Жребий жертвы
Меня назвали Анэйтис – безупречная. Таковой я и была. Ни родители, ни людская молва при всём желании не могли упрекнуть меня. Всё изменилось год назад, когда появился Враг.
Впервые я увидела его горящий злобой взгляд в толпе встречающей корабли. Мой старший брат возвращался из Египтоса, где за достойную оплату служил в войске варварского царя. Часть кораблей пришли в порт накануне и соседи уже приносили благодарственные жертвы. А я, увидев на горизонте белый парус с вертикальными красными полосками, без ума от радости, побежала встречать брата. Одна, без сопровождения. Кого мне было бояться на этой благословенной земле?
И вот я в порту, вдыхаю соленый запах моря, поправляю сбившееся от бега покрывало и… чувствую леденящее прикосновение ужаса к сердцу. Что-то плохое должно произойти. Но откуда угроза? С братом не может быть беды, мы получали от него письмо совсем недавно.
Потянуло сладковатым запахом смерти. Он был совсем рядом со мной этот варвар с дымящимся обсидиановым сосудом в когтистой руке, и это от него так приторно пахло. Враг смотрел на меня пылающими злобным торжеством миндалевидными глазами. Я запомнила навсегда и потом часто видела в ночных кошмарах леопардовую шкуру на плечах, золотые с эмалью браслеты, перстни, ожерелье и драгоценный пояс, обвивающий гибкую талию. Он весь был подобен ядовитой змее: взглядом, чертами красивого хищного лица, полным отсутствием волос на голове.
С криком ужаса я бросилась домой, закрылась в своей комнате и до рассвета не могла говорить ни с кем из родных. Брат был расстроен такой встречей. Ему показалось, что это от него я в испуге бросилась бежать.
Мне не удалось разубедить брата и объяснить обеспокоенной матери, что со мной происходит. При попытке рассказать про Врага ужас накрывал меня как волна в шторм, и я не могла произнести ни слова, только плакала.
***
Время шло. Враг то и дело возникал в толпе, рядом со мной и я стала бояться выходить из дома. Варварские ткани, украшения и благовония стали мне неприятны. Как будто он мог прикоснуться ко мне через предметы. В этом я не ошиблась.
Младшая сестра – милая добрая девочка всеми силами пыталась вернуть мне радость жизни. Она водила меня выбирать ткани, пыталась привлечь к играм девушек в палестре, убеждала участвовать в хороводах и мистериях. Окружённая ее заботой и любовью я иной раз забывала страх и смеялась как прежде.
Однажды сестра привела меня в лавку купца и сказала, что я должна выбрать себе украшение по душе, и она готова потратить все свои сбережения, чтоб меня порадовать.
Нам было легко и весело. Мы примеряли различные безделушки, красуясь друг перед другом. Сестра со смехом защелкнула на моей руке золотой браслет варварской работы, с искусным рисунком, выполненным цветной эмалью. Среди волн погруженный по колено в воду человек поднимал над своей головой ладью с солнцем. Меня затрясло от отвращения, почудилось, что волны морские сомкнулись над моей головой, а грудь сдавило от недостатка воздуха. Я попыталась немедленно снять браслет, но он выглядел монолитным без признака замка или защелки.
Тотчас же кожу под браслетом обожгла острая боль. Она становилась все сильнее, а рука отекла настолько, что не было возможности даже на миллиметр сдвинуть проклятую вещицу в сторону, не то, что снять ее. Боль сделалась нестерпимой, и сознание покинуло меня.
Пришла в себя дома в постели, на руке повязка с заживляющей мазью. Почти не больно. Под повязкой оказалось вытравленное кислотой безобразное клеймо: две волнистые линии, изображающие море. Сестра сидела на подушке у моих ног. Её заплаканное лицо выражало неподдельное страдание, она заговорила дрожащим голосом: - «Прости меня, Анэйтис, прости. Я не хотела тебе зла. Этот браслет был подарком от царевича Орестиса, твоего жениха. Так сказал принесший его слуга-египтянин».
«Этот слуга велел не передавать браслет, а надеть его мне на руку, верно? – я смотрела прямо в расширяющиеся от страха глаза сестры – И ты выполнила его волю, не удивляясь и не рассуждая?»
«Так и есть. Была до последнего уверена, что та должно поступить и это тебя порадует. Сестра моя, велика колдовская власть этого человека. Я должна всё рассказать тебе… Аааа – вдруг закричала сестра, пытаясь стряхнуть, вцепившуюся в шею домашнюю ласку, до этого момента мирно спавшую у нее на коленях. При помощи подоспевших слуг, я убила взбесившееся животное, но рана сестры оказалась тяжелой. Лихорадка не давала ей прийти в себя. Вскоре сестру увезли лечиться в храм Асклепия, где она и умерла, сбросившись со скалы в море.
С тех пор я слышу, как море зовет меня в свои пучины ее голосом. Приходится напрягать всю свою волю, чтоб держаться подальше от полосы прибоя.
Я надела траурные одежды и совсем перестала выходить из дома. Горе по погибшей сестре терзало меня так же сильно, как и страх за свою судьбу. Царевич Орестис спросил предсказание Оракула и, выслушав его, разорвал помолвку. Боги оставили меня, никакие жертвы и просьбы не могли убедить Всемогущих спасти меня от Врага.
***
Матушка, потеряв свою любимицу, разболелась и слегла. Я ходила за ней как самая верная сиделка. Но, несмотря на все усилия, она угасала на глазах.
Брат призвал лучших в Элладе врачей. Их лекарства и молитвы помогали столь же мало, как и моя забота. Однажды принеся больной меда чтоб подкрепить силы, я увидела подле ее постели Врага. Он касался смазанными мазью пальцами бледного лба и щек моей бедной матери и громко произносил слова заклятия. По выбритой голове варвара катился пот, и черные миндалевидные глаза выглядели усталыми, а не злыми. В этот момент я готова была поверить, что он живой человек, а не страшный колдун. Но меня не обмануть! На его ожерелье изображен тот же человек, поднимающий из воды ладью с солнечным диском, что и на искалечившем меня браслете. Он виновен в смерти моей сестры, а сейчас собирается убить матушку!
«Вон, вон из моего дома, - хотела властно приказать я. Но прозвучал только сдавленный шёпот. Враг обжег меня огненным взглядом и, поклонившись, вышел. Я же приняла решение обратиться за помощью к темным силам, раз люди не могут, а боги не хотят мне помочь.
В полночь полнолуния я стояла на перекрестке с зажженной лампадой в одной руке и черным петухом в другой. Поставив лампаду на землю, сняла с пояса нож и одним движением отсекла голову петуху, щедро кропя его кровью землю перекрестка и призывая Гекату. Тени вокруг сгустились, повели свой танец, казалось, на краю зрения, я уже вижу Трехликую.
Враг вышел на дорогу из тени оливковых деревьев и метко брошенным камнем погасил мою лампаду. Подняв вверх руки к диску луны, он произнес несколько слов, прозвучавших как удар грома. Тучи мгновенно закрыли ночное светило, и хлынул дождь. Я бросилась прочь, а потоки воды сбивали с ног мешая бежать, ветер бросал в лицо пригоршни песка, со стоном падали деревья. В шуме грозы я слышала грозный рев зовущего меня океана. Оказавшись в тепле родного дома, я поняла: надежды на спасение нет.
***
Матушка умерла той же ночью во сне и была сожжена на погребальном костре, как полагается. Кто-то распустил слухи о том, что я вцепилась в горло младшей сестры и отравила собственную мать. Что я прогоняла слуг и врачей от ее постели и не давала оказать помощь, нашлись свидетели того как я колдую на перекрестке, принося кровавые жертвы демонам ночи.
Люди отвернулись от меня. Но я осталась единственной женщиной в семье, поэтому должна была ходить за покупками и вести хозяйство. В мою спину кидали камни, люди переходили на другую сторону улицы, не желая находиться рядом со мной. Только Враг то и дело попадался на моем пути, кивал выбритой головой, и улыбка торжества играла на его красиво очерченных губах. Я не выдержала пытки и при очередной встрече попыталась ударить его в живот кинжалом. В палестре рассказывали, что варварские колдуны боятся металла.
Но и это средство не сработало. Он легко уходил в сторону от моих ударов, а я от этого пришла в настоящее неистовство и угомонилась только после того как мне на голову накинули мешок и связали. Пришла в себя в прибрежном дворце, а не в нашем обычном доме и со стыдом вспомнила разбегающихся людей, и себя с ножом в руках, выкрикивающую угрозы и грязные ругательства. Так меня признали безумной, так началось моё заточение.
***
Должно быть, Враг направляет его руку. Иначе откуда у брата взялась эта жестокая мысль отправить меня на остров, прямо через соленую бездну, где не на что опереться? И кто еще в мире настолько ненавидит меня, что мог посоветовать выбрать для ссылки лодку отвратительного египтянина? Нет сомнений, они связаны: мой Враг и мой единственный оставшийся в живых родственник. Я погибла, а моё имя покрыто позором, и всё потому, что действуют они заодно.
Ярость и ненависть клокотали во мне, не находя выхода из комнаты с окнами забранными решетками, с запертыми на засов снаружи тяжелыми дверями, с холодными плитами пола и толстыми каменными стенами, не пропускающими наружу ни звука.
О, этот роскошный дворец вовсе не был безопасным местом. Волны океана беспрестанно скребли его каменные бока. Этот шум день и ночь раздражал мои нервы, беспокоил, напоминал о том, что огромное ненасытное чудовище проглотившее сестру близко. Всё же стены, не дававшие мне сбежать отсюда, не давали и океану поглотить моё тело. Я сидела неподвижно, глядя в пустоту, ни стоном, ни движением не выдавая охватывавшего меня ужаса.
Как я благодарна вспышкам бурного гнева на моих мучителей за то, что ещё могу сопротивляться страху. Гнев помог мне украсть во время обеда и спрятать в складках хитона нож, взамен того что у меня отняли ранее. Гнев поможет и воспользоваться оружием для моего спасения. Гнев поможет. Иной помощи ожидать неоткуда.
Мой брат и тюремщик сказал, что «Нун» отправляется через неделю, значит, у меня есть еще время избежать позора и гибели. Но каков негодяй! Отправить меня – свою сестру, эллинку чистейших кровей с грязными варварами, имеющими лишь отдаленное сходство с людьми. Эти мерзкие существа давно уже вызывали у меня не только подобающее происхождению презрение, но и самый настоящий страх. Кто знает, какие гнусности могут прийти в их лишенные разума головы? Мой Враг один из них.
Ну почему у меня хрупкое и изнеженное тело, годное только для ведения домашнего хозяйства и философских диспутов?! О, если бы боги даровали мне счастье быть юношей, закаленным занятиями в палестре, тогда бы мне точно хватило сил исполнить задуманное! А теперь…
Я уже страшно устала слушать зловещий шепот волн и в нем грозный голос Посейдона, призывающего свою жертву, а ведь мне так нужны силы. Я забилась в самый дальний от окон угол и, свернувшись на полу в клубок, попыталась заснуть.
Это только первые дни заточения были наполнены бессонным ужасом, теперь у меня иной раз получается спать. Мне приснился сон, что я бегу по лабиринту и Минотавр в варварской одежде с налитыми кровью глазами гонится за мной. Мне удается увидеть небо и добежать до выхода, но оказалось, что это окно с колоннами, внизу облизывается языками волн разверстая пасть океана, а Посейдон заливается безумным смехом и приветливо машет трезубцем. В это время за спиной послышалось тяжелое дыхание варвара – минотавра.
«Что значит сон? Может он возвещает, что в моей слабости скрыто спасение? О, полно, не думай про сны, - словно сумасшедшая я говорю сама с собой – Возьми себя в руки, не выказывай страха. Исступление вакханки никогда не шло тебе. Ты точно не победишь неприятелей силой. Оставайся для них просто слабой женщиной, пусть они ничего не подозревают».
Отражение в зеркале дрожало, меняя облик, пока я шептала себе утешающие слова. Я там видела то себя, то свою недавно ушедшую в Аид мать, то змеиный лик своего Врага. Только ореол темных волос, оставался неизменной рамкой, обрамляющей меняющуюся картину.
- Я всё еще красива. Прекраснее их всех. Боги, пусть красота станет моим щитом и оружием. Пусть меня похитит один из вас, как это бывало ранее. Но Боги остались равнодушны и к этому призыву.
Уже должны принести еду. Из окон веяло вечерней прохладой, и шум волн стих – это верный признак приближения времени ужина. Я умылась, взяв воду из фонтана в стене. Прикосновение холодной влаги вернуло свежесть измученной сухой коже. Кажется, мне пришла удачная мысль. Вот уже слышны голоса слуг несущих стол, блюда и вино.
Те, кому поручено стеречь меня, преданы брату, но у них есть глаза и возможно мне удастся очаровать кого-нибудь из охранников и бежать с ним.
Тонкое покрывало свешивалось с кресла как клочок тумана, почему-то это зрелище приковало к себе мой взгляд, сбивая с толку и мешая сосредоточиться на предстоящем разговоре. Дверь заскрипела и в свете факелов показалась рогатая тень минотавра. Комната качнулась в сторону и в глазах потемнело. Я ощутила себя лежащей на полу. Борясь с дурнотой, успела услышать грубый голос, с акцентом произнесший: «Поставьте блюда на стол». Сильные, пахнущие варварскими благовониями руки подхватили меня, и я, не в силах сдерживать ужас и отвращение, выхватила нож и стала наносить отчаянные удары по этим рукам, держащим меня поперек груди.
Сильная боль ненадолго вернула меня в сознание. Нож некрасиво торчал из груди, белый хитон заливало чем-то алым. На мгновение сквозь своды потолка мелькнуло безграничное небо, требовательный голос океана стих. Стикс не так страшен, как мой Враг и водная бездна, успела подумать я, прежде чем сердце перестало биться.
***
- Господин, целители моей земли готовы помочь твоей бедной сестре. А я берусь доставить ее к ним на своем корабле. Мы готовы выступить немедленно – с сильным варварским акцентом произнес красивый смуглый человек с выбритой головой.
- Поздно, мой друг. Безумие Анэйтис оказалось столь велико, что этой ночью она убила себя кухонным ножом. Видят Боги, я сделал всё для ее спасения. День и ночь я поджигал в ее комнате оставленные тобой благовония, чтоб отвратить злых духов. А успокоительное зелье постоянно подмешивалось и в воду, и в еду. Но даже знаменитая египетская медицина оказалась бессильна перед гневом богов, - печально произнес невысокий атлетического строения мужчина, в темных волосах которого блестела ранняя седина.
Убитый горем эллин, не заметил, как злобная гримаса исказила лицо египтянина. Избранная жертва ускользнула, бог мировых вод Нун разгневается, и потоп поглотит этот несовершенный мир. Если, конечно, он – Верховный жрец не успеет придумать, как умилостивить разгневанное божество.
Но лично меня рассказ совсем не тронул. Он немного не живой, ну по крайней мере для меня.