh rofl Так, сопсна, не отвлекайтесь) Все, уже флуд пошел, сворачиваемся. А то нас автор потом отблагодарит, скажет: «Опять пришел Ёж и выдавал себя за меня». Будемте вежливы: промолчим)
а Вы за всех себя выдаете или себя за всех? что по этому поводу говорит Ваш лечащий врач?
17:20
— Слав, он выдохся, он повторяется!

это кто?
17:31
+1
там нет ничего
Гость
01:14
+1
А у вас свербит или свербет? Проверочными словами нужно пользоваться.
смотря в каком месте
13:09
Вообще говоря, толстая киса права. По странным правилам русского языка в настоящем времени «он свербит», а в прошедшем «он свербел». Инфинитив — «свербеть». Но, строго между нами, все тот же наш замечательный и зверски литературный язык есть не памятник себе нерукотворный, а динамичная и волатильная среда. Так что вполне допускаю вариант «свербить» и «свербил».
Гость
16:35
В этот раз будет 300 комментариев?
16:38
В этот?
11:15
+3
Молодец, ежище, хороший рассказ. Отводящий глаза комментарий тоже неплох: вроде и поругал немного, а на самом деле похвалил и направил мысли читателя в нужное русло. А вот схватка с Костроминым- лишнее.
11:54
+1
А, ну так да, мое. Ворона, зоркая пстиса, уже подметила, что половина текстов в этом заходе натыкана моими трудолюбивыми колюками. Графоман-с.

А толстая киса мне просто нравится. Ведется на провокации, как детсадовец. Милота же.
23:56
+1
что-то у меня не зашло. вроде бы текст не плохой. но как-то не мое. может приелся постап вместе с мужским боевичком? Почему-то совершенно не сочувствуешь супермену-командосу — компиляции всей брутальной мужской крутоты из фильмов и книг подобной тематики. Может чисто на вкусовщине не мое? Или просто настроение не под рассказ попалось.
10:50
+1
О! Вот повод сравнить два подхода к отзывам. Первый:
картонные персонажи, банальный сюжет
логики как всегда в постапе — ноль

И второй:
Может чисто на вкусовщине не мое? Или просто настроение не под рассказ попалось.

Ну и оффтопом: я вот не увидел в герое супермена. Он, кмк, обычный человек, с проблемами, с метаниями, с затаенной болью. А что людей режет пачками — так это noblesse oblige, как говорится; тут автор, на мой взгляд, слегка поиронизировал над стереотипами жанра.
11:25
А мне наоборот казалось, что в каждой фразе гг остылки на его эпичную крутоту. Типа: «Я знаю этот лес. Выживаю в нем с детства, убивая зверье и питаясь червяками. Этот лес как мой дом, но всем другим он несет смерть!» Чем-то напоминает внутренний монолог Роршаха, но произнесенный Тиком. Это не цитата, а мое восприятие текста.
11:50
Так да, да. Как монолог Роршаха является постмодернистским стебом над законами жанра, так и тут ГГ практически цитирует основной слоган Fallout — классики постапока в играх: «War. War never changes».
13:32
Вы забыли, что его говорил Тик. А это оставляет некоторый акцент. XD
13:42
С этим персонажем, каюсь, не знаком)
Загрузка...
Алексей Ханыкин

Достойные внимания