И все заговорят

По комнате ходил из стороны в сторону высокий худой старик. У него тряслись руки. Он то размахивал ими, будто пытаясь стряхнуть дрожь, то совал в карманы пиджака, то складывал на груди, не переставая при этом ходить.

– Знаете, – заговорил старик и почесал всклокоченную седую голову. – Сегодня, пожалуй, я расскажу вам кое-что.

На какой-то момент он взглянул вглубь комнаты, убедился, что собеседник смотрит на него и продолжил:

– Непосредственно сам, лично, так сказать, я имел дело только с одним случаем. Это мне репутации стоило, поверьте. Тогда я не справился. Я ничего не понял. Доктор Кирпичников не смог объяснить, он не профессионал! Но потом я узнал, что были и другие случаи.

Старик глубоко вздохнул, на мгновение остановившись.

– Мои коллеги, да и все, с кем я говорил впоследствии, считают, что все это просто совпадения. В этих случаях нет системы, нет логики. А то, что все эти люди вдруг заговорили, это так, – старик всплеснул руками, – совпадения. Совпадения!

Он походил какое-то время, просто что-то невнятно бормоча себе под нос.

– Понимаете, для них схожесть ситуаций в трех случаях была лишь совпадением. А для меня – уже статистика. Повод глубоко задуматься! К тому же случаев этих было не три, а больше. Я расскажу по порядку.

Я практикующий врач. Я долго проработал в муниципальных больницах. Медкомиссии, освидетельствования и прочее. Потом ушел в частную практику, как только это стало возможно. Но меня все равно приглашали, если нужно было экспертное мнение. Особенно в уголовных делах. И я очень хорошо помню дело Василия Строченко. Думаю, вам известно, что его отец был замглавы местной администрации. Мать, кажется, директор в каком-то из учебных заведений. Люди небедные, как говорится, уважаемые – классика. И непутевый сынок-наркоман – классика. И то, что городок маленький и все на виду. И вот эта грань между «всем нет никакого дела» и «все всё знают» тут очень причудлива и тонка.

Так вот. Вася с товарищами изнасиловал девушку из обычной семьи. Девушка заявила в полицию. Сами понимаете, что это был скандал. Слухи, сплетни. И новое веяние – обсуждение в интернете. До сего дня бы дожил, о них не зная, а тут интерес привел, я разобрался. Не сразу, правда, но это не важно. Влиятельные родители стали заминать дело. Про девушку и ее семью много грязи стали говорить. Выкладывать фотографии всякие, но она не сдавалась. А потом как-то ее нашли избитую на шоссе за городом. Представляете? Как в кино каком-то бандитском. Девушку привезли в больницу, где она впала в кому. Но она выжила. А ее отец обвинил Строченко-старшего в покушении на жизнь девушки.

Доказательств никаких не было, и дело Строченко-старшего было закрыто. Вернее, даже не открыто: ведь у него было железное алиби, как это принято называть. Но и дело Строченко-младшего тоже разваливалось. И мальчика бы отпустили прямо из зала суда, если бы он вдруг прямо со скамьи подсудимых не стал громко признаваться в содеянном. Его не мог остановить ни стук молотка судьи, ни уговоры адвоката. Парень чуть ли не кричал, так ему надо было все рассказать. Рассказывал, как, когда и при каких обстоятельствах делал это. И почему. А главное: от кого и как получал наркотики. Такая кутерьма началась. Но результат был: Васю Строченко осудили, его родители лишились своих должностей, репутации, связей и денежных сосков. Но Вася не унимался. Он словно больше слов не знал других, все рассказывал и рассказывал о своем преступлении и все продолжал и продолжал называть совсем нежелательные имена. Васю зарезали в СИЗО, знаете ли. Такая история. Странная. Страшная и удивительная.

Через пару лет она повторилась. Тоже родители при деньгах и очень жестокий, хитрый и лживый сынок-подросток. Вместе с дружками издевались над одноклассником. То ли за какую-то провинность, то ли за то, что не выполнил что-то, его сильно избили, изуродовали лицо. Мальчик выжил, но стал калекой: ноги отнялись. В освидетельствовании я не участвовал, но знал того, кто проводил экспертизу. «Жестокий, хитрый ублюдок» – вот как его назвал мой коллега в очень приватной беседе. А в некоторых соцсетях фигурировало слово «игра». Знаете, такое веяние среди подростков -- играть в очень странные, жестокие игры. И правило, знаете, такое, как карточный долг. Долг чести, якобы. И потому мне тогда так дико было читать в обсуждениях о жертве, что он сам виноват. Уму не постижимо! Глупые дети! И все, кто хоть что-то знает, молчат. И мальчик молчит, а по заявлению родителей ведется какая-то вялая сумбурная работа, что сразу ясно, что тут опять все дело в деньгах. История повторяется: снова на жертву пытаются возложить всю вину. На родителей искалеченного подростка прямо-таки натравлены органы опеки, представляете? И вдруг все резко меняется. Еще до суда.

Первым заговорил Андрей Горин. Он на допросе стал рассказывать во всех подробностях, как наносил увечья, как приказывал своим друзьям пинать, лежащего на земле одноклассника. Как сам прижег ему щеку раскаленным железным прутом. Он говорил, что именно так наказывают трусов и слабаков. Оказывается, их одноклассник отказался играть в какую-то игру, где надо было по заданию мучить и убивать животных.

Андрей Горин очень подробно все рассказывал и называл каждого, кто присутствовал при этом и участвовал непосредственно. Следователи ушам своими не верили. А потом заговорили все. Все, кто измывался над посмевшим противостоять этим извергам. Чудовищное дело, но родители Горина не сдавались. Паренька решили спасти от тюрьмы, заперев в лечебнице.

Я уже говорил вам, что освидетельствование проводил мой коллега. Не один, там собрали небольшой консилиум. Так вот, мой коллега считал, что мальчик вполне вменяем, просто невероятно жесток. И за совершенное им он должен сидеть в тюрьме, а не лежать в светлой палате коммерческой клиники в райцентре. И его даже поддерживало большинство. Но Андрей Горин все же попал в психиатрическую клинику. И стал вдруг оправдывать свой липовый диагноз. Каждый день он изводил и пациентов, и персонал рассказом о своем преступлении, будто в его голове заело пластинку. А еще он очень сильно кричал, когда видел свое отражение. Его постоянно держали в одиночной палате. Но он рвался кому-либо заново рассказать свою историю. Он будто исповедовался. Ему это было жизненно необходимо. Исповедовался, но никак не мог получить подтверждение, что он услышан. И отпущения, соответственно, тоже все никак не мог получить…

Он вскоре умер в клинике от нервного и физического истощения. Он перестал есть, кричал, звал хоть кого-то выслушать его, но приходили только санитары и всё, что они могли – это сделать ему укол.

Старик остановился возле окна. Посмотрел на свои руки. Дрожь немного унялась: пальцы все еще подрагивали, но не так заметно. И уже терпимо.

– Вы, наверное, решили, что такие случаи, – продолжил старик, – были только в семьях людей состоятельных. Обсуждаемых. Совсем нет. Я знаю еще о случае, когда молодой человек вдруг ни с того ни с сего признался в убийстве своей девушки. До этого он и ее семья объявили ее в розыск. Не уверен, что правильно выразился, конечно. Одним словом, искали ее уже месяц и семья, и полиция, и волонтеры. А потом парень вдруг пришел, даже не по повестке, просто по просьбе следователя, что-то в документах подписать, вроде как. Зашел в кабинет и давай все рассказывать. В мельчайших подробностях. Но по поводу него коллеги говорят, что навязчивого желания в постоянном произношении признания у него не было. Нет-нет-нет. Он испытывал раскаяние. Видимо, это как-то облегчало его состояние. Или еще что-то. Я просто не успел встретиться с ним. Молодого человека неожиданно хватил инсульт. В тюремной больнице ему не оказали необходимой помощи, а может, тоже не успели. Грустно, как думаете?

А был еще случай, когда бандита-рецидивиста поймали. Судить собирались за то, что искалечил кого-то в пьяной ресторанной драке. А он вдруг возьми и признайся, что убил свою сожительницу и ее несовершеннолетнюю дочь. А все считали, что они в Турции отдыхают по горячей путевке. Никто и не искал, не думал. Лето было – никто бы до осени не хватился, наверное. А он, как заведенный, только про это и говорил. Трупы показал, где зарыты. Был осужден. И опять, как и в первой моей истории, смерть в изоляторе. Этот убийца, ведь, не только рассказывал, что убил, но и во всех подробностях заявил о тех, кто помогал ему прятать тела. И что убил сожительницу за шантаж, а ребенка как свидетеля. А шантаж был связан с еще одним убийством в ограбленной квартире. В общем и целом, столько новых дел открылось, столько закрылось давнишних старых. Но вы же понимаете, преступный мир такого не прощает. Убийце отрезали язык. Но это знает только небольшое количество людей. И вот я. Не думаю, что такого рода преступления, совершенные в стенах госучреждения, должны быть известны широкой общественности. Вот только в сеть это попало. И про то, что виновников не нашли – тоже. Однако, потом было дано официальное опровержение. Причина смерти убийцы – острое э-э-э, как его? Острое прободение язвы. Я цитирую, знаете ли. В интернетах так все причудливо.

Старик совсем успокоился и присел на краешек стола. Руки не тряслись совсем. Он пригладил волосы.

– Смотрите, солнце совсем уже село, – задумчиво проговорил он. – Сумерки. Странное время. Все кажется не тем, что есть.

Он посмотрел в окно на исчезающее солнце, но вдруг, будто в судороге у него дернулась рука. Старик словно очнулся. Забеспокоился и вновь прошелся по комнате.

– Все, что я вам рассказал до этого, может вас не впечатлить. Тоже скажете, что это были просто совпадения? Нет, вы, конечно, не скажете. Да и я вам еще не все рассказал.

Это дело у нас тут бурно обсуждалось. По обвинению в домогательствах был арестован мужчина. Суд был в райцентре, не здесь. Ведь домогался этот мужчина до школьницы. Особый контроль, вы понимаете. Но тут вот было какое дело. Мужчина тот богат не был, выглядел серо и тщедушно даже как-то, но отовсюду имел положительные характеристики. Он работал бухгалтером в небольшой строительной фирме. И никто за ним никаких наклонностей странных не замечал. Но вот тут так все сложилось. Естественно, он все отрицал, да и доказательства – это только показания девочки. Но как-то все поворачивалось дурацким боком: вроде как девочка сама все придумала. Следствие тянулось так долго, что все вокруг и сами перестали верить, что это он. А девочка та, к которой он якобы приставал, в больницу попала: напилась так, что пришлось госпитализировать. А потом у нее вообще случился нервный срыв, и пришлось отправить уже совсем в другую клинику. И в сетевых обсуждениях стало часто проскальзывать недоверие к ней: малолетняя алкоголичка, психичка. Вдруг сама приставала и не получила желаемого? Ну были же такие случаи? Да и не могли никак доказать, как этот гражданин мог с девочкой пересечься: ни его дом, ни место работы не находились вблизи школы, где она училась. И много чего еще было не в её пользу.

Но вот назначено судебное заседание. Все тихо, серо, нудное зачитывание процессуальных документов, протокольные действа и вдруг подсудимый встает и признается. Знакомый сценарий, не находите? Признается и рассказывает все, как сказала девочка. Все правда и даже больше подробностей. А в этих подробностях вдруг обнаруживается, что она не одна такая. Выявляется еще несколько эпизодов. Шок, скандал! Начинаются проверки, находятся жертвы. Молчаливые, замкнутые в себе дети, пережившие насилие, сломленные. Сгорающие от жгучего стыда и боли. Как ни пытались полицейские скрыть, в сеть это все-таки просочилось. Представляете, какую бурю это подняло? Подключились журналисты со своими расследованиями. Дело приобретало очень нехороший оборот. Потому что резонанс, потому что народ на эмоциях требовал расправы и шоу. А местные власти требовали расправиться с педофилом побыстрее, пока какое-нибудь шоу не приехало в наш город само.

И был суд. Вот только осудить не получилось. Как только подсудимого привели, он, хоть и был под сильным успокоительным, поднялся и начал говорить. Но говорил он странно, будто за все голоса своих жертв одновременно. Он не давал возможности ни задавать ему вопросы, ни как-то его угомонить. Он говорил, говорил, говорил! И выглядело это так, будто ему не хватает рта, чтобы высказать всё. Вы представляете, он дотянулся руками в наручниках до своего рта и пытался его растянуть. Он порвал собственный рот и, брызжа пенящейся кровью, все говорил, говорил, говорил! Как он заманивал их, как ломал их психику, как насиловал и снимал это на камеру. Для заказчиков. Кто-то платил деньги, чтоб на это смотреть, вы представляете? Он назвал имена! Он бился в конвульсиях и кричал имена своих жертв! До тех пор, пока не свалился замертво. От разрыва сердца.

Я был всему этому свидетелем. Я смотрел в лица тех, кто был там и видел в них ужас, омерзение, страх. Но в некоторых лицах я видел ликование. Понимаете? Ликование! Вот тогда я понял, что все это не совпадения. И не я один. Кто-то слил часть видео смерти педофила в сеть. Я читал комментарии. Такое ощущение, что все, кто видел это, уверовали в Бога. Причем, одни просто говорили, что он есть и это кара его, а другие вопрошали о том, куда же Он смотрит, разве смерть – достаточное наказание для такого чудовища?

Потом, конечно, всю эту информацию блокировали, зачистили. Беспрецедентный случай. Со стороны ведь могло показаться, что над педофилом просто учинили самосуд. Тот, кто не видел этого, кто-то со стороны, обязательно так бы и подумал. Дело засекретили, да.

Но пополз другой слух, что все это неспроста. Что так не бывает. Что заставляет людей признаваться? Особый наркотик? Какая-то технология? Я должен был разобраться. И случай представился.

Ко мне обратились родители одного молодого человека. Он сбил пешехода. Насмерть, но не сразу. Пьяный. Ему помог друг: надоумил перетащить тело и поставить машину по-другому. Пока тащили тело, потерпевший очнулся, и они его добили. А еще они позвонили одному своему общему знакомому и якобы попросили перегнать машину, а потом сфотографировали его над мертвым телом. Заплатили денег его матери и пригрозили ее убить, если он не возьмет вину на себя. Такая вот мерзкая история. А как я ее узнал? Парень, как вы понимаете, без остановки ее рассказывал и никак не мог остановиться. Вот только дела никто не открывал, ведь взявший на себя вину человек уже отбывал наказание по этому делу. Но, видимо, кому-то было не все равно, кто-то что-то сотворил с этим парнем. Дело в том, что он уехал из города на следующий же день после преступления. И вот когда все улеглось – вернулся. Вернулся и заговорил.

Его перепуганные родители решили, что сын сошел с ума. Они хотели, чтобы я его вылечил. Но я точно знал, что он был здоров. Да, я тогда понял, что голосом он говорит одно и то же, и что это голос его жертвы, а не его.

Понимаете, он был физически здоров и никаких соматических отклонений, которые бы могли повлиять на его психическое состояние, я не нашел. Да, парень был наркоманом и алкоголиком, но он был молод и даже справился с ломкой. Я бы сказал, что он ее не заметил. Он так мучился от того, что не мог сказать больше никаких слов, кроме признания! Я был готов поверить в одержимость бесом. Но тут мне вдруг пришло в голову попросить его написать мне в одном из мессенджеров. Понимаете, этот человек замолкал только когда не видел людей. И вот он сидит у меня в соседней комнате и пишет мне. Как здоровый человек пишет. Он адекватен, но очень напуган, потому что никак не может это все в себе остановить. Он рассказал мне, что внутри него живет его жертва и рассказывает свою историю. Рассказывает так, будто сама она слепа и глуха. Она чувствует людей, но не знает слышат ли они ее, понимают ли. И говорит, говорит, говорит.

Вы сейчас посмеетесь и скажете, что как же я могу утверждать, что человек пишет, как здоровый, хотя он пишет такое? Могу. Я его обследовал, сделал анализы, в попытке понять, что с ним, провел тесты. Он был нормален, вот только какой-то странный речевой фантом, пугающий его до чертиков, осознаваемый, ощущаемый, делал его жизнь невыносимой. Не найдя никаких химических следов и полностью исключив гипноз, я сделал вывод, что это все-таки технология. Понимаете, я прямо спросил его, правда ли все то, что он говорит? Я слышал его рыдания в соседней комнате и читал короткий ответ в окошке сообщения: «Да».

Как бы на меня не давили его родители, дал заключение о его полной вменяемости и заявил в полицию. Надо ли говорить, что меня уничтожили? Вменили нарушение врачебной тайны, непрофессионализм и прочее, и прочее. С работы уволили за алкогольный запах изо рта. А я просто пришел с мороза и выпил сорок грамм водки. По методу Чазова знаете ли. Для здоровья. А они меня выгнали с позором.

Сыграло и то, что парня того все же положили в клинику. В хорошую. Лежал там как постоялец, иных слов подобрать не могу. Ходил везде без присмотра. И всем рассказывал, как убил человека. А потом забрался в процедурную и утащил оттуда все таблетки, спрятался в какой-то подсобной комнатенке и все их сожрал. Спасти его не смогли – он умер, пока они его искали. В психиатрической клинике надежные лекарства, знаете ли.

Меня уже задним числом обвинили в том, что я не распознал его психического состояния. Но я не расстраивался, не думайте. Меня грело то, что парня, что сидел за него – выпустили, а подельника выследили и посадили.

А еще я теперь точно знаю, что то, заставляет людей говорить – это технология. Я не могу разгадать ни ее секрет, ни принцип ее действия. Но я понимаю, что у любой технологии есть создатель. И он должен быть где-то рядом со своим творением. Ведь так?

Старик подошел к прикованному к инвалидному креслу мужчине в углу комнаты. Проверил на прочность ремни, которыми были связаны руки мужчины. Заглянул в бледное, изможденное лицо, в глаза с покрасневшими от лопнувших капилляров белками, и резко сдернул с его губ серый скотч.

– Так ведь, капитан Серов? Так ведь? Вы зря молчите. Я не убийца. Я врач. Я знаю, как сделать вам больно, но поддерживать в вас жизнь. Но я совершенно не хочу это делать. Я тоже устал за эти два дня. Просто скажите, как это работает, и я отпущу вас. Я ведь знаю, что все эти дела на последнем этапе вели вы. Я знаю. Вы что-то делали со всеми ними. Скажите, как это работает? И главное…

Старик ухватил себя за снова начавшую дергаться руку.

– И главное, скажите, кто наделил именно вас правом приводить эти смертные приговоры в исполнение? Кто?!

***

– Серов, ты дебил! А если бы он тебя убил к чертям? – майор Солдатенко вытирал потную лысину огромным клетчатым платком.

– Геннадий Викторович, я знал, что меня найдут, – улыбнулся капитан Серов.

Майор перевел усталый взгляд на женщину рядом с капитаном.

– Вот если бы не сам был свидетелем, никому бы на дух не поверил, – вздохнул Солдатенко. – Найти тебя по какой-то сраной фотке на компе! Да так точно определить место! Но ты, Сережа, все равно дебил. Кстати, как этот горе-похититель? Пришел в себя?

– Пришел. В допросной.

– Все рассказывает про внеземную технологию?

– Да.

– Черт, а это можно прекратить? – Солдатенко посмотрел на женщину.

– Можно, – не поднимая головы тихо сказала она.

– И как?

– Просто пустите меня к нему на минутку.

– Хорошо, это можно. А ты Серов, на две недели в отпуск. Тут еще обкумекать надо, как это твое похищение оформить.

Солдатенко постучал пальцами по столу.

– А все-таки как вы это делаете? – спросил он у женщины, перед которой капитан Серов уже открыл дверь.

– Считайте, что колдовство, – мрачно улыбнулась она.

– Не технология?

– Чем вам колдовство не технология?

– Кому скажи, не поверят, – нервно хихикнул Солдатенко.

– А вы никому и не скажете.

Майор вдруг часто-часто заморгал, потом застыл, взгляд его расфокусировался: зрачки будто стекли во внешние уголки глаз.

– Зачем ты? – зашептал Серов.

– Я тебе верю, а ему – нет. Никто не должен меня видеть и знать обо мне. Поэтому стой здесь, пока я не переключу Кирпичникова и не уйду отсюда.

– А с ним что? – Серов посмотрел на начальника.

– Скоро очнется.

– А как ты пройдешь незамеченной?

– Все будут думать, что видят тебя.

***

В допросную вошла невысокая женщина в наглухо застегнутой черной куртке.

– Кирпичников Иван Андреевич? – проговорила она.

Сидевший в глубоком ступоре седой мужчина вдруг оживился, подскочил на стуле, завертел головой.

– Знаете, сегодня, пожалуй, я расскажу вам кое-что, – заговорил старик и вдруг часто-часто заморгал.