Ушедшие

Прошла неделя, как мы их увидели.

Для человечества это был шок. Не скрою, для меня тоже.

Замирание. Шок. А затем ошалелая паника.

Я до сих пор не могу прийти в себя. Я на грани нервного срыва. Чего не скажешь, пожалуй, об остальных.

Я был среди тех, кто все видел. Не тысячи видеозаписей, снятых дрожащими руками, не операторские съемки с вертолетов. Видел своими обезумевшими глазами. Наблюдал, следил. Это было потрясающе.

И теперь, после них — пустота. Они ушли, а мы остались ни с чем. Чувство потери, ощущение засасывающей пустоты гложет нас. И не знаю, справимся ли мы с этим.

Это история хаоса, в который я попал.

Однако, все по порядку…

Начну с того, что мы заблудились. Как оказалось, это была случайная удача. Возвращались с одесского фестиваля и выехали не на ту трассу. Были рассветные туманные сумерки, и Дима, наш водитель, сонно не доглядев, выехал на другую дорогу — вместо Е95 на Е58. Первый десяток километров ничего никто не подозревал, все слушали свою личную музыку в наушниках, громко зевали и зябко поеживались от утренней прохлады.

Затем, когда рассвет неспешно приобретал краски, Дима заподозрил неладное. Пейзажи как-то странно отличались, дорога была уже и более разбитая. Мы всполошись, погуглили, и оплошность раскрылась. Поругавшись, обвинив нас, что мы бестолковые пассажиры и везти нас ему противно, Дима развернулся и поехал обратно — снова в сторону города.

Вот тогда все и произошло.

Самое что ни на есть раннее утро, рассветная пора. Поля заволокло туманом. Солнце незаметно вытаскивало свое пузо из горизонта. Я полулежал вразвалку на заднем сиденьи, Дима угрюмо рулил, снова в сторону Одессы, а Таня с кем-то переписывалась.

Глаза смыкались, но я упорно боролся с сонливостью. Включил заводной трэк, прижался лбом к холодному стеклу — отчего голова подрагивала и периодически встряхивалась. Поглядывал на Танин полупрофиль. Нет, я не зарился на девушку друга, просто созерцал красивое женское тело. Глаз приятно ложился на ее округлые формы, выпуклые части, миловидное личико.

Затем вперил взгляд за окно, в мелькающий пейзаж. К обочине лепились чахлые деревца, кустистая недоросль, во внутренностях которых, как сувениры, выглядывали оборвыши салфеток и разные обертки. А за спинами всей этой скромной придорожной растительности открывалась бездушная и горбатая степь. Еще не дохлая, но уже изготовившаяся к упадку. Дымка искажала вид, в серых разводах прятала дальнее. Вяло-желтые поля, с проплешинами изрытой земли, изрезанные утрамбованной дорогой. Изредка пролетали лесополосы, похожие на волосатые расчески.

Верхний этаж ландшафта занимало гладко вычесанное небо. Удивительно, отполировано серое и просторное, словно шатер.

Дорога была сносной, ямы попадались редко и мелко. Дима уверено гнал вперед, подбадривая себя энергетиком.

Я уже бросил затею сопротивляться сну, постепенно сползая головой к мягкому, убаюкивающему сиденью. Как вдруг машина резко дала по тормозам.

Я шмякнулся башкой об переднее сиденье, загурчал вниз, тут же подскочил и стал ошарашено озираться. Как по команде, мы одновременно сорвали наушники.

— Что случилось? — залепетала Таня.

Дима показал непослушным пальцем. Асфальт перед нами вспучился, пошел трещинами, крошась, ломаясь, дробясь.

Мы тут же ощутили, что машина ходила ходором. Будто в прихотливом танце.

— Землетрясение! — воскликнул я догадливо. — Быстро из машины!

Не знаю, зачем я это сказал. Наверно, комфортней было что-то делать, куда-то бежать, чем сидеть и ждать.

Повыскакивали из машины. Дико озираясь, где безопасней спрятаться, отбежали к обочине. За нами останавливались другие, мятые и одинокие утренние путники. Образовывалась скудная цепочка. Люди спешно покидали салоны и с тревожными минами смотрели по сторонам.

И тут заурчало. Звук объемного и приглушенного копошения. Где-то вдали, но странно громко. Через дорогу, в туманной проседи, обваливаясь и западая, огромный кусок степи вдруг вывернуло взрывом. На нас посыпались клочья травы, ошметки земли. Отряхнувшись, я увидел, что, среди образовавшегося густого пыльного облака, что-то двигалось. Что-то явно большое.

Медлительно, неуклюже оступаясь и проваливаясь, ворочая вытянутой шеей, вылезло огромнейшее животное. Рядом истошно завизжали.

Первое впечатление — это была черепаха. Правда, черепаха несусветно громадных, необъятных размеров. Ее очертания терялись в туманных залежах. Неопределенного песочно-серого цвета, будто обваленная в муке, вся в шипастых наростах и густых древовидных прожилках. Горбатое сооружение панциря походило на заскорузлую скорлупу, потрескавшуюся и облепленную землей.

Выбравшись из кочек и завала, черепаха пошла вперед. Лапы, здоровые, как вагоны, мощно вминали траву. И отголосками дрожало под нами.

Вслед за первой показались еще три. Вторая была чуть поменьше, изящней. Наростов на ней было не так много, а на хвосте отсутствовало булавовидное утолщение.

Третья, совсем мелкая, как уменьшенная копия первой. И четвертая черепаха. Надсадно вздохнув, она тяжело, словно ее тянуло обратно вниз, покинула образовавшуюся яму. Сразу бросалась в глаза ее ветхость, облезлость, музейность.

Оставив позади вырытый тоннель, черепахи, похожие на громыхающие небоскребы, величественно направились в сторону города. Точнее, как оказалось, в сторону моря.

Черепахи появились между Курганом и Червоным Расселенцем — посреди поля. Откуда они взялись, совершеннейшая загадка. Тоннель тянулся вглубь земли на сотни километров, и большую его часть засыпало в течении дня. Что это за существа — сплошная загадка. До сих пор, спустя неделю, нет ни одной вразумительной версии.

Все, что нам доподлинно известно о таинственных черепахах, что их путь лежал строго на юг. К Черному морю. Сбились ли они с подземного курса, отчего остаток пути решили пройти по суше. Или же под землей находились непреодолимые препятствия, которые и заставили их выползти на поверхность.

С открытыми ртами, онемевшие и остолбеневшие, мы наблюдали, как они уползали, скрывались из виду. Когда оцепенение прошло, люди стали приходить в себя и разбегаться по машинам. Вспомнив, современные люди, а их оказалось не мало, лихорадочно достали телефоны и принялись усердно снимать. Некоторые оголтело побежали за черепахами, держа перед собой камеры, ища лучший ракурс. Я тоже был среди них. Моего видео хватило на несколько минут, потому что быстро села батарея. Все остальное я уже видел не через экран дисплея.

— Бегом в машину! — скомандовал Дима, — поедем за ними!

— А это не опасно? — упавшим голосом спросила Таня, глаза круглые, слезы текут.

— Близко подъезжать никто не собирается, — спешно успокоил Дима, — с расстояния поснимаем.

— Точно?

— Да точно-точно! Не ной, на наших глазах творится история! Тварюки вылезли из-под земли, а мы торчать посреди дороги будем!

Мы загрузились и поехали за черепахами. Помимо нас, собралось еще множество машин. Это выглядело, как погоня, как облава. Благо, черепахи с курса не сворачивали, вглубь степи не заворачивали, а спокойно шагали по своему внутреннему ориентиру. И постепенно мы стали сближаться.

Что странно, эти доисторические пришельцы не выказывали к нам ни малейшего интереса. Словно мы бестолковые букашки, суетящиеся поблизости. Совершенное безразличие. И не только к нам — ко всему миру. И еще. Они, целенаправленно и упорно двигаясь по своей траектории, молчали. Разве что четвертая черепаха, в виду почтенного возраста, иногда глубоко вздыхала, как закипающий стотонный котел.

Позже стало известно, что их путешествие длилось около пяти часов. И за все это время ни одна из черепах не издала полноценного звука. Даже когда их начали расстреливать и бомбить.

Как их только не называли. С легкой руки языкастого журналиста черепах обозначили — «папка», «мамка», «сынок» и «бабуля». Если глянуть на карте их ход, то они располагались будто изрезанной лестничкой. Первая севернее всех и наиболее выступающая вперед, последующие все южнее и отставая. Так же существовал и разброс в десятки метров между ними. Пожалуй, это и стало решающим фактором в колоссальных разрушениях города.

Первые две черепахи уже через несколько часов почти скрылись из виду, столь быстро они шли по сравнению со второй парой. «Сынок» первое время семенил довольно бойко, затем подустал, и лишь на метров сто шел впереди «бабули». Последней черепахе — «бабуле» — путь давался сложнее всего, она плелась замыкающей, трухлявая, сжеванная, кренящаяся.

Была еще одна, не менее успешная и обиходная, классификация. Ею чаще пользовались военные. Она исходила из примерных размеров и параметров. Первая черепаха габаритами походила на шестнадцатиэтажное здание, «высотку». Вторая, а с ней же и четвертая, видимо, будучи особями женского пола — были девятиэтажными зданиями, «панельками». А четвертая являла собой размеры пятиэтажного здания, «хрущевки». Естественно, длина по умолчанию исходила из четырех подъездов.

Так или иначе, а зрелище завораживало. Огромные махины деловито, грозно двигались в молочном тумане. Что-то было в этом доисторическое, дочеловеческое, эпохальное. Мерный топот раздавался вибрацией на километры вокруг. От каждого шага машину потряхивало. Дорога спускалась южней, отчего животные становились все ближе и ближе.

По пути я смог разглядеть их лучше. Естественно, самой внушительной и мощной была первая. Костяные наросты, хаотично набросанные по панцирю, напоминали акульи плавники, твердые и острые. Голова то вытягивалась, то, наоборот, почти полностью прятала шею, провисшую и невероятно дряблую. Иногда она открывала беззубую пасть, казалось, будто вынюхивала что-то. В подобные моменты особо заметным становился заостренный, зубчатый край над верхней губой, словно опущенный клюв. А сверху тупоносой головы росла корона из желтоватых шипов, напоминающий мученический терновый венок.

Вторая отличалась некой изысканностью, утонченностью. В ней было гораздо меньше угловатостей, топорности, громоздкости, чем у первой. Наросты на спине гораздо меньше, встроены в щитки, словно противотанковые укрепления. И короны на голове не было, как и булавы на окончании хвоста. И вся она была какой-то более обтекаемой, лаконичной. Как я уже говорил, она шла сбоку и позади от первой.

Не взирая на черепашье сходство, эти существа передвигались не ползком, натирая брюхо об землю, едва приподнимая себя вперед. Они все же шли. Перебирая колодовидными лапами, в россыпитрещин, похожих на пересохшую глину. Зазор между брюшной частью панциря и землей присутствовал. Под первой, например, мог проехать двухэтажный автобус.

Вторая пара, «сынок» и «бабуля», неуклонно отставала. Но их не ждали, скорость не убавляли, шаг не замедляли. Чувствовалось, а потом и подтвердилось, что животными строго управлял заложенный механизм идти и идти вперед. К морю. Добраться. Скрыться.

Черепахи следовали по полю, открытые для обзора. Примерно через полчаса мы окончательно убедились, что они безвредны и безопасны. Машины с зеваками и любительскими операторами подбирались как можно ближе. Пока, наконец, джип не заехал под брюхо второй черепахи. Сигналя, дико вопя, люди в салоне махали руками, бесновались. Приноровившись, джип осторожно пристроился у передней лапы — чтобы девушка наполовину высунулась из окна и потрогала шкуру. Радостно завизжала.

Таня бесперебойно снимала и нервно хихикала.

— Каракатицы какие! — вдруг воскликнула весело. Я раздраженно оглянулся.

— У меня в детстве была черепашка, — добавил Дима, — такая же неповоротливая.

— Слушай, село скоро будет, — сказал я, — давай его проедем, и снимем оттуда черепах. А то что-то мне подсказывает, в пробку можем попасть.

Отклонившись от вереницы снимавших, выехали на встречку. Никто не ехал, машины затормаживали у обочин, люди с открытыми челюстями и замирающим трепетом отупело глядели на животных.

Протискиваясь сквозь толпу и тянучку, мы отъехали на несколько километров вперед, на небольшую возвышенность. Перед нами открылось печально известное теперь село Великий Дальник.

Черепахи появились слишком внезапно. И пробыли каких-то пять часов. Люди оказались неподготовленными, застигнутыми врасплох. С одной стороны, это хорошо, ибо военные не успели подтянуть достаточно вооружения. А для обычных граждан, чьи дома и чьи жизни волею судьбы пересеклись с черепашьим путем — это обернулось настоящей трагедией.

Великий Дальник был первым населенным пунктом, через который довелось пройти черепахам. И я застал его в минуты хаотичной эвакуации. Гущи людей переваливали в сторону от предполагаемого маршрута. Бабки с перекошенными от страха лицами бежали куда-то прочь, тянули торбы с пожитками. Матери с ноющими детьми на руках. Мужики, темные от загара и мрачные от навалившей напасти, поглядывали на оставленные дома.

— Быстрее, мать твою! — орал потный и красный военный в самое ухо подавленного деда.

Над селом тяжело стрекотал вертолет, возвещая требование покинуть жилье.

Туман рассеялся окончательно, и первую черепаху, «папку», было видно издали. Точка, что оторвалась от земли и нарастала на фоне серого неба. Точка увеличивалась, набухала, приобретала черты и отдельные части, томно покачиваясь из стороны в сторону. Разглядев впервые, люди ахали и без памяти бежали прочь. Объяснять, что просто не нужно стоять на пути, не было смысла. Рядом мельтешили репортеры и пороли истеричную горячку в прямой эфир.

Черепаха наступала на дома, будто они были из картона. Крушила палисадники, вминала сады и огороды. Сплющивала деревья. Я практически уверен, что она и не понимала вовсе, что наносит кому-то ущерб, что все эти сооружения являются рукотворными, а не созданными матушкой-природой, которая за несколько лет восстановится.

Как безумные муравьи, люди носились вокруг. Признаюсь, я тоже был невероятно взволнован. Зрелище вызывало бурю эмоций, захватывало дух. Но почему-то все же не страшило. Не чувствовалось в черепахах дурного или апокалиптического начала. Просто очень большие и старые существа, которым вдруг нужно дойти до моря.

Оставив пунктирные вмятины, «высотка» прошла мимо. Я успел разглядеть черный овал глаза, вовсе не жестокого, а по-животному скорбящего и терпеливого.

За ней в село зашла вторая черепаха — и взрыхливала свой маршрут. С треском и валким грохотом обрушивала дома, вырывала, наступив, корни деревьев. Когда она проходила, я заметил, что на ее лапе висел человек. Цепляясь за корковые выступы, он карабкался наверх. С горем пополам добрался до закругленного уступа панциря. И все же взгромоздился на шею. Помахал приветственно руками, полез на панцирь. Побродил там, среди костяных плавников, потрогал их. Видимо, для черепахи он был сродни мелкому, бестолково снующему паразиту.

Минут через десять произошло непоправимое. Расхрабрившись, пошастав по панцирю, как по бульвару, человек взобрался на голову черепахе, уселся в центре черепа и делал вид, что погоняет животное.

И тут над нами оглушительно низко пролетело несколько самолетов. «Панелька», чуть ли не впервые обратив внимание на мир извне, на миг затормозила, резко рванула голову вслед, отчего тот чокнутый скатился и, звонко крича, шмякнула на землю. И больше уже не двигался.

Увидев это, Таня наотрез отказалась ехать дальше.

— Прошу, поехали, — взмолился я, — нам ничего не грозит.

— Нет, нет, нет, — как оглушенная, трясла головой. — Я никуда не поеду.

— Но они же безобидные! Никто не собирается взбираться на них!

— Не поеду!

Она принялась реветь. Дима обнял ее, успокаивал. Посмотрел на меня, пожал плечами. Я воодушевленно указал в сторону уходящих черепах. Он тихо кивнул.

Заприметив брошенный мопед, я бросился за животными.

За поселком Радостное я пересекся с первой черепахой. Непередаваемые ощущения — проехать под движущимся доминой, которая в любой момент может остановиться, поменять шаг, да что угодно сделать, и задавить тебя в секунду.

Рев самолетных двигателей почти не смолкал. Поток машин заметно поредел. У подъезда к развилке — Двум Столбам — уже стояли заградительные войска.

— Куда прешь? — неистово зарычал, тряся каской, военный. — В степь прячься, баран! Убьет же!

За ним, вокруг круговой развязки, стянули крупные силы для удерживания черепах вне черты города. А в идеале так вообще — для убийства. Танки, задравшие дула, артиллерийские пушки, самоходные установки. Сотни солдат с автоматами и ручными гранатометами готовились и целились, нервно переминаясь с ноги на ногу. Видимо, стрелять по черепахам им предстояло впервые.

Я послушно съехал в сторону, едва не угодив в рытвину. Оглянулся — первая черепаха неуклонно росла. Возле нее кружили вертолеты. Раскатисто ревела сирена.

Затем враз все стихло. Тишина. Оглушительная и зловещая. Двигатели заглохли, голоса смолкли. Нигде и ничего не происходло. Лишь слышу собственное дыхание, лишь чувствую встряску под ногами. Смотрю на громадную черепаху — она прет вперед, окруженная молчанием всего сущего. Даже природа, кажется, прекратила малейший шум, мельчайший шорох.

Лишь ветерок нелепо запихивался в уши.

А в следующую секунду, сразу ухнув и грохнув отовсюду, тысячный залп взорвался вспышками. Я, откинутый горячей и оглушающей волной, упал наземь, болезненно сжался. Черепаха сносила удары, как тычки. Неповоротливо, но уперто продолжала идти. Тяжелые хлопки усердно вгрызались в тело пришельца. Снаряды обрушивались на панцирь, метили больше в голову, но не наносили какой-либо видимый ущерб. Со шкуры, куда попадали, мелко осыпалась, подобно стружке, серо-молочная пыль. Замедлив шаг, спрятав шею и склонив голову, черепаха на миг почти полностью скрылась в облаке, созданном ее собственным покровом. Прицельно стрелять стало невозможно. Когда она возникла вновь, резко и мощно выползая из пылевого покроя, то была совсем сбоку. Военное руководство несколько напряженных секунд раздумывало — поворачивать войска, продолжая обстрел первой черепахи, или начинать залп по «панельке», заметно приблизившейся.

Приняли второе решение. Думаю, сыграл роль меньший размер черепахи, ее бросающаяся в глаза изящность, а потому и предполагаемая уязвимость. К тому же, она надвигалась прямиком на развязку, а не стороной.

Хлопки и взрывы мелькали у ее головы, долбили и крушили панцирь. Но пыль, наслоившаяся, сгустевшая, стала спасением для черепахи. Окруженная тучами мелкого крошева, черепаха угадывалась лишь по шагам. Прячась, как от секущего града, она безропотно продолжала свой путь.

Сокрушительный огонь не возымел действия. Черепахи, казалось, были в прочной броне.

«Мамка» дошла до заградительных войск, растоптала несколько танков, сплющила грузовик, и направилась дальше. Снаряды рвались на панцире, всаживались в голову и шею, взрывы клубились на лапах. Но черепахи прошли. Ни кровинки, ни царапинки. Лишь туча пыли. Словно пыль так глубоко въелась в их шкуры, что стала толстой и непробиваемой защитой.

Первая пара черепах достигла окрестностей Одессы.

Следующий отрезок пути я видел плохо. Не став дожидаться «сынка» и «бабули», я отправился за самым крупным существом. Близко подъехать было трудно и опасно — по черепахам непрерывно гатили из вертолетов, периодически всаживали ракеты самолеты.

Почти весь остаток дороги их сопровождали сполохи взрывов на телах.

Часть города успели эвакуировать. По рассчитанному маршруту черепах дома пустовали, дороги и тротуары были свободны. А по сторонам их без устали расстреливали, особо не прячась и не боясь.

Первая черепаха пересекла Западное кладбище, вышла к железнодорожной колеи. Затем, сорвав всю электропроводку, оказалась в периферийной промышленной зоне, полной складских помещений, арендованных гаражей, частных участков с обветшалыми домиками. Какие-то бедняцкие хибары, приземистые трущобы, гаражный кооператив.

Все это было осторожно и безмолвно разрушено, если попадалось на пути.

Далее черепаха разгромила здание завода, пересекла южную часть Еврейского кладбища. Грохнула, наступив прямо в центр, приземистый хозяйственный корпус, где находилась прачечная, торгово-ремонтная фирма и компания по аренде грязезащитных ковров.

Сделала точечные проплешины в небольшом скверике, пройдя между двумя заправками. Тем не менее, незадачливый пилот пальнул по бензоколонке, отчего громыхнуло просто ужасающе. Черепаха аж отпрянула в сторону, ошпаренная и испуганная.

Вышла на международную трассу Е95. Ту самую, по которой мы должны были ехать домой. А тогда наглухо перекрытую. Впрочем, стоял весь город. Толпы суетливых людей копошились осторонь, снимали, обсуждали, в громком удивлении поражались разрушениям. Головы торчали из окон, наблюдая за происходящим.

Из-за взрыва заправки, мне, лишенному такой прямолинейности, как у черепахи, пришлось сделать объездной крюк. На время отдалился, хотя, учитывая размеры, она всегда оставалась в пределах видимости. Когда я вернулся, «папка» как раз миновал апельсинового цвета жилищный комплекс, которому едва ли уступал в размерах, и задевал его охвостьем. На крыше новостроя жутко закричали. Ворчливо осыпался кирпич, но дом не обрушился.

Видео жителя, в квартиру которого влепилась булава хвоста, стало одним из самых популярных. Тот парень чудом выжил, хоть и остался инвалидом. Кадры, как это громадное утолщение, серое и пронизанное колючками, словно стебель розы, размашисто летит прямо на камеру — потрясло мир.

Черепаха невозмутимо крушила частные дома, ломала деревья, в крошку превращала асфальт. Непрерывно, назойливо стрекотали автоматы, снимая пыльную стружку со шкуры существа. С шорохом влетали в шею снаряды от РПГ. Вертолеты теперь стреляли гораздо реже, боясь промахнуться и залепить по дому, с которого гроздьями торчали человеческие головы. Разве что когда подлетал в упор — тогда ракеты рокотно втемяшивались в голову, то ли оглушая его, то ли просто сотрясая. Ибо «папка» отряхивался после каждого подобного залпа. Поднимая дымчатую завесу.

Разворотив часть сквера имени Старостина, черепаха чудом оставила нетронутой железнодорожный путь, зато высоковольтные линии искристо разлетелись, как порванные нитки. Она утрамбовала кусочек Дюковсокого сада и вмяла в землю брошенный трамвай. Через пять минут вторая черепаха, «мамка», проделает проплешин в центральной его части, а еще через час — «сынок» и «бабуля» изворотят, изроют сад до неузнаваемости.

Далее, один за другим, черепаха громила жилые многоэтажки. Разваленный кирпич отлетал тяжелыми брызгами, стуча по машинам, травмируя нерасторопных зевак. Приземлялись задетые балконы и торцы, оседали этажи, стекло лопалось с лязгающим треском. Дома, взорванные то тараном шипастой головы, то ударенные мощным панцирным боком, валились наземь, отчего землю лихорадило и встряхивало. Совершенно случайно, хотя от этого не менее горько, но на пути первобытного животного оказалась и Академия строительства и архитектуры и Национальный морской университет. И никакая сила была не в состоянии спасти Соборную площадь, с собором вместе взятым.

Бездумно шагая, животные не отдавали себе отчета в том, что разрушают исторические дома, памятники искусства, достопримечательности. Едва ли понимали, что вообще приносят разрушения. Хотя может и понимали, но инстинкт диктовал им следовать маршруту, добираться любой ценой. Достичь моря во что бы то ни стало.

И потому мы не имеем право в чем-либо их винить. В смертях и уничтожении. А мы жаждали уничтожить их.

Следуя зову, первая черепаха махнула шипастой головой, похожей на раскрытый капкан, по очередной преграде. И это был торгово-офисный центр, что на Греческой площади. Штурм удался, но она тут же провалилась внутрь. Я просто вдруг увидел, как ее колоссальный панцирь, мерно раскачивающийся над домами, вдруг резко нырнул вниз.

Подъехал ближе. В шумихе и криках, в непрерывной пальбе и гуле вертолетов, черепаха барахталась среди развалин, разгребая лапами, вертя головой. Центр осыпался в хлам, поднимая густую пыль вокруг.

Я так засмотрелся на печально-удручающую беспомощность колоссального, но тяжелого и неповоротливого животного, что едва не попал под груды обвала соседнего дома. Пока «папка» тщетно выгребался из завала, «мамка» догнала его.

Где-то, то ли вдалеке, то ли уже нет, грохотало и долбало. Дробясь, перекатываясь, доносились раскатистые громы канонады в Двух Столбах — вторая пара черепах подошла к кордону, где их встретили войска. Кадры видеозаписей запечатлели, как «сынок» озадачено попятился от снарядов, боязливо грохнулся наземь и спрятался внутри панциря. Подошедшая старая черепаха, гораздо менее восприимчивая к разрывам, схватила мелкого беззубым ртом за панцирный выступ и устало, одеревенело ступая, понесла дальше.

Так, круша дома, кафе, музеи и прочую инфраструктуру, первые две черепахи выбрались к парку Шевченка. Уже виднелось на горизонте море. «Высотка», явно унюхав привкус соли в воздухе, пробуравилась первой сквозь деревья и спустилась к складам порта. Верфи молча опустили клювы перед грозным величием существа, будто боязливые цапли. Обогнув с краю Карантинную гавань, черепаха достигла перешейка, отделяющего город и портовые сооружения.

В парке поджидали несколько танков. Заметив цель, принялись лупить на поражение. Земля содрогалась толчками. Я был на крыше новостроя на Лидерсовском бульваре. Люди рядом брались за головы, всхлипывали, наблюдая за происходящим.

И в этот момент пролетающий мимо самолет сбросил бомбу. Прямо на бочки с топливом. Раздался страшный взрыв. Сноп мощнейшого клубящегося пламени поднялся к небу. Черепаха выстояла, но была объята огнем. Широко открывая пасть, загребая лапами, добралась до воды. Сползла в воду, зарылась горящей головой.

В то же время под брюхо «мамки» заехал состав с цистернами. И вертолет пальнул по нему. Еще один взрыв. Землю сотрясло будто до самого основания. И на этот раз более успешный взрыв — вторую черепаху подбросило назад и опрокинуло. Шкура на лапах взялась глубокими трещинами, которые стали насыщаться багровым. Она беспомощно сучила лапами, тщетно пытаясь перевернуться обратно. «Папка» то ли увидел это, то ли почувствовал. Подняв опаленную голову, темно-синюшную и дымящуюся, он пару секунд наблюдал за потугами «мамки» — затем вскарабкался обратно. Тут же подключились судна, паля с затоки прямой наводкой и оставляя вмятины на панцирных щитках.

«Папка» неуклюже, упорно волочился, и легко подталкиваемый жестким огнем с моря, вернулся к «мамке». С глазного яблока подтекала черная жидкость лопнувшего глаза. Снаряд попал в клык на спине, отчего тот разлетелся осколками.

Под шквал бесшабашной стрельбы, он схватил за хвост «мамку» — и с огромной натугой, дернув шеей, швырнул вправо. Раздался болезненный, раздирающий слух скрежет. «Мамка» протащилась по порту, сбивая верфи, круша склады и разбрасывая в море контейнеры, будто кегли. И с грохотом упала боком в воду. Там, рванувшись, перевернулась на лапы, перевалила за косу, едва не задев Воронцовский маяк, стала прятаться в воду, погружаясь и удаляясь.

«Папка» тоже не мешкался. Ступая, как развалина, подточенный и все еще дымный, свалился обратно в море. Попер, разгребая волны, прямиком на судно. Моряки вовремя спохватились и, перестав бесперебойно гатить, отплыли в сторону. Самая большая черепаха долго скрывалась в толще воды.

На месте побоища гуляли огненные смерчи, слизывая в угарную черноту остатки прибрежного города.

Едва мы успели перевести дух, как слева, в окружении еще не расплющенных домов и жужжащих сверху вертолетов, показалась старая черепаха. По-прежнему тащила в пасти малого, с холодным отчаяньем добираясь к морю.

В районе Дюковского сада военные предприняли попытку вскрыть ей панцирь. К замеченной щели над передней левой лапой спустился по тросу специалист и прикрепил взрывчатку. Грохнув, взрыв углубил и расширил пробоину. Затем, уже двое саперов, заложили большее количество пластита. Кусок панциря был отломан. Обнажилась зеленоватая пятнистая шкура. Виднелись набухшие тяжи мышц, что пружинисто двигали лапой, напряженно перекатывались волокна.

Практически сразу кто-то пальнул с гранатомета в образовавшуюся дыру. Но промахнулся. Вслед посыпались новые и новые заряды. И попадания были. Черепаха стала чуть припадать на раненную ногу. Добралась до парка Шевченка. Танки успели расположиться поудобней, чтоб поразить выемку в панцире. Залп за залпом. «Бабуля» уже отчетливо хромала, видимый участок шкуры был разворочен и превращен в кашу.

И вот. После очередного точного попадания она оступилась, сощурила прозрачные веки и припала на здоровую лапу. С больной же, как ростки корневища, вытекала кровь.

Отдохнув, осторожно пошла дальше. Малыша не выпускала изо рта. Чувствовалось, как невыносимо тяжело ей было ступать на левую лапу.

Военные продолжали стрелять. Черепаха почти достигла пирса. Но вот свистящий массированный залп надорвал ее окончательно. Тяжело выдохнув, она рухнула на прибрежный отель. Малыш выскочил из пасти. Но едва показались его лапки, едва вытянулась голова — одичалая стрельба заставила его скрыться снова. С моря раздался залп кораблей, попавший снаряд оставил четкое углубление на его панцире. Подбитая и разваленная, старая черепаха волоклась к малышу, вытягивала шею и подталкивала его к воде.

Сквозь гарь и серый смог показался танк. Шевеля гусеницами, подъехал очень близко. Секунду будто раздумывал. И тут же почти что в упор жахнул в ту панцирную щель. Еще и еще. Машину дергало, но она с жестоким усердием вколачивала снаряды один за другим. С черепахи текло ручьем. Наконец, после очередного выстрела, что-то хрустнуло — и с зазора брызнуло красным фонтаном, словно из брандспойта.

Старуха резко рванулась вперед и с силой пихнула панцирь малого. Тот соскользнул в воду. Засучил лапами, почувствовав море. Торопливо, лихорадочно понесся ко дну, окруженный столбами взрывов. И не прошло и минуты, как последняя черепаха все же скрылась из виду.

На берегу осталась черепаха-старушка. Ее добивали долго и остервенело. Сомнений, что она издохла, не возникало. В безумном раже военные еще повсаживали в нее снаряды. Но вскоре затихли. Весь город затих.

Пыльная дымка постепенно развеивалась и оседала. Догорали склады, доваливались обломки домов. Дотлевали обугленные скелеты деревьев. С затихающим шорохом трещали очаги огня.

Теперь наступило самое время оглянуться вокруг и ужаснуться разрушениям.

С черепахи натекло озеро крови. Обломок белесоватой кости в раскуроченной панцирной пещере торчал, словно сорванный посередине ствол многовекового дуба.

Солнце уже обозримо и убедительно слепило. Небо было светлым, будто вылинявшим. А море хранило угрюмую синь.

Ушедшие черепахи больше не появлялись. Крымский полуостров и турецкое побережье, ощетинившись тяжелым оружием, выжидали появления существ. Но напрасно. Исследование морских глубин тоже ничего путного не нашло. Черепах больше не было.

Прошла неделя. Убитое существо до сих пор лежит на побережье. Огромная горбатая возвышенность у самого моря. Облепленная чайками и ссохшаяся. Все, кому не лень, уже сфоткались на ее фоне. Пробовали отколупнуть кусочек, но пока еще никому не удалось. Затем военные додумались оцепить ее по периметру. Дорвали лапу, вывернутую и державшуюся на мелких нитях сухожилий. Погрузили кранами на платформу и увезли куда-то.

Пока разгребали руины и наводили порядки, черепаха стала разлагаться. Поскольку оттащить столь массивную тушу нечем, то приняли решение кромсать ее изнутри, частями выуживая содержимое и переправляя в лаборатории и научные центры.

Я уже давно дома. Читаю и слежу за событиями из ноута. Просматриваю видео, их десятками выкладывают ежедневно, снятые разными очевидцами, со всевозможных ракурсов, закутков, укрытий. Новостная лента все еще пестрит сообщениями из Одессы.

«В доисторическом панцире поселились бомжи». Вот последнее, что появилось.

Это была дикость. Варварство, подстегиваемое страхом. Мы так слепо стремились уничтожить непонятное, что даже не обратили внимание на то, что оно по сути совершенно безобидно.

Мир потихоньку приходит в себя. Мало кто верит, что они появятся вновь. Впрочем, военные наготове. Заверяют, что готовы к любой новой угрозе. К новому нападению монстров.

Угроза. Чушь какая. Мы лупили по черепахам из всего, что было, лишь бы убить. В первейшем порыве поскорее уничтожить. Будто мы главное и самое ценное на земле. А они отнеслись к нам, словно мы назойливые кусючие блохи. И если б вовремя всех эвакуировали, то и обошлось бы вовсе без жертв. Впрочем, тогда бы мы скорее всего огорошили их атомной бомбой.

И я все больше уверяюсь, что монстрами были не эти черепахи. Монстрами оказались мы. Только мы.