Алексей Ханыкин

Зарянка

Зарянка
Работа №241

Оздоровительный лагерь для девочек. Уголок безмятежной радости, изолированный от пагубности мира лесным массивом. Чистый воздух, близость к реке. Воистину, мы оправдываем предписания данного учреждения. Вот только всё от первого до последнего слова в формулировке его назначения – ложь.

Хватит и взгляда, чтобы понять – с оздоровлением здесь наблюдаются явные трудности.

Лагерь? Лагеря бывают не только детские, хоть по периметру нашего и не возведены двухметровые стены с колючей проволокой. Напротив, хлипкая калитка ограды всегда остаётся чуть приоткрытой. Нет смысла её запирать – даже решившись на побег, никто из нас не проживёт и двух дней за пределами кампуса. Мы знаем это, не раз наблюдали.

Даже с последним из утверждений можно поспорить. Встречаются в нашей братии и редкие мальчики. Пусть внешне мы мало чем отличны, но всё же факт остаётся фактом. Толика справедливости как искра давно затоптанного достоинства, одного на всех – стоит того, чтобы грызться за неё до конца. И у приговорённого к казни не отнять права гордо вздёрнуть голову, прежде чем его самого вздёрнут на эшафоте.

Искры, прочие всполохи света – словно оттиск в сознании большинства они ассоциируются с чем-то волшебным, магическим. Колдовство. Оно и понятно, с древних лет человек тянулся к огню, клял, но продолжал приручать, уподобляя дикое пламя себе. Ценой победы стал страх: страх перед огнём, его необузданной, бесконтрольной силой... И страх вернуться во тьму, к слепому скольжению руками по стенкам каменной клетки.

Так и мы медленно чахнем в каменном капкане, согнанные и загнанные, без права выбора и права на сопротивление. Мы, наш внутренний огонь... наше колдовство.

Отстойник для малолетних ведьм. Эдакий институт благородных девиц через призму больной фантазии его учредителя. И какое вульгарное слово «ведьма»... или таким оно сделалось, выйдя из-под желчных языков местных смотрительниц? Они никогда не назовут нас так вслух. Но не нужно уметь читать по губам или видеть насквозь их зачерствелые мозги, чтобы понять с каким презрением они сплёвывают его за закрытыми дверями своих спален.

– Что случилось? – слишком шумят. Настолько привычен стал сдавленный шёпот, что нормальной громкости голоса режут по ушам. – Чего галдите, давно от помпадурш выволочки не получали? – истинного значения слова никто точно объяснить не мог. Однако близость по звучанию к слову «дура» укоренила его в здешнем лексиконе.

– Новенькую только что обкорнали, – Катька, рупор эпохи, с боязливым злорадством округлила глаза. – Так в процессе с ней припадок случился, да такой, что ножницы раскалились и пальцы серой помпадурше поплавили!

По стайке девочек пронёсся одобрительный шепоток.

– И где она сейчас? В одиночке закрыли?

– Нет, посмотри на дальней лестнице. Её надолго не хватило, вот и выпустили, сразу как утихла.

– Поняла.

– Ида...

– Нормально, не впервой же.

Девушка притворила дверь, окунаясь в сумрак коридора. Несколько воспитанниц шатались вдоль стен, готовые в любой момент расползтись по комнатам, точно застигнутые светом лампы тараканы. Хотелось как можно скорее преодолеть путь до левого крыла, но ноги не слушались. От первых, чрезмерно решительных шагов глаза зашторило тёмной дымкой, в уши отдало звоном.

– Маркс твою Энгельс...

Шатаясь, Ида добрела до рекреации, останавливаясь и переводя дух. Размеренный механический стрёкот в одной из комнатушек привлёк внимание, возвращая органы чувств к привычному ритму работы. Девушка потянула за ручку.

– Не могу назвать твоё занятие бесполезным, но с куда большим удовольствием я бы посмотрела, как ты зашиваешь рты нашим благодетельницам.

Сгорбленная за столом фигурка встрепенулась, шум швейной машинки стих.

– Вечерний променад совершаешь? Думаешь, твоё обморочное тельце принесёт кому-либо радость? Помрём раньше, чем дотащим тебя до спальни, – фигурка ответила надломленным юношеским голосом. По-девичьи тонкие и нездорово худые руки комкали лоскуты ткани.

– Будешь в темноте сидеть, глаза испортишь, – вздохнула та. – Помощь нужна?

Униформа для всех одинакова: ситцевые платья и кофты из грубых ниток со страшными, облезлыми пуговицами. Один размер, зато на все сезоны. И плевать, что носить их приходилось детям обоих полов. Было бы странно, если б лагерь для девочек выбивал себе в распоряжение мужские брюки и байковые рубашки.

Украдкой мальчики перешивали платья в подобие брюк и комбинезонов. Выглядело это так же нелепо, как и их первоначальные одеяния, но все молчали. Понимали, почему молчат, и держали язык за зубами вдвойне упрямо.

– Сам разберусь, всё равно выйдет лучше, чем если бы ты шила. Даже на шпульку указать не сможешь, позорница.

– Смотри, как бы сам без шпульки не остался.

Швейные машинки, пианино, потрёпанный спортинвентарь. Намёк на библиотеку с покосившимися книжными полками. Видимость разнообразного досуга. Наши передвижения по кампусу не ограничены, действия тоже. Но поднять мяч скелетоподобному заморышу равносильно тому, чтобы метнуть ядро на десяток метров. Невозможно и бессмысленно.

Новенькая и впрямь нашлась на ступеньках пролёта. Обстриженная под ноль, она буравила взглядом оконный проём. Краска на раме подозрительно вздулась.

Ида шагнула к ней, но солнечное сплетение предостерегающе заныло. Девушка остановилась. Втянув носом воздух, прикрыла глаза, ощущая приятное покалывание в кончиках пальцев. Лишь капля в море.

– А ты сильная. За километр чувствуется.

Новенькая вздрогнула, пустым взглядом следя за тем, как Ида опускается рядом.

– И красивая. Ираида, – новенькая осторожно сжала протянутую ладонь. Ида же зажмурилась от электрического импульса, ударившего по нервным окончаниям. – Ух-х, у меня аж волосы на затылке зашевелились. Ну, точнее то, что от них осталось.

– Софья, – севшим голосом отозвалась девочка. Сморгнула сухие слёзы и прошептала: – Зачем они это делают?

– Ты привыкнешь, очень скоро привыкнешь. Нельзя каждый раз транжирить столько силы, даже если это окупится воплями поджаренного поросёнка в юбке, – Ида усмехнулась и тут же посерьёзнела. – Пока ты ещё полнокровна, но это быстро пройдёт. Заморят голодом, станешь такой же, – она ткнула себя пальцем в рёбра, – высохшей черносливиной. Волосы, ногти – с ними можешь попрощаться уже сейчас.

– Попрощаться? – прошелестела та.

– Волосы сбривают, ногти обрезают под корень, – помахала рукой перед носом девушки Ида. – Не оставляют ничего, что способно накапливать в себе... силу. Ты ведь знаешь, как это всё устроено?

Софья закивала.

– Ну вот, – продолжала Ида. – Сначала лишают материала-накопителя силы, потом доводят до истощения. Та малая часть энергии, которая в нас остаётся, расходуется на поддержание жизни в организме. Никаких излишек, никакого колдовства, – девушка сжала губы. – Нам попросту нечем это делать. Мы не представляем угрозы.

– Не могут же держать нас здесь вечно, до старости?!

– Им оно и не нужно. Не получая должного выхода, магия иссякает. Пересыхает, подобно источнику. А следом и мы. К тридцати годам будем представлять жалкое зрелище: немощные, бессильные, бесплодные. Если доживём, конечно. Тогда-то нас пинком и вышвырнут на свободу.

– Если мы неугодны и представляем столь большую угрозу, почему бы не истреблять нас... сразу? Раз и всё...

– Нельзя, – девушка покачала головой, – нет. Неестественная кончина ведьмы провоцирует мощнейший концентрированный выброс энергии. Такие как мы это чувствуют и... наполняются. Это чревато, да и последствия могут быть всякие: катастрофы, катаклизмы разные... Потому нас с малолетства выискивают и запирают в подобных местах. А помрёшь здесь сама по себе, им же лучше. Всё равно искать не будут.

Ида встала, отряхивая подол. Потянула за собой новенькую.

– С твоими-то что стряслось?

– Папы никогда не было, а мама... недавно вот, – девочка шмыгнула носом. – После этого у меня всё и началось.

– Поздняя, стало быть. Оттого и сильная такая. Да, и морально готовь себя к кровопусканию – наверняка заставят, уж больно ты бойкая.

– Кровопускание?!

– Ну да, – девушка повела плечами. – Полнокровная ведьма – сильная ведьма. А значит опасная ведьма.

***

Дни здесь похожи один на другой. Настолько похожи, что сливаются в нескончаемый монотонный поток. Вечный ноябрь, серый и слякотный: некогда яркие листья опали, изничтоженные в комбайне подошв, первый снег ещё не лёг наземь. Нет возврата к ленте прошлых надежд, как и нет предвкушения лучшего завтра. В детстве нас учили видеть проблески даже в самые тёмные дни, сейчас же всё куда прозаичнее – никаких проблесков, только рыхлая грязь одинаковых будней. Олицетворение эпохи застоя.

Всё случилось весной. Вопли помпадурш разогнали юных ведьм по территории отстойника: кого на мытьё полов и протирку оконных стёкол, кого на выбивание ковров. Воспитанницы сонными мухами ползали от угла к углу, что выводило смотрительниц из состояния шаткого равновесия. Женщины надсаживали горло, не упуская повода вознести рыхлые телеса над подростками. Те отвечали колючими переглядками.

«Ещё пара ударов и я выбью не только пыль из ковра, но и дух из собственной тушки» – Ираида присела на корточки, обхватив грудную клетку руками. Сердце колотилось как бешеное, грозя снести хрупкую преграду из рёбер. Кончик выбивалки упёрся в землю.

– Ну же... Ну!

Короткостриженая голова взметнулась. В поисках источника шума девушка поднялась, закинув выбивалку на плечо. Ближайшие к ней кусты зашевелились: сквозь ветви проглядывала завязанная поверх волос косынка в цветочек.

– Софа? Это ты тут?

Пойманная с поличным девочка дёрнулась, закрывая пространство перед собой подолом.

– Что это у тебя?

Недавняя новенькая ожидаемо преобразилась. Плавность форм сменилась угловатостью болезненной худобы, под глазами залегли синяки. Давно уже Ида не слышала, чтобы та всхлипывала по ночам в подушку, как это было в первое время. Софья в принципе больше не плакала: глаза её будто высохли, остекленели.

Глядя на сжатые в нитку губы воспитанницы, Ида ухмыльнулась.

– Да не жилься ты, показывай. Все свои, как-никак.

Софья смерила девушку недоверчивым взором. Минуту поколебалась и опустила подол. Ида хмыкнула – ну чисто ощетиненный мышонок.

Глазам ведьмы предстал специфичный набор предметов: расчёска с поломанными зубьями, три камня и птичка без признаков жизни.

«Зарянка?».

– Эм-м, всё понимаю, но птичку-то за что?

– Не я, кошка постаралась. А гребешок я у Риты... позаимствовала.

– И зачем тебе это? Хочешь пичугу красивой в последний путь снарядить? И дорогу ей выложить... булыжниками?

– Я... – Софья заёрзала, оправляя складки на платье, – я пыталась... – она сглотнула, переводя полный решимости взгляд на Иду. – Я хочу передать им часть силы. Ну, накормить энергией, понимаешь?

Ираида моргнула. Желание высмеять запредельную глупость затеи першило в горле, но вместо этого она села, складывая ноги по-турецки.

– Допустим, что понимаю. Но как, а главное зачем?

– Я до сих пор чувствую её, – девушка уставилась на свои руки, – чувствую в себе. Фалангами пальцев ощущаю...

– Это нормально и скоро пройдёт...

– Нет! Я не хочу, чтобы проходило! – воскликнула ведьма и сама же испугалась. Прижала к губам ладонь, опускаясь до яростного шёпота: – Я не понимаю, как вы могли смириться? Как могли позволить подавить это в себе?! Ведь... мы точно птицы, – голос звучал всё тише, но между тем твёрже, – а магия наши крылья. Вы добровольно позволили срезать себе крылья. И теперь медленно умираете, пеняя на жестокую судьбу и зловредных надсмотрщиц.

– А что ты нам предлагаешь? Бунт, революцию?! – холодок пробежал по спине Иды. – Такая смелая, что хочешь пойти против системы? Ты ничего не добьёшься, только быстрее копыта откинешь, причём не одна, а всем коллективом! На ногах едва стоит, а туда же... Послушай, ты здесь уже полгода, а главного не поняла: бегство, восстание, прочие глупости – всё заканчивается смертью! Бунтуя, ты лишишься и мизерного шанса увидеть нормальный мир...

– Я не смелая, просто хочу свободы. Жизнь тоже заканчивается смертью, что теперь, не жить?

Ида открыла было рот, но промолчала. С минуту они наблюдали за тем, как колышутся пёрышки от дуновений апрельского ветра.

Оторвав взгляд от мёртвого тельца, Софья дёрнула за узел косынки.

– Когда мы впервые встретились – помнишь, там, на лестнице? – ты мне показалась очень храброй. Гораздо храбрее, чем я сама. Ты никогда не плакала: я ни разу не застала тебя в слезах! Дерзкая, решительная... Мне захотелось стать такой же, как ты не опускать голову, стремиться ввысь, даже находясь на самом дне. Я верю в судьбу, но верю и в человеческие решения.

– Решения должны соответствовать ситуации, это называется здравомыслие!

– Это страх. Бравада, а за ней страх, ко всему прочему обоюдный: вы боитесь жизни, боитесь общества и себя, подчиняясь никем не писанным законам только потому, что вам удобно не видеть иного выхода. В ответ и люди боятся вас, те же помпадурши – орут, ломают вам ногти и режут волосы, исходясь в удовольствии, а втайне дрожат от страха. Мы не такие – мы ведьмы, иные. И они, в отличие от нас, никогда об этом не забывали.

Ида не отвечала. Внутри боролись противоречивые чувства, ни одному из которых девушка не могла дать названия. Та, кого она видела перед собой прямо сейчас – её ли Ираида называла мышонком?

– И ты собираешься вершить революцию горсткой камней? Булыжник – оружие пролетариата?

Лицо Софьи осветило подобие улыбки. Не сговариваясь, девочки сели ближе друг к другу.

– Я пытаюсь оставить в них часть своей энергии: вложить, как закладку в книгу, – воспитанница пробежалась пальчиками по предметам. – Самый неотзывчивый по моим ощущениям гребешок. Что ни делай, всё без толку, будто пробуешь докричаться до глухого. Вот камни иные, молчаливые и прижимистые собеседники... – Софья облизала губы. – С трудом, но удаётся. А птичка... словно воронка: впитывает, но эффекта ноль.

– Ладно, пускай это не самовнушение, и ты действительно отдаёшь часть силы этому хламу. Но на кой чёрт? Да и к тому же, тебя и так первым порывом ветра унесёт, чего ради ухудшать ситуацию?

– Я в порядке, ярость придаёт мне силы, – девушка кинула быстрый взгляд на подругу. – Понимаешь, я хочу... использовать их как хранилище, взамен естественного материала-накопителя, которого нас ежедневно лишают. Чтобы в нужный момент...

– В нужный момент что? – нахмурилась Ида.

– Ха-а, уже темнеет... – ведьма перевела дыхание. – Чтобы в нужный момент быть полезной. Не могу я, так смогут другие. А я умру с мыслью, что сделала всё от себя зависящее для этого.

– Софья...

– Вот, – обернув руку косынкой, она подтолкнула к Иде один из камней, – с ним я работала больше всего. Попробуй, чувствуешь что-нибудь?

Ираида видела, как та нервничает. Как в ожидании Софья прикусывает нижнюю губу, напряжённо наблюдая за её действиями. Ида поймала себя на мысли, что в равной степени хочет поскорее ретироваться, избавиться, наконец, от компании явно поехавшей ведьмы, и... остаться.

«Ненормальная, неужели она и вправду верит в этот бред?!».

Вздохнув, девушка вскинула руку. Пошевелила пальцами, опуская ладонь всё ниже, едва не касаясь поверхности булыжника. Прикрыла глаза. В отдалении слышались слабые девичьи возгласы, скрип от покачиваний ветвей сухостоя, шелест травы. Сквозь волокно кофты пропитанный сумерками воздух иголочками холодил кожу. Зябко.

Рука начала неметь, а Ида всё сидела. Пальцы тянуло к земле; хотелось подпереть локоть второй рукой, но девушка лишь стиснула зубы.

«Бессмыслица, какого лешего?!...».

Странно. Ладонь неприятно тяжелела, и с каждой минутой это становилось более осязаемым. Точно магнитом её тянуло к земле, но вместе с тем Ираида отчётливо сознавала – рука не слабеет, а напротив, будто бы наливается силой. В страхе девушка замерла. Казалось, одно движение пальцев и она сотрёт булыжник до каменной крошки, не притрагиваясь к нему.

– Я должна была догадаться, что так скоро ничего не получится... – голос Софьи звучал приглушённо, словно забитый ватой.

«Ты должна сказать ей. Скажи же, ну!».

– И как это понимать?!

«Нет!».

Они отсутствовали непозволительно долго. Слишком долго, чтобы одна из помпадурш не отправилась по их души.

– Извольте объяснить, что вы здесь делали, паразитки?

Картина маслом: парочка отбившихся от стаи ведьм, ритуальные предметы и вскинутые руки. Не иначе, как заговор на расстройство желудка одной из наставниц колдуют.

Глаза надсмотрщицы налились кровью.

– Колдовство?! – женщина в яростном ужасе кривила ртом. – Да как вы посмели, совести у вас нет, дрянные девчонки! Неблагодарные! Сколько сил мы тратим, чтобы вытравить вашу порочность, а в ответ ни слова признательности. Так теперь ещё и свои грязные делишки за нашими спинами проворачивать будете, да других науськивать?! Ты! – она ткнула пальцем в Иду, цепко хватая девушку за ухо. – Я знаю, это ты главный козёл-провокатор: давно за тобой наблюдаю, вечно дерзишь, молодняк окучиваешь... Но я тебя научу... так воспитаю, что ложку поднять не сможешь!

– Нет, это не она! Не она!

Будто со стороны Ида видела, как помпадурша волочёт её за собой, проклиная и цедя всевозможные ругательства. Как жмутся по углам юные ведьмы, пряча глаза, а то и вовсе отворачивая лица. А следом, тяжело дыша, спешит Софья, срывающимся голосом умоляя смотрительницу о помиловании. Ираида не противилась унизительной трёпке; с напускным безучастием она переставляла негнущиеся ноги, параллельно осознавая тупую боль в правом ухе.

И вот они уже мчат вверх по лестнице – по той самой, кажется, где Ида толкала напутственные речи новоиспечённой плаксе-ведьме. Здесь же эта плакса их обгоняет, расставляя руки и загораживая проход.

Истощённое тельце, скрещенные, как у оленёнка, колени... И нелепая, не вяжущаяся с наружностью девочки решимость в глазах.

– Вы должны выслушать меня... – Софья хватает губами воздух, хрипя, но продолжая: – Не Ираида колдовала, а я. Это мои вещи, моя идея, мои...

– Прочь с дороги, мелкая подпевала! – помпадурша отпихнула воспитанницу, однако та извернулась, хватая женщину за рукав. – Что такое?!

– Оставьте её, она ни в чём не виновата!

– Тебе хватает наглости поднимать на меня руку?! Мерзавка, сколько ещё нормальным людям будут нервы трепать ваши поганые наклонности?!

– Да послушайте же!...

Ида знала. Видела, к чему всё идёт. Но остановить происходящее было не в её власти. Она понимала это и всё равно бессильно рванулась вперёд. Слишком крепко. Слишком поздно.

Хватило одной затрещины, чтобы Софья покачнулась. Потеряв равновесие, сделала шаг назад и повалилась. Грохот, вибрация каменных ступеней, глухой удар. Какофония звуков с током крови бросилась Иде в уши. Женщина, наконец, ослабила железную хватку. Поздно: шли минуты, а девочка недвижимо лежала на первых ступенях пролёта.

Софья оказалась права – всю жизнь Идой руководил страх. Будь то страх перед болью или трепет от криков других девочек, страх смерти или ужас пожизненного заточения в гнусном отстойнике... Всё сводилось к тому, что она боялась: боялась саму себя. Отвергала собственное существо, данное ей с рождения и убиваемое по капле в течение долгих лет. Бояться смерти, чтобы не жить вовсе? Похоронить в коконе из боязней и предавать себя каждый день... ежечасно, ежесекундно?

Софья оказалась абсолютно права. А теперь её не стало.

Не стало и Иды. Какая-то её часть навечно затерялась на ступенях той лестницы, время от времени проступая пеленой ночных кошмаров и вновь таясь в лабиринтах подкорки.

Ступор первых минут прошёл. Девушка сделала нерешительный шаг и застыла. Втянула носом воздух: наэлектризовавшая атмосферу энергия прошибла её, колким импульсом пройдя через всё тело. Ида вздохнула – впервые за многие годы вздохнула полной грудью.

«Такие как мы чувствуют это и... наполняются» – вспомнила ведьма свои же слова.

Словно вскрытый ключом замок, её солнечное сплетение отреагировало на ток силы. Ида ощущала это каждым нервом, каждой косточкой и позвонком. Ведьминская суть брала над ней верх, заполняя и растекаясь по венам вместо крови, дыбом поднимая волоски на теле.

– С-стой где стоишь, – по всей видимости, не только девушка чуяла происходящие с ней метаморфозы.

Направленный толчок в грудь и помпадурша отлетела в ближайшую стену, где и затихла. Ираида усмехнулась, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на гомерический хохот. Ей не нужны были театральность и пустые демонстрации – пришло время реальных действий. И всё же не удержавшись, девушка топнула ногой, с наслаждением наблюдая, как под ней лопается каменная плита, а соседние квадраты покрываются глубокими трещинами.

Больше она не медлила. Стремглав сорвалась с места, чтобы отныне никогда не стоять, крича, чтобы впредь ни разу в жизни своей не безмолвствовать. Только раз обернулась на едва слышный стук: крохотная птичка билась грудью в оконное стекло, точно механическая игрушка.

«Зарянка...».

***

– Опять продрыхла до обеда, позорница?

– Ишь ты, так сообразил или гадание на куриной лопатке раскинул? К твоему сведению, минувшей ночью я пять часов к ряду провела босиком в болотной водице, по твоему же, между прочим, указанию. Баланс энергий, видите ли, соблюсти нужно, ощутимый переизбыток огня... Вот когда поджарю тебе пятки на углях, дабы растормошить твою излишнюю флегму, тогда и расскажешь мне, кому и сколько спать полагается!

– Больно надо! А у тебя просто с лица след от подушки никак не сойдёт. Да физиономия больно довольная...

Переполненный вагон электрички съедал существенную часть их перебранки, но нисколько не умолял запала от рядового препирательства. Всё так же в движении – дело привычки, хоть и интуиция вторила, что стоять на месте стало небезопасным в это лихое время.

Всё меняется, но некоторые вещи неподвластны течению лет. Можно отрастить волосы, выкрасить длинные ногти в кислотно-яркие цвета и никогда больше не носить ситцевых платьев. Впрочем, вряд ли хотя бы одно из них будет ему или ей впору. Недаром же говорят: полнокровная ведьма – сильная ведьма.

-1
09:03
588
Комментарий удален
Загрузка...
Анна Неделина №3

Достойные внимания