​Дикая вира

На сей раз от Менкара я получил всего четыре виры, которые идеально уместились на ладони, и их даже не пришлось отсчитывать в кожаный мешок, а просто положить четырьмя небольшими связками мне в руку. Нанизанные на уже истертые бечевки, они постукивали друг о друга своими начищенными боками – бусины из стекла, метала и дерева, раковины каури, кубики из прессованной соли, жемчужины, круглые и квадратные монеты. Предмет за предмет – я выкладываю на прилавок торговца душами глиняные медальоны, а мне идет местная валюта – бартерная система основополагающая этого мира.

Бывает, что мои руки переполнены медальонами, да так, что невозможно удержать их все разом обеими ладонями – они выскальзывают между пальцев и летят на стол, глухо звуча при падении. Менкар тогда брюзжит и причитает, отсчитывая виры, приговаривая о излишней моей старательности и даже некоем наваждении к плате, а если как сегодня я прихожу почти ни с чем, то советует посетить жрица, чтобы тот привлек ко мне удачу. «Ты почти ничего не принес, – говорит он мне, – Нужна жертва, чтобы улов шел тебе в руки», – а затем направляет отдать местному шарлатану одну или две только что выменянные виры за то, чтобы надо мной зачитали нескольких фраз. Не имею ничего против прорицателей, но местные жрецы не могут даже к себе привлечь стабильный заработок, крича как последние дикари на улицах о обязательных жертвах духам. Со слов Менкара следует, что ранее, задолго до моего здесь появления, жрецы были почти богоподобны – в каждый из трех календарных времен абсолютно все путники приносили жертву, одаривая жреца и молясь покуда не будет дан знак с неба. Жрецам несли лучшие товары, им добровольно отдавались красивейшие женщины, каждое их слово было истинным. Принято считать, что здесь нет времени, но тем не менее, я верю в то, что переменам есть место. И именно поэтому жрецы исчезнут.

Помню впервые услышав их крики, страшно испугался, что пеймакилиры уже добрались до городов. По незнанию и, если уж быть честным, малодушию, я поначалу при каждом прибытии в город, какой бы то ни был, первым делом шел именно к жрецу, расплачиваясь даже не вирой, а чистыми душами. Предо мной долго сидели с закрытыми глазами, называя это «зреть не видя», полушепотом произнося несколько фраз, под конец дотрагиваясь до моего лба или плеча, словно передавая частицу себя, дабы показать насколько жрец участвовал в заговоре удачи. Но на их несчастье, все мы говорили на одном языке, и как бы они не старались, произнося заклинания или заговоры, все было едино. Много глиняных медальонов было отдано, прежде чем пришло понимание – удача и милость богов не для этих мест.

– Нынче в Суругатё не протолкнуться, – черными, глубоко посаженными, глазами Менкар пересчитывает виры на моей ладони, любопытством он затмит любого известного мне человека, – Заходил ли ты к мадам Мицуи?

– Нет, в это время у нее обычно нечем мне поживиться.

Менкар бросил быстрый взгляд на меня, словно пытаясь уловить истинные значения сказанных слов. Увы, но в этот раз я был искренне честен. В период низкой воды магазины мадам Мицуи всегда забиты падальщиками, принесшими на продажу найденные мелочи. И хотя порой они отыскивают настоящие артефакты, зачастую им нечем меня заинтересовать.

– Обязательно посети жреца, – в знак прощания Менкар поднял ладонь на уровне лица, – Сопдет всегда и ко всем милостива.

Для одного из старейших путников, Менкар до сих пор привередливо набожен. Ничего из увиденного или пережитого здесь не смогло поколебать веру, что с малых лет окутывала его вместе с лучами жаркого пустынного солнца. И веру такого рода невозможно назвать глупостью, прихотью или привычкой – это внутренняя сила духа. Я же слаб, ведь отказался от своего бога.

Передвигаясь по восточному кварталу, среди толпы людей, мелких повозок и посыльных с товарами, довольно скоро оказываешься у балочного деревянного моста, перекинутого через тихую реку. Длинные серо-зеленые водоросли виднеются у самой поверхности воды, окрашивая ее в неприятный болотный оттенок. Сотни людей мелькают по разные стороны моста, мимоходом задевая кого-то локтями и запутываясь в длинных узорчатых рукавах своих одежд. Жавшись друг к другу и в сплошном потоке двигаясь вперед, подгоняемые со всех сторон прохожими в ярких нарядах, каждый пытался выбраться из замкнутого пространства, где тысячи слоев шелковых тканей начинали пропитываться людским потом.

По правую сторону от моста располагается рыбный рынок, от которого отчетливо чувствуется болотный запах. Насколько мне не изменяет память, рыбу и всевозможных морских тварей продавали здесь с незапамятных времен, как в мелких лавках, так и прямо в лодках. Одни продавцы зазывали криками, другие не успевали рассчитываться на проданный товар, третьи без отдыха выгружали рыбу с приходящих лодок.

Зарево уходило. Квартал погружается в темноту. Зажгли фонари по фасадам лавок – невысокие двух и трехэтажные домики, словно спичечные коробки, шли по обе стороны дороги. Их раздвижные двери то открывались, выпуская или запуская кого-то, то вновь закрывались. Начертанные на них знаки не читались. Вывески, афиши, зазывные надписи, рисунки на бумажных зонтах и одеждах. Гомон стоял на протяжении всего квартала. Так один человек вышел из ресторана с огромным подносом на плече, заполненным обеденной утварью с едой и несколькими бутылками, и словно рыбешка в потоке воды, несся внутри этого хаоса.

Поравнявшись с особо шумной группой из актрис местного театра, перехватывает дыхание от шлейфа запахов благовонных палочек. За ними в отдалении на встречу мне семенит юдзё средних лет, укутанная в шелка и прикрываемая бумажным зонтиком. При каждом ее шаге раздаются позвякивания мелких колокольчиков – им положено передвигаться под звон, исходящий от обуви. Меня встретил долгий взгляд с немым вопросом. И предложение могло бы быть интригующим, не возвращаясь бы данная барышня с окраины – с такой станется обезглавить тебя сразу после оргазма.

Центр города может предложить тебе любые виды утех, товаров и сделок, но окраина порадует лишь разновидностью колото-резанных ран. Как эта местность в принципе может относится к жилому кварталу – не понятно. Когда две с половиной улицы растянулись лишь на какой-то километр, а дома, жавшиеся друг к другу, иногда вообще походили на сараи. Никакого величия, статности или красоты, что таил центр города. Пустынные клочки земли, обтянутые колючей проволокой вместо ограды и покрытые застойными лужами от отходов местных дешевых борделей и ломбардов. Приходилось двигаться по самому краю даже не мощеной улицы, а зыбучего тухлого песка, периодически пропуская груженые повозки. Но это лучше, чем то, что ждет на выходе из города.

Уходя все дальше от центра, отчетливее начинает слышаться гул. Сначала словно издалека, но с каждый шагом резче и громче. Под ногами откровенное болото из грязи и смрадных масс. Вдалеке уже виднеются городские ворота и то, что за ними.

А за ними все бегут. Толпа людей смывающим потоком поглощает и затягивает в этот вихрь из человеческого месива. Каждый раз словно ударяясь о преграду, ты крутишься и вертишься точно юла, почти не уходя с места. Тебя задевают, тебя сбивают, тебя затаптывают, тебя сравнивают с землей. Толпа как единый организм, способная уничтожить тебя словно инородное тело, если ты не приспособишься.

В такие моменты понимаешь почему Менкар называет этот мир навозной ямой и предпочитает не покидать пределы, пусть не своего заведения, но центральной части города уж точно. В добыче сплетен и новостей не обязательно участвовать, когда их можно получать у своего прилавка.

Вокруг ямы, наполненные черным густым желеобразным составом, больше походившие на лужи с гудроном, на относительно больших друг от друга расстояниях. Вначале непонятное копошение переросло уже в отчетливые движения – кто-то пытался выбраться наружу.

Даже при желании совершенно невозможно определить время суток. Вокруг только темные цвета – черный, бурый, хаки. Вой сирены. Множество голосов и криков. Толпы людей, несущихся неведомо куда. Даже не верится, что в каком-нибудь километре отсюда, господа уступают дорогу дамам. Кажется, будто вдалеке кто-то стреляет из оружия – единично и очередью. Свист.

Это словно одно из отделений ада. То, в котором все провоняло запахом сырой земли и пороха. То самое, где люди как скот перед убоем носятся кругами. Это там, где проще сразу лечь на землю и умереть.

А из пятна медленно высунулась кисть, словно пробующая новое пространство, она повертела вокруг своего оси, а затем мгновенно превратилась в полноценную руку, затем полезло плечо, голова, вторая рука пришла на помощь.

– Черт.

Из ямы выбралась девочка, лет пяти или шести, пухленькая, с распущенными темными волосами до плеч, в одной маечке и трусиках. Она испуганно озиралась и ее полусогнутые от страха ножки никак не могли выпрямиться, ручками она обхватила себя и только смотрела по сторонам. Наконец встретившись со мной взглядом, казалось, что она сжалась в еще меньший комочек, состоящим из страха.

Мимо проезжают десятки внедорожников, груженные людьми, будто мешками с костями. Один за другим проносятся в спешке. По развезенной грязи они проскальзывают точно парят над землей. «Вшух». Один, второй, третий. «Вжух». По цепочке, боясь отстать и потеряться. Никаких повозок или телег уже нет и в помине. Дерево заменено металлом.

– Ты сейчас спишь?

Ребенок молчит. По ее щекам льются слезы, а по голым ножкам моча. Огромными от ужаса глазами она смотрит по сторонам, почти не шевелясь.

– Милая, все хорошо, – нож вошел мягко и плавно. Исчезла девочка мгновенно, оставив после себя лишь маленькую обожженную глиняную пластинку, напоминавшую круглую монетку, которую я почти сразу же убрал в кожаный мешочек. Будем надеяться, что ее следующий сон будет чуть радостнее.

С приходом глубокой ночи, город и его окрестности были уже далеко позади. Пройденный круг ада оказался хоть и ярким, но быстротечным. Тишина была умиротворяющей. Если вглядываться в кромешную пустоту, то можно различить легкое движение – навстречу плыли яркие маленькие золотистые огоньки. Поначалу плавными, но с каждым приближением более резкими быстрыми движениями, они меняли свое положение. Первые добравшиеся огоньки вились у самых ступней, слегка касаясь их, потрескивая и мерцая. Предвестники рассвета и смерти.

Появившийся туман начал стелиться ниже к земле, открывая взору все большее пространство. Где-то вдалеке раздавался еле слышимый протяжный крик, а до этого редкие неясные звуки слышались со стороны нераспаханного поля.

Первые утренние лучи окропляли горизонт ярко розовыми разводами, плавно переходящими в золотисто-красные оттенки. Тягучая пелена у ног перемещалась плавно, обходя все препятствия, стелясь с каждой минутой все ниже, а вдалеке густой плотный туман покрывал, отсыревшую за ночь, землю. Еще ощущался легкий холод и влажность ночи. Ровная изъезженная дорога давно закончилась и приходилось осторожно ступать по земле, изрытой колдобинами.

Вот снова послышались звуки, но уже ближе. Бродячие огоньки, явно пытавшиеся увлечь за собой, продолжали следовать и виться вокруг моих ног. Уже даже начинало казаться, что когда они касались меня, то слегка надавливали, почти направляли в нужную им сторону.

– Эй! – неизвестно откуда в мою сторону надвигался мужчина, запыхавшийся и со сбившейся речью, он быстро говорил, – Эй, вы! Помогите! Вы должны мне помочь! Я не знаю к кому мне идти, ведь меня назовут сумасшедшим или того хуже, что это не их вина, и они не при чем!

За слоями земли и пыли виднелся хорошо пошитый костюм из темно-коричневой шерстяной материи. Из того же материала жилетка плотно прилегала к раздобревшему телу. На ногах только носки, местами порванные и очень грязные. Этот мужчина, на вид лет пятидесяти, говорил так быстро, что проглатывал чуть ли не целые предложения. Торопясь рассказать многое, он упускал почти все основные детали своей истории.

– Они меня убить хотели! Понимаете? Убить! – его полное лицо покрылось испариной, появился здоровый румянец на щеках, а зрачки бегали, словно муравьи в коробчонке, – А если они в сговоре с полицией, то я даже не знаю где мне искать правосудия! Я всю жизнь им отдал, а они как со мной поступили!

– Любезнейший, будем знакомы, – лишь когда новоиспеченный знакомый в конец запыхался, протянув ему обе руки для приветствия, я позволил себе улыбнуться.

Долго он всматривался сначала в мои лицо, затем уставился на мои протянутые ладони, после чего медленно протянул в ответ левую руку для рукопожатия.

– Илия Рауде, – его ладонь была грязной, а покрывавший ее пот сделал еще и липкой. На нескольких пальцах не было ногтевых пластин, оставшиеся были изломаны, а пальцы кровоточили. Да и вся ладонь была в крови от множества царапин. Десятки заноз до основания вошли в плоть, несколько было и под ногтями, – Они меня хотели заживо похоронить…

Но не успел он возобновить свой рассказ, как я сильнее ухватив его за руку, притянул к себе. Я всегда всаживаю нож чуть правее кадыка и с силой продираю лезвие до челюсти. Господин Рауде мешком повалился на землю, и упав на живот, принял неестественную позу.

Очнувшись в гробу, под метровым слоем земли, этот чудак от страха, наверное, пытался выбраться из деревянной коробки, возможно много кричал и плакал, звал на помощь. И когда он задыхался, то отчаянно верил в то, что еще может выбраться, раз так разодрал руки в кровь. И вот он открывает снова глаза, ему дышится легко и свободно, он по-прежнему хочет выбраться и ему это на славу удается. Деревянная крышка поддается, метр земли превращается в несколько присыпанных сантиметров грязи, и он живой и здоровый бежит искать правосудия в моем лице. Ах, если бы все похороненные заживо могли так же красочно рассказать о своем спасении…

Этот квакер не понял, что умер. И какая ирония, что после смерти разум воссоздал историю его спасения, а не приятное воспоминание из прошлого. «Только мертвецы здороваются левой рукой» – первое правило охотника, которому, по правде, я научился довольно поздно.

Мерцающих пучков света уже не было перед ногами. Они все разом исчезли. Стараясь лишний раз не дотрагиваться до залитого кровью костюма, мне пришлось осторожно расстегнуть пуговицы жилета и алой рубашки. Отвернув их в стороны, взору предстало небольшое круглое отверстие на уровне грудины и вставленное в него перепачканное маленькое зеркальце. Осторожно вырезав его из груди и взяв в руки, наблюдаю за тем как «Знак Неба» превращается в глиняный медальон. Казалось бы, никому не нужная побрякушка, а сколько силы она может таить в тебе. Вторая его смерть является началом отсчета, время которого на исходе – вытираю с медальона остатки крови о темно-коричневый костюм и кладу в кожаный мешок. Задерживаться здесь более не стоит.

Но не успев пройти и ста метров, как за моей спиной слышится дикий яростный крик. Там, позади меня, некое существо, походившее на женщину, прыгало и издавало неприятные для слуха звуки. Маленькие неприкрытые груди перекрывались тысячами тонких разноцветных ниток, спускавшихся к ее промежности. Тощее, походившее на скелет, существо не обращало на уходившего от нее путника никакого внимания. Она прыгала и извивалась вокруг тела, что было у ее ног, словно танцуя, изгибалась в нечеловеческих плясках. Смех ее был гортанный. Грубым голосом она что-то прикрикивала и снова начинала смеяться. Пиная ноги лежачего, вскакивала на его брюхо, а затем спрыгивала обратно на землю. Кружась в танце, запрокидывая голову и размахивая тощими длинными руками, она не дотрагивалась до тела, лишь пиная конечности, отпрыгивала на расстояние и продолжала танцевать. В экстазе закатывая подобие глаз, она опрокидывала голову и высовывала, словно разодранный, широкий язык.

Повторяя все те же манипуляции, существо ревело и плясало, кричало в никуда и танцевало для кого-то. И это безумие могло длиться вечно, если бы рядом из гущи плотного тумана не возник ее спутник – высокое худое нечто, обтянутое не то кожей, не то лоснящейся шкурой. Упав на колени рядом с телом, и с жадностью вцепившись в руку человека, существо присосалось к ней, вытягивая багровую кровь. Безумными, ошалевшими глазами смотрела на него танцующая бестия. Высунутый язык почти доставал до подбородка, по которому уже стекала слюна. Она так же рухнула на колени рядом с ними и стала ждать, наблюдать и ждать момента. Минуту за минутой существо насыщалось кровью и на мгновенье остановившись, отпустив руку, оно потянулось к голове мертвеца. Ухватившись за плечи, оно вцепилось зубами в разорванное мною горло и начало большими глотками насыщаться. Толи приняв это за знак, толи устав ждать, второе существо начало рвать одежду на груди мертвеца, оголяя его светло-серый торс с неясным проблеском. Вгрызаясь в плоть, она отрывала куски, и не жуя, глотала их. Добравшись до внутренностей, она начала раздирать и их на куски.

Пеймакилиры нынче жрут любого, кто умер не естественной смертью. Их развелось так много, что они из древних полу-демонов начинают походить на тараканов, чующих запах только окоченевшего трупа. Страх пред ними теплится в каждом, кто заслышит их гогот или крик, но со временем ты начинаешь действовать просто более быстро и не бежишь сломя голову от трупа впоследствии. Глаз замыливается, страх притупляется.

Впереди виднелся оленный камень. Надеюсь, что направления еще не поменялись, и я смогу по привычному пути добраться до города Амона. В предстоящий период половодья там бывает особенно интересно, поэтому надо постараться и заработать более чем два глиняных медальона.